В конце 40-х годов V в. гуннская "держава" стала столь могущественной, что запад и восток Империи, каждый по отдельности, искали союза со всесильным Аттилой.
Равенна и Константинополь соперничали в стремлении приобрести его расположение и, пытаясь использовать гуннов как заслон против других варваров, не только платили ему дань, но и периодически отправляли к Аттиле посольства с богатыми подарками.
За помощью к нему обращались также вожди варварских народов: вандалы, франки и проч.
В 448 году восточно-римский император Феодосий II-й отправил к Аттиле посольство с официальной задачей заключить договор о мире и дружбе, а также подтвердить прежние договоры о выплатах дани, о ярмарках и о взаимной выдаче перебежчиков.
Тайной целью посольства была организация убийства Аттилы.
Одним из членов этого посольства был Приск, уроженец фракийского города Панион, записки которого считаются наиболее аутентичной информацией о гуннах.
Осуждая свое правительство за вероломный заговор, Приск Панийский с уважением говорит о вожде гуннов, который, узнав о готовящемся покушении, не только не порвал с Империей, но заключил-таки соглашение с римлянами (при этом Приску не чужды некоторые человеческие слабости: он стремится убедить читателя, что именно он, Приск, своим умом и находчивостью спас дело ромеев и смягчил сердце грозного варвара)
Об общем положении римско-гуннских дел Приск пишет:
«Римляне притворялись, что добровольно заключают такой договор, но на деле они, благодаря необходимости и отчаянному страху, который обуял их начальников, стремились к заключению мира и готовы были принять всякое, даже самое тягостное требование.
Поэтому они согласились на условия дани, весьма для них тяжкие, так как их доходы и царские сокровища были растрачены не на дело, а на бесцельные зрелища, безрассудную пышность, распущенные удовольствия и другие расходы, которых ни один благоразумный человек не выдержал бы даже при благоприятных обстоятельствах, не говоря уже о тех, кто пренебрегал оружием. Поэтому они повиновались требованиям дани не только со стороны скифов (т.е. гуннов), но и прочих варваров, живших на границах римских областей».
По замечанию Приска, ромеи предпочитали называть Аттилу своим «полководцем» (magister militum), а высылаемую ему огромную дань «столовыми деньгами», что звучит достаточно смешно.
Аттила, будучи человеком практического склада ума, - пока не возражал, хотя и относился к римским наименованиям с присущей ему варварской иронией.
Впрочем, он заметил как то в сердцах, что по факту «его полководцы равны по чести с римскими императорами»
По пути посольства, - продолжает Приск, - «в деревнях нам доставлялось продовольствие, притом вместо пшеницы просо, а вместо вина - так называемый по-туземному «мёд» (medos), следовавшие за нами слуги также получали просо и напиток, добываемый из ячменя - варвары называют его «камос»…
Переправившись через какие-то реки, мы приехали в огромное селение, в котором, как говорили, находились хоромы Аттилы, более видные, чем во всех других местах, построенные из бревен и хорошо выструганных досок и окруженные деревянной оградой, опоясывавшей их не в видах безопасности, а для красоты»
«Деревня», в которой пребывал Аттила, оказалась «похожей на весьма обширный город, в которой (т.е. в этой деревне) мы нашли деревянные стены, построенные из полированных досок, скрепления которых так искусно были заглажены, что даже при внимательном рассмотрении едва можно было заметить соединения досок.
Там видны были просторные пиршественные залы и очень красиво расположенные портики. Площадь опоясывалась заборами на огромном протяжении, так что само пространство указывало на царский двор. Таково было местопребывание царя Аттилы, владевшего всей варварской страной; это обиталище он предпочитал взятым городам…
За царскими хоромами выдавались хоромы Онегесия (знатный гунн), также окруженные деревянной оградой; но она не была украшена башнями подобно тому, как у Аттилы. Неподалеку от ограды была баня, которую устроил Онегесий, пользовавшийся у скифов большим значением...
При въезде в эту деревню Аттилу (следовавшего туда вместе с послами) встретили девицы, шедшие рядами под тонкими белыми и очень длинными покрывалами; под каждым покрывалом, поддерживаемым руками шедших с обеих сторон женщин, находилось по семи и более девиц, певших скифские песни; таких рядов женщин под покрывалами было очень много.
Когда Аттила приблизился к дому Онегесия, мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг, из коих одни несли кушанья, другие — вино (это величайшая почесть у скифов), приветствовала его и просила отведать благожелательно принесенного ею угощения.
Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила поел, сидя на коне, причем следовавшие за ним варвары приподняли блюдо (оно было серебряное).
Пригубив также и поднесенную ему чашу, он отправился во дворец, отличавшийся высотой от других строений и лежавший на возвышенном месте…
Представляя разноплеменную смесь, скифы, кроме своего варварского языка, легко изучают и (г)уннский или готский, а также и авсонский (т.е. латинский), если у кого из них есть сношения с римлянами, но мало кто из них говорит по-эллински, кроме пленников, уведенных из Фракии и иллирийского побережья»
Разговорившись с одним из таких пленников, говорившем на греческом языке, Приск выяснил, что тот был взят гуннами в плен, при дележе добычи достался Онегисию, а затем «отличившись в происшедших впоследствии битвах с римлянами и акатирским народом и отдав своему хозяину-варвару по скифскому обычаю приобретенные на войне богатства, он получил свободу, женился на варварской женщине, имеет детей и, разделя трапезу с Онегесием, считает свою настоящую жизнь лучше прежней…
Внутри ограды (дворца Аттилы) – пишет Приск, - было множество построек, из которых одни были из красиво прилаженных досок, докрытых резьбой, а другие - из тесаных и выскобленных до прямизны бревен, вставленных в деревянные круги; эти круги, начинаясь от земли, поднимались до умеренной высоты…
Стоя среди всей толпы, - так как я был уже известен стражам Аттилы и окружавшим его варварам, и потому никто мне не препятствовал, - я увидел шедшую массу народа, причем на этом месте поднялся говор и шум, возвестивший о выходе Аттилы.
Он появился из дворца, выступая гордо и бросая взоры туда и сюда. Когда он, выйдя с Онегесием, стал перед дворцом, к нему стали подходить многие, имевшие тяжбы между собой, и получали его решение. Затем он возвратился во дворец и стал принимать прибывших к нему варварских послов…
Никогда никому из прежних владык Скифии или даже других стран не удавалось столько совершить в короткое время, чтобы владеть и островами на океане, и, сверх всей Скифии, даже римлян иметь своими данниками»
После приема послов различных варварских племен, для ромеев и западных римлян был дан официальный обед, о котором Приск сообщает следующее:
«У стен комнаты с обеих сторон стояли стулья. Посредине сидел на ложе Аттила, а сзади стояло другое ложе, за которым несколько ступеней вело к его постели, закрытой простынями и пестрыми занавесями для украшения, как это делают эллины и римляне для новобрачных.
Первым рядом пирующих считались сидевшие направо от Аттилы, а вторым — налево, в котором сидели и мы, причем выше нас сидел знатный скиф Берих. Онегесий сидел на стуле - вправо от царского ложа.
Против Онегесия сидели на стульях два сына Аттилы, а старший сидел на его ложе, но не близко к отцу, а на краю, смотря в землю из уважения к отцу.
Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и подал Аттиле кубок вина. Приняв его, он приветствовал первого по порядку. Удостоенный чести привставал с места; садиться следовало лишь после того как, пригубив кубок или выпив, Аттила отдавал его виночерпию.
Севшему оказывали таким же образом честь все присутствующие, беря кубки и после приветствия отпивая из них…
После того как все были удостоены этого приветствия виночерпии вышли, и были поставлены столы после стола Аттилы для каждых трех или четырех гостей или даже большего числа…
Для прочих варваров и для нас были приготовлены роскошные кушанья, сервированные на круглых серебряных блюдах, а Аттиле не подавалось ничего кроме мяса на деревянной тарелке.
И во всем прочем он выказывал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный.
Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других, кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, каменьями или чем-либо другим ценным…
Когда были съедены кушанья, наложенные на первых блюдах, мы все встали, и вставший не возвращался к своему креслу прежде, чем каждый гость из первого ряда не выпил поданный ему полный кубок вина, пожелав доброго здоровья Аттиле.
Почтив его таким образом, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с другим кушаньем. Когда все взяли и этого кушанья, то снова встали таким же образом, выпили и опять сели.
При наступлении вечера были зажжены факелы, и два варвара, выступив на средину против Аттилы, запели сложенные песни, в которых воспевали его победы и военные доблести. Участники пира смотрели на них, и одни восхищались песнями, другие, вспоминая о войнах, ободрялись духом, иные, у которых телесная сила ослабела от времени и дух вынуждался к спокойствию, проливали слезы.
После пения выступил какой-то скифский шут и начал молоть всевозможный вздор, которым всех рассмешил...»
Во время пира Аттила «оставался неподвижным не менялся лице и никаким словом или поступком не обнаруживал своего веселого настроения.
Только когда самый младший из сыновей, по имени Эрна, вошел и встал около него, он потрепал его по щеке, смотря на него нежными глазами.
Когда я выразил удивление тому, что он не обращает внимания на других детей, а к этому относится ласково, сидевший рядом со мной варвар, понимавший по авсонски (по латыни) и предупредивший, чтобы я никому не передавал его слов, объяснил, что кудесники предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Пока гости проводили ночь в пире, мы потихоньку вышли, не желая слишком долго засиживаться за попойкой...»
Через некоторое время Крека, главная жена Аттилы, пригласила послов отобедать у Адамия, заведующего ее делами.
«Придя к нему с несколькими избранными лицами из туземцев, мы встретили радушное гостеприимство. Адамий почтил нас ласковыми словами и приготовленными кушаньями. Каждый из присутствующих по скифской учтивости вставал и подавал нам полный кубок, затем, обняв и поцеловав выпившего, принимал кубок обратно. После обеда мы возвратились в нашу палатку и легли спать…»
После череды пиров послы были отпущены, причем Аттила, «смягченный почтительными речами, поклялся хранить мир на прежних условиях, удалиться из ограничиваемой Истром римской области и не беспокоить больше императора из-за беглецов, если только римляне не будут снова принимать других беглецов от него…
Он отпустил и Бигилу, получив пятьдесят литр золота, которые привез ему сын, прибывший в Скифию вместе с послами (Бигила или Вигила – ромей, которому было поручено непосредственное устранение Аттилы. Аттила называл его «грязным животным»)
Кроме того, он отпустил без выкупа множество пленников... Одарив их конями и звериными мехами, которыми украшаются царские скифы, он отпустил их... »
Ну, не знаю, на мой взгляд, варвар Аттила не очень напоминает дикого кочевника, да и выглядит здесь, пожалуй, поблагороднее, чем цивилизованные ромеи.
Впрочем, выводы делайте сами. Если хотите.
----
Весь опус о гуннах, в 8-ми небольших текстах, здесь - ГУННИЯ: http://www.proza.ru/avtor/pro812&book=46#46