Алиса Алисова
ПОСТСКРИПТУМ
...Пламя задувало на ветру. Легкие искорки убегали в небо и таяли. Наступал рассвет. На местре кострищ чернели угольные пятна, мелкие, угасшие угольки разносило в стороны. Бело-рыжий пес, с темными подпалинами по бокам деловито обнюхал какие-то обгоревшие головешки, потрогал лапой и побежал дальше, к чему-то принюхиваясь. Город был молчалив и безлюден.
Встало солнце, и позолотило свежие и еще клейкие листочки деревьев, одетых легкой зеленой вуалью. В соседнем дворе в железном гараже тягуче заскрипела, открываясь, дверь. На пороге показался мужик неопределенных лет, со спутанной бородкой, весь какой-то заросший и заскорузлый. «Ну, че, — давай выходи, че сидеть-то, солнце вон вышло уже!» — охриплым голосом обратился он к кому-то, и из дверей показался кот — крупный, темного селедочного окраса, и весьма упитанный. «Смотри-ка, сволочь, отъелся, шкура так и блестит. Ну, — иди, иди погуляй! — ласково обратился мужик к коту. — Да смотри — к ночи возвращайся! А то дверь-то запру.» Кот внимательно посмотрел на него, мотнул хвостом в сторону — «дескать, сам знаю, что делать, не указывай!», — и не спеша пошел к деревьям, на которых гомонили птицы. Но они его не интересовали — просто здесь был короче путь к заброшенным новостройкам, куда кот и направлялся по своим неведомым делам. Мужик посмотрел на солнце, зевнул, поскреб всей пятерней бороду, задумался. «Может, за город рвануть? — Потеплело. Опять же зелень всякая, травка. Все не на эти дома смотреть — стоят, как покойники. С другой стороны — там, может, еще кто с зимы затесался; слух ходил, разорили много дач, какие-то уголовники заселились, спасаясь.» Он стоял, задумчиво почесывая ногтем заросшую щеку. «Нет, тут, пожалуй, спокойнее — город зачищали все-таки, всех выкурили, наверное. Кордоны два месяца стояли у въезда на всех дорогах. Да и так тоже. Мышь не проскочит. Стреляли на поражение.» «Нет, здесь спокойнее», — совсем утвердился в своей мысли мужик, зашел внутрь гаража, немного повозился там и вышел обратно — с оцинкованым ведром, и куда-то, позвякивая им, направился.
Воды в городе не было. Но оставались прорвашие скважины, где из труб все еще сочилась самотеком вода — ржавая немного, но если отстоять, да еще вскипятить, — пить можно. Опять же дожди. Для этих целей у мужика имелась старая эмалированная ванна — побитая вся, но это не важно; главное — воду набрать можно было. Он подставил ведро под трубу. Ручеек воды стал за эту неделю существенно тоньше, а мути и песка в ней — больше. «Если так дело пойдет, только на дождь и надежда». Мужик смотрел в ведро и слушал, как тренькала, стекая, вода. «Крыс еще полно, спички есть, да газовая горелка; баллонов пока хватит. А что зимой? — А до зимы еще, брат, дожить надо!» — оборвал он сам себя и вздохнул. Хочешь — не хочешь, а всякие такие мысли лезли в голову. Да и о чем еще думать? Не о парикмахерской же! Он криво ухмыльнулся. Забавно! — Еще полгода назад его волновали совсем другие вещи; и кто б ему сказал, что он будет вот так радоваться ржавой воде из гнилой
трубы в глиняной яме и считать, что день прожит не зря, если удастся найти сухую ветошь. Магазины, конечно, стояли полные всего — вывезти ничего не успели, но сигнализация работала, и за ней следили дистанционно. Кто — он не знал, и что будет, если она сработает — узнавать не хотелось; вдруг прочесывать начнут. А так — еще все-таки живой. И даже без вируса. И солнцу еще можно порадоваться, и впереди — целое лето. Целая жизнь! А там, если уж невтерпеж будет, — можно и сдаться. Посты-то, наверное, еще стоят вокруг города. Или сняли? — Этого он не знал. Кота вот только жалко — ну, что, до зимы-то проживет, конечно, а там... Кот прибился к нему во время последней облавы; так они и жили вдвоем — казалось уже, целую жизнь. Каждый сам по себе, но все равно — вместе.
Откуда-то сверху раздался крик — мужик задрал голову: высоко, на разбитой фрамуге, сидела большая черная птица и, откинувшись назад, надрывно кричала. Почти как человек. «Что там?» — какая-то нехорошая тревога заползла в сердце. Мужик достал из ямы почти наполнившееся ведро, поставил его на землю, подошел ближе к дому. Снизу ничего было не разглядеть. Подъезд был опечатан, и было не понять — работает сигнализация или нет. Он решил рискнуть. Дверь открылась на удивление беззвучно. Он стал подниматься по пыльной, отдававшей эхом, лестнице. Третий, пятый...седьмой этаж. Наконец, как ему показалось, он дошел, куда нужно. Птицу уже слышно не было. Он зашел наугад в незамкнутую дверь — и остолбенел: посреди пыльной комнаты на полу сидел мальчик, лет трех-четырех, розовощекий такой, и улыбался ему. Вокруг скакала та самая черная птица, подсовывая малышу какую-то еду. Мужик протер глаза — «этого быть не может! Всех, кого можно, вывезли, ну, — или...». «Эх, что ж с тобой делать-то?!» — он присел на корточки, потрогал малыша, тот доверчиво потянулся к нему — спокойный, глаза ясные, синие. «Вроде живой... целый. Чистый даже!» — не мог поверить в происходящее. Птица тоже притихла и только поворачивала голову с боку на бок, поглядывая на мужика. И тому показалось — что даже улыбалась она. «Совсем тут скоро свихнешься!» — а вслух произнес: «Ну, что пошли со мной, что ли?». Никто не возражал. Он взял мальчика на руки, а птица, захлопав крыльями, уселась ему на плечо; так и пошли они вниз.
Но не дошли. Лестница вдруг стала уходить из-под ног, закручиваться вокруг себя, медленно и не страшно трескаться — и рассыпаться в пыль. Все это — в полной тишине, даже в ушах от нее звенело. Над головой открылось вдруг голубое небо, и птица, взмахнув крыльями, устремилась в него. Плечу сразу стало как-то легче, и они вместе с мальчиком поплыли; он — загребая одной рукой, а другой придерживая маленькое тельце у груди, а мальчик — свободно болтая ножками в маленьких красных сандаликах.
...Вечером к гаражу вернулся кот — гараж был открыт, но никого в нем не было. Кот постоял-постоял, подумал — и пошел прочь, махнув напоследок хвостом.