Задавая ночной тьме свои судьбоносные вопросы, Антон вряд ли мог предположить, что ответов на них не имелось и у самой Гульнары. Последнее, что осталась в памяти перед тем, как очутилась в машине, так это мелькнувшее лицо брата - Рустама - чуть в стороне. Страшную боль в затылке от удара она уже не почувствовала, сразу же отключившись… и это ли не милость Небес? Сколько времени Гульнара пребывала в «параллельном» реальному миру сказать трудно, во всяком случае, именно до вот этого момента, когда вдруг открыла глаза, абсолютно не понимая, где находится. Скверно то, что сознание возвращалось к ней с жутчайшей болью, от которой сразу же невольно захотелось отгородиться чем-то таким, через что она, эта самая боль, не смогла бы проникнуть, протянуть свои щупальца к голове, к липкому от крови (?) затылку. На какое-то время девушке удалось снова «отключиться». Но слишком короткий промежуток забытия возник, словно лишь для того, чтобы посмеяться над нею, показать разницу между тем, что есть сейчас и тем, что могло бы быть, но исчезло… В почти абсолютной темноте, да ещё и в неизвестном, незнакомом месте определить что есть что - не простая задача… Единственно что, пожалуй, не подлежало сомнению, так это то, что она была жива, лежала на весьма неудобном ложе и то, что руки-ноги были свободны и даже, кажется, не травмированы, в отличие от головы.
Полежав ещё какое-то время, Гульнара попробовала сесть – получилось.
- Эй, тут есть кто-нибудь? – тишина.
- Странно… - прошептала она и поднялась на ноги, опираясь рукой на, предположительно, стену, поскольку сразу же всё перед глазами закружилось:
- Ох, оказывается, и темнота может кружиться! – воскликнула она, не удивившись абсурдности мысли, и принялась тихонечко обследовать помещение на предмет обнаружения двери. Впрочем, очень скоро выяснилось, что обследовать-то здесь особо нечего: ровно четырнадцать шажков длиною с воробьиный скок от стены до её противоположной «сестры»:
- В подвал, что ли, заперли? – снова спросила она молчаливую тьму, что оказалось самой что ни на есть правдой.
- Так, нужно всё хорошенечко обдумать… - продолжала Гульнара размышлять вслух – Боже, как же болит голова… Для начала, неплохо было бы понять - кому это всё нужно? Скорее всего, семье. Даже не отцу - братьям! Но не Кариму, нет! Алишеру либо Рустаму. Впрочем, Алишеру тоже вряд ли – Рустаму, поскольку я же помню, что он был на месте похищения, пусть и не принимал непосредственного участия в нём! Хотя и Алишер может быть причастен просто из любопытства или братской солидарности,или даже из вредности характера под банальным прикрытием чести семьи, ведь именно от него я тогда сбежала… Мог оскорбиться? Ещё как мог, с его-то тщеславием и щепетильностью! Но – зачем всё это? Отправить меня на родину, ясен пень! Зачем? Они же почти все здесь, в России. Отец? Хм… он, небось, и думать-то про меня забыл. Или всё же – нет? Может, что-то замыслил, так сказать, далеко идущее? Например, выдать за кого-то замуж. За того, кто мог бы стать ему хоть в чём-то полезным. Дочь – товар, умей распорядиться им с выгодой для себя! Сколько раз я слыхала эти слова из его уст? Со счёту собьёшься… Сколько тумаков получала, протестуя… Тогда получается, что они не знают, что я уже замужем, что ли? Хотя, нет - знают! Узнали же, где я живу. Значит, следили за Антоном, наверное. Я тоже хороша: бросилась с распростёртыми объятиями, едва заметила Гузаль, вместо того, чтобы вернуться в квартиру! Хорошо, что хотя бы сообразила оставить Даринку соседке. Страшно даже представить, как бы они, похитители эти, поступили бы с ней. Антон, конечно, уже «поставил всех на уши». Меня, конечно, ищут и, безусловно, найдут, вот только – когда? Плохо то, что я совершенно не помню, как долго меня везли… Впрочем, что бы это мне дало? Ну, как? Даже просто имела бы предположение как далеко нахожусь от дома, от Даринки, Антоши… Как они там без меня? – слёзы непроизвольно брызнули и заструились потоком по щекам…
Однако долго горевать не пришлось: внезапно вверху над головой растворилось квадратное «окошко» подтверждением правильности её догадки о том, что помещение, в котором она сейчас вынужденно находилась, действительно можно было считать подвалом, почему-то пустующим теперь. Гульнара со всё возрастающей тревогой наблюдала за тем, как кто-то суетился там, наверху, пытаясь опустить сюда к ней нечто, бывшее когда-то крепкой лестницей.
- Интересно! – мелькнула не совсем уместная в данный момент мыслишка - А как им удалось разместить-то меня внизу?
Размышления прервал грубый голос незнакомого ей мужчины:
- Ну, и чего ждёшь? Особого приглашения, что ли? Поднимайся сюда, не то я сам к тебе спущусь…
Прозвучавшая в открытой форме угроза-намёк на ещё более неблагоприятное развитие событий, заставила немедленно встать и начать подъём по не внушающей доверия лестнице, ступеньки которой грозили подломиться даже под её не таком уж и солидном весе в любую секунду. Возникший (вернувшийся или даже - оживший) где-то прямо в горле страх, почти полностью перекрыл доступ кислорода в лёгкие предчувствием чего-то жуткого, и как с этим со всем сладить она не знала. Но, безусловно, понимала, что помощи пока не приходилось ждать ни от кого. А потому ступенька за ступенькой преодолевались ею под мысленный пересчёт: шестая, седьмая, одиннадцатая… Но вот уже и последняя…
Окинув быстрым взглядом новое место, где оказалась по чьей-то злой воле, Гульнара в другой раз убедилась в непогрешимости собственной интуиции: дом и в самом деле представлял из себя чуть ли не самые настоящие трущобы, во всяком случае, всё не то, что говорило об этом – кричало! Она не сразу обратила внимание на стилизованный достархан в углу кухни(?), за которым восседали два совершенно незнакомый ей человека, один из которых был примерно одного возраста с её отцом, другой значительно, чуть ли не вдвое, моложе. Приглядевшись к ним более пристально, в старом Гульнаре всё-таки удалось узнать одного из друзей отца, несколько раз бывавшего в их доме там, на родине. Правда, это было уже так давно, и он заметно изменился во внешности с тех пор: постарел и почему-то выглядел каким-то неухоженным, что ли. А вот второй… его она видела впервые и это абсолютно точно.
- А где Рустам? – вырвался у неё вопрос, но не к мужчинам, а к той, что заманила её в ловушку, а сейчас сидела в противоположном углу на какой-то подстилке, сжавшись от страха - к Гузаль. Но та продолжала молчать, словно внезапно оглохла, судорожно обнимая себя руками.
- Видишь, - засмеялся тот, кто был абсолютно незнаком – она, в отличие от тебя, очень хорошо знает как следует вести себя в присутствии посторонних: без разрешения своего мужчины не издаст и звука!
- Вот оно что… - задумчиво протянула Гульнара - Но это означает, что один из вас ей не чужой, не так ли? Ты, что ли? Ты её муж?
- Муж?! – снова рассмеялся тот – Слишком много чести для отродья Фархада Исламкулова. Рабыня, подстилка, готовая на очень многое ради куска чурека с моего стола!
- Ох, ни фига себе! – не удержалась от возмущения Гульнара – Теперь понятно…
- Понятливая, значит? – вновь как-то нарочито гаденько хохотнул тот – Так это же замечательно! Быстрее привыкнешь к своему новому жизненному пути!
- А вот об этом не мечтай даже! – поморщилась от отвращения указанной перспективы Гульнара – Вам, вообще-то, известно, что я замужем и мой муж служит в полиции, нет? Я уже промолчу о том, что я – гражданка России, а здесь совсем другое отношение к женщине и её правам!
- Да, ты что?! Ох, как же мы так могли обмишуриться-то? Страшно, аж жуть! Что же нам теперь с тобой делать-то? – и повернувшись к старику, который всё это время равнодушно налегал на еду, ни словом, ни делом не вмешиваясь в их разговор, продолжил - Придётся отпускать, как думаешь, ата?
Но тот, несмотря на явно дурашливо-глумливый тон первого, неожиданно резво вскочил на ноги и произнёс, обращаясь к молодому:
- Отпускать? О, нет! Мы так не договаривались. Столько потрачено сил на поиски этой паршивки и, что, всё зазря, что ли? Пусть я и несколько староват для того, чтобы заводить себе гарем, всё же не премину взять её в наложницы, коль у тебя не осталось мужских сил!
Гульнара молча смотрела то на одного, то на другого, всё ещё не до конца осознавая в то, что всё это происходит на самом деле и не с кем-то, а именно с нею. А мужчины продолжали перепираться, перераспределять между собой ими же придуманные роли в совершенно абсурдной «пьесе»: какой гарем, какие наложницы в наше время?! Всё выше и выше накалялся градус интонаций, повышался голос. Они уже почти кричали друг на друга, переходя с русского на узбекский и обратно, и не стесняясь в выражениях. В конце концов их речь превратилась в сплошной поток забористого и даже вычурного мата, в котором из допустимого цензурой остались лишь предлоги «в» и «на». Неприкрытое презрение с одной стороны и нескрываемая ненависть с другой. Тем временем, выпавшие из их поля зрения женщины сумели переброситься парой слов между собой:
- Прости меня! – прошептала, почти не раскрывая рта, Гузаль – Я просто не могла поступить иначе…
- Ладно, это всё потом. – также тихо ответила ей Гульнара – Где мы?
- Не знаю… какая-то заброшенная деревня в лесу.
- Убежать можно?
- Нет, что ты?! Убьют… да и куда – лес же кругом…
- Вот и хорошо, что лес… Этот старик… кто он? Мне кажется, что я его видела в доме отца.
- Конечно, видела! Он же друг аты Фархада. Бывший друг, а теперь кровный враг. Кровник…
- Кровник?! Почему? Что такого сделал ему отец?
- Изнасиловал его дочь, а потом держал в рабстве ещё почти год, пока её не обнаружили в том домике в горах, где жили вы с матерью какое-то время, помнишь?
- Помню, как можно про это забыть? Она жива?
- Жива-то жива, но лучше бы ей умереть – сильно повредилась в рассудке. Никого не узнаёт. Вот он и поклялся отомстить.
- А молодой, он – кто?
- Племянник его. Сначала они похитили меня, прямо со свадьбы, представляешь? Я даже жениха не успела рассмотреть как следует… Может, так оно даже и лучше… Но ты не думай, он не такой уж и плохой, когда мы наедине. Но при дяде – зверь, легко может и ударить…
- Что мне о нём думать? Думай ты… Козлы вонючие…
- Да, нет… Просто мужчины… Скажешь, твой муж не такой? Такой же – и не качай головой. Все они похотливые и помешанные на сексе, каждый мнит из себя супер-героя…
- Не скажи! Не все. Хотя какая-то доля правды в твоих словах есть, но мой Антон… он совсем другой! Однолюб и мне очень повезло, что именно я стала для него единственной в мире!
- Не хотелось бы тебя разочаровывать, но я где-то читала, что любовь как таковая в супружестве существует в чистом виде что-то около пяти лет, а то и меньше.
- Ладно, поживём - увидим… Слушай, а как они меня в подвал опускали? На верёвках, что ли? Я же без сознания была…
- Нет, на каких верёвках? Нет. Там с улицы дверь есть. Она закрывается на замок снаружи.
- Ага, хоть одна хорошая новость. Значит так, сестричка, твоя задача добыть ключ и открыть дверь – мы с тобой непременно сбежим отсюда!
- С ума сошла? Мне ещё жить не надоело! Нет и нет, даже не рассчитывай на то, что я стану помогать тебе в осуществлении столь сумасшедшего плана!
- А, ну тихо вы там! – внезапно раздался голос старика в двух шагах от них – Разговорились… - и резко дёрнул к себе Гульнару – Дай-ка хоть прикинуть, стоило ли из-за тебя затевать скандал? - и тут же принялся грубо и бесцеремонно тискать сильными ручищами тело пленницы.
Собственно говоря, этого можно было бы и не делать, поскольку современная одежда девушки и так оставляла мало возможностей для воображения: х/б брючата настолько плотно обтягивали как перед, так и зад её ладненькой фигурки и совершенных по форме длинных ног, подчёркивая все выпуклости и впадины, что легко рисовалось насколько хороша она будет без них… Про блузон-распашонку и говорить нечего. Но престарелому сластолюбцу мало было наслаждения очами – хотелось потрогать, а ещё сильнее, наверно, вкусить, ощутить на вкус сладость юной плоти. И он даже сумел почувствовать некое движение того органа, который уже давно, как казалось, успокоился… Но тут возвратился в дом племянник, выходивший на улицу «по нужде»:
- Эй-эй, ата! – закричал он, явно возмутившись тем, что увидал – Она – моя! – и резко отдёрнул старика от Гульнары, приказав ей немедленно спускаться вниз. Минуты не прошло, как она была уже там и сидела на «своём» топчане, перепуганная донельзя, вслушиваясь в доносившуюся оттуда возобновившуюся перебранку мужчин.