Дом был очень старый, вряд ли кто-то знал, сколько ему лет. Может быть 100, а может быть и 200. Когда-то, ещё в царские времена, здесь была воинская часть. Но от солдатских казарм давным-давно остались лишь обугленные руины, а офицерские дома советская власть переоборудовала в жилые.
Но и это было очень давно – сейчас из трёх домов остался только этот.
В принципе было понятно, почему семья жены не хотела переезжать: даже если оставить в стороне материальные соображения – а продать этот дом было невозможно, хотя бы потому, что он им не принадлежал – место действительно было очень живописным: слева обгоревшие остовы старых казарм, как руины средневекового замка, прямо – море, к которому можно спуститься за пять минут, справа единственный в городе парк, а сзади, буквально в нескольких метрах, вполне годная асфальтовая дорога. Так что если не слишком обращать внимание на внешний вид дома, живёшь в нём практически как олигарх.
Правда от дома отказались все управляющие компании, и крышу или облицовку деду моей потенциальной жены приходилось ремонтировать самому, и, видимо, в будущем они рассчитывали и на мою помощь. Впрочем, в этом были и плюсы – не потребуется расходов на покупку жилья, по нашим временам весьма существенных, коме того, всё в доме можно переделать по своему вкусу.
В доме было всего четыре квартиры, по две на каждом этаже. Изначально каждая квартира состояла из маленькой кухни с печкой и двух больших светлых комнат, но в последствие советская власть в одной из нижних квартир оборудовала гараж. Семьи жены он был не нужен, за отсутствием машины, а мне пригодится. Вторая квартира внизу пустовала, и использовалась родственниками как складское помещение. А две верхние, собственно, были жилыми, в одной проживали дед, а во второй жена с матерью.
И вот сейчас мы всем семейством собирались вернуть нижней квартире жилое состояние. После проведения решительной инвентаризации и оценки размаха восстановительных работ, было решено отметить начало таких решительных перемен семейным застольем.
Стол расположили снаружи – на улице уже крепко пахло весной. Начало мая в наших краях никогда не бывает по настоящему тёплым, но сегодня было хорошо: трава ещё не начинала пробивать стылую землю, но нарытые зимой сугробы уже скукоржились и исходили талыми водами. Птички распевали свои весенние песни, а ласковый ветерок приятно обдувал лицо под звонкое журчание первых весёлых ручейков.
Женщины резали салаты, а мы с дедом прожигали мангал для будущего шашлыка:
– Дорогая, а где шампуры-то? – спросил я, кинувшись насаживать мясо.
– А они там, «на складе», – ответила Таня, не отрываясь от своей работы.
Складом семья называла ту самую квартирку, которую предстояло занять нам с женой. «Поди найди там что-нибудь», – подумал я с досадой, но посмотрев, как Таня возится с продуктами решил её не отвлекать.
Я вошёл в дом и направился к пустующей квартире – дверь была открыта, но внутри царил холодный полумрак: помещение не топили, а чтобы непрошенные гости на растащили припасённое на чёрный день, окна снаружи были забиты досками.
Глаза медленно привыкали к полумраку. Я выдохнул, и дыхание паром засверкало в просачивающихся через доски солнечных лучах. И где искать эти шампуры? Я прошёл узкий коридор и оказался в комнате. Осмотрелся по сторонам, надеясь найти их где-то сверху, и тут моё внимание привлекло еле уловимое движение на крою видимости, я перевёл взгляд в сторону, и в этот момент мне показалось, что я услышал смешок, еле слышный, чуть громче тишины.
Я подошёл ближе к старому дивану, на котором горкой валялись какие-то вещи, всё ещё не слишком хорошо различая предметы в полумраке заколоченной комнаты, после яркого солнечного света снаружи, вгляделся в кучку одежды. Вдруг кучка шевельнулась и я отчётливо рассмотрел в ворохе детское лицо – это была не кучка одежды, а пацан в грязной замызганной куртке. Секунду мы смотрели друг на друга: он с еле уловимой улыбкой, я с раздражением – не успели убраться, а тут уже не прошенные гости.
– Милый, ты чего там копаешься, – раздался из коридора голос супруги.
Я на секунду отвлёкся, повернулся на голос. Таня вошла в комнату и щёлкнула выключателем, загоревшийся тусклый свет, после полумрака помещения показался очень ярким, я хотел было сказать о непрошенном госте – повернул голову обратно к дивану, и даже начал поднимать руку, чтобы указать направление… но диван был совершенно пуст.
Точнее кучка вещей лежала на своём месте, и даже та самая замызганная куртка таращилась на меня пустым капюшоном, вот только никакого ребёнка в ней не было.
Меня прошиб холодный пот, слова застряли в горле.
– Вот же они, – Таня взяла связку шампуров с прикроватной тумбы, а потом подняла глаза на меня.
Наверное у меня было очень странное выражение, потому что лицо Тани мгновенно переменилось, и она испуганно спросила:
– Что с тобой, Андрюша, тебе плохо?
– Да нет, – как можно увереннее ответил я, вытирая тыльной стороной ладони мокрый от пота лоб, – так, показалось…
– Что показалось? – не успокаивалась Таня.
– Как будто кто-то в комнате… да не обращай внимания, – я постарался улыбнуться, вышло, наверное не очень, так как обеспокоенное выражение с лица Тани никуда не делось, – показалось, – добавил я уже уверенным тоном, и приобняв жену за талию вышел с ней из комнаты.
Мы вернулись к столу, видимо с моим лицом до сих пор был не порядок – тёща бросила на меня встревоженный взгляд, но сразу отвлеклась на накрывание стола, так что я не придал этому значения. К тому же на мне было приготовление шашлыков, и за этими заботами эпизод с мальчиком как-то забылся.
Мы хорошо посидели, почти до заката. И, довольные, отправились в обнимку с Таней в их с тёщей квартиру, где я сегодня собирался остаться до утра. Мы ещё не были расписаны, но семья жены, она сама, да и я, в общем все, считали что брак между нами – дело решёное. Так что мы не стесняясь вели себя как муж и жена. Правда обычно Таня ночевала у меня, сегодня я оставался на территории жены первый раз. Впрочем после обильных возлияний с будущими родственниками на большее меня не хватило, я упал на диван и практически сразу отрубился.
Ночью меня приспичило в туалет. С этим были некоторые сложности, вода и канализация в доме были не предусмотрены, и импровизированный санузел располагался на первом этаже, в предбаннике бывшего гаража.
Централизованного отопления дом тоже не имел, в каждой квартире располагались приличных размеров печи, объединённые двумя общими дымаходами. Впрочем, основное отопление осуществлялось электрическими конвекторами.
В любом случае в коридоре было довольно холодно.
Я накинул телогрейку и спустился по тёмной лестнице в гараж.
Сделав дело в помойное ведро, которое затем выносили пару раз в сутки, я вновь услышал за спиной шорох. Чуя недоброе, быстро обернулся – на меня смотрел всё тот же пацан, улыбаясь своей чумазой рожицей, он приближался ко мне, его улыбка становилась всё шире и всё неестественнее, наконец, он поравнялся с пустым дверным проёмом и на его лицо упал тусклый луч пробившегося через доски дорожного фонаря. Но вместо лица осветил лишь голый череп, со впавшими пустыми глазницами и жёлтыми гнилыми зубами.
Я хотел закричать, но крик застрял в горле. Мальчик продолжал медленно приближаться, но человеческое лицо уже исчезло, оставив лишь жуткую маску смерти. Мне показалось, что я теряю сознание, но вместо этого я… проснулся. Весь в липком холодном поту.
Таня трясла меня за плечо и повторяя:
– Ты что, что с тобой!
Ещё не до конца придя в себя, я вернул ей вопрос:
– А? А что было?
– Ты кричал во сне… – успокаиваясь, ответила Таня.
– Извини, – я погладил её по голове, и чмокнув в лоб, уложил обратно на кровать, – кошмар приснился.
– Пугаешь меня… – Таня обиженно надула губки.
Я обнял её и перевернулся на другой бок, укрывшись её рукой как одеялом. Но уснуть не мог.
Дождавшись, когда её беспокойное дыхание сменится спокойным сопением, а затем и лёгким храпом, я осторожно высвободился из её объятий, стараясь не шуметь проскользнул мимо запертой тёщиной комнаты, и включив свет в коридоре – в темноте всё ещё было жутковато-то – принялся шерудить в тумбочке в поисках фонаря.
Найдя фонарь, я накинул фуфайку как есть на голое тело – в коридоре было довольно холодно – и скрипнув дверью, вышел на площадку.
Снаружи царила почти непроницаемая тьма. Подъездное окно было наполовину забито фанерой, но даже будь оно полностью открыто, толку было бы чуть – с этой стороны дома снаружи не было ни одного фонаря. Луна тоже не просматривалась, и кромешный мрак разгоняли лишь редкие звёзды.
Я включил фонарь, и направился вниз по скрипучей лестнице, поводив фонарём во все стороны, я всё-таки не увидел ничего подозрительного.
Спустившись до импровизированного туалета, открыл дверь и сразу же включил свет, везде где он был – приведений нигде не было. Я спокойно сделал дело, на душе немного отлегло, и лишь закрывая дверь за собой, я заметил в коридоре ту самую куртку.
Мне стало жутко. Потёртая детская куртка полулежала в углу, и смотрела на меня пустым капюшоном. Хотя у меня не было никаких сомнений, что она осталась лежать в той самой куче вещей на диване соседней квартиры.
Несмотря на то, что в коридоре было едва больше нуля, меня бросило в жар, я с ног до головы покрылся липким холодным потом.
Пересиливая страх, я подошёл к двери «на склад» и толкнул её вперёд, выставив фонарь как оружие – но впереди ничего не было. Резким движением я включил свет, потом проделал тут же процедуру с комнатой – с той лишь разницей, что никакой двери там не было. Яркий свет залил помещение. Надо ли говорить, что куртки в ворохе вещей не было?
Ладно, это всяко лучше, чем если бы она была и тут и там одновременно, или переместилась на место пока я шёл. Свет выключать я не стал – чешись оно всё конём, завтра чего-нибудь совру. Вернулся в туалет – куртка всё также валялась в углу, но теперь выглядела совсем уж безжизненно.
Нет, должно быть разумное объяснение, может кто-то взял из кучи первую попавшуюся вещь руки вытереть, а потом бросил тут. А мне просто приснился дурной сон. Однако свет в подъезде надо на всякий случай сделать …и не выключать …вообще.
Дрожа, теперь уже от холода, я вернулся в квартиру, прикрыл дверь – запирали только подъездную, на остальных не было даже замков – и поспешил под бочок к любимой.
Утром куртки в туалете не было – наверное кто-то подобрал и унёс обратно – правда не было её и в куче вещей. Кстати свет везде был выключен, но меня никто ни о чём не спросил.
Сегодня мы вместе с дедом хотели перетянуть в пустой квартире проводку, и наскоро позавтракав принялись за дело. К обеду первичные приготовления были закончены, щитовая переделана, новые автоматы готовы к подключению кабеля.
Его оставалось заложить в кабельканалы, которые нужно было проложить до квартиры и внутри неё до розеток.
Женщины в это время на улице собирали на стол. Сегодня было ещё теплее чем вчера, и мы решили не менять диспозицию и не томить себя в душных помещениях.
– Может уже за стол? Уже два часа… – спросила тёща у отца, Танькиного деда.
Но старик лишь махнул головой:
– Сейчас кабель проложим, хотя бы до квартиры, и сядем. Андрей, принеси перфоратор со склада… он там, на полке в дальней комнате.
С некоторым опасением я вошёл в тёмный подъезд, зашёл в злополучную квартиру, сразу же включил в коридоре свет. Всё-таки интересно кто его выключил, если кроме меня сюда никто не заходил? Кроме того, я точно помню, что и утром оставил свет в коридоре включённым, когда проверял, вернулась ли детская куртка на место, в том числе для того, чтобы не блуждать тут на ощупь, когда снова понадобится что-нибудь принести, но сейчас он был отключён… снова…
Я окинул взглядом пустой коридор, который в свете даже это тусклой лампы совсем не выглядел страшно, прошёл мимо той комнаты, где мне вчера померещился бледный призрак. Перфоратор нашёлся на первой же полке, я облегчённо выдохнул и, развернувшись назад, сделал было шаг к выходу… и тут в коридоре погас свет.
Уже не предполагая ничего хорошего, я сделал шаг из комнаты и помертвел от ужаса. Передо мной стоял ребёнок в той самой замызганной куртке. Я понял, что пытаюсь закричать, но не могу. Что делают в таких случаях? Я всё время говорю детям: «вы должны выучить это как «отче наш», – к счастью отче наш они не знают… а я?
Я начал мысленно читать молитву:
«Отче наш, иже еси на небеси,
Да светиться имя твое,
Да прибудет царствие твое,
Да будет воля твоя, як на ниби, так и на земли…»
Ребёнок осклабился своим жутким мертвенно бледным лицом, и сделал шаг в мою сторону. По мере того как ширилась его улыбка лицо приобретало всё более бледный, мертвенный оттенок. Я почувствовал, что волосы у меня на голове становятся дыбом, и, наверное, даже седеют.
«…хлеб наш насущный даждь нам днесь
И да остави нам грехи наши, яко и мы прощаем должникам нашим..»
Ещё один шаг жуткого призрака мне на встречу, теперь из-за потрескавшихся губ явно проступали гнилые жёлтые зубы, кожа на лице скукоживалась и шла трещинами. Через которые явно проступали белые кости черепа.
Мои ноги буквально вросли в землю, я не могу ни кричать ни шевелиться.
«…не введи нас во искушения, но избави нас от лукавого,
Во имя отца и сына и святого духа.
Аминь…»
Уж подействовала ли молитва, или так просто совпало, но коридор залил яркий свет, а раздражённый голос Татьяны сварливо спросил:
– Андрей, ну чего ты опять копаешься, тебя только за смертью посылать!
…за смертью… отпечаталось в сознании.
От вспыхнувшего света я на секуду зажмурил глаза, а когда вновь их открыл ребёнка не было, но грязная замызганная детская куртка лежала прямо передо мной. Обретя свободу движения я, покачнувшись, облокотился на стену и молча сполз по ней на пол.
Голос Тани сменился с раздражённого на встревоженный:
– Андрей, тебе плохо?
Тут отпираться было уже бессмысленно, я не мог прийти в себя, и состряпать уверенное лицо. Даже встать, наверное, не мог.
– Да, мне что-то не хорошо… – сипло выдавил я.
– Пойдём на воздух…
Таня помогла мне встать и поддерживая меня правой рукой вывела на улицу. Я кое-как доковылял до стола и рухнул на первый попавшийся стул.
– Что там у вас, – прощебетала было тёща, но увидев моё лицо сразу сменила тон, – что с ним? – строгим голосом спросила она почему-то не у меня, а у Татьяны.
– Не знаю, – ответила Таня, – я захожу, а он там в темноте стоит, что-то шепчет. Я свет включила, а он… упал…
Слова доносились как будто издалека. Теща поджала губы, и куда-то пропала, а я, наверное, начал терять сознание. Вскоре я почувствовал как мне на плечи опускается одеяло. И только тогда понял что дрожу и стучу зубами в ознобе.
Теща присела передо мной на колени и серьёзно глядя мне в глаза строгим тоном спросила:
– Андрей, что с тобой?
– Н-не знаю, – выдавил я, – плохо стало, может приболел.
Теща метнулась ещё куда-то. Окружающий мир начал обретать цвета и звуки, мне удалось удержаться в сознании, и когда она вернулась во второй раз, я уже почти совершенно пришёл в себя.
Профессиональным движением она закатала мне рукав, прицепила тонометр, и в несколько манипуляций, получив какой-то значимый результат, многозначительно заявила:
– М-да, 180 на 120, дочь, принеси мою сумку.
Таня куда-то сбегала и по её возвращении мне под язык отправилась маленькая белая таблетка с кисловатым вкусом.
– Ну что там у вас? – к столу вернулся дед, который так и не дождался перфоратора.
– Да вот, Андрею плохо… – пробормотала Таня.
– Перепил что ли вчера? – с усмешкой ответил дед.
Но тёща почему-то смерила его холодным взглядом и твёрдым тоном произнесла:
– Нет, тут другое, – и уже обращаясь ко мне, добавила, – у тебя же бывает такое, что вдруг становится плохо?
Хватаясь за представленную мне возможность оправдать своё неадекватное поведение, я слабым голосом пробормотал:
– Да, иногда бывает…
– Ну всё ясно, – теща облегчённо вздохнула и окинула взглядом встревоженное семейство, – гипертония, многие вот так живут всю жизнь и не знают, пока давление не померяют… да, – уверенно добавила она, – и у молодых бывает! Хорошо, что теперь будете знать...
Она вернулась к столу, взяла початую бутылку водки, и налила примерно полстакана. Не рюмки, а именно большого гранёного стакана. Я сначала подумал что себе, но она вернулась и протянула его мне:
– Выпей, сразу легче станет.
Никогда не слышал, чтобы давление лечили водкой, но тёща медик, ей виднее. Я залпом проглотил стакан, занюхал любезно протянутым мне чёрным хлебом.
Мне действительно стало легче. По телу разлилось приятное тепло, дрожь в руках и ногах начала проходить.
Несмотря на мои вялые попытки, продолжить работу мне не дали. Теща сказала, что на сегодня ремонт закончен, а мне необходимо поспать. Если честно, спать в этом доме мне категорически не хотелось, и я попытался придумать какой-нибудь повод свалить:
– Я, наверное, сегодня у себя посплю…
Таня сразу же подлетела с недовольным видом:
– Зачем это? Я если что…
Она не успела договорить, как тёща прервала её тоном, не терпящим возражений:
– Пусть дома поспит, дома и родные стены помогают…
– Мама! – всплеснула руками Таня, – а разве здесь не родное… ?
– Путь идёт! – с нажимом сказала тёща, и Таня как-то сразу умолкла.
Что-то тут ни так, подумал было я, как из дома раздал голос деда:
– А перфоратор-то где!
– Там же, в коридоре, наверное… – неуверенно прокричал я в ответ – дрожь уже окончательно прошла, и ко мне вернулся голос.
– Нету! – проорал дед из дома.
Меня оставили в одеяле за столом, а тёща с Таней вернулись в дом искать перфоратор, его нашли только через час, закопанным в груде вещей на диване.
Стало понятно, что сегодня уже никто ничего делать не будет. Мы присели за стол, поели, немного выпили. Тем временем солнце начинало клониться к закату.
От одной мысли остаться здесь в темноте меня снова начало колотить. Тёща как-то резво отбила нападки в мой адрес, залила в меня ещё полстакана водки, и, вызвав мне такси, отправила домой.
Однако оставаться одному в пустой квартире мне тоже было страшновато, и я набрал Васю, в надежде, что он сегодня свободен, и мне удастся провести вечер в человеческом обществе.
Вася оказался свободен, и как раз пил пиво где-то на пустыре. Я сунул таксисту лишний полтинник и изменил место назначения. После двух стаканов водки я оставался на удивление трезвым. Решив, что пивом делу не поможешь, я заскочил в магазин и взял ещё поллитру КапРома и охотничьих колбасок.
Когда я подошёл на пустырь, Вася уже допил первую банку и приколачивал себе небольшой косячёк:
– А чего ты сегодня не с Танькой? – спросил он, когда я ещё не успел подойти, – Я думал у вас там всё хорошо…
– Да с Танькой хорошо… – я минуту мялся говорить или нет, но потом подумал, что кому-то рассказать надо, иначе я просто сойду с ума, – приведение там… меня преследует…
– О, как! – задумчиво произнёс Вася, заслюнявливая папиросу, – хорошо же вы с будущими родственниками погуляли…
– Я ни х… не шучу, – ответил я с нажимом, – я чуть не обосрался от ужаса. Маленький ребёнок, в грязной куртке, перемещается по дому, в темноте я вижу его, при свете только куртку, которая появляется в самых неожиданных местах…
Вася глубокомысленно вздохнул, поджог папиросу, сделал глубокий затяг, и протянул её мне со словами:
– На, расслабься.
Решив, что сегодня никакое психоактивное вещество не навредит мне больше трезвости, я принял папиросу, затянулся, задержал дыхание, и выдохнул дым через нос, а потом ещё раз, и ещё… Меня повело, в голове образовалась приятная легкость и пустота, а ноги отказались сопротивляться силе гравитации. Я присел на траву, вернув Васе косяк. А сам задумчиво закусил колбасой и добавил:
– …молитва не помогает, он только лыбится…
В кармане затренькал телефон, я извлек доисторическое устройство и прочитал:
«Я хотел приехать, но мама отговорила, выздоравливай :*»
«Спасибо маме», – подумал я, и набрав в ответ: «Спокойной ночи:*», – откупорил бутылку капитанского.
Потом протянул бутылку уже докурившему Васе.
– А как это проявляется? – спросил Вася, я даже сперва не понял о чём.
Когда до меня дошёл смысл вопроса, я вздрогнул и, с подозрением посмотрев за скрывающееся за горизонтом солнце, ответил:
– Да страшно до усрачки, появляется в неожиданном месте, а если включить свет – исчезает…
– А сделать что-нибудь может? – спросил Вася
– Не знаю… – такая мысль мне как-то в голову не приходила, и тут же вспомнил, – вещи прячет!
– Ну вещи это не проблема… – глубокомысленно ответил Вася отхлёбывая ром из бутылки.
– Так-то да… – согласился я, – но я даже пошевелиться не мог, так страшно.
– Ну так ты того… не бойся, – спокойно ответил Вася.
«Ох…нная мысль, как же это мне самому-то в голову не пришло?», – подумал я, но вслух сказал другое:
– Легко сказать… – протянул я, и, приняв протянутую мне бутылку, сделал большой глоток, – как?
– Ну смотри, – Вася принял лекторскую позу, – что нам говорит о приведениях Елиазар Юдковский?
– Что призраки остаются только от магов, потому что у маглов нет души… – ответил я первое, что пришло в голову.
– Не, не то, – укоризненно покачал головой Вася, – он говорит, что призраки – это отпечатки личности.
– В чём отпечатки? – попытался пошутить я.
– В чём не важно, важно что они лишь проекция прошлого, и значит, не могут оказать никакого воздействия на настоящее… ну то есть могут, конечно, но не больше чем видеозапись – может напугать, может что-то сказать, но вылезти из телевизора и всадить тебе топор в башку не может – так?
– Наверное, – эти слова подействовали на меня успокаивающе.
– То есть, конечно, видеозаписи бывают всякие, кого-то может и инфаркт хватить, а кто-то может сам за топор схватиться, но это именно реакция наблюдателя, а не эффект записи… – уточнил Вася.
– Да я понял, – подтвердил я, кивая головой.
– Смотри что у тебя в анамнезе: у тебя дома ребёнок, которого не надо кормить и одевать – ну пусть живёт, он же жрать не просит? – подытожил Вася, делая большой глоток сорокавосьмиградусной жидкости.
Я протянул ему охотничью колбаску, и забрал бутылку:
– Ну вещи он точно может тырить…
– Но вынести из дома, при этом, ничего не может, ведь так? – спросил Вася.
– Думаю да, – я сделал глоток и вернул другу бутылку.
– …значит шкодный ребёнок, который хочет, но всё равно ничего не может украсть, так, поиграть берёт…
– Но ребёнка можно наказать… – глубокомысленно заметил я.
– Именно! – Вася отхлебнул и, подняв над головой указательный палец, многозначительно потряс почти уже пустой бутылкой, – так что твоя проблема ни в том, что у тебя в доме призрак, а в том, что ты не можешь его наказать! Боятся при этом тебе совершенно нечего.
– Пожалуй ты прав… – задумался я, – но как мне наказать призрака?
– Теория у нас отсутствует, – огорчённо признал Вася, – но! – он передал мне бутылку, а сам полез в карман, что бы свернуть очередную папиросу, – у нас накопленный массив эмпирических данных…
– …например должны помогать молитвы, в особенности «Отче Наш», – закончил я за него, и тут же добавил, – но мне не помогло!
– Давай разбираться, – многозначительно ответил Вася, слюнявя самокрутку, – если у всех работает, а у тебя нет, то либо все врут, либо ты что-то сделал неправильно, третьего варианта нет. Вспомним классиков, у Гоголя он читал псалтырь, скорее всего на старославянском… может и не слишком старом, но точно не современном русском, – он затянулся, передал косяк мне, и многозначительно добавил, – ты читал на русском?
Я затянулся, подержал дым в лёгких, выдохнул через нос, повторил, и только после этого, передавая папиросу обратно, ответил:
– На старославе…
– В слух? – настойчиво спросил Вася, выдыхая ароматный дым.
– Нет, про себя, – ответил я, принимая самокрутку.
– Вот! – Вася щелкнул пальцами, – в этом всё дело! – уверенно произнёс он, а потом уже менее уверенно добавил, – Наверное.
Я выдохнул, вернул папиросу назад, и ответил:
– Вероятно, что ещё?
– Защитные руны, амулеты, пантакли, энохианские письмена… – перечислил Вася докуривая папиросу, – но тут надо быть осторожным, эти вещи для профессионалов, как говорится перепутаешь Райно с Берканой, и вместо того что бы избавится от одного духа вызовешь ещё десять… короче тонкое колдунство.
– Вариант, – согласился я, – но только на крайний случай.
И только произнеся эту фразу в слух отметил про себя, что после двух косяков и половины пузыря, случай, таки перестал быть крайним и безысходным… Между тем вова продолжал:
– Чё попроще: святая вода, свечи, иконы? Хуже точно не будет. Как вариант – коммунистическая символика…
– Это ещё каким боком? – не понял я.
– Ну как же, – Вася подобрал почти пустую бутылку и допил остатки, – коммунисты даже Бога не боятся, по идее всякие мелкие демоны должны бежать от таких исчадий ада роняя тапки…
– Это ценная мысль, – согласился я с сожалением глядя на пустую бутылку, но пожалуй лучше начать со святой воды – легко достать, легко хранить, не вызывает подозрений и вопросов, вода и вода, и вообще удобно… а иконы может у тёщи заволялись…
Я, наконец, смог подняться, под действием спирта трава немного попустила, и тут меня пронзила ещё одна догадка:
– А вообще тёща себя как-то странно вела… – произнёс я задумчиво, – все на меня наехали, а она нет, не только домой отправила, но и Таньку удержала, чтобы она ко мне ехала… как-то раньше не замечал я за ней такой заботы…
– А ты про отца своей Таньки знаешь что-нибудь? Ты вроде говорил, что мать только… – Вася приложился к бутылке, но она была пуста, он посмотрел на неё с сожалением, и что есть силы зашвырнул в кусты.
– Не, она не говорила, а я не спрашивал, раз не говорит, значит причина есть… – ответил я, всё ещё не понимая, к чему клонит мой дорогой друг.
– А может он тоже их видел? – многозначительно спросил Вася, – Знаешь ли, девочки склонны находить мужчин похожих на отцов…
Мне такая мысль в голову не приходила, а ведь вполне возможно, тогда всё, что показалось мне странным в поведении тёщи, встаёт на свои места: если отец Таньки тоже мог видеть призраков, то всё с тёщей понятно – она с этим уже сталкивалась, поэтому и поняла сразу, что произошло, и стакан водки дала мне не от давления, а от стресса и испуга. Может спросить её напрямую?
Впрочем, беседа меня успокоила, над поляной уже установилась полная тьма, но после полулитра, а то и больше, водочного эквивалента, и шлифанувших этот эквивалент сверху двух косяков, мне было уже совершенно не страшно.
На этой оптимистической ноте мы с Васей и разошлись.
Уже уходя стоя на противоположной стороне поляны Вася крикнул мне в догонку:
– А вообще не живите с тёщей! И будет вам счастье! – но я пропустил эти слова мимо ушей.
Я даже не помню, как добрался до дома, но точно помню, что по дороге во всё горло весело распевал: «Кровь, кровь, моя грязная кровь, напившись крови моей дохнет комар!». Хорошо хоть идти предстояло чигирями, и меня в таком состоянии не углядел ни один патруль.
На следующий день, после работы я съездил в церковь и купил святой воды, а в магазине неподалёку взял новый очень мощный светодиодный фонарь на аккумуляторе. С этим арсеналом подъехал к дому будущих родственников. Встречала меня тёща – Таня ещё не вернулась с работы.
Я даже не успел ничего спросить, как она начала первая:
– Ты же что-то видел, да? Ты только Таньку не бросай… – она заискивающе посмотрела на меня, потом, как будто оправдываясь, добавила… – Танькин отец, тоже видел… а я бы рада, да не могу… – она виновато опустила глаза.
Раз пошла такая пьянка, отпираться уже было тупо:
– Бледного мальчика, лет пяти-шести? – вопросительно ответил я.
Тёща вздрогнула, и, не поднимая глаз, прошептала:
– Алёшу… это мой братик… был… младший, – в этот момент эта грозная взрослая женщина напоминала совсем маленькую девочку, – мы пошли на лёд гулять… в ноябре… хотя мама и запретила. Лёд был тонкий, я хоть и старше была, но лёгонькая… в общем Алёша ушёл под воду, там было не глубоко, но лёд всё время ломался… в общем когда я его вытащила он уже не дышал, потом врачи сказали что сердце остановилось от холода… меня тогда даже не ругали, родители просто плакали, а мама как-то сразу постарела… в общем…
Теща заплакала. Я подошёл к ней, обнял за плечи, прижал к себе и погладил по голове, успокаивая:
– Ну-ну-ну, чего теперь… и с чего вы решили, что я Таньку брошу? Ещё чего не хватало, – и, отстраняясь от женщины, произнёс, – ну пойдёмте, Елена Александровна, помянем покойников.
Таньке я сказал, что сегодня годовщина смерти Егора Летова. Кто такой Егор Летов, и тем более, когда он умер, Таня, разумеется, представления не имела. Однако такое объяснение, почему-то всех устроило. Не стала она и спрашивать почему день смерти этого непонятного мужика её мама отмечает со мной.
Она посидела с нами, хотя и не стала пить, а вечером подтянулся дед, к слову припомнивший всех своих покойных родственников и друзей, коих у него была половина Совгаванского кладбища. Не к месту вспомнил и погибшего сына, и жену, которая, так и не оправившись от потери, умерла через несколько лет.
На этом минорном аккорде мы и разбрелись по комнатам, я отвернулся к стене и сразу же уснул. Ещё была мысль поставить будильник, но осуществить её я не успел… Однако отданный мозгу приказ не остался проигнорированным, и примерно полпятого я открыл глаза, как будто по будильнику.
Я вышел в коридор, включил свет, достал из-за тумбочки бутылку водки, сделал несколько крупных глотков прямо из горла, занюхал ладонью, сделал ещё несколько глотков, уговорив по итогу примерно полбутылки. Накинул телогрейку, подождал пока водка подействует и по телу разольётся приятная расслабленность, убрал в карман запасённый с вечера фонарь, сразу его включил – мало ли что – и уверенно вышел на лестничную клетку.
Мне даже не пришлось спускаться до злосчастной пустой квартиры – как только я закрыл дверь и повернулся к лестнице, призрак уже ждал меня, осклабившись в своей жуткой ухмылке.
«Ху… тебе», – подумал я, вынул из кармана ярко горящий фонарь и направил его на жуткое бледное лицо. На секунду зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, на перилах висела одна только грязная куртка.
Уже без тени страха, я подхватил её, спустился в подвал, бросил в заготовленный с вечера таз и, щедро залив сверху святой водой, отправился досыпать свои законные два с половиной часа.
Следующей ночью я выходил уже трезвый – если опасность можно победить, страх проходит сам собой – призрака на площадке не было. Я спустился в туалет, оправился, даже не включая свет, но призрак не появлялся.
Я прошёл в гараж – куртки в тазу не было. «Победить не победил, но напугать, напугал», – подумал я и пошёл в злополучную квартиру. Мальчик сидел в ворохе вещей на диване, грустно понурив лицо, по которому с мокрого капюшона стекали редкие капли.
Создавалось впечатление, что ребёнок плакал. А могут ли призраки плакать?
В голове раздалось детское хныкание, а может это я просто представил, как должен плакать призрак.
– Короче так, – решительно сказал я, – будешь вести себя нормально, ходи себе где хочешь, твой же дом. Но начнёшь проказить, я тебя не только в святой воде замочу, но и обоссу сверху, усёк?
Плачь в голове стал громче. Я повернулся к выходу, и, уже в дверях, добавил:
– …и не ной, не надо было косячить, – однако смягчившись вернулся, и, подойдя прямо к кровати, произнёс примирительно, – ну, бывай.
Я хлопнул призрака по плечу, но рука прошла насквозь.
После этого, уже не оборачиваясь и ничего не говоря, я вышел из квартиры и пошёл под бочок любой жены.
Со временем закончили ремонт: в помещении гаража оборудовали полноценный санузел, пробурили скважину, установили электрокотёл, на втором этаже сделали каминную, и большую кухню, организовали канализацию, в довершение обшили весь дом стекловатой и сайдингом – теперь холодных помещений в нём не осталось, при том, что счета за электричество сократились вдвое. И всё это за половину стоимости однокомнатной квартиры.
Теща с дедом заняли отремонтированную нижнюю квартиру, а мы – весь верхний этаж. В бывшей дедовской квартирке расположили две детских…
Идиллию немного омрачал тот факт, что дом по-прежнему нам не принадлежал, а находился в социальном найме, но учитывая то, что и так небольшое население города каждый год сокращалось ещё на 500 человек, вряд ли на этот дом когда-нибудь появятся претенденты.
Призрак мне больше не докучал, лишь иногда появлялся с печальным видом безлунными ночами. Ещё несколько раз он пробовал воровать вещи, но после того как я исполнил свою угрозу и эти его проявления прекратились.
Лишь один раз через много лет, шестилетний сын спросил меня, показывая в пустоту тёмной комнаты:
– Папа, там какой-то грязный мальчик, строит нам страшные рожи!
На что я не задумываясь ответил:
– Да? Ну и ты ему сострой, а лучше просто не обращай внимания… а если будет безобразничать, скажи что папа его накажет.
Безобразничал ли ещё «грязный мальчик» я не знаю, но сын с этим вопросом ко мне больше не подходил. Спасть в темноте он тоже не боялся, из чего я сделал вывод, что угроза на призрака подействовала… ну а дочь не видела его вовсе.
Так что, во-истину – не так страшен чёрт, как изгоняющий его поп…