- Спасибо что пришли, господа! Не побоялись в трудное время, в момент смертельной опасности собраться в стенах родного дома, нашего районного отделения союза литераторов.
В просторном зале за длинным столом строго в двух метрах друг от друга сидели писатели и поэты, драматурги, критики и каламбуристы разных возрастов и гендеров, которые сквозь маски не всегда угадывались. В торце стола восседала председатель отделения Листригонова с маской, висящей на одном ухе. В трех метрах сзади и немного сбоку, под большим портретом поэта Берендяйкина - основателя районного отделения, трагически усопшего еще до коронавируса, сидела представитель минкульта районной администрации Любовь Бобер.
Эта молодая, энергичная, брендовая дама в очках, с модной прической, симпатичная если не замечать острого, колючего, разоблачающего взгляда, пыталась что-то сказать и уже приподняла нечто вроде фирменного респиратора, но Листригонова густым, всепроникающим контральто продолжила:
- Всего пять дней назад я разослала вам видео с дистанционным наставлением уважаемой Любови... - она обернулась, наткнулась на недобрый взгляд и холодную фразу сквозь мембрану "просто Любови", - да, нашей наставницы Любови, где та просила нас всех мобилизоваться и отреагировать на кровожадную заразу.
Листригонова включила пультом большую плазму и все литераторы смогли еще раз полюбоваться представителем славной культуры и прослушать её наказ. Любовь на экране была в ярко-красном, без маски, говорила очень быстро, настойчиво и настолько убедительно, что отпадала всякая охота задавать вопросы. Смысл её выступления сводился к призыву пером и глаголом выжигать коронавирус, ободрять население района, инструктировать его в дополнение к официальным инструкциям, но своим, простым и доходчивым писательским языком.
- В нашей стране традиции борьбы с инфекциями сильны своей столетней историей, - как бы упрекала Любовь с экрана, - были конечно и царские попытки, но расцвет борьбы настал после революции. Все вы помните учения, когда на улицах тех, кто без противогаза, укладывали на носилки. Взять хотя бы подпольного олигарха Корейко... А какие лекции проводили грамотные поэты в рядах Красной армии? "Если увидишь на друге вошь, придави её, потом дальше пойдешь"
После этой зажигательной фразы панель погасла, а Листригонова снова не заметила жестов готовности Любови к пояснениям и продолжила:
- И всего за пять дней вы, дорогие мои, откликнулись. А как же иначе? У кого же еще кроме наших литераторов проснется гражданская совесть? Кого же еще посетят в это тяжкое время Аганиппа с Гиппокреной?
Любовь боролась со своим респиратором, Листригонова меж тем, не замечая этих усилий, продолжала:
- А нынче мы уже не можем отсиживаться в карантине, нам надо обсудить наваянное и определить авангард. Какие первые произведения мы предложим администрации и минкульту для опубликования.
Листригонова, как человек энергичного действия, тут же предоставила слово старейшему.
По регламенту, учитывая рекомендации потребнадзора, выступающий отходил в дальний угол и только там снимал маску.
Сухонький старичок в аккуратной одежде, но чудовищных, огромных, старых кроссовках надтреснутым голосом прочитал:
Мне коронавирус снился
прибежал на шум народ,
думали, что приземлился
реактивный вертолет
Во время этого неторопливого чтения Любови Бобер удалось наконец победить свой респиратор, вся накопившаяся умственная её энергия с явным нарушением предписанных правил антисанитарии обрушилась на поэта. Аэрозольно-капельные выделения от энергичных слов легко преодолели предусмотренное безопасное расстояние, все члены собрания непроизвольно съежились.
- Вы что издеваетесь?! Какой реактивный вертолет? Где вы такие видели, и потом: вам снились эти молекулы с присосками, допускаю, но откуда шум? Почему вдруг народ и куда он прибежал, в вашу спальню что ли?
Менее всего опасался возможных бактерий минкульта сам виновник негодования, он стоял в противоположном углу. Спокойно выслушав поток острых вопросов, старичок ответил с достоинством:
- Шум образовался от выпускаемых газов, так я подчеркиваю ужас обывателя перед неизведанным...
- Каких газов?!! - при падении респиратор минкульта загрохотал, словно внутри у него был спрятан настоящий термос от противогаза, - каких еще газов, я вас спрашиваю? - Любовь стала угрожающе приближаться к столу.
Листригонова была опытным аппаратчиком, в молодости она работала в райкоме комсомола и там насмотрелась на всяких активисток. Она даже вывела тогда формулу: чем громче пафос такой шустрой красотки, тем быстрее она впрыгнет в постель к Первому.
- Любовь Эдуардовна, Люба! Сядьте, пожалуйста, у нас еще будут другие выступления. И прошу, не нарушайте, пожалуйста, инструкции МЭРА! Отойдите от стола, у нас тут есть люди из группы крайнего риска.
На Любовь педалирование слова "мэр" подействовало, но было видно что наглой председательше такое непочтение минкульта просто так не сойдет. Она подняла респиратор, вернулась на место и стала водружать ИСЗ на свое привлекательное лицо, чтобы не расстраивать мэра.
Между тем старичок оставался в углу и заканчивать не собирался. В сторону минкульта с положенным по штату ИСЗ он произнес укоризненно:
- Я, кстати, тему газов еще в советское время разрабатывал. "Наш спутник запущен при помощи газов, сказал мой сосед инженер Водолазов" - так начиналась моя поэма, которую я написал будучи внештатным корреспондентом газеты "За сланцы" угольно-торфяной конторы номер 19. Вас, голубушка, тогда еще и в проекте не было, а такие элегантные Индивидуальные Средства Защиты как ваш противогаз мы в глаза не видели. Хотя было что нюхать. - И добавил. - В наше время.
- Спасибо, Серафим Павлович, - спохватилась Листригонова, - садитесь, одевайте масочку и садитесь на свой стульчик, у нас еще много чего будет.
- Не сомневаюсь, - пробурчала временно укрощенная Бобер.
Следующей председательша назначила гордость и опору районного отделения, молодую драматургиню Мусю Арнгольдт.
- Моя бабушка сказала, что наш дед тронулся на вирусе КОВИД-19. - Деловито начала Муся, энергично откинув тяжелую прядь шикарных темных волос. - Он никого не пускает к ним на квартиру, все время трет двери водкой, бабушке не дает в руки деньги и кричит, что единственное средство борьбы это женьшень. По телефону заставил меня найти маску чумного доктора, я в Сети нашла 45 предложений по Москве, распечатала и подсунула ему под дверь. Теперь он выбирает. Я написала про это одноактную пьесу с хорошим финалом.
- Будем слушать? - Спросила у присутствующих Листригонова, слегка очумев от обилия и плотности информации.
- А хороший финал, это как? - Любовь снова освободилась от ИСЗ. - Дед надел маску со страшным клювом, все разбежались, он в ней задохнулся и помер, и ни одна похоронная контора не соглашается его брать? Прости, конечно, за юмор не по теме, в пьесе же не конкретно твой дед, а прототип, но где и кому вы собираетесь пьесу показывать?
- Мы всегда мои спектакли ставим в нашей районной СМАРТ-библиотеке, там нормальное сценическое пространство и направленный свет... - тут до Муси дошел коварный смысл вопроса, - хотя да, спектакли же отменены...
- Вот именно, - торжествовала Любовь.
Наступила тяжелая пауза. Неожиданно представитель минкульта смягчилась, а заодно показала свои немалые возможности:
- Ладно, давай свою пьесу, покажу каналам, может возьмет кто на злобу дня. Надеюсь, ненорматива нет? - спросила она грозно.
- Ну, в общем есть немного, - смутилась Муся, - но у деда очень органично получается, а в случае чего можно и запикать...
Любовь быстро полистала и отметила опытным глазом:
- У деда твоего сплошная органика, особенно вот тут, в восьмой сцене, где бабка говорит, что он всю водку понапрасну истратил, - и опять Любовь дала понять, что не зря в минкульте обитает, - зато актеру легко играть будет, текста мало, простые эмоции и сплошное пи-пи.
Затем в угол был поставлен художник из небольшого драматического театра. Этот видный мужчина с венчиком седых кудряшек над солидной лысиной жестоко страдал от невозможности применить свои творческие фантазии на сцене. Он склонялся к монументальной декорации, чего ни режиссер, ни директор театра, ни даже бухгалтер допустить никак не могли. Переживания и невыплеснутые эмоции он выражал стихами. По случаю пандемии он приготовил нечто необычное:
День не закончен, а может быть, даже не начат,
Солнце в зените, но светит ночная звезда,
Двери открыты и окна, но всё это значит:
Заперто напрочь, и может, уже навсегда.
Выйти — не выйти, вдохнуть — не вдохнуть, задохнуться,
Вырваться или же всё превратить в ерунду,
Главное здесь не во что, а в кого обернуться,
Смыться ли, слиться ли, спиться ли в этом аду.
Время такое — сплошное смешение жанров,
И непонятно где, кто и кого заразил,
Жалким героем — уже не героем — Менандра
Влезть на котурны, которые лепит Эсхил.
Воздух миазмен, в нём вьются обрывки сюжета,
Сброшены маски, сатир обнажён догола,
Нет ни богов, ни героев, ни ночи, ни света
Там, где трагедия значит лишь: песня козла.
(1)
В зале воцарилась тишина, художник не понимал реакции и на всякий случай натянул маску.
Встала Листригонова:
- Подумать только, как общая беда облагораживает человека, как вырастает его социальное лицо... - художнику, - вы садитесь, очень трогательно и даже где-то гениально, безумно интересно, потому что свои переживания по поводу декораций вы обычно выражали при помощи мелких упреков администрации, а здесь - так высоко... " Воздух миазмен, в нём вьются..."
- Позвольте, - респиратор на этот раз отделился легко, - это вы песню козла так высоко оценили?!
-Я что-то не пойму, - вдруг вступила молчавшая все заседание Марьяна, цветущая сорокалетняя женщина с коротким ежиком светло-желтой, модной прически, - вы что тут Обдуя изображаете?
Любовь дернулась, как будто к ней подвели провода, и всем телом развернулась к Марьяне. Вид у нее был устрашающий. Но только в масштабе района, а никак не для завтруппой федерального театра. Марьяна дружила с Листригоновой, была резка, независима и недоступна в роли театрального деятеля, но трепетна и легкоранима как тайный (в своем театре) автор непоставленных детских пьес.
- Вы это мне? - из-под очков Любови сверкнул колючий взгляд.
- Вам! - Отрезала Марьяна боевой стороной своей сложной натуры. - Я по телевизору иногда вижу в титрах имя выступающего с должностью "Общественный деятель", т.е. "Обдуй" по нашему...
- По какому это "вашему"? - с угрозой прошипела Любовь.
- Оставьте свои приемчики для районных разборок! - Марьяна обратилась к литераторам, - даже в такое пандемическое время эти бюрократы умудряются руководить культурой, раньше для меня примером Обдуя была общественница Шура из "Служебного романа", совалась все время с инициативами...
Неожиданно полемика была прервана. Мрачная, тяжелая, крашенная старуха-поэтесса, которую все, включая Листригонову, побаивались, сначала стукнула палкой в пол, словно посохом, оперлась на неё, а второй рукой на стол, встала с выдохом "Хватит!" и на секунду затихла как Венера Пуговкина в "Необыкновенном концерте".
- Будет вам кудахтать! - Продолжила, встряхнувшись, поэтесса. - В стране горе, во всем мире обвал, я вот-вот помру, а вы тут самолюбуетесь... мокрощелки.
Последнее слово вызвало неоднозначную реакцию: Любовь совершила едва заметное движение, которое преподаватель театрального ВУЗа назвал бы "этюд: поджать хвост". Марьяна с улыбкой щелкнула шариковой ручкой в явной готовности записать слово, но остановилась спохватившись, что слово не совсем подходяще для будущей детской пьесы.
У сердитой старухи был сложный греческий ник, которым она подписывалась под критическими заметками в социальных сетях. В молодости она мечтала подняться на Афон, три недели постилась в пещерах Вардзии, на протяжении долгой поэтической жизни не упускала случая припасть к любым доступным, в том числе передвижным мощам.
Обычно она специализировалась на беспощадной критике голых гомосексуалистов на сцене, вернее, на громогласных пророчествах, кликушествах и обещаниях всех кар авторам этих чудовищных театральных безобразий.
Нынче после видеопризыва Любови Бобер она написала поэму о сумасшедшей сестре композитора Берлиоза, которую талантливый брат на протяжении четырех частей держал взаперти. Тема самоизоляции была близка и в финале плавно перетекла к объяснению пользы от одинокого образа жизни при карантине.
Одного её взгляда хватило, чтобы театральный художник и еще один молодой каламбурист-стендаповец перетащили в красный угол свободное кресло. Проковыляв к нему, она долго мостилась, искала в большом ридикюле рукопись, роняла с грохотом палку-клюку, наконец, трубно сморкнувшись в огромный платок, не забыв при этом отвернуться к окну, она приступила с легким укоризненным подвыванием:
Одно прошу: не ройся, Боже,
в моей судьбе,
Ты Сам Себе, и даже больше:
Сам по Себе.
Пройти, не тронуться, не сбиться
с пустой тропы,
одной средь миллионолицей
густой толпы.
Какое сладкое мученье
не видеть вас
и выбранное заточенье
средь тысяч глаз.
Убогое враньё пророчеств
и слов гнильё
средь миллионов одиночеств
одно — моё.
О этот ладан, запах тленья,
кимвалы, медь,
короноваться на мгновенье
и умереть,
в церковном сумраке просторном
Его рука,
мой мир без подданных, без трона,
но на века. (2)
От весеннего порыва ветра за окном затрепетали голые ветки. Литераторы синхронно поерзали в своих креслах.
- Так все довольно скрепно, - осторожно молвила хранительница районной культуры, - у меня только один вопрос: вот "кимвалы, медь,/ короноваться на мгновенье/ и умереть" - нет ли здесь издевательской политической подоплеки? Намека, так сказать, весьма популярного в предательских - особенно во время пандемии - пресловутых кругах за американские деньги?
- Так то, о чем вы говорите, длится не мгновение, - возразила Листригонова.
- Ну, это каким масштабом мерить, - важно просветила Любовь, - для мировой истории любые двадцать лет покажутся мгновением... хотя и грандиозным.
Старуха-поэтесса вообще не поняла о чем тут спор. Во время критической дискуссии она исхитрилась поднять клюку, треснуть ею в пол и припечатать пикировщиц:
- Короноваться это значит коронавирус подхватить. - Она обвела всех тяжелым взглядом. - И сколько после этого мне останется?
***
За столом задумались, Листригонова поняла что пора заканчивать:
- Маленькое объявление, господа: я совсем забыла с самого начала вас, дорогие мои литераторы, и вас, Любовь Эдуардовна, предупредить вот о чем. Учитывая медицинскую срочность, районную важность и необходимую оперативность в продвижении нашего мероприятия, я поручила ведение протокола данного экстренного заседания коллегам из родственного содружества. Они выступят с нашим материалом в разных изданиях с хэштегом "#невседома".
- Что это еще за коллеги такие? - глаза Любови мигом снова превратились в два маленьких сверла-буравчика, - почему не согласовали с минкультом?
- Почему вы так думаете? - позволила себе некоторое снисхождение председательша, - очень даже согласовали. Коллеги из городского правительства...
Листригонова подозревала что будет разоблачена, но отказать сейчас себе в удовольствии с тонкой улыбкой пронаблюдать, как Любовь судорожно натягивает свой респиратор, не могла.
------------------
(1) и (2) - стихи Л.Сокола