«И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН,
КОЛИ ПО-РУССКИ СКРОЕН»
БЕСЕДА АЛЕКСЕЯ ЛЮБОМУДРОВА С ПИСАТЕЛЕМ А.Н.СТРИЖЕВЫМ
(«Роман-Журнал XXI век». 2004. № 7. С. 107 - 110)
Александр Стрижев - прозаик, очеркист, историк, издатель, ученый, редактор. Никто не скажет о нем лучше, чем его книги, каждая из которых - восстановление целого пласта, порушенного и забытого, - будь то духовная проза, светская художественная словесность, богословская или историософская мысль. Тысячам людей они дают утешение, вдохновляют, подвигают на дело, просто радуют прекрасным живым словом. Без этих книг поистине обеднела бы земля Русская.
У русской души много тайн и загадок. Одна из них - как мог один человек сделать больше, чем десяток институтов, епархий и издательств. Значит, не всех в нашем народе одолели лень и апатия. Стрижев - олицетворение поговорки, в которой прежде можно было усомниться: «И один в поле воин, коли по-русски скроен».
Сегодня А.Н. Стрижев - член Союза писателей России, Международного фонда Славянской письменности, член-корреспондент Академии славянской культуры, действительный член Географического общества. Награжден медалями Академии российской словесности «Ревнитель просвещения» (1999) и общества «Радонеж», удостоен первой премии им. С.А. Нилуса (2001) «за литературные труды, в которых выявляется историческая правда о прошлом России», премии «Новое время» им. А.С. Суворина «за подвижнический труд и вклад в отечестволюбивое книгоиздание» (2004).
Наградами и званиями, впрочем, сегодняшний юбиляр не особенно дорожит. Не любит он яркого света юпитеров, неуютно ему быть в центре официального внимания. Зато в дружеской компании он - душа, его рассказы можно слушать часами.
***
- Родился я 12 августа 1934 года в селе Тарадей Шацкого района Рязанской области. Наши места исконно тамбовские, и я считаю себя тамбовцем. Мои пращуры и все, кого я помню, крестьянствовали. Край наш - подстепье. Уезд делился на две половины, одна - лесная сторона, где находится Выша, где подвизался в молитвенных подвигах Феофан Затворник, а наше село было в степной полосе, там бескрайние поля по самый горизонт. Среди такой безлесной стороны кажется очень высоким небо, - под ним я и родился.
Меня крестили совсем младенцем, последним в нашем храме - вскоре он был закрыт и порушен, наш храм ненаглядный. У нас был великолепный храм в честь Космы и Дамиана, построенный в XVIII веке.
- Кто Ваш небесный покровитель?
- Александр Невский, именины - 30 августа по старому стилю.
- Все, что Вы делали и делаете, несет явный или подспудный православный смысл. Между тем поколение в целом, к которому Вы принадлежите, стало жертвой массированной атеистической пропаганды и забыло про Бога. А как были настроены Ваши родители?
- Я родился в сугубо православной семье и все вокруг были верующие, кроме головки сельсоветской, местного начальства, которые изображали из себя ярых богоборцев. Не было семьи, не было хаты, где не висели бы иконы. Учили нас молитвам с детства.
- Вы помните войну?
- Я пошел в школу, когда она началась. С первого дня войны все наши губернии были объявлены на военном положении. Я учился там, закончил семь классов.
- Как привилась Вам, «крестьянскому сыну», столь глубокая любовь к словесности?
- Еще в сельской школе начал писать стихи очень неуклюжие, но тяга к слову помогла лучше чувствовать чужие стихи. В юности я очень любил Некрасова, любил и наших поэтов сельских - Никитина, Кольцова, старался вслушаться в поэтическую речь.
В 1950-м приехал в Москву и стал учиться дальше. Закончил Московский Полиграфический институт в 1957-м, редакционно-издательский факультет. К тому времени я прилично знал литературу отечественную и зарубежную, мне очень повезло: началась хрущевская оттепель, и нам стали преподавать словесность не в затасканных именах, а давали все, что прежде было отторгнуто насильственно. Наша преподавательница Галина Андреевна Белая сразу щедро выставила много имен новых, и стали мы каждый выбирать, кто над чем будет дальше работать. Кто взял Гумилева, кто Булгакова, мне достался Замятин. Нам она давала выбор с прицелом и на дальнейшую разработку темы. Занималась с нами, носила редкие книги из библиотеки ИМЛИ, мы их штудировали. Я тогда стал собирать прижизненные издания Замятина, разыскивать его родственников, собирать архивные материалы.
Занимался я долго этим делом и к 1966 году подготовил библиографию замятинских текстов и литературы о нём. Поехал в Ленинград с письмом от К. Федина (тогдашнего председателя Союза писателей) на имя директора Публички с просьбой включить мою библиографию в состав издания «Русские советские писатели-прозаики». И ее включили в том, но на самом последнем этапе сняли - вместе с библиографиями Солженицына и Пильняка. Потом, когда «перестройка--перестрелка» началась, она все-таки вышла.
- Как складывалась Ваша судьба после окончания института?
- От работы в Политиздате или «Художественной литературе» отказался, чтобы не связываться с идеологизированными темами. Мне не хотелось писать о передовиках производства и «пламенных революционерах», облыжно продолжать извращать отечественную историю. Я устроился в Аграрное издательство и очень долго, четверть века, проработал там редактором. Это невидное место позволило мне быть независимым: «работаешь за гроши, зато для души». Мог поехать в любой конец страны в командировку, заодно свое дело делал. Потом, в 1965, заочно кончил биологический факультет - потому что привязывались в моем профильном издательстве, что, мол, ты филолог, не специалист в ботанике.
Писал я тогда только на природоведческие темы. Эти миниатюры, заметки и сейчас не устарели - «нержавейки».
- Читатели до сих пор помнят и любят ваши «заметки фенолога». Почему эта тема так привлекала Вас?
- Тема, которую я выбрал, как сейчас бы сказали, «экологическая», позволила писать о родной природе и родной русской жизни на фоне этой природы. С 1968 года в «Науке и жизни» (а у нее тогда тираж три миллиона был), на протяжении полутора десятков лет из номера в номер выходили мои заметки в рубрике «Народный календарь». День за днем в них воссоздается жизнь русского крестьянина, русского человека на фоне сезонных событий в природе. Я привязывал природные циклы к святцам и тем самым впервые их легализовал. Всё время приставали из идеологического отдела: мол, «пропаганда церкви». От меня редактор требовал ответов, а я писал: это у меня - тема труда (она была в почёте), а люди прежде неграмотные были, чисел не знали, зато знали праздники... Проходило.
Всего я опубликовал в газетах и журналах 3000 заметок о русской природе. На основе этих публикаций вышла книга «Календарь русской природы» (1971), которая потом выдержала пять изданий.
- А стихи? Проза?
- Стихи почти никогда не публиковал. Два сборника написал в юные годы, они остались в сундуке и до сих пор там лежат. Одновременно я писал художественную прозу - но она долго не печаталась, т.к. была по своей сути антисоветской - то есть показывала жизнь один к одному, без извращений. А жизнь настолько была ужасная, что если её в подлинном виде подать, то и будет именно - «антисоветская».
Я написал повесть «Из малых лет» - о моём детстве, где скрупулёзно воссоздается житьё-бытьё моего села, его людей. Дается только один год 1941, конечно, память откатывается и в более ранние периоды. Я бы назвал ее «этнологической прозой». Деревня показана глазами жителя самой деревни. Ведь у нас раньше литература о крестьянах писалась помещиками, это был взгляд со стороны. А ведь то интересно, что изнутри представляет собой крестьянский человек, как он пропускает окружающее через себя, что он знает и видит, как чувствует. Да и в нашей «деревенской прозе» 70-х годов, мне кажется, было всё-таки немало искусственного, нарочитого.
Повесть моя под названием «Хроника одной души», была издана только в 1991 году.
- Александр Николаевич, когда вы стали сознательно православным, церковным человеком?
- Я по рождению потомственный православный человек. Из крестьянской семьи. Эти люди газет не читали, радио и ТВ не было тогда, поэтому на них не влияла советская пропаганда. Они жили в замкнутом мире. Советская власть для них представлялась в виде отдельных мошенников, которые приходили, выколачивали налог, горлопанили, на работу гоняли. Жили все своим укладом, как прежде.
В нашей семье книг никогда не было никаких, кроме двух, и обе - Евангелия, на церковно-славянском и на русском. Хранили их на полке завязанными в платок, чтобы не засидели мухи. Вначале дед читал, потом я сам стал с большой охотой читать «святые книги», как их называли. Рядом жили бобылки, которые имели жития святых, я, бывало, побегу, попрошу, и мне дадут почитать жития Николая Угодника, Козьмы и Дамиана и других.
Молитвы все перенимались устно, бабушка учила. Когда садились есть и вставали из-за стола - творили молитвы. Слова молитв всегда жили в душе и вспоминались в трудную минуту: «Господи, помоги!» - обратишься к Богу...
- А вы ходили тайно в храм?
- У нас явно ходили в храм. Потом церковь в селе разорили, на весь район оставили два храма. Вместе с бабушками за семь вёрст ходили в село Красавка, там деревянный храм был. Мы жили от одного православного праздника до другого. Все ждали Пасху, Вознесение, Троицу.
- И посты соблюдали?
- Посты четыре года подряд соблюдали - сплошной пост был. Питались картошкой и лебедой... Помню, в детстве на «сорок мучеников» бабушка пекла жаворонков - из ржаного теста, а глазки - из просяных зернышек. А война была, голод. Достанет из печи - он ещё тёплый, даёт, погладит по головке. Радость такая!.. Бежишь с ним на улицу, на сугроб - метель за двором сугробы наметала... А в лазури поёт жаворонок - звонко так, и - не видно, как ни вглядывайся, - так высоко.
- А в Москве?
- В Москве поначалу ходил в церковь с матерью, потом стал взрослеть и в московские храмы не ходил, их мало было, но старался поехать куда-нибудь - в Троице-Сергиеву Лавру, например. Когда я уже прилепился к церкви плотнее, решил посетить все храмы Москвы. Но не удалось - сейчас у нас 270 храмов.
Потом встретил друзей верующих очень хороших. В 1979 году ко мне приехали сотрудники киностудии и предложили составить сценарий фильма о русских травознаях, целителях. Они были воцерковлёнными людьми - режиссёр Леннаучфильма Валентина Гуркаленко, преподаватель ВГИКа Н.Н. Третьяков. Я написал сценарий, фильм был снят, назывался «Войдите в этот храм» - широкоформатный, цветной, в 5 частях. Там и текст мой, и сам я за кадром его читаю. Консультантом был Лев Николаевич Гумилев, он в ту пору гонения претерпевал, бедно жил, мы пригласили его «на титры» и смогли помочь материально.
Весь подтекст был православный. Гуркаленко, умница, снимала всех людей православных, они благодарят Господа. Фильм начинается панорамным планом Ниловой пустыни на Селигере. Министерство здравоохранения не пропускало фильм под предлогом, что, мол, это пропаганда самолечения. Но было затрачено сто тысяч рублей, и мы всё-таки протолкнули его: подключили С.П. Капицу, и он по ящику пять раз прокатал наш фильм в своей передаче, потом устроил с нами круглый стол. После этого фильм вышел. 400 копий сделали - это очень большой тираж.
- Кто близок Вам по духу, кто Ваши друзья?
- В начале 1980-х образовалась большая компания, своего рода кружок ищущих, искренних людей, сочувствующих православию и отечественной истории. Это преимущественно философы, литераторы, литературоведы, богословы, церковные историки: Ю. Лисица, С. Половинкин, о. Андроник (Трубачев), Ю. Селиверстов, С. Хоружий, А. Николюкин, Е. Полищук, А. Соболев, Ю. Селезнев и другие. Мы встречались, частенько у меня сидели, обменивались идеями, разыскивали материалы друг для друга. Много занимались церковным самиздатом - до сих пор чулан книгами набит. К примеру, всё, что удавалось достать Ивана Ильина, копировали и несли Ю. Лисице - он потом 10-томник И. Ильина выпустил. Для меня разыскивали Нилуса. Материалы для моих книг «Пушкин: Путь к православию», «Достоевский и православие», «Духовная драма Льва Толстого» собирались долго, ещё в те годы.
Кстати, Юрий Селезнев приглашал меня на работу в ЖЗЛ.
Я отказался (на это место потом пошёл Юра Лощиц) под тем предлогом, что надо ходить каждый день, сидеть, а на самом деле - потому что меня не устраивала неизбежная скованность. В своем аграрном издательстве я работал с людьми, которые в моей теме ничего не понимали и в душу не лезли, я свое дело делал и ни с кем не общался. А в ЖЗЛ, я опасался, в мой внутренний мир залезут с ногами, потому что там много «патриотов», а среди них немало людей беспринципных. Сам настрой ЖЗЛ - полуправда... В таком ракурсе не хотел писать. Если уж писать - то от души и совершенно искренне. Впрочем, в ЖЗЛ вышли прекрасные книги - тех же Селезнева, Лощица.
- Когда Вы обратились к наследию наших духовных писателей?
- Я литератор-подпольщик и литературовед-подпольщик. Всегда интересовался теми писателями, которые не признаются по идеологической причине, отторгаются насильно и о них не пишут, специально замалчивают, никакая цензура не пропускает.
Я и прежде в классике пытался разыскать то, что связано более или менее с верой. Когда в детстве читал «Живые мощи» - чувствовал, там какое-то особенное терпение; или церковный рассказ «Святой ночью» Чехова. Когда читаешь Тютчева, встретится строчка проникновенная, и её в себе носишь. Нам церковную, духовную литературу, недоступную тогда, в какой-то мере заменяла классика. Были такие тяжёлые времена, что выискивали строчки из атеистической литературы, где цитируют святого - например, найдёшь и переписываешь строчку из Иоанна Кронштадтского. Я Библию купил только в Венгрии, здесь купить не мог, и то меня вся группа ругала, что подведёшь, на границе будет шмон.
Последние пятнадцать лет я занимаюсь исключительно духовной прозой. Первым стал Сергей Александрович Нилус.
- Как Вы узнали про Нилуса?
- О «Протоколах...» очень давно слышал, будучи ещё школьником, в частных разговорах, но произносилось это слово полушёпотом. Я не пытался их разыскать, представление слабое имел об этом. Но как-то мне попалась его книга «Великое в малом», и в начале 80-х я, что называется, с головой ушёл в Нилуса. Стал изучать всё, что только попадалось. Ездил по всей России, разыскивал те места, где он жил и скитался. Мне хотелось соотнести те сведения, которые я почерпнул из его писаний о пребывании в том или ином месте, с тем, что я увижу теперь. Поехал в его родовое имение, Золоторево Орловской губ., сидел в областном архиве. Родословную изучал, ездил в Одессу, в Полтаву. Нашёл могилу Нилуса в селе Крутец. В 1990 г. в кинотеатре «Меридиан», вмещающем полторы тысячи человек, впервые прочитана мной трёхчасовая лекция о Нилусе (вместе с С. Половинкиным). Мне посчастливилось первым произнести это имя вслух, переиздать его книги.
- Александр Николаевич, позвольте напомнить читателям «Роман-журнала» о Ваших заслугах на ниве православного просвещения. Вам принадлежат десятки литературных портретов, очерков, жизнеописаний. Вы одним из первых напомнили российскому читателю имена литераторов, которые были забыты или замалчивались многие десятилетия: А. Муравьев, И. Шмелев, С. Бехтеев, В. Никифоров-Волгин, Л. Зуров, Н. Мотовилов, Н. Жевахов, Е. Поселянин, Н. Манасеина, А. Платонова, П. Соловьева, В. Маевский. Многие из них - писатели-эмигранты, материалов о которых очень мало, сведения о них собирались по крупицам в библиотеках, архивах.
Вы написали очерки об историке церковного искусства Н.П. Кондакове, богословах Владимире Лосском, Василии Зеньковском, И.М. Андреевском, а также о публицистах, литераторах, церковных деятелях - архимандрите Фотии (Спасском), адмирале А.С. Шишкове, архиепископе Никоне (Рождественском). Материалы, собранные Вами в книгах «Ф.М. Достоевский и Православие», «А.С. Пушкин: путь к Православию», «Духовная трагедия Льва Толстого» послужили основой научного изучения религиозной проблематики их творчества.
Вашему перу принадлежит также редчайший, полный библиографический указатель трудов В.К. Тредиаковского, библиографии литературы о святителях Димитрии Ростовском, Иоасафе Белгородском; Вы выпустили книгу «Святой праведный Иоанн Кронштадтский в воспоминаниях самовидцев», где собрано более 400 библиографических источников, и подготовили к печати ранее никогда не публиковавшиеся предсмертные дневники кронштадтского пастыря.
Заметна Ваша особая любовь к преп. Серафиму: Вы составитель и «Дивеевских преданий», и книги о Н. Мотовилове, и двухтомника «Угодник Божий Серафим». В изданном к 250-летию со дня рождения Батюшки капитальном труде «Преподобный Серафим Саровский. Агиография. Почитание. Иконография» Вы опубликовали самую полную библиографию о преподобном - более тысячи источников. На только что прошедших в Сарове Чтениях Ваш доклад, познакомивший с новыми материалами о неоднозначной личности Н. Мотовилова, прозвучал остро, полемично и стал одним из самых обсуждаемых.
Я уж не говорю о том, что Ваши книги о природе и художественная проза по-прежнему издаются и в наши дни...
Расскажите, чем Вы еще занимаетесь, кроме писательского труда, ведь не всем известна Ваша общественная активность.
- Ну что ж... Вместе с В. Тростниковым ещё в 1989 году мы начали цикл лекций «Вглядываясь в лица» - о монархах, начиная с Павла Первого. Нам поначалу помещения под «монархические лекции» известные дома культуры не уделяли. Первые чтения прошли в доме культуры Зуева, который расположен как раз возле Бутырской тюрьмы. На некоторых это нагоняло уныние. Я тогда пошутил: «Мы последнюю лекцию, о Николае Втором, прочтём не где-нибудь, а в Дворянском собрании» - на самом деле так и вышло: лекция состоялась не где-нибудь, а именно в Колонном зале Дома Союзов!
Во время монархического подъема был я несколько лет заместителем председателя Союза православных братств - очень боевитого, потом его распустили из-за этого. Председателем был о. Кирилл Сахаров, настоятель храма Николы на Берсеневской набережной. Мы добивались канонизации Царя, возбуждали перед Генеральным прокурором вопрос о судебном разбирательстве об убийстве Государя: был ли он виноват, за что его расстреляли. Меня потом вызывали в Генпрокуратуру - ознакомиться с делом. Там этот прохвост Соловьев, который потом вёл дело Рохлина, вёл и царское дело - он тогда согласился, что убийство носило ритуальный характер, а потом всё отрицал.
В Союз писателей России я вступил только в 1998 году, хотя мне давным-давно дал Солоухин рекомендацию, еще в 80-е годы, так она и лежала. Я тогда считал, что Российский союз писателей - продолжение советского, и ходить мне туда нечего. Я всё время был независим и всегда был в оппозиции к любой власти. Когда Сталин был, жутко Сталина в душе ненавидел, потом этого самодура Хрущева, и «Бровеносца в потёмках», и «штопанного» Горбачева... И сейчас особых иллюзий не питаю. Но рад, что мне привелось пожить послужить для своего народа. Я всегда писал только для него. Требовали - про «колхоз-навоз», а я писал для человека простого, который хочет жить независимо, от рук своих.
- Многие знают Вас по передачам на радио.
- Я выступаю на радио «Радонеж» с 1998 года, рассказываю о Победоносцеве, Столыпине, Тютчеве, Леонтьеве, протоиерее Иоанне Восторгове, фон дер Лаунице, Меньшикове, Нилусе, Бехтееве, Рачинском и других. Иногда темы беру рискованные - как, например, о подложности «Слова о полку Игореве» (эта талантливая подделка на десятилетия отвлекла внимание целой «школы», возглавляемой известным академиком, от изучения подлинных жемчужин древнерусской литературы). Ещё - пишу статьи для «Энциклопедии русского зарубежья», «Энциклопедии литературоведческих терминов», «Православной энциклопедии».
Выпустил семь томов Полного собрания сочинений С. Нилуса. Сейчас в издательстве «Паломник», где я работаю научным редактором, выходит Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. Это издание тоже предпринято впервые - Вы же знаете, что до сих пор выходили лишь перепечатки дореволюционных собраний. Уже увидели свет шесть томов, где опубликованы впервые и прокомментированы многие материалы, документы, письма самого Святителя и его современников.
- С 1995 года вы являетесь создателем и редактором журнала «Купель», который стал одним из лучших православных изданий для детей. Видно, что Вам дорог маленький читатель, - об этом говорят любовно подготовленные Вами антологии «Православное детство», «Яблочный Спас» и другие. Как Вы сами расцениваете причины успеха Вашего журнала? Какова, по-Вашему, должна быть литература для детей, подростков?
- Да, наш журнал «Купель», можно сказать, красоты неописуемой, он интересен и взрослым, и детям. Ошибка многих изданий с христианской направленностью - слишком много материалов о церкви. Проповеди, жития... В результате журналы получаются какими-то пустыми, мало говорят уму и сердцу. Я в «Купели» выступаю за сокращение церковного раздела. Зачем снова и снова помешать ни обложке иконы - надо красивый пейзаж дать. Церковь - не в бесконечном бормотании «Господи помилуй», а там, где нравственное начало. Как раньше говорили, «церковь не в бревнах, а в ребрах». Мы стараемся помещать больше прозы, стихов, надо вспоминать и художников: напечатали очерки о Николае Каразине, Афанасии Куликове, Сергее Соломко, Рябушкине замечательные были живописцы. Вообще, наших писателей, если они были верующими христианами, подчас забывают, не говорят, как будто их не было. Мы должны, хотя бы где можем, эти имена сохранять.
- Наконец, традиционный и, увы, все более актуальный вопрос. Как Вы считаете, что ждёт Россию?
- Нисколько не сомневаюсь, что Россия возродится! Она уже возрождается в наших душах. С этого она и начнёт возрождаться - с души. Сейчас идёт преображение, собирание душ, и это заметный сдвиг, особенно среди интеллигенции. Интеллигенция, которая всегда жила привозными идеалами, стала воцерковляться, то есть стала работать в области культуры, укоренённой в культе, а не в области антикультуры. Этот сдвиг очень важен для нас, потому что мы преодолеваем застарелую болезнь, которая тяготела над русским народом. Нет среди славянских народов другого, у которого бы интеллигенция столь долго жила чужими идеями. Вся наша интеллигенция, начиная с Радищева, имела особый идеал, а у народа был свой, церковный. И все социальные ветры, что пронеслись над страной, возникли именно на этой основе.
Сейчас народ больше ни в какую демократию не верит и в тот строй, который до этого был, большевистский, - тоже не верит. Других нет подлинных устроений в мире, кроме как монархического. Но он не скоро у нас установится. Когда пройдёт постсоветский период, настанет период национальной диктатуры, который займется санацией, обеззараживанием своей страны, и вся зараза, которая возбуждает людей к непотребным делам - и по отношению к семье, и государству, - вся эта инфекция будет подавлена. И тогда может после этого установиться строй монархический. Сейчас это ещё невозможно.
Надо, чтобы наш народ приобрёл вкус к политической борьбе. Чураться её, ручки складывать, оправдывать свою бездеятельность словами «на всё воля Божья» - это неправильно. Это приведёт к тому, что вместо народа останется какой-то субстрат... По моим подсчётам, сегодня 15 процентов нашего этноса сохранили все признаки народа, это становой хребет России. Еще 15 процентов - «выродки», то есть те, кто буквально «вышел» из него. 30 процентов - тянутся к первой группе, хоть многое в их сознании разрушено; 30 - ко второй.
- Александр Николаевич, к своему юбилею Вы подошли с огромными достижениями: издали двадцать собственных книг и более пятидесяти трудов подготовили, составили, откомментировали. Каждое выпущенное Вами издание - итог немалых трудов, поисков, архивных разысканий. Получается, на каждый год Вашей жизни - по книге! Как Вы смогли осуществить всё это? Что вдохновляло Вас?
- Я хочу, чтобы на моей могиле написали: «Жил для России». Ведь что может быть лучше, чем жить для своей страны...
Беседовал Алексей Любомудров