Бегают две лисички по лесу, резвятся, с птичками заигрывают, песни поют и за шишками с желудями прыгают. Только у лисёнка однажды лапка в капкане застряла, вырвать капканчик привязанный ему удалось, а сбросить не получается. Ну, жмёт и жмёт, думает лисёнок, не смертельно ведь, терпимо. И предаётся охоте, играм и любви прямо с капканом на лапке. Лишь иногда, но, правда, периодически, жалуется и ноет, что тяжело ведь на самом деле так бегать. Лисичка в этих случаях только говорит: «Такова жизнь и с её бременем мужественному и сильному лисёнку стоит смириться». А затем обнимает и любит томно-томно. Я тебя, мол, и такого люблю.
Долго ли, мало ли так они и бегали - она налегке, он с ношей. И нравилась жизнь такая обоим: лисёнок познавал новое, лисичка была проводником в лесу. Но однажды лисёнку привиделось.
- Лисичка, есть тропы, по коим с этой штуковиной на лапке я не пробегу, не смогу подняться туда, где нам будет хорошо, высоко и умиротворенно. Помоги снять эту обузу, а?
Лисичка посмотрела на капкан и говорит тихим голосом:
- Фыр-фыр-фыр, ничего страшного, лисёнок мой, лапка цела, бегаешь вон как резво порой. Стоит ли вмешиваться, кто знает, чем оно обернется.
- Помоги, лисичка, и любовь расцветет и жизни наши воспрянут, - не затихал лисёнок.
Лисичка прикоснулась к капкану, а он холодный, тяжеленький, зубья толстые и острые, и она отняла лапку.
Лисёнок не переставал:
- Лисичка, ну просто попробуй. Вместе, общим усилием, по две лапки и, может, удастся. Не справляюсь я уже с бегом, устал, мышек уж неудобно ловить.
Две лапки потянулись не к капкану, а к телу лисёнка, они обнимали, ласкали. Лисичка зацеловала лисёнка, а потом и молвит:
- Я тебе помогаю, как могу, а могу я лишь любить тебя и поддерживать, верить в тебя и быть с тобой. А с такой ношей я уж сама бегала, правда, давненько уж, но больше не хочется.
- Так давай поднажмём, сбросим, закопаем прямо тут, чтоб никто уж не мучился. С чего ты боишься, что на тебе оно окажется?
- Нет таким разговорам, любимый мой.
Лисёнок виновато опустил голову, отвернувшись.
- Давай же, где твоя страсть? Я любви хочу, - лисичка обняла ещё крепче, напевая «Ничего на свете лучше н-е-е-е-е-т-у, чем бродить друзьям по белу с-в-е-е-е-т-у». Лисёнку в этой песне хорошо удавалась только партия осла.
«Что я делаю не так? – Задавался вопросами лисёнок. – Какого лешего эта штуковина мне жить не даёт. Нет сил уж, боженьки, и лисичка уж ненавистной становится, один хочу жить, без неё. Что я делаю не так? Почему любовь такая душу мне не греет?» Лисёнок взял камень и кинул в ветви каштанового дерева зло, сильно, наугад, как в детской драке. Упали три каштана.
- Ну вот, всё у тебя получается. Но когда ты ноешь и стонешь, ты невыносим, мне немалыми усилиями порой даётся тебя успокоить. Злишься ты ни с того, ни с сего, всё угрюмее день ото дня становишься. Давай решать все вопросы так - унимать их лишь в объятиях, в тепле друг друга, а со всем остальным справимся, любовь важнее, она сбережет.
Не радует уже лисёнка лисичка, не вдохновляют птицы, не утоляют жажду ручьи студеные, опостылела пища привычная, противной становится. «В пропасть! Разбиться вместе с этой ношей! Пусть даже с лисичкой! В пропасть!» - Злость мыслей отражалась в глазах, движенья наполнялись резкостью, пульс не успокаивался даже во сне, охота не ладилась, песни не пелись. Стал избегать лисёнок объятий лисичкиных, её поцелуев, совокупления, а поверх ложились слова:
- Не понимаю. Не понимаю, что с тобой происходит, лисёнок. Мы без любви не проживём, мы без любви мертвецы все, а ты один хочешь быть. Мне больно слышать такое, ведь закрыться всё равно что умереть. Люби, живи, что грустить нам, двум таким дружным и родным лисичкам? Иди ко мне. Посмотри, какая красота вокруг.
Лисички стояли на краю высокого обрыва, солнце было на середине своего дневного пути, небо было чистым, ветерок свежим. Шум деревьев, что росли у подножья пропасти, ласкал слух лисёнка и манил найти в нём покой. Куда-то назад, далеко-далеко в туман, уплывали слова лисички:
- Ну что же ты отстраняешься? Что же ты себе радоваться-то мешаешь, лисёнок?
Нехитрое движение плененной лапкой, и лисёнок летит вниз. Три-четыре секунды сожаления, принятия, свободы. Звонкий удар, и вот он уже лежит на спине, подпираемый с боков двумя камнями, смотрит в синее небо, чувствует медленный и ровно замедляющийся пульс, улыбается, плача, небу и свободе лапок. Разрушенный оскал капкана двумя осколками поблескивал в стороне. Крики и вопли, доносившиеся сверху, напоминали что-то давно забытое и неприятное.