(из сборника "Характеры")
21 июля 1942 года.
Оркестр перед вечерним спектаклем оттачивал необходимые дирижёру динамические оттенки отдельных фрагментов партитуры. Довольно часто слышались лёгкое постукивание дирижёрской палочки о пюпитр, короткое, но ёмкое указание маэстро, и снова лилась в пустой ещё зал музыка Великого Мастера.
Адольф Кнёдль в своей каморке ещё раз перелистал толстую тетрадь с записями перемен декораций и строгими указаниями режиссёра относительно особенностей сценографии оперы. Все эти строки он знал наизусть. Прекрасно знал Адольф и идущую сегодняшним душноватым июльским вечером оперу «Сумерки Богов».
Да и всё творчество великого Рихарда Вагнера было органично вплетено в натуру и образ жизни механика сцены в Доме Торжественных Представлений в Байройте Адольфа Кнёдля.
Чтобы быть и душой и телом ближе к Фестивальному Дому, Адольф даже сменил место жительства. Ещё в начале двадцатых годов семья Кнёдль переехала с Биркенштрасе на Тангейзерштрасе. Домик, правда, был поменьше, но столь же уютный, да и до театра с четверть часа спокойной ходьбы.
Сын Адольфа, Зигфрид, названный в честь Зигфрида – великого воина, героя германской мифологии, героя опер Рихарда Вагнера, свободное время проводил с отцом в театре, впитывая запахи и звуки. О, как мечтал Адольф когда-нибудь менять декорации в опере Зигфрида Кнёдля!
Это могло бы быть в другом театре, ведь в Доме Торжественных Представлений ставили оперы только и исключительно Великого Рихарда Вагнера, но Адольф был уверен, что сумел бы договориться с дирекцией того театра о работе на опере своего сына!
Если бы! О, если бы в жизни всё можно было устроить так, как мы того желаем!
Адольф неспроста носил фамилию Кнёдль. И видимо не случайно эта фамилия укрепилась в его роду. Адольф до дрожи обожал огромные баварские кнёдли, обильно политые маслом, окружённые золотистыми колечками поджаренного лука, присыпанные ароматным молотым чёрным перцем. А к ним ещё и рюмочку шнапса!
По всему организму волнами растекалось удовольствие, наслаждение, блаженство. Удовольствие от вкусной еды, наслаждение этим незамысловатым, но трепетно любимым блюдом, блаженство от сознания того, что ты живешь в благословенной Богом Баварии – крае, напоённом солнцем, благодатью и душистым хмелем, крае разнообразнейших гастрономических удовольствий, крае, откуда начали своё восхождение к вершинам идеи национал-социализма.
Дня два или даже три по Дому Торжественных Представлений бродили слухи, что на «Сумерки Богов» приедет сам Фюрер.
По сводкам ситуация на Восточном фронте развивается вполне благополучно, не за горами взятие Сталинграда, Ленинграда, успешно развивается наступление на Кавказе.
Нет абсолютно никаких причин не полакомиться гениальнейшим творением истинного арийца Рихарда Вагнера.
Лёгкой тенью, подобной тёмной вуали, пролетела мысль о сыне, воюющем где-то под Воронежем. Недавнее письмо от сына было внешне спокойным, но между строк Адольф всё же уловил нотки тревоги и сомнения в необходимости, острой и крайней необходимости того, что сейчас происходит на бескрайних просторах России.
Адольф Кнёдль не приветствовал выбор сыном военной карьеры, но и не стал навязывать Зигфриду свою волю. Ведь он и сам не продолжил дело отца, державшего вполне успешную часовую мастерскую, да ещё и не в первом поколении и очень рассчитывавшего, что сын успешно разовьёт семейную традицию.
Но Адольф, родившийся 13 февраля 1883 года, именно в день смерти Рихарда Вагнера, оказался какими-то нитями сверхтонкой материи связан с музыкой великого немца. В детстве и юности Адольф пытался населять нотоносцы четвертинками, осьмушками, группами слигованных и стаккатирующих нот. Однако, как выяснилось, не очень много жизни было в этих густо заполненных звуками листах партитурной бумаги. Адольф скоро это понял и двадцати двух лет от роду поступил в Дом Торжественных Представлений учеником механика сцены. Совсем без Вагнера и его музыки он не представлял свою жизнь.
По коридорам прогуливались офицеры службы Безопасности, на улице вокруг Фестивального Дома сразу бросалось в глаза необычное даже для второй половины лета оживление. Всё намекало на то, что Адольф Гитлер действительно окажется сегодня в Байройте на грандиозной постановке «Сумерек Богов».
Адольф Кнёдль неожиданно для себя вспомнил фестиваль года 1933.
В то лето Гитлер в должности канцлера Германии тоже посетил Байройт. Работники Дома Торжественных Представлений тогда были поголовно подвергнуты самой тщательной проверке. Гитлер появился в городе в открытом автомобиле с охраной. На всём протяжении улиц Шульштрасе, Нибелунгенштрасе и Зигфрид Вагнер Аллее от центра Байройта жители ликованием сопровождали Фюрера.
Город буквально сошёл с ума. Ещё недавно каждый магазин в Байройте выставлял в витрине портреты Вагнера. Теперь же – Гитлера. «Моя Жизнь» Рихарда Вагнера уступила место «Моей Борьбе» Адольфа Гитлера. Июльский ветер шумно полоскал многочисленные огромные тяжёлые знамёна со свастикой, фарфоровые бюсты Фюрера через витринные стёкла подозрительно вглядывались в проходивших мимо байройтцев и гостей фестиваля.
Следующий фестиваль в году 1934, щедро одаренный деньгами государства, оказался несколько скомканным из-за стремительного отъезда Гитлера в Берлин, чтобы лично присутствовать при кончине рейхспрезидента Гинденбурга и поскорее, по горячим следам принять эту должность, благополучно совместив канцлерство и президентство.
Но тогда, после открытия фестиваля «Парсифалем» восторженный Гитлер даже встретился со сценографом Альфредом Роллером и поблагодарил его за доставленное удовольствие.
Находившийся в массовке на этой встрече Адольф Кнёдль внимал каждому слову и жесту Фюрера, а на следующее утро подал заявление в партию нацинал-социалистов.
И в доме на Тангейзерштрасе почётное место заняли фарфоровый бюст Фюрера, подозрительно вглядывающийся в домочадцев и роскошное издание «Майн Кампф» в красном кожаном переплёте с вязью готических букв, долженствующих составить смысл и образ жизни каждого настоящего немца.
Несколько товарищей Адольфа по цеху потеряли работу в Доме Торжественных Представлений по причине их сомнительной арийскости – ведь только немцы могут и должны строить Великую Германию!
Сын Адольфа Кнёдля в детстве тоже подавал некоторые музыкальные надежды, в фестивальные дни приходил в театр, наблюдал за работой отца, слушал оперы Вагнера. Адольф очень желал бы для сына музыкальной карьеры. Зигфрид даже пытался сочинять музыку, но дальше нескольких пьес для фортепиано дело не продвинулось, а после школы он вдруг заявил, что хочет непременно стать военным.
В конце двадцатых годов Зигфрид закончил Военную Инженерную школу в Мюнхене, некоторое время прослужил в 6 отделении механизированных войск Вермахта в Мюнстере, а весной 1929 года был направлен в Советский Союз, в город Казань. Недалеко от Казани Вермахт участвовал в организации танковой школы для настоящей и разносторонней подготовки танкистов, построив для этого в Германии несколько лёгких и тяжёлых танков. Вполне естественно, что и танкисты Красной Армии учились бок о бок с немцами. Зигфрид неплохо владел русским языком, освоив его в Инженерной школе и после четырёхмесячных курсов подготовки остался в России инструктором в этой самой танковой школе.
И только осенью года 1933 Зигфрид Кнёдль вернулся в Рейх, потому что Гитлеру стало наплевать на ограничения Версальского Договора, Германия смело бросилась в омут неприкрытого наращивания вооружения, массового строительства военных училищ и школ, военизации всего общества.
А сейчас Зигфрид командовал танковой ротой, сражаясь с коммунистами где-то под Воронежем.
«Быстро, не медля я побежал,
пламенеющий утёс нашёл,
в то пламя вступил я, —
и вот проник к спящей чудесной жене,
хранимой светлой бронёй....
И шлем девы я смело открыл,
поцелуй мой жизнь ей вернул... О!
Я бы мог сгореть в объятьях
прекрасной Брунгильды моей!»
Ответственный эпизод для Адольфа Кнёдля и его помощников в сцене убийства Зигфрида. Торжественное шествие с телом Зигфрида медленно поднимается на скалистую возвышенность и так же медленно удаляется. Месяц прорывается сквозь облака и всё ярче и ярче освещает печальную церемонию.
Из Рейна поднимается туман и постепенно заволакивает всю сцену.
И вот туман рассеивается, на сцене всё яснее и яснее вырисовывается зал Гибихунгов, как в первом действии. Ночь. Свет месяца отражается в Рейне…
И в эти минуты смерти Зигфрида и определённых усилий механика сцены по перемене декораций как-то вдруг странно защемило сердце Адольфа, никогда прежде не обращавшего внимание на этот орган. Так обычно и бывает, что организм или механизм исправно работают, не требуя серьёзного вмешательства в их деятельность, а лишь своевременного обслуживания или пары, а иногда и другой ароматных кнёдлей с тяжёлой кружкой, а иногда и не одной, хмельного напитка. И вдруг какие-то новые не вполне приятные ощущения в груди, да ещё в такую серьёзную минуту, требующую чёткости и слаженности работы всей бригады механиков сцены.
Но неудобство быстро прошло.
В эти минуты на, как принято говорить, «безымянной высоте» чуть западнее сёл Переезжее и Щучье в сотне с небольшим километров к югу от Воронежа танковая рота под командованием Зигфрида Кнёдля атаковала отчаянно обороняющихся бойцов 309 стрелковой дивизии Красной Армии. Умелые действия оберлейтенанта Кнёдля вынудили красноармейцев уйти на левый берег Дона, но за эту победу вполне себе местного значения Зигфрид заплатил жизнью.
Уже раненый, сержант Амиров подхватил противотанковое ружьё убитого товарища и успел-таки сделать один выстрел, а потом, корчась от боли, скатился в окоп, пропитывая лугово-чернозёмную почву Воронежчины алой кровью. Пуля пробила боковую броню и угодила в запас снарядов.
«Брунгильда! Невеста богов!
Встань, открой светлые очи!
Кто тебя сном новым связал?
Кто робостью взор твой смежил?
Твой друг пришёл... Развеян сон...
Лобзаньем с тебя снял я оковы...
Смеётся Брунгильда мне! Ах!
Эти очи — вечные звёзды!
О, дуновенье дивного вздоха!
Смертная нега... Сумрак блаженный!
Брунгильда, ласковый друг!»
От дикого взрыва танк раскололся на части, распался на отдельные детали конструкции, рассыпался на атомы, а находящиеся внутри превратились в прах.
Тяжело раненого сержанта Амирова чудом нашли санитары.
Сержанту очень повезло.
После госпиталя Фикрет Амиров вернулся в родную Гянджу и директорствовал в музыкальной школе, а когда закончилась война, продолжил учёбу в Азербайджанской государственной консерватории, закончив её оперой «Улдуз» в 1948 году.
Можно немного пофантазировать и представить себе, что опытного и заслуженного механика сцены Адольфа Кнёдля пригласили в Мюнхен на постановку Баварской Государственной Оперой оперы Фикрета Амирова. И совершенно случайно Адольф узнал бы, что 21 июля 1942 года именно Фикрет Амиров сделал тот самый выстрел, оборвавший жизнь его сына Зигфрида Кнёдля.
Как повёл бы себя в этой ситуации Адольф?
Что сказал бы?
Что сделал бы?
Но вполне вероятен мог бы быть и другой ход развития событий.
Сержант Амиров не успел бы сделать свой выстрел, Зигфрид Кнёдль в чине майора в 1945 году попал бы в плен в американской или английской оккупационной зоне, через годик или даже раньше вышел бы на свободу, вернулся домой, в Байройт, в уютный домик на Тангейзерштрасе, под впечатлением пережитых ужасов оставил бы всё и вернулся бы к музыке.
И году в 1948 или чуть позже Баварская Государственная Опера с шумным успехом поставила бы оперу Зигфрида Кнёдля, а отец его, Адольф Кнёдль заведовал бы бригадой механиков сцены.
Если бы! О, если бы в нашей жизни всё можно было устроить так, как мы того желаем!
Никогда мы этого не узнаем по двум причинам.
Во-первых, Баварская Государственная Опера не ставила оперу Фикрета Амирова «Улдуз», а во-вторых, Оперный театр в Мюнхене не пригласил опытного и заслуженного механика сцены Адольфа Кнёдля.
После завершения Нюрнбергского процесса, осенью 1946 года, узнав всю правду о Гитлере и проповедуемых им идеях национал-социализма, Адольф Кнёдль повесился в своей каморке в Доме Торжественных Представлений.