В городе пыльном,
Осколки сознания прячутся.
Тонут рассветы в глиняной каше.
Расстояниям, подвешенный наскоро,
Руку протягивает.
Говорит - дай сердце потрогать,
А в ответ - стон.
Низкие тучи накрыли небо над железобетонными зарослями старого завода по изготовлению труб. Алкаши с лавочки возле продуктового магазина перекатились, расфуфыренные, словно церковные голуби, в ржавый тарантас со звездой посередине машинной морды и тут же отчалили продолжать веселье в доме с одной лампочкой на всех.
Я внимательно посмотрел вслед уходящему по скоростной дороге автомобилю и пожалел, что не взял с собой водки. Поход обещал быть долгим. Вы спросите меня «Куда идешь?» А я «слепо» отвечу. В вечность. Каждый угол грязного города знаю насквозь. Потертые подъезды, ржавые перила, исписанные х*ями лестничные клетки. Таня и Вася - Орлы. Причем здесь орлы? Одышка. Меня давно мучает одышка. Сначала я ходил в поликлинику, но когда понял, что местные врачи не могут сложить дважды два, плюнул на все и пошел к бабке, чинно заседающей в подвальном офисе Карантинного Бюро.
Баба Екатерина всех привечала. Склонившись над сколотым золотым подсвечником, она дрожащими руками заклинала шалаш из сухих веточек, возвышающийся внутри сломанного видеомагнитофона. Откашлявшись, старуха произнесла завершающее заклинание, придав лечебной жиже на столе в граненом стакане финальный блеск, проквакала:
«Пей!»
Я, зажав нос от удивления и отвращения, выпил состав, после которого во рту осталось послевкусие Ядерной Малины. Напиток долгое время продавался в магазинах, пока не обнаружилось, что от него вырастают лишние части тела. На то она и малина (или чего другое), ядерная, в смысле ядреная.
Закончив с приготовлениями я поспешил в будку к сторожу. Старый хрыч отказался давать мне свою винтовку. Не очень поверил, что иду я охотиться на кроликов в осеннем лесу. И правильно. Охотиться я пошел не на кроликов, а на самого настоящего лешего.
Трамвай, проклиная скрипучие рельсы, остановился возле побитого жизнью района города, в котором некогда кипела жизнь, но в один прекрасный миг что-то случилось и люди все куда-то исчезли, переехали может быть, а может быть сдохли от голода и тоски. Я внимательно оглядел остановку, а волосатый водитель, прогремев на всю улицу печальную деревенскую песнь, плюнул из открытого окошка на брусчатку и унесся вдаль.
Противогазов у меня не водилось. В районе, где предположительно видели лешего, воняло так, что любой общественный туалет (который моют раз в полгода) покажется райскими кущами. Задержав дыхание я понялся по лестнице, вернее узкой улице между домами, на второй ярус и остановился. Огляделся, нет ли поблизости следов проклятого чудовища.
Дома. Дома. Всё дома. Они все такие разные, но такие одинаковые. Внутри, да и снаружи. Выцветшие рекламные вывески, покосившиеся лампы наружного освещения, выбитые и заколоченные кем-то окна. Гнилые доски, облупившаяся лет сто назад краска и кирпичи. Кирпичи лежали повсюду. Спотыкаясь об них, я каждый раз громко говорил бл*дь. Бл*дь. Бл*дь. Бл.дь. Тридцать три раза, без лишнего рассказа. Наконец мои усталые ноги достигли старой больницы. Пистолет, одолженный у одного из рабочих на заводе, бывшего собутыльника, пропавшего без вести пару дней тому назад, отчего-то заклинило. Я подобрал пустую бутылку из-под спиртного и разбил ее о стену, сделав звездочку. Что же. Лучше какое-нибудь оружие, чем идти на верную смерть с пустыми руками.
В фойе госпиталя пахло затхлостью, гнилью и разложением. В некоторых местах, особенно в углах под потолком, виднелась какая-то непонятная жижа, похожая на холодец или замороженный бульон с кусочками фруктов. А вы думали, деликатес. И витамины. В нынешней ситуации такое подают только по праздникам, но меня отчего-то замутило и вырвало на кафельный пол. Взяв себя в руки, я оттер перекус рукавом военной куртки и поднялся по ступенькам на второй этаж здания. В обе стороны тянулись длинные, темные коридоры. Я включил фонарик на лбу и медленно пошел в сторону, как мне показалось, правильного пути.
Запустение больницы было холодным, тягостным и очень горьким. В здании, в котором когда-то кипела жизнь, теперь делать (да и брать) было нечего. Разруха, холод. Разбитые окна, выброшенные в поспешной эвакуации вещи. Была ли здесь война? Кто знает. Я вырос, если можно так выразиться, на сплетнях и былинах.
Размышляя о тягостном существовании человечества, я не заметил, как зашел в тупик. Темнота обхватила меня со всех сторон, недобро сжала шупальцами липкого ужаса.
«Е* твою мать, занесла меня жажда наживы на погибель»
Подумал я. И тут же, будто черт из табакерки, выскочил на меня леший. Гнилая морда чудовища «Ууууу!» вонзилась в бронежилет, да обломал паршивый недочеловек острые зубы о прочный кевлар. Я упал на спину. Леший сидел на мне и силился прогрызть (эх, дурень!) латы богатырские. Каким-то образом я, закричав то ли от страха то ли. От страха. Сбросил с себя Жителя Заброшенного Мира и бросился бежать.
Очнулся глубокой ночью под луной. В канаве. В крови. Мимо, с хрипом забитого воздухозаборника, пронесся грузовик. За ним еще один. И еще. Колонна солдат гуманитарной помощи.
«Спасииите!»
Крикнул я во все горло и тут, будто из сказки, выплыли из темноты перед лицом два горящих глаза. Животное, виляя хвостом, облизало меня. Поисковая собака, слава богу! Видимо, почуяла сидящая в уютном прицепе умница неладное. Через некоторое время на меня (и нового пушистого друга) упал яркий луч фонарика.
«О, глядите ка! Откуда ты-то, беженцопосельский тут взялся»
Рассмеялся кто-то.
«Они стадом ходят сюда за лешими, Угрюм».
Сказал кто-то. Две руки подхватили мое тело. Остаток ночи я провел в трясущемся по ухабам грузовике.
***
Ранним утром, с первым криком петуха. Мне показалось или это безопасная деревня? В обычных бежпоселениях не то что петуха, даже хомячка завести не дай бог, сразу поналезут твари из леса. Жрать.
Ранним утром я, сощурившись от солнца, потушил заботливо оставленную кем-то сигаретку о прикроватную тумбочку и встал с кровати, уткнувшись макушкой в брезентовую крышу палатки. Рядом со мной, на полу, зарывшись в спальные мешки, словно улитки, спали солдаты. Как же так? А так, что на лбу у каждого красовалась татуировка. Слово «Эх и острый кинжал». Как же, огорчился я, угораздило меня попасть к «Монстрое*ам».
«Монстрое*ы», а в народе «Чикиши», были псевдорелигиозной шайкой разбойников и мародеров. Жизнь их состояла в том, чтобы грабить «невысосанные» города да собирать, наживаться на остатках городов «покусанных». Главарем, по слухам из мудрой части Оставшегося Мира, был Одноглазый Паскулап. В прошлом поп, а ныне черт знает что такое, а не человек. Что только про него не рассказывали.
«А-ааа, гость милый, добро пожаловать в нашу скромную обитель!»
Легкий на помине Паскулап, чья рожа известна была мне по отрывочным сообщениям видеохроник, протиснул тучное тело в черной рясе сквозь узкую щель в брезентовой палатке. Хозяин лагеря небрежно перекинул свеженькую винтовку (с вырезанной на прикладе черной лошадиной мордой) через плечо и, улыбнувшись, пожелал мне хорошего и «благословенного» утра. Я, ради своей же безопасности, ответил сдержанным кивком.
«Куда путь держал, молодец?»
Спросил меня Паскулап, когда мы вышли из спящей палатки. Лагерь рясников располагался на заброшенном аэродроме. Паскулапцы хорошенько укрепили территорию. Повсюду громоздились обломки скрепленных вместе грузовых прицепов, а между ними заботливо примостились самодельные пулеметные гнезда. На другой, менее защищенной части лагеря, располагался учебный полигон, выходящий на поле с широкой рекой. За полем был лес. Над частоколом голых деревьев раннее солнце медленно тонуло в дождливых облаках.
Я попросил Паскулапа закурить и принялся «свистеть». Рассказал ему душещипательную историю о чудовищах, «покусавших» город, и неудавшейся эвакуации. Одноглазый, а главарь банды рясников и вправду был одноглазый (говорят один глаз ему высек дикий зверь во время охоты, хотя я не верю) Паскулап поверил мне. А может быть не поверил, но во всяком случае сделал вид. Разбойник похлопал меня татуированной рукой по плечу и, сплюнув сквозь дырку в золотых зубах пропитанный в сигаретном дыму плевок, сощурился.
«А давай-ка ты к нам...»
Сковырнул он образовавшийся между нами лед грязным ногтем.
«Будет тебе теплая постель, жратва, не нужно будет за лешими за тридевять земель ходить. К тому же бабы...»
Капля дождя упала на черный, непромокаемый плащ Паскулапа и он нахохлился, отчего стал еще больше похож на старого ворона, сидящего на костях. Времени на раздумья было мало. Вскоре к лидеру стали подтягиваться проснувшиеся солдаты. У всех были сонные, небритые бандитские рожи.
«О, а эт я его вчера из канавы вытащил, пацаны!»
Хрипло рассмеялся один из вылезших из палатки разбойников. Паскулап почему-то отошел в сторону, а на меня посыпались со всех сторон неприятные рукопожатия.
«Спасибо еще скажешь, сынок!»
Крикнул, уходя в свою «обитель» на утреннюю молитву, одноглазый цыган.
***
Следующие недели прошли как в тумане. Постоянно лил дождь, Паскулапцы выходили из самодельных палаток только для того, чтобы собрать древесину для костров. Рясники сушили поленья в специальном устройстве, похожем на автомобильный прицеп, спаренный с цистерной, вокруг которой в беспорядке валялись газовые баллоны. Я несколько раз был «вежливо» попрошен поднять одно место со стула и вложиться делом (и телом) в общак. В общем, тяжелой работы было много. Зато кормили от пуза. Местный повар, рыжий забияка Йогун, щедро накладывал из полевой кухни в тарелки собратьев горячую похлебку. Озябшие солдаты перекидывались с готовщиком парой слов и бежали в «дома», греться и трапезничать. С Йогуном я подружился сразу. Наполовину (по секрету) немец, повар был удивительно общителен. После обеда он часто, улыбаясь как бы из под-полы, звал меня на помощь, помыть тарелки, а однажды пригласил к себе в гости, но об этом как-нибудь в другой раз. Короче, оказалось, что помимо необычного происхождения была у кашевара и другая тайна. Он любил мужчин.
Именно Йогун будет героем следующей истории Одинокого Странника в Пустоземелье, которую я вам расскажу, как только закончу собирать свою первую в жизни печатную машинку.