МИЛОСЕРДИЕ В АДУ
Роман в пяти частях
с эпилогом
Часть II
Глава 4
Мотя
На фоне отдалённой канонады, ухающих разрывов снарядов где-то далеко за садами и больничными полями, к которым они подошли, — на аллее, манящей совсем недавно в сказку, появилась странная фигура.
На низенькой чёрной лошадке выезжал из ворот чёрный всадник. Пехотинцы переглянулись и, не слыша команды, отошли назад. Чёрный ахалкетинец шёл на подъём уверенно и медленно. Но страшнее всего была фигура всадника. Он был одет в чёрный, относившийся к какой-то службе мундир с погонами и золотистыми бляхами на груди и в чёрные галифе. На голове возвышался странного вида чёрный картуз, поблескивающий огромными очками мотоциклиста.
Всадник ехал прямо и сначала вызвал замешательство у всех. Только Надежда Александрова тряслась в беспокойстве и с мольбой посматривала на капитана, Яниуса и даже на солдат. Она хотела что-то сказать и искала слова. До двух пехотинцев, шедших в авангарде в блистающих на солнце зелёных касках, оставалось метров восемь, когда всадник остановился, спешился и вскинул обе руки в стороны и вверх в непонятном намерении: то ли приветствуя всех, то ли пытаясь остановить.
— Мотя, ну куда же ты! Господи, да зачем же это! — завыла Надежда Александровна, чем окончательно вывела из оцепенения капитана.
— Stehen! (Стоять!) — крикнул он и приложил пальцы к кобуре.
— Боже мой! Не надо!
...Хранитель земли Матвей Архангельский (Мотя) ехал с отчётом к главному врачу. Царь Земли уже несколько дней бушевал, гремел, посылал взрывы и направлял на него магнитный зуд из своих недр. Однажды даже Царь так тряханул их деревянный дом в Никишино, что потом Мотя, дедушка Василий и бабушка Ангелина собирали с пола горшки, половники и всё, что свалилось со стен. Царь Земли был недоволен и требовал от своего наместника выполнения работы. Матвей пытался выехать в поля, но дедушка и бабушка его не пускали. Сегодня утром он обманул всех и всё-таки выбрался на своём вороном Спартаке в поля. Там никого не было, и вообще вокруг что-то происходило. Матвей, объезжая пасеку, всегда мысленно связывался с Царём Земли, но в ответ сегодня было только непонятное молчание. Наконец, оказавшись на территории больницы, он успокоился. Впереди стояли вооружённые воины — слуги Царя Земли. Это было понятно, потому что их сопровождал высокий стройный всадник в пилотке с серебряным орлом, расправившим крылья. Он восседал на лошади необыкновенной красоты.
Матвей решил поприветствовать своих и дать им дорогу. Тетя Надя что-то кричала, махала руками, но на неё заругался всадник на высокой гнедой лошади.
«Это мой повелитель! Он послан мне! Я иду к тебе! О, повелитель мой!»
— Стоять! — с последней угрозой крикнул капитан. — Взять его.
— Товарищ капитан, что вы делаете! Это больной, не убивайте его. Это наш больной, объездчик. Умоляю вас! Что ты молчишь, Лена. Переводи скорей, — доктор металась возле лошади, теребила за плечи учительницу и расставляла руки, чтобы тронуть как-то ногу офицера или изогнутую шею Жозефины.
Солдаты, придя в себя, бросились к чёрному всаднику.
— Разрешите? — коротко крикнул у самых ног капитана Яниус.
— Только не очень сильно.
Яниус громадными прыжками понёсся вперёд.
— Что такое! Что вы делаете! — уже кричала Надежда Александровна.
Матвей стоял, как скала, как маяк на скале, выдирая свои руки из объятий стрелков, и снова в восторге поднимал их вверх навстречу подбегающему исполинскому воину.
Удар в переносицу сдвинул картину мира.
Всё померкло. Из глаз посыпались во все стороны яркие, как молнии, искры на алом фоне. Было не больно. Было удивительно увидеть настоящие искры, сноп искр. Мотю никто и никогда не бил. И теперь он сидел на траве, разбросав в стороны прямые ноги, улыбался и трогал тёплые припухлые места на лице.
Чёрный картуз без очков валялся далеко в траве.
— Боже мой! Ну, стойте же! — громче крикнула доктор. Капитан, наконец, с гневом оглянулся на неё и махнул рукой.
— Стоять!
— Она говорит, что это их больной. Что он не опасен. Что не надо его убивать, — скороговоркой затараторила учительница умоляющим тоном.
— Доктор, я требую объяснения, — недовольно начал капитан. — Вам приказано соблюдать режим изоляции. Как этот... больной, на лошади (!!!) мог оказаться здесь? Вы понимаете, что его в любую минуту мог расстрелять патруль! Отвечайте!
— Господин капитан, он... Он не проживает в больнице.
— Как не проживает? Как вы смеете!
— Господин капитан, он проживает в семье инвалидов в Никишино. У нас около ста больных живут за пределами больницы. Кто на фермах, а кто в семьях. Реабилитация. А этот больной работает на больницу. Он объездчик. Объезжает поля, смотрит выработку, общее состояние и регулярно приносит отчёты. В канцелярию. Я не знаю, как он через посты проник. У меня не было возможности всех оповестить. Это очень хороший дисциплинированный работник. Больной. Он не понимает, что война...
Капитан недоверчиво переводил взгляд то на больного, то на доктора.
— Проявите гуманизм. Не наказывайте больного человека... — уже спокойнее, затихая, повторяла врач.
Капитан махнул хлыстом в сторону Яниуса и крикнул:
— Несите сюда мешок его.
Яниус сдёрнул с передней луки холщёвую котомку и зашагал к капитану, брезгливо держа её на вытянутой руке.
Матвей, видя, что грозный воин ушёл, а солдаты в блестящих касках расступились, попытался встать. Голова кружилась. Подбирая то одну ногу, то другую, он раскачивался, но подняться не мог. Возле уха вдруг почувствовал мягкое фырканье и прикосновение мокрых губ коня. Спартак показал, что был за его спиной, чтобы Мотя не испугался, а затем стал тыкать носом в бок, прося его опереться. Мотя чуть приподнял правую руку. Морда коня протиснулась к нему под мышку, и, опершись на тёплый широкий лоб, Мотя быстро поднялся, поднимаемый Спартаком. В его глаза смотрели встревоженные, полные любви чёрные раскосые глаза друга.
— Да... — нерешительно произнес капитан. — Принёс? Открывай. Посмотрим.
Яниус что-то дёрнул и, с треском разрывая края котомки, раскрыл её.
— Что там?
Гефрайтер вначале вынул надкушенное зелёное яблоко и сразу бросил в канаву. Затем он осторожно вытащил... школьный пенал в чернильных пятнах, когда-то покрытый лаком и даже инкрустированный разноцветными бумажными ромбиками.
— Открой.
Яниус неуклюже, царапая ногтем, потянул за крышку, обнажая содержимое. Вытащил кирпичик лиловой резинки, бросил её в мешок. За ней появился перочинный ножик, который он сунул в карман, строго взглянув на капитана. Затем появилась ручка. Школьная, деревянная, обгрызенная на конце ручка с пером, на котором сквозь слой ржавчины и высохших сизых чернил проступала звезда.
— Что? — с удивлением придвинулся ближе капитан. — Дайте. Что это?
Он бережно держал ученическую ручку, точно вспоминая что-то.
— А ещё?
Яниус вытянул маленький серый мешочек в пятнах от чернил. Капитан ждал это.
— Дай сюда. Я сам. — Он снял свои белые перчатки и осторожно принял мешочек. Одно. рукой поддерживая содержимое, другой рукой потянул за веревочку, и в его ладони оказалась стеклянная чернильница непроливайка. Отто Хаген долго всматривался в старое потёртое стекло в фиолетово-синих пятнах, отливающих на солнце золотыми блёстками. От чернильницы потянуло запахом школьных чернил.
— Возьмите. — Отто передал ручку и чернильницу доктору. — Ещё что есть?
С самого дна котомки Яниус достал толстую подшивку из пяти школьных тетрадей с кудрявым мальчиком на обложке. Капитан перелистывал страницы и быстро всё осознавал.
Перед глазами мелькали рисунки полей, по-разному раскрашенных. Рядом стояли проценты. Шли даты. Последняя дата была — 18 августа.
«Именно тот день!»
— Да... И всё же. Объясните его поведение. Что это за зна- ки?
— Господин капитан, это наш больной. Но ввиду своего стойкого... хорошего состояния, он уже много лет работает. Ему нравится эта работа. Но он больной. Ему кажется, что он наместник Царя Земли на поверхности земли. Бог земли находится под земной корой и общается с ним мысленно. Своеобразные галлюцинаторные переживания. Больной выполняет миссию по сохранению порядка на земле. Объезжает сельскохозяйственные угодья и ежедневно сдаёт нам отчёт. Здесь наши интересы и его представления о мире не противоречат друг другу. Просто, если он считает себя особенным человеком, то всех, кого встречает на своем пути, он на минуту останавливает, а потом пропускает. Дает разрешение, что ли. Сначала на трассе его ругали, прогоняли... Он ведь так и колонны машин останавливал. Потом поняли, привыкли и даже сами стали останавливаться. Дадут то яблоко, то пряник. Вот и вас принял за кого-то и так приветствовал.
Капитан смотрел на доктора и не знал, что сказать. Перед ним стояла пожилая полная женщина в поношенном помятом пиджаке, надетом по случаю предстоящего ареста; стояла женщина, прижимающая к груди пузырёк с чернилами и обгрызенную зеленоватую ручку. И пыталась объяснить необъяснимое. Необъяснимое, в котором они все жили, живут и не понимают, как может быть иначе. Щёки Надежды Александровны задрожали, и она не смогла удержать умоляющую улыбку.
Отто Хаген выгнулся в седле. Хотелось хохотать. Изо всех сил. Но этого не позволяли правила поведения офицера. Он только вскинул голову и громко произнёс:
— Отпустите этого маленького русского фюрера. Всё! — и с облегчением огляделся. — Всем идти к большому корпусу. Марш!
Каблуки капитанских сапог резко подтолкнули бока за подпругой. Жозефина в недоумении рысью пронеслась мимо чёрного узкогрудого ахалкетинца, небрежно обмахнув его морду своим привздёрнутым хвостом.