Предыдущая страница http://proza.ru/2020/03/24/445
С момента создания в 1938 году Бурят-Монголького военного конного завода на базе подсобных хозяйств кавполков 22 кавдивизии на землях сомона Боржигантай, его основными подразделениями были две конюшни. Одна на Центральной усадьбе, названной военными село или урочище «Хатачеевский Луг», до и ныне село Боржигантай, а вторая - на «Участке Ага» на реке Ага, называвшейся просто Кончасть, в настоящее время село Усть-Нарин.
В Кончасти всем, что касалось воспитания лошадей, с 1938 года руководил тренер старшина Маслов Т.Г., но с ростом объема работ, поголовья, в 1942 году прибыл и был назначен начальником конной части БМВКЗ капитан административной службы Белан Петр Яковлевич. Мне пока удалось узнать о нем немногое, т.к. следы его теряются в Украине, куда он убыл из конезавода сразу после окончания В.О.В.
По данным вездесущего Интернета, на сайте «Память парода» удалось узнать, что техник-интендант 2 ранга Белан П.Я. был призван «из резерва», направлен на «хозкурсы» в 1942 году, между январем и июнем месяцем. Предыдущее место работы нигде не указано, так же как нет данных о дате, месте его рождения и пр. А слова «из резерва» означают, что он был призван из «1000» как специалист. Как видно по роду его деятельности – он был специалистом по коневодству и коннозаводству, судя по его публикациям, обнаруженным в библиотеке, он был ученым-коневодом.
По материалам, обнаруженным в Государственном архиве Российской Федерации, установлено, что капитан административной службы Белан Петр Яковлевич был награжден Указом Президиума Верховного Совета СССР медалью «За боевые заслуги» за многолетнюю безупречную службу, во имя Победы в В.О.В.
В Российской Государственной библиотеке (ФГБУ РГБ), которую привычнее называть «Ленинкой», обнаружены:
- автореферат кандидатской диссертации «Результаты и методы формирования украинского верхово-упряжного типа лошадей (в конном заводе № 173)» Белана Петра Яковлевича на соискание ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук. Издан в Киеве в 1957 году;
- и анонс книги «Воспитание спортивной лошади» кандидата сельскохозяйственных наук Белана Петра Яковлевича, изданной в 1961 году и представленной на ВДНХ СССР в 1964 году.
По сведениям, сообщенным моим отцом и его ровесниками-земляками, начальником Кончасти БМВКЗ с 1942 года и до отъезда в Москву после войны служил «хороший капитан». Фамилию же его удалось установить нечаянно только в 2010 году – отец после инсульта услышал по телевизору, что «поет Дима Билан» и вскричал, что «хороший капитан» был человеком с такой же фамилией.
В ходе переписки с детьми бывшего главного зоотехника Управления Забвоенконзаводов Николаева В.С. удалось установить, что капитан Белан Петр Яковлевич действительно служил начконом в БМВКЗ. Что после войны он вместе со многими офицерами из БМВКЗ уехал в Москву, работать во ВНИИ Коневодства. Белан П.Я.состоял в переписке с их отцом длительное время, как и многие другие специалисты конезавода, Управления «Забвоенконзаводов.
Как видно по всему, несмотря даже на тяжелые годы войны, специалистами конезавода не прекращалась научно-исследовательская, изыскательская работа по разным темам «коневодства и коннозаводства», был накоплен богатый практический опыт в этой отрасли народного хозяйства.
Мой запрос в НИИ Коневодства в Рязанскую область остался пока безответным.
Как видно по открытым источникам (Интернет), Всесоюзный научно-исследовательский институт коневодства был создан в октябре 1930 года на базе Центральной станции по коневодству в системе Института животноводства, только-только организованной в 1929 году.
Институт первоначально был открыт в Москве, в 1960 году ВНИИ коневодства был переведен на свою экспериментальную базу в Рыбновский район Рязанской области, пос. Дивово, где работает и поныне.
В институте были созданы отделы: кормления лошадей, изучения конских пород, разведения (генетика, племенное дело, приемы подбора и размножения лошадей, изучения лошади как живого двигателя (рациональное использование, тренинг и испытания лошадей), отдел анатомии и физиологии с подотделами зоогигиены и микробиологии; экономический отдел для занятий проблемами сочетания живой и механической тягловой силы. Такая схема научных исследований в основном сохранилась и до настоящего времени.
Были созданы также пять зональных станций института, в т.ч. Украинская, вначале на базе Стрелецкого конезавода (КЗ № 60) ) в Ворошиловградской области, а впоследствии размещена в Абазовске под Полтавой (КЗ № 62) и имела два опорных пункта – в Прилуках и в Ромнах Сумской области.
Судя по названию автореферата, именно на базе Конезавода № 173, бывшего Украинского, ученый-коневод Белан П.Я. работал и подводил итоги своих изысканий, исследований в своей кандидатской диссертации.
Как видно по открытым источникам, работа по созданию украинской верхово-упряжной породы лошадей была начата сразу после окончания Великой Отечественной войны в 1945 году в бывшем Украинском конезаводе Днепропетровской области. Особенность этого конезавода № 173 в том, что практически никаких полных данных о нем мне не удалось добыть.
Хотя достоверно известно, что именно в Днепропетровскую область на конезавод поступило трофейное поголовье лошадей западноевропейских полукровных пород.
Что к работе над поголовьем по созданию украинской верхово-упряжной, затем верховой лошади работал конезавод № 65 в этой же области в с. Вишневое. Затем к этой работе – с увеличением спроса на верховых лошадей, пригодных для различных видов конного спорта (с 1952 года), были подключены Провальский (Луганская область Украины) и Скадовский (Херсонская область) конезаводы.
Что лучшие племенные лошади из Бурят-Монгольского военного конезавода из Забайкалья после войны были направлены на Украину для восстановления порушенного войной племенного коневодства – со слов моего отца и других односельчан.
Как видно из содержания работ Белана П.Я. и других, открытых источников, длительная селекционная работа привела к получению большой однородной группы спортивных лошадей, пригодных для всех видов конного спорта – выездки, конкуров, троеборья, конного туризма и т.д.
Белан П.Я. в Кончасти.
Не зря местное население «Участка Ага» называло Белана П.Я. «хорошим капитаном». На примере жизни моего отца, не раз повторявшего, что он обязан жизнью капитану Белану П.Я., и не только он, но и мы – его дети, можно судить, что он заслужил такое признание.
В семье моего прадеда все дети умирали во младенчестве, и они с женой, после проведения молебна в Цугольском дацане, примерно в 1907 году, усыновили мальчика и девочку из семьи дальних родственников с Правого берега Онона, оставшихся сиротами, и еще одного ребенка, внучку «Макар-хукшэнэ» (старухи Макара), тоже с Правого берега Онона. В дальнейшем по жизни троих детей имела только младшая из них, Цыбегмит. Она «поделилась» своими детьми с братом и сестрой. Ее старшего сына, моего отца, усыновил старший брат Сультимов Тушин, лама-хуварак Цугольского дацана.Его родной отец завел себе другую семью, воспитывал приемного сына, в годы В.О.В. погиб на фронте. Сама Цыбегмит вышла замуж, воспитывала только младшего сына, а семье сестры отдала дочку. Она осталась одна с ребенком, так как ее муж, житель с. Цаган-Оль, также был репрессирован, расстрелян в 1938 году, как и ее старший брат, мой дед. И старший брат ее мужа - то же.
Дед моего отца, Нимаев Сультим, хоть и преклонного возраста, со слов престарелых родственников и отца, неожиданно скончался, дата неизвестна. Вскоре, 13 февраля 1938 года арестовали его отца Сультимова Тушина (1900-1938), крестьянина-единоличника, бывшего ламу-хуварака Цугольского дацана. Он был приговорен 16 марта 1938 г. Тройкой УНКВД по Читинской обл. по ст. 58-10 УК РСФСР к ВМН. Приговор исполнен 11 мая 1938 г. Реабилитирован 16 января 1989 г. прокуратурой Читинской области. Его жена, сорока лет, сразу же выехала в неизвестном направлении, чтобы избежать репрессий и в отношении нее. Отец, по его рассказам и других, более старших земляков, которых и я еще застала в живых, остался шестилетним сиротой с престарелой бабушкой в юрте, с остававшимися в их подворье скотом, при своей конюшне с племенными лошадьми числом около тридцати голов (оставшимися после угонов большей части табуна лихими людьми у старой и малого). В местности Наринэ-Адаг на реке Ага (потом Кончасти, ныне с. Усть-Нарин). Но быстренько всё их, основательно построенное дедом и отцом, подворье оказалось разграбленным разными людьми. Всех лошадей «увели» военные, хотя они и оставались в их же конюшне, построенной, сплетенной из лозы в два ряда, с заложенными между ними кизяком, соломой, сеном, чтобы не продували ветра. У них с бабушкой осталась только юрта, оставшиеся овцы были съедены или обменены на что-то другое из продуктов. Про коров отец почему-то ничего нам, детям, не рассказывал, но они ведь были, как у всех степняков. А потом исчезли из их хозяйства… Юрт бурят поблизости уже не было, оставшиеся еще в живых буряты перекочевали на чабанские стоянки в степи, в другие населенные пункты Забайкалья, некоторые уходили в Армию. Так что во вновь построенных домах жили только семьи русских военнослужащих, офицеры и солдаты, работавшие на строительстве объектов Кончасти и с вновь поступающим конским поголовьем.
После ареста отца мальчик Дашинима ежедневно по привычке продолжал ходить и помогать кормить, ухаживать за лошадьми на конюшне, солдаты с удовольствием принимали его помощь и по возможности подкармливали несколько лет. Иногда ему удавалось приносить кое-какую еду еще и бабушке, хотя бы зерна овса и воды, когда она уже не смогла ходить. Отец всю свою жизнь нам, детям, не уставал повторять: «ешьте овес, сырой, варенный, пейте воду и будете живы», что было нам непонятным.
В первую же военную зиму 1941-1942 гг. бабушка скончалась. Родственников, бурят-земляков, которые сторонились их после ареста отца и могли бы оказать хоть какую-то помощь, рядом не оказалось, не было их. Друзей, ровесников отца тоже уже не было, кто был отправлен на спецпоселение, кто расстрелян, многие сбежали, кто куда смог, кто был в армии. Оставшиеся работали табунщиками, чабанами в степи, военнослужащим не было дела до проблем бурятского мальчика. Родная мать, вдова репрессированного, работала в соседнем колхозе, жила с маленьким сыном Цыренжапом где-то на чабанской стоянке далеко в степи, северо-западнее горы Хан-Уула. Зимой, пешком, кое-как одетый - в одежду, ставшей ему уже маловатой, мальчик, хоть и страшился встречи со стаями волков, сумел дойти с реки Ага до знакомой чабанской стоянки своей тети Шултумовой Боро (Бальжит, 1904 г.р.) в степи, ближе к военному аэродрому, в сторону реки Онон. Расстояние от села Усть-Нарин ныне до села Боржигантай по трассе 29 километров, а до стоянки в местности Жаран, Тором – более половины этого расстояния. Он сумел дойти, выпросил у младшей сестры отца лошадь с санями, чтобы вывезти и похоронить бабушку. Тетка не могла отлучиться с вверенной ей отары овец Конезавода, чтобы помочь ему. Не только из-за жесткой дисциплины в военном конезаводе, но фактически из-за того, что не могла оставить вверенную ей государственную отару овец, не на кого было – солдат-чабан не умел обращаться ни с ними, ни с лошадьми как следует, а кругом рыскали стаи волков. Любая ее отлучка с места работы немедленно привела бы к страшным последствиям, не только к потере овец, но и вплоть до привлечения ее к уголовной ответственности.
Девятилетнему мальчику удалось самому погрузить маленькое, сухенькое, но тяжелое тело бабушки в сани, отвезти в степь в сторону Хан-Уулы. Похоронить ее в общепринятом смысле – в землю, он не имел ни сил, ни возможностей. Тем более, что он знал по рассказам старых людей, что буряты не копали могил, как русские, а одевали умерших в лучшие одежды и оставляли в степи. Где их поедали дикие звери, расклевывали птицы. Поэтому он оставил тело бабушки в безлюдной степи, припорошив снегом. Но всю жизнь он просыпался от повторявшегося страшного сна, пугая всю семью, когда мы жили в юрте. В котором за ним приходили незнакомые буряты в военной форме, с фуражками с малиновым кантом и с черными козырьками, чтобы наказать, арестовать его за то, что он не похоронил бабушку в земле, как делали русские, а оставил в степи. Он запомнил таких военных в детстве, когда приехали всадники и забрали его отца. Навсегда.
Когда один из моих младших братьев поступил в училище погранвойск, отец рассердился и более года не разговаривал со мной и с Сашей. Но совершенно успокоился, когда увидел, что фуражка сына курсанта-второкурсника, приехавшего домой на каникулы, имеет зеленый кант, а не ненавистный ему малиновый. Что он нам и пояснил.
Отец рассказывал много о «хорошем капитане», с глубоким почтением и уважением. Считал и был прав в том, что он был обязан жизнью капитану Белану Петру Яковлевичу, о чем должны были знать, помнить и мы, дети. Просил меня найти его, что не представлялось возможным долгие годы, т.к. никто не мог вспомнить и назвать фамилию капитана. Документы конезавода по личному составу до сих мной так и не обнаружены ни в одном из архивов, куда бы я не обращалась.
После кончины любимой бабушки Бадмаевой Долгор, в возрасте семидесяти лет, - единственной родной души, приемной матери своего приемного отца, Дашинима остался в своей юрте один. Продолжал некоторое время ходить и добровольно работать на конюшне Кончасти, часто оставался ночевать там же, в стойле, в тепле от боков лошадей. Он уже научился разговорному русскому языку, но получал немало зуботычин и подзатыльников от солдат, многие из которых, особенно только прибывшие на конюшню, вначале сами мало что смыслили, знали в уходе за лошадьми, в их обучении и воспитании, но всегда находили виноватого – ничейного мальчика. Больше всего его возмущало даже не отношение и обращение русских солдат с ним самим, а то, как некоторые из них обращались с лошадьми: могли ударить плеткой по голове, исхлестать, как и куда попало, якобы за неповиновение, не научив еще молодняк правильному поведению в разных ситуациях. Иногда его самого защищал, подкармливал, многие годы использовал в качестве жокея при выездках лошадей старшина Маслов Т.Г. За «избиение» лошадей, за погрешности в уходе за животными, старшина, всю жизнь любивший, обожавший лошадей, очень строго наказывал солдат-нарушителей, отправляя их на работу погрязнее, потяжелее.
Старшина Маслов Трофим Григорьевич удивлялся познаниям мальчика в коневодстве и сохранил с ним дружественные отношения до конца жизни.
Бывало, что и от старших земляков-бурят, работавших в Кончасти, Дашиниме доставалось, в частности от некоего «смотрителя табунов», особенно придиравшегося к нему, просто свирепевшего, услышав от солдат, что они делают что-то на конюшне, в отношении лошадей так, как «сказал мальчик». Крик «кто он такой, чтобы его слушаться» было самое приличное его высказывание. Я об этом узнала совершенно случайно. История имела странное продолжение. Однажды я с удивлением рассказала бабушке, а она моим родителям, о том, как незнакомый мне чабан, отец девочек помладше из нашего «Бургородка», ужасно отреагировал на предложение учительницы (глубоко беременной) нашей начальной школы. Она предложила ему, что может попросить меня,лучшую ученицу школы, помогать его дочери с выполнением домашних заданий, раз они, сами родители, не могут этого делать. В ответ тот стал орать на всю школу со словами «да кто она такая, да чья она дочь, разве она может быть умнее моих детей, да у таких родителей». Следует заметить, что в мои восемь лет родителям исполнилось 24 и 28 лет, имели четверых детей, были одной из лучших чабанских бригад Конезавода, а отец в свои 23 года был уже награжден Орденом «Знак Почета». Не за красивые глаза, а за труд на износ и со знанием дела. Моя история закончилась тем, что его супруга попросила мою бабушку и, крадучись от мужа, некоторое время приводила к нам обеих девочек, как бы поиграть. И я помогала старшей девочке в выполнении домашних заданий некоторое время. Хотя мои родители увещевали нас, что надо держаться подальше от этой семейки. Но этот человек все узнал и пришел к нам. Не вошел в юрту, а переступил одной ногой через порог и, стоя так странно, орал, да так, что прибежали соседи и спасли нас с бабушкой. Ныне, имея опыт прожитых лет и работы в правоохранительных органах, я бы квалифицировала его действия как хулиганские. До сих пор не понимаю и теряюсь в догадках, что плохого ему сделала семья моих предков, тем более отец и я в детском возрасте. Отец говорил мне, что тоже ничего не понимает и всю жизнь теряется в догадках. Как мог вести себя так вполне уважаемый, взрослый человек, участник войны с Японией?
Только лошади относились к ребенку с добром, делились с ним своей нормой овса, водой, теплом.
В конце весны 1942 года десятилетний Дашинима заболел и слег в своей юрте, неизвестно, сколько времени он так пролежал. Единственный человек, который поинтересовался, что случилось с мальчиком сиротой – был капитан Белан П.Я., только что начавший работать начальником конной части Конезавода. Капитан нашел в неуютной юрте мальчика без сознания, отвез его сам на машине на лечение в медсанчасть на Центральную усадьбу, где тот пролежал длительное время с диагнозом «дизентерия и истощение». По возвращении мальчика из больницы Белан стал его опекать. Даже отправил мальчика учиться читать и писать по-русски. Целых две зимы Дашинима ходил в начальную школу Кончасти, в класс, находившийся в здании Штаба, совмещая с работой на конюшне.
По рассказам отца, капитан Белан П.Я. поражался знаниям мальчика о методах и способах выращивания, воспитания, диагностики лошадей, оставшегося всего в шесть лет без попечения родителей. Может быть,такие знания могут передаться генетически?
Так как, сколько себя помню, многие и я в том числе, поражались и удивлялись – откуда, от кого, мои родители знают такое, о чем не читали, да и книг таких по уходу за скотом не было в наших краях. Если по диагностике заболеваний лошадей наша мама могла узнать от своего отца, моего деда Дондока, всю жизнь лечившего скот и даже людей, то откуда многое знал отец? Многое он мог видеть и запомнить, что и как делали его дед и отец, но ведь остался без них всего-то в шесть лет.
Например, когда мы перекочевывали на летник в местность Даржаа, где кишмя кишели разные змеи, особенно в первые недели на новом месте, отец заставлял нас, детей, утреннюю мочу обязательно собирать в оставленное им чистое ведро и не выходить из юрты, пока взрослые не разрешат. Многие годы именно в этой местности нам разрешали выходить на улицу даже в жару обязательно в кирзовых сапогах и с палкой, которой нужно было постукивать по земле, чтобы змеи уползали.
С утра отец или мать обычно шли с вилами в руках осматривать весь домашний скот, в первую очередь лошадей, затем коров. Обнаружив змей поблизости или в загонах для скота, отец обычно накалывал змей на вилы, переносил и кидал их в загон для свиней. А они их пожирали, еще и похрустывая извивающейся живой едой! Родители объясняли нам, что змеи не опасны для свиней, имеющий толстый подкожный слой жира, даже не заметят укусов. Обнаружив на ногах какого-нибудь из наших трех рабочих коней следы змеиных укусов, родители быстро пропитывали детской мочой оторванный кусок ткани и забинтовывали ногу в месте укуса, повязки меняли несколько дней подряд. Эти несколько дней конь отдыхал – его не седлали и не запрягали в телегу. Часто страдали от змей лошади, на ноги которых приходилось в первое время на новой стоянке надевать путы – на три ноги, чтобы они за ночь не сбежали на старое место или еще куда-нибудь. Позже, когда и в этой местности вспахали и стали засевать поля, количество змей сразу резко уменьшилось.
Кроме того, на любом новом месте, обустраивая стоянку, отец заставлял нас всех, сам показывая пример, пропалывать землю, выдергивать любую растительность вокруг юрты, в ограде юрты, потом вагончика, дома. Поясняя: чтобы змеи не могли вползти в наше жилище, чтобы не было мошки, комаров.
Капитан Белан постоянно поддерживал Дашиниму в желании читать книги, учиться, интересовался у него, где его дед и отец пасли свой табун лошадей, в какие месяцы и в какой местности, собирал образцы трав в тех урочищах, и все записывал в свои блокноты. Ведь до прихода кавалерийских полков РККА в нашу местность коренное население не умело заготавливать корма впрок - не косили сено, не заготавливали его на зиму, не сеяли овес и пр. Ведь местные лошади монгольской породы практически круглый год были на подножном корму и поэтому нужно было хорошо знать, использовать местные природные и климатические особенности.
Очень высоко оценивая помощь Дашинимы на конюшне, стараясь, чтобы он больше не голодал, мог содержать себя, начальник Кончасти принял его на работу официально. В апреле 1944 году отцу выписали трудовую книжку, которую он получил на руки только при увольнении на пенсию через 50 лет работы в БМВКЗ-овцесовхозе Агинский, затем им. 50летия СССР.
Таким образом, сотрудничество и дружба таких разных людей, как бурятский мальчик, потомок табунщиков Дашинима, тренера-практика старшины Маслова Т.Г. и начальника конной части военного конезавода капитана Белана П.Я. взаимно обогащала их в работе по воспитанию лошадей в Бурят-Монгольском военном конезаводе № 128.
Продолжение http://proza.ru/2020/03/28/223
Фото: Из домашнего архива семьи Николаевых. Семьи офицеров БМВКЗ на отдыхе в выходной день на берегу реки Онон (вероятно, до войны).