Заметки о повести А. Неркаги «Анико из рода Ного» …
Эти заметки были написаны в 1977 году, после выхода повести. Они нигде не были напечатаны по причинам мне не очень ясным, хотя я их посылал в 2 журнала, но из обоих не ответили. Так и пролежала статья столько лет в рукописном варианте, поэтому печатаю её без изменений и поправок на утекающее время и быстроменяющуюся общественную среду…
Советская литература давно признана настоящей матерью национальных литератур – матерью, умной, заботливой, направляющей и в то же время молодеющей под воздействием новых тем, сюжетов, аналогий впитывающей в себя всё лучшее из национальных традиций, становящейся ярче и совершеннее по глубине содержания и многообразию формы.
Сегодня творчество Чингиза Айтматова, Миколаса Слуцкиса, Василя Быкова, Иона Друцэ, Расула Гамзатова неотделимо от современного литературного процесса. В сознании читателя именно эти художники наравне с такими русскими писателями, как Даниил Гранин, Юрий Нагибин, Юрий Трифонов, Юрий Бондарев, Виктор Астафьев, Валентин Распутин стали синонимами литературного поиска, умения выбрать в жизненном материале самое главное, проявляя при этом, как лакмусовой бумажкой, на страницах своих произведений острые, требующие безотлагательного решения проблемы, и, на своеобразном для каждого материале показать и доказать необходимость активной жизненной позиции, которая становится как бы критерием проверки человека на человечность.
С персонажей их произведений словно сорваны одежды повседневности, благопристойности, они всегда ставятся в такие ситуации, в которых всегда для себя обязаны решить быть Человеком, или, накинув оболочку ревнителей нормальности, скрыть свою настоящую сущность. Иногда герой и не подозревает о своей истинной сущности, а если и догадывается о ней, то сознаётся в этом лишь себе, продолжая носить маску обыденности, даже тогда, когда после драматической коллизии выбора, в которой проявилось его настоящее, оправдывает себя за все подлости большими и мелкими обстоятельствами.
Сегодня не проще, чем вчера – вот этим пониманием непреходящей возможности борьбы за человека, борьбы со старым злом – в его новом обличье, для отстаивания древнего добра на новых этапах развития общества. Умение вышеназванных авторов задумываться над происходящим, решать для себя и своих героев задачи «Берега» во всём и подкупает в их творчестве.
Может быть я слишком замахнулся, когда назвал столь славные имена? Может быть…
Но, на мой взгляд повесть молодой ненецкой писательницы Анны Неркаги тоже по-своему изучает пласты всеобъемлющей темы социальных и нравственно-психологических изменений, произошедших в жизни и сознании народов нашей страны за 60 лет после «Великого Октября». Изменений, позволивших дочери, уже почти откочевавшего в небытие народа, поднимать и решать общечеловеческие проблемы, реализуя их в художественную структуру на близком для себя материале жизни родного народа, углубить и сделать эти проблемы общепонятными для всех нас, её современников.
О чём же повесть Неркаги?
О «Береге» для каждого из нас, о счастье оставаться собой, о больших проблемах небольшого народа, связанного крепкими узами взаимного братства со всей страной, о праве выбора судьбы и связи её с судьбой всего народа страны, о понимании общественного и личного счастья, о традициях и смене поколений, о том, что жить узкими интересами «культурного человека» не только не просто, но и даже опасно. Анна Неркаги создала правдивое полотно жизни родного края, отметила изменения, т.е. те, что уже произошли и те, которые ещё лишь приходят на землю ненцев, меняя привычный уклад и порядок жизни. Писательница показала, как, решая одни проблемы, общество сталкивается с другими, более сложными по возможностям их преодоления.
Вся повесть, словно национальным узором расшита ярким бисером народного быта, поверий, обычаев, легенд, народных характеров. Каждая строка повести дышит незамерзающей любовью ко всему родному, к людям своего народа, своему краю…
Бескрайность тундры, её неоглядность и замёрзшая звонкая тайга, бег оленьей упряжки и завывание вьюги, очаг семьи и яробцы (литературная ненецкая традиция) как бы составляют то вечное, всегда необходимое, олицетворяющее для автора её малую Родину, но всё это по мере повествования разрастается в думы о будущем своего народа, всей советской Родины. Перерастание это идёт очень ненавязчиво, лишь рассказывается о том, как два старых друга ненца получили медали «За победу над Германией», когда мудрый Пасса убеждает оригинально и в то же время доходчиво отдавать своих детей учиться, когда идут строки о молодых русских парнях, пришедших в тундру, чтобы добывать в её недрах скрытые до поры богатства. Обо всём Анна Неркаги говорит с любовью и доброй ласковостью. Но любовь автора не беззуба: она понимает её как борьбу за утверждение истинных начал всего существующего, против всего старого – отжившего и нового – наносного, что мешает жить её народу, героям её повести…
В сознании ненецкого народа, его легендах, его молодой печатной литературе образы зла чаще всего ассоциируются с образами волка, волчьей стаи. Приведу характерные, в то же время поэтически наиболее точные строки ненецкого поэта Леонида Лапцуя из его поэмы «Мальчик из стойбища»:
Съёжившись спал я
Тощим щенёнком,
Мучили разум
Хищные сны…
Снились мне волки –
Лютые морды…
Поначалу нам кажется, что и у Неркаги волк «Хромой дьявол» олицетворяет зло, которое ворвалось в жизнь семьи Ного, но это лишь поначалу… Писательница первой в ненецкой литературе заговорила о неоднозначности зла, его относительности. «Хромой дьявол», принёсший в род Ного, оказывается порождением необходимого зла, совершённого человеком (капкан, в который волк попал). Убивший человеческое дитя, «Дьявол» играет с чужим ему серым волчонком, а когда позывы добра и любви становятся невыносимыми, он утаскивает серого из логова матери. Из уважения к мудрости народа Анна Неркаги вложила мысли о неоднозначности зла и добра в уста старого охотника, отца главной героини. Когда друг Себеруя, Пасса предлагает убить хромого волка, протестует против убийства: «Не надо. Это он сделал по своим законам… Не делай этого – и парню скажи.» В таком же плане решается линия отношений двух пожилых друзей, бывших батраков, к своему тоже бывшему хозяину, когда, не простив ему ничего из прошлого, они дали старику кров и пищу. Законы тундры и тайги жестоки: даже волк, олицетворение одиночества, мечтает о взаимной любви. Человеку же тем более одиночество не под силу, претит его человеческой сути. Мудро платя старому Яку добром за свершённое когда-то зло, его наказывают одиночеством непонимания. Писательница показывает, как рано или поздно человек должен понять и осудить себя за низость и подлость или даже слабость, если она привела к победе зла. И в то же время по эпизодам со старым Яком читатель видит, что прощение у людей не так просто заслужить.
Главная героиня повести Анико, респектабельная, грамотная неночка, поначалу чувствует себя не лучше Яка. И автор прямо указывает на её оторванность от интересов своих сородичей, её неумение понять необходимость их тяжёлого труда, предупреждает Анико о перспективе одиночества среди родных людей. Для этого даны параллельные эпизоды о волке и старом Яке. Одиночество Анико может стать сродни одиночеству Горьковского Ларры, если у неё не найдётся сил духовно вернуться к своему народу.
Проблема выбора пути для молодого человека всегда была определяющей и по сути одной из узловых проблем литературы. Для Анны Неркаги эта проблема конкретизирована: кому пойти тропою отцов, стать оленеводом, охотником, рыбаком… Надо сказать, что этот вопрос в ненецкой литературе тоже поднимался. Тот же Лапцуй и иные ненецкие поэты ставили его в своих стихах, статьях и публичных выступлениях. Например, Лапцуй пишет в стихотворении «Наше стойбище»:
Порою услышишь, как умник-разумник иной
– Я сын пастуха! – говорит, подбоченясь картинно.
А ладить упряжку не знает, какой стороной.
И горько отцу, что такого он вырастил сына
И жаль мне порой, что за множеством дел и забот
Старинные наши ремёсла не всяк уже ценит,
Что труд пастуха величаем единожды в год,
Когда он для нас на рогатого упряжь наденет.
А кто же тогда и пастух коль не ты и не я?
Эта дилемма и становится стержнем всей повести молодого прозаика. Здесь уместно сказать о позиции автора и её героев, прежде всего это касается тех моментов, когда А. Неркаги с болью пишет о моменте получения письма от отца, моменте встречи, когда она отшатнулась от него. Этот эпизод по драматизму происходящего в душе девушки можно сравнить с лучшими образцами классической и советской литературы.
«Себеруй неловко потянулся вперёд, и тут Анико увидела на его усах что-то чёрное, мокрое. «Табак», – поняла она. Отстраниться не успела и лишь закрыла глаза, когда губы отца коснулись её щеки. Портфель выпал, больно ударив по колену.
Отец, стыдясь своего волнения и радости, отвернулся. Анико выхватила из кармана платок, вытерла щёку. Алёшка, стоявший неподалёку, не поверил глазам. Можно обрусеть и надеть чистое, красивое пальто, пахнуть духами, но, чтобы так… стирать отцовский поцелуй, будто плевок. Он подошёл поближе, хотел видеть лицо девушки. Может глаза наврали, и не было ни платка, ни омерзения. Подошёл и помрачнел. Да, глаза её суетились, в них ещё не погасло отвращение.» Неркаги через экспрессию фразы передаёт своё отношение к героине, на данном этапе её бытия, но для подтверждения своего осуждения вводит оценку ещё и персонажа повести Алёшки Лаптандера, а он видит и понимает героиню так же, как и сама автор. Писательница нам показывает, что и среди пастухов немало молодых ребят, понимающих суть происходящего, хоть и не на столь образованных, как их учёные собратья, но они видят дальше и это видение черпают из общения со своими стариками, носителями истины своего народа. Они исходят из неразрывности собственной судьбы с делами и чаяниями окружающих их простых людей. Хочется лишь отметить, что Анна Неркаги, взяв в выразители некоторых своих мыслей Алёшку, выиграла в том, что показала, как в недрах самой ненецкой молодёжи вызревает мнение о том, что надо оставаться ненцем, беря лучшее у других народов. Таких, как Лаптандер, ещё немного, но они есть, и это прекрасные по своим духовным началам люди, лишённые инфантильности, которая налицо у основной героини повести Анико.
Простой пастух даёт наглядный урок героине, когда спорит с ней о смысле образования: он говорит, что вместо того, чтобы нести свет своему народу, улучшать его тяжкий быт, люди, типа Анико, чаще всего благоустраивают свою жизнь, выбирая спокойствие вместо возможности преобразования, становятся чужими и по сути ненужными общему делу.
– Что я могу сделать? – хотела, чтобы вопрос прозвучал твёрдо, а получилось жалко и невнятно.
– Вот когда ты на своей шкуре почувствуешь всю тяжесть жизни (ненецкой) женщины, тогда будешь знать, что делать.
Автор показывает, через столкновения с Лёшкой, а затем и через разговоры с Павлом Лунёвым, что героиня, многому научившись, ещё не научилась главному – делать жизнь лучше и для других, пойдя ради этого на определённые цивилизационные лишения. Она даже после многих споров размышляет по-русски, то есть как человек, не до конца знающий среду: «Она не ожидала таких слов, колких неприятных, страшных. И от кого? От какого-то парня в малице».
Неркаги поднимает вопрос и об интернатском воспитании. Не давая рецептов и прекрасно понимая проблему, говорит о том, что необходимо что-то делать для того, чтобы человек не отрывался от той почвы, на которой рос и воспитывался до 6-7 лет. Предлагает в воспитании опираться не только на привнесённый опыт, но и на тот, который выработан у народа, у родителей маленьких ненцев, наполняющих интернаты, где национальным остаётся и то по недосмотру лишь игра в кости (альчики). Здесь же, в интернатах, говорит писательница, надо решать проблему национальных профессий. Вновь приведу слова рупора авторского видения доброго и сильного Алёшки: «Интернат – это хорошо. Но вспомни, много ли молодых вернулось после интерната в тундру? А те, кто вернулись, что они принесли? И грамоте толком не научились, и ремесло своих отцов позабыли. Вот и получаются из нас не ненцы, не русские, смесь какая-то…»
Лёшка прав, сначала ребятишки ищут любой повод, чтобы в середине мая удрать в тундру по ещё не взломанным речкам, но их ловят и возвращают. Потом, по мере взросления беглецов становится всё меньше и, наконец, когда время формирования из мальчишки-подростка пастуха, рыбака, охотника упущено, а он по своим данным не может учиться дальше, выходит из школы с непонятным двойственным отношением к жизни, то что ему предлагается – не по душе и не готов он к жизни в тундре, а чего-то иного рядом нет – вот и затягивается у молодого ненца иногда надолго выбор пути. И хотя среди ненцев ребят есть и слесари, и электрики, и трактористы, и моряки с лётчиками, не надо думать, что мало тех, кто начинает топить свою неудовлетворённость в вине, усугубляя этим трудности работы таким, как Ира Лаптандер. Одно дело разъяснять вред зла людям, не понимающим, другое дело те, кто понимают, да ещё и наживаются на этом. Примером может служить персонаж по имени Сергей, «с глазами, умеющими вовремя спрятаться от правды», использующий национальную черту ненцев, доброту, их неумение быть корыстными… Анна Неркаги пишет о побочных негативных сторонах интернатского воспитания, которое проходит в отрыве от традиций и интересов ненецкого населения. Её позиция отличается тем, что, зная жизнь тундры на зубок, предлагает решение через своего героя Павла Леденёва, которому социальное состояние жизни тундровиков ближе, понятнее и яснее, чем для когда-то родившейся в тундре Анико: «Выход в местной молодёжи. Надо обязательно возвращаться к себе, не губить традиции и добрые обычаи. Но быт надо улучшать. Я считаю это чуть ли не самым главным.»
Вот меня всегда удивляло, почему большинство ребят ненцев с натуры очень хорошо рисуют, и только позднее, при чтении стихов ненецких поэтов ко мне пришло понимание этого феномена. Тундра, но и в основном лесотундра, где живут и пасут стада оленей ненцы, летом, а особенно зимой не слишком богата внешними ориентирами, поэтому у вечно кочующих пастухов развилась зрительная память, переходящая в национальное чутьё на малейшие изменения общей, казалось бы, однообразной равнины. Это достойное умение и позволяет схватывать мельчайшие черты окружающего мира, поэтому ребятишки, часто до 7-8 лет не видевшие карандаша, неплохо, а часто и талантливо рисуют. По моему мнению, именно такое тонкое чутьё к деталям и чёрточкам народного бытия, национального колорита, определяет весь стиль повести Анны Неркаги.
Какие удивительные по точности словесные портреты животных, сопровождающих любого ненца по жизни: «Хромого дьявола», Буро Тэймуко. Материализованные строчки, описывающие то, как одевается Пасса и как по одежде и снаряжению можно увидеть, что это деятельный и очень умелый человек. Писательница использует тонко подобранную для каждого персонажа речь, отвечающую именно характеру ненецкой образности: «Отец пусть у тебя сердце будет больше неба» – говорит Алёшка, перед сообщением перед сообщением трагической вести о гибели женщины и девочки охотнику Себерую.
Всё произведение Анны Неркаги, словно национальный узор, расшитый ярким бисером, затейливо переплетённых орнаментальных фигур и сменяющихся при разном освещении красок, оно наполнено легендами, поверьями, народными словечками и словосочетаниями, красивыми, открытыми осознанию образами – символами. Есть очень славные по своей свежести эпизоды повествования: приручение оленёнка матерью Анико, одиночество оленя Тэймуко на могиле своей кормилицы – матери, игра «Хромого…» с волчонком и его воспоминания о его толстеньких щёчках.
Своеобразны картины жизни пастухов, и как философ Пасса убеждал отдавать детей для обучения, и как писалось письмо Анико. Эти юмористические, но исключительно национальные по колориту эпизоды изображают хороших людей, а добрая усмешка автора им не вредит. Вся повесть проникнута любовью к сородичам, к друзьям, к людям тундры.
Кроме просторной тундры и заледенелой тайги здесь и забитый людьми северный аэропорт, идущие по снежной целине вездеходы, геолог, собирающий памятники ненецкого фольклора, охотники и пастухи, с гордостью носящие медали за большой труд в Великую Отечественную войну – всё это черты нового, которое согревается добрым и талантливым словом молодой ненецкой писательницы, сумевшей слить воедино в повествовании проблемы своего родного маленького народа со сложными задачами, решаемыми большой многонациональной Родиной, открывшей перед коренными жителями крайнего севера большие перспективы, давшей русло ручейку ненецкой литературы, текущему в общую реку многонациональной советской литературы…
С. Сиротин (Серотян)