Посвящается Эрнсту Юнгеру
Мы поселились на лето между пустыней и океаном, и называлось это времяпровождение "летняя художественная школа". За лето нам нужно было набросать с десяток этюдов пустыни в различных градациях освещенности - от раннего утра до сумерек. Задача для детей - в духе Impressions Моне.
Пустыня изо дня в день производила один и тот же оптический фокус, меняя тона в зависимости от положения солнца. Дождливых дней здесь не было, поэтому торопиться было некуда: можно было присматриваться к пустыне. Давно выработалась привычка переживать цвет поверхностью тела, как хамелеон, и только после обращаться к краскам. Следовало подождать завершения метаморфозы.
Из достопримечательностей здесь были две колонны коринфского ордера, обрамлявшие полуразрушенную набережную, неизвестного времени постройки. Наверху колонн стояли статуи Аполлона и Диониса. Об Аполлоне свидетельствовала лира в руке. На Диониса же указывал плющ, взвивавшийся от подножия. Греческие боги казались живыми от розоватого оттенка мрамора, напоминавшего каррарский.
Глядя постоянно на неодушевленные предметы, начинаешь невольно вылепливать в них лица. Речь не об излюбленных пластилиновых формах облаков. Лицо можно разглядеть в любом валуне. А как иначе – к тому, кто имеет лицо, мир оборачивается лицом. Так произошло и с пустыней, через месяц ее старательного изображения. Поначалу, когда чувство цвета было обретено, на языке вертелось название для серии этюдов – «Марсианские хроники». Пустыня, из-за насыщенности здешних почв железом, отсвечивала охрой, особенно на закате.
По отдельности все это было неровностями рельефа, скалами, валунами, тенями. Но в процессе медитаций вдруг складывалось в знакомое лицо. Лицо под песками проступало, словно в давней игре на пляже, когда мы зарывали друг друга, почти полностью, оставляя только глаза и нос. А еще раньше нужно было «разминировать» зарытую руку, не дотронувшись до пальцев – иначе взрыв. И тогда приходилось сдувать песчинки, взвивая вихрь и засоряя себе глаза.
Лицо это было старым, иссохшим, покрытым трещинами морщин. Его узнавание боролось с нежеланием признать, и потому пейзажи чередовались с портретами, либо передавали эту метаморфозу. К концу сезона, когда подошло уже время сдавать этюды, статуи Аполлона и Диониса за одну ночь покрылись трещинами, вероятно, от сильного перепада дневной и ночной температур. А в полдень, когда солнце в зените, и тени сожжены, знакомый голос, почти шепот со стороны пустыни, произнес: принеси мне воды!