Старый коммунист Никонов Николай Петрович, всю жизнь проработал на машиностроительном заводе, пройдя путь от токаря до начальника цеха. Будучи энергичным по своей натуре, зимой, уже на пенсии, не валялся на диване, как медведь в берлоге в сонном состоянии до наступления дачного сезона, а бродил по квартире в поисках домашних дел. Но в последнее время изменил своим привычкам на удивление домочадцев – валялся, но с энциклопедией в руках.
Нет, это было не стремление объять необъятное, и не путешествия по миру, что с его пенсией было бы благоразумно, и даже не соревнование с прогрессирующим старческим склерозом, - он занимался политическим самообразованием.
- Пап, возьми лучше кроссворды, энциклопедия тяжёлая, вдруг уронишь себе на ногу, или кошку зашибёшь, ты же спишь, - говорил, проходя мимо него, сын Андрей, тридцатипятилетний небольшого роста крепыш, иногда заглядывавший с супругой и детьми в гости. Николай Петрович действительно на некоторое время смеживал веки, но только для того, чтобы обдумать прочитанное, в это время, правда, голова его падала на грудь, и слетали очки, шлёпаясь на палас.
Раньше он бы бодренько отрапортовал, что всё нормально, но с недавних пор только поднимал на сына пытливые глаза с немым вопросом, зубной болью зудящем на языке: «Ты, чей сын?».
Нет, он не перестал узнавать его, находился в здравом рассудке и твёрдой памяти, но та метаморфоза, которая произошла с родным человеком, была выше его понимания.
Дело в том, что сам Николай Петрович был высокого роста и худощавый, но с ума его сводило не то обстоятельство, когда невольно блуждая взглядом по фигуре сына, он не мог с уверенностью признать в ней наличие собственных генов, нет! Его мучило другое - превращение родной кровиночки в предпринимателя, - вот ведь как судьба–злодейка извернулась змеёй! Своими мозолистыми пролетарскими руками воспитал, страшно сказать, - классового врага!
С этим он мириться не мог, но возражал молча, поскольку не знал каким боком противопоставить идеологию партии обеспеченности его семьи. Это ведь не просто отдельно взятый имярек, сытый буржуй, а плоть от плоти со своими маленькими буржуйчатами.
А сын, поднимая очки с пола, уже который раз подначивал:
- Пап, хватит киснуть, давай я вам с мамой куплю путёвки в Турцию, погреетесь.
Вот ядрёна кочерыжка! Да он в жисть не поедет к этим туркам! Хотя у жены в это время всегда мечтательно загорались глазки, будто в предчувствии сказочного новогоднего праздника фонарики на ёлке, что с неё возьмёшь, – женщина, любит, где тепло и комфортно, но одна она ни за что не поедет, - ниточке без иголочки - нельзя. А ему что прикажите делать со своей партийной принципиальностью? Засунуть куда подальше? А с бдительностью? Здесь ведь как на войне, чуть расслабился, и - провалился в силосную яму душевного разврата.
Конечно, сын не заставляет своих работников таскать булыжники на горбу, или носилки с кирпичами на восьмой этаж, он – компьютерщик, пишет программы, и тому подобное, тяжелее мышки никто из них не поднимает, - интеллектуальный труд, и это обстоятельство лишает Николая Петровича аргументов для крупного разговора с сыном; тем более, что его работники тоже купили себе квартиры, и теперь мотаются отдыхать куда Макар телят не гонял.
Разговор с сыном рвался наружу сквозь стиснутые зубы, только открой рот, и содержимое польётся, как из помойного ведра, - вот этого он и боялся потому, как и детей и жену любил больше собственной жизни! Для этого разговора нужны были такие аргументы, такая марксистская мотивация, чтобы сын осознал…
А вот чего он должен осознать, Николай Петрович пока сам не придумал, тем более, что сыну-то потом чего делать? Бросить работу, и пойти слесарем на завод, или кочегаром в котельную? И будет он приходить домой после смены весь закопченный, но счастливый, что честно отбарабанил смену, и чёрными, как у негра, лапищами на радостях подкидывать детей к потолку.
Достоин ли сын такого счастья, если у него вместо головы – компьютер? Не бросит ли его молодая жена, замучившись каждый день стирать портки, и не станут ли заикаться дети при его появлении?
То, что интеллектуальный труд должен оплачиваться выше физического он понимал, но всё равно видел в этом какой-то подвох, так как в капиталистическом мире не может быть социальной справедливости! А здесь, вроде, все довольны. Сомнения в нём лезли из всех щелей! Дело дошло до того, что в голову, как мыши в квартиру, стали просачиваться предательские мысли, в том числе и о ревизионизме! «В Китае, - пищала одна, - разрешена частная собственность, хотя у власти компартия». Да, какая это компартия, если образовалась уже приличная кучка миллионеров! «А НЭП? - пискнула вторая из другой дырки, - между прочим, инициатор – Ленин»
Нет, с этими писками совершенно невозможно думать! Ведь, должна же существовать такая мотивация, правда, такая истина, чтобы человек услышал – и перевоспитался! Истина – это же – эталон, как метр, изготовленный в 1889 году из сплава платины (90%) и иридия (10%), хранящийся в штаб квартире Международного бюро мер и весов в городе Севр близ Парижа. Она должна быть тоже абсолютной! Это то, что есть на самом деле без всяких нюансов! Она – одна на всех, Это только - правда у каждого человека своя, кроме нравственной.
Что у нас об этом говориться у Даля?
«Истина - противоположность лжи, всё что верно, подлинно, точно, справедливо, что есть…».
- Да! – радостно воскликнул Николай Петрович, и, кажется, подпрыгнул в кресле от восторга. Затем, взял энциклопедию, чтобы подойти к этому вопросу с марксистской точки зрения. Пропустив ненужных ему древних и не очень философов, изрёкших на эту тему свои постулаты, пропустив постмодернизм, где истина не может быть догмой, абсолютом, сковывающим творческое мышление (а что от них ещё можно было ожидать!), он нашёл нужные строчки, и стал читать.
«Марксизм рассматривает конкретность истины не как неизменный факт, а как относительное явление в контексте общего процесса познания…».
Дальше его мозг перестал воспринимать текст. После продолжительного ступора, тяжело вздохнув, рассудил, что если марксисты относятся к истине почти так же, как постмодернисты, то о чём с ними можно разговаривать?
Его позвали на кухню кушать принесённый женой сына торт. Чай уже разливали. Поникший Николай Петрович ещё несколько секунд боролся со своими чувствами, потом тихо ругнулся, чего от него никто никогда не слышал, надеюсь, и сейчас тоже, и уже с лёгким сердцем, но всё ещё гуляющей по телу нервозностью направился на кухню. Садясь на своё привычное место, обратился к своей жене:
- Валечка, а не съездить ли нам куда-нибудь развеяться. Только не в Турцию! Не люблю турок. Лучше на знакомые берега Чёрного моря: в Крым, в Сочи, или в Пицунду под реликтовые сосны.
- Вот и прекрасно, - отозвался сын, закладывая в рот порцию торта. Кухня зашумела.