«Фаворитка мешала всем — даже святому престолу.» Леоне Перре
Весна прекрасное время года. От начала холодного марта до нескончаемого порыва не менее холодного ветра до конца месяца. От первых распустившихся почек вкусно пахнущих цветов яблони до первых ноток теплых дуновений апрельского ветра. От первых лучей теплого солнца в начале непокорного мая до его последнего дня прощающейся с нами весны. Витающее в воздухе атмосфера романтичности схожа по своей ветреной натуре с моим любимым королем. Я не чувствовала, что все сказанное Генрихом было правдой, и верить в любовь этого человека крайне сложно, но только почему тогда, когда он так нежно смотрит в мои глаза, я забываю свое имя, и хочу бросить к его ногам все…все…гордость, честь к его ногам. Его шепот может ранить, и рассечь сердце холодным янтарем, что, стекая по пальцам засыхает в форме острых ножей. Он украл мое спокойствие, он украл мое сердце, и я плачу от одной только мысли, что однажды перестану видеть эти такие родные для меня глаза, что, не стесняясь врут, но эта ложь так полюбившаяся мне стала новой молитвой, а между тем наступил май…
В течении всей весны мой Генрих вел себя, как влюбленный школяр. Он совершенно забыл о своих государственных делах, но не удивили этим никого из советников. Все видели только то, что король влюблен, что он встает с первыми лучами солнца, поет с птицами и мурлычет мне на ухо всякие нежности, словно ленивый, но такой ласковый кот. Сердце замирает от предвкушения его прилюдного поцелуя в шею, и я чуть ли не теряю сознание от переполняющих меня чувств. Из окна своих покоев я наблюдала, как мой король мечтательно прогуляется по лесу, и повсюду, где мог, чертил мой вензель. Буква S перечеркнутая чертой была нехитрым ребусом, что скрывало мое имя. После таких одиночных прогулок, он возвращался в замок, где снова пропадал в стенах своего кабинета, где трудился над сочинениями любовного характера, и я не про постель. Он писал мне письма, пропитанные любовью, слагал песни, стихи и в открытую вставал перед мной на колени, целовал руки и клялся в любви. «Мои стихи гораздо лучше передадут Вам мое состояние, чем это могла бы сделать проза»-говорил он всякий раз вручая мне конверты со строчками своих стихов и краснея, скрывался в дверях спальни, кабинета, кухни, да где угодно, но только бы оставить меня наедине с его рифмами.
Его приторные, высокопарные сочинения были простыми, но именно строчки его стихотворений меняли на секунды мир вокруг меня. Опуская руки со свернутыми пополам листами бумаги, я слышала церковные пения монахинь с самыми роскошными, мягкими голосами, что звучали за моей спиной, и бабочки, расшитые золотом, порхали вокруг оставляя шлейф муската, ванили вокруг. Я дрожащими, пересохшими от волнения губами перечитывала вновь и вновь каждое слово, чувствуя, как в душе моей растет эйфория той небывалой ранее уверенности, что это мой прорыв вперед, что, сделав шаг навстречу мечте, я наконец-то буду коронована Францией и получу эту долгожданную клятву в верности, любви своего короля, и крепко сжимая его руку я спрячу бесстыдный взгляд самой невинной женщины Парижа. С этого дня, многие подмечали, что я не ходила по замку, не ступала по каменным плитам, а медленно плыла с высоко поднятым бюстом в застывшим выражением лица, а голову держала так неестественно прямо, будто уже ощущала тяжесть короны.
Придворные дамы воздавали мне почести, положенные монархине, дворяне целовали край платья. Я принимала иностранных послов, и присутствовала на заседания частного королевского совета, где, как и, впрочем, и повсюду, не стеснялась высказывать единственное разумное мнение применяя вкрадчивую властность. Эти заседания, на которых обсуждалось, как говорит Виктория «Будущее страны», не вызывали ни малейшей робости. В отличии от всех присутствующих на таких заседания, я не только слушала, но и высказывала свое мнение, участвовала в обсуждении налогов, раздаче военных должностей. Чтобы стереть заигрывающие улыбки участников совета, в моменты своих рассуждений, я наклонялась к королю и протягивала ему губы, чтобы получить легкий, недолгий, робкий поцелуй. Разумеется, это шокировало участников собрания, но придавало спорот и препирательствам более приятный, мягкий тон. Все они знали, что могущество мое отныне было неизмеримым.
Было одно омрачающее меня явление – папский легат. Он поселился при дворе не так давно, но только каждый раз, когда встречался с королем не мог остановиться в опошлении моего великодушного образа. «Мало того, что без ее личной просьбы никто никого не одарит милостью, должностью, но еще и Вы, король, не выказываете признательность. Она ведь хочет, чтобы Вы благодарили именно ее и восхваляли тоже..». Позже Алистер мне объяснил, что такое откровенно враждебное отношение было продиктовано по глубоко личным причинам. Была у легата давняя мечта, выдать замуж за моего короля свою племянницу Марию Медичи о которой так неохотно говорила поэтесса, и всякий раз отводилась и срывалась с темы разговора, когда я просила ее рассказать о флорентийки. Однако госпожа Лепаж вовсю расхваливала достоинства юной девицы, и сама того не замечая, она создавала в ее пользу общественного мнение. С момента появления на слуху этой девушки, вся восторженная публика плотно следила за мной и оплачивала услуги всех тех, кто готов был смешать мое имя с грязью пикантными подробностями поведения, которого не было. Так или иначе, но молва работала активно и однажды, прислуга Лиза, что имела наглости украсть письмо из спальни короля, прибежала с одного конца замка ко мне, чтобы вручить интересного содержания записку, адресованную в Тоскану, но оказавшееся в руках Генриха.
«Что касается распутства де Эстре, в настоящий момент сообщают о таком важнейшем факте: один из слуг короля, женатый на горничной этой дамы, совсем недавно, когда Его Величество отправился в Фонтенбло, сказал ему, что. Что будучи его слугой и вассалом, он считает себя гораздо больше человеком Его Величества, чем де Эстре. Поэтому он передает ему абсолютно ночную информацию, полученную им от жены и состоящую в том, что ни его сын, ни его дочь, коих Его Величество считает своими, на самом деле родились не от него и что упомянутая его жена должна было по приказу де Эстре в ту же ночь привести к ней двух мужчин. Его Величество тут же сообщили об это своей любовнице, которая, услышав об этом, лишилась сознания. Придя же в себя, категорически отрицала все факты и требовала, чтобы была установлена истина. В конце концов, король откроет глаза на истинные факты и даст согласие на женитьбу с Марией ради собственного блага и покоя королевства. Не век же ему нырять под юбку к любовнице?»
Желание короля вступить со мной в брак пошло на убыль. От Алистера я узнала, что он начал вести переговоры с семейством Марии Медичи. Я не переставала обнимать, целовать и проявлять нежность к Генриху, но и перестала задавать вопросы про бракосочетание. Позже было не до этого. В конце декабря мы крестили третьего сына Александра, и по этому поводу были организованы пышные празднества, которых Версаль не видел уже очень давно. Увидев расходы, обошедшиеся казне в более чем сто тысяч экю наш дипломат, что был поднят до министра финансов, увидев пометку «на расходы по крестинам Монсеньера Александра, наследника Франции», угрюмо прошептал себе под нос: -Нет никакого наследника Франции. Услышав подобное неуважение, я пожаловалась королю, но вдруг лицо потеряло нежность, и он сухо ответил…
-Габриэль, имейте в виду, что если я окажусь перед необходимость выбирать из вас двоих, то я предпочту лишиться десяти любовниц, подобных Вас, чем одного дипломата, подобного ему!
***
-Не понимаю я этого Вивьен.-произнесла своим взбудораженным голосом Марго развеивая парфюм на атласном лоскуте ткани.-он что, совсем уже с ума сошел? Неужели он думает, что уважающая себя женщина, станет наносить на тело такую дрянь?
-Нынче парфюмеры думают, что парфюм создан для сокрытия грязного тела.-Бека улыбнулась.-окажутся, конечно, правы, но ведь не все женщины предпочитают ходить грязными и простите, но источать зловонию.
-Ах, Беки, Ваш запах очень стойкий и все хотела спросить, что за запах Вы носите? Уверяю, что в Версале никто так хорошо не пахнет. А, Габри, добрый день.-увидев меня проходящей мимо зала закричала Марго.
-А, Маргарита,-рассеяно пробежалась взглядом по комнате я не видя ничего за пеленой нарастающих слез.-добрый день, очень рада встречи с Вами, и Вы, Ребекка, здравствуйте.
Я ничего вокруг не замечала, ибо после этой странной сцены с королем, закончившейся, впрочем, очень милым и таким виноватым поцелуем, я вернулась к себе в страшнейшем беспокойстве. Мысли терзали меня с каждой секундой все сильнее, но только радостными, успокаивающими они не становились. Все было странно связанно. Я задавалась вопросом «Собирается ли Генрих по прежнему на мне жениться? Стану ли я королевой?». Вспоминая каждый день свой сон, я не могла забыть, как мое обезображенное тело оплакивают придворные, приближенные дамы. Мне каждую ночь снились эти страшные моменты, и я не могла сдержать свой истошный крик, что больше походил на стон раненного животного. Узнав о моей очередной беременности, с сильно разыгравшимися нервами я молила Клод отвести меня к находившимся под следствием инквизиции прорицателям. Их предсказания повергли меня в шок. Один из них сказал, что я никогда не выйду замуж, другой – что ребенок лишит меня всякой надежды, третий – что умру молодой и не дожить мне до следующий Пасхи. Генрих только посмеялся, и целуя в лоб пытался успокоить. В тот же день Алистер рассказал мне, что уставший от моего постоянного нажима король, попросил великого герцога Тосканского прислать портрет Марии Медичи.
Пасха катастрофически быстро приближалась, а в парке распустились первые фиалки. Бродя по парку, я то и дело, что останавливалась у вырезанных инициалах и вздыхала. Время кидает меня из стороны в стороны. Не могу заставить себя двигаться, и эти временные разломы поглощают мою душу. Еще и отец Бенуа, духовник короля, нашел неприличным совместное проживание меня и Генриха во время пасхальной недели и я отправилась прощаться с этими так полюбившимися мне стенами Версаля. Всю душу разрывало в клочья, ибо я знала, что совсем скоро посмотрю святой Деве Марии в глаза и буду отвечать за прегрешения.
-Неужели, герцогиня,-улыбнулась Марго нанеся очередную воду на ткань.-Ваше пребывание в постели короля вызовет скандал? Да, ответственность ляжет на нашего дорого Генриха за такой позор, что он так обижает чувства верующих.
-Ах, король последовал на проповеди, он использует время нашей разлуки для усердных молитв, чтобы убедить народ в глубине и искренности его религиозных чувств.
-Вот как.-Марго сладко улыбнулась.-совет священника очень разумный. Наверное, очень тревожно расставаться в такие предстоящие праздники, моя герцогиня. Может быть, Вы хотите пообедать? Могу пригласить Вас в свою скромную обитель и угостить редкими фруктами. Нынче мой новой фаворит любит баловать меня разными сладостями.-улыбка женщины становилась все хищнее.
-Думаю, что на голодный желудок приходится слишком много мыслей.-я вздохнула.
В четыре часа по полудни я, Лиза, Виктория и Бека уже высаживали в гостях у флорентийкой красавицы Марго, где стол был полон изысканных блюд, фруктов, десертов и вина. Виктория держалась отстраненно, и даже насторожено. Сославшись на боли в животе, она отказалась от обеда, чем очень расстроила хозяйку обеденного стола. Бека тоже не спешила приступать к трапезе, и только Лиза, прибывая от такого пышного стола начала пробовать каждое блюдо. Маргарита аккуратно подложила на мою тарелку один десерт, что был украшен нарезкой фруктов, ягод и различных сиропов. Женщина расписывала его с таким энтузиазмом, что, заслушавшись, я уже наколола на вилку небольшой кусочек, как вдруг салфетка выпала из руки Беки, и я склонилась, чтобы поднять ее. Увидев на белой ткани выведенное слово «Яд», я резко сжала салфетку в ладони, и улыбнулась, глядя в хищные глаза той, кому почти доверилась.
-Какой странный десерт.-вздохнула Лиза.-какой-то он горьковатый, нет?-девушка посмотрела на разломанный кусочек пирожного.-немного жжет в горле.