ДИОГЕН СИНОПСКИЙ
Мысли, приписываемые ему автором, но похожие на подлинные
Спустя века после завершения моей долгой жизни, в римской культуре, среди многих других жёстких и чеканных фраз звонкого латинского языка, прозвучит мысль: «Ubi nihil vales, ibi nihil velis» (То, чего ты не можешь, ты не должен хотеть). И в этом – весь я.
Я – капля, выброшенная всплеском волны океана и высыхающая на лету.
Я укрываюсь от мира в бочке (пифосе), но пребываю в истории.
Я в восторге от вида на истину из бочки. И в бочке особенно гулко отдаются мысли.
Я – не фальшивомонетчик. Я ценю чистое золото Истины. Монета – фальшивый критерий ценности. Естественная жизнь не знает такой меры. Этот кружок выкатился из придуманных категорий существования. Когда начинают процветать социальные слои, занимающиеся формальными операциями с условными ценностями, например, финансовые круги, социум уходит от живых источников существования, единственных твердых опор в реальном мире.
Я – космополит, но не потому что у меня нет Родины, а потому что из одних мест меня изгнали, а в других - не приняли. Но признали везде.
Свобода – обязательное условие для взлета по лестнице законов естества. Культура – это цепь, приковывающая раба к движению по кругу вокруг немногого выбранного из бесконечного данного.
Культура – это дым безумия, поднимающийся от костра, на котором сжигают природные данности и все ценности свободного существа.
Как по-доброму относиться к культуре, когда она набрасывает веревку на шею свободному человеку и тащит его на невольничий рынок?
Животное связано инстинктами. Дикарь – инстинктами и обычаем. Цивилизованный дикарь – инстинктами, обычаем, стереотипами поведения и яростным стремлением освободиться от всего этого.
Культура принудительна и репрессивна. Она должна вырастать из естественных стремлений и способностей человека, а на деле связывает его стремления и способности и гонит связанного человека по узкому коридору социальных требований сегодняшнего дня, а нередко – и вчерашнего.
Площадная демократия. Звериный рев демократии с площади.
Появление формальных критериев, организующих социальную жизнь, превращает направленное движение естественной жизни в условную игру. А поскольку это уже не свободное движение жизни, а всего лишь игра с условными ценностями, она может продолжаться без реального развития, пока человек существует как социально-биологический вид. Необходимо выйти из игры и развиваться. Иначе человек лишит себя пути даже по лестнице вида. (Это – не лучший путь, но, всё-таки, путь.) Уже сегодня человек, выбиваясь из сил, бежит по кругу.
Мы движемся. И нам нравится думать, что мы идем вперед. А на деле мы можем идти по кругу, маршировать на месте и даже пятиться назад. И когда я вижу людей, скованных цепями или чужими желаниями, внушенными им как их долг, я вспоминаю, что у животных нет рабов, и хочу вернуться обратно – опуститься на четвереньки, обрасти шерстью и скрыться в чаще леса. Звериная тропа лучше дороги людей. Среди людей нет свободных. Тираны тоже рабы. Они безумны, ибо не испытывают счастья от бытия, но держатся за свою жалкую жизнь всеми силами раба, украшающего свои немногие дарованные свыше желания сверканием мертвых камней и металлов, гирляндами умирающих растений и россыпями лживых и поэтому пустых слов. И это они называют культурой. Эта культура породила все орудия мучений и умерщвления животных и подобных себе и выковала все цепи, вырывающие человека из свободного развития по законам естества.
Культура – это работа, создающая эстетику человеческой жизни и, по необходимости, соглашающаяся с присутствием минимальной этики в жизни людей.
Стремления каждого человека должны быть услышаны и утолены. Мнение большинства, подавляющее мнение меньшинства, - не демократия, а социализированная модификация звериной победы сильного над слабым. Мнение большинства – это тяжелый каток настоящего, не помнящий прошлого и не провидящий будущего. Настоящее – это неизмеримо тонкая плоскость, летящая по оси Времени и разделяющая Вечность на прошлое и будущее и, с точки зрения Вечности, висящая неподвижно, ибо не изменяется ни одна половина Вечности – и прошлое, и будущее продолжают одинаково бесконечно простираться в Вечности по обе стороны настоящего.
Моя философия – это философия «бреющего полета». Я очень низко лечу над правдой жизни, не поднимаясь к Истине. Я вдавливаюсь в плоскость из четырехмерного мира, «прожигаю» настоящее и выпадаю в Вечность.
Одно Солнце светит всем, одна Луна колдует над всеми снами и бессонницами. Запах хлеба и его вкус одинаковы для всех. И вода одинаково утоляет всем жажду. Для всех зеленеет трава и синеют моря с небесами. А мы все – разные, разными глазами смотрим на мир и друг на друга, разного хотим от жизни.
Мы все живем в одном мире, но, всё-таки, каждый живёт в своём мире, построенном своим умом и своим безумием. Безумие расчленяет единый мир на множество миров, развернувшихся в сознаниях людей.
Гипертрофированно избыточные потребности человека превращают задуманное гармоничным существо в чудовище, и храм природы становится для него сумасшедшим домом. Каждый заперся в своём уединённом сознании, горячечно думает, что свободы нет, не отдаёт ключей от узилища, и сам порога не переступает.
Нет свободы Воли. Есть Воля, как единственная возможность пользоваться свободой. У животного нет воли. Поэтому животное не свободно. И человек не свободен в той мере, в какой он – животное. Например – в примирении с жизнью в иерархическом обществе, которое он унаследовал от своей прежней животной жизни.
Жизнь в иерархическом социуме глубоко враждебна свободе в человеке.
Не может свободный человек жить в мире, созданном рабами.
В таком мире может жить только раб. Даже если он называется рабовладельцем.
- Свободы! – вопиёт душа раба. Но раб остаётся рабом, если в нём не живёт свобода.
Свободу нельзя дать. Свободным можно только быть. В любых внешних оковах. Без оков, конечно, лучше, но можно быть свободным и в них, раз уж так получилось. Я был ввергнут в рабство. Когда меня продавали на невольничьем рынке, я кричал с помоста: «Кто хочет купить себе хозяина?!» И прожил жизнь свободным человеком.