«Надо всем стремиться к тому, чтобы не было несовершенных существ,
например, насильников, калек, больных, слабоумных,
несознательных и т. п. О них должны быть исключительные заботы,
но они не должны давать потомства.
Так безболезненно, в возможном счастье они угаснут.»
К.Э. Циолковский
В начале гражданской войны Микола был переведен прапорщиком в дивизию Чапаева и всюду возил с собой обоз с семьей, при этом не забывая отменно следить за хозяйством родной дивизии. Так они и перебрались в село Гадюкино.
К слову, Микола со своей жинкой и сынком поселился в этом селе Гадюкино давно. С незапамятных времен он устроил тут свой собственный рай в стиле украинского хутора. В свое время был он весьма зажиточен, но раскулачивания, слава богу, избежал, потому как состоял в партии большевиков.
Как он стал партийным, для многих и по сей день остается загадкой, ибо был он порядочной сволочью и жадюгой. Эти черты характера его часто не замечались, и все сводилось на шутку, так как он все же был всегда задорным и очень компанейским весельчаком, его жизненные принципы хоть и были наивны, но по большей части только веселили партийцев. Кроме того, он исправно нес свою службу, прапорщика.
Он был по-своему несчастен, так как воспитывал своего чернокожего сынишку, что его очень сильно смущало и задевало, но при этом совсем не смущало всенародно изгаляться над его происхождением. Этим он пытался, нет, не отречься от родного сына, но как бы отстраниться от него на случай, если вдруг возникнут претензии: он-то тут ни причем.
Бойцы его часто успокаивали, говоря: «Ну и что, что он не того цвету, мы полк интернациональный и исповедуем мир и дружбу между народами. Посмотри, у нас тут есть и грузины, и казаки, и чуваши, и мордва, и хохлы, и молдаване, и благодаря тебе даже негритянцы. Пусть он будет считаться сыном полка, мы все его одинаково любим».
Бывало, мороз. Стоит здоровый усатый хохол Микола в тулупе и огромной шапке, грудь нараспашку, от него валит пар. К нему под мышку жмется маленький сынок-негритенок в легком пальтишке и лаптях на босу ногу. Так наш Микола без зазрения совести накручивает ус и смотрит на чернокожего парнишку:
- Кхе... Що, змерзло, обезьянко? Це тоби не в Африке.
А ему люди со всех сторон:
- Ну как не стыдно! Это такой же человек, как и все, просто у него национальность такая...
Хохол под давлением общественности виновато:
- А... Он воно шо. Ну ты того... Звыняй, я ж не знав, шо то национальнисть така...
Сынок, смотря исподлобья на своего отца:
- Да ну что вы, батько, все в порядке...
Хохол в замешательстве:
- Людонькы! Бачте - вона ше й розмовляе!
А началось всё, когда его жинка забеременела и перед родами легла в больницу, Микола, как и подобает отцу, с нетерпением ждал рождения сына. Ему нужен был наследник и продолжатель его рода, которому он передал бы все свои регалии и звания знатного рода. В тайне, еще, конечно, до революции, он подумывал зарегистрировать свой собственный родовой герб в геральдической палате. Конечно, никакого герба у него не было и в помине, и был он, что называется, самого босяцкого роду. Но его дед, в свое время откупившийся от крепостного права, стал свободным крестьянином и по наследству передал своему сыну эту гложущую изнутри мыслишку о том, что можно дойти в чинах и званиях до самых высот. Повысить, так сказать, свой жизненный статус. Отец Миколы стал не столько своими силами, сколько хитрой жилкой, зажиточным помещиком. И передал эту жилку вместе со своим наследством единственному сыну. Страсть как, вся мужская линия у них в роду желала стать лицами голубых кровей.
В юности Микола спал и видел, как он будет ехать по Парижу на белом коне, сам в эполетах с аксельбантами, грудь в орденах с георгиевской лентой, в высокой соболиной шапке с плюмажем, и все вокруг будут подбрасывать свои чепчики и кричать ему: «Славься! Славься, Мыкола Свербыгузенко-Задерищенский!».
Оп-па, а вот тут Мыкола и задумался: фамиличка-то подкачала у него. Как-то не по-графски звучит Свербыгузенко-Задерищенский. Но он был не промах, с горем пополам уговорил выйти за себя замуж Глафиру Штопаний. В прошлом род был у неё польских кровей с некой аристократической жилкой, хотя всю жизнь она прожила в хохлятских краях. И взял он себе фамилию жены Штопаний, поправ тем самым отчизну своих предков, но не забыв при этом о стремлении своего рода к голубокровым полубогам. Все равно в будущем он хотел ради своей благой цели при случае еще раз фамилию сменить.
Тут начались смутные времена. Казалось бы, цель отодвинулась далеко, но наш Микола задумал как раз воспользоваться смутой и под каким-либо предлогом вылезти потом в князья, ну если не сам он, то хоть бы его сыновья.
Очень нравились ему лозунги партийцев: «Отдать всю землю крестьянам!», «Мы старый мир разрушим и новый построим», «Кто был ничем, тот станет всем!», а особенно, как говорил сам Ильич: «Цель оправдывает средства». Только трактовал он эти лозунги на свой лад, видя для себя новые возможности и перспективы.
Потому надо понимать, с каким рвением он хотел иметь именно сына-наследника, часто говоря своей Глафире: «Смотри у меня, прибью, коли родишь мне девку вместо сына!».
Но судьба, как известно, шутит довольно глупо.
Когда с нетерпением ждал он вестей от Глафиры из роддома, прибегает к его дому парнишка с криками:
- Беда! Беда!
- Ой ли, чого случилось та?
- Да родила твоя жинка…
- ЧТО-О-О-О-О! Чего родила, никак девку? Ух, прибью я эту суку!
- Да нет, не девку, хуже!
- Чё мо бить хуже?
- Твоя жинка близнецов родила.
- Ну, слава богу, значит двух пацанов! – обрадовался молодой папаша, на ходу впрыгивая в сапоги и накидывая шапку с пальто.
- Нет.
- Что? Ежели один девка, а другой пацан, тады тоже ничего.
- Та нет…
- Ох, негодник, ты меня пугаешь. Говори срочно, что там не так?!
- Она родила близнецов сиамских.
- Каки-и-и-их? Это что, иностранцев что ли? – продолжал Микола на бегу в роддом общаться с парнишкой-гонцом.
- Та ни. Сиамские близнецы - это когда двое дитяток срослись телами вместе и неразлучны…
Микола встал как вкопанный, медленно соображая сказанное, глаза его постепенно вылезали из орбит.
- Это что же получается за неведома зверушка такая???
- Ну, это когда два младенца находятся в одном теле, у них одно сердце на двоих, одна печень на двоих…
- Что это значит, щенок?! – закричал в бешенстве Микола.
- Ну, это значит, что человек получился один, а головы у него две, а рук и ног по четыре…
- Я тебя, сволочь, сейчас на месте прибью! – возопил в ярости Микола, сорвал свою шапку и бросил в пацаненка. Да не попал, малец увернулся и отбежал в сторону.
Микола обернулся, увидел на соседнем плетне висевшие вверх дном кувшины, надетые на колья, тогда стал он их по одному выхватывать и метать в этого переносчика неприятной информации.
Мальчишка дал деру.
Ни один из Миколиных снарядов не достал цели, тогда он снял напоследок с себя сапог и бросил в мальчонку. Мальчик уже успел к тому времени забежать за угол и скрыться из виду. Сапог опять никуда не попал.
Обессиленный Микола осел в сугроб и замер в позе Будды в нирване.
После этого Микола исчез из жизни села на два дня, по крайней мере, его нигде не было видно. Говорят только, видели, как бродила по городу одинокая тень, пьяно пошатываясь и изрыгая из себя проклятия.
На третий день Микола объявился-таки в роддоме: черт с ним, может паренек-посланник этак злостно пошутил. Будь что будет! Он ворвался в плотное пространство фойе надушившийся одеколоном, весь набриолиненный, при параде, при этом от него разило перегаром за версту. Набравшись храбрости и пьяной лихой злости, Микола широко шагнул в двери роддома.
На его требования принести ему ребенка, очень вежливо велели подождать нянечку. Он ждал долго, уж извелся весь. Только спустя час она вышла к нему. И спросила всего одну фразу «Вы тот самый Штопаний?».
- Ну, я.
- Отлично. Папаша, ждите в фойе, я сейчас вынесу вам ребеночка, – сказала нянечка. Микола устало опустился на стул.
Через пять минут возвращается нянечка и как-то странно держит в руках сверток с ребенком, размахивая им из стороны в сторону. Выйдя в фойе, она подкидывает сверток к потолку и роняет его. Микола как увидел это, стал сползать со стула и хватать воздух ртом. Сказать что-либо он уже не мог.
- Успокойтесь, папаша, я пошутила. – сказала нянечка, подойдя к нему, и похлопала молодого отца по щеке. – Не беспокойтесь. Просто мертворожденный у вас родился. – сказала она с такой интонацией, будто это было обычным делом.
Микола стал терять сознание. Но тут в фойе вышла его жинка Глафира с кульком в руках, за ней шли две акушерки и хлопали в ладоши. Откуда ни возьмись, взялся трубач и заиграл марш на гобое.
- Любимый, спокойно, спокойно. Это мы просто договорились так тебя разыграть, – смилостивилась Глафира и улыбнулась. – Все в порядке. Вот наш ребенок. У тебя сын.
- Ура! Ура! Поздравляем! Поздравляем с сыном, – заголосили все вокруг, а трубач прибавил жару.
Микола стал отходить от шока. Придерживая бьющееся сердце руками, поднялся с пола, достал носовой платок и вытер холодный пот со лба.
- Уф-ф-ф. Уф-ф-ф. Уф-ф-ф, – пыхтел он, приходя в себя.
Наконец Глафира подошла к нему и показала младенца, сладко посапывающего в кульке из пеленок. Микола глянул на него и успокоился, заулыбался, совсем даже не замечая, что малыш был чуть темнее кожей, чем полагалось.
Так у него в семье появился сын негритянских кровей. Надо сказать, что Глафира специально разыграла такую злую шутку с мужем, подговорив всех остальных, включая и того парнишку-гонца. Чтобы через этакую шоковую терапию Микола признал таки, этого негритенка своим сыном, не пошел сразу в отказ и не наказал Глафиру. По принципу, как говорится: «Из двух зол выбирают самое меньшее зло». И надо признать, этот психологический гамбит ей удался!
Как ни добивался Микола признания от Глафиры о том, с каким таким негром она ему изменила, так и не удалось получить никакого ответа. А она и не изменяла ему вовсе. Это в своё время её бабушка начудила, а гены передались через поколение. Так иногда бывает, объяснили ему. Свыкся Микола со своей судьбой-судьбинушкой, но сначала ушел в недельный запой. Принял он сына, но полюбить его так и не смог, потому и изгалялся над ним.
Сына нарек он Антоном. И когда тот подрос, стал подзывать его к себе: «Антон Штопаный, поди до меня!». С тех пор так в селе и повелось, все называли его Антон Штопаный.
Пристрастился от такого горя Микола к выпивке, совсем уже позабыв про своё стремление к знатной фамилии, и наплевав на графский титул. Иной раз сядет за стол дородный усач Микола, нальет себе полный стакан горилки, выпьет в одиночку:
- Эк, ф-р-р-р-р-р! Ух-х-х-х-х-х… – крякнет и с чувством выдохнет из себя.
- Батька, тоби чё, плохо? – спрашивал его сынишка Антошка.
- Угу, – мычал Микола в ответ, со смачным хрустом откусывая свежую луковицу.
- Так чого ш ты тогда пьешь? – недоумевал малец.
- Вот, понимаешь, жизнь так несправедливо устроена. Все самое сладкое и вкусное в любой семье достается детям. То, что чуть-чуть похуже, - матерям. А совсем уж горькое и противное, что даже закусывать нужно, традиционно приходиться на долю отцов. Уразумел?
- Уразумел, – отвечал Антон. - Папа, а почему у коровы сиськи между ног, а у нашей мамы между рук?
- А потому, сынок, что у нашей мамы вместо головы - задница! – отвечал он со слезами на глазах, как бы страдая в этой ситуации за всех.
- Батя, а шо на вийне по правде много людей умирает?
- Ну шо ж робыты? Так то ж на вийне ж люди как раз и гибнут. – сказал он и вдруг утирая слезы, привлек к себе мальчонку и усадил на колени. – Давай-ка заспиваем нашу любимую, - и затянул своим зычным басом:
Ихав козак на вийно-оньку,
Казав: «Прощай, дивчино-оньку!
Прощай, дивчино, черна бровына,
Ийду в чужу стороно-оньку.
Дай мне, дивчино, хустыну,
Я день у поли загы-ыну…
Темною ноччю закрыють очи,
Тай поховають в могыли…
В этот момент, в кухне появилась его жинка и с недовольной миной и возмущенно запричитала:
- Ах, ты, алкаш поганый! Ведь загубишь ты себя.
- Отстань, мегера.
- Вот сходил бы на кладбище, убедился бы, сколько там людей от зеленого змия подохло.
- Да был я там уже. Видел. Там написано на каждой могиле: «от однополчан», «от семьи», «от младшего брата», «от сослуживцев». И ни разу не видел эпитафии «от горилки»! Так что помолчала бы ты лучше.
- Ну что ж мне с тобой иродом, придурком таким делать?!
- Я придурок, потому что нахожусь все время при полной дуре!
- И ничего я не полная, а так только - фигуристая! – удрученно вздохнула Глаша и обняла за голову сына. - Ты сынка нашего не обижай, он у нас умный.
- Ага, умный, я всё узнал, это он, падла, как Павлик Морозов чуть меня не сдал! Это ж он письмо чекистам написал!
- Не заводись, ну что он там такого написал: "Мам, огород не копай. Накопаешь такого, что и тебя посадят, и бате срок добавят".
- Вот видишь. Именно после этого письма приехали чекисты, весь огород нам перекопали и меня трое суток допрашивали с побоями!
- А чего тут плохого? Ну, подопрашивали немного, зато потом как удобно было картошку сажать!
- Робити або не робити - ось в чому вопрос! – философски подытожил Микола и хлобыстнул себя тяжелой ладонью по лицу. Так и остался сидеть, уйдя в себя.
***
Но давайте не будем углубляться в повествования прошлого и вернемся к делам нынешних дней. Итак, Миколе нужно было срочно очистить свой туалет для женского взвода и отдать некоторые боеприпасы Анне Максимовне, а остальное перенести в свой сарай.
Что поделаешь, но, учитывая военное время, отобрали у прапорщика Миколы его персональный двойной туалет, находящийся как раз посередине между участком Петьки, новым штабом и участком семейства Миколы Штопаний, где он уже давно держал склад боеприпасов и никого к нему не подпускал. Туалет его был мало того что крепко сбитым из свежей древесины, так еще и самым большим в селе, аж на два очка, вырубленных квадратно-гнездовым способом в половых досках. Но как бы там ни было, приказ комдива – это закон, и пришлось перенеси Миколе все боеприпасы к себе в сарай, а на туалете он задумал написать табличку «КЛОЗЕТ ДЛЯ ДАМ».
Вот выбрал Микола подходящую доску для таблички на женскую уборную. Надпись белой краской написал, надо бы теперь её отпилить, а пилу найти не может, тогда он и крикнул жене:
- Жена, где пила?
- Нигде не пила. Сам нажрался как скотина! – крикнула Глафира в ответ из дома.
- Тьфу тебя. Жена, я тебя спрашиваю, ну, где пила?
- Ну, у соседа пила. А чо? – наиграно возмутилась Глаша.
- А зачем ему дала?
- Ничего я ему не давала!
- Как же ты ему не давала, если ты сама сказала что пила у него.
- Ой, подумаешь. Так выпила и дала один разок. Он же такой балабол оказался. Не смогла я удержаться.
- Эх, ну тебя! - кажется, Микола настолько был занят своими делами, что не услышал её слов и раздосадованный побежал в сарай, искать что-нибудь подходящее на роль пилы.
Как бы то ни было, но к обеду он со своей задачей справился. Женская часть дивизиона удовлетворительно хмыкнула и стала по очереди в течение дня туда захаживать.
Но не тут-то было, в первый же день туда забежал Самвел, то ли табличку не заметил, то ли ради какой другой цели, неизвестно. А известно только то, что дверь он за собой не закрыл.
И тут, так некстати, Машка направилась по неотложным нуждам к этому так называемому клозету. Заходит и видит там Самвела со спущенными штанами, пускающего струю в темноту полового иллюминатора.
- Что вы делаете, это же для женщин! – возмутительно завопила она.
На что Самвел гордо обернулся к ней и, потрясая своим великовозрастным достоинством, произнес:
- А это, по-твоему, для кого? Тоже для женщин!
- И-и-их!!! - Скрипнула дощатая дверь, и лишь немногие проходившие мимо селяне заметили среди рослых великанов-подсолнухов быстро удаляющиеся в сторону от туалета красные помидоры щек Маши. Настолько быстро и ярко вспыхнула она от негодования.