Генерал Туркул:
"Кадеты пробирались к нам со всей
России. Русское юношество, без
сомнения, отдало Белой армии всю
свою любовь...
Сотни тысяч взрослых не
отозвались, не пошли...А
русский мальчуган пошел в
огонь за всех..."
Вглядитесь в это лицо. Это лицо человека одухотворенного и глубоко раненого. Вся его жизнь - это подвиг, который он совершал на протяжении сорока лет. Этот подвиг начался в 1917 году, когда он вступил шестнадцатилетним мальчиком в гражданскую войну и продолжался до тех пор, пока он жил.
Подладчиков Георгий Сергеевич, родился 17 июля, в Петербурге, в 1901, в семье потомственного дворянина Пензенской губернии. Судьба его была трагической и героической. Родившись ровесником века, он попал в горнило революции в 17 лет и испытал все тяготы гражданской войны на себе, но не сломался и прожил долгую удивительную жизнь, о которой никто не знал. Этот рассказ я по крупицам собирала из всех источников десять лет. Приоткрыть историю этой героической жизни невозможно в одном рассказе, и эта жизнь заслуживает огромного романа, но надо с чего-то начинать.
Его прапрадед, Яков Александрович Подладчиков был уроженцем Казанской губернии. Отец прапрадеда, Александр Давыдович, служил в первом казанском батальоне, причем выдвинулся из низов и «по оказанной к службе ревности и прилежности Всемилостивейше пожалован из сержантов в прапорщики» в 1770 г. В чине прапорщика три года прослужил батальонным казначеем и закончил службу поручиком. Александр Давыдович женился, видимо, на купеческой дочери, Наталье Матвеевне, за которой получил хорошее приданое.
Как раз в период его казначейства, в 1787 г., он приобрел на свое имя недвижимое имение в селе Свищевке Чембарского уезда, 150 десятин земли «с лесы, сенны покосы и со всеми угодьи», да крестьян две семьи со всем их имуществом у вдовы артиллерии майорши Марьи Львовны Нартовой за 1000 рублей. Одновременно с ним и жена его Наталья Матвеевна купила в той же Свищевке у секунд-майора князя Петра Петровича Волконского недвижимое имение с крестьянами, более 200 душ мужского пола, за 22 тысячи рублей. Таким образом, всего за Подладчиковыми в Свищевке в мае 1787 г. числилось 232 души мужского и 239 душ женского пола.
Но Александр Давыдович не успел переселиться в новокупленное имение: он умер в 1791 г., оставив несовершеннолетнего сына Якова и дочь Марью. Вдова его еще какое-то время продолжала жить в Казани, выдала замуж дочь за казанского купца коммерции советника Гаврилу Петровича Каменева и определила на службу сына унтер-офицером в Казанский гарнизонный полк. В Пензе она купила дом, в который, вероятно, и переселилась в конце жизни.
Яков Александрович (сын) Подладчиков, начав служить на военном поприще, в отличие от отца не имел к службе особой «ревности» и «прилежности». В марте 1805 г. он был отставлен из Казанского гарнизонного полка «для определения к статским делам», переехал в Пензу и поступил на службу в Пензенскую палату уголовного суда «на вакацию регистратора». Но и здесь он прослужил недолго: в январе 1807 г. «в следствие просьбы его он от службы за болезнью медицинским чиновником засвидетельствованною» был уволен.
В Пензе Яков Александрович женился на Александре Васильевне Загоскиной. Жена его принадлежала к столбовому дворянскому пензенскому роду, который за древностью и чистокровностью своей справедливо мог причислять себя к пензенской аристократии. Ее отец, Василий Николаевич, был надворным советником, в 1793 г. служил городничим в г. Моршанске. Один из ее братьев, Николай Васильевич, капитан-лейтенант флота, выйдя в отставку, жил в Пензе, в 1815 — 1822 гг. он избирался депутатом Пензенского дворянского собрания, потом занимал другие должности.
За женой своей Яков Александрович получил в приданое 150 ревизских душ в Пензенском уезде, которые, однако, позднее были, видимо, проданы, а взамен (данные на 1830-е гг.) было приобретено недвижимое имение, около 400 душ мужского пола, в селе Бондовка Чембарского уезда.
Женившись, Яков Александрович Подладчиков приступил к строительству в своем имении господского дома. К несчастью, этому делу возникло препятствие со стороны его соседа Н.А. Мосолова. В 1808 г. Яков Александрович подал жалобу в чембарский нижний земский суд о том, что староста помещика Никанора Алексеевича Мосолова в селе Свищевке мешает ему строить дом на его, Подладчикова, земле, заявляя, что это земля его господина. Похоже, что эта тяжба возникла еще в 1790-х гг., т.к. в 1791, 1793 и 1798 гг. по инициативе Мосолова были собраны «письменные засвидетельствования» о принадлежности ему спорной земли. Но потом они как-то урегулировали этот конфликт.
Достроив дом, чета Подладчиковых поселилась в Свищевке, посвятив себя благоустройству имения и воспитанию детей. Однако в периоды, когда Отечество находилось в опасности, Яков Александрович на подъеме патриотических чувств возвращался к общественному служению. Когда началась война с французами, в июле 1812 г. Подладчиков взял на себя обязанность, будучи избран чембарскими дворянами, препроводить из Пензенской губернии к действующей армии заготовленный в Чембарском уезде транспорт: 260 волов с 50 фурами. На путевое продовольствие волов и рабочих людей ему была вверена сумма в 5900 рублей, но Яков Александрович «при рачительном и хозяйственном его распоряжении» сэкономил 2260 рублей, «за каковую отличную деятельность изъявлена ему от пензенского гражданского губернатора <...> князя Голицына справедливая признательность и совершенная похвала».
После окончания войны с Наполеоном Яков Александрович за проявленные заслуги был награжден бронзовою медалью для ношения на владимирской ленте в петлице. И медаль, и рескрипт на нее он получил в 1816 г. от тогдашнего пензенского губернского предводителя дворянства кригс-цалмейстера Григория Столыпина, близкого родственника Е.А. Арсеньевой и М.Ю. Лермонтова.В следующий раз Я.А. Подладчиков вызвался служить, когда в 1830 г. в России стала распространяться эпидемия холеры. Яков Александрович был назначен попечителем участка по Чембарскому уезду, и в 1830, 1831 гг. «возложенную на него обязанность исполнял с радением».
Пользуясь заслуженным уважением среди чембарских дворян, Яков Александрович не отказался от чести быть избранным уездным предводителем дворянства и в трехлетие 1834 — 1836 гг. занимал эту должность. В 1834 г. он был «награжден чином губернского секретаря». Как предводитель дворянства Подладчиков, в частности, проводил выборы и курировал работу попечителей хлебных запасных магазинов по Чембарскому уезду. Под его началом с 1835 г. некоторое время служил родственник Лермонтова Павел Петрович Шан-Гирей, избранный кандидатом в попечители хлебных магазинов. Возможно, своими служебными проблемами П.П. Шан-Гирей делился с Е.А. Арсеньевой и приезжавшим к ней в Тарханы в отпуск Михаилом Лермонтовым.
У Якова Александровича и Александры Васильевны Подладчиковых было пятеро детей. В 1824 г. Якова Александровича Подладчиков, которому было 40 лет, в документе за своим «рукоприкладством» показывал, что «имеет детей сыновей Александра 17 лет, Василья 14 лет и Николая 7 лет и дочь Варвару 12 лет». В 1826 г. родилась их дочь Наталья.
Сыновья Подладчиковых, по примеру отца, не стремились к служебной карьере. Александр вступил в 1825 г. в службу унтер-офицером в Тарутинский пехотный полк, вскоре преобразованный в Егерский, в 1826 г. был произведен в подпрапорщики, а еще через три года в прапорщики; в 1830 г. находился «при оцеплении г. Москвы во время свирепствовавшей там болезни холеры», за что в числе прочих получил «Высочайшее благоволение»; в 1831 г. принимал участие в походе «против польских мятежников». В 1833 г. он вышел в отставку подпоручиком и вернулся на жительство в родную Свищевку.
Василий 3 марта 1828 г. был принят в университетский Благородный пансион; туда же 1 сентября поступил и Лермонтов. Видимо, они учились в разных группах, т. к. среди учеников, покинувших пансион вместе с Лермонтовым весной 1830 г., Подладчиков не значился (пансион был преобразован после посещения его Николаем I в гимназию 11 марта 1830 г.). Однако и Василий не задержался там дольше, чем Лермонтов. 19 апреля 1830 г. он поступил рядовым в Оренбургский уланский полк, уже в ноябре был произведен в унтер-офицеры, в апреле 1831 г. — в корнеты и в марте 1839 г. вышел в отставку поручиком. К этому времени он был уже женат на вдове Вере Евдокимовне Аппель.
Николай был определен кадетом в Институт корпуса путей сообщения на собственное содержание в 1832 г., закончил институт в 1837 г. и 19 лет от роду начал действительную службу по профессии в Строительном отряде путей сообщения. Но и Николай, получивший значительно более солидное профессиональное образование, чем его братья, пренебрег карьерой и уволился со службы подпоручиком в 1839 г. «по домашним обстоятельствам».
По данным на 1818 г. Подладчиковы имели в Чембаре собственный дом, в котором, вероятно, по временам живали, разделяя времяпрепровождение уездного общества. Он находился в Никольском переулке рядом с Никольским собором и недалеко от здания присутственных мест.
Подладчиковы были среди тех, кто близко к сердцу принял горе Е.А. Арсеньевой, потерявшей внука.В Чембаре запомнили и помин по Лермонтову: «Помин был у Подлачикова, раздавались булки и калачики, деньги». Решающую роль в устройстве помина именно у Подладчиковых, очевидно, сыграли дружеские отношения между ними и Арсеньевой и близость их дома к Никольской церкви, где служили панихиду по Лермонтову.
Яков Александрович умер около 1845 г. 15 ноября 1846 г. его вдова, Александра Васильевна, и дети: Александр, Василий, Николай, Варвара и Наталья — оформили полюбовный акт на раздел имения в селе Свищевке. Каждый из сыновей получил по равной доле земли и крестьян, хоромных строений и скота, дочерям досталось на 14-ю часть и денежное наследство, вдове — на 7-ю часть. Александра Васильевна уступила сыновьям Александру и Николаю отцовский дом, сама с дочерью Натальей переселилась в бывшую лазаревскую усадьбу. Василий выделил свое имущество особо, основав деревню Васильевку в 40 верстах от Чембара, где проживал, видимо, до конца своих дней.
Василий Яковлевич, был женат дважды; его братья Александр и Николай умерли раньше своих жен. Василий Яковлевич Подладчиков от первой жены имел сына Василия, родившегося в 1850 г. Вторую жену Василия Яковлевича звали Екатериной Адамовной; в период с 1866 по 1878 гг. у них родились дети: Наталья, Борис, Сергей, Михаил и Яков. Это была большая дружная семья. Сергей Васильевич тоже стал кадровым офицером. Революцию Сергей Васильевич встретил вместе с семьей в Пскове, в чине полковника.
Сергей Васильевич Подладчиков, имел троих детей. Кроме Георгия(Юрия) у него были сын Николая и дочь Вера, но судьба его брата и сестры затерялась в водовороте революции. Известно только, что Николай эмигрировал в Лион, а Вера в Вильно. В 1910 году Георгий жил со своими родителями в Лиде, где отец служил в 172 пехотном полку. Подлатчиков Сергей Васильевич служил в Лиде с 1894 г. и был награжден орденом Святой Анны 2 степени 3.02.1914. за «доведение части до отличного состояния, признанных таковыми на трех инспекторских смотрах в течение 3 лет кряду». В 1911году они переежают в Ориенбауме, где отец был на курсах офицеров. Затем с 1913 года в Пскове, где отец снова служил. С 1914 года Георгий был кадетом Псковского кадетского корпуса.
После Октябрьского переворота кровавая развязка стала неизбежной. Поэтому еще летом 1917 года кадеты были эвакуированы в Казань. В Казани в январе 1917 года они участвовали в попытке местных юнкеров подавить выступление революционно настроенных солдат. Юнкера, однако, потерпели поражение, и разъяренная толпа солдат взяла кадетский корпус штурмом. Дело могло кончится поголовным истреблением кадетов ( как в Ярославле), но каптенармус Махалин и корпусной хлебопек Кукушкин предотвратили бойню. Воспитанные в твердых принципах службы за Веру, Царя и Отечество, кадеты и юнкера, для которых эта формула являлась смыслом и целью всей их будущей жизни, приняли революцию 1917 года, как огромное несчастье и гибель всего, чему они готовились служить и во что верили. Красный флаг, заменивший русский национальный, они сочли, с первых же дней его появления, тем, чем он в действительности и был, а именно грязной тряпкой, символизирующей насилие, бунт и надругательство над всем для них дорогим и священным.
Хорошо зная об этих настроениях, которые кадеты и юнкера не считали нужным скрывать от новой власти, Советская власть поспешила в корне изменить быт и порядки военно-учебных заведений. В первые же месяцы революции Советы поспешили переименовать кадетские корпуса в «гимназии военного ведомства», а роты в них — в «возрасты», строевые занятия и погоны отменить, а во главе корпусной администрации поставить «педагогические комитеты», куда, наряду с офицерами-воспитателями, директорами и ротными командирами, вошли и стали играть в них доминирующую роль солдаты-барабанщики, дядьки и военные фельдшера. Помимо этого, революционное правительство в каждый корпус назначило «комиссара», являвшегося «оком революции». Главной обязанностью таких «комиссаров» было прекращать на корню все «контрреволюционные выступления». Офицеры-воспитатели стали заменяться штатскими учителями, под именем «классных наставников», как в гражданских учебных заведениях.
Все эти реформы кадетская среда встретила единогласным возмущением. При первых же известиях о начавшейся в разных местах России гражданской войне кадеты стали массами покидать корпуса, чтобы вступить в ряды Белых армий, сражавшихся против большевиков. Однако, как молодежь, воспитанная в твердых принципах воинской чести, кадеты в лице их строевых рот, прежде чем покинуть навсегда родные корпуса, приняли все от них зависящие меры, дабы спасти свои знамена — символ их воинского долга — не допустить, чтобы они попали в руки красных. Кадетские корпуса, которым удалось в первые месяцы революции эвакуироваться в районы Белых армий, взяли знамена с собой. Кадеты же корпусов, оказавшихся на территории советской власти, сделали все от них зависящее и возможное, чтобы скрыть свои знамена в надежных местах. Казанские кадеты примкнули тоже к армии Каппеля.
Потомственный кадровый офицер царской армии, участник Первой мировой войны 37-летний Владимир Оскарович Каппель (16 апреля 1883 - 25 января 1920) буквально за месяц стал легендой Белого движения. В ходе ряда дерзких боев он сумел отбить у красных Казань. Штурм города Каппель провел по схеме, к тому моменту ставшей уже его фирменным знаком. Он взял город в клещи, заставив противника обороняться на два фронта. На берегу Волги были высажены десанты с пароходов — это были чехословацкие легионеры. Сам же полковник с тремя ротами вошел в город с востока. 7 августа 1918 года к полудню Казань была взята совместными усилиями Самарского отряда Народной армии, её боевой флотилии и чехословацких частей. Трофеи «не поддавались подсчёту», был захвачен золотой запас Российской империи (Каппель сделал всё, чтобы вовремя вывезти его из Казани и сохранить для Белого движения). Потери Самарского отряда составили 25 человек. Этот удар достиг своей цели — красноармейские части обратились в бегство. Сейчас сложно сказать, рассчитывал ли Каппель на такой успех, но в результате взятия Казани Белое движение получило очень большие преференции..Во-первых, на его сторону перешли находившиеся в тот момент в городе преподаватели и учащиеся Академии генерального штаба. Бывших царских военачальников в тот момент на свою сторону пытались переманить и красные, и белые, поэтому ценность такого приобретения была высока. Во-вторых, в городе были захвачены огромные склады с вооружением, боеприпасами, медикаментами, обмундированием. В-третьих, в результате наступления начались восстания на Ижевском и Воткинском заводах. Казалось, что теперь судьба российского государства в руках Каппеля. Он собирался идти на Нижний Новгород и потом на Москву.
Но Ленин быстро призвал на помощь Троцкого и тот сумел мобилизовать силы Красной армии. Один свежий полк, на который красные так рассчитывали, снялся с фронта во главе с комиссаром и командиром, захватил со штыками наперевес пароход и погрузился на него, чтобы отплыть в Нижний. Троцкий подъехал к пароходу с дезертирами и потребовал от них сдачи под жерлом пушки. От исхода этой внутренней операции зависело в тот момент все. Одного ружейного выстрела было бы достаточно для катастрофы, но дезертиры сдались без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, а Троцкий назначил полевой трибунал, который приговорил к расстрелу командира, комиссара и известное число солдат. Он заимствовал у древних римлян меру «наведения порядка» в войсках, которую они сами признавали избыточно жестокой, — децимацию. В части, которая отступила, нарушила приказ или как-то еще провинилась, расстреливался каждый десятый красноармеец. В состав солдат было вкраплено некоторое количество коммунистов. Под новым командованием и с новым самочувствием полк вернулся на позиции. Жесточайшие меры принесли свои плоды.
А солнечным осенним утром пришли к Свияжску узкие, проворные, быстроходные миноносцы с Балтийского моря. Их появление произвело сенсацию. Армия почувствовала себя защищенной со стороны реки. Начался ряд артиллерийских дуэлей, которые возобновлялись по три, четыре раза в день. Но к 10 сентября к 14 часам Казань была взята красной армией. Заслуга Троцкого сводилась к тому, что он сумел мобилизовать аморфную разнородную массу людей в нечто уже похожее на регулярные войска и заставить их маршировать в сторону Казани, и силы эти были уже нешуточные. Каппель сам решил оставить Казань, он не хотел подвергать ее население опасности. Он понимал, какое у большевиков было подавляющее преимущество. Вместе с армией Каппеля покинули город несколько десятков тысяч человек, в основном представителей интеллигенции, служащих, кадетов и духовенства. Вместе с ними ушел и Георгий Подладчиков.
Каппелю с армией пришлось спешно возвращаться в Симбирск, где положение Народной армии резко ухудшилось. К Симбирску Каппель подошёл от Казани лишь 12 сентября, город к этому моменту уже эвакуировался. Упорные попытки его бригады вернуть город успехом не увенчались.
Теперь Каппелю предстояло решать сложную и трудную задачу другого рода: защищать направление на Уфу и Бугульму и одновременно прикрывать отступление из-под Казани Северной группы полковника Степанова. Эта задача была полностью выполнена, несмотря на тяжёлую обстановку: скверная погода, упадок духа, несогласие с чехами, неналаженность снабжения продовольствием.С 3 октября изрядно потрёпанные части под командованием Каппеля начали с упорными боями медленно и в порядке отступать на Уфу. Общая численность войск полковника Каппеля к этому времени составляла 4460 штыков и 711 сабель при 140 пулемётах, 24 тяжёлых и 5 лёгких орудиях.
Каппелевцы отступали к Уфе под натиском превосходящих сил противника, а когда было необходимо — останавливались и сдерживали его наступление, давая командованию возможность выведения других частей из-под угрозы окружения и уничтожения. Красный комдив Эйхе вспоминал впоследствии, что каппелевцы сражались упорно, смело и яростно. После отхода белых к Уфе Симбирская и Казанская группы Поволжского фронта, находившиеся под командованием Каппеля, 17 ноября 1918 года были переформированы в сводный корпус (Самарская, Казанская и Симбирская отдельные бригады) в составе Самарской группы. Войска корпуса оборонялись в тяжелейших условиях, без пополнений, боеприпасов, провианта, тёплых вещей для войск. Несмотря на это, каппелевцы постоянно контратаковали превосходящего в несколько раз противника. Армия совершила переход Казань-Иркутск, зимой , по непроходимым сугробам, через многочисленные реки и озеро Байкал.
КАППЕЛЬ поставил перед собой две задачи: во-первых, спасти солдат и офицеров от холода и голода; во-вторых, взять Иркутск и спасти адмирала КОЛЧАКА, находящегося в тюрьме. На совещании высших офицеров он принял решение идти по льду замерзшей реки Кан – притока Енисея, так как по берегам были скалы и непроходимые леса и буреломы. Во время перехода через реку КАППЕЛЬ провалился под лед. Не имея возможности на марше остановиться, в промокшей обуви он продолжил путь. Ударили 40-градусные морозы. КАППЕЛЬ обморозил ноги и вдобавок заболел воспалением легких.
Здоровье КАППЕЛЯ ухудшалось с каждым днем. Началась гангрена ног. Полковой врач в полевых условиях ампутировал ему пальцы на одной ноге, а на второй – ампутировал половину ступни. Уже через два дня КАППЕЛЬ попросил привязать его к седлу и верхом продолжил путь.Генерал-лейтенант Владимир Оскарович КАППЕЛЬ умер 26 января 1920 года.
Еще в ноябре 1918 года Каппель признал власть Верховного правителя адмирала Колчака. В декабре 1918 года был произведён в генерал-майоры последним приказом вскоре уступившего свой пост А. В. Колчаку Верховного главнокомандующего генерала В. Г. Болдырева. Верховный правитель собирался присвоить В. О. Каппелю за выдающиеся заслуги перед Родиной звание полного генерала, но не успел этого сделать. Кадеты Псковского училища и Георгий, после того как добрались с армией Каппеля до Иркутска, вступили в Сибирский кадетский корпус. Но теперь они не только учились, но и сражались.
Сибирский кадетский корпус был одним из лучших в России. Летом 1917 Временное правительство начало реформу военно-учебных заведений, которую потом сорвал Октябрьский переворот. Сибирский кадетский корпус был переименован в 1-ю Сибирскую гимназию военного ведомства. Все императорские портреты и эмблемы были из него убраны, винтовки спрятаны в цейхгауз. Погоны заменили. Вместо короны и вензеля «А» с римской цифрой «I» теперь было скромное «ОмК».
С сентября во время увольнений кадетам все чаще приходилось отстаивать «честь мундира» кулаками в драках с хулиганами из городских низов. Усиление агрессивности внешней среды привело осенью 1917 г. к тому, что кадеты «подтянулись», стали сами следить за дисциплиной, окружив офицеров особым уважением, честь им старались отдавать как можно более отчетливо. Первыми во всей России кадеты прекратили устраивать офицерам и преподавателям «бенефисы», акты организованного демонстративного неповиновения начальству. Семиклассники постановили за опоздание в строй или в церковь пороть. За эти проступки на «лобном месте» (коврике в уборной) давали по 25 «поясов».
С приходом к власти А. В. Колчака гимназию переименовали в 1-й Сибирский кадетский корпус и вернули ему прежнюю строевую организацию. Учебное заведение стало функционировать почти что на дореволюционных, за исключением монархических символов, основаниях. 1-й роте выдали винтовки и боевые патроны. Всю зиму 1918 – 1919 гг. эта рота не только училась, но еще и несла караульную службу у дворца генерал-губернатора, где располагались кабинет и канцелярия Верховного Правителя и заседал Совет министров. В караул назначалось по 11 человек, кадеты стояли на трех постах. Во время большевистского восстания в ночь на 22 декабря 1918 г. 1-ю роту подняли по тревоге и выставили от нее караул к корпусной электростанции. Рота прокараулила всю ночь, готовая выступить на поддержку гарнизона, но ее так никуда и не послали.
На военных парадах, которые часты были в столичном Омске, 1-й Сибирский кадетский корпус всегда был первой частью, проходившей перед Верховным Правителем церемониальным маршем. А. В. Колчак не упускал корпус из поля своего зрения, участвовал в судьбе как всего учебного заведения, так и отдельных кадет. Корпус находился совсем рядом с резиденцией Верховного Правителя, и адмирал часто бывал на службах в корпусном храме; при посещениях заведения он неоднократно имел беседы с кадетами. В воспоминаниях из этого своего общения с Колчаком питомцы корпуса делали вывод, что Александр Васильевич «очень любил кадет и внимательно к ним относился». Последние, очевидно, отвечали ему взаимностью. Поэтому в 1920 г. они так тяжело восприняли известие о расстреле своего верховного вождя, прибавив к неофициальным корпусным традициям еще один траурный день – 7 февраля. Уже в эмиграции, в Югославии, у них возникла традиция собирать в этот день тридцать русских серебряных монет и отсылать их во Францию французскому генералу М. Жанену, как Иуде Искариотскому, за предательство «на смерть большевикам» Верховного Правителя России. В мае 1919 г. кадетский корпус благополучно закончил учебный год. Кадеты разъехались: выпускники отбыли на Томские военно-училищные курсы , остальные – на летние каникулы. Но приближение фронта и перегруженность Омска заставили срочно эвакуировать корпус на восток. Кадет телеграммами собрали к 25 июля в Омск. После эвакуации во Владивосток (30 июля – 27 августа 1919 г.) корпус был размещен на Русском Острове: в бывшем городке 9-й Сибирской артбригады. На Русском Острове вследствие краха колчаковского режима и благодаря присутствию на Дальнем Востоке японских интервентов корпус пережил еще один «революционный цикл». Сначала разоружение и вторичное снятие погон (04.02.1920, этот день в корпусной традиции также стал траурным). Затем Приморское областное земское правительство взялось за «демократизацию» корпуса, преобразовав его в военную гимназию. Потом в учебном заведении появился комиссар и взялся за «углубление революции». Жизнь под «розовой» приморской властью отличалась от подобного периода 1917 – первой половины 1918 гг., главным образом, мизерностью финансирования и полуголодным существованием. В январе 1921 г. областное правительство передало заведение из военного ведомства в отдел народного образования. Георгию довелось служить и в Иркутской казачьей сотне, в конвое командующего Дальневосточной армии генерала Вержбицкого и в Отдельном Манчжурском эскадроне.
Белый переворот 26 мая 1921 г. спас заведение. Временное Приамурское правительство вернуло ему название «1-й Сибирский кадетский корпус», ротную организацию, винтовки 1-й роте. 94-й выпуск разъехался по воинским частям, а затем был собран в открытое осенью 1921 г. на Русском Острове Корниловское военное училище. Генерал Нарбут был назначен инспектором классов этого училища, а 1-й Сибирский кадетский корпус принял от него полковник Е. В. Руссет ( с 19.12.1921 г. генерал-майор). Особенностью 1921/1922 учебного года был наплыв в корпус, особенно в 3-ю роту сыновей беженцев и жителей Владивостока. Весной 1922 г. Сибирский военный корпус сделал последний на Родине – 95-й – выпуск, который и окончил Георгий. В связи с падением белого Приморья кадетский корпус 25 октября 1922 г. на судах Сибирской военной флотилии был эвакуирован в Китай, а часть его ушла в Китай через станцию Пограничная. (на Русском Острове остались 3-я рота, несколько офицеров и большинство преподавателей).
Осенью 1922 года как ни безнадежно было белое дело, но все же еще были какие-то надежды на отсрочку решения. 14-го октября утром был положен конец всяким надеждам. Нужно было думать о выводе людей и их семей. Эмиграция являлась единственным выходом для представителей русского дворянства той эпохи, так как жизнь за границей не была им чуждой в целом, они легче приспосабливались к жизни в чужих странах, у них было больше возможностей выжить, чем у дворян, оставшихся в Советском Союзе. Вечером 14-го октября был отдан приказ о бесцельности дальнейшей борьбы и о прекращении ее. Все действия должны ограничиваться только мерами по обеспечению отхода. В приказе было, между прочим, сказано, что генерал Дитерихс не пойдет туда, где японцы; приказ предназначался для фронта, но был передан во Владивосток и создал там много недоразумений, так как был понят, как отказ генерала Дитерихса от власти. Прежде всего, адмирал Старк, который являлся начальником тылового района, как бы должен был заменить генерала Дитерихса и руководить эвакуацией. Он решил создать особый аппарат для работы - на это начали смотреть как на образование нового Правительства.
Затем нашлись люди, которые продолжали мечтать, что еще не все кончено. Чуть ли не пошли разговоры об измене, предательстве и образовании нового фронта у Угольной. Владивосток, по которому свободно прогуливались партизаны, должен был, по их мысли, превратиться в крепость. Не договаривали только одного: «Они надеются, что японцы останутся в самом городе». Согласно плану эвакуации, японцы совершенно оставляли Владивосток 26-го октября. Последние дни они были уже на транспортах, и, только часть людей, на берегу, для охраны. Эти данные были отправными для эвакуации, но, конечно, как всегда, никто не верил в окончательный уход японцев, а кто пугал, что они бросят все и уйду раньше.
16 октября ночью войска вернулись в Владивосток и застали там страшную растерянность. Порядок в городе охранялся офицерским батальоном, полиция уж развалилась. Все тыловые учреждения прекратили работу; начались саботаж, а затем и забастовки. Люди начали заботиться только о том, как бы выбраться или приготовиться к встрече красных войск. А нужно было, во что бы то ни стало, вывезти все семьи военнослужащих, вывезти беженцев, соединивших судьбу с армией издавна, вывезти часть грузов, усилить свою тощую казну, перебросить Посьет части войск, отходящих во Владивосток и расположенные в городе, вывезти военные учебные заведения, больных, раненых. Задачи эти казались непосильными, так как средств для перевозки всего этого не хватало. Да и куда направлять все это в дальнейшем, не имея средств? Вопрос о семьях всегда был самым тревожным. Отцы, мужья были брошены на фронт, а все семьи были сосредоточены в Владивостоке, даже и тех, которые по ходу событий должны были отходить на Пограничную. Пока семьи были в Владивостоке, офицеры, несмотря на скудость средств, могли кормить их и кое-что делать для улучшения положения.
Гораздо сложнее и труднее было перевезти их в другие районы и там поддерживать. Руководство считало, что из 6 тыс. ртов пойдет из Владивостока не более половины, а заявили желание выехать почти все. Предполагали начать переброску семейств в Посьет, а затем в Н.Киевск раньше, но все это затянулось до последнего момента. Семьи групп генерала Смолина должны были отправиться на Пограничную, но как раз около 10-г октября, после перевозок войск, был сожжен большой мост на 26 верст; когда мост починили, был уж поздно, так как сообщения с Пограничной было прерваны уже 15 октября. Генерал Дитерихс приказал нанять для перевозки семей и прочих японские транспорты, но получались неопределенны ответы: то они будут поданы 22-го, то 24-го, а то и позже. Свои плавучие средства были все распределены и заняты. Японское Военное Командование для своих перевозок имели корабли, но остерегалось их давать без разрешения из Токио. В конце концов, оно сдалось на просьбы, и, кажется, с 20-г числа началась переброска семей в Посьет на японских кораблях. Это было громадной помощью - иначе бы пришлось плохо. После 14-го белые войсковые группы отходили по тем указаниям, которые были даны. Группа генерала Смолина - в район Пограничной, Молчанов и Бородин - на Посьет по Западному берегу Амурского залива, а Глебов - на Владивосток. Красные следовали по пятам, но особенно не наседали.
21-го вечером первая группа на маленьком пароходе «Смельчак» выехала из Владивостока и утром они были в Посьете. Ночью их сильно потрепал шторм. Там уж выгружались семьи с японских транспортов. Японское командование помогло перебраться не только семьям военнослужащих, но и просто беженцам. Особенно скверно было положение больных и раненых. Вывозить их, не имея в виду ничего, не имея средств, было не менее жестоко, чем оставлять. Генерал Дитерихс хлопотал о покровительстве Красных Крестов английского и американского, но никто из больных не верил в то, что они смогут что-нибудь сделать, но все хотели выехать. В невероятно тяжелых условиях они перебрались в Посьет и направлены были потом в Гензан.
14 октября прибыл в Посьет со своим частям генерал Глебов. Люди со лошадьми были высажены, все остальные направлены в Гензан, так как Забайкальская группа имела около 2 000 человек в семьях, которые с 20-го года жили в эшелонах и вовсе не имели средств для дальнейшего передвижения. Через день прибыла вся флотилия с адмиралом Старком: 28-го октября адмирал Старк направился на Гензан, имея на борту около семи тысяч человек. Ему был дан приказ идти после высадки людей в Гензане, на Инкоу. 26 октября Владивосток окончательно покинули японцы, и он был занят красными. Судьба остатков Белого движения на востоке, выброшенных за границу из Приморья, в общих черта такова.
Те воинские части, что были направлены в район станции Пограничная (генерала Смолина - около 3 000 человек), попал в самое скверное положение, хотя казалось, что им будет легче, чем другим. Они поддерживали связи с Китайским Командованием на ст. Пограничная и отходили в знакомый район. Они могли пользоваться железной дорогой, могли взять с собой часть имущества. На самом же деле сразу после захвата красными Приморья отношения к белым войскам руководящих китайских властей в полосе отчуждения К.В.ж.д. ухудшилось. Станция Пограничная была местом пребывания командующего войсками Суйнинского военного пограничного округа Маньчжурии, генерала Чжанцзучана, который дружественно относился к белым русским. Казалось поэтому, что войска, эвакуировавшиеся в районе ст. Пограничной, будут находиться в хороших условиях, тем более что они выходили здесь прямо к железной дороге, в местность, которая была уже более или менее знакома им.
На самом же деле эти войска попали в весьма скверное положение. Через несколько дней по переходе границы и после сдачи оружия русские солдаты по распоряжению главного начальствующего полосы отчуждения железной дороги генерала Чжан-Хуан-сяна были отделены от офицеров и, несмотря на все протесты и просьбы, отправлены эшелонами в сторону станции Маньчжурия для передачи их красным властям Забайкалья. Мотивировалось все это тем, что солдаты якобы сами выразили желание отправиться в Советскую Россию, что было, разумеется, неверно.
Но китайцы не сумели все же довезти кого-либо до советской границы: несмотря на охрану эшелонов, все солдаты бежали самыми различными способами, вплоть до взлома вагонных крыш.
Бежавшие после долгих мытарств кое-как устраивались постепенно на работы в полосе отчуждения Китайской Восточной железной дороги. Некоторые, устав от скитаний, вернулись потом добровольно в Советскую Россию. Там их ждали лагеря Колымы и Сибири. Многие были расстреляны сразу по прибытию в Россию.
Офицеров группы генерала Смолина отправили в Цицикар, где они были интернированы в лагере. Там они пробыли некоторое время и затем были, группа за группой, освобождены. Прибытие и устройство российских гражданских лиц в Китае проходило стихийно и не организовано. Были выявлены ужасающие факты.
Свыше 50 тысяч беженцев, все, что осталось от Белой армии прибыли в Харбин. Правительство его состояло из нескольких китайских чиновников и нескольких русских, оставшихся еще от старого режима. Но там нельзя было найти никакой работы.В Харбине, который был переполнен белоэмигрантами, от голода умирали сотни искалеченных солдат, казаков, офицеров и гражданских лиц, вокзал и улицы были заполонены просящими милостыню, беженцы, спасая свои семьи от голода и нищеты, соглашались на любую работу, женщины вынуждено нанимались в публичные дома. Обращает на себя внимание тот факт, что на начальном этапе лучше смогли устроиться предприниматели и купцы, которые на вывезенные капиталы развернули свой бизнес, достаточно быстро нашли работу многие ученые и преподаватели. И всё же основная масса белоэмигрантов, пройдя через неимоверные трудности, смогла наладить свою жизнь.
Многие материалы указывают на то, что существенную роль в судьбах белоэмигрантов сыграла КВЖД. Правда истории свидетельствует, что белоэмигранты, пройдя сложнейший первый этап, постепенно устраивали свою жизнь упорным трудом,
способствовали бурному развитию Харбина. Были построены дома, магазины, гостиницы, больницы, аптеки, церкви, театр, кинотеатры, открылся университет и другие учебные заведения, развивались предприятия.
Подладчиков Георгий Сергеевич в составе белых войск эмигрировал через станцию Пограничную в Китай с удостоверением личности офицера отдельного Маньжурского эскадрона полковника Кострова. В 1923-1924 годах служил на КВЖД. Со строительством КВЖД и развитием экономики русские эмигранты начали обращать внимание на духовную и культурную жизнь русской диаспоры Харбина. После Октябрьской революции приток большого числа русских дворян эмигрантов в Харбин привел к распространению в Китае русской литературы и искусства
Активно развивалась и русская эмигрантская пресса. В 1917–1922 гг. в Харбине издавались русские эмигрантские газеты «Вперед», «Русский голос», «Заря», «Рупор», «Трибуна», «Молва», «Эхо», «Русское слово», «Харбинское время» – почти 50 изданий. В 1926 – 1935 гг. в Харбине выходили в свет русские журналы «Вестник Маньчжурии», «Хлеб небесный», «Рубеж», «Нация» – почти 250 изданий После Октябрьской революции в 1918–1949 гг. в Харбине было издано более чем 4 000 книг.
В 1924 году Георгий работал на разработке Хуханьской железной дороги. В 1926 году поступил учиться в Институт Ориентальных и Коммерческих наук. С 1927 по 1928 служил у Винокурова. В 1929 году служил конторщиком на КВЖД. С 1930 по 1937 служил у инженера Мамонтова. Тяжела была доля иммигранта. Чтобы прокормиться, пришлось также давать частные уроки. К 1940 член Общества взаимопомощи бывших кадет 1-го Сибирского кадетского корпуса в Харбине. С 1939 по 1940 служил десятником на Мулинских копях. Мулинские углепромышленные копи начали разрабатываться компанией Скидельских. В поселке жили рабочие и служащие, занятые в разработке копей. Здесь находилось отделение БРЭМа с начальником капитаном Титовым, а затем — В.Хохловым. При копях имелась Высшая народная школа, директором которой много лет был В.Н.Алякрицкий. Здесь находилась могила священника П.Галионко, убитого хунхузами.
С 1940 года служил в Представительстве Министерства иностранных дел в Харбине. Женат не был, но была гражданская жена, Кузнецова Мария Алексеевна, учитель музыки.
Когда в 1945 году Советские войска, освобождая северо - восток Китая от японцев вошли в Харбин, на праздничный бал по случаю победы пригласили верхушку оставшейся эмиграции и, прямо из банкетного зала, препроводили в арестантские вагоны. Вагоны с русскими пошли из Китая раньше, чем составы с японскими военнопленными. Как вспоминал в 2001 году во Владивостоке эмигрант Винокуров, «не прошло и месяца, как в Харбине начались исчезновения людей под различными предлогами. Например, машина с военными подъезжала на улице к прохожему, и военные просили его показать им улицу, которую якобы они искали. Прохожий садился в машину и больше не возвращался домой. Кто-то был вызван в Н-ское учреждение и пропадал бесследно. Таким образом, около 10 тысяч харбинцев оказались в ГУЛАГе». Георгию удалось как-то избежать этой участи.
С 1956 переехал к отцу в Бельгию, который тоже иммигрировал через Францию. Сергей Васильевич в эмиграции жил под Парижем, как многие офицеры, работал на простых «непрестижных» работах, работал садовником. Затем перебрался в Бельгию и после Второй мировой войны создал в Антверпене Российское национальное объединение (Р.Н.О.). Был председателем Антверпенского отдела. Туда и приехал Георгий, в надежде на воссоединение с отцом. Они встретились через 36 лет разлуки и мытарств. Это уже был взрослый и многое переживший человек. Георгий был награжден Георгиевским крестом 4 степени. Имел звание Подпоручик. Дважды тяжело ранен и контужен. Умер 30 декабря 1968 в Брюсселе... (продолжение следует)
Примечание: Подлатчиков (Подладчиков) - разночтение фамилии произошло в результате ошибки в написании. Первоначально писалась как Подладчиков.
Список литературы
1. Тарханы.ру/лермонотов/чембарское - окружение - лермонтова/подладчиковы
2. Шулдяков В.А. СИБИРСКИЙ КАДЕТСКИЙ КОРПУС В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ.
3. Петров П.П. От Волги до Тихого океана в рядах Белых. Воспоминания. Рига, 1930
4. https://www.business-gazeta.ru/article/322359 «БИЗНЕС Online»
5. Википедия.
6. Михайлов А.А. Псковский кадетский корпус 1882-1918 гг.
7. Чжан Цзунхуа, Цзян Яньхун, Хань Вэньсюань.Русская дворянская эмиграция в Китае
после Октябрьской революции
8. Марков Анатолий Львович. Кадеты и юнкера
9.
10. Из истории Гражданской войны в Омске: «Ледяной поход» колчаковского генерала КАППЕЛЯ