Последняя глава, которая не вошла в роман "Флирт с одиночеством" после редакции 2020
Едва моросило. Серое небо, точно большая влажная вуаль, накрыло всю обитель и ее округу. На деревянном кресте слепой монах старательно вырезал буквы... Он почти закончил работу. Запах свежевскопанной земли умиротворенно действовал на душу, и он невольно славил Господа. К тому же, в келье, где он провел вот уже многие годы, по случаю праздника его ждал сытный обед из певчих только сегодня словленных цикад.
- Пойдем, Динго... - обратился он наконец к белому и пушистому, как январский снег, зверю, похожего, скорее на волка, чем на собаку, но, услышав тревожное рычание своего поводыря, прислушался...
Ноздри монаха широко расширились, когда уловили нечто необычное и давно забытое в этой непроходимой глуши, а именно - сладкий и манящий запах городской женщины... Что она могла делать в древних стенах обители, как осмелилась нарушить и опорочить своим присутствием покой усопших старцев, чей прах не тленен и так свят!?
- Кто ты? – промолвил монах, нахмурив свои седые, лохматые брови, и на его иссохшем, но до сель радушном лице проявились глубокие морщины суровости.
Он невольно смутился, ощущая всей свой набожной сущностью это внезапное присутствие посторонней, и справедливо требовал объяснения. Наступила тишина, и слышно было лишь, как где-то привычно шумит ветер в раскидистых лапах бора и как свозь этот вековой шум скулит испуганная собака, прижимаясь к коленам слепого монаха. И он безутешно трепал ее по холке, ласково и бережно, приговаривая одну и ту же фразу по несколько раз: «Ну полно, полно». Но все это было как-то неубедительно. Волнение быстро нарастало, и эти монашеские слова успокоения, обращенные, может, к единственному другу, относились больше к нему самому.
- Не бойся, старик..., я наблюдала за тобой всю жизнь, - произнес в ответ ему ласковый женский голос, - и только сейчас решилась заговорить.
Холодные женские пальцы нежно коснулись морщинистого лица отшельника. И он вздрогнул, точно ужаленный, задрожал и заохал в понимании неизбежного.
- Я знала, что тебе повезет, - засмеялась таинственная незнакомка. - Они все искали меня по ложному следу, а ты просто наткнулся в темноте, на ощупь, почти потерявший надежду. Я догадывалась, что Бог - шутник, но чтобы настолько... Ты ведь знал правила, хотя если бы даже и не соблюдал их, я все равно бы пришла за тобой....
«О каких правилах ты говоришь? Почему мне повезло и в чем?» - и монах почувствовал слабость в ногах и медленно опустился на землю.
Его рука разжалась, выпустив поводок, и собака даже взвизгнула, ощущая свободу. Старик никогда не отпускал ее, и сейчас он схватился за сердце. Ужасная боль пронизывала всю его грудь.
- Кто ты? Скажи! - вымолвил он, еле дыша, весь бледный и возмущенный.
- Так странно, ты всю жизнь вырезал имена на этих крестах и ни разу не задумывался, что однажды их вырежут за тебя... Ах, да правила... Жалкие убогие люди их называют заповедями.
Монах хотел что-то сказать в ответ, но боль в сердце заставило его тело вздрогнуть в последней агонии, и он осознал внезапно, что умирает. Вся жизнь этого человека пронеслась сильным порывом ветра перед глазами. На этот раз он видел отчетливо, с поразительной ясностью и не как раньше - густой, непроходимый туман. Впервые он так четко видел и различал детали, и детская радость, сродни восторгу, когда увидел перед смертью серое небо и сожаление, что все это в последний раз, перемешались в сознании. И еще была горечь, дикая, полынная и невыносимая горечь, что за всю свою долгую жизнь, он так и не сумел полюбить хоть одну женщину, простую живую женщину, от которой точно от чумы и мора он прятался за стенами древней обители, запивая родниковой водой сушенную саранчу, в доме, который и никогда и не был ему домом, где до него также, как и он, истязали свою плоть, славили Господа и умирали в своих напрасных молитвах святые старцы.
Он так и не почувствовал, как по его бледным губам читают историю про золотое сердце и тайна, которую он так долгое время хранил, теперь тонет вместе с ним в пучине зеленых глаз этой женщины. Дождь усилился, над озером сверкнула молния, и с первым раскатом грома Динго помчалась в деревню, предательски оставив тело хозяина лежать в грязной луже.