Ретроспектива4 Сказ о бывалом

               

                Памяти Алексея Ивановича Бровко   

                Оптимистическая комедия

           Социалистическая система была системой крайне оптимистической, поскольку строилась на безальтернативной основе. Оптимисты тесными рядами со знаменами  и портретами вождей шествовали по красным площадям от Москвы до самых до окраин, пессимисты разрозненными группами валили лес, рыли каналы, строили рудники, главным образом, на северных окраинах необъятной родины моей, согревая своим хриплым, горячечным дыханием вечную мерзлоту и создавая предпосылки для грядущего парникового эффекта на Земле.
           Существование человека как цельной личности в условиях всесоюзной оптимистической трагедии было практически невозможным. Спас дело  Чарльз Дарвин, вернее, его теория борьбы и выживания видов. 200 миллионов  людей  подверглись мутации, которая и привела к образованию нового вида  млекопитающих из семейства  Homo Sapience – Homo Soveticus, позднее названного совком. Именно совок с его трехмерным мировоззрением (думаем одно, говорим другое делаем третье) идеально подходил для системы, где идеология, экономика и здравый смысл, как лебедь, рак и щука расползались в разные стороны
            Все это я  наговорил читателю в попытке как-то подобраться к предмету моего  повествования  в этой главе, к характеристике шефа, без которого рассказ о Кубе будет пресным, как обед в вегетарианской столовой.
            Авдей Иванович Головко, будучи весьма номенклатурным работником, в отличии от подавляющего большинства советско-партийной элиты не приспосабливался к требованиям партийного истеблишмента, не прятал и не выбрасывал в утиль совесть и чувства, не подчинял слепо и безоглядно свои убеждения  канонам партийной идеологии.
 Он не был слугой системы, он был ее продуктом, ее порождением,  носителем ее генетического кода. А.И. прошел путь от серпа и молота (рожденный в крестьянской семье работал бригадиром в кузнечном цеху завода) до руководящего  кресла в облкоммунхозе мерными шагами подобно легендарному Анастасу Микояну –от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича.
Он мог шагнуть гораздо дальше, но инстинкт самосохранения и чувство меры остановили его на этом посту. Менялись секретари и председатели,  шли  перестройки и ломки- незыблемыми оставались авторитет и положение  Авдея, а заодно раз  и навсегда заведенный образ жизни со строго  очерченными днями и часами  рыбалки, бани и преферанса. Опоздание в сауну или на рыбалку было столь же недопустимым явлением, как неявка на бюро обкома партии.
Потрясающий дар просчитывать ситуацию на много ходов вперед был следствием глубокого знания психологии всех столпов, ветвей и листьев власти. Совершая порою смелые и, на первый взгляд, рискованные поступки, А.И. был абсолютно уверен  в их окончательном благоприятном исходе.
          Шеф не признавал многочасовых планерок, коллегий и других способов убивания рабочего времени, к которым были привержены все номенклатурные совслужащие. В течение первого рабочего получаса он накапливал информацию о проблемах коммунального бытия на маленьких, специально нарезанных для этого, листиках, а за вторые полчаса умело раздавал эти листки исполнителям. Поскольку память  у Авдея была предельно ясной, никому и в голову  не могло прийти манкировать его поручениями. Худо-бедно, аппарат исправно работал, а ведомство наше привычно считалось образцовым в областном масштабе.
           В 10-00 Авдей уже был готов обсуждать вопросы вечернего (утреннего) клева, нарезания свежих березовых веников для бани или, на худой конец, событий быстротекущей  политической жизни.
           Авдей был принципиальным интернационалистом, но не настолько, чтобы признать абсолютное равенство сыновей  Богом избранного народа, работавших под его началом. Некоторые считали его антисемитом, но это был навет. У шефа не было абсолютного чувства юмора, но было абсолютное чувство меры, позволявшее ему успешно балансировать между Сциллой и Харибдой, не заваливаясь ни влево, ни вправо; слыть другом и защитником евреев, порой не перенося их на дух. Будем справедливы в том,. что и евреи друг друга не всегда жалуют, благо на это бывают основания…

                Стратегический продукт

          Итак, теперь, когда схематический портрет уважаемого мною и в чем-то даже любимого шефа начертан, можно приблизиться к теме повествования- поездке на вожделенную Кубу.
          Я уже говорил о выдающемся (если не сказать исключительном) качестве Авдея- умении просчитывать и предвидеть. В поездке на Кубу он, как выражаются шахматисты, создал композицию, изящную миниатюру, где один удачный ход решил судьбу партии.
          А дело было так. Пока дружный, сплоченный и т.д. коллектив управления денно и нощно был занят закупкой сувениров, подарков, дешевой косметики для предполагаемых креолок и метисок, шеф подобно Остапу Ибрагимовичу съездил в командировку в столицу нашей  родины Москву. Надо сказать, что круг знакомых в белокаменной у Авдея был обширнейший: в него входили высокие чины совмина и госплана, известные артисты, космонавты, телевизионные ведущие, дипломаты…В периодические поездки первого или второго лица области с «тормозком» за получением бюджетных ассигнований для региона Авдея брали как талисман, гарантирующий успешный исход вояжа.
Сами же эти вояжи длились неделями. Нынешняя поездка шефа была кратковременной и исключительно деловой, так как количество сувенирных наборов «Української горілки з перцєм” было строго ограниченным.
          Сразу же по приезду из Москвы по команде шефа был выполнен заказ государственной важности- две трехлитровые банки  украинской домашней колбасы, залитой смальцем.  До дня отъезда банки были размещены в управленческом холодильнике и за их сохранность головой отвечал начальник снабжения.
В поезде, везущем нас в Москву, хранение этого стратегического продукта было доверено мне. И здесь случился эпизод, поставивший на карту не только мое попадание на Кубу, но который при неблагоприятном исходе мог послужить причиной моих травм, а быть может и увечий.
           Почувствовав свободу и имея практически неисчерпаемый запас напитков, наша  туристическая группа с целью более тесного знакомства и укрепления дружеских связей, всю ночь и утро следующего дня «прогудела» в поезде, а под вечер с прилично мятыми физиономиями вывалила на перрон вокзала столицы.
Разобрав впопыхах котомки, порядком сдружившийся коллектив кое-как на перекладных добрался до Измайловского парка, где в тамошней гостинице нам предстояло пребывать до отлета на Кубу.
До этого я стал жертвой произвола Авдея Ивановича: он назначил меня старостой группы. Лучше бы ему этого не делать! За что же  Фруктова Савелия, ведь он ни в чем не виноват…
Размещение 25 единиц полупьяных туристов в Измайловском комплексе оказалось задачей не из легких и пока последний член группы нашел, наконец, пристанище в гостиничном номере,  первые двадцать, включая и заботливого шефа, уже  спали беспробудным сном. Очарованный винными парами и смертельно уставший, я рухнул на гостиничную кровать и моментально вырубился…
       ...В четыре часа  утра произошла первая в моей жизни связь с Космосом: мое тело в направлении от макушки  к пяткам пронзила молния- электромагнитный сигнал Высшего Существа. В простонародье это трактуется, как «душа ушла в пятки»…
Люди, которым в результате ранений или несчастных случаев, ампутировали ноги, долгое время жалуются на боли в несуществующих конечностях, Нечто подобное произошло со мною в эту ночь: волосы мои на миг возродясь из небытия  встали дыбом на уже забывшей об их существовании голове, вернув мне на мгновение ощущение ранней юности.
          Я с невыразимым ужасом вдруг вспомнил, что «ядерный чемоданчик», а точнее говоря, авоська с двумя банками стратегического продукта исчезла!
«Пьянь поганая!»- самое слабенькое выражение из тех, которыми я себя одарил в первые минуты шока. -«Здесь тебе и крышка…» Закрученный бытовыми неурядицами, я за чахлыми деревцами не увидел дремучего леса-последний раз мое сознание зафиксировало злосчастную авоську сиротливо лежащей в сторонке на привокзальной площади.
 Кое-как напялив на себя спортивный костюм, я ринулся на поиски «утерянной грамоты». Начал, понятное дело с номера, где разместился  Степа, парторг (была и такая должность) нашей группы. Накануне Степан, как и подобает лидеру, поддавал больше всех и сейчас крепко спал, обнимая натруженными руками фрезеровщика гостиничную подушку. Десятиминутная попытка разбудить его не дала результата и я отправился  Крестным ходом по всем комнатам, где почивали наши люди.
            К пяти часам утра все члены группы за исключением шефа, к  которому  я бы не зашел в это утро даже под страхом немедленной депортации домой, и Степана, чей богатырский сон никто не смог нарушить, собрались в номере, где жили Степан и Сергей Михайлович- старший в группе по возрасту. Все были не на шутку встревожены, ибо понимали, что в этих двух банках заключена тайна, от которой зависит быть или не быть нашему вояжу.
Три часа длился этот беспрецендентный военный совет, где рассматривались варианты выхода из ужасающей ситуации. Высказывалась масса мнений, но конструктивным было признано одно: разъехаться по московским рынкам в поисках дубликата, привезенного с Украины.
Острые дебаты проходили под аккомпанемент волнообразного похрапывания Степана, раздражавшего и без того наэлектризованную публику. Неоднократные попытки вовлечь Степу в обсуждение заканчивались безрезультатно: он с трудом поднимал голову, несколько секунд  непонимающе таращил глаза на присутствующих, затем ронял лицо на подушку и сопел пуще прежнего.
          Приближалось время подъема шефа. Жизнь заходила в тупик. Голоса звучали все громче, понемногу выкристаллизовался образ врага народа в моем лице. Накал страстей приближался к  своему апогею, когда Степан, о котором уже все забыли, вдруг поднял голову и уже с человеческим выражением  глаз некоторое время внимал многоголосому стону исстрадавшейся группы.
         -Боже, как все вы, крикуны, надоели мне. Да целы ваши банки, вот они у меня под кроватью.- произнес измученный нарзаном Степа.
 Пока длилась немая сцена по Гоголю, Степа  вновь разразился храпом, который уже никого не раздражал.
          Как выяснилось позднее, банки стоили тех переживаний, которые выпали на нашу долю, ибо составляли важнейшую часть гениального плана, обеспечившего наше триумфальное шествие по Кубе в течение двухнедельного путешествия.

                Всё гениальное просто.
.
Стало это ясным на второй день приезда. В первый же день все было достаточно скучно и тривиально. Поселили нас в гостинице «Камадоро», где обычно размещался туристический контингент из Союза. Избалованный респектабельными гостями из Москвы и Ленинграда, с Кавказа и Прибалтики, персонал туркомплекса отнесся к приезду группы из провинциального украинского городка более чем безразлично; я бы сказал с пренебрежением. Разместили нас кое-как, разбросав по всему отелю.
 Другое дело приехавшая вместе с нами  группа эстонцев! Их расселили компактно, в лучших гостиничных номерах, расписание посещений ресторана было оптимальным. Европа есть  Европа! Особо усердствовала вальяжная дама –наш гид из солнечной Одессы. Неприступная ко всем нашим просьбам и желаниям, она бисером рассыпалась перед белокурыми бестиями из Таллина.
         Длился этот шабаш безразличия и непочтения к нашей группе ровно один день. Ровно один день, до той самой минуты, когда Авдей Иванович с рекомендательным письмом от весьма сановного лица из МИДа (вот зачем понадобилась поездка в Москву!) и с двумя  банками стратегического продукта отправился на прием к Послу Союза ССР на Кубе.
            Для тех, кто недостаточно знаком с субординацией того времени, напомню что Посол СССР был вторым  после Фиделя лицом на острове! Принятый очень тепло (оказалось посол был из наших мест и обожал украинскую колбаску), шеф тем не менее скромно отказался от участия в застольях с высокими  чинами. (помните: чувство меры.)
 Поговорив некоторое время с занятым до предела государственными делами послом, Авдей в открытой московской машине с красным флажком родного отечества отбыл в сторону «Камадоро». Здесь шеф, слегка приоткрыв завесу своего плана, попросил водителя «Чайки» сделать пару кругов по периметру туристического комплекса.
          Нужно было видеть эту  картину!
Шеф, ростом за 190 см с медальным лицом Кальтенбруннера из сериала «Семнадцать мгновений весны», стоял, держась за поручень, на заднем сидении машины в позе  и  на месте, где до него стояли руководители соцстран, космонавты и прочие побывавшие на Кубе знаменитости. Посольский флажок бойко трепыхался на ветру, а лицо водителя было преисполнено суровым достоинством и важностью, приличествующими этому событию.
Весть о том, что на туристический комплекс приехал посол Союза моментально разошлась по всем уголкам «Камадоро». Все население гостиницы ринулось глянуть на высокого гостя. Увидев в посольской машине Головко, народ застыл в почтительных позах.
 Машина завершила свой демарш по территории комплекса, объехав ряды туристов и обслуживающего персонала, словно армейские колонны на военном параде. Отбывший утром в посольство простой руководитель группы туристов, сошел с порога правительственной «Чайки» интернациональным героем.
           «1+13»-такова была формула нашего пребывания на Кубе: один день беспросветного прозябания и тринадцать-вселенского кайфа, круглосуточного купания в лучах славы дорогого шефа, озарявших все пространство по пути нашего следования на острове.
            В тот же день в гостинице началось грандиозное переселение: из лучших номеров недовольно, но умеренно ворча, ретировались высокомерные прибалты, тут же нам были предоставлено самое удобное время для 2-х разовой трапезы; более того, в ресторане появился тапер, наигрывавший милые сердцу мелодии, повышавшие аппетит и усваиваемость пищи. Нашей группе был подан единственный  в  Cuba-Tour ультрасовременный автобус с кондиционерами, туалетом и баром. Попавшие по случаю в эту струю, а заодно и в наш автобус, эстонцы, отбросив свою фанаберию, с почтением поглядывали в сторону шефа.
Молва о некоем Головко катилась впереди скоростного автобуса. Его популярность на протяжении всего круиза была фантастической, а пребывание группы- радужным и счастливым. Сам же Авдей при этом оставался скромным, дистанциируясь от знаков внимания, которые старалась оказать ему администрация.
            Таков был Авдей Иванович во всем -тщательно просчитанные ходы и спокойный триумф после успешно завершенной  партии.

                Не судите...

       Почему я назвал главу трактатом о бывалом?  Всякое  бывало у нас с Авдеем Ивановичем Головко. Ему я обязан своей карьерой в совковый период, он мне давал примерные уроки умелого обращения с людьми, внушал уверенность в себе, являл собой образец непотопляемости в мертвой зыби застойного времени и в бурных волнах перестроечной жизни…
Всякое бывало у нас с Авдеем Ивановичем Головко. Он и отступился от меня, когда изменились обстоятельства и надо было сделать выбор... Век учись… Я благодарен ему за все, что бывало: за хорошее и плохое.
         «Призрачно все в этом мире бушующем» .
 И душа становится чистой лишь тогда, когда покидает бренное тело. А до этого- слаб человек и грешен. Вопрос в том, чтобы суметь посмотреть на себя со стороны и ужаснуться увиденному или, на худой  конец, грустно улыбнуться.
        Не судите да не судимы будете!