Предстоял не просто тяжёлый, а невыносимый день прощания со старшей сестрой.
Майя ночевала одна, родственники не успели приехать, друзьям сказала, чтобы не волновались. Если что-то будет нужно, даст знать, они и так помогали во всём. Утром не могла собраться ни с мыслями, ни с чувствами, всё было как в кошмаре. Просто ходила по квартире, трогала вещи, открывала ящики стола, кухонных шкафов. Зачем? Не понять. Слёзы не лились, а проступали, остановить бесконечную влагу не удавалось. Выпила успокоительное, захотела спать, начал бить озноб от страха, что уснёт. Ехать ещё рано, дома быть невозможно, идти некуда. Метания. Одиноко. Жутко. Не вынести. Вот так сходят с ума? Очень страшно. Нельзя. И никого рядом. Встряхнись, опомнись! Пришло такси. Надо ехать в театр. Там уже собирается народ. Фойе в траурном элегантном убранстве. Портрет сестры хорош: она будто вне возраста (никогда не скрывала его), выглядит молодой и весёлой, хотя уже за шестьдесят. Дрожь стала униматься, а вот голос у Майи неожиданно пропал. Она онемела от напряжения, не говорит и от этого чувствует себя совсем пропащей, беспомощной. Только бы не рыдать. Они актёры, могут изображать всё, что угодно, владеют эмоциями профессионально, не простят распущенности. Нельзя быть растрёпанной, рыдающей, опухшей. Надо соответствовать образу ушедшей сестры-актрисы, достойно её проводить. Господи, приди на помощь!
Прощание идёт так, как того хотела Вета. Как-то сказала в компании близких ей коллег: «Если вы ещё будете живы, а меня не станет, то в последний путь проводите меня под «Адажио» Томазо Альбинони. Под эту музыку я улетаю высоко. В тот день мне необходимо будет взлететь повыше, чем обычно».
Так и было. Без рыданий, просто все тихо плакали, даже когда произносили речи. Виолетту очень любили за доброе сердце, умение придти на помощь в самый трудный момент, за остроумие и лёгкий характер. Майю заботливо усадили. Поддерживали, обнимали, она всё время чувствовала, что её трогают, это расслабляло и делало ещё более уязвимой, не способной к сопротивлению: она в чьей-то власти, не сама по себе. Чувства переполняют, разум, казалось, ушёл. Руки, объятия, щёки, руки, поцелуи, пожатия, объятия, руки, щёки… Мокро, чёрно, страшно – нездешне как-то. И потом – в этот жуткий крематорий. Всё. Больше ни слова. Конец. И вспоминать не хочется, что было дальше. Всё ещё тяжелее и тяжелее. После всего подруги проводили и остались на два дня, меняли друг друга, как на дежурстве. А потом приехали, прилетели родственники и Веткина дочь из Канады. Они камерно, только родными, отмечали девять дней, вспоминали и печалились, что все теперь живут уж очень далеко от Москвы. Разлетелись, а она осталась.
Майя медленно спускалась по лестнице с шестого этажа, осознавая, что теперь она одна, а жизнь её тоже подходит к завершению, идёт на спуск, и нет никаких причин для радости, для оптимизма. Вниз, вниз, шаг за шагом, вниз… Этот спуск не имел конца. Сколько ещё спускаться… И никого, пусто.
Надо начать поиск нового маяка – об этом забывать нельзя: таков семейный, даже родовой, завет. Всегда должен быть виден свет впереди, необходим смысл в жизни, его терять недопустимо.
Сестра ушла во сне, мирно, с улыбкой. Она не готовилась к уходу из жизни, была уверена, что болезнь временная и она продолжит театральную жизнь. Смерть артиста иногда кажется очередным уходом со сцены в конце спектакля: сыграл, умер, занавес падает, встал, ушёл за кулисы, аплодисменты, занавес поднят – все на сцену, и жизнь продолжается. Казалось, что так будет. Но не на этот раз. Занавес опустился и больше не поднялся.
Виолетта Ветрова (для близких – Вета) – уже не молодая актриса – считала свою жизнь счастливой, полнокровной, удачной. В последние годы жила только театром, личная, довольно бурная, жизнь была в прошлом. Уже серьёзно заболев, Вета мужественно выносила физические недуги. Она с азартом репетировала роль пожилой актрисы. Выучила текст и оттачивала штрихи, много думала о героине, в чём-то до боли похожей на неё, а в чём-то раздражающе противоположной. Даже спорила с ней, во многом не соглашалась. Работа была интересной, такого удовольствия от роли Вета давно не испытывала. И вот он – конец жизни. Так некстати, не вовремя уйти, не завершив начатое и не получив заслуженных лавров за красивую роль! Некоторым могло показаться, что её конец был по-своему счастливым для артистки: в полёте, с надеждой и верой в успех.
И вот теперь дом стал пуст. Не повторяет Вета вслух разучиваемые роли, нет здесь же её слегка взбалмошных приятелей-артистов. Ушло наполнявшее эту квартиру оживление, обесточилась суть этого пространства. Нельзя так всё оставить, теперь только ей, Майе, под силу оживить его. А квартира была изумительной, семья её любила. В самом центре Москвы – в Старопименовском, 6. После разных жизненных перипетий (разводы, переезды) последние четыре года сёстры оказались опять вместе в родительской квартире. Как в детстве, только теперь не вчетвером, а вдвоём. В школе напротив дома они учились. Майя и Вета любили Москву и знали каждый переулок в её сердце. Это потом, выходя замуж, разъезжались в отдалённые районы. На самом деле не такие уж отдалённые, просто им так казалось после дома у Старого Пимена. Все другие районы за Садовым кольцом для них – не Москва, а окраины. Здесь жили и родители их матери Зои Николаевны. Кажется, все были здесь счастливы.
Их трёхкомнатная квартира была красивой: большая гостиная, родительская, детская, вот только кухня маленькая, а ванная и туалет были просторными и светлыми, с окнами и широкими подоконниками. Позже, когда глава семьи умер, родительская стала называться «артистической», потому что там всегда кто-то репетировал: то старшая сестра, то друзья, потом – мужья сестёр (артисты) перед репетицией заходили, благо театры рядом. Особенно любили большой балкон. Там устраивали камерные посиделки за бутылкой вина, бывало, и на флейте играли. Комнатка маленькая, угловая, опоясанная тяжёлым каменным балконом. Хоть и не обычна из-за своей прозрачности, чрезмерной застеклённости, но всеми любима, бывать там было радостно. Повзрослевшие сёстры обе по нескольку раз выходили замуж, а разводясь, возвращались в отчий дом и жили в этой комнате.
У членов семьи, как у всех, бывали печальные моменты в жизни, когда чувствовалась некая потерянность, грусть. В таких случаях Зоя Николаевна всегда говорила, что надо найти новый ориентир – маяк, указывающий верный путь. Это было семейным советом-талисманом, который нередко выводил заблудившихся из непростых ситуаций.
Последние годы Вета работала в «артистической». Что-то писала, читала, думала над ролями. Только через сорок дней после ухода сестры Майя решилась осмотреть её письменный стол и компьютер. К своему удивлению, в столе она нашла рукописные черновики детских сказок, и было очевидно, что эти тетради велись сестрой не один год. Оказывается, Вета писала для детей очень яркие сказки и хранила это в тайне, верно, мечтала о внуках, которых дочь так и не родила. Мельком пролистав несколько милых историй, Майя поняла, что это клад: талантливо написано, стоит немного поработать, подготовить к печати и отнести в издательство. Тут же мелькнула мысль: иллюстрации нужны! И кому же ими заняться, как не ей, проработавшей несколько лет художником в детском журнале?
В компьютере на виду хранился файл, имя которого сразу бросилось в глаза - «Завещание. Майе». Первое, что увидела в нём Майя, было указание сестры взять ключ от банковской ячейки в маминой палисандровой шкатулке. Далее – подробности о ячейке и инструкция: читать и распоряжаться может только Майя Ветрова. Что ждало завтра Майю? Детектив в такой мирной семье?! Ну, уж нет. Надо дождаться утра. А так не терпится! Даже страшно. И уж точно, не заснуть.
Утром поспешила на Тверскую в банк. В ячейке оказалась коробка с письмами. Французские марки и штемпели давних годов: начиная с 50-х и до рубежа 70-80-х. Там же – пояснительное письмо дочерям, написанное знакомым узким, летящим вверх, почерком их мамы. Боже! Читая письмо, Майя поняла, что Вета знала тайну и молчала…
Зоя Ветрова была балериной в Большом, когда на гастролях в Париже познакомилась с известным французским режиссёром (инициалы ФТ). Будем называть его Франсуа или, на французский манер, месье Франсуа. Роман нешуточный, в письмах растянулся на много лет. Видимо, муж по возвращении жены с гастролей заподозрил что-то, а возможно, узнал – здесь об этом – ни слова. Дочерям известно было: мама бросила хорошо складывавшуюся карьеру балерины и ушла из Большого. Позже она работала в театральном журнале. Кстати, и Майя пришла в этот журнал по окончании истфака МГУ (кафедра теории и истории искусства). Она оказалась одарённой натурой, после МГУ училась на заочном ещё и в художественном училище.
О своей любовной истории Зоя рассказала старшей дочери Вете, и теперь понятно, почему: Виолетта – наполовину француженка. Кстати, Вета и Майя несколько лет учили с домашним учителем французский и знали его прекрасно. В школе у них был английский. Теперь мамина франкомания становится Майе понятной. Например, настойчивость в домашнем обучении девочек именно французскому. Хотя это не было из ряда вон выходящим: сама Зоя в детстве также учила французский с домашним учителем – так было заведено в их семействе: помнили свои дворянские корни. Вспомнилось Майе и страстное мамино увлечение французским кино (кстати, переданное ею и дочерям), и неистребимое желание «всё бросить и рвануть в Париж». Это невыполнимое желание долго жило, до начала 80-х, вплоть до ухода из жизни месье Франсуа.
Майя читала все письма на французском и понимала, что в её руках настоящий роман. Если бы не тёплое и уважительное отношение к супругу, мама наверняка бы осталась с месье Франсуа, который тогда ещё был холост и настаивал на женитьбе. В письмах было несколько фотографий 50-х – влюблённые молодые люди в Париже, и одно фото, где они вместе уже в Москве на кинофестивале в 70-е годы: она красива, он не красив, но с присущим французам шармом. Встречались, конечно же, тайно, чтобы никто не узнал о связи русской с иностранцем. Возможно, тогда в Москве была их последняя встреча. Грустно. Чтение захватывало душу. Майя не могла припомнить, чтобы так увлечённо читала что-то ещё. К тому же, по большей части написанное было как кино: так явственно видимое, что казалось, она была сама свидетелем многих моментов. Талантливые люди писали. Зоя ещё в школьные годы поражала учителей-словесников своими литературными способностями. Все жалели, что её выбор пал на балет, с их точки зрения, искусство не для умеющих думать. Сценаристу и режиссёру Франсуа, как говорят, сам Бог велел виртуозно выражать свои мысли – настоящий мастер. Фильмы этого режиссёра Майя, конечно же, смотрела и восторгалась, как и все без преувеличения её современники. Сейчас вспоминала их с особым чувством: надо посмотреть ещё после чтения писем.
Кстати, нашумевший фильм «Ночь» отражает некоторые эпизоды романа Зои и Франсуа. Первая нечаянная их встреча в отеле, когда русский балет заполнил все номера, и режиссёру не дают номер. Увидев у стойки консьержа русскую красавицу-балерину, режиссёр теряет голову, забывает об инциденте и просит её о свидании. Она не согласна на свидание, но приглашает Франсуа на репетицию и на само представление. Так всё было и в действительности. Их диалог накануне её отъезда в Россию Франсуа включил в фильм «Ночь».
-Ты понимаешь, что с нами?
- Да, мы полюбили.
- Когда ты это поняла?
- Сразу, на первом свидании, когда остановились в отеле и решили пройтись по набережной.
- Я готов уехать с тобой тайно.
- Так давай это сделаем сейчас, как воры, под покровом ночи.
- Ты готова бросить всё и всех, включая мужа?
- Не надо об этом сейчас.
Их прогулка до утра по ночному Парижу тоже нашла своё отражение в будущем фильме режиссёра. Предложение выйти замуж (эпизод с воображаемым букетом), да и прочие следы их свиданий можно найти и в других картинах мастера. На самом же деле, их настоящая близость коротка, по сути, последующие, долгие отношения были эпистолярными – может, в этом их загадка и невероятная притягательность.
Зою Ветрову порадовало то, что у Франсуа тоже возникали свои маяки. Они также были спасительными в трудные периоды его жизни. В отрочестве появился новый ориентир – море. Мастер в течение всей жизни обращался именно к морю для возрождения творческой активности. Образ моря его вдохновлял на новое, оживлял, восстанавливал силы, давал приток свежим мыслям. Тему спасительных ориентиров влюблённые обсуждали и находили в этом общее. Кстати, свой первый маяк Франсуа упомянул в одном из ранних биографических фильмов посвящённым его детским годам: мальчик на многое решился, преодолел серьёзные трудности, чтобы увидеть настоящее море.
Неожиданно у влюблённых появилась ещё одна общая тема: любовь к России. Возможно Франсуа так тянулся ко всему русскому потому, что у него в роду прослеживались русские корни, упоминался писатель НовикОв, живший при императрице Екатерине. Режиссёр предложил своей пассии разузнать больше о Новикове и написать ему. Зоя едва припомнила эту фамилию по каким-то старым лоскуткам бабушкиных разговоров о корнях рода. К тому же, среди фотографий, во множестве висевших на стене у бабушки, кажется, был маленький портрет этого литератора. Вера Сергеевна, перечисляя фотографии родственников, упомянула эту фамилию с непривычным ударением на О, видимо, это и осталось в памяти. Девушка заинтересовалась темой русских (возможно и общих) корней и пообещала возлюбленному провести со своей стороны некое расследование. А вдруг они с французом окажутся и впрямь родственниками, пусть и очень-очень дальними?
Всё разрешилось просто, буквально как в кино. Вернувшись с гастролей, Зоя спросила Веру Сергеевну о Новикове. Действительно, он приходился семье каким-то древним предком. Сильно уменьшенная и несколько выцветшая копия его портрета переходила из поколения в поколение и была столь привычной, висящей среди множества фотографий, что не вызывала у членов семьи вопросов. Только теперь Зоя узнала, что портрет был написан самим Левицким, что пращур был не только известным литератором и просветителем, но и масоном. Ходили легенды, как он помогал крестьянам всех окрестных сёл и спасал их от голодной смерти. Новиков по инициативе Екатерины Второй сидел в заточении. Вера Сергеевна, оказывается, много знала из истории их рода – было чем гордиться. Зое захотелось посетить Авдотьино, Подмосковное имение Новиковых, где тот и был похоронен. Но всё потом, потом…Так значит, у них с Франсуа общий дальний предок! Она сразу написала ему об открытии, как и обещала.
В ответ пришло письмо-исповедь. Франсуа писал, что был внебрачным ребёнком. Молодая мама сразу отдала новорожденного кормилице. Мальчика воспитывала в основном бабушка, поскольку его мать Мадлен была сильно занята журналистской работой, частыми командировками. Она вскоре удачно вышла замуж, новый папа был даже симпатичен Франсуа. Но мальчик не терял надежды найти своего настоящего отца, о котором рассказала ему бабушка. Это Андрэ. Он уехал из Франции, кажется, в Америку после разрыва на почве ревности со своей возлюбленной Мадлен. Бабушке он очень нравился необычайной добротой, деликатностью и своими манерами, которые особо ценили пожилые люди. Она даже была дружна с Андрэ, и тот многое ей рассказывал о своей семье, о себе. В частности, и то, что он был потомком русского литератора Новикова. Отзывы самой Мадлен об отце Франсуа были односложны: талантлив (поэт), умён, безмерно ревнив. Не стоит им интересоваться, тем более, что его нет в стране. Да-да, русские корни – это очень интригует, особенно связь семейства с царицей. Но забудь, мой мальчик, об этом. У тебя своя жизнь, на ней сосредоточься. Так и рос с маленькой тайной своего рождения и мечтой найти какое-то русское родство. Их встреча с Зоей, словно сказочный эпизод в его жизни. Сцена. Балет. Она танцует в «Золушке». Франсуа писал Зое, что он уверен в продолжении начавшейся сказки. Тогда он ещё не знал, что родится Виолетта.
Зоя была растрогана письмом и вместе с тем расстроена. Она уже чувствовала себя плохо, это явные признаки беременности, кроме того, была очень угнетена всем случившимся, она чувствовала свою вину перед мужем – глубоко уважаемым, родным, великодушным человеком. Она не находила для себя никакого оправдания, в душе творилось что-то невообразимое. Новость о родстве, пусть далёком, тревожила её: а как же ребёнок? Не повлияют ли эти узы на его здоровье? Писать об этом возлюбленному ей не хотелось, она просто ответила, что рада ещё более тесной связи, что Франсуа необходимо приехать на родину его предка, увидеть Петербург, Москву, Авдотьино – места, где тот жил и умер. И на этом переписка с её стороны прервалась, несмотря на влюблённость и желание продолжить общение. Она довольно долго не отвечала на последовавшие горячие письма Франсуа: всё стремительно и бесповоротно менялось в её пост-Парижский период, приходилось на многое взглянуть иначе…
Когда же Зоя всё рассказала Вете? Думается, уже после смерти своего супруга. Значит, они секретничали, сохраняя их общую тайну и оставляя Майю в неведении. И правильно делали. Теперь найденным кладом следует распорядиться деликатно, с осторожностью.
Спасибо Зое, что оставила свою романтическую историю дочерям. И спасибо, что не рассказывала раньше. У них была дружная семья, опасно было подвергать её таким серьёзным испытаниям. Дочери очень нежно любили своего отца, а жена – мужа. Должно быть, супругу пришлось выстрадать в период пылкого увлечения молодой жены, учитывая её страстную натуру.
Викентий Петрович – потомственный врач, практик и теоретик. Намного старше своей обожаемой жены, влюблённый в неё до конца своей жизни. Человек высокой чести, истинно благородный. Образован, достиг многого в медицине и был уважаем в научной среде. Настоящий учёный-интеллигент. С тончайшим чувством юмора. Никаких недостатков, пожалуй, не имел. Ну, может быть, рассеянность была его проблемой. С этим изъяном связано множество смешных историй. Одна из них очень зрима, даже по-своему кинематографична. Как-то, задержался на работе в больнице, забыл, куда повесил пальто (чаще его оставлял в ординаторской, но иногда и в гардеробе). В гардеробе висело одно, он его и надел. По обыкновению, продолжая сосредоточенно думать о медицинском вопросе, шёл, широко шагая, не замечая изумления и улыбок прохожих. Лишь одна приятельница остановила его и обратила его внимание, что он надел женское зелёное пальто с большим отложным воротником и крупным бантом сзади на талии. Он в страшном смущении пустился бегом в больницу искать своё. Можно подумать по этому эпизоду, что доктор напоминал образ рассеянного симпатичного учёного из отечественных фильмов пятидесятых годов. Вовсе нет! – хотелось бы возразить. Но в последние годы его жизни, пожалуй, вполне уместно такое сходство. В этом немолодом увлечённом работой докторе было бесконечное обаяние. Милый, добрый и талантливейший человек! Тут же вспомнились воскресные дни (примерно раз в месяц), когда к доктору приезжали его коллеги-медики. Все собирались с утра дома у Викентия Петровича и обсуждали профессиональные вопросы весь день до позднего вечера. Такие встречи назывались симпозиумами. На удивлённый вопрос дочерей, почему симпозиум, отец смеялся и говорил: «Наши обсуждения - это же пир духа, к тому же мама печёт славные пироги – значит, и настоящее пиршество, что по-гречески симпозиум». Сёстры знали: вести себя надо тише воды, ниже травы, словно их не было дома. Их мама же накрывала завтрак, обед, ужин, в перерывах готовила чай. Результатом таких симпозиумов нередко было издание статей, случилось как-то и открытие. Средь тишины раздались громкие аплодисменты и ликующий крик доктора из гостиной: «Зоя, мы сделали открытие! Неси коньяк».
Майя улыбалась, вспоминая семью. Сколько же им было дано с сестрой! Помнится, все приятели завидовали их семейным отношениям, особой лёгкой и умной атмосфере их дома. Когда у Ветровых молодёжь устраивала вечеринки, друзья обычно просили, чтобы родители не уходили из дома, настолько их любили. И всё же старшие предпочитали оставлять молодёжь без присмотра, тактично и надолго удалялись.
Майе вспомнился семейный завет всегда чётко видеть цель впереди. А вдруг обнаружатся какие-то воспоминания или письма давно ушедших родных? Может, Майя найдёт исторические свидетельства жизни Новиковых и сможет по-новому посмотреть на жизнь рода? Она же его часть.
А пока надо бы продумать, как подать, как оформить созданное одарёнными личностями эпистолярное наследие, к тому же напитанное большой взаимной любовью – а этот почерк любви уникальный и особенно ценный. И вся история в письмах реальная, не вымышленная, искренняя, то есть настоящая редкость. Скорее всего, придётся изменить имена. Но бесценное сокровище непременно должно предстать перед публикой. Оба автора были артистичны, одухотворены, любили блистать на людях и всегда быть в творческом процессе. Над всем этим Майя ещё поразмыслит. Как интересно получилось: сначала наметился русский след в роду месье Франсуа, а потом французский след в семействе Ветровых не просто наметился, а стал настолько очевидным, что многое поменял в их жизни. Похоже, ветви новиковского рода создали причудливый живой узор.
Некоторые эпизоды короткой встречи балерины и режиссёра вошли в фильмы Франсуа. Очевидно он с теплом множество раз переживал все детали их трогательного романа. И сколько этих эпизодов, мы не узнаем, лишь некоторые письма немного приоткрывают завесу.
«Только две недели назад мы с коллегами закончили сценарий и вернулись домой из пригорода Парижа. Завтра уже приступаем к съемкам фильма с не очень симпатичным мне героем. Рабочее название «Жюль обожает всех женщин». Пока писал, веселился, придумывая характер этого обожателя. Вспоминал тебя и каждую его возлюбленную старался наделить хотя бы одной чертой, позаимствовав её у тебя. Нет, не могут они тягаться с тобой. А сложить все присущие тебе дары в один образ просто невозможно. Это значило бы сделать фильм об идеальной женщине – о тебе. Но не это сейчас наша задача».
В следующий раз, уже после кинофестиваля в Берлине, Франсуа упоминает о том же фильме: «Не знаю, расстраиваться мне или радоваться. Мой фильм на Берлинском фестивале был номинирован на высшую премию. Но русская картина меня и моих товарищей легко обыграла. Локтём оттолкнула и прошла вперёд, как и подобает вашим гражданам, не смутившись, просто уверенно так прошла и заняла первое место. А мы по-французски уступили дорогу даме (русскому режиссёру), оставшись на втором плане. Вы победили! Скажу, не кривя душой: русский фильм очень сильный, поднята глубочайшая тема силы духа, мужества и прекрасно решена. Мой – детская игрушка, и сравнивать не берусь. Так что радуйся, выпей вина, я присоединюсь, хоть и на расстоянии».
В его последних письмах – предчувствие близкого конца. Грустно. Нередко уважительно, с теплом, упоминается семья Зои: «Зоя – жизнь моя! Как хорошо тебя назвали родители: жизнью. Будто предвидели, что ты будешь значить для меня. Уже много-много лет прошло после первого свидания, а ты по-прежнему играешь главную роль в моём существовании. И пусть другие женщины временно занимают свободное место рядом со мной – это как в театре на спектакле. На следующем представлении будет иная соседка. Но истинная любовь находится в моём сердце, это место навсегда занято тобой, другим вход воспрещён. Не знаю, сколько мне отпущено прожить, но хочу, чтобы ты и Виолетта всегда чувствовали мою любовь, оберегающую вас. В нашем случае расстояний не существует. Спасибо, что открыла нашу тайну дочери. Виолетта актриса с тонкой душой, она поймёт. Я давно осознал, как много значил для тебя и дочерей Викентий и не желал вам разрыва, разрушения семьи. По всему очевидно, это благородный человек и горячо вас любящий. Но как же тяжело быть вдали от тебя. Я задумал сценарий о нашей необычной любви, не уверен, что успею воплотить идею в жизнь. Сценарий не прост, буду думать о нём, делиться этим ни с кем пока не желаю. Верь: я всегда с тобой». Интересно, а если на самом деле существует данный сценарий, вероятно когда-то его будут снимать. Как бы это выяснить?
Майя была погружена в непростую работу, она в буквальном смысле касалась истории любви своей матери Зои Ветровой. Потаённое выходило на свет и окрашивало жизнь семьи в иные, ранее не видимые им с сестрой, краски. Это волновало и давало силы Майе иначе осмыслить вдруг так ярко освещённую, не известную ей часть жизни близкого человека.
В начале романа, что видно из писем разных лет, Зою и Франсуа объединяла страстная влюблённость, потом более спокойная любовь, нежность и общность интересов. Работая в журнале, Зоя писала об актёрах, режиссёрах, о театре. Франсуа щедро делился с ней мыслями, дарил иногда нестандартные идеи. И конечно же, оба с интересом находили относящиеся к их древнему роду исторические факты. Зоя часто работала в театральной библиотеке и посылала любопытные выписки из журналов, издававшихся Новиковым в XVIII веке. В ряде писем Франсуа очень интересно рассказывал Зое о масонах – такой информации в те годы в России не было. Отношения, судя по переписке, были на редкость утончёнными, глубокими. А расстояние помогало ощущению верности с обеих сторон, несмотря на их браки.
И сейчас Майя под сильным впечатлением этого романа сама стала писать письмо маме, той стороне личности мамы, которую она оказывается, не знала. Пусть мама умерла, но это письмо должно было протянуть нить от одной души к другой, показать всю глубину чувств дочери к своим самым любимым родным людям и к тому не известному ей доселе месье Франсуа, по воле судьбы тоже представителю их рода. Ей необходимо выразить своё понимание и сочувствие каждому герою этого романа.
Бесспорно, получалась увлекательная книга, но главное для Майи было в том, что она открывала и своё сердце, находила свежие чувства, рождались новые мысли. Чтобы избежать точного портретного сходства и сделать героев почти не узнаваемыми (лишь кто-то знавший обоих мог догадаться), Майя сделала карандашные романтические рисунки – так издание получится теплее.
Смерть сестры стала причиной нового этапа в жизни Майи – этапа, не только спасающего её от депрессии, но дарящего ей душевное обновление. Вета была мудрой, всё предвидела и заранее продумала. Она знала, чем отвлечь свою младшую от безысходности, от беспросветной печали и одиночества – надо ярко засиять в ночи. Именно так всё и вышло. Маяки бывают одиночными и парными. Здесь, похоже, появился парный: чтобы идти нужным курсом, следует видеть одновременно оба маяка.
Майя взбегала по редакционной лестнице вверх, быстрее, быстрее, улыбалась встречным, спешила в новую главу своей жизни, где она давала возможность жить тем, ушедшим, кто и не предполагал, что их переписка – сокровище.
Пара маяков перемигиваются, соглашаясь: выбран верный курс, идея осуществится.
***
Болгария. Май 2017г.