Калиныч
Калиныч был пьян, а когда Калиныч напивался, он пел матерные частушки. Впрочем, пением это можно было назвать с большим скрипом, он просто бубнил себе что-то под нос, выразительно подчёркивая каждое неприличное слово. С каждым куплетом этих матерных частушек из груди его уходила смертельная тоска, рвавшая душу, тоска, появившаяся в последний год, год страшный, год, когда Калиныч овдовел. Жена, с которой он прожил более тридцати пяти лет, угасла, как свеча, страшная болезнь рак сожрала её за восемь месяцев. Калиныч налил очередной стакан, выпил, не закусывая, и забубнил:
По реке плывёт топор
Из села Кукуево
Ну и пусть себе плывёт
Железяка х.….
В такие горькие минуты, разбавленные водкой и матерными частушками, Калиныч вспоминал всю свою жизнь. А жизнь его прошла в поселке под названием Емельяново, и сколько себя помнил Калиныч - он жил в этом поселке. Посёлок Емельяново был в Сибири, и родители Калиныча оказались здесь не случайно. Уже после войны отец Калиныча в чём-то провинился перед новой властью, и Хрущёв, сменивший Сталина, отправил полуграмотного партийного функционера, каковым был отец Калиныча в Сибирь для исправления.
Как поехал я в Сибирь
С чемоданом кожаным
А вернулся я оттуда
С х.... отмороженным
Отец не роптал, считал, что партия разберётся, если решила, что он должен жить здесь, так тому и быть. Был отец Калиныча без образования, но рукастый, любую работу мог исполнять, хоть слесарить, хоть плотничать, и эти же навыки привил сыну. А ещё имя у отца было необычное, Калин, что означало "Красная Aрмия Ленинского Интернационала", и, хотя отчество было самое обыкновенное, Иваныч, обладатель имени Калин считался человеком оригинальным и как бы из ряда вон выходящим. Поскольку в колхозе партийных было мало, всего человек пять или шесть, Калина в скором времени назначили парторгом, и сам секретарь районного комитета партии приезжал агитировать за его кандидатуру. Тогда Калин и развернул свою горячую деятельность, как поднаторевший в агитации и пропаганде. Каждое его утро начиналось с того, что он носился по колхозу и призывал трудовые коллективы колхозников к выполнению и перевыполнению взятых на себя обязательств и планов. Мать Калиныча трудилась на ферме, а сам Серёга был предоставлен себе, и после школы целыми днями шатался с друзьями по заброшенным колхозным пустошам или подглядывал за работницами Емельяновской птицефабрики, когда те шли мыться в душе. Пару раз участковый Золотарёв ловил Серёгу за этим занятием и приводил к отцу, тогда отец доставал из шкафа свой солдатский ремень и отхаживал Серёгу по полной программе, так, что на некоторое время отбивал охоту подсматривать за голыми бабами. Была у Серёги одна страсть, любовь ко всяким железякам. Любил он что-то точить, варить и пилить и часто ошивался у ремонтных мастерских, а Михалыч, самый главный в этом хозяйстве, иначе Серёгу не называл, как "мой добровольный помощник". Серёга учился у него всем премудростям слесарного и токарного дела, так что к окончанию школы был готовым специалистом и мог спокойно зарабатывать свой кусок хлеба в ремонтно-механических мастерских.
На шестнадцатом году
Я нарвался на п…….
Тыкал, тыкал изнемог
Оказалось, что в пупок
Калиныч бубнил-бормотал, по лицу скатывалась тяжёлая горько-солёная слеза. Потом была армия, головастого и рукастого новобранца сразу заприметили и отправили в автопарк, где Серёга большую часть службы проводил под машинами, что-то вкручивая и подтягивая, сваривая и скрепляя. Машины заводились, бегали по непролазной грязи сибирских дорог, снова ломались и опять попадали в руки к Серёге, а когда не ломались и у Серёги наступали часы затишья, ему давали увольнительную в город, и вот там он однажды и встретил свою Глафиру. Глафира была девушкой образованной, закончила педагогическое училище и ходила в городскую филармонию, слушать классическую музыку. А ещё у неё был провожатый, интеллигент в очках, так что Серёга к ней подкатиться ну никак не мог.
Отдалась интеллигенту
Прямо на завалинке
Девки, пенис-это х…
Только очень маленький
И вот однажды. Глафиру, как обычно, провожал её тощий очкарик, к ним подкатила компания подвыпивших парней, ну и давай приставать к Глафире, так вместо чтобы защитить девчонку, эта мышь в очках возьми да сбеги, хорошо, их сопровождающим был Серёга, который, тоже как всегда, тащился за ними шагов на сто сзади. Увидев такое, подлетел к обидчикам, под его мощными ударами трое сразу оказались на земле, а четвёртый удрал. Вот тогда всё и произошло. Глафира сама взяла Серёгу под руку и попросила его проводить её домой. Калиныч стал постоянным провожатым Глафиры, и теперь каждый раз старался встретить её после работы.
По деревне шёл Иван
Был мороз трескучий
У Ивана х… стоял
Так на всякий случай.
Так и ходили они, крепко взявшись за руки, до тех пор, пока не пришла Сергею демобилизация, и, как ни уговаривали его остаться на сверхсрочную, и зарплату обещали, и квартиру, он твердо решил ехать к себе, домой, а ещё решил увезти с собой Глашу. Вот тут и началось. Родители Глашины наотрез отказались отпускать дочь. Cколько он их убеждал, что ей там будет хорошо, будущая тёща ни в какую. Oтец Глаши, тот с большим понятием, постепенно смирился с отъездом дочери, а мать до дня отъезда всё бухтела, Серёга, мол, не пара её Глафирочки, мужлан необразованный. Зато Глафира, та сразу выдала родителям, мол, нитка всегда за иголкой, и куда Серёженька, туда и она, а иначе и быть не может, потому как он, Сергей Калинович, хозяин и в семье голова, и ежели он так решил, так тому и быть.
Мимо тёщиного дома
Я без шутки не хожу
То ей серп в окно просуну,
То ей молот покажу.
Короче, уехали они с Глафирой, а емельяновские им и дом поставили, и свадьбу сыграли. Работу оба сразу нашли, Серёга на место Михалыча, тот на пенсию собрался, а уж Глафира в школу к детишкам. И зажили они счастливо, друг в друге души не чая. Полгода живут, год живут, два, а только Глаша-то всё пустая, не беременеет, и Калиныч загрустил. Да и то сказать, молодые, здоровые, а детишек нет. И ведь живут-то не в городе, а в посёлке, стал быть слухи не хорошие, сплетни разные, у емельяновских- то баб языки длиннючие да злющие. Как-то Серёга не выдержал, поехали, мол, в город, проверимся.
Глафира, понятное дело, согласилась. Поехали, проверились там через анализы всякие, а врач плечами жмёт и лепечет, мол, ничего не понимаю, и ты мол мужик что надо, и баба твоя в полном порядке, и рожать вам детей - не перерожать, а в чём причина - не могу знать, это только профессор московский сказать может.
Мой милёнок ненормальный
Предложил мне секс оральный
Забрались под одеяло
Он орал, и я орала
Делать нечего, поехали в Москву. Нашли этого профессора, и он почти месяц держал их у себя в клинике, поиздержались вконец. И выдал профессор этот им результат, дескать, несовместимость у них на каком-то генетическом уровне, бывает такое раз на сто миллионов, мол, дескать, Глафира может иметь детей с любым другим мужчиной, и Серёга с любой другой женщиной. Вот тебе и результат, мол, дескать, вам только налево ходить осталось. Молчит Серёга, и Глафира молчит. Да и что сказать, когда сам профессор медицины их на путь изменщицкий подбивает. A профессор продолжает: "Есть выход сделать искусственное оплодотворение, но будет это стоить – ", и называет цифру, у Серёги аж ноги подкосились. А тот, мол деньги вперёд, и гарантий, дескать, дать не могу, вы подумайте, может и сговоримся. Искусственное-то оно искусственное, а только донором Серёга быть не может, то есть будет его Глаша чужое дитё вынашивать. Вот тут и думай, денег отвали да чужое дитё своим считай, а Серёге как же быть?
Жил в деревне старый дед
Делал сам себе минет
Возле каждого куста
Сам себя имел в уста.
Стали они думать, что же делать, а и то, думай - не думай, но вместе им быть, потому как ни Серёга, ни Глаша друг без друга и представить себя не могли. И стали жить дальше, несмотря на все пересуды и злосплетничество емельяновских баб.
Говорят, что мой Серёжка
Рас…яй и обалдуй
А у него, зато гармошка
И всегда стоячий х….
И порешили, что поживут вдвоём, а дети - дети появятся, бог даст, чего ему хорошим людям не помочь. И действительно послал им бог дитя, двоюродного племянника Калиныча. Матку ентого мальца посадили, проворовалась курва, а батьку он и не знал. Пацан сам пришёл к Калинычу. Так, мол, и так, матка в сельпо работала, в магазине деньги тырила, ну, и прихватили её на горячем, теперь он сирота и ему либо в детский дом, либо к Калинычу под опекунство. Так появился в их доме Минька (Михаил стало быть), парнишка хороший, головастый. И учится хорошо, и по дому помощник, и Глаша на него не нарадуется, да и он к ней со всем своим почтением, разве что мамкой не кличет, а уж как Калиныча уважает и любит, да и то сказать, мужской ласки с детства не видел.
Так и зажили втроём в любви да согласии, только однажды, Минька тогда в шестом или в седьмом классе учился, мать его наведалась. Морда вся спитая да опухшая, "примой" всё дымила. Приехала стерва, дескать, жить негде, пустите да за сына благодарность примите, - а утром исчезла и об сыне не вспомнила, только деньги из комода украла, а денег ровно на месяц, Калиныч зарплату получил, а на зарплату Глафиры Миньке обувку справили, да куртку модную купили. Ну естественно, пацану ничего не сказали, сказали, мол, матка должна устроиться да где-то обжиться, мол, тогда и тебя заберёт. Да только видят, в глазах у парнишки слёзы стоят, а потом прижался он к Калинычу, да как завоет: "Тётя Глаша, дядя Серёжа, не отдавайте вы меня ей, пожалуйста, я для вас всё делать буду, только позвольте у вас остаться, я ведь ей совсем не нужен, у неё каждый раз новый хахаль, им бы только водку вместе жрать, да драться, a ежели я вам в тягость, так я в детский дом пойду, а к ней не вернусь."
Ну и что ты после этого скажешь, Минька ревёт, Глафира рыдает, да и сам Калиныч слезу смахивает.
Короче, так и остался Минька у Калиныча, и школу закончил, и в институт поступил, а институт не простой, медицинский, профессия благородная - людей лечить. Oдно плохо, уезжать надо в город, а парень к Калинычу и Глаше прикипел, тяжко расставаться, да делать нечего. Ну, собрали паренька, да в путь дорогу и отправили. Знает Калиныч, как тяжко и голодно одному да в общаге, стал Мишке из своих скромных доходов каждый месяц скромную сумму высылать. A парень пишет: "Ты, дядя, денег не шли, я сам подрабатываю и в деньгах не нуждаюсь, а учусь хорошо и, главное, занялся проблемами, от которых ты и тётя Глаша пострадали, и наукой этой мой профессор занимается". И называет фамилию того профессора, у которого они с Глафирой были. Ну что сказать, золото парень. Радуется Калиныч, и у Глаши глаза блестят, а уж Мишка, как только каникулы или другой какой отпуск - к дяде на побывку, тощий и очёчки стал носить, видать, всё книги научные изучает. Ну, откормят его, а он снова в институт свой, и так пять лет. А в конце, когда диплом получил, приехал грустный такой, денег привёз, что ему Калиныч присылал, он их, шельма, собирал, ни копейки не потратил, и говорит: "Вы меня простите, только не могу я тут в Емельяново остаться, мне клиника нужна, чтобы наукой заниматься, а у вас один медпункт. Я, как только в Москве обживусь, вас к себе заберу, и будем мы вместе. Ну, погрустили, однако же нельзя парню биографию в угоду себе портить, так и отпустили.
Хорошо едрена мать
Всё про всё на свете знать
Плохо в этом лишь одно
Жить хреново всё равно.
Уехал Михаил - и носа не кажет, занятой очень, потом фотографии прислал, где на дочке профессора женился, а дядьку с тёткой и не позвал на свадьбу, видать, в трудах праведных забыл. Тогда Калиныч и запил, пил, почитай, неделю, горько ему было, ой как горько…
Что за водку делать стали
Вкусом словно керосин
Где же ты товарищ Сталин
Всемогущий наш грузин
Калиныч опрокинул в стакан остатки водки и залпом осушил его. А горько было потому, что Мишка постеснялся плохо образованного дядьку на свадьбу звать, да бог с ним, а вот Глафиру за что обидел, ведь она ему, паразиту, за место мамки его распутной была. Ух и осерчал тогда Калиныч на приёмыша, "знать его не хочу, и чтоб носу своего поганого сюда не кажел". Так разбуянился, что самому плохо стало.
Раньше были времена
А теперь мгновения
Раньше х.. стоял столбом
А теперь давление
Калиныч мужик жесткий, раз сказал нет, так тому и быть. Мишка, подлец, боится дядьку, носу не кажет и вину свою чувствует, да только не всё так просто, как думал Калиныч, было на самом деле. Тут такая история с географией завернулась, что разберись во всём Калиныч, глядишь, и не осудил бы приёмыша. А вот Глаша, бабья душа, та сразу смекнула, что Михаил не спроста дядьку на свадьбу не позвал, что-то скрывает, а сознаться не может. Ну и написала Михаилу тайком, что бы Серёга не знал, так мол и так, осерчал на тебя дядька твой и слышать о тебе не хочет, а только знаю я, что ты не виноват. Михаил ей, конечно, ответил и описал всю его несчастную жизнь. Оказывается, этот профессор дочку свою, оторву известную, сам к Мишке в постель отправил, а та уже была беременная, да только от кого неизвестно. Михаил, как порядочный человек, после того как с ентой шалавой переспал, вынужден был жениться, а только толку-то что, она и родила, а всё по дискотекам шарится, а Мишка чужого ребёнка нянчит. Только дочку он любит, и без него ей худо будет при такой матери, а это он прекрасно на себе знает. Кабы не встретил дядю Сергея и её, тётю Глашу, то чего бы из него вышло? Глаша, конечно, тихонько поплакала, сунулась было Калинычу рассказать, как Михаила одурачили, а только Серёга так на неё глянул при одном имени племянника, что враз охоту отбил чем-то делиться.
Хулиган я хулиган
Хулиган безвременный
А на селе мужик живёт
От меня беременный.
Так и жила с этой тайной Глаша, и уж когда умирала, просила Калиныча помириться с Михаилом, мол, что парень не виноват, и так судьба распорядилась, что не мог он, ну никак не мог на ту свадьбу, будь она не ладна, их позвать. Да только Калиныч упёрся, ровно осёл: "Не прощу, его изменщика поганого, всю жизнь на него положили, а он родни чурается". Так и ушла болезная, не примирив племянника с мужем и с чувством вины перед обоими. И уж когда схоронил Глафиру, узнал от сельчан, что приезжал Мишка вместе с дочкой и долго стоял у могилы, утирая слёзы, а дочка всё просила: "Не плачь, папочка, ну пожалуйста, не плачь". Так и живёт теперь Калиныч вдовцом да бобылём. И что в жизни осталось, только память о ней. Xотел было руки на себя наложить, уж и верёвку приготовил, да только грех это, а Калиныч, хоть атеист, всегда поступал по-божески, в церькву не ходил, но и не грешил, жил по правде, а что Мишку не простил, так в том не его вина.
Водка кончилась и запас частушек на сегодня тоже, необильные и нечаянные слёзы обсохли на щеках, когда в дверь кто-то постучал. По-стариковски кряхтя, Калиныч пошёл открывать, на пороге стоял Мишка, и дочурка его пуговка. "Гони - не гони, дядька, а я за тобой, и хоть убей, без тебя не уеду, потому как ты, да вот дочка, это и есть моя семья, и никого ближе вас у меня не осталось, а тётю Глашу я любил больше всех и помнить её буду всегда". А девчушка взяла Калиныча за руку и шепчет ему: "Ты, дедуля, на папку не сердись, он тебя и бабушку очень любит, а бабушка наша ангелом стала и теперь смотрит на нас с неба и радуется, что вы помирились". Калиныч, как услыхал это, схватил внучку на руки и заплакал, целует девчонку, руки трясутся и видит, Мишка тоже глаза трёт.
В.А. Гайсинский
Хайфа
10.3.2017