88. Вслед Баркову
1 июня 2003г.
Энск
Madam,
Я столько времени не писал писем, что позабыл, как это делается. Впрочем, я вообще ничего не писал.
Я по-прежнему в газете и все те же проблемы. Газету делаю, но получаю пятую часть прежней зарплаты. Уход-приход, а толку нет. Все это уже просто скушно. Энск – чрезвычайно скучный городок с претензией на столичность. Будто бы все городское, но города нет. Людей мало.
С какой-то стороны это даже хорошо. Живешь себе анахоретом на отшибе. Гости к тебе не ходят, сам ходишь только на работу. Красота.
У нас было тепло, сейчас выпал прекрасный снег, свежо, солнце. На горизонте выглядящие декорациями катастрофические горы. До них далековато, но смотреть приятно. Возвышает.
Все никак не удается выбраться в С-Пб. (я уже не говорю о Москве). Бывшая уже во Франции с сыном, иногда приезжает. О.К. живет с сыновьями на ул.Восстания, прямо рядом с вокзалом. Великие возможности, но нет средств. Когда будут? Абсолютно не уверен, что в ближайший (даже) год. И так тут еле перебиваемся, вот такие гнусные времена материальные. Да и прошлый раз вырвался случайной милостью нежданной – повидаться с ребенком, кой-чего подписать. Сын подрос, радует очень, помнит и любит. Это много.
Ну вот, начало положено, начал писать письма. Может, прорвет.
***
Умоляю Вас, Madam,
Щадите мои чувства и впоследствии не присылайте ваши фотографии без мужей. Я ценю семейный колорит. Более того, ценю ваше семейное (относительное) спокойствие. Но. Помню парад женихов той зимы. Не мое дело. Не мое, увы!
Для Вас я всегда готовый Кавалер Долгих Сквозняков, Рыцарь Черного кабинета и протчее, протчее, протчее – т.е. телом и душой готов! Простите гусарство (кстати, в очередной раз за это и уволен из университета).
О эта длинная песнь коридора на Шпалерной! Иду за Вами, несущей чайник (розовое платье, полночь…), и т.д. и т.д. Главное – я сзади, я охотник… Но охотницей были Вы. Есть Вы.
Самое интересное, что писание этого письма есть прелюбодеяние. Так что примите грешника. Я еще вменяем?
***
Вы знаете, я, кажется, попытаюсь объяснить один момент. До нашего знакомства (розовое платье, полночь) я был влюблен. Это была женщина-потрошительница. Когда она увидела, что я развожусь, она разыграла блудливую кошку, радующуюся каждому коту. Она владела мной три года. Наконец случайно (случай-но) мы оказались в квартире, которую я снимал, ей показалось, что ее подруга мною овладевает. Была белая ночь и ее белое лесбийское тело. Я только тогда узнал ее принадлежность, она была обрушена, я был всем: и женщиной и мужчиной, и она сошла с ума. Потом она написала мне, что чувствует меня животом. Это странная женщина черной весны и агонии. Сейчас она безобразна. В прошлом году ее инсценировка взяла (скандально) золотую маску.
Это ваша сестра, ежели Вы берете цветаевскую тему. Эту тему мы с ней разыграли в 1985-1989 годах. Она была сильна. Но когда я брал ее в последний раз, она сказала: «Какой ты сильный». Она, кажется, наконец-то, почувствовала себя женщиной. Мы не слышались три года.
Madam, бойтесь этой темы. Меня она съела. Она хотела и белокурую наяду и меня, и раздельно. Все это в прошлом, но очень в настоящем…
Вы еще не устали? Вы в подмосковном отдыхе?
***
Я хватаюсь за тебя, за твое изображение (на этих фото нет ни одного удачного). Я хочу докричаться до тебя, но ты мужняя жена (он-то понимает, что я не …?). За окном гудки, крики блудниц, воскресение, на втором этаже из открытого окна доносятся божественные кряки Дангласса, какой-то девчонке повезло).
***
Пишу через шесть часов. Все оказалось проще. Женщину, которую я встретил у киоска, позвал твоим именем, мы прошли в новую квартиру с шампанским. Она была изрядно весела, но как ни странно – молода. И в Вашу честь я любил ее, любя Вас, в Вашу честь она кричала, не понимая, что это Вы кричите… (цветом волос она напоминала вас, а разговорами просто убивала, эстетка периода Кузьмина, она жила в Питере). В общем, когда мы совокупились, она заявила, что знает имя женщины, которую я хочу всегда. Я ответил, что она дура, после чего наше ночное общение стало более эрективным. Но я не забывал каждый раз, кончая, шептать ей в ушко: Ламмермур…
Вымысел от начала до конца, но это то, что могло бы быть не только во сне.
В этом письме остается только одна пошлость… и Вы этого хотите? Представляете, как я (спокойный и гениальный) целую вас во все места, вторгаясь вдруг туда, куда Вы не пускаете случайных спутников (даже муж бывает допущен по странной прихоти, как исцеление от головной боли и от его занудства! Ведь именно так?!). Madam, два сантиметра от левой груди, полтора сантиметра ниже пупка целую –О-! Мы будем любить без поз, ибо ты+я=естественность.
***
Madam,
Начинать письма нужно все-таки в состоянии вменяемом, хотя я не хотел бы извиняться за предыдущее, мы столько лет знакомы, можем позволить себе всякие «тексты». Я даже позволил ничтожество, но отправил намеренно, знайте, Madam, каков он поэт. Сидит, надирается алкоголя, слушает Requiem и пишет даме сердца пошлости. Впрочем, как известно, Моцарт был пошлым человеком. Но куда нам до него? Мне более стыдно за вихляющий почерк (вот оно эстетство «гения»!).
В городе стало внезапно жарко. Легкое летнее одеяние. Любимое время голодного. У меня ощущение беседы через столик за полночь. Я все пытаюсь втолковать прелесть равнин, холмиков и впадин телесных, а Вы всегда о горнем. А спина устала.
И все-таки простите, Madam, я не должен был… Пройдя столько срывов за неполный год, один обозначил на бумаге. Зачем? Теперь я пишу рассказ. Письмо. И сонет – попеременно. О, простите аналогию, но опять (eros) ощущение ночи в одной постели с женой и любовницей. О-ля-ля! За окном из праздно гуляющей тачки звучит нечто парижское…
***
Простите, Madam, за формат бумаги. Я снова нищ и снова пишу, будто бы мое единственное слово может помочь. Я смотрю на Вашу милую цирковую фотографию и думаю: не вожу ли я Вас за нос? Неужели я то, что представляю. Каким я кажусь Вам? Ведь я пишу не только траурное и зазеркальное (безумие одиночества). За стеной ухрапывает жена-алкоголичка, дочку отвел к своим. Вчера написал и даже отправил…
Вот нелепый пример легкого подрезания вен (пошло?), но это моя кровь, посылаю ее Вам. Просто лезвие и моя бесчувственность.
Итак, я в очередной раз уволился со скандалом. Кажется, это всем нравится. Не думай, я очень серьезен. И то, что даже предпослал тебе в развлечение – только одна сторона. Мне надоели эти гении! Гению – гениталии разверстые навстречу, а семя (о, семя!) оплодотвори мою мысль (не чета Вам). Господи, о чем я…
Я бродил по городу жаркому и никого не встретил. Привел девочку домой, а там полубезумная мать. Сейчас я включил Requiem громко. Сие очищает. Она не слышит. Ну вот, еще одна капля крови в вино и я счастлив, думая о Вас. Простите, думать о вашем муже не имею возможности. Вы живете, как живете, как можете. Не читать же Вам Анну Снегину?!
Чепуха! Я же знаю наше безумство. В нас вечно живет ливень по пути из Мариинки! А мы никогда не свидимся, - внезапно приходит на ум.
Я пью вермут и трезвею. Как бы я хотел вернуть один вечер на Шпалерке или Ваське! Но улица пуста, коммуналка давно расселена, черного кабинета не существует в бесконечном коридоре, он ныне светел и декорирован. И все-таки был дверной проем в стене, ровной стене со стороны улицы, никаких пристроек снаружи. И все-таки после ступеньки темнел вход в черный кабинет, всегда сквозило сбоку… А Вы в легком шелковом халатике вздрагиваете, нет, Вам не показалось, я тоже вижу чернеющую нишу. Стены метровой толщины, возможно, место для статуи в генеральской квартире до революции, потом шкаф или тайник замуровали. Все может быть, столько тайн хранят старые дома.
Будем же безумны и встретимся (только не в безумном бурге С-Пб). Только не притворяйтесь, что Вы супруга, которую нельзя вести в оперу или лобызать на вокзале. О неряшливое письмо. Простите. Реквием Моцарта не слишком дисциплинирует. Дарю еще чуточку крови, чтобы достучаться до Вас.
Лючи, милая, Леммермилая, я помню и плачу о Вас, я прикасаюсь к самым укромным местам. А Вы еще помните меня? А ведь я почти умер.
P.S. Да, сразу простите за стих, это самый пристойный в стиле Баркова. Одно из развлекательных эротических, что я написал год назад. Об ином не пишется, да поймут меня мужчины. Распорядок листов в письме произволен.
P.P.S. Ежели удастся, прошу срочно выслать Набокова. Это скандал! Просто меня не могут уволить, я утерял библиотечную книгу. Выручай, милая моя Лючи!