1. Мама мыло…ела
Рождественский дом в Австрии уютно благоухал аккуратной елочкой и настоящими недавно потушенными на елке свечками. А под елкой притаились подарки – довольно много на двоих взрослых людей. Там были и наши подарочки друг другу и официальные подарки из всех мест работы, где муж первый год как не работал, и от соседей – знакомых. Назавтра планировался мой отлет в Санкт-Петербург на уникальном беспересадочном рейсе Инсбрук-Питер. По этому поводу вечер заканчивался бутылочкой шампанского. Надо было найти что-нибудь легко закусить, и взгляд заскользил по пакетикам под елкой. В одной корзинке нашелся мешочек из огранзы, сквозь которую просвечивали два толстеньких белых сердечка верху слегка присыпанных красным. Ни дать ни взять белый шоколад, и вот ведь как умно упаковывают – прямо на двоих – каждому по конфетке…
Муж разлил шампанское по бокалам и стал перемешивать его в бокале ножом. На вопрос «зачем?» лаконично ответил? «Чтобы лишние пузырьки газа вышли». "А мне и с газом отлично! – подумала я и заглотила два больших глотка: - Пусть пузико повеселится!» и откусила полконфетки. Шампанское прошло быстро, а вот конфета задержалась. Вкус был странноватый, думаю, может она старая? А может так повлияли на шоколад «лишние пузырьки газа»… Я успела сказать мужу: «Не бери эту конфету, она не для тебя (помня о его пищевой аллергии), когда шоколад во рту бурно запузырился, приобретя ясный содовый привкус. Чтобы не длить эту дегустационную причуду, я проглотила эти полконфетки и решила заесть их чем-то посущественней. Блюдечко сервелата и полбанки маслин улетели вслед и были запиты еще одним бокалом шампанского, а содовый вкус все не покидал рот. Мое пузико уже очень веселилось, вечер был закончен под его чревовщательные «ужимки и прыжки», когда мы добрались до кровати. Муж пошучивал: «Смотри, как бы этот ужин не стал «Последней трапезой», имея в виду «Тайную вечерю» Леонардо, идеи о которой я в то время активно вынашивала и обсуждала с ним. В горизонтальном положении желудок пришел в крайне возбужденное состояние, я бы сказала «andante», и весь целиком запросился «на родину». Акт эксгумации, всегда довольно неприятный, на сей раз изумил меня «до глубины души» и вызвал нервный смех.
Вернувшись к пораженному громким смехом в ночь после Рождества мужу, я, вытирая слезы смеха на глазах, спросила: «Ты, кажется хотел помыть унитаз когда-то? Сейчас самое время – он обильно намылен!...». Мы вернулись в туалет, едва поместившись там вдвоем, и с интересом рассматривали пену, которая лезла через край фарфоровой чаши, изредка посверкивая кусочками непрожеванной колбасы.
«Лена, а где пакетик, из которого ты взяла эту конфету?», - спросил догадливый муж. Пакетик был симпатичный, и я его еще не выбросила, вторая нетронутая конфета лежала на блюдечке. На пакетике было ясно немецким по розовому написано – «жемчужины для ванны». Ах, почему я не читаю этикетки!
Следующим вечером я уже приземлилась в Питере и недолгая поездка от аэропорта к дому была вся заполнена моим рассказом о недавнем "взмыленном" приключении. Дочь и ее муж, счастливые уже тем, что я не перепутала и взяла именно свой чемодан, терпеливо выслушав мой рассказ, резюмировали: «У всех «Мама мыла раму», а у нас «Мама мыло ела»!»
2. «Дорогая мамаша, золотая Вы наша…»
Неделя с детьми пролетела как один день, и вернулась я в тот же день и даже в тот же час в Инсбрук. Я решила срочно принять ванну. На краю ванной полочки сиротливо притаилась вторая «конфетка». Ее я точно использую по назначению! – твердо решила я. Полупогрузившись в полуванну теплой воды я попыталась половчее схватить уворачивающееся сердечко, коварно пахнувшее ванилью, когда оно, сделав три кульбита в воздухе, совсем неграциозно плюхнулось в воду. И тут все ожило… Как завороженная я наблюдала бивший ключом гейзер. Причем источник – сердцевидная «жемчужина» опустился на дно, а жгут из пузырей пронизывал все 20 сантиметров толщи воды, и пузырьки еще выскакивали из нее сантиметров на 5 вверх! Вот что происходило у меня в желудке неделю назад! Просто кошмар! Можно пожаловаться на производителя, на этикетке не было написано крупными буквами «В рот не совать!» или, скажем, «Особам с богатым воображением не рекомендуется!», пусть защищают потребителя!
Но меня ожидал еще один сюрприз! Жемчужина на дне, всклокотав все 100 литров окружающей воды, наконец растворилась и утихомирилась, и по поверхности, как воспоминания, поплыли золотые пылинки, на ощупь довольно маслянистые.
Пребывания в ванне настраивают на философский лад, «золотые пылинки воспоминаний» вынули из мозга давно читанный рассказ «Золотой мальчик». К какому-то имперскому празднику очень нужна была золотая скульптура символа города – мальчик с трубой. Времени ваять скульптуру уже не было, и сделали этак бюджетненько – взяли живого мальчугана из беспризорников, отмыли и позолотили его, не забыв ни единого квадратного сантиметра его поверхности. Даже волосы! Помню, еще в детстве меня волновал вопрос, а как они это сделали? Ну кожу, ладно, можно кисточками покрасить, но волосы-то как?
Тут я заинтересованно стала продолжать свои исследования в ванне, опуская обыкновенную руку, а вынимая уже золотую, опуская обыкновенную ногу, а вынимая уже золотую… Вскоре я вся золотилась в свете несильной лампочки, причем волоски на ноге коварно были более золотистыми, чем кожа. Нет бы исчезнуть из вида или на худой конец сравняться… И тут я решила нырнуть и посмотреть, не позолотятся ли мои седины на голове. И тут я поняла, как мальчика всего целиком позолотили – так же, наверное, опустили целиком в золотящий раствор, надеюсь, что не в золотую амальгамму…
То ли блаженное пребывание под водой, то ли задержка дыхания реанимировали из области моей детской памяти окончание рассказа, мне казалось, напрочь забытое. Я не зря забыла конец этого рассказа,- дело кончилось плохо. Золотой мальчик отстоял, что положено, на празднике. Было, кстати, лето. Нормально было легко одетым, даже совсем раздетым и покрашенным было терпимо. Наступил вечер, народ разбрелся догуливать по кабакам. Мальчик постоял еще немного на своей тумбе, слез и пошел, куда – и сам не знал. Заглянул в один кабачок – его стали качать на руках и подбрасывать в воздух десяток сильно подгулявших молодцев. В другом кабаке его подняли на смех из-за позолоченных причинных мест. И нигде не предложили, чем накрыться или что-то съесть. Мальчик пошел дальше, сел в темный уголок и уснул. А утром умер. Позолота забила все поры кожи мальчика, и он не справился с проблемой терморегуляции, и дух покинул позолоченное тело.
Все это промелькнуло в моей голове, мечтательно болтавшейся под водой, и я с воплем выскочила из ванны, и, хватая все подряд, пыталась счистить с себя эту позолоту, намыливаясь всем, что попадало под руку – от жидкого мыла до средства для мытья ванн (и унитазов).
На вопль и шум прибежал муж и, не понимая, что случилось, всячески старался мне помочь, что только затрудняло дело. «Лена, тебя кто-то укусил под водой»?
Я сразу вспомнила Чуковского «Мойдодыр» - пассаж про мочалку, помните?
А от бешеной мочалки Я помчался, как от палки,
А она за мной, за мной, По Садовой, по Сенной.
Я к Таврическому саду, Перепрыгнул чрез ограду,
А она за мною мчится И кусает, как волчица.
«Кажется» - отплевываясь от розовой воды промычала я, - «посмотри на мои волосы». «А что, неплохо, свеженько так, золотисто даже!» «Нееет», - завопила я, - «хочу обратно седину»!
Успокаивал муж меня, завернутую в махровую простыню, шампанским. У него была «еще одна бутылка». В изящном бокале с элитным шампанским я долго и недоверчиво болтала ножом, чтобы выгнать лишние пузырьки, а маленький кекс, размером точно с те сердечки, я долго обнюхивала, препарировала ножом и капала на него то воду из вазы с цветами, то шампанское, то даже свои капли от насморка, чтобы убедиться, что ничто не зашипит и не вспенится больше.
Мужу тоже потребовалась успокоительная доза, и он с трудом переводя сбившееся от беготни и суеты дыхание, провозгласил тост: «Ну, за то, чтобы твоя «мыльная опера» закончилась без последствий!».