Он лежал в постели, закрывшись с головой одеялом, слышал, как жена на кухне гремит кастрюлями, и притворялся спящим.
Он знал, что жена заглянет в комнату, где он лежит и крикнет: «Вставай, старый черт, хватит дрыхнуть!». Она уже давно не обращалась к нему по имени.
В это утро ему повезло – уходя из дома, он не встретился с женой.
Собаки никогда не подходили к нему и делали вид, что не замечают его присутствия. Только пес по кличке Цыган, иногда подходил, обнюхивал со всех сторон, и отходил, присоединяясь к стае.
Он без цели ходил по улицам, а когда уставал, то садился на скамейку, закуривал и думал. Думал о жене, о своем одиночестве.
Она была намного лет моложе его, но уже давно болела. Чем жена болела, он не знал, а она не рассказывала. И он думал, что у нее какая-то женская болезнь, о которой спрашивать неудобно.
Она говорила, что скоро умрет, и злилась на него за то, что он такой старый и ничем не болеет.
И он не знал, будет ли переживать, если она вдруг умрет и будет ли ему легче жить без нее.
Гуляющие по бульвару люди не интересовали его – он не вглядывался в их лица. Но иногда на скамейку к нему присаживались пьяные и пытались говорить с ним.
Заводили разговоры о Боге (с длинными седыми волосами и бородой он был похож на священника), а когда он говорил им, что не имеет никакого отношения к церкви, то не верили ему. Они жаловались на свою неудавшуюся жизнь, каялись в своих грехах и даже просили их благословить.
Как-то пьяный парень опустился перед ним на колени и стал умолять его отпустить грехи.
Когда он вышел от приятеля, его вдруг охватило непонятное, тревожное чувство. Тревога нарастала, и к вечеру он не знал, куда себя деть.
Придя домой он тихо, стараясь не шуметь, прошел в свою комнату и, не раздеваясь лег на кровать. Тревога не проходила: тяжесть душила и сжимала голову как обручем.
Слышно было, как за стеной, в своей комнате, храпит жена.
Он разделся, лег под одеяло, повернулся лицом к стене, поджал ноги и долго так лежал, пока не уснул.
Проснулся он поздно, с тем же тяжелым чувством, которое мучило его накануне. В квартире было непривычно тихо. Он удивился, с трудом поднялся с кровати, оделся и вышел на кухню. Жены там не было.
На цыпочках прошел к ее комнате. Дверь была закрыта. Он приоткрыл дверь и заглянул. В полумраке на кровати лежала жена. Лежала она на спине, голова ее, как всегда была повязана белым платком, глаза смотрели в потолок и были неподвижны, руки вытянуты поверх одеяла.
В голове у него завертелась мысль, которую он старался отогнать.
Подождав немного и борясь с собой, он осторожно, стараясь не шуметь, подошел к кровати. Он боялся – сейчас она проснется, повернет к нему голову и начнет ругать его за то, что он разбудил ее. Затаив дыхание, он прикоснулся кончиками пальцев ко лбу жены и ощутил холод; взял ее руку, послушал пульс и понял, что она мертва.
Все, что было потом, казалось сном: врач, подтвердивший смерть, агент похоронной компании, с которым он заключал какой-то договор, кладбище и гроб, исчезающий в провале могильной ямы.
Приятель увез его к себе домой, и они несколько дней поминали покойницу.
Приятель развлекал его анекдотами, пустыми разговорами, бегал в магазин за водкой.
Прошло несколько дней и опьянение уже не успокаивало, а вызывало только отупение и тошноту.
Приятель отправил его домой.
Со дня похорон он не был здесь. Страх охватил его, ноги не слушались, и сжало грудь.
Наконец он заставил себя открыть дверь, и сразу прошел в свою комнату. Увидел на столе лист бумаги, взял в руки и стал читать: рытье могилы -3т. руб., венок – 500 руб., шелковые ленты – 400 руб., гроб (175х55) – 2т. руб., покрывало – 300 руб., катафалк – 2т. руб.
Это был договор на выполнение погребальных услуг. «Жены нет, в это трудно поверить, но вот доказательство факта ее смерти, и оно в моих руках», подумал он.
Потянулись длинные однообразные дни. Чем заполнить их он не знал и, что делать с собой не знал.
Жену он не жалел, но смерть ее стала для него большим ударом. Разрушился уклад его жизни, пусть тяжелый, даже порою невыносимый, но к которому он привык.
Уже несколько лет они друг с другом не разговаривали, общались только по необходимости, когда надо было разрешить какие-либо бытовые вопросы. Но что-то их еще связывало, возможно, прошлое.
Было страшно, когда он представлял, как много дней надо прожить: утром подниматься с кровати, поддерживать свое жалкое тело какой-то едой, пить водку, а ночью мучиться бессонницей. И так изо дня в день, не зная, когда придет смерть и наступит избавление.
Особенно тяжело ему было ночью. Он не мог заснуть, и иногда слышались ему странные звуки, доносившиеся из комнаты покойной жены. А однажды услышал голос ее, но не смог понять, что она говорила. Он встал с кровати, приложил ухо к стене, долго так стоял и слушал.
Из дома он выходил только для того, чтобы купить водки и немного еды. Он исхудал, так как почти ничего не ел, да и есть ему не хотелось. Дочь уже много лет жила в другой стране и он ничего о ней не знал.
Его мучило одиночество, но ему никого не хотелось видеть.
Как-то в дверь его квартиры постучали, он затаился, стараясь не шуметь, подошел к окну и увидел уходившего приятеля.
Приятель остановился и долго смотрел на окна его квартиры, а он глядел на него из-за занавески.
Он подумал о собаках, о Цыгане. «Надо бы их увидеть», - подумал он. И впервые, за долгое время, почувствовал, как что-то радостное и теплое коснулось его.
Стая собак жила и кормилась на рынке. Когда-то он каждое утро приходил сюда и наблюдал за ними.
На рынке его вдруг охватило тревожное предчувствие. И оно не обмануло его. Собаки бегали около прилавков, выпрашивая пищу, но Цыгана среди них не было.
Поговорив с продавцами, он узнал, что Цыгана утром раздавила машина, он лежит за сараем и может быть еще и жив.
Он увидел Цыгана, лежавшего на куче мусора, опустился перед ним на колени, приподнял голову собаки и прижал ее к своей груди. Цыган умирал: глаза его были мутными, он тяжело дышал.
Он был в растерянности и не знал, как ему жить и что делать со своей жизнью, бессмысленной, ничтожной, ненужной никому и даже ему самому. И когда он так думал, то все чаще его посещала мысль, от которой ему с трудом удавалось избавляться. Он стал задумываться о самоубийстве.
Положение его с каждым днем становилось все отчаяннее.
В эту ночь он принял окончательное решение. И сразу почувствовал непривычное для него спокойствие и легкость в теле, и мозг заработал ясно и четко. И впервые за долгое время радость наполнила его, и он с уважением подумал о себе.
Утром проснулся с той же радостью в груди. Решил не пить водки инее думать о мрачном. Он боялся приступа страха, который мог бы завладеть им, подавив его волю.
Куда ведет этот выход, он не знал, но что-то светлое и легкое виделось ему впереди. Впервые он почувствовал себя хозяином своей жизни.
У магазина, куда он пришел за водкой, лежал пьяный. Около него стоял маленький, пухленький мальчик и смотрел на странного дядю с удивлением и страхом. Из магазина вышла мать мальчика, схватила его за руку и потащила за собой.
Он смотрел на уходящего мальчика и, вдруг, его охватило волнение, которое он не мог себе объяснить.
И на протяжении всего дня он вспоминал эту сценку у магазина и не мог понять, почему она его так взволновала.
Стоя в коридоре на табурете, он подумал, что надо бы перекреститься, но забыл, как это делается, и просунул голову в петлю.