Пьеса Кафе Лира

               
                Кафе «Лира»
                Часть первая
Действующие лица
Он
Феликс Ольшанский, худощавый брюнет, филолог по образованию, ресторатор в жизни.
Она
Виктория, красавица, спортсменка, брюнетка.
Друзья Феликса:
Лев Озборн. Сибарит, ловелас, имеет классическое музыкальное образование (русские народные инструменты), но в душе рок - музыкант.
Лебединский Артур Сергеевич, профессор психологии, седовласый степенный мужчина, постоянный клиент.
Анжелика, блондинка, юная модель.
Прохоров Игорь Игоревич, хозяин заводов и пароходов, разведен, находящийся в поисках очередной жены.
Кузьмин Сергей, по профессии штукатур моляр, в душе художник. Друг Озборна, постоянный посетитель кафе.
Соловьев Олег, помощник художника штукатура маляра, постоянный клиент.
Участковый (эпизод.)
Автор (немногословный, загадочный мужчина).  Говорят, что это он написал эту пьесу.

                Эпизод первый               
Суббота, время ближе к полудню. Пустующий зал кафе, за барной стойкой скучающий Феликс Ольшанский. Входит мужчина в длинном черном пальто, останавливается, кивает Феликсу, затем присаживается в дальнем углу кафе. Феликс здоровается с ним и начинает резать лимон тонкими ломтиками, аккуратно раскладывая на тарелочке. Затем ставит на поднос бутылку коньяка, бокал, несет мужчине.

Ольшанский. Автор, вы сегодня как обычно, раньше всех.
Автор, грустно улыбается, Феликс возвращается за барную стойку.
В этот момент в кафе вбегает импозантного вида мужчина, подбегает к барной стойке, заламывая руки, восклицает.               
Озборн. Феликс! Она, ушла от меня.
Ольшанский. Кто? Изабелла!
Озборн. Ну, что ты несешь, не хватало, чтоб меня бросила собственная жена.
Ольшанский (ухмыляясь). И действительно, что я себе позволяю.
Озборн. Меня бросила Анжелика.
Ольшанский (удивленно). А это кто?
Озборн. Я с ней познакомился на конкурсе красоты.
Ольшанский. Господи! Лева, там –то, ты как оказался.
Озборн. Я был приглашен туда в качестве почетного гостя.
Ольшанский. Лева, а если без пафоса.
Озборн (нехотя признается). Я там оказался случайно, но какое это имеет значение.
Ольшанский. Для меня никакого, но для твоей пассии, думаю, принципиальное.
Озборн. Это неважно, главное другое, это была любовь с первого взгляда.
Ольшанский. Что, опять?
Озборн. В этот раз все очень серьезно, можешь мне поверить.
Ольшанский. Нет, Лева, верить тебе, это удел твоей жены, кстати, как она?
Озборн. Изабелла оставила меня.
Ольшанский. Что, тоже?
Озборн. Феликс, не ерничай, Изабелла улетела на Таити.
Ольшанский. Жить?
Озборн. Учитывая, что Тишман, и Матильда остались дома, скорее всего вернется.
Ольшанский. Я правильно понимаю, Тишман- это ваша собака Тишка, а Матильда кошка Мотя.
Озборн. Изабелла их называет «скотина ненужная».
Ольшанский. Значит, всю скотину ненужную опять оставили без присмотра.
Озборн (разводя руки в стороны).  Ну вот как-то так получилось.
Ольшанский (понимающе улыбается). Пребывать в гордом одиночестве, я так понимаю, ты не собираешься.
Озборн. Да я рад бы в рай, да грехи не пускают.
Ольшанский. Лева, о твоем грехопадении уже известно от Хабаровска до Москвы, и еще пару улиц в Кёнисберге тоже в курсе.
Озборн. Ольшанскый, не дави на больное, я хоть натура утонченная, поэтами серебряного века воспитанный, но могу и в морду дать.
Ольшанский. Кстати о поэтах, ты не хочешь заплатить за битую посуду.
Озборн (хмуря брови). В этом месте поподробнее.
Ольшанский. Как скажете, товарищ младший сержант Озборн. В тот знаменательный день, двадцать третьего февраля, ты как обычно отмечал День защитника Родины со своими армейскими друзьями Кузьминым и Соловьевым. В разгар торжества в кафе зашли Иванов и Семенчук, которые попытались поучаствовать на празднике жизни.
Озборн. Не вижу причины для конфликта.
Ольшанский. Они тоже так подумали, поэтому и присели за ваш столик. И все было хорошо, пока ты не поинтересовался у них, в каком полку они служили.
Озборн. И?
Феликс. Когда эти двое признались, что не служили, так как благополучно закосили от армии. Ты встал и, указав им на дверь, с пафосом произнес: «Ваш праздник - восьмое марта, идите на поле за хреном».
Озборн. Ну, а посуда то тут при чем?
Ольшанский. Тебе показалось, что они очень медленно покидают эти стены, поэтому ты стал кидать в них посуду, крича им вслед: «Шевелите колготками, девочки».
Озборн. Ну, и они что?
Ольшанский. Они обозвали тебя дебилом, поспешили удалиться от греха подальше.
Озборн. Идиоты!
Ольшанский. Полностью согласен, и кстати, мне всегда было интересно, как тебя с такой фамилией и неоднозначной родословной отправили служить в ракетные войска стратегического назначения России.
Озборн. Как говорила моя бабушка с маминой стороны: где родился, там и сгодился. В конце концов что ты хочешь, в какой я армии еще должен был служить, родившись в России.
Ольшанский. Имея англо-саксонские корни?
Озборн. Не важно, какие корни, важно, в какой земле они выросли. А что до фамилии, ты, между прочим, тоже не Иванов, и тем не менее живешь в России... припеваючи.
Ольшанский (с иронией). Припеваючи живет налоговая и пенсионный фонд, а я как все простые русские люди с копейки на копейку перебиваюсь.
Озборн (щелкнув пальцами). Вот и родился тост.
Ольшанский (ставит две рюмки с водкой на барную стойку). Сердечно внимаю.
Озборн (поднимая рюмку). Так будем жить!.. назло пенсионному фонду.
Ольшанский (чокаясь с ним). Будем.
Закусив тем, что Бог послал, они продолжили.
Ольшанский. Возвращаемся к теме нашего разговора. Где деньги, Зин?
Озборн (тяжело вздыхая, достал из кармана пальто портмоне). Сколько?
Ольшанский. Давай все, что есть, в любом случае все равно останешься должен.
Озборн. Ольшанскый, ты хоть понимаешь, что оставил меня без штанов, а как же семеро по лавкам, сидят там сироты и горькие слезы льют, папеньку зовут.
Ольшанский. Напоминаю тем, у кого прогрессирует отчаянный склероз. Твоя дочь живет в городе Лондон, а сын служит в Российской армии. Так что никто из твоих детей в жалких субсидиях не нуждается… кстати о штанах, когда ты их мне вернешь?
Озборн (возмущенно). В честь какой это матери, королевы Англии, я тебе должен свои штаны отдавать.
Ольшанский. В честь той самой, от мужа которой ты так быстро убегал, что по дороге потерял штаны.
Озборн (произнес обреченно). Какая-то черная полоса меня преследует.
Ольшанский. Тебя не полоса преследует, а злоупотребление алкоголем и мужья рогоносцы. Ты не пробовал не пить, не ходить по бабам, особенно по чужим, может, она и побелеет.
Озборн. Пробовал, но тогда моя жизнь становится невообразимо скучной.  Кстати о бабах, Анжелика не просто покинула меня, она ушла к этому фигляру Прохорову.
Ольшанский (многозначительно посмотрел на него). Это не тот самый Прохоров, хозяин заводов и пароходов.
Осборн. Да, это он и есть. Гнида.
Ольшанский. Лева, ты мне, конечно, друг, но мне кажется, Анжелика приняла правильное решение, в конце концов что ты ей можешь предложить, кроме здорового спортивного секса.
Озборн (возмущенно округлил глаза, и уже открыл рот чтобы парировать, но, в этот момент, зазвонил телефон). Да! пауза… взволнованно, что? пауза… я извиняюсь, а ты кто? Что значит, уже не важно… (на том конце отключают телефон)
Озборн (растерянно смотрит на Феликса). Мне только что сообщили радостную новость… мы беременны.
Ольшанский. Лева, я дико извиняюсь, мы, это кто?
Озборн (потерянно оглянулся по сторонам). Мне-то что теперь делать?
Ольшанский. Я стесняюсь сказать, но, мне кажется, ты свою миссию выполнил, можешь расслабиться, напрягаться придется кому-то другому. Повторяю, свой вопрос, кого ты там, осчастливил?
Озборн (задумчиво). Почему они все время беременеют?
Ольшанский (перегнувшись через барную стойку схватил его за лацканы пальто). Але, гараж, говорите, не молчите, ты мне скажешь в конце концов, что произошло?
Озборн (обреченно).  Понятия не имею, сам в шоке. (с этими словами он стремительно уходит)
Феликс, проводив его взглядом, наливает рюмку водки выпивает, затем смотрит на автора. Тот, по обыкновению молчит, загадочно улыбаясь.

                Эпизод второй

Открывается дверь входит роскошная длинноногая брюнетка. Подойдя к барной стойке она оборачивается, делая книксен, улыбаясь произносит сладким голоском.
Виктория. Здравствуйте, Автор, вы как всегда, таинственно немногословны.
Автор встает из-за столика кланяется.
Виктория присаживается на один стул, на другой кладет свои ноги так, чтобы все могли по достоинству оценить их красоту.
Виктория. Доброе утро, Феликс.
Ольшанский (растерянно посмотрел на нее). Здравствуй, Вика, тебе как обычно?
Виктория. Сегодня, можно водку без мартини.
Ольшанский (ухмыльнулся). Водки нет, спирт будешь?
Виктория. Феликс, не дерзи, а то обижусь и уйду.
Ольшанский. Ты уйдешь как же. (что-то еще бурча, наливая ей мартини.)
Виктория (сделав глоток, нахмурила свои тщательно подведенные брови). А что водки и правда нет?
Ольшанский (с печалью в голосе признался). Так ведь сухой закон ввели, неужели не слышала.
Виктория (поперхнулась мартини, насилу откашлявшись). Где?.. Ввели?
Ольшанский. Так в Америке.
Виктория. Ну, а мы  тут при чем?
Ольшанский. Все, что касается Америки, на всегда касается. Мы всегда «при чем», они без нас, как сыр без масла.
Виктория (улыбается). Шутить изволите, мужчина.
Ольшанский. Да какие шутки, Вика, на самом деле все очень серьезно. И потому повторяю свой вопрос, что приперлась?
Виктория. Феликс, фи, что за жаргон, что ты себе позволяешь.
Ольшанский. Не больше чем обычно…надо что?
Виктория (вытянула руки, растопырив пальчики). Если не прекратишь мне хамить, я тебе лицо расцарапаю и нашлю на тебя налоговою.
Ольшанский. Спасибо, дорогая, мне хватило прошлого раза, когда ко мне пожарные целую неделю по три раза на день являлись благодаря, кстати, твоей протекции.
Виктория. Сам догадался или кто подсказал?
Ольшанский. В этом ребусе и подсказки не нужны. Когда до меня дошли слухи, что ты закрутила роман с пожарным инспектором, а в это же время в мое кафе зачастили пожарные с проверками, мои смутные сомнения переросли в подозрение, а не ты ли, ласточка моя, ко мне их делегировала.
Виктория (прикрыв ротик, зевая). Конечно, же я, любимый.
Ольшанский (возмущенно). Да за что?
Виктория. За то, что ты бросил меня... разбив мое сердце.
Ольшанский. Какое сердце, Вика? У нас с тобой случился секс в состоянии алкогольного опьянения. И в этот момент между нами ничего серьезного не было.
Виктория. Феликс, с чего ты решил, что это мужчина решает, что было, а что не было.  Нет, мой наивный друг, это удел женщин: решать, выкидывать кофточку или еще поносить
Ольшанский. Образно выражаясь, кофточка - это я.
Виктория. Образно выражаясь, Феликс, ты осел.
Ольшанский (обреченно). Я согласен быть ослом и любым другим отрицательным мифологическим персонажем, если это поможет тебе навсегда вычеркнуть меня из своей жизни.
Виктория. Я подумаю над твоим предложением, а пока плесни мне еще мартини.
Ольшанский (поспешил исполнить ее просьбу). Я, конечно, дико извиняюсь, не мое это собачье дело, но до меня дошли слухи, что у тебя появился новый бойфренд.
Виктория (загадочно улыбнулась). Это так…  он, альфа-самец, блондин двухметрового роста, он меня боготворит, носит на руках как в прямом, так и в переносном смысле, а еще он служит в налоговой.
Ольшанский (поперхнувшись, закашлялся). Что-то мне не очень нравится твой новый друг.
Виктория. Феликс, если ты не гей, тебе и не должны нравится двухметровые блондины.
Ольшанский (возмущенно). Ну, тебе ли не знать, что я… не из этих.
Виктория. То, что ты со мной переспал по пьяни, еще ничего не значит… 
Ольшанский. Вика, твои умозаключения меня пугают.
Виктория (делая умное лицо). Я тут прочитала в одном модном журнале, что каждый пятый мужчина скрытый гомосексуалист.
Ольшанский (разведя руки в сторону). И ?!
Виктория. Представляешь, какой оксиморон, ты у меня был пятым.
Ольшанский (потерял дар речи, беззвучно хватал ртом воздух, пытаясь найти нужные слова, но их трудно было подыскать, так как в душе бушевали эмоции). Ты дура?
Виктория (равнодушно). Нет… а у тебя правоохранительные органы давно не были с проверкой.
Ольшанский. Это тут при чем.
Виктория. Ни при чем, но если ты не прекратишь мне хамить, у тебя появятся новые друзья из внутренних органов. И как сказал мне однажды, один недалекий, но красивый мужчина. Был бы человек хороший, а дело ему всегда найдется.
Ольшанский. Этот твой красивый и недалекий сотрудник полиции мне никогда не нравился, ты от него нахваталась дурного.
Виктория. А еще он меня кое-чему научил, вот дай мне свою руку.
Ольшанский (убирая руки под барную стойку). Зачем тебе моя рука?
Виктория. (кровожадно улыбаясь) Я ее сломаю.
Ольшанский (достал бутылку водки). Пей уже, самбистка хренова.
Виктория. Вот с этого и надо было начинать, а то запел мне тут: водки нет, пиво кончилось, трамвай идет в депо.
Виктория (опрокинув в себя рюмку водки, водя пальчиком возле его носа). Запомни, Филя, кто женщину обидит, тот и трех дней не проживет. .
Ольшанский. Это я уже понял, тебе такси вызвать?
Виктория (покрутила возле виска пальчиком). Ну вот еще, праздник только начинается.
Ольшанский. Можешь пить сколько твоей душе угодно, только я тебя умоляю, не гони лошадок… загонишь.
Виктория. Не учите меня жить, парниша, я соблюдаю скоростной режим.
Ольшанский. Знаю я твой скоростной режим, желтый наш, красный общий.
Она улыбнулась, потянувшись к нему.
Виктория. Феликс, ты такой милый (проводя ладонью по его груди). И такой мужественный.
Ольшанский (отодвигаясь). Даже не начинай.
Виктория (с усмешкой). В прошлый раз ты тоже самое говорил, и чем все закончилось помнишь, Филя?
Ольшанский. Об этом я уже не раз пожалел… и прекрати называть меня Филя.
Виктория (икнув, качнула головой). Как скажешь, дорогой, а хочешь, я буду звать тебя «Филимон.»
Ольшанский. Меня, зовут Феликс.
Виктория. Фу, Феликс такое грубое имя… Филя тебе идет больше.
Ольшанский. Да я смотрю барышня, вы уже не в формате.
Виктория. Отчего такие пошлые мысли?
Ольшанский. Каждый раз, когда ты доходишь до кондиции, тебе перестает нравится мое имя.
Виктория. Мой наивный друг, признаюсь тебе искренне, положа, так сказать, сердце на руку, твое имя мне никогда не нравилось, просто, когда я пьяненькая, я немножко смелая.
Ольшанский (тихо). И еще ты дура.
Виктория. Вообще-то, я все слышала.
Ольшанский. Индифферентно.
Виктория (нравоучительно). Филимон, с такой дипломатией ты точно сократишь свою жизнь до трех дней.
Ольшанский. Ну, это я как ни будь переживу, тебе такси вызвать?
Виктория. Рано… кстати, о такси, когда я сюда приехала, из твоего кафе вылетел как ошпаренный Озборн, чем ты его огорчил?
Ольшанский (вытирая посуду полотенцем). Не я… это была некая особа, известившая его о своей беременности.
Виктория (мгновенно трезвея). Вот это уже интересно, что я тут пропустила?
Ольшанский (выставляя руки перед собой). Вика, фу!
Виктория. Филя, не буди во мне королевскую кобру.
Ольшанский (обреченно). Вика, может, кто и беременный, но не факт, что отец ребенка именно Озборн.
Виктория (кровожадно ухмыльнулась). Все вы так, мужики, поете, когда запахнет жареным, говори все, что знаешь и что не знаешь тоже. И учти, у меня связи в СМИ, если не хочешь завтра проснуться знаменитым брачным аферистом, объявленным во всероссийский розыск, колись.
Ольшанский (воздев глаза к небу). Вика, ну вот на кой. Тебе. Это. Надо. Знать!
Виктория. Ну, не томи, Иуда, получишь ты свои тридцать сребреников.
Ольшанский. Вика, ты понимаешь, это строго между нами.
Виктория. Естественно…  сдавай быстрее своего друга, а то я прямо вся горю от нетерпения.
Ольшанский. Все началось с того, что Озборна бросила его новая возлюбленная.
Виктория. Анжелика что ли?
Ольшанский (удивлённо). Ты откуда знаешь?
Виктория. Филимон, то что, юная модель ушла от Озборна к владельцу заводов и пароходов Прохорову, только глухой не слышал.
Ольшанский. А он об этом узнал только сегодня утром.
Виктория. А я вчера.
Ольшанский. И почему я не удивлен.
Виктория. Не испытывай мое хрупкое девичье терпение, поменьше пустых слов, побольше информации.
Ольшанский. А говорить-то, собственно, нечего, потом зазвонил телефон, и Озборн узнал… говорю дословно, что они беременны.
Виктория. «Они» это кто?
Ольшанский. Судя по женскому голосу, доносившемуся из трубки, «они»- это женщина.
Виктория. Логично, если, конечно, Озборн не решил получить премию Чарли Чаплина.
Ольшанский (задумчиво). Лева, конечно, любит деньги, но женщин он любит еще больше, так что вряд ли он получит миллион долларов за то, что станет первым мужчиной, родившим ребенка.
Виктория. Ему и не придется это делать, за него это сделает Анжелика.
Ольшанский (возбужденно). Стоять, савраска, куда разогналась, я не говорил, что Анжелика беременна.
Виктория. Вот ты фрукт, сначала сдает своего друга с потрохами, потом заднюю включает…  вы, мужики, такие слабохарактерные.
Ольшанский (эмоционально). Вот ты сука!
Виктория (растопырив пальцы козой). Ша! Насекомое, у меня бабка ведьма была, могу и в жабу превратить.
Ольшанский (обреченно). Ладно уж, мели, Емеля, твоя неделя.
Виктория (задумчиво). Как женщина я ее могу понять, залететь от красивого мужика, а выйти замуж за богатого, это классика жанра.

                Эпизод третий

Открывается дверь, и в кафе входит профессор Лебединский. Он приближается к молодой женщине, обводит ее взглядом, задержав внимание на  ногах, затем целует ей руку.
Лебединский. Виктория, вы как всегда прекрасны.
Вика (показывает Феликсу язык). Учись, бестолочь, как нужно общаться с дамами.
Ольшанский (пропуская мимо ушей). Добрый день, профессор, вам как обычно.
Лебединский. Здравствуйте, Феликс… да, графинчик водочки и огурчиков малосольных, и, если можно, принесите к столику у окна.
Пока Феликс выполнял заказ, Виктория растворилась в воздухе, оставив после себя запах дорогих духов.
Феликс поднеся к столику профессора заказ, поставил его, оглянулся по сторонам.
Ольшанский. Профессор, вы не видели, куда подевалась это фурия.
Лебединский. Если вы о Виктории, то она только что выпорхнула отсюда.
Ольшанский (о вздохнул). Кажется, гроза надвигается.
Лебединский. Феликс, что вы опять натворили.
Ольшанский. Профессор, вы позволите присесть рядом, все равно никого больше нет.
Лебединский. Да, конечно, присаживайтесь и прекратите называть меня профессор, зовите по имени.
Ольшанский (опускаясь на стул) Хорошо, профессор.
Лебединский. Ну, так что у вас произошло?
Ольшанский. У нас лично ничего, а вот с Викторией хуже. Она случайно узнала то, что ей знать не положено, и я боюсь, ее знания могут привести к вселенской катастрофе.
Лебединский. Феликс, вы сгущаете краски, Виктория, конечно, не ангел, но не монстр же в конце концов.
Ольшанский. Намного хуже, чем вы думаете, она ходячий Армагеддон. Появись она в монгольской степи, там обязательно проснётся вулкан, которого априори быть не может.
Лебединский (улыбнувшись). Все-таки она вам нравится.
Ольшанский (возмущенно). Вы что, профессор! Как может нравится женщина, которую эпизодически хочется прибить. А также четвертовать, сжечь на костре, предать анафеме и выслать из страны.
Лебединский (улыбаясь). Судя по накалу страстей и бушующему темпераменту, она вам не просто нравится, вы влюблены в эту девочку.
 Ольшанский (перекрестившись). Да не дай Бог. Вы даже не представляете, какая коварная личность скрывается под этой овечьей шкурой. А когда она начинает со мной говорить, я понимаю, что у меня нет сил сопротивляться. Вот, например, на той неделе, она зашла на минуту просто попить кофе, в результате ушла отсюда с крупной сумой денег, которые я ей сам и отдал, без всякого наркоза и гипноза.
Лебединский. А зачем ей понадобились деньги?
Ольшанский. Она сказала, что на улице холодно и ей не в чем ходить.
Лебединский. Нет, ну шубка — это нормально, это вы еще легко отделались. Я вот, например, тридцать лет назад, первый раз в жизни взялся за репетиторство, чтобы купить жене кольцо с бриллиантом.
Ольшанский. И?
Лебединский. Вот с тех пор и занимаюсь с учениками в свое свободное время. Сначала кольцо, затем квартира, затем квартира дочери, последнее мое приобретение - немецкий автомобиль жене на юбилей.
Ольшанский. Новый?
Лебединский. Трехлетка… и при этом, я сам лично не имею машины и водительских прав у меня нет, стыдно сказать, меня возит жена, ну иногда дочь, когда у жены маникюр.
Ольшанский. Профессор, вы попали, можно, я с вами выпью.
Лебединский. Конечно, угощайтесь, мне графинчика будет много, а на двоих нормально.
Ольшанский. Нет уж, мы хоть люди и бедные, но можем себе позволить.
В следующее мгновение он убежал и вернулся с полным подносом разных закусок и еще одним графином водки.
Лебединский (поднимая рюмку). Давайте, Феликс, выпьем за встречу, не так уж и часто мы с вами встречаемся. Хотя поводов, чтобы видеться чаще у нас предостаточно, один из них - наши женщины.
Ольшанский. За женщин.
Лебединский. Будем.
Выпив и основательно закусив, они продолжили беседу
Ольшанский. Артур Сергеевич, вы лично что думаете, женщина -это кто?
Лебединский. На первый взгляд, вроде тоже человек, ну это только на первый взгляд, а на самом деле все намного сложнее. Они прагматичнее, с рождения имеют цель, строго придерживаются задуманного и никогда не ошибаются, а когда все-таки ошибаются, догадайтесь с трех раз, кто виноват?
Ольшанский. Да тут к бабке не ходи, ясен перец, мы, мужики.
Лебединский. А почему?
Ольшанский. Да потому что они дуры.
Лебединский. Это понятно, и это никто не отрицает, даже они сами, но вот почему эти дуры крутят нами как хотят. Получается, не такие они уж и дуры, просто им выгодно казаться слабыми и беззащитными, а почему?
Ольшанский. Вы у меня спрашиваете?
Лебединский. Да, Феликс, хотелось бы услышать, что вы думаете по этому поводу.
Ольшанский (иронично). Я так думаю, женщины — это инопланетяне, они прибыли на эту планету, чтобы захватить и поработить коренных жителей земли… то есть нас, мужиков.
Лебединский. Предположим, и что мы будем делать?
Ольшанский.  Ну, не знаю, можно попробовать объявить им войну.
Лебединский. А смысл… вот объяви мы им войну. А они нам в ответ, на войну денег нет, и вообще я поехала к маме в Воронеж. А ты пока построй дом, посади дерево и роди сына…  в этой войне победитель известен, еще до начала военных действий.
Ольшанский. Согласен, в лоб их нам не одолеть, может попробовать хитростью взять.
Лебединский. Интересно, это как, если хитрость и женщина — это синоним.
Ольшанский (почесав затылок). Получается, нас нет не единого шанса выжить.
Лебединский. Без них, нет, с этим мы должны смириться и принять как факт.
Ольшанский. С чем смириться, что принять как факт?
Лебединский. С тем, что единственное разумное существо на этой планете - это женщина. Именно женщина легко и непринужденно превращает дикое свирепое животное в ручного домашнего котенка.
Ольшанский. Это факт?
Лебединский. Нет, это не факт, это констатация факта.
Ольшанский (задумчиво, глядя в окно). И все-таки я верю, что взойдет она. Звезда пленительного счастья.
Лебединский (продолжая). И на обломках самовластья напишут наши имена.
Переглянувшись, они рассмеялись.
Ольшанский. Я думаю, Александр Сергеевич не будет против, что мы слегка перефразировали его стихотворение.
Лебединский. Я надеюсь, и Чаадаев, не станет возражать.
Ольшанский. Предлагаю, стоя, за истинное сокровище России.
Лебединский (поднимаясь, держа рюмку в руке). За Александра Сергеевича Пушкина.
Чокнувшись, они осушили рюмки до дна.
Ольшанский (усаживаясь поудобней). Вот ведь Пушкин тоже был любитель женщин, и, несмотря на его милые амуры, потомки запомнили его как Великого и Гениального поэта России.
Лебединский. А вы не думаете, Феликс, что его поэтический дар и любовь к женщинам - это звенья одной цепи.
Ольшанский. Вы хотите сказать, что любитель женщин, скрытый поэт.
Лебединский. Я хочу сказать, что не всякий бабник - поэт, но любой поэт - бабник. Женщина — это единственный представитель рода человеческого, способный разбудить в мужчине скрытый творческий дар. Не будь их, не было бы великих художников, поэтов, писателей, изобретателей, ученых. Именно женщины делают нас сильнее, при этом оставаясь в нашей тени.
Ольшанский (уважительно). Вот это сильно сказано, предлагаю выпить.
Лебединский. А мы не частим?
Ольшанский. Артур Сергеевич, да у вас, что не монолог, так тост.
Лебединский. Неудивительно, ведь я в студенческие годы подрабатывал тамадой на свадьбах.
Ольшанский. И как?
Лебединский. Нормально, правда, чуть не спился. Хорошо, что в этот момент встретил свою будущую жену. Она  и отучила не только пить, но и ходить на чужие свадьбы.
Ольшанский. Что, на стипендию жили?
Лебединский. Не совсем. На свадьбы я ходить перестал, зато стал похаживать в продуктовый магазин подрабатывать ночным грузчиком.
Ольшанский. Это что получается, мы, мужики, зависимы от воли женщины.
Лебединский. Не совсем, мы так или иначе друг друга дополняем. Выполняя функцию альфа-самца, мы, конечно, главные на своей территории. А вот территорию выбирает именно женщина. И нам остается лишь только одно, подчиниться и делать все, что нам говорят. Как это неприскорбно, но дедовщину в армии никто не отменял.
Ольшанский (философски). Но в нормальной армии «молодой» рано или поздно станет дедом, а нам похоже всю жизнь в молодых бегать.

                Эпизод четвертый

В этот момент, на улице послышался шум, дверь с треском отворилась, и в кафе влетел разъяренный мужчина (Прохоров). Вбежав в кафе, он посмотрел по сторонам, заметив Феликса и профессора, мужчина решительно направился к ним.
Прохоров. Где? Где эта сволочь?!
Ольшанский и Лебединский переглянулись.
Ольшанский (возмущенно). Что вы себе позволяете, у нас приличное заведение.
Прохоров, схватил стул, пододвинул к столу, падая на него.
Прохоров (размышляя вслух). Я не знаю, что с ним сделаю, то ли убью, то ли покалечу.
Ольшанский (с иронией). Ну, может, вы для начала определитесь, что делать? А уж потом примите правильное решение.
Прохоров взглянув на стол, схватил графин водки, налил себе полную рюмку, махнул и не поморщился, затем, не делая перерыва, еще одну рюмку и даже не поперхнулся.
Лебединский (раздраженно). Объясните наконец, что происходит… и хватит жрать нашу водку.
Прохоров (повернув к нему голову, окинул его тяжелым взглядом, затем протянул руку). Игорь Игоревич Прохоров.
Ольшанский (вполголоса). Ну, это многое объясняет…
Профессор (пожал ему руку, назвал свое имя, указав на Ольшанского). Это Феликс Ольшанский, хозяин кафе.
Прохоров (прижав руку к сердцу). Вы меня извините, я немножко на взводе, я ищу одного человека, а мне сказали, что он здесь постоянный гость.
Лебединский. Феликс, будьте так добры, еще один прибор принесите.
Когда Ольшанский поднялся на ноги, его перехватил Прохоров, вложив ему в руку несколько крупных купюр
Прохоров. Водки и что-нибудь закусить.
Ольшанский (с сарказмом). Предупреждаю заранее, омаров и мраморной телятины здесь нет.
Прохоров. Меня вполне устроят малосольные огурчики, черный хлеб и селедочка.
Ольшанский (уходя). Ну, эти яства всегда в ассортименте.
Прохоров (обращаясь к профессору). Вы меня еще раз извините, но если бы, вы знали то, что сегодня узнал я, вы бы меня поняли.
Лебединский. Я бы вас понял, если бы вы объяснили, чем вызван ваш гнев.
Прохоров (тяжело вздохнул). Это очень сложно объяснить, тем более понять.
Лебединский (разливая водку). Это только так кажется, выпейте водочки, и сложное станет объяснимым.
Прохоров (вздыхая). Вы думаете.
Лебединский (поднимая рюмку). Я знаю.
В этот момент к столику подошел Феликс, неся поднос с закусками.
Ольшанский. Нет, я, конечно, не настаиваю, но меня можно было и подождать.
Лебединский. Феликс, извините, но человек на взводе, а возбужденность приводит к повышенному артериальному давлению, а это, как известно, приводит к инсульту или инфаркту.
Ольшанский (усмехаясь). И действительно, что это врачи замарачиваются, таблетки всякие от давления придумывают, когда все так просто.
Лебединский. Игорь Игоревич, так что у вас случилось, если это конечно не тайна?
Прохоров (иронично). Какие могут быть тайны в нашем городе, завтра об этом будут знать все.
Ольшанский (вполголоса). Вы недооцениваете жителей нашего города, они уже… все знают.
Прохоров. Вы что-то сказали?
Ольшанский. Может, селедочки.
Прохоров. Нет, лучше водочки.
Ольшанский (разливая водку). Ну, а почему бы и нет.
Лебединский (закусив селедкой). Расскажите, что вас гнетет.
Прохоров. Что вы, профессор, меня это не гнетет, а просто приводит в ярость мысль, что моя будущая молодая жена беременна не от меня.
Пауза…
Лебединский переваривает услышанное. Феликс равнодушно смотрит в окно, ему уже все известно и потому неинтересно.
Лебединский. Извините, но почему вы решили, что ваша будущая жена беременна не от вас.
Прохоров. Об этом уже говорит полгорода.
Ольшанский (вполголоса). Об этом уже знает весь город, и, если не остановить Викторию, об этом узнает и вся область.
Прохоров (оборачиваясь к Феликсу). Что вы там все шепчетесь?
Ольшанский (глядя ему в глаза). Да вот, дебит с кредитом свожу, считаю.
Прохоров. Не надо считать, лучше налейте.
Второй раз Феликса просить не надо, через мгновение рюмки были полны. Мужчины выпили, закусили, когда приятна истома разлилась по всему телу, взял слово профессор.
Лебединский. Игорь Игоревич, может не стоит раньше времени паниковать, зачастую именно глупые слухи рождаются на пустом месте.
Прохоров (возмущенно). Это далеко не пустое место, это известный в нашем городе Жигало и ловелас. Не успел я уехать по делам из города, как он тут же затащил мою невесту к себе в постель.
Ольшанский (еле слышно). Ну, это вопрос спорный, кто кого куда затащил.
Лебединский. Вы нам скажете, как его зовут и почему вы ищете этого бесчестного человека именно здесь.
Прохоров. Может, вы знаете его… это некий Лев Озборн, музыкант.
Лебединский (вполголоса). Вот Лева - балбес, не мог бабу у кого попроще увести.
Ольшанский. Игорь Игоревич, может, оно и к лучшему, другую себе найдете, не столь ветреную, я думаю, с вашими деньгами это не проблема.
Прохоров (печально). Не нужна мне другая, я ее люблю.
Ольшанский. Игорь Игоревич, но не будьте вы так наивны. Вы человек с положением, при деньгах, и вдруг   любовь, такого не бывает, у богатых все по расчету.
Прохоров. Что, не верите? Думаете, если я богат, то меня и любить нельзя. Думаете, все зарятся только на мои деньги, а я как мужчина не представляю никакого интереса.
Лебединский (поспешил вмешаться). Я думаю, надо выпить.
Ольшанский. Поддерживаю.
Прохоров (безразлично). Не возражаю.
Выпив, мужчины выдохнули, принялись закусывать.
Прохоров (роняя на себя кусочек селедки). Сакральная ты сила, мне эту рубашку бывшая жена подарила, она мне удачу приносит.
Ольшанский. Идите быстрее в туалет, на раковине справа найдете мыло и соль.
Прохоров (удивленно). Зачем в туалете соль?
Ольшанский. Как известно, подсолнечное масло с одежды хорошо удалять именно солью.
Прохоров, уходит в туалет. В этот момент в кафе влетает Лева Озборн, замечая друзей, направляется к ним, падает на стул, на котором только что сидел олигарх.
Озборн (запыхавшись). Сегодня побью все мировые рекорды по бегу. Я этот город на три раза оббежал.
Ольшанский и Лебединский (в один голос). Ты что тут делаешь?
Озборн (удивленно). Попить зашел. Что случилось?
Лебединский. Лева, мне кажется, тебе нужно как можно быстрее покинуть это место.
Озборн (ничего не понимая). Ничего себе, на пять минут вышел! Что-произошло-то?
Ольшанский (округляя глаза от возмущения). И он еще спрашивает!
Озборн (закипая). Да… я еще спрашиваю, вы скажите, что здесь творится? Или мне через вас электрический ток пропустить, чтобы узнать, какая муха вас укусила.
Лебединский. Я… Феликс, и муха цеце тут вообще не причем, а вот ты как обычно отличился. И после этого у тебя хватает наглости спрашивать у нас, что происходит.
Озборн (подозрительно посмотрел на них). Мне кажется, друзья мои, по вам, психушка плачет, горючими, крокодильими слезами.
Ольшанский (вскакивая с места). Лева, ты мне, конечно, друг, но я обязан тебя предупредить: в данный момент ты как никогда близок к инвалидной коляске.
Озборн (перестав вообще что-либо понимать). Ребята, а вы сегодня кроме водки, больше ничего не принимали?  Или детство босоногое вспомнили, клей момент понюхали.
Лебединский (задумчиво). У меня такое чувство, что мы что-то пропустили, в этом и скрывается отгадка к разгадке.
Озборн. Профессор, вы меня пугаете, когда начинаете говорить загадками. (Обращаясь к Ольшанскому). Может, ты мне все-таки объяснишь, что здесь происходит?
Ольшанский на какое-то время теряет дар речи, смотрит на Озборна и хлопает глазами. В этот момент звонит раздается звонок, Озборн достает телефон и приложив к уху кричит.
-Алло, алло… я вас не слышу.
Озборн. Феликс, у тебя тут плохо ловит, выйду на улице поговорю, потом вернусь (угрожающе), и мы продолжим.
Не успел Озборн уйти, а друзья перевести дух, вернулся Прохоров, уселся на свое место, удивленно посмотрел на них.
Прохоров. С вами все в порядке?
Ольшанский (категорично). Надо выпить.
Лебединский. И с этим даже не поспоришь.
Прохоров. Раз такое дело, и я поддержу.
Пили не чокаясь, не закусывая. После третьей всем стало хорошо. В какой-то момент Феликс видит в окне, что Озборн возвращается. Он подцепляет вилкой кусочек злосчастной селедки и как бы случайно роняет ее на рубашку Прохорова.
Прохоров. Феликс, е-мое, я рубашку с таким трудом отстирал.
Ольшанский. Туалет, вы знаете где, идите быстрее, а не то вашей счастливой рубашке придет конец.
Прохоров, вполголоса ругаясь, уходит в туалет, профессор, наблюдает эту картину со стороны.
Лебединский. Феликс, что это сейчас было, я прекрасно видел, что вы это сделали специально.
Ольшанский. Профессор, не до сантиментов, Лева, возвращается.
Входит Озборн решительно направляется к ним, но в этот момент у него опять звонит телефон. Он выхватывает телефон и, еле сдерживая ярость, шипит.
- Я понял, сейчас буду.
Разворачиваясь на ходу, покидает заведение, бросая на них испепеляющий гневный взгляд.
В этот момент из туалета возвращается Прохоров, он тоже говорит по телефону, закончив, отключает его, обращается к ним.
Прохоров. Друзья мои, вы не будете против, если я вас покину, Анжелика позвонила, хочет срочно со мной встретиться.
Профессор и Феликс (в один голос). Мы, не будем против.
Прохоров уходит.
Оставшись вдвоем профессор и Феликс, вначале молча сидели молча.
Лебединский (многозначительно). Однако, Феликс, у вас тут, не заскучаешь.
Ольшанский. Что вы, Артур Сергеевич, в основном у меня тут тишь и благодать. Правда до той поры пока Автору не станет скучно или Озборна не укусит какая-нибудь муха. Хотя, в принципе, это звенья одной цепи.
Они одновременно обернулись, посмотрели на автора. Но, тому было не до них, он как обычно был погружен в себя, пил коньяк и таинственно улыбался.
Лебединский. Предлагаю выпить, а то благодаря происшедшим событиям, мы отрезвели раньше, чем охмелели.
Ольшанский. Я не стану возражать, пару рюмочек мы с вами заслужили, в конце концов мы почти спасли мир от неминуемой катастрофы.
Лебединский. Согласен… Лева нам должен, если бы не мы, то здесь неминуемо пролилась чья-то кровь.
Ольшанский (поднимая рюмку). За непоколебимое, мужское братство.
Лебединский (иронично). Один за трех, и три на одного.
Они рассмеялись, с удовольствием выпили и с не меньшим удовольствием закусили.
Лебединский. И все же мне интересно, как из этой запутанной истории выпутается наш друг Лева Озборн.
Ольшанский. Я думаю, у Левы все будет красиво, не будем забывать, что автор всегда был на стороне этого балбеса.
Лебединский. Феликс, может мы будем говорить чуть тише?
Ольшанский (подавшись вперед, кивая в сторону автора, прошептал). А что думаете, он нас в жаб превратит.
Они рассмеялись, косясь в сторону автора. Друзья выпили еще по одной, Феликс разоткровенничался.
Ольшанский. Вот вы говорите, автор, автор, да кто он, такой, этот наш автор?
Лебединский (со знанием дела). Автор написал всего одну книгу, принесшую ему известность в нашем городе. Правда, эту книгу никто не видел, соответственно, и не читал, но известность все равно остается за автором.
Ольшанский (возмущенно фыркнул). Господи! И это все его заслуги перед обществом.
Лебединский. Феликс, во-первых, не упоминайте Господа в суете мирской, а во-вторых, возмущайтесь чуть тише, а то нас отсюда выведут… а может, что и хуже.
Слова профессора подействовали, и Феликс на какой-то миг присмирел, но уже через секунду ожил.
Ольшанский (удивленно). Артур Сергеевич, но кто нас отсюда выведет, это же мое кафе.
Лебединский. И действительно, слона-то я и не заметил (косясь в сторону автора), и тем не менее, давайте не будем будить лихо, пока оно тихо.
Но было уже слишком поздно...

                Эпизод пятый

Двери кафе открылись, и в помещение важно вкатился упитанный полицейский, оглянувшись по сторонам, он ц направился в их сторону.
Участковый. Добрый день, кто из вас Ольшанскый Феликс Эдуардович?
Ольшанский (вставая). Это я.
Участковый. Что же вы, Феликс Эдуардович, безобразничаете?
Ольшанский (удивленно). Это каким образом?
Участковый. Вот, например, на вас жалоба поступила, что вы коварно скрываетесь от уплаты алиментов.
Феликс часто задышал, краснея от нахлынувших эмоций.
Ольшанский. Позвольте, у меня нет… детей… Да что детей, у меня даже жены нет.
Участковый. Не позволим, не позволим вам, Феликс Эдуардович, скрываться от алиментов в то время, когда в нашей стране каждая пятая молодая мамочка- мать одиночка.
Ольшанский. Господин полицейский, вы меня, конечно, извините, но при чем здесь я.
Участковый (с каменным лицом, лишенный всякого чувства юмора). Не извиним, не простим и не забудем. Уважаемый, будьте мужчиной, поставьте печать в паспорте и до восемнадцати лет обеспечьте ребенка средним прожиточным минимумом.
Ольшанский. Разве алименты платят не до шестнадцати лет?
Участковый. Ну, не мелочитесь, Феликс Эдуардович, это вам не к лицу. Если произошел такой казус, и вы отправили в декретный отпуск барышню, будьте добры, материально поддержите её и ребенка.
Ольшанский (возмущенно). Да никого никуда я не отправлял, я еще даже не решил, нужны ли мне вообще дети.
Участковый. Ох, не юлите, уважаемый, заводя амуры с барышнями, никто не планирует детей, но они почему-то рождаются. Так уж повелось, нашего мужского разрешения на это не требуется.
Ольшанский. Господин полицейский, вы мне окончательно заморочили голову. Какие алименты, какая барышня!? В конце концов хотелось бы узнать ее имя.
Участковый (удивленно). Вы не помните имя женщины, которую осчастливили.
Ольшанский (истерично). Представьте себе, не помню.
Участковый. Так, я вам напомню. Девять месяцев назад вы отдыхали в Гаграх?
Ольшанский (категорично). Нет! Ни девять месяцев, ни семь месяцев назад, я не отдыхал в Гаграх. Скажу вам больше… я вообще никогда не был в Гаграх.
Участковый (продолжая наступать). А вам что-нибудь говорит имя Изольда Бруновна Штейнер.
Ольшанский (скрежеща зубами). ЧТООО! Вы издеваетесь, какая еще Штейнер! Вообще-то мне русские женщины нравятся.
Участковый. Не вам одному. И тем не менее, это не повод для случайных связей.
Ольшанский. Да какие случайные связи! Я все свои отношения,е фиксирую в памяти, а на память я не жалуюсь и поэтому никакой Изольды Бруновны Штейнер не помню.
Участковый. Не спорю… все-таки море, солнце, горы и чрезмерное употребления алкоголя, в результате чего алкогольная амнезия.
Ольшанский. Да это надо же сколько выпить, чтобы забыть такой персонаж как Изольда Бруновна Контейнер?
Участковый (поправляя). Штейнер ее фамилия.
Ольшанский. Тем, более...
Участковый (задумчиво). Что мне с вами делать, Феликс Эдуардович?
Ольшанский. Да хоть на каторгу, на вечное поселение, но избавьте меня от родственных связей с этой незнакомой мне женщиной.
Участковый. Да не волнуйтесь вы так, Феликс Эдуардович, это всего лишь профилактическая беседа, меня просто попросили поговорить с вами.
Ольшанский (взмахивая руками). Ну, теперь понятно, откуда ветер дует и где собака порылась.
Участковый. Какая же она собака, очень даже приличная барышня, о вас беспокоится, что бы вы, так сказать, порядочно себя вели.
Ольшанский. Господин полицейский, я вас услышал, из этой беседы сделаю выводы и проведу работу над ошибками.
Участковый (оставаясь стоять на месте). Это понятно, но хотелось бы до конца быть уверенным, что вы все правильно поняли.
Ольшанский. Я, кажется, вас понял, не уходите (убегает).
Участковый (показывая на початые бутылки). Злоупотребляете?
Лебединский. Да, как-то не получается, все время что-то отвлекает.
Участковый. Случайными связями не шалите?
Лебединский (округляя глаза). Да Бог с вами! Господин капитан, какие случайные связи, тут бы обязательную программу выполнить, не до произвольной, уж возраст, знаете ли.
Участковый. Возраст тут не причем. Я знаю одного злостного алиментщика, ему уже за семьдесят, и ничего, старается мужчина, а на него все алименты шлют и шлют.
Лебединский. Может быть, всему виной чрезмерное употребление препаратами для лечения эректиольной дисфункции.
Участковый. На Виагру намекаете.
Лебединский (качая головой). На нее родимую.
Участковый. Не исключено… но не будем исключать мифологического момента.
Лебединский. Какого именно?
Участковый. Беса в ребро… от него, как известно, не застрахован ни один мужчина, даже импотент со стажем.
В этот момент вбегает Феликс, держа в руке черный пакет, в котором находилась бутылка пятисолодового виски.
Участковый (отдавая честь). Так сказать, не поминайте лихом.
Ольшанский (иронично). Помнить не обещаем, но и не забудем.
Полицейский спрятав бутылку куда-то в глубине мундира, отбыл восвояси.
Ольшанский (крича ему вслед). Виктории пламенный пролетарский от работников пищевой промышленности.
Лебединский (удивленно). Феликс, а кто такая Изольда Бруновна Штейнер?
Ольшанский. Дочка Бруно Штейнера.
Лебединский. А кто такой Бруно Штейнер?
Ольшанский. Извините, Артур Сергеевич, с ним я не успел познакомиться, после того как я отказался жениться на Изе, меня сразу же призвали в армию, несмотря на мое плоскостопие.
Лебединский. Феликс, вас не тревожит то обстоятельство, что через столько лет вам напомнили о вашем проступке.
Ольшанский. Нет, профессор, меня это вообще не напрягает, меня другое беспокоит, откуда об этой милой детской шалости узнала Вика.
Лебединский (улыбаясь). Я смотрю, Виктория всерьез за вас взялась
Ольшанский. Но я ей даже повода не давал.
Лебединский. Эх, Феликс, женщине повод не нужен, если надо,  она его сама найдет.
Ольшанский (истерично). Боже, я не готов к серьезным отношениям.
Лебединский. Поздно, батенька, спохватились, Виктория уже, наверное, фату ходила примерять.
Ольшанский. И что делать?
Лебединский (шёпотом). Для начала отнесите автору бутылку хорошего коньяка.
Ольшанский (косясь, подозрительно на автора). Думаете, это его рук дело?
Лебединский. Не важно, что думаю я, важно обратное.
Ольшанский. Это как?
Лебединский. Как известно, что написано пером-не вырубишь топором, вот сейчас автор чиркнет в своем блокнотике лишь слово, а у нас тут трагедия разыграется. Оно нам надо?
Ольшанский (подмигивая ему). Я вас понял профессор.
Пока Феликс бегал в бар за коньяком. Профессор обратился к автору.
Лебединский. Уважаемый Автор… не желаете составить нам компанию, нельзя же пить в одиночестве.
Автор, задумчиво посмотрел на говорившего, тихим голосом произнес.
Автор. Благодарю, профессор! Но одиночество — это мой дом, и я в нем живу.
Лебединский. Сильно… звучит как тост (разлил водку по рюмкам).
Прибежал Феликс, неся в руках бутылку хорошего коньяка, поставив ее на стол автору, спешно ретировался за свой столик.

               
Эпизод шестой

В этот момент в кофе ворвались два молодца, одинаковых с лица (опухшие лица и сизые носы), Кузьмин и Соловьев, присев за столик, заговорили одновременно.
Кузьмин. Слышали новость?
Соловьев. Что с Озборном случилось!
Ольшанский. Слышали, еще как слышали, Папа римский только еще не позвонил и не отчитался.
Лебединский. И вам тоже, здравствуйте.
Кузьмин. Леву, конечно, жалко… Пьете?
Ольшанский. Пытаемся.
Соловьев. Вы не против, если мы составим компанию?
Ольшанский. Уже составили, я так понимаю, денег у вас, как обычно, нет.
Кузьмин. Феликс, ты же знаешь за нами, не заржавеет.
Ольшанский. Да уже давно заржавело и на атомы рассыпалось.
Соловьев. Феликс, завтра-послезавтра деньги будут, нам с Серегой один жирный клиент аванс выдаст.
Лебединский. Если не секрет, что опять за халтура.
Кузьмин. Профессор, в вашем голосе я слышу скрытый сарказм.
Лебединский. Боже меня упаси, просто праздное любопытство.
Соловьев. Фойе Дворца железнодорожников будем разрисовывать.
Ольшанский (усмехаясь). А я и не знал, что во Дворце железнодорожников состоится съезд сатанистов.
Кузьмин (обижено). Не стоит недооценивать наш творческий потенциал.
Лебединский. Феликс и не хотел уничижать ваше творческое эго. Просто в последний раз, когда вы себя проявили как зодчие, разрисовав площадку в детском саду, родители отказались водить в этот садик своих детей.
Ольшанский. Да, да, а одна беременная женщина, что шла мимо и увидела сие творчество, так и родила в булочной.
Кузьмин. Да когда это было!
Ольшанский. А что изменилось?
Соловьев (делая вид что встает). Я вижу: нам тут не рады.
Лебединский (успокаивая их). Мы, конечно же, вам рады. Феликс, организуйте еще один прибор: нашему полку прибыло.
Ольшанский. Даже с места не двинусь, они и без меня хорошо знают, где у меня что лежит.
Соловьев. Да не стоит волноваться, посуда у нас всегда с собой (извлекает из кармана пальто два граненных стакана).
Ольшанский (разливая водку). Хорошо, что не пивные кружки с собой таскаете.
Кузьмин (поднимая стакан). Ну, за встречу.
Ольшанский (усмехаясь). А то ведь давно не виделись, со вчерашнего еще ваш перегар не выветрился.
Кузьмин. Феликс, ну почему ты такой злой?
Соловьев. Так жениться ему пора, энергия через край бьет, а женится, остепенится, станет такой же, как мы.
Ольшанский (закусывая, поперхнулся). Да, не дай Бог, повторить ваш жизненный подвиг.
Лебединский. Друзья мои, а вы про Леву от кого узнали?
Кузьмин. Так Зинка рассказала.
Соловьев. Мы к ней после обеда заходили опохмелиться, там и узнали про Леву.
Лебединский (обращаясь к Феликсу). А Зинка это кто?
Ольшанский. Коллега, хозяйка местной разливайки, а по совместительству основной центр сбора информации. Например, у Зинаиды вечером, можно узнать, сколько на следующий день будет стоить баррель нефти.
Лебединский (восхищенно). Вот это женщина!
Ольшанский. Фундаментальная, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова.
Кузьмин (жадно облизывая взглядом, бутылку водки). Вот, она нам и рассказала, какая с Левой беда приключилась.
Соловьев. Надо будет завтра в больницу к нему сходить, проведать.
Кузьмин. Апельсины - мандарины купим, может, и выпить принесем (задумчиво), если донесем.
Ольшанский и профессор встревоженно переглянулись.
Ольшанский (ничего не понимая). Какая больница? Какие мандарины? Какие апельсины… Колитесь, олухи царя небесного, что с Левой случилось?!
Кузьмин. Вы же сказали, что в курсе,
Соловьев (с иронией). Да, да… как сейчас помню, мол и папа римский тоже в курсе.
Ольшанский и профессор (в один голос). Что с Левой?!
Кузьмин. Машина его сбила.
Ольшанский. Где?
Соловьев. Тебе по рифме или как?
Кузьмин. На пересечении Ленина и Энгельса.
Лебединский. Когда?
Соловьев. Что же вы тут устроили телепередачу «Что? Где? Когда?»
Ольшанский. Слушайте вы, два молодца одинаковых с лица, вопросы здесь задаем мы.
Кузьмин (усмехаясь). Ого! Вот мы «До следствия ведут знатоки» добрались.
Соловьев (таинственно). В наше время глобального интернета, когда рубль падает, а доллар обесценивается, любая информация, чего-нибудь стоит.
Ольшанский (скрежеща зубами). Водки хотите?
Кузьмин (нравоучительно). Да нет, на тебя посмотрим и нам хватит…Конечно, водки, что с тебя еще взять.
Соловьев. Феликс, ты сегодня такой наивный.
Ольшанский. Вы, я смотрю, зато перцы продвинутые, за информацию о друге мзду берете, мне кажется, вам должно быть немножко стыдно.
Кузьмин. Фельцман, тебе, когда кажется, ты крестись по русскому православному обычаю справа налево. Про Леву мы вам и так все скажем, безвозмездно. Водка нам нужна, чтобы залечить душевную рану, все-таки наш друг не каждый день в больницу попадает… а мы переживаем.
Ольшанский (восхищенно). Вот проходимцы, как поют, как поют! Как в оперном театре Ла Скала.
Лебединский (поддерживая). Да нет, у этих лучше получается, тут если даже не захочешь поверить, все равно придется.
Ольшанский. Две бутылки водки стоят в пакете под столом, я ведь знаю прекрасно, сколько бы ни выпили, все равно на посошок выпросите.
Соловьев. Да в первую городскую его определили, в палате номер триста двадцать барин отдыхать изволит.
Кузьмин. Мы сами пока не в курсе, но, говорят, двойной перелом со смещением.
Соловьев. Да-да, и еще у него огромная гематома на заднице.
Ольшанский. Простите, откуда такие интимные подробности.
Кузьмин. Ну… Зинка и рассказала. Кому, как не ей, все знать, в таких подробностях.
Соловьев. Ладно, пошли мы дальше, а вы сами плывите, не маленькие.
Ольшанский. Вы в больницу?
Кузьмин. Естественно.
Соловьев. Мы своих в беде не бросаем.
Они доходят до двери, останавливаются, многозначительно переглядываются с автором и тут же испаряются, оставляя после себя стойкий аромат алкогольного букета.
Лебединский (глядя им вслед). И гнетут меня смутные сомнения.
Ольшанский. Вы по поводу этих двоих? Даже и не сомневайтесь, между нами и первой городской расположены две детских площадки, стадион и кафе. Сегодня они до больницы точно не дойдут, где-нибудь да зависнут.
Лебединский (задумчиво). Надо что-то делать.
Ольшанский (доставая телефон). Для начала позвоним самому виновнику торжества.
Феликс набирает номер одной рукой, другой показывает на бутылку, при этом гримасничает, намекая на определенные действия. Профессор тут же все понимает, быстро наливает, подает рюмку, они чокаются, пьют не закусывая.
Ольшанский. Абонент не абонент.
Лебединский. Надо звонить в больницу.
Ольшанский (набирая номер). Уже.
Диалог длится не более минуты, несколько вопросов, несколько невразумительных ответов и весь разговор.
Лебединский. И что?
Ольшанский. Кроме того, что у некой Озборнихиной внематочная беременность, а у Ознобихиной родилась двойня, ничего.
Лебединский. А что с Озборном?
Ольшанский. Пациент с такой фамилией у них не значится.
Лебединский. Надо выпить.
Ольшанский. Не возражаю.
Лебединский (морщась). Какая водка все-таки горькая!
Ольшанский. Была бы сладкая, ее и дети пили бы.
Часть вторая
Эпизод первый
С громким стуком открывается входная дверь, в кафе, шатаясь, входят две девушки, одна из них Виктория. Девушка держит под руку подружку, доводит ее до свободного столика.
Виктория (кладет ноги на свободный стул). Ну, что мы застыли в позе Будды, не видите девочки устали, девочки хотят отдохнуть.
К ним подходит Феликс.
Ольшанский. Что? Вам? Тут нужно?
Виктория (отмахиваясь от него). Филя, не хами, а то морду расцарапаю.
Ольшанский (возмущенно). Ты совсем страх потеряла, врываешься ко мне в кафе в неадекватном состоянии, дерзишь мне… Вика, ты на грубость нарываешься!
Виктория (устало). Филя, не бузи, веди себя прилично, что о тебе подумает моя подруга.
Ольшанский. Кстати о подругах, это кто?
Виктория. Кстати у Кати, а это Анжелика.
Профессор и Ольшанский в один голос. Анжелика?
Анжелика (скромно). Здравствуйте, очень рада с вами познакомиться.
Лебединский. Анжелика, а разве в вашем положении можно употреблять алкогольные напитки.
Анжелика (удивлено). Вот сейчас очень интересно, вы, собственно, о чем?
Ольшанский (обращаясь к Вике). Ты ничего не хочешь нам рассказать?
Виктория. Вот я и говорю, чай зелёный с лимоном, графинчик водочки, что-нибудь закусить с барского плеча, ну и минимум вашего внимания.
Ольшанский (с иронией). Что еще изволите? А то давайте, не стесняйтесь.
Виктория. Мы девочки совершеннолетние, мы уже не стесняемся. Филимон, прекрати тупить, это тебе не к лицу. 
Лебединский. Феликс, я, пожалуй, пойду, кажется, мне пора.
Ольшанский (взмахивая руками). Отличная идея профессор, а я, значит, останусь один на один с этими двумя.
Лебединский. Феликс, извините, но я действительно к вам заходил на пять минут, а прошло уже два часа.
Ольшанский (иронично). Конечно, идите, профессор, у вас же дома жена, собака, кошка и попугай какаду, и все они замерли в ожидании вас.
Лебединский (вздыхая). Феликс, вы не правы (он уходит).
Виктория (улыбаясь). Вот так и теряют друзей, да, Филя?
Ольшанский. Давай, давай, подливай масло в огонь, антихрист в юбке.
Виктория (задумчиво). Филя, ну почему ты такой мудак?
Ольшанский (вздыхая). По той же причине, что ты дура.
Анжелика (вставая). Ладно, пока вы тут выясняете, кто сверху, я пойду попудрю носик.
Ольшанский (проводив ее взглядом). Ты зачем ее сюда притащила? Ты зачем ее напоила?
Виктория (нравоучительно). Если ты закончил с вопросами, водочки, принеси, пожалуйста, и чай с лимоном. Ключевое слово здесь, пожалуйста.
Ольшанский. Я так понимаю, Анжелика не беременна.
Виктория. Ну надо же, какой не по годам умный мальчик, дошло наконец-то!
Ольшанский (хмурясь). А кто тогда беременный?
Виктория. Ну, не знаю, ты вот, например, давно был у гинеколога?
Ольшанский (уничтожающе глядя на нее сверху вниз). Слышь ты, дитя песчаных карьеров, угомонись уже, а то выведу.
Виктория (разведя руки в стороны). Ой, ой, ой, трепещу и писаю.
Ольшанский. Ладно, золотая рыбка, сиди уже, сейчас принесу твой зелёный чай (уходит).
Виктория (ему вслед). Все уж неси, чтоб сто раз не ходить.
В этот момент возвращается Анжелика, устраивается напротив подруги.
Анжелика. А где мужчина всей твоей жизни?
Виктория. Сейчас вернется.
Анжелика. Точно вернется.
Виктория. Господи, Анжелика! Куда он денется с подводной лодки, ведь это его кафе.
Анжелика. Ну, не знаю, Вика, мужчины-существа непредсказуемые, выйдет бывало за хлебушком… и все! пропал мужчина.
Виктория. Вот поэтому, подруга, за хлебом надо самой ходить, а не полагаться на авось.
Возвращается Феликс, расставив все на столе, с каменным лицом собирается уходить.
Виктория. И куда это мы собрались?
Ольшанский (усмехаясь). Да вот пойду гречку с рисом переберу, а когда закончу, на горохе в углу постою (уходит).
Виктория (посылая ему вслед воздушный поцелуй). Золушка ты моя.
Анжелика. Мужчина-то не в духе, может, зря мы сюда пришли?
Виктория. Настроение мужчины что термометр за окном, какая погода, такое и настроение, а погода — это женщина.
Анжелика (уважительно). С тобой, подруга, я смотрю не забалуешь!
Виктория (сжимая пальцы в кулачок). А то! Им только дай слабину, вмиг на шею сядут и ножки свесят.
Анжелика (разлив водку по рюмкам). Ну тогда за нас, девочек.
Раздается смех и звон рюмок.
Виктория. Кстати, Лика, а что у тебя с Озборном?
Анжелика (скромно). Он такой душка.
Виктория. А ты знаешь, что этот душка безоговорочно женат.
Анжелика. Уже в курсе.
Виктория (загадочно улыбаясь). А он тебе это сказал до или после…?
Анжелика. Как переспали, так и признался. Сказал, что я его любовь, а там его судьба, а идти против судьбы, что идти поперек Бога.
Виктория (восхищенно). Вот ведь сволочь! Как красиво завернул, и ведь не подкопаешься.
Анжелика (вздыхая). Он такой душка.
Виктория (возмущенно). Раскладушка… Лика, заруби себе на носу, все эти душки, те еще сволочи. Он захотел молодое красивое тело, он его и получил. Спел тебе песню про любовь, а ты размякла, голову потеряла.
Анжелика (вздыхая). А еще он сказал, что мы с ним похожи. Он у меня первая любовь, а я у него последняя.
Виктория. Вот стервец! Как поет, как поет, прямо заслушаешься… Ты где с ним познакомилась?
Анжелика. Познакомились мы с Левой случайно, на конкурсе красоты, где я получила почетное последнее место. Он меня пригласил в парк погулять я и согласилась. Потом он красиво так говорил, о чем, я не помню, но, говорил он убедительно. А я слушала его, слушала, даже глаза от удовольствия прикрыла, а когда открыла, смотрю, уже в постели с ним.
Виктория. Лика, а тебе разве мама не говорила, что с незнакомыми людьми нельзя на улице разговаривать.
Анжелика (вздыхая). Если бы моя мама слушала свою маму, то меня бы на свете не было.
Виктория. Логично… что говорит о том, что мы, бабы, дуры не по призванию, а по натуре своей. Знаем же прекрасно, мужикам верить нельзя, от них одни проблемы и… незапланированные дети.
Анжелика. Ну до детей у нас дело не дошло, Лева раньше слился. Как раз в тот момент, как Прохоров в город вернулся.
Виктория. Ты что и впрямь за него замуж собралась?
Анжелика (беспечно). Ну раз зовут, надо идти.
Виктория. Он хотя бы тебе нравится?
Анжелика (пожимая плечами). Не знаю, я об этом не задумывалась.
Виктория (фыркая). Ну, и зачем тогда ты за него замуж собралась?
Анжелика (философски). Второй раз могут и не позвать, мужчины в этом смысле такие стеснительные.
Виктория (философски-возмущенно). Вот ведь бабья доля наша какая, замуж идем за того, кто позовет, а не за того, кого любим.
Анжелика (равнодушно). А когда было по-другому?
Виктория (убежденно). У меня по-другому будет, я этого оленя или заарканю или сама его в красную книгу внесу.
Анжелика. Это ты про Феликса?
Виктория. Ну про кого еще, у меня только при нем сердце замирает.
Анжелика. Так он же тебя боится.
Виктория (коварно улыбаясь). Вот и правильно: пусть боится, ходит и оглядывается.
Анжелика. А он-то что думает, ты знаешь? Ты хоть нравишься ему?
Виктория. А кому интересно, о чем думает мужик… на этой планете все вопросы решаем мы, девочки.
Анжелика (разлила водку по рюмкам). За нас, девочек!
Виктория. За нас, красавиц!
Раздался смех и звон рюмок.
Виктория. И вообще я считаю, что мужчине думать по статусу не положено, его дело за мамонтом бегать с девяти до шести, а после шести изображать из себя плющевого мишку на диване.
Анжелика (уважительно). Да ты, мать, строга.
Виктория. А то! Ходят тут как замороженные, где мои носки, где моя рубашка? Где с вечера кинул там и ищи, да только в прихожей уже не рыскай, вещи твои с вечера в шкафчике культурно лежат на полочке.
Анжелика (печально). Жалко мне их, пропадут ведь без нас… как пить дать пропадут.
Виктория. Как вид вымрут, если пить не бросят.
Анжелика. Думаешь, бросят?
Виктория (со знанием дела). Нет! Те еще бараны. А потом, мужик пошел нынче осторожный, с друзьям на широкую ногу не гуляет, домой вовремя является, да и запаха не слышно.
Анжелика (фыркая). Да ладно, все они одним миром мазаны, трезвый ходит - слова не вытянешь, а как выпьет - поговорить тянет, а друзей нет, а ты рядом, на том и горят.
Виктория. Это да, на ровном месте спотыкаются. Бывало, придет поздно, когда ты уже спишь, и ползает там в кромешной темноте на цыпочках, а мозгов-то не хватает понять, что как бы он тихо не старался, еще громче получается.
Анжелика (вздыхая). Мужик — это тяжкий крест.
Виктория (кивая головой). Не то слово… и крест этот, нам нести.
Они одновременно обернулись, посмотрели на Феликса, стоящего за барной стойкой. Тот, поймав их взгляд, понял это по-своему. Медленно  подходит к ним.
Ольшанский. Что, уже уходите?
Виктория. Да нет, только носик попудрить.
Ольшанский. Прямо и налево, развлекайтесь, девочки, и ни в чем себе не отказывайте.
Девушки, переглянувшись, уходят.
      
Эпизод второй
Феликс задумался, за его спиной открывается входная дверь.
Озборн. Что пригорюнился, детина?
Феликс оборачивается, в его в глазах застыл немой вопрос.
Ольшанский. Ты?
Озборн. Нет, папа римский, что, не узнал?
Ольшанский. Ты что из больницы сбежал?
Озборн. Феликс, а у тебя ли все в порядке?
Ольшанский. У меня - да, а вот до нас дошли слухи, что ты в больнице прозябаешь?
Озборн (заинтригованно). Вот это уже интересно, если можно, в двух словах.
Ольшанский. Ну если в двух словах, Кузьмин и Соловьев.
Озборн. А! Ну тогда все понятно, у этих ребят с фантазией все нормально, она у них бьет ключом.
Ольшанский. Да-да, в деталях описали, как тебя сбила машина, а также о том, какая у тебя гематома и на каком интересном месте.
Озборн. Гематома — это занятно, что еще у нас произошло экстравагантного.
 Ольшанский (разведя руки в сторону). Да вот ходят слухи, что ты осчастливил Анжелику, и теперь она в интересном положении, правда, это нисколько не мешает ей пить с Викой водку.
Озборн (закашлявшись). Ох уж мне, эти беззубые старухи, что разносят слухи, ну вот откуда берутся эти сплетни. 
Ольшанский. Лева, веди себя поприличнее, и эта пагубная слава тебя обойдет стороной.
Озборн. Феликс, я и есть само приличие, Анжелика, если и беременна, то точно не от меня.
Ольшанский (заинтригованно). О  как! Вот это сюжет, вот это рапсодия, а что так? Неужели с утра ты только сам смог встать?
Озборн (постучав себя по лбу, сплевывая через плечо). Типун тебе на язык, у нас, правда, ничего не было… (про себя) К сожалению. (Вслух же немного разочарованно) Ситуация банальная, просто она была нетрезва, а я не так воспитан, чтобы заниматься любовью с телом, мне для этого женщина нужна… живая, чтобы сгорала в твоих глазах, чтобы таяла под твоим взглядом, чтобы ланью ласковой была и немножко тигрицей хищной.
Ольшанский (восхищенно). Лева, да ты мой герой!
Озборн (широко улыбаясь). Ну, не льсти мне, подхалим.
Ольшанский. И не пытался, я просто обескуражен. Лева Озборн - такая душка, будут говорить все твои подружки, орошая слезами свои подушки.
Озборн (застенчиво). Ну ладно уже, разошелся.
Ольшанский. Еще и не начинал. Вот думаю, памятник тебе нерукотворный при жизни изваять из гипса. Ты как на это смотришь?
Озборн (категорично и очень серьёзно). Можно и памятник, но не из гипса, а из гранита, и только после того как Боженька свое последнее слово скажет обо мне.
Ольшанский. Ну я понял. А теперь по существу, кто беременный?
Озборн (удивленно). В смысле?
Ольшанский. На коромысле… на секунду напомню, когда мы с тобой утром расстались, ты с кем-то весело щебетал по телефону и тебе признались, что кто-то беременный, после чего ты спешно ретировался.Что это было?
Озборн. Ааааа?
Ольшанский. Бэ!
Озборн. Ну это… Совсем не то, что ты подумал.
Ольшанский. Странно. Что же я еще мог подумать? Это так ведь естественно в России уходить по-английски.
Озборн. Произошла трагическая ошибка, мне позвонила некая особа и сообщила, что она беременна и не знает, что ей делать.
Ольшанский (понимающе). У этой особы имя есть?
Озборн (задумчиво). Бесспорно! Конечно же, есть, и она ведь его говорила, ну я был в таком состоянии, что просто  не запомнил имени.
Ольшанский (усмехаясь). Где-то это я уже слышал.
Озборн. Нет, ну, правда, правда, я понятия не имею, кто она такая и почему позвонила именно мне, возможно, ошиблась номером.
Ольшанский (иронично). Номер из одних семерок, как правило, только случайно и набирают беременные женщины, как известно, дамы в интересном положении не совсем адекватны.
Озборн (глубокомысленно). Они и небеременные не особо адекватны.
Ольшанский (вздыхая). Лева, не склоняй мой мозг к сожительству, говори, как было, а не то я тебя на атомы разберу. Твое словоблудие иногда навевает на каверзную мысль ударить тебя табуретом.
Озборн (прикладывая руку к сердцу). Клянусь Святым Эдуардом, покровителем бродячих музыкантов, я тут вообще ни при чем.
Ольшанский (вскидывая руки). Хаос разрывает мне мозг, теперь я вообще ничего не понимаю, кто беременный, а кто не беременный! Что делать? И кто виноват!
Озборн. А если без пафоса?
Ольшанский. Давай ей позвоним?
Озборн. Это вряд ли.
Ольшанский. Почему? Стесняемся или побаиваемся?
Озборн. Я телефон потерял.
Ольшанский (разводя руки в стороны). Да ладно! Как вовремя!
Озборн. Ну честно, честно, когда выходил от тебя на пешеходном переходе споткнулся и упал. Там же на меня чуть, чуть наехала машина. Полиция, больница, неразбериха… пока разобрались, чухнулся, а телефона нет.
Ольшанский. Вот это трагедия, вот это ситуация достойная пера Гомера или Шекспира, ну явно не твоя, Лева. Ты ведь из любой щекотливой ситуации легко всегда выходил, а нынче что-то забуксовал, стареешь, брат.
Озборн. Или становлюсь мудрым.
Ольшанский. Ну ты себе не льсти, тоже мне Пифагор, из энского уезда.
 Раздается смех, возвращаются подруги.
Виктория. Вот вам здрастье, вот вам забор покрасьте, какие гости…
Озборн. Вика, не начинай.
Виктория. А почему бы и нет, извините, мужчины?
Ольшанский (с надеждой). Водочки принести?
Анжелика (вздыхая). Можно и водочки, но вначале душа требует объяснений.
Озборн. Король этой вечеринки, как понимаю, я
Виктория (саркастично и с вызовом). Нет! Я!… Обычно же женщины отчитываются, где были и что делали? Рассказывай, бессребреник, что опять учудил?
Озборн (обреченно). Ну, если честно, перед Богом и Родиной я чист.
Виктория. А перед женой?
Озборн (печально). Ну жена-то тут при чем?
Анжелика. Жена всегда при чем… она несет ответственность перед Богом за тех, кого приучила.
Озборн (насмешливо). Анжелика, ты на глазах прогрессируешь.
Виктория. Лева, не нарывайся на комплимент.
Озборн. На какой?
Виктория (улыбаясь). На плохой.
Ольшанский. Вика, веди себя адекватно.
Виктория (насмешливо). Это говорит мне человек, помывший крыльцо в тридцатиградусный мороз. Мне вот просто интересно, сколько раз ты примерил на себя это резиновое изделие. Как сейчас помню каждый входящий в кафе, падая, вспоминал гада, додумавшегося помыть ступени в мороз.
Ольшанский (застенчиво). Ну кто знал, что так будет.
Виктория (смеясь). И действительно! У нас ведь вода зимой в лед не превращается. Мужчина, не смеши блондинку, если вместо Виагры выпил аскорбинку.
Озборн (выставляя руки перед собой). Ну все. Брейк, девочки и мальчики, если вас не остановить, третья мировая начнется в отдельно взятом регионе.
Анжелика (восхищенно). Высокие отношения… Может, вы уже поженитесь, семейные разборки у вас хорошо получаются.
Ольшанский (возмущенно). Ну вот еще! Суицид - это не мой стиль.
Виктория (насмешливо). Вот нам, женщинам, повезло, мужчины сейчас (с презрением) то ли импотент, то ли гей, то ли на хер пошел, то ли на груди пригрей.
Ольшанский (округляя глаза). Я вот сейчас не понял, ты к какой антитезе меня решила привязать.
Озборн (категорично).  Феликс, неси водки, тут без водки как в лесу без топора.
Виктория. Действительно, мужчина, хватит нас кормить завтраками покормите обедом уже.
Ольшанский, испепеляя Вику, уходит.
Озборн (нравоучительно). Подруга, ты коней попридержи, а то вместо загса, он тебя на кладбище приведет.
Анжелика. В жизни бывают такие моменты, когда мужчину надо завоевывать с боем… или брать измором.
Озборн. Анжелика! Ну ты-то куда еще?
Виктория. Лева, ты своих коней попридержи, не запрягал, чтобы распрягать.
Анжелика. И действительно, если мы один раз переспали, это не значит, что ты всю жизнь на меня теперь можешь голос повышать.
Озборн (возмущенно). Это ничего, что между нами ничего не было?
Виктория (вставая в стойку). То есть то, что ты вскружил девушке голову, а затем коварно соблазнил, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, это уже ничего не значит.
Анжелика (вставляя свое слово). Да?!
Озборн (возмущенно удивленно). Насчет соблазнения не спорю, было дело, грешен. А насчет всего остального, это вообще  - мимо кассы. Ты же, когда из ресторана вышли, на своих двоих самостоятельно передвигаться не могла, я тебя на руках до твоего дома нес. А когда дотащил, только на кровать уложил ты тут же и вырубилась.
Виктория (с осознанием дела). Обычно в этом месте начинается самое интересное.
Анжелика (удивленно). Да?
Озборн (разводя руки в стороны). Все, девочки, расслабьтесь, не разгоняйте свои фантазии, я просто встал и ушел.
Виктория (с сомнением в голосе). Встал и ушел?
Озборн (категорично). Именно так, и ничего другого быть не могло… ибо, нетрезвая дама - это не мой стиль. Мне страсть нужна, а не сонное похрюкивание.
Анжелика (прикрывая рот рукой). Я храпела?
Озборн. Ну так, чуть-чуть.
Анжелика (краснея). Какой ужас!
Виктория. Лева, как тебе не стыдно.
Озборн (непонимающе). Это в каком смысле?
Виктория. В самом прямом, то, что она храпела во сне, можно было не вспоминать.
Озборн (обрадованно). Тьфу-ты! А я-то подумал, ты другое имеешь в виду.
Виктория. Я прекрасно знаю, о чем вы думаете перед тем, как повести юную, наивную, несмышлёную девушку в ресторан.
Озборн (наливаясь гневом). А вы такие наивные, думаете, что после ресторана вас в публичную библиотеку поведут.
В этот момент появляется Ольшанский неся в руках поднос, останавливается читает стихи.
Ольшанский.
 Помню, как она глядела.
 Помню губы, руки, грудь.
 Сердце помнит – помнит тело.
 Не забыть. И не вернуть.
 Но она была, была!
 Да, была! Все это было:
 Мимоходом обняла.

Анжелика (восхищенно глядя на него). Очуметь!
Виктория (задумчиво). Я помню, когда мы с тобой познакомились, ты мне Гете читал, вот именно так, самозабвенно и восхищенно.
Ольшанский (ставя поднос на стол). А ты на меня так глядела… и тут я понял, что пропал.
Озборн встает наливает себе рюмку водки, затем под пристальным взглядом Анжелики наливает и ей. Они тихо чокаются.
Виктория. Вот именно в тот момент, я и поняла, что встретила мужчину всей своей жизни.
Ольшанский. А я понял, что обречен и лучше не встречу никогда.
Озборн наливает по второй. Они с Анжеликой пьют на брудершафт.
Виктория. Ты не Ромео, а я не Джульетта, но почему все в мире против нас.
Ольшанский. Может, потому что мы не верили в Любовь?!
Виктория (устало). Не мы, а ты! Именно ты наивно думал, что сможешь прожить без меня.
Ольшанский. Каждый раз, когда ты приходила сюда, я хотел убить тебя, потому что с тобой слишком тяжело. Но когда тебя не было рядом, я думал о том, что мне кого-то не хватает, и жизнь была уже не жизнь, а какой-то привокзальный зал ожидания.
Виктория. Ты хочешь встретить свою старость на вокзале, в зале ожидания?
Ольшанский. Нет, я хочу другого.
Виктория (очень тихо). Ты только скажи, что? Говори, не молчи уже!
В этот момент Озборн оборачивается и смотрит на Автора. Тот тактично отводит взгляд в сторону, «мол, разбирайтесь сами».
Анжелика встает, посчитав, что водка не для этого случая, уходит в поисках шампанского.
Виктория. Почему ты молчишь?!
Ольшанский. В кои веки я не перечу тебе, а ты опять не довольна.
Виктория. Ты опять и опять уходишь от ответа.
Ольшанский. Ты женщина, а я мужчина, у нас разные взгляды на жизнь. Тебе нужно выполнить свою многовековую женскую долю: родить ребенка, создать очаг, у которого будет греться твой ребенок.
Виктория (с иронией). Что здесь плохого?
Ольшанский. Плохо то, что вы мужчину расцениваете как субстанцию, разбрасывающая семя.
Виктория. А вы повода для этих мыслей не даете?
Ольшанский. Не мы такие, нас такими создали.
Виктория. Вот видишь, почему мы разные. Вы если запахнет жареным, вы Богом прикрываетесь. Мол, нас Бог создал такими, беспутными и озорными. А нам, женщинам, надеяться не на кого, и потому нам Бог именно эту силу подарил, словно зная, что пригодится именно нам, а не вам.
Ольшанский. Вика, побойся Бога! Не Богохульствуй.
Виктория. Я Богохульствую?! Я не нарушаю одну из заповедей Божьих. Не сплю с бабами ежедневно, в данном конкретном случае… ежемесячно.
Ольшанский. Ну понеслось. На стене висит мочало, начинаем все с начало.
Озборн смотрит в сторону Автора, тот разводит руками.
Озборн (вмешиваясь, меняя тему разговора). Ребята, вот ответьте мне на вопрос. У меня трое детей…
Ольшанский (непонимающе перебивает). Лева, у тебя странная арифметика, у тебя же их всего двое.
Озборн. Все правильно, двоих мне родила жена, третьего родила любовница, с одной стороны, я имею грех перед женой и Богом, с другой стороны, я подарил жизнь. В чем моя вина и есть ли она?
Виктория (равнодушно). Захотела женщина родить ребенка, так и родила. Ты почему мучаешься? Сомневаешься, твоя ли это забота?
Озборн. Ну это ведь неправильно с вашей бабьей точки зрения.
Виктория. Лева, ты к нам в душу не лезь, для вас там все потемки.
Ольшанский. Вот я и говорю, мы разные.
Виктория. Ты бы помолчал, дружок, Лева в отличие от тебя троих настругал, а ты не одного.
Ольшанский (эмоционально). Вот вы странные! Когда на вас заглядываешься, бабником обзываете. Когда игнорируешь вас, в лучшем случае импотент, а так и в педики запишите. А тот случай, если мы одну полюбили и другие просто не нужны, вы и не рассматриваете.
Виктория. Ну так ты определись, полюбил ты или нет, причем не просто полюбил, а так полюбил, что раз и навсегда, а мы уж решим, педик ты или импотент.
Озборн. Вика, я. Конечно, ничего не говорю, но в твоей семье яйца будут при тебе.
Ольшанский. Я так понимаю, в отношении между мужчиной и женщиной, демократией и не пахнет, одна сплошная диктатура.
Виктория. Феличка, а дедовщину в армии никто не отменял.
Озборн (смеётся). Вот и приехали.
Возвращается Анжелика, держа в руках бутылку шампанского.
Анжелика. Предлагаю выпить шампанского!
Озборн и Ольшанский в один голос. Есть повод?!
Анжелика. Упс… я опять что-то пропустила.
Виктория. Просто мужчины запутались, что они хотят от жизни, и в частности от женщины.
Анжелика. Да тут все просто, мужчины не умеют думать - думать это не их забота, потому как думать - удел женщины.
Озборн. Анжелика, ну ты-то куда?!
Анжелика. Левушка, милый, даже маленькая девочка знает, когда приходит в магазин игрушек, какая игрушка ее. Это мы выбираем вас, и мы решаем. А вы, извините, всего лишь товар в магазине игрушек.
Ольшанский. Прекрасно, вот теперь знаю, что я всего лишь товар и не более того.
Озборн. Девушки, а не кажется, что вы заигрались в равноправие. Между вами и нами существует немаловажная, но существенная деталь. Это мы строим дом, в котором будете жить вы. Мы и есть та самая голова, пусть и на вашей шее.
Анжелика. Из этой суровой реплики я поняла одно: девочки всегда сверху.
Виктория (улыбаясь). Анжелика, не бей ты им в лоб, им и по лбу будет достаточно.
Ольшанский. Ну вот и поговорили, из воды суп сварили.
Озборн. Варили, варили, да только недосолили.
Виктория. Слушайте, вы, кулинары, куда вас опять понесло? Или как обычно, начали за здравие, а кончили за упокой.
Ольшанский (насмешливо). Это когда мы такими умными стали?
Виктория (фыркая). В отличие от вас, мы умными не становимся, мы такими рождаемся.
Анжелика. Да! (посылает воздушный поцелуй Озборну, тот перехватывает поцелуй и прикладывает его к сердцу)
Ольшанский. Вот скажи мне: какая злая пчела тебя укусила, ты почему такая агрессивная.
Виктория (печально). Ладно бы укусила, а то рядом полетала, пожужжала и улетела сломя голову.
Ольшанский. А если без образных выражений?
Анжелика (надувая губки). Феликс, я тебя всегда считала умным человеком.
Озборн (улыбаясь). Феликс ты мне, конечно, друг, но, я сейчас на их баррикаде.
Ольшанский (возмущенно). Мужчина, пройдите в кассу банка МВФ и получите свои тридцать сребреников.
Озборн (обиженно). Зачем сразу «тридцать сребреников», я же на твоей стороне.
Ольшанский. Ну если на моей, сиди и молчи, я тут как-нибудь сам разберусь.
Виктория (взмахивая руками). Вы посмотрите, какой он герой, сам разберется. Ты для начала определись, нужна я тебе или нет, а уж потом друзьями разбрасывайся.
Ольшанский. Что значит, нужна или нет? Мы с тобой, по-моему, договорились, мы вместе, но в личное пространство друг друга не вторгаемся.
Анжелика (крутя пальцем возле виска). Феликс, лучше беги.
Озборн (шепотом). Первый класс, первая четверть, красным по белому: не дерзи девочкам, если не решил стать евнухом.
Виктория (смотря ему в глаза). Какая же ты сволочь!
Ольшанский (отодвигаясь). Почему сразу сволочь, может, ты меня неправильно поняла?
Виктория (приближаясь к нему угрожающе). Я тебя все правильно поняла, я тебя давно поняла.
Ольшанский (выставляя руки перед собой). Виктория Андреевна, мордобой — это не самый лучший способ завершать беседу.
Виктория. Я, дружок, не завершаю беседу, я ее только начинаю, сейчас ты у меня прозреешь и поймешь, что такое хорошо, а что такое плохо.
Ольшанский (с тревогой в голосе). Лева, что делать то?
Озборн (со знанием дела). Берегись, дружище.
Виктория (усмехаясь). Серьезных отношений он боится. Признаться, что любит -тоже боится, не мужчина, а трус какой-то.
Озборн (очень тихо). Вика, не перегибай.
Виктория (зашипев). Лева, не лезь.
Анжелика (прищурив глазки, качая головой). Да, да, Левушка, не лез бы ты туда, где бомбы рвутся и побитых в плен не берут.
Озборн (возмущенно). А я-то тут вообще при чем?
Анжелика. Вы всегда при чем, если даже ни при чем.
Озборн (удивленно). Это как так?
Анжелика (махнув на него рукой). Да не вникай, это женская логика, вам там и при свете темно.
Виктория. Лева, не нарывайся, сегодня не твой праздник.
Озборн (выставляя руки перед собой). Я и не претендую.
Виктория (обращаясь к Феликсу). Ну что, вернемся к нашим баранам.
Ольшанский. А почему сразу «к баранам»? Что я другого отношения не заслужил?
Виктория (усмехаясь). А я, по всей видимости, заслужила.
Ольшанский. Что я тебе плохого сделал?
Виктория. Ну если не считать того, что я сделала аборт от тебя, то считай, что ничего плохого ты мне не сделал.
Анжелика и Озборн (в один голос). Чего?!!!
Виктория. Да то самое, когда я поняла, что мой мужчина  - трус, я сделала вывод, моему ребенку не нужен папа - трус.
Ольшанский (округлив глаза). Ну я же этого не знал!
Виктория. Не знал, потому что не хотел знать, тебе вообще ничего не надо, кроме самого себя. А женщина тебе нужна лишь для удовлетворения своих низменных желаний. А то, что от этого дети получаются, вы вообще не в теме. Думаете, что роддом на капустной грядке находится.
Ольшанский наливает рюмку водки, к нему подходит Озборн, он наливает и ему, они пьют не чокаясь.
Виктория (усмехаясь). Легче стало?
Ольшанский (качая отрицательно головой). Да как-то не очень.
Озборн (услужливо). Может, еще по одной.
Анжелика (фыркая). Да, конечно, накидайтесь, серьезный разговор - это не про вас.
Озборн (хмуро). Анжелика, я тебя сейчас выведу.
Анжелика (уперев руки в бока). А ну, попробуй!
Озборн. Начинается.
Виктория. Начинается там, где что-то есть, а если нет, то и нет ничего.
Ольшанский (взрываясь). Да как могло что-то быть, если ты с мужиками слева направо крутила!
Виктория (отвесила ему пощечину). Идиот! Все эти мужики оказывали мне лишь знаки внимания, приглашая в ресторан. И я им всем после говорила: «Спасибо и до свиданья». Это вы думаете, что мы все шлюхи, а на самом деле шлюхи -это вы. Нам если «это» надо, то только для здоровья, а вам «это» надо исключительно для похоти, так кто из нас шлюхи? И еще, с тех пор как я с тобой познакомилась (кстати, сегодня день в день ровно три года). И с тех пор у меня кроме тебя, никого не было… а у тебя?
Ольшанский задумался.
Виктория (горько усмехаясь). Что и требовалось доказать.
Озборн. Так я не понял, у вас сегодня праздник?!
Виктория (горестно).  Какой там праздник, просто ровно три года назад мы с Феликсом познакомились. 
Ольшанский (тяжело вздохнул). Как сейчас помню, ты вышла из магазина поскользнулась и упала, а я подбежал к тебе.
Виктория (удивленно). И на руках отнес до своей машины?
Ольшанский. Потом мы долго сидели в приемном покое травматологии, ожидая, пока нас примет врач.
Виктория. Но очередь была длинная.
Ольшанский. А день короткий.
Виктория. И ты меня в гипсе привез домой.
Ольшанский. Было ровно три минуты первого ночи.
Виктория. И потом ты мне не давал долго спать. Мы проговорили с тобой всю эту волшебную ночь по телефону.
Ольшанский (обнимая ее).  Я читал тебе Есенина.
Виктория. А я призналась тебе, что Бах - мой Бог.
Ольшанский. А утром я тебя отвез на пруд.
Виктория. И весь день катал на санках.
Озборн (шёпотом обращаясь к Анжелике). Чую, все закончится свадьбой.
Виктория (протягивая руку). Предлагаю заново, как с чистого листа, познакомиться.
Ольшанский (вставая на колено). Меня зовут Феликс, а также идиот, баран, и дебил.
Виктория (кокетливо). Очень приятно, а меня просто Вика.
Возникла пауза
Виктория (подсказывает). Молодой человек, может, вы меня в кино пригласите, с детства в киношку не бегала.
Ольшанский (взмахивая руками). Да к чему эти прелюдии…  (пауза). Ты выйдешь замуж за меня?
Длительная пауза
Виктория (игриво, задумчиво и как будто с неохотой). Ну, не знаю, мне подумать надо?
Ольшанский. Извините, барышня, сколько вам нужно для этого времени?
Виктория (пожав плечами). Может быть, года три?
Озборн (шепотом). Ну вот и славно, ну вот и свадьба.
Анжелика (тоже шепотом). Ну ты, конечно, как друг жениха, придешь со своей женой.
Озборн (усмехаясь). А ты со своим новым другом Прохоровым.
Анжелика (качая головой). Вот ты гад!
Виктория (пылая). Друзья мои, шампанского.
Озборн (разливая водку по рюмкам). Поверьте мне на слово, лучше водочки.
Раздается смех и звон рюмок.
Ольшанский (улыбаясь). Вот только сейчас я понял значение, «когда поет душа».
В этот момент раскрывается входная дверь и вваливается пестрая компания: профессор  и два маляра.
Лебединский. Я надеюсь, мы желанные гости ко столу.
Озборн. Как никогда, как никогда.
Виктория (подняв рюмку). Предлагаю выпить за Любовь!
Кузьмин и Соловьев (в один голос). За Любовь нам сегодня пить еще не приходилось.
Лебединский. Судя по атмосфере, здесь рождается праздник. Что за повод?
Озборн. Вика и Феликс решили пожениться.
Лебединский (радостно). Друзья мои, как я рад за вас! Наконец-то вы оба поняли, что вы один берег одной реки.
Ольшанский (обнимая Вику). Лучше поздно, чем никогда.
Виктория (целуя его). Как же хорошо, когда все хорошо кончается.
Заиграла музыка, все веселятся, громко разговаривают, и только один человек продолжает сидеть молча, записывая что-то в блокнот
Автор (многозначительно). А мне кажется, все только начинается...

КОНЕЦ