***
Нет, Руслан Червенёв не проявлял в детстве садистских наклонностей, как подозревал его однокурсник Дима Гречихин. У маленького Руслана была собака, и он никогда её не мучил. Он восторгался выполнением всех его команд. Вот только однажды он задался вопросом: а может ли собака по его команде… умереть? И какое-то необычайное воздействие на окружающих Руслан всё-таки имел.
В классе его училась одна тихая неразговорчивая девочка. И сначала он стал изображать вроде как подбадривание её, дружеский разговор с ней. Это проявлялось в вопросах о том, как у неё настроение, как она себя чувствует в классе, легко ли даются домашние задания. Всё выглядело благородно с его стороны. Но вот однажды Руслан стал объяснять этой девочке суть её робости: «А ты знаешь, что эта твоя неразговорчивость у тебя на всю жизнь будет? Так ты ничего с ней не добьёшься – ни друзей, ни семьи. А одни твои оценки хорошие ничего не дадут тебе». Бедняжка встревоженно вслушивалась в подобные рассуждения и вдруг перестала появляться в школе. Она неожиданно тяжело заболела, затемпературила и стала кашлять так, что заподозрили грипп. Позже, когда она стала что-то объяснять родителям, те просто перевели её в другую школу.
Дед Руслана по матери был чистокровным цыганом. Вот откуда смоляные волосы и смуглая кожа. И не только… Кто хорошо знаком с цыганами, подтвердит, что эта народность обладает исключительной способностью к гипнозу. Дед, не особенно зарабатывая, получал много денег за счёт обыкновенного попрошайничества. Руслан тоже обнаружил в себе подобные способности после одного печального случая.
Ещё до школы Руслан с матерью стали стал жертвой нападения компании каких-то малолетних придурков, нанюхавшихся клея «Момент». Нападение приняло особый окрас – нанося побои Руслану с его матерью, подростки среди прочего выкрикивали: «Бей хачиков!». У маленького Руслана из-за одной его наружночсти оказалось сотрясение мозга, с которым он пролежал в больнице. «За что они нас?» – без конца задавал он после этого вопрос. «Заглянуть бы им всем в души их», – ответила ему однажды мать. Вот эти слова чрезвычайно заинтриговали маленького Руслана: а если действительно попробовать кому-нибудь в душу заглянуть?
В итоге ребёнок не стал драчливым, хотя мог бы, испытав много бессильной злобы. Больше ему понравилась вот эта мысль: заглянуть в душу. Он пробовал пристально смотреть на окружающих, ещё до школы, и каким-то образом взрослые, на которых он смотрел, становились необычайно расположены к нему и податливы. Казалось бы, взрослые – занятые, суетливые люди соглашались вдруг то машинку ему починить, то к столу пригласить, услышав, что он голоден, то даже денег дать на хлеб или на одежду. И, поступив в школу, ребёнок ни с кем не дрался и даже не ссорился. Достаточно было вкрадчивого взгляда, и его товарищи сразу начинали вести себя так или почти так, как ему хотелось.
Со своей способностью вглядываться в душу Руслан мог бы лечить различные психические недуги. Но всё пошло не по такому доброму пути. Всё оттого, что в Руслане так и остался душевный шрам от избиения в детстве малолетними нацистами. Невероятно глубоко засела в нём злоба, как он и сам того не осознавал. Только тогда из тёмных уголков и подвалов его души выходило его раздражение, когда он видел слишком дружные компании подростков. Такими же дружными ему казались те упыри, которые избили его маленького. Такого маленького, ничего никому не сделавшего и не могшего сделать! И вот, в подростковом возрасте подсохший уже рубец снова закровоточил… Какую-то вражду он стал испытывать к любым компаниям подростков. Но он не стал их сторониться, что-то тянуло к тем, кого он априори считал врагами, только чтобы разрушить их дружное единство, узнав для начала, как они все устроены, каково подростковое мировоззрение, система ценностей. Руслан не просто хотел пользоваться своим наследственным даром всматриваться в душу, даром гипноза, проще говоря, но и объективно, по-научному изучать свойства человеческой психики. Для этого он выбрал изучение психологии в вузе.
Только тогда утихомирилась почти непрерывная злоба Руслана, когда он, уже после вуза, однажды в кафе увидел Дарью Митряшину. В её глазах тоже обнаружилась внутренняя сила, но не разрушительная, а наоборот, созидающая, умиротворяющая.
– Извините, девушка, у вас свободно?
Даша вскинула брови.
– Вроде да.
– Я хотел сказать вам, что у вас такой необычный взгляд – умный, сосредоточенный, добрый. На большинство посмотришь – не глаза у них, а стекляшки, ничего не выражающие.
Так и потёк их первый разговор. Отношения их до брака были чисто платонические, ни на какую близость Даша согласия не давала. Но теперь был особый случай, Руслану не хотелось властвовать, он, похоже, полюбил по-настоящему – чтобы любить, а не властвовать.
Вот только невзлюбил он как-то вдруг младшую сестру Даши по отцу – малолетнюю распущенную пигалицу Варю. Когда Руслана впервые привела к ней в гости Даша, он ожидал аналогично увидеть школьницу, которая перед ним скромно кивнёт головой со словом «здравствуйте». Но вышло нечто отличное от его ожиданий. Ещё не показавшись Руслану на глаза, Варя Митряшина из своей комнаты подала манерный голосок:
– А-а! Жениха наконец-то своего привела? Счас посмотрим, – будто речь шла о каком-то новом наряде.
Варя вышла в прихожую какой-то болтающейся походкой и, как-то изогнуто встав, выпалила:
– Вау, хачик! Неожиданно с твоей стороны, Дашуль!
– Ой, боже мой, Варя! Во-первых, у него цыганские корни, а по отцу он русский. Во-вторых, какое это имеет значение?
– Цыга-ан? А такое значение! В табор он тебя не уведёт?
– Видишь, Руслан, какая сестрёнка у меня весёлая?
Но тому не было весело. Он вытаращил глаза и скривил рот, пытаясь изобразить улыбку.
– А он вообще знаком с цивилизацией? Что такое ди-ви-дюшник или скайп, знает? Или как культурно есть?
– Варя! Твои шутки уже какими-то однобокими становятся, – озабоченно посмотрела Даша.
– Ну ладно… просто, если чего-то не знает – приводи ко мне, я научу! Или… – с саркастическим взглядом Варя сложила руки на груди и изогнулась в другую сторону – …Или мои школьные друзья научат, бритоголовые.
После этих слов все трое застыли как восковые фигуры.
– Шутка, блин! Ха-ха-ха! – прервала немую сцену Варя и, возвращаясь в комнату, добавила тихо: – Зассал…
– Так, выбирай выражения, пожалуйста! – совсем уже строго обратилась к ней Даша.
А та решила теперь изобразить скромницу, но уж слишком фальшиво.
– Извините, Руслан, если что не так!
Руслан смотрел чёрными глазами всё так же пристально. Варя решила его пересмотреть. Но вдруг поморщилась.
– Ой, что-то голова закружилась как-то.
– Много смотришь, наверно, свой ди-ви-ди. А! Может, пьёшь энергетики?
– Немного…
– Вот! Это ж отрава! Сначала прилив сил, потом разбитость, головокружение. Завязывай с этой дрянью!
Заговорил, наконец, молодой человек.
– А родители ваши где?
– Папа поздно придёт, мама должна пораньше из своего салона красоты, работает там. Пойдём, пока фотоальбомы посмотрим. А… Вот уже скрежещет замок.
В квартиру вошла с широкой улыбкой мать Вари, отчаянно молодящаяся.
– Здра-авствуйте! Это вы Руслан? Извините, что припозднилась.
– Мы пока только с Варей поговорили. – пояснила Даша.
– С Варей? – чуть не взвизгнула Надежда Сергеевна. – Хорошо! Она у меня разговорчивая девочка, интересная.
– Да уж… – вздохнула Даша.
А Руслан от этого разговора второй раз в жизни испытал определённого рода шок.
***
Следователь полиции Кирилл Куманьков опрашивал всех, кто был на дне рождения Варвары Митряшиной, и все указывали, что последними, кроме Вики Трофимчук, в квартире оставались её старшая сестра с женихом. Экспертиза бокалов, в которые наливали спиртное, не выявила никаких посторонних веществ. Конфликтов не было, психотропных веществ тоже не было, оставался один вывод – самоубийства произошли из-за какого-то скрытого психического воздействия, какого-то гипноза…
Куманьков выделил круг лиц, который ему осталось допросить с особой тщательностью. Это были родители Виктории Трофимчук, ещё одной самоубийцы, сестра Варвары Митряшиной и жених этой сестры.
И вот, Куманьков направился по следующему адресу. Звонок в двери уже не зачирикал птицей, а ударил в колокол. Открыла женщина средних лет, вся в чёрном, с опухшими веками. Куманьков козырнул ей.
– Здравствуйте! Илона Марковна?
Она молча вздохнула и, отходя, произнесла:
– Проходите.
– Лейтенант полиции следователь Куманьков, позвольте представиться. Я занимаюсь расследованием вашей трагедии. В первую очередь я приношу свои глубочайшие соболезнования. Но в то же время, простите, я должен задать вам вопросы.
– А что, собственно, расследовать, когда Вика сама прыгнула? От этого мне особенно дико. Даже в церкви отпевать не согласились.
– Да, Илона Марковна, для большинства людей это дикий поступок. Это нарушение самого главного закона природы, – несчастная мать всхлипнула. – Извините, пожалуйста… Моя задача – расследовать, кто и как привёл вашу дочь к страшному поступку, – следователь повторил про группы смерти в интернете. – С чем у неё были проблемы, что тревожило, мучило. Мне нужно это, чтобы наказать тех, кто её довёл и предотвратить подобные ужасы с другими детьми путём добычи сведений для психологов и их психологической помощи. Потом, может, и справку в церковь предоставим, чтобы вашу дочь смогли отпеть. Итак, мой первый вопрос будет таким: какова в общем и целом была ваша дочь?
– Скромница редкостная. Знаете, такая, очень зависимая. С одной стороны, это означало послушание, мало возмутимости, но с другой – она почти не умела действовать самостоятельно. Она всё повторяла за своей лучшей подружкой. Как её… Варя?
– Вы имеете в виду?..
– Да, у которой день рождения был. По её повелениям Вика всё покупала, чтобы в школу принести – то каталог косметики, то саму косметику, до диски какие-то музыкальные. Ходила Вика с ней по каким-то сомнительным компаниям, куда по своей воле ни за что бы не пошла.
– А её отношения с парнями?
– Знаете что? Вика всё думала, что Варя её научит, как парней выбирать и знакомиться с ними. Эта Варя, кстати, довольно развязная, стала для Вики учителем жизни главнее родителей.
– А с чего началась такая, скажем так, зависимость от своей подруги?
– Варя один раз Вику защитила от приставания каких-то придурков, – следователь посмотрел изумлённо. – Нет-нет, ничего особо страшного, но просто они ей вопросы тупые задавали, в связи с тем, что она как маленькая, как это, инфантильная. Спрашивали, как маму зовут, как папу и так далее. А Варя как налетела на них, как отогнала встречными вопросами какого-то такого рода: "А на себя вы давно смотрели? Ты перед тем, как с девушкой разговаривать зубы хоть чистил, пасть свою тухлую? А ты давно майку менял свою мятую?» – и так далее. Вику это так восхитило... Молиться на Варю с тех пор стала.
– Так вот, моя задача, Илона Марковна, узнать: могло ли такое слегка восторженное подчинение подруге привести вашу дочь к отключению инстинкта самосохранения, заставить выброситься из окна. У вас я спросил уже достаточно, единственное только – позвольте просмотреть аккаунты Виктории в соцсетях, на предмет наличия подписки на группы смерти.
– Пожалуйста, – тихо ответила Илона Марковна.
И Куманьков проделал ту же компьютерную операцию, что и в квартире Митряшиных, с тем же результатом. Разгадка пока не приближалась, если не сказать, что её кто-то специально прятал.
Но вот, распрощавшись и принеся снова соболезнования, Куманьков вышел из дома и ответил на звонок телефона в кармане. По форме поприветствовав полицейское начальство, он услышал:
– Интересными стали результаты расследования подросткового суицида в Геленджике. Девочка, которая была на горном серпантине говорит, что с тем парнем, который бросился со скалы, возле моря беседовал какой-то молодой мужчина с южной внешностью.
– Понятно, товарищ капитан!
– Так вот, а в случае с девочками в Кунцево с ними тоже, вроде, кто-то какую-то беседу проводил?
– Так точно! Мне сказали, жених сестры одной из них.
– Вы скоро намерены его допросить?
– Товарищ капитан, я пока допрашиваю всех в порядке очерёдности и вот теперь настаёт очередь Дарьи Митряшиной с её женихом, возможно, уже мужем, Русланом Червенёвым.
– Хорошо, продолжайте работать.
– Слушаюсь!
И мобильная связь прервалась со стороны капитана.
***
«Да-да, я понимаю – есть разные умственно отсталые. А есть также слепые, глухонемые, колясочники, даже слепоглухонемые. Но их-то сразу видно – им есть оправдание. А мне?! Моей никчёмности? Просто слабоумные – они не понимают своего слабоумия, своей неполноценности. И оттого как они легко живут! Но надо мной-то есть этот палач, истязатель, называемый разумом. Он мне с предельной чёткостью показывает, что я никто в этом мире, что я зря появился на свет. Хоть один человек на свете может понять, что я чувствую, может не то, что ощутить, предположить хотя бы мою бездну стыда, тоски и отчаяния? Зачем мне для работы грузчиком надо было получать высшее образование? Меня им только попрекают якобы друзья: ты же образованный, то-сё, зачем ты такое во ВКонтакте репостишь? А вся моя образованность только в картонке красной и ни в чём больше не заключена. Остальному болезнь мешает. Всё с того началось, как бабушка моё развитие задерживала, да так зверски, что я от неё из дома сбежал на мороз без шапки, простудился и менингитом заболел. Вот плоды её трудов – до сих пор ни семьи у меня, ни достойной работы. Но больше всего меня поражает эта моя живучесть – неспособность покончить с собой. Может, трусость обыкновенная и всё. Мама, правда, говорит, грех даже думать об этом, но мне бы её веру. На земле, в обычном мире опереться не на что, а Бога я не вижу, не чувствую. Я просто буду себя давить. Я себя ненавижу. Есть за что. При высшем образовании у меня судьба никчёмного дебила. Я не буду делать того, чего я не достоин, не заслужил. А не заслужил я ничего. Вообще не знаю, что такое заслуга применительно ко мне. Так что если не могу сдохнуть, то просто буду уменьшать проявления своей жизни, изолирую себя. Друзья – молодцы хоть в том, что поняли бесполезность общения со мной. Пусть они вообще от меня отрекутся. А вообще… Как прекрасно, если бы я подцепил бы какой-нибудь смертельный вирус. Или сердечный приступ бы накрыл…».
С такими размышлениями встречал утро выходного дня Дмитрий Гречихин. И, разумеется, не одно было у него такое утро, когда он словно парализованный не мог вставать с постели, мог только снова уткнуться в подушку… Пока мать таблетки не принесёт…
***
В геленджикском ОВД заливалась слезами девочка-подросток.
– Если бы я знала, к чему это приведёт! Только сейчас поняла, как я была жестока с Матвеюшкой!
– Ну, ладно вам, Юлия, – посочувствовал следователь. – Кроме вас на него кто-то воздействие оказал. Как вы этого человека описываете?
– Чёрный такой, кавказской как будто национальности.
– Ну, черноволосыми могут быть и русские.
– Ну, не знаю, выглядел так по крайней мере – смуглый и волосы чёрные, на бока спадают. Глаза мелкие, нос длинный.
– Хорошо, спасибо, – записывал следователь.
– Но всё-таки и я ведь отчасти убийца Матвея! Как мне теперь жить с этим?!
– А он угрожал вам с собой покончить? Изображал отчаяние?
– Да нет, если бы он хоть изображал! А то всегда уверенный такой был, даже с напором, нагловатый. С другими парнями разобраться – вот это он грозился.
– Ну так и перестаньте, Юлия, себя обвинять. Матвея просто умело обработали после вас. Успокойтесь и идите домой.
Результаты расследования самоубийства Матвея Трубникова сообщались уже по федеральным телеканалам.
***
Над московскими каменными джунглями собирались тучи вокруг светящегося золотистого отверстия, похожего на чей-то усталый глаз. Отверстие это тускнело, багровело и расплывалось над горизонтом, продолжало темнеть и окончательно поглотилось окружающей темнотой.
Руслан и Дарья Червенёвы уже легли в постель, но супруг был как-то обеспокоен, лёжа без движения на спине.
– Извини, дорогая, мне надо ещё раз в телевизор заглянуть, новость там одна важная.
– Футбольная что ли?
– Ну… навроде того.
– Ты хочешь сказать, что из-за футбола ты так напряжён?
– Нет, не из-за футбола, но я завтра утром тебе объясню, чтобы не тревожить. Не сердись, милая, надо мне об этом узнать.
– Каким напряжённым ты в последнее время сделался, Русланчик, – отметила чуткая Даша.
– Пройдёт! Раньше ты была напряжена, и вот теперь мне это передалось. Тебя успокаивал, на себя всё взяв.
– Эх… Хоть бы у тебя поскорее прошло и ни на кого больше не переходило!
– Да-да… Извини, Дашуль, одна немного полежи спокойно.
Руслан на кухне включил последние известия о подростковом суициде в Геленджике. Там расследование однозначно указывало на то, что с парнем разговаривал некий мужчина южной наружности, склонявший к самоубийству. И высказывалось предположение, что таких пропагандистов могло оказаться много. «Да, вовремя мы оттуда дёрнули!». Были описаны такие точные приметы этого молодого мужчины, что возникли у Руслана опасения, что его и здесь, в Москве могут вычислить. «Да, волосы надо мне постричь и покрасить».
Назавтра он выразил такое намерение Даше.
– Что это, милый, на тебя нашло? Ты никогда раньше не модничал.
– Да не в моде дело. Наружность у меня слишком нерусская, притом, что нациков столько развелось. Нацистская у нас страна становится, представляешь, какая жуть?
– Да ладно так загибать! У нас за разжигание межнациональной розни в тюрьму сажают.
– Закон у нас, что дышло. И вот теперь, чтобы не пришлось, заинька, мужа тебе потерять… – Даша со вздохом закатила глаза, – или иметь его, но калекой, придётся мне наружность мою исправить.
– Ой, Руслан, что ты такое говоришь! Я думала, времена скинхедов у нас давно прошли.
– Атрибутики, может, не стало – бритых этих черепов, свастик. Но мысли скиновские, нацистские у многих ещё остались.
– Так ты из-за этого что ли ночью такой напряжённый был? Про это в новостях посмотреть хотел?
– Да нет. Там просто про эпидемию этих подростковых добровольных смертей. Говорил же, что я все твои волнения на себя взял.
– Милый ты мой! И что там сказали?
– Да говорят всё про эти группы смерти в соцсетях.
– Какие же злодеи те, кто их создаёт! Чтоб им пусто было! – необычайно грозное лицо сделалось у Даши. – Находят тех детишек, которым трудно живётся и вместо того, чтобы помочь… – Даша расплакалась. – Варенька!
– Вот я и не хотел тебя на ночь волновать! – Руслан заключил её в объятия, – а волосы я всё-таки постригу и покрашу.
И вот, всю субботу Руслан провёл в салоне, а на работе его в результате не узнали – пришлось показывать прежний вид на документах.
Перед одним из его приходов с работы в квартире Червенёвых зазвонил телефон.
– Да! – звонко сказала в трубку Даша.
– Здравствуйте, можно Руслана попросить?
– Он ещё не пришёл.
– А вы, как я догадываюсь, его жена?
– Верно. А вы, позвольте узнать?
– Я бывший однокурсник Руслана, а теперь ещё на работе с ним встречаюсь.
– А, припоминаю… Вас, кажется, зовут Дмитрий?
– Совершенно верно. Ну ладно, спасибо, попозже наберу.
– Нет-нет, постойте! Я про вас кое-что слышала. Вы, кажется, чем-то болеете таким, из-за чего жить полноценно не можете?
– Да. А что это вас так интересует?
– Я, видите ли, психолог по образованию, может, я могу беседой вам помочь?
– Как благородно с вашей стороны! Вот только муж вас не приревнует?
– Если он вас сам знает и то, как вы живёте, то это исключено. Не скажете, что вас в основном волнует?
– Ни за что бы вам не сказал, но раз вы просите… Вот ваш муж меня как раз и волнует… тем, что говорит мне.
– Это как так? Что вам Руслан говорит?
– Знаете? Я если только от отчаяния вам всё выскажу. Мне может, конечно, всё это казаться, но…
– Ну-ну, смелее, пожалуйста.
– Он, похоже, предлагает мне с собой покончить, подобно всем этим детям в Москве и в Геленджике.
На другом конце трубки настала мёртвая тишина. Дима, спохватившись, похолодев от того, что высказал, сам прервал связь. Где-то около минуты у Даши стали затруднены все движения, пока не раздался скрежет а замке. Означать он мог только одно. На пороге появился Руслан со светлыми короткими волосами, только лицо на этом фоне ещё чуть выделялось смуглостью. Но это было похоже на простой загар.
– Здравствуй, рыбонька моя! – произнёс он с удивлённой и вопросительной инто-нацией. – Что это ты такая обездвиженная?
– Звонил тебе сейчас твой однокурсник.
– А-а, понял-понял, Димон! Неймётся ему всё что-то.
– Я, конечно, могу подумать, что сказанное им – плод его болезненной фантазии, но…
– А чём ещё может быть сказанное им, радость ты моя? – с весёлым укором говорил Руслан.
– Да вот как-то всё перекликается одно с другим.
– Ну вот, ёкарный бабай! Вроде, прошла у тебя тоска, так он её снова нагнал! Опасен он уже становится для окружающих.
– Да нет, ты не понял, он сам хотел трубку положить. А я его кое о чём спросила.
– Ну да, Дашуль, знакома мне твоя пытливость, вот она тебе боком и вышла.
– Но ты ещё не знаешь, что конкретно он сказал.
– Примерно представляю. Про меня что-то?
– Именно! Ты, говорит, предлагаешь ему покончить с собой.
– Хм-хм-хм, – ухмыльнулся Руслан. – Ну и на каком основании ты впала в такой ступор? На основании слов больного, который плавает в своих глюках? Он может ещё сказать, что его родители – марсиане, но это тебя не шокирует так. А вот с таким бредом – прямо в точку попал.
Вот теперь у Даши почти отступила взволнованность, и она сама чуть было не рассмеялась. Но кое-какие детали в её голове крутились. Прежде всего, Дима действительно был несчастен, и она, в силу своей сострадательности, хотела вникнуть в причины таких его утверждений, пусть даже бредовых.
– А всё-таки, Руслик, как-то это перекликается с реальными событиями.
– Знаю, – уже с некоторым раздражением ответил Руслан, умываясь в раковине и полоща зубы. – Суициды подростков в Москве, Геленджике и вообще их много. Я тебе говорил – мода на смерь, группы смерти в соцсетях.
– Но вот ещё что. Самоубийства происходили там, где находились мы с тобой. Смотри – день рождения Вари, горы в Геленджике.
– В общем, и у тебя какие-то подозрения, жёнушка моя?
– Не подозрения, а просто странные совпадения я вижу.
– Так, всё! Надо с этим Димоном воспитательную беседу провести!
– С какой целью? – насторожилась Даша.
– А с такой! Чтобы он все свои подозрения психиатру сообщал, а не терроризировал ими тебя – женщину впечатлительную не в меру.
Вот теперь у Даши отлегло.
А Руслан решил продолжить свои разговоры с Димой не лицом к лицу, ибо времени было мало, а опять же по телефону, но только до прихода домой. Он пригнал свою фуру в гараж торговой компании, подписал все накладные и направился на стоянку, к своей уже частной легковой машине. Вот здесь, перед тем как тронуться, он и достал телефон.
– Ну здорово! Как себя чувствуешь?
– А то ты не знаешь! Издевательские вопросы задаёшь.
– Ты сам уже издеваешься над моей женой, которую я люблю!
– Я сам спохватился, просто она так участливого спрашивала, что я размяк, можно сказать.
– Слизь ты безвольная! Размяк! Ничтожество из ничтожеств! Мало того, что пользы никому не приносил, так теперь ещё вред приносить начал! – Далее Руслан начал шипеть сквозь зубы. – Ты понимаешь, что ты – просто ошибка природы?
– Давно понимаю – последовало молчание.
– Что заглох? Нет ли у тебя мыслишки трубочку повесить?
– Нет! Давай уж высказывай, что там у тебя накопилось.
– Я выскажусь до конца, не сомневайся! Я тебя дожму! Ты наконец-то захочешь человеческого уважения, а не только хотеть будешь жрать, спать да… Я заставлю тебя сделать так, чтобы ты всё-таки показал, что у тебя всё-таки есть человеческое достоинство. Чтобы ты мог не только с коробочками носится на этой так называемой работе. «Ах он какой хороший мальчик тридцатилетний!». Ты мою жену взволновал, а это значит, что ты просто вредная плесень, нарост раковый на теле земли! И я тебя прошу как друга – поимей своё человеческое достоинство, прерви свою жизнь, пожалуйста. Хоть вспоминать будут тебя как человека, а не как бесполезный кусок г… Ты говоришь Даше, что я тебе предлагаю жизнь свою прервать, а я ничего не предлагаю, я требую, чтобы ты это сделал. Исправь ошибку природы. Ты всё равно не сможешь скоро на люди показываться, твоя ничтожность не даст тебе покинуть пределы жилища, и ты уже не захочешь ничего, кроме как спать, чтобы отключаться от этой жизни, в которой ты лишний. Но тебя опять придётся в неё включаться, и какой это будет пыткой – просыпаться с чувствами, что не должен был появляться на свет, что ты ни на что не способен, кроме как ящики переставлять. И ты захочешь спать, чтобы уже никогда не просыпаться, чтобы даже во сне не видеть своей никчёмности, – наступил ещё один момент, когда Руслан переменил свой тон с агрессивного на вроде как дружеский, – ну а я просто хочу помочь тебе, чтобы это произошло быстрее и ты не мучился.
У Димы дрожал край верхней губы и заледенело сердце.
– Ну что скажешь? Решишься наконец? – докончил Руслан тоном душевного уговора.
– А т-ты всё сказал? Я хотел до конца выслушать.
– Всё, конечно. Ты сделаешь так, чтобы я думал о тебе с уважением?
– Сде-делаю. Всё. Уговорил. Придал решимости.
– Ну прощай, я верю в тебя.
– Прощай...
После разговора Руслан сразу же удалил исходящий звонок.
Дима действительно обрёл решимость свести счёты с жизнью. Он стал искать способ. «За окном всего лишь второй этаж, только ноги переломаю. Будут со мной нянчиться ещё больше. Хотя, кто знает, если как-то умело упасть… вниз головой, например… Нет, слишком жутко. Я выпью сразу все таблетки, которые мне выписаны, съем их». Он достал таблетки и начал выдавливать их из пластин. Медленно они выдавливались, минут десять. Наконец, их образовалась достаточная пригоршня. Дима начал подносить эту пригоршню ко рту… Вот он уже начал разжёвывать… Как вдруг…
Как вдруг! Ему вспомнилась песенка из детского мультика из своего детства и наполнила его неодолимым желанием жить. Он ринулся к окну и выплюнул жёваный яд, а заодно и высыпал таблетки, оставшиеся в руке. Он устремился тщательно полоскать рот. Затем он бросился на кухню, где задремала его мама и перепугал её диким рёвом:
– Я убью Руслана!! Это нелюдь, фашист, сатанист проклятый! Я его убью, сердце из него вырву, загрызу его! Он детей заставляет с собой кончать! И меня сейчас чуть не заставил, я таблетки начал жевать!
– Ой, бо-о-оже мой! – в ужасе расплакалась Екатерина Вадимовна.
А у Димы тем временем вырвался уже бессловесный страшный вопль, он мгновенно упал на пол и начал биться в припадке, которого давно не было. Матери пришлось перевернуть его на спину и всунуть в рот корешок ложки, чтобы язык не западал, и сын не задохнулся.
Когда у Димы отключилось сознание, Екатерина Вадимовна стала звонить мужу.
– Алло, Юра! Горе какое! Димочка отравиться хотел!
Под окнами Гречихиных начали убирать дворники. Лет пятнадцать-двадцать назад при виде валяющихся таблеток какая-нибудь бабуля-дворничиха заговорила бы: «Мусоропровода у них нет! Таблетки чем им помешали? Без наркоты оказались?» – и так далее и тому подобное. Но теперь была не бабуля, а молодой ещё узбек, который только головой помотал, мол, «ай-ай-ай»…
***
Следователь полиции Куманьков приближался к последнему месту допроса – квартире Червенёвых. «Вот уж не знал, что подростковые суициды бывают такие головоломные. Чаще всего ясно как дважды два: несчастная любовь, травля одноклассников, тирания родителей. Хотя, бывает, и хорошо живущих детей гипнотизируют, мол, там лучше. Это всякие группы смерти делают, но таковых я как раз не нашёл в аккаунтах этих девушек. Да, вот это глухаря на меня повесили! Всё самое таинственное по-моему заключается в этом самом Червенёве, до которого я только сейчас добираюсь». Звук звонка оказался в два такта, неожиданно весёлых. Открывшей Даше полицейский сразу козырнул.
– Лейтенант полиции Куманьков, добрый вечер. Вы – Дарья? – она подтвердила – Ваш супруг дома? – снова подтвердила – Примите мои соболезнования в связи с гибелью вашей сестры, но я обязан выяснить, как это произошло. Войду с вашего позволения?
– Да, конечно. Руслан!
Вышел Руслан, ему Куманьков также козырнул и отрапортовался.
– Надо сказать, что вверенное мне расследование продвигается тяжело. К причинам произошедшей трагедии не подходят ни конфликтные отношения, ни отравление психотропными веществами, ни группы смерти в социальных сетях. В связи с этим я должен буду с особой тщательностью допросить вас, Руслан, и вас, Дарья. Не обессудьте, это по долгу службы и просто ради открытия истины, извините за высокопарность. Ладно, к делу. Скажите Дарья, как вы охарактеризуете вашу сестру Варвару, особенно в её последние дни? Происходили с ней какие-нибудь резкие перемены?
– Весёлая была, беззаботная, но это у неё до какой-то развязности доходило. Вот с Русланом когда мы к ней в первый раз приехали, она с ним так развязно говорила, что мне краснеть за неё пришлось.
Далее Куманьков слышал всё старое – про любовь командовать, про Варину мать.
– Хорошо. А к вам, Руслан, у меня такой вопрос: с каким настроением вы приехали на день рождения Варвары?
– В общем-то с обычным, не с таким, чтобы по-детски восторгаться.
– По показаниям соседей у вас настроение выделялось в какую-то мрачную сторону.
– Да, на работе меня загрузили. И тут ещё празднество предстояло до самого утра, я заранее был уставшим и не скрою, извини, Даш, эта Варя у меня особой симпатии не вызывала – распущенная слишком. Да ещё и соседка пожилая пришла жаловаться на громкую музыку, а та – нет, чтобы сразу убавить – условия ставить, чтобы пенсионерка с ней сфоткалась, посидела, подождала полчаса и всё в таком роде. И не столько даже сама Варя, сколько мать за неё пенсионерку уговаривала. Если бы я в момент этой истории присутствовал, я бы сразу музыку убавил, чего бы мне это не стоило. А так я от матери Вариной узнал о произошедшем, когда спросил, зачем пенсионерка заглядывала.
– Хорошо! В смысле, ясно. – записывал Куманьков. – А теперь вопрос к вам обоим: вы пытались оказывать какое-то воспитательное воздействие на Варвару, вразумлять её?
– Я говорила с ней, бывало, но коротко, Руслан что-то говорил уже после того как… о боже… Вика выбросилась.
Куманьков хранил самообладание, но шумный вздох у него всё-таки вырвался – ведь никак ничего не прояснялось, загадки громоздились одна на другую, словно мистический случай произошёл.
– А эту подругу Варвары, Викторию Трофимчук, вы немного знали?
– Да вообще почти не знала, даже фамилии.
И тут в голове у Руслана вспыхнуло нечто совсем демоническое. «А может, я сейчас и этого мента смогу додавить до того, что он тоже жить не захочет? Может он, на рабочем месте своём… из табельного…»
– Знаете, товарищ лейтенант?..
– Слушаю.
– Вообще вся человеческая история из неожиданностей состоит. Не только девочки неожиданно с собой покончили, но и Гитлер на нас неожиданно напал, самая страшная наша война началась, ни с того ни с сего тысячи в день погибать начали. И вот государство, которому вы служите, оно может тоже внезапно третью мировую начать.
– Вы государство обвиняете в подростковых суицидах?
– Ну, если виновных больше не находится! Само оно создаёт погоню за успехом, а вы ещё ему служите и ничего не получается у вас раскрыть.
Но не на того напал Руслан – лейтенант обучался психологической защите.
– Об этом потом как-нибудь, на досуге поразмышляю, если это имеет отношение к делу. А сейчас такой вам, Руслан, вопрос. Вы стали чему-то наставлять Варвару после того, как покончила с собой другая девушка. То есть в намерении наставить Варвару вас не поколебало даже такое событие, как самоубийство её подруги. Для вас это было совсем нечто побочное?
– Нет, не побочное, – осёкся Руслан. Такого отпора он не получал ещё ни от кого.
– Или вы, может, Варвару и обвиняли в доведении до суицида подруги? – продолжал контрнаступление Куманьков.
– Я сказал просто: «Вот смотри, с кем ты дружишь. Дружила, вернее. Обкурилась чем-то».
– Виктория не могла обкуриться! Она была скромнее всех скромниц!
– Ну, значит, просто ещё ей говорю: «С какими-то проблемами пришла к тебе на дэ-рэ и, скрывая их, из окна прямо здесь и сейчас выбросилась, чтобы эффектнее было. Лучше надо видеть, с кем дружишь», – говорю.
– А ты ещё, кажется, с Викой говорил?
– Да-да, это ещё интересный момент, – подключился Куманьков. – Спасибо, Дарья.
– Ну… я просто говорил ей, Вике, чтобы больше воли своей проявляла, у Вари сейчас трудный возраст, она и матерью своей командует, а ей – тем более.
– Хорошо, на данный момент достаточно я получил показаний, осталось их все сопоставить, но это уже не здесь. Желаю здравствовать!
Лейтенанта проводили. А затем между супругами кое-что началось.
– Ты что это, жёнушка, добивать меня решила?
Даша попятилась.
– Как ещё «добивать»? Я до правды хотела добраться. Я же помню, как…
– «Ты ещё, кажется, с Викой говорил» – пискляво передразнил Руслан. – Из-за правды хочешь мужа добивать?
– Так ты значит, против правды?
– Я за правду, но ты, её не зная, меня не в том свете выставляешь.
– Что я заметила в тебе, Руслан! Какую-то недобрую вёрткость. И о чём ты говорил с Димой, однокурсником?
– Чтобы он все свои проблемы, если надо, мне излагал, а тебя не тревожил, даже если ты сама попросишь.
– А я вот сейчас возьму и позвоню узнать, как Дима себя чувствует
Руслан вздрогнул, затем решил отступить:
– Ну, давай, давай.
Даша нашла позавчерашний входящий номер и позвонила.
– Добрый вечер! А Дмитрия можно?.. Что?!.. Ясно, спасибо, до свидания, – она посмотрела на Руслана совсем дико, как никогда раньше. – В больнице он. Психиатрической. Говорят, попытку суицида совершил.
– А на меня-то ты что так смотришь?
– Это последствия твоего разговора?
– Нет – последствия его болезни.
– Руслан…
– Я здесь.
– Я не могу спокойно с тобой разговаривать, пока ты не скажешь мне, что не хотел смерти ни Вари с Викой, ни мальчика в Геленджике, ни Димы!
– Не хотел я, милая моя, ничьей смерти. Ни девочек, ни мальчика, ни Димы.
И Даша на глазах преобразилась:
– Спасибо, дорогой! – и поцеловала его.
Окончание следует...