Боцман на «Грифоне» был человек со звериной натурой: бил матросов нещадно и за провинности, и без вины. Бил не только за плохо выполненную команду, но и за то, что кто-то не угадал команду, которая не была произнесена. Бил всегда в лицо – в зубы, в челюсти, потому многие матросы «Грифона» ходили без передних, а иные и без коренных зубов. Капитан и два его помощника делали вид, что не замечают произвола боцмана. А что? – он всю команду держит в строгом повиновении, корабль исправно идёт заданным курсом, а они могут почти беззаботно в каюте капитана подолгу придаваться отдыху. Надо ли говорить, что матросы боцмана ненавидели и мечтали при первой же возможности сбежать с этого судна, осквернённого озлобленным человеком. Но сделать это было нелегко.
Владелец «Грифона», исполняя долгосрочный фрахт, уже несколько лет держал его на одном маршруте – получив в Глазго товары английских мануфактур, судно, огибая Европу и Африку, шло в Калькутту, с единственным заходом в Кейптаун для пополнения запасов еды и воды. Тем же маршрутом, загрузившись индийскими пряностями и чаем, корабль возвращался в Англию. Во время погрузочно-разгрузочных работ матросы находились под строгим наблюдением боцмана и помощников капитана, а в дни ожиданий командиры корабля предусмотрительно выводили его на рейд с единственной целью, чтобы в порту матросы не сбежали безвозвратно. Хотя сбежать в чужеземных портах не каждый решится, ясно понимая, какие мытарства его ожидают на чужбине. Потому все члены экипажа молили Бога помочь им скорее вернуться на родную землю, а там уж…
Это случилось, когда «Грифон» стоял дожидаясь погрузки на рейде Калькутты. Очумевший от томительного ожидания под палящим солнцем, боцман вымещал свою злобу внезапно, систематически и на ком угодно. На этот раз ему под руку попался молодой матрос по имени Джошуа, попавший в дальнее плавание впервые. Джошуа по приказу боцмана уже в третий раз за сегодняшний день драил ют, с каждым разом делая это с меньшим энтузиазмом. Боцман это приметил и подойдя к матросу, молча двинул ему своим кулачишем в челюсть. Матрос рухнул на палубу, плюясь кровью. Другой матрос со странным для саксонского уха именем Иван, невесть какими путями попавший в западноевропейский мир, и работавший в этот момент невдалеке, видел это беззаконие и не выдержав жестокой несправедливости, крикнул боцману:
- Что ты творишь, обалдуй?!
Боцман не понимал языка, на котором кричал этот Иффанн, но по интонации и выражению лица понял, что против него негодуют. Этого оказалось достаточною.
- На линь его! – гаркнул боцман, и сам схватив Ивана за руки, потребовал подать ему конец того самого линя. Другие матросы, боясь гнева боцмана, быстро размотали большую верёвочную бухту и хотели привязать конец линя к руке Ивана. Всё это время Иван бесстрашно смотрел в стальные глаза боцмана и, видимо, тем вызвал ещё большее его бешенство.
- К ноге! – снова рявкнул боцман, со злобным наслаждением приказав готовить наказание по самой мучительной схеме. Обычно матросов наказывали так – подводили линь через корму под днище корабля, так что его два конца оказывались у разных бортов, привязывали один конец за руку матроса и бросали его в море. Наказуемый знал, что с этой стороны корабля ему на палубу ни за что не выбраться, но, если он пронырнёт под его килем на другую сторону, у другого борта его ждёт спасательный трап. Привязанный за руку, наказанный был тем самым застрахован оттого, чтобы его не снесло течением, и он не остался бы навсегда за кормой судна, если эта жестокая экзекуция проводилась на ходу. И главное – его тянули линем, помогая быстрее нырнуть на глубину осадки корабля и быстрее вынырнуть к спасительному воздуху. Не каждый мог задержать дыхание на одну-две минуты, да ещё в активном движении; бывали случаи, когда на палубу ужу вытаскивали захлебнувшегося человека, и хорошо, коли находились такие, что могли откачать невольного утопленника…
А что же замыслил боцман на этот раз? Привязанный за ногу, наказанный должен был сам, своей волей и силой пронырнуть под килем судна, но при этом можно было тормозить его продвижение, придерживая линем, что грозило возможной гибелью.
Когда двое матросов привязывали линь к ноге Ивана – а один из них по требованию боцмана как раз был Джошуа, Иван сказал ему:
- Джо, когда я прыгну в воду, сбрось с юта запасную верёвочную лестницу…
Понимая, что этот русский наказан из-за него, Джошуа кивнул в ответ. Когда правая нога Ивана была крепко обвита морским узлом, боцман приказал сбросить его за борт. Но Иван несильно дёрнул плечами и матросы опустили руки. Тогда он сам подошёл к борту, вспрыгнул на леер, повернул голову назад, с усмешкой глянул на боцмана и прыгнул в море. Это было южное море – окраина Индийского океана, кишевшее акулами и другими кровожадными морскими тварями. Иван, летя к воде, мысленно молил Бога помочь ему избежать встречи с морскими троглодитами. Войдя в воду, он не стал выныривать, как обычно делали все перед погружением, чтобы набрать побольше воздуха, а сразу нырнул под корабль. Поняв, что с палубы его уже не видно, он изогнулся, достал спрятанный под штаниной на голени нож, перерезал канат и брасом поплыл к корме. Вынырнув за кормой у самого руля, он отдышался, а потом с ужасом увидел, что верёвочный трап опущен не настолько низко, чтобы он мог легко до него дотянуться. Соображать пришлось быстро, ибо невдалеке он увидел над водой плавники акулы. Руль корабля, сделанный из самого крепкого дерева, был абсолютно гладкий и скользкий – ухватиться было не за что. Тогда, чуть выпрыгнув из воды, Иван со всей силы всадил нож в наборное перо руля. Нож засел крепко, теперь за него можно было держаться, как за спасательный стержень. Ухватившись за нож левой рукой и опираясь на него, как на упор, матрос выпрыгнул из воды изо всех сил и сумел ухватиться за нижнею перекладину верёвочной лестницы правой рукой. Чувствуя, что на одной руке он долго не удержится, матрос выпустил нож из руки и толкнув себя вверх, в прыжке успел толкнуться о него ногой и смог ухватился за перекладину и левой рукой. Обессиленный, он не мог подтянуться, чтобы ухватиться за следующую перекладину, и бешено молотил ногами, надеясь найти опору в воде. Но вода плохая опора. Тогда, перестав безтолку работать ногами, он повис, стараясь успокоить дыхание. Отдышавшись, он рванул себя вверх, вложив в это все силы. И он смог завести себе перекладину сперва под одну изогнутую руку, а потом и под вторую. Отдохнув после жуткого напряжения, матрос, упираясь ногами в скользкую корму, ухватился сперва одной, а потом и другой рукой за вторую перекладину. Дальше пошло легче. Поднявшись по лестнице до края палубы, он прислушался. По палубе ходили люди и громко удивлялись, куда мог подеваться наказанный. Когда на корме голоса стихли, матрос выглянул на палубу – на ней никого не было. Тогда он быстро скользнул под леерами, отвязал лестницу и схватив её в охапку, пригнувшись, побежал между палубными надстройками к ближайшей спасательной шлюпке, накрытой брезентом. Юркнув под брезент вместе с верёвочным трапом, и расстелив его на дне шлюпа, матрос лег на него, уравновешивая дыхание и сердцебиение. Непросто успокоиться после того, когда тебе только что грозила смертельная опасность.
Когда стемнело, он вылез из шлюпки на притихшую палубу. Свет из окна каюты капитана едва достигал до его места, а в матросском кубрике хоть и раздавались голоса, но огонь не светился. Убедившись, что на палубе действительно никого нет, матрос открыл люк трюма, служившего хранилищем запасов для нужд команды, залез в него, бесшумно закрыл за собою крышку люка и оказался в кромешной темноте. В этом трюме, заваленном бочками, ящиками, кулями, трудно было найти что-то, что могло бы послужить подстилкой для спального места, но зато здесь было много съестных запасов. Нащупав в темноте ящик с бутылками, он откупорил одну ударами кулака по её дну, и с наслаждением в два приёма выпил пахучий ром до последней капли. Победитель в схватке со злой человеческой несправедливостью и со стихией, мог себе позволить маленькое празднование этой победы. Закуски – солонина и свежие экзотические фрукты с индийского берега дополнили пиршество в темноте. Небольшой штабель из мешков с чем-то мягким внутри, вероятно мукой, стал приятным ложем для наказанного… победителя.
Он проснулся оттого, что на палубе раздались тяжёлая поступь боцмана и быстрые, порою переходящие на бег, шаги матросов. Он удивился сам себе – как это он не услышал утренних склянок. Зная, что в любой момент кок корабля может спуститься в трюм за припасами, Иван спрятался за штабелем ящиков. И действительно, вскоре кок открыл люк, спустился в склад, взял что-то для камбуза и ушёл, не забыв закрыть люк.
Потянулись долгие часы ожидания неизвестно чего. Матрос, привыкший к ежедневной работе с утра до вечера, вскоре стал терзаться бездействием. Пей, ешь сколько угодно, а потом можно и сколь угодно спать – это было непривычно для молодого энергичного организма. Он сидел в полумраке трюма абсолютно ничего не делая, и лишь прислушивался, что происходило на палубе, на рулевом мостике и в соседних трюмах и каютах. Днём наступила нещадная духота – горячее южное солнце накалило палубу и её жар проник в трюм. Ему стало казаться, что плыть в открытом море даже без всяких плавсредств было приятнее и безопаснее, чем задыхаться в трюме без какой-либо вентиляции. Он с нетерпением ждал сперва обеденных, а потом и вечерних склянок. От долгого сидения без действия тело, привыкшее двигаться и напрягаться, стало неприятно ныть. Он пытался двигаться по трюму, но трюм так плотно был заставлен всякими грузами в разной таре, что постоянные натыкания на углы ящиков исключали приятную прогулку. От жары и постоянной сытости он периодически впадал в сон. Но сон в духоте был не здоров, и всякий раз он просыпался не отдохнувшим, а с тяжелой, как свинцом налитой, головой. И всё же выспавшись днём до отвала, он встретил ночь с радостью. Как только все отправились спать, матрос, соблюдая осторожность, с большим удовольствием вышел на палубу. Раньше обычные, казалось бы, дела – возможность двигаться и, наконец-то, посетить гальюн, принесли повышено приятное облегчение. Он долго не хотел возвращаться в своё убежище, наслаждаясь ночной прохладой, и даже завидовал вахтенному на мостике, который наоборот терзался своей обязанностью – не смыкая глаз не на секунду, осматривать акваторию вокруг корабля. И только далеко за полночь, когда уже сменился второй вахтенный, матрос отправился на своё лежбище на мешках с мукой.
Утром чуть свет на палубе все шумно задвигались – выбрали якорь, поставили малый грот, корабль тронулся и вошёл в порт под погрузку. Погрузка началась немедленно – время на стойке у пирса стоило дорого, и капитан им дорожил максимально. Иван, чуть приоткрыв люк, увидел обычную картину – голые до пояса чёрные индусы-грузчики, как муравьи, таскали по трапу на плечах громадные тюки с колониальными товарами и складывали их на палубе. Матросы «Грифона», под присмотром помощников капитана и подстёгиваемые обычными грубостями боцмана, подхватывали их и растаскивали по грузовым трюмам. Эта запальная работа длилась весь день. Загрузившись, «Грифон» снова вышел на рейд и бросил якорь. Измотанной тяжёлой работой команде была дана возможность отдохнуть до четырёх часов утра перед выходом в длительное обратное плавание.
Иван с большим нетерпением ожидал времени нового ночного выхода на палубу. Сытая жизнь стала восприниматься, как норма, но были и неудобства – помимо изнуряющей духоты в трюме, самым большим неудобством была возможность посещать гальюн только ночью… Но организм быстро перестроился под новый режим жизни. Дневной сон в полутёмном трюме и ночное бдение за баком на палубе с разглядыванием звёздного южного неба и тёмной стены горизонта над чёрным океаном становились привычными.
На рассвете, загруженный корабль, поймав утренний бриз всеми парусами, лёг курсом на южный мыс африканского континента
Иван, день за днём меняя душный и вовсе не радостный, хотя и пьяно-сытый, трюм на ночную безлюдную палубу, мучительно раздумывал – что же делать? Как поступить? Если выйду – рассуждал Иван, – снова линь, а на ходу, может быть, гибель… Таясь же, даже сутки было тяжело просидеть в душном трюме, а провести в нём весь путь до Англии... Одна эта мысль вызывала у моряка мучительную тревогу.
…Однажды утром, выпив больше обычного, Иван, обросший и пополневший, вышел на палубу. Ночи, проведённые на мешках с мукой, сделали его вполне похожим на белое приведение. Встреча с братишками-матросами носила характер молчаливого изумления без вопросов и ответов. Боцмана же, человека с дремучим сознанием и совершенно расстроенной нервной системой, вид воскресшего мертвеца вверг в мистическое состояние от встречи… с потусторонними силами… Он побледнел от страха, чего с ним никогда не было, и затрясся нервной дрожью. Иван, после бутылки рома с утра, делал непроизвольные пассы руками, представившиеся боцману зовущими жестами привидения. Боцман упал на колени и пытался креститься. Он как-то сразу стал тихим и тут же отошёл от своих обязанностей – сидел за баком, молчал, тупо глядя в палубу. Иван, перебросившись с товарищами по команде живыми, только им понятными словечками, быстро установил с ними былую связь, но, тем не менее, матросы стали относиться к Ивану с повышенным уважением и некоторым страхом, как к неведомой силе. Джошуа, по просьбе Ивана, хранил молчание. Как-то само собой стало, что Иван стал старшим среди матросов и по его указаниям они спокойно и делово управляли кораблём. Капитан с помощниками, не видя никаких угроз, за всем наблюдали молча, ни во что не вмешиваясь. Боцман стал невменяем и совсем кроток, ничего не ел, похудел до неузнаваемости, а на полпути к Кейптауну ночью исчез с палубы.
- Может он вернётся, как и ты? – спрашивали матросы Ивана.
- Вряд ли, – отвечал Иван, теряясь в догадках – толи боцман сам отправился за борт отмаливать грехи, толи ему помогли осмелевшие беззубые матросы.
«Грифон» через три недели плавания благополучно вернулся в Англию.
Конец 5 авг. 2017 г.