Счастливая жизнь, 2-я новелла 2015 г, автор Ся Ян

Предупреждение: текст с гомосексуальной тематикой, имеет строгое возрастное ограничение. Те, кому не исполнилось 18, немедленно покиньте эту страницу!


 Перевод с китайского и литературная редакция Марины Алиевой.
  Консультативная помощь в переводе kirillasoe,http://forum.zhonga.

«Прежде, чем среди миллионов людей вы встретите своего человека, могут пройти миллионы лет, но в безлюдных пустынях время не имеет предела, и вы встретите его ни на шаг раньше, ни на шаг позже, а именно тогда, когда надо; к этому больше нечего добавить».                /Чжан Айлин/.
                Вступление.
Новелла написана в период с 2012-2015 гг, сразу следом за новеллой «Неверный путь» (2011- 2012 гг.) и является её продолжением. Читать её следует только после новеллы «Неверный путь».
Название новеллы;;;;;; (;nj; l;y;) дословно переводится как «Спокойно жить и с удовольствием работать». На мой взгляд, это и есть главные составляющие счастливой жизни. Плюс любовь, как же без неё. Но название так же созвучно имени главного героя;;; (;n j; l;). Оно переводится «покой и полные пригоршни (ладони) счастья» или «спокойно черпать пригоршнями счастье».
Автор снова окунает нас в изобильное море секса и пошлого юмора, возможно, кого-то это оттолкнёт, но редуцировать текст я не сочла нужным, поскольку это не мой текст. Таков стиль этого автора, и это похоже на творческую концепцию. Ся Ян не разделяет плоть и душу, для неё это единое целое, и первое очень влияет на второе, более того, является тем определяющим вектором, которому следует душа.
Для нас, читателей, имеющих в основе мышления христианские догмы о том, что плоть есть вместилище греха, а душа должна стремиться к очищению, причём, именно через смирение и укрощение плоти – такая концепция трудно поддаётся осмыслению.
Но мы не будем спорить о том, насколько та или иная концепция со-ответствует высшим истинам, мы просто примем факт, что любые человеческие концепции весьма и весьма спорны, а истину ведает только Бог…

Итак, главный герой этой новеллы - закадычный друг Цяо Кенана, Ань Жюле.
Кривляка, позёр, легкомысленный гуляка, ищущий в жизни только плотские удовольствия… И под всей этой мишурой вдруг обнаруживается такая трепетная, ранимая душа, такой безнадёжный романтик, верный, способный на полную самоотдачу в любви, чувствующий глубоко и страстно.
Что же такое довелось пережить этому нежному человечку? До какой крайней черты он дошёл, почти переступив её и в шаге от бездны вернувшись уже необратимым циником, который поставил на себе крест и пустился во все тяжкие?
Путь к счастью у каждого свой. Кому-то сразу выпадает встреча с «правильным человеком», кому-то приходится ждать едва ли не пол жизни. Перефразируя слова Чжан Айлин, правильного человека вы встречаете в правильное время, и для этой встречи нет понятия «рано» или «поздно», есть только судьбоносный миг встречи, и всё, что нужно человеку – это покориться воле судьбы, чтобы обрести счастье. Полные пригоршни счастья.

Читая, помните, что несмотря ни на что и автор, и переводчик, и главный герой – мы все неисправимые романтики.

P.S. Сожалею, что на данном портале не отражаются китайские иероглифы, а их в тексте встречается довольно много. Поскольку данный текст публикуется не только на данном ресурсе, вычищать текст от них не стала. Заранее прошу прощения, если кого-то это напрягает.

Категория: BL, 18+.
Жанры: Слэш (яой), романтика, агнст, underage, большая разница в возрасте, нехронологическое повествование, флафф, инцест.
Предупреждения: нецензурная лексика, сексуальные сцены откровенного характера.
Краткое описание от автора: Оставаясь верным убеждению, что любви нет, а есть только покой, Ань Жюле, когда-то едва не умерший от любви, научился презирать чувства. С тех пор он больше не позволял влажным цветам привязанности замочить свои подошвы, предпочитая ни к чему не обязывающие, мимолётные встречи с такими же, как он одиночками: сошлись на один раз, помогли друг другу снять напряжение и разбежались в разные стороны.
И этот юноша по имени Ду Яньмо; – всего лишь случайная интрижка в его «Happy Life». Однако он, словно околдованный ясными глазами этого парня, раз за разом нарушал свои принципы. Он горячо отреагировал на выдающееся орудие и такое же одинокое тело юноши, он бездумно устремился к тайным и запретным плотским удовольствиям и свободно отдался своей нежности, до сих пор хранившейся в заветных уголках его сердца; он щедро питал этого жаждущего зверя в человеческом облике, которому не хватало любви, который искал, но не получал её.
Кроме огня страсти, горящего, как маяк в бурном море желаний, в нём проснулись нежные, материнские чувства и ещё нечто большее, чем эгоистичная забота о себе. Почувствовав в себе это неожиданное биение сердца, Ань Жюле всеми способами ублажал Ду Яньмо. Но с самого начала Ань Жюле понимал: тот, кого юноша любит и жаждет по-настоящему – не он…

                Часть 1
Глава 1. Ты устроил мне запор, я устрою тебе выпадение прямой кишки

Today is not my day.               
Неизвестно, сколько романов, в прошлом и в настоящем, в Китае и в других странах, начинались с этой отчего-то всеми любимой, избитой фразы. Если зайти в Гугл, он сможет выдать свыше 200 тысяч подобных литературных фрагментов. Сейчас, ввернув эту фразу, мы представляем нашего главного героя, попавшего в крайне неприятную ситуацию. Во всяком случае, сам Ань Жюле считал, что влип по самое некуда. А дело было так…
В баре, как в кипящем котле, гудели человеческие голоса. В настоящий момент он находился в гей-баре в районе Синьи (район в г. Тайбэй, столице острова Тайваня, КНР), куда разрешалось входить только владельцам членских карточек. Получить такую карточку можно только по заявлению, а для этого первое – нужно иметь рекомендацию от проверенного лица, второе – иметь профессию и убедительные доказательства финансовой состоятельности, третье – подписать соглашение, означающее, что за все ваши действия и поступки вы несёте личную ответственность, и они не имеют никакого отношения к данному заведению, а в случае необходимости хозяева могут послать к вам дюжих охранников, которые выкинут вас из бара в два счёта.
В обмен на довольно высокие членские взносы бар предоставлял клиентам редкие вина превосходного качества, ослепительно прекрасную главную сцену и красивых, великолепно подготовленных, прошедших жёсткий отбор официантов… Само собой, и клиенты были первоклассные. Этим жирным свиньям, тощим обезьянам и алмазным Барби полагалась скидка по карте в облюбованным ими соседнем мотеле.
Ань Жюле был завсегдатаем бара, а вот Цяо Кенан в отличие от него предпочитал места попроще. Он, конечно, был не враг бутылке, но здесь стакан выпивки стоит столько, сколько весь его обед в ресторане. И хотя он имел любовника, который зарабатывал как Бог Цайшень (божество богатства, бог денег), от природы трудолюбивый и бережливый Цяо Кенан никогда не любил этот бар.
Однако, сегодня был день рождения его любимого человека, Лу Синьчжи, и не просто день рождения, а юбилей. Более того, в этом году на день рождения самого Цяо Кенана Лу Синьчжи неизвестно где раздобыл мобильный телефон с номером, в котором кроме первых цифр 09, все остальные были цифрами его дня рождения, абсолютно безошибочно. Конечно, телефон сам по себе был достаточно ценным подарком, одна-ко, настоящая ценность… это тот тайный смысл, что стоял за ним.
В то время Ань Жюле прокомментировал это так: «Задумка и правда превосходная, впредь, кому бы ты ни позвонил, сразу напомнишь о твоём дне рождения». Цяо Кенан тогда посмеялся. Он, конечно, принял телефон, но этот номер использовал только для связи с Лу Синьчжи и своим закадычным другом Ань Жюле, всё-таки… он не умел быть нахалом.
Короче говоря, теперь подошла его очередь высоко оценить день рождения любимого человека, и естественно, Цяо Кенан готов был раскошелиться. Он пригласил своего партнёра в его любимый бар. Ань Жюле шёл небольшим довеском в качестве дополнения…
Цяо Кенан воспользовался его членской картой, на этом Ань Жюле сам настоял, буквально источая бескорыстную доброжелательность. Задумав коварство, следует прикинуться добреньким, в конце концов, кто заставлял дочку всё это время вмешиваться в дела, которые её не касались, и вынуждать его постоянно жить под колпаком своей отвратительной «благотворительности»?
Ань Жюле фыркнул, скользнув взглядом по взволнованному лицу своего хорошего друга. Сегодня день рождения подонка Лу, и это изрядно портило ему настроение. Но неприятный момент в том, что...
Цяо Кенан:
- Что с твоим лицом, у тебя запор?
Ань Жюле имел прозвище «Чёрная Хризантема», и под этим ником был достаточно известен в узких кругах. С Цяо Кенаном они познакомились в интернете, и это несчастное недоразумение превратилось в близкую дружбу. С тех пор прошло больше пяти лет, вот уж точно, время летит, как стрела… «Пердячий глаз» * тоже быстро сократился, если он и дальше продолжит так опускаться, его хризантема превратится в сморщенный увядший цветочек.
 (*;; (p;y;n) - вульг. задний проход, анус; ; – испускать газы, пердеть, ; – глаз. Далее в тексте это название будет интерпретироваться как “жопа”).
Он посмотрел на Цяо Кенана горестным взглядом, полным кромешной безнадёги:
- Это потому, что мне слишком давно не прочищали кишку.
- Хо! – выдохнул Цяо Кенан, опрокинув в рот выпивку.
- ****ь, а ты внутри разве не грязный? – Ань Жюле с брезгливым выражением отодвинулся от него.
- ****ь, кто грязный?! Да моё отверстие уже пятьдесят раз… прочищено, как ты выражаешься.
Эта фраза зажгла гнев Ань Жюле, он подбоченился, выпятил живот и выставил вторую руку с указующим перстом в сторону Цяо Кенана, став похожим на чайник:
- Ха, а как ещё мне выражаться, стесняюсь спросить? Кому-то каждый день прочищают со всей приятностью, значит, большому начальству можно пожары устраивать, а простому человеку нельзя и свечу зажечь? **Не думай, что я не знаю, что вы каждую ночь, каждую ночь в очко долбитесь, а у меня, если бы я не ел каждый день, там всё давно заросло бы, как дырка от серёжки в ухе.
(**;;;; – идиома, озн. вседозволенность чиновников и бесправие народа; двойной стандарт, двойная мораль; что дозволено Юпитеру, не дозволено быку)
Цяо Кенан успокоил:
- Хорошо, хорошо, тише, тише, мы не долбимся каждую ночь… То есть не в этом дело, я правда хочу, чтобы ты работал над собой и совершенствовал свои моральные качества, нельзя проматывать жизнь в неумеренности и излишествах, иначе ты состаришься в одиночестве, да ещё и больным, а я как-то не готов заботиться о двоих…
Цяо Кенан беспокоился, и на то была причина. Некоторое время назад среди них появился один молодой человек, весьма незаурядный и красивый, лет двадцати с небольшим. Поговаривали, что он настолько рьяно предавался удовольствиям, что его неумеренность вызвала истощение организма, и однажды он просто заснул и не проснулся, можно считать, обрёл счастливый способ умереть.
Вся компания скорбела, на позапрошлой неделе Ань Жюле участвовал в церемонии похорон партнёра, и сразу там же… подцепил ещё одного. Впечатления: сплошной восторг, JJ большой и пороха достаточно, натрахался с удовольствием. Можно поблагодарить от всей души приятеля на небесах за то, что свёл их и посодействовал здоровью кишечного канала.
Когда Цяо Кенан узнал об этом, он чуть не лопнул от злости:
- Ты даже на похоронах и то умудрился… У тебя совсем совести нет, ты возмездия не боишься?
- Я должен отчитываться? Мужчины всего лишь насладились мужской любовью, не более того. Тем более, наш друг скончался, мы оба так горевали, нам было просто необходимо почувствовать тепло и силу живо-го человека… Разве не говорил Гарнье «Я мыслю, значит, я существую»? Так вот, для моей хризантемы это означает только одно: «Я трахаюсь, значит, я существую».
- … - У Цяо Кенана после этой «цитаты» не осталось сил даже на насмешки, всё, что он мог, это только поправить, - «Я мыслю, значит, я существую» сказал Декарт.
- А-аа, свиной окорок, какая разница.
(;;; (d;k;’;r) – Декарт; ;; (zh;ji;o) – свиной окорок, транскрипция звуков на южно-фундзяньском диалекте похожа на Декарт, ;; (d;k;). Примечание автора).
На этом Цяо Кенан окончательно бросил словесные убеждения. Чтобы удержать Ань Жюле от ****ства, придётся показывать личный пример и обеспечить усиленный присмотр. Во всяком случае, находясь сейчас в баре, жизнерадостный и милый бывший актив Цяо Кенан не сказал бы, что моральные качества Ань Жюле, человека искусства, столь же прекрасны, как его внешность. В нём определённо преобладает сила похоти, и дай ему волю, он бесспорно способен прибрать к своим рукам весь цвет гей-бара. 
Ань Жюле всегда был уверен в себе, разве он мог смириться с тем, что в глазах этих людей докатился до того, что «за отсутствием рыбы и креветка сойдёт»? (по-русски “на безрыбье и рак рыба").
В этот вечер Ань Жюле был на редкость благодушно настроен, однако, никого себе не приглядел. Он уныло рассуждал: «Вот Цяо Кенан нашёл себе вечный двигатель, а мне попадаются только элементарные переключатели, нет, это несправедливо». Ань Жюле любил говорить: лучше не добрать, чем брать без разбора.
Лу Синьчжи, конечно, тот ещё кобелина, но как минимум его плотские умения выше всяких похвал, такого раз в миллион лет встретишь; в их кругу все мечтают о таком и налетают, словно мухи на сладкое. А Цяо Кенан заполучил такого мужчину в единоличное владение. Их любовь едва не умерла, а теперь они любят друг друга до смерти, и кто в итоге за это поплатился? Значит, Цяо Кенан будет наслаждаться регулярным и полноценным сексом, а ему остаётся жалкое совершенствование своей нравственности? Нет уж, дудки!
- Хе-хе.
Ань Жюле, ревнуя, и завидуя, смял пальцами щёки Цяо Кенана, заставляя его корчить уродливые рожицы, сейчас только это доставляло ему удовольствие и хоть как-то веселило. Цяо Кенан не сопротивлялся.
- Хризантема, я не против, чтобы ты кого-то нашёл, но я не хочу, чтобы ты нашёл слишком многих…
- Ладно, дочка, - Ань Жюле закатил глаза, понимая, что тот имеет в виду: «Так же, как и я, поторопись найти себе постоянного партнёра, определись уже!»
Найти партнёра? И как это сделать? Снять штаны и бегать! На самом деле, после того, как зарубцевались старые раны, ему даже думать не хотелось о поисках кого-то постоянного. Терпеть рядом с собой какого-то постороннего человека – это слишком жестокий процесс, смертельно тяжёлый, как работа с утра до ночи на износ. Нет, он этого не хотел, у него, как у каждой личности, есть личный образ жизни. Цяо Кенан понимал, что Хризантема действительно желал оставаться одиноким всю жизнь и с блеском с этим справлялся сам; он всего лишь опасался, что к нему налипнет слишком много комаров и мух, разъедая его за прошлые грехи, и добром это не кончится. Вредный, как старая нянька, он готов был раз за разом отваживать от него неподходящих «кавалеров».
Лу Синьчжи задерживался на работе и пока ещё не появился, только два импозантных боттома (англ. bottom - нижний) сидели во главе празднично накрытого стола. Сегодня в баре проходила вечеринка в стиле 80-х, зал раскачивался в заводных мелодиях ретро-диско. Ань Жюле не сиделось на месте, он подшучивал, что это его стиль, ес! Не важно, что это Лесли Чун и кузнечик Алан Там… Не страшно.
(Лесли Чун – актёр, певец, Алан Там – 1950 г.р. гонконгский актёр, певец, продюсер)
Он выскочил на сцену, попрыгал под несколько песенок, не пропустил даже «Зелёное райское яблоко» в исполнении известного в 90-х бой-бэнда «Тигрята». Его танцевальные движения отдавали вульгарным кокетством, изливаясь волнами мощной сексуальности. Вволю натешившись, Ань Жюле, весь в поту, вприпрыжку вернулся назад и обнародовал свои завоевания:
- Ну-ка, зацени.
Вынул из кармана несколько визиток с телефонами и даже с описанием анатомических параметров JJ: длина, калибр… Ань Жюле хихикнул:
- У некоторых ничего так, зачётные, йо.
Цяо Кенан:
- …
«Этот человек прирождённое бедствие, моего морального влияния не хватает, чтобы удержать его, неужели придётся позволить ему жить в беспорядочных связях?». От этой безысходности оставалось только напиться. Немного погодя Ань Жюле протянул руку и приподнял его подбородок:
- О ком мечтаешь?
- А?
- О своём трахале?
«Вот неужели нельзя быть чуточку скромнее в названиях?»
- Нет. По-моему, время вышло, он скоро придёт.
«Хорошо, а то я уже переживать начал». Ань Жюле легко улыбнулся. Если Цяо Кенану нравится любиться с супругом, это его право, но он не вправе помешать Ань Жюле пойти, с кем захочется и сделать это с другими, не так ли? Хе-хе, узенькая тропка ведёт к добродетели, а дорога греха широка и полна дьявольских соблазнов; как только женщина становится тёщей, она, естественно, передаёт это знание зятю. «Послушай-ка, Лу Синьчжи, разве ты сможешь смотреть сквозь пальцы на то, как твоя жена будет во всю флиртовать с посторонним мужчиной? Конечно же, сразу пресечёшь такое безобразие и уведёшь жену домой».
Ань Жюле поманил его рукой:
- Дочка, поди-ка сюда.
Цяо Кенан:
- ?
Ань Жюле приблизил к нему лицо, сейчас он был серьёзен:
- Как ты обычно называешь свою яму?
- А? – Цяо Кенан завис и по инерции ответил, - По имени.
- С фамилией?
- М-м.
Ань Жюле цыкнул, выражая неодобрение:
- Это не интересно. Почему бы не воспользоваться уменьшительным словом «муженёк» или ласковыми прозвищами? Например, сладенький, пупсик, honey и тому подобное?
Теперь, похоже, у Цяо Кенана возник запор. Ань Жюле вздохнул и покачал пальцем:
- Так не годится. Отношения между супругами единственные и неповторимые, и они зачастую начинаются с обоюдного согласия называться слащавыми именами. Давай, попробуй повторить за мной: му-же-нёк.
Он обеими руками сдавил своё лицо, опираясь на локти, глаза мерцают, голос приторный… Тошнотворный до бешенства, Цяо Кенан не удержался от смеха:
- Ты идиот?
Ань Жюле подгонял:
- Давай, я серьёзно. Му-же-нёк.
На слове «муженёк» интонация стала тонкой и писклявой, как будто он вдохнул гелия из воздушного шарика. Ань Жюле настолько смешно это делал, что никто бы не устоял, и Цяо Кенан, сердясь и смеясь, самоотверженно разбивая на мелкие слоги, передразнил:
- Му-же-нёк.
- Хорошо. Жаль только, недостаточно сладко и недостаточно громко.
И Ань Жюле с надлежащей строгостью повторил, как будто давал инструкцию:
- Давай ещё, попрактикуйся.
Ну, ладно. Цяо Кенан скрепя сердце взял в ладони лицо Ань Жюле и воскликнул:
- Му-же-нёк.
Этот возглас могли слышать все в радиусе не менее квадратного метра. Хризантема заскрежетал зубами: «Вот и хорошо, выдал неповторимое; за то, что ты обламывал мои персики, я обломаю твою хризантему!» (Персики – в образном значении “ухажёры”, “любовники”).
- Это было здорово. А теперь повернись и немедленно объясни своё поведение! Если тебе надоело быть в пассиве, так и скажи, я готов в любое время дать тебе любовь и объятия!
Услышав это, Цяо Кенан резко обернулся и сразу увидел бледного, как смерть, Лу Синьчжи, стоявшего прямо позади него. «Я погиб – определённо».
- Ань-Жю-Ле.
В этот момент Цяо Кенан смертельно ненавидел его. Он никогда не называл Ань Жюле по имени, он звал его «Хризантемой», а теперь прорычал всё вместе с фамилией. Очевидно, ситуация и впрямь была скверной. Его мужчина стоял позади, и он был вне себя от гнева. Ань Жюле с улыбкой принял образцовую элегантную позу, наподобие благородной дамы начального периода Китайской Республики (около 1911г.) и приветливо обратился к Лу Синьчжи:
- Забери его отсюда и хорошенько проучи. Я понятия не имею, почему он так меня называл при всех, я умираю от стыда, о-ой!
И чтобы это двое ничего не перепутали, добавил:
- Ай-я-яй, сегодня он меня назвал мужем, нельзя поручиться, что завтра он ещё кого-то не назовёт «дарлинг», это надо пресечь на корню!
Цяо Кенан прорычал:
- Этого никогда не будет!
- О, да неужели?
Ань Жюле искоса поглядывал на Лу Синьчжи; даже при тусклом искусственном освещении по выражению его лица можно было догадаться, что Цяо Кенана в ближайшем будущем несомненно ожидают крупные неприятности. Месть порождает месть, и этому конца не будет, «Ты устроил мне запор, я устрою тебе выпадение прямой кишки».
- Ладно, зять, уведи его и награди красной розой.
(Наградить красной розой - это способ казни в императорском дворце, когда провинившихся наложниц били огромной палкой по спине до тех пор, пока не ломался позвоночник и плоть с кровью не вылезали наружу – распускалась красная роза. Информация от kirillasoe). 
Лу Синьчжи одобрил его предложение. Кто бы мог подумать, что прибыв на свой день рождения, он услышит, как его жена во всеуслышание называет постороннего человека мужем… Его Цяо Кенан ещё ни разу не назвал мужем, он не ожидал, что это звание будет задёшево присвоено чужому человеку. Никто не потерпел бы подобного, а уж он тем более не потерпит. Цяо Кенан понимал, что теперь беды не оберёшься и перед тем, как Лу Синьчжи уволок его, успел крикнуть на прощание:
- Хризантема, береги свою хризантему!
- Спасибо, сегодня ночью я позволю ей блистать на полную катушку!
Цяо Кенан:
- …
«Фух, избавился от помехи». Ань Жюле с лёгкой душой сел поудобнее, стянул широкий ворот футболки на правую сторону, обнажая красивые контуры ключиц и стройную белую шею, и включил режим рокового красавчика.
При невысоком росте, около ста семидесяти сантиметров, он был очень пропорционально сложен: широкие плечи, узкая талия, крепкое тело с выраженной мускулатурой. Тело, не отягощённое излишней плотью, изящное и ловкое, как у обезьянки, вдобавок, многолетние занятия йогой держат его в прекрасной форме. Особенно аппетитно выглядела пара стройных ног, обтянутых джинсами и ритмично покачивающихся в такт музыке.
Пригожий лицом, изящный и весьма добродушный по характеру, когда речь не заходит о современных тенденциях в искусстве, ибо тут он в своих суждениях не признаёт никаких авторитетов; живой и жадный до развлечений. В свои двадцать восемь лет он по-прежнему похож на молодого студента, но в нём есть и некоторая надменность, присущая людям искусства. Даже если он уже много лет существовал вне этого мира, какие-то основы вещей, сформировавших его настоящую личность, так глубоко и прочно укоренились в нём, что их невозможно устранить. Он мог развлекаться, он мог шуметь, но если ему требовался полный покой и уединение, никто бы не осмелился его потревожить.
Однако то, чего он сейчас хочет больше всего – это JJ. Большой, толстый и длинный, чёрный или фиолетовый… Но как назло, в последнее время ему попадались одни недомерки. Ань Жюле охватило чувство, что он подошёл к своему пределу, а жизнь совершенно безнадёжна, пожалуй, лучше просто уйти домой.
Ретро-вечеринка закончилась, на смену ей в баре возобновилась обычная музыка. Раздалось «Just Dance» Леди Гага, и толпа на танцполе пришла в полное неистовство посреди ночи. Их уже не интересовали ни они сами, ни уж тем более другие; эти люди хотели всего лишь вульгарного веселья под защитой крутящихся всполохов стробоскопов… И так до скончания века. Разгул тёмных сил, раньше Ань Жюле с удовольствием присоединился бы к ним, но сейчас…;;;.
Ругаясь про себя, он переместился к барной стойке, где разливали пиво. Возле пивной стойки находилась общепризнанная «зона для наблюдающих», специально предназначенная для тех, кто не принимает заигрываний и пользуется этим местом просто для того, чтобы выпить и убить вечер в болтовне о разных пустяках.
Печально глотая пиво, Ань Жюле краем глаза смотрел, как официант собирает «трофеи» с банкетного стола… Он так никого и не поймал. Если его воздержание затянется, у него и правда наступит запор. Ай-яй.   
               
                ***

Ань Жюле вышел из бара, зашёл за угол, привалился к каменной стене и закурил сигарету. Он редко курил, инстинктивно чувствуя отвращение к любой вещи, вызывающей стойкую привязанность или зависимость. Однако, в профессии дизайнера сигареты и кофе, как семена сорняков, проникают в костный мозг и уже от материнской утробы являются неотъемлемой частью существования. Но ему это не нравилось.
Он сделал несколько затяжек и уже собирался потушить сигарету, как вдруг ему на голову с шумом вылился целый таз воды.
- …
Не находя слов, Ань Жюле посмотрел на потухший бычок, а затем поднял глаза вверх.
- Ах ты ж, Божечки, чёртовы рожечки!
Какая-то тётка на верхнем этаже увидела, что облила человека водой и с перепугу истошно заорала, как противопожарная сирена, оглашающая переулок высокими децибелами.
- Сынок, прости тётушку, ты как там? Я тут цветы поливала и малость промахнулась…
Ань Жюле принюхался к себе… Ну конечно, рис, тётка поливала цветы водой после промывания риса, экологично и безвредно, да. Конечно, Ань Жюле не сказал ничего неприемлемого, но в душе у него как всегда вертелось одно: ;. ;;;.
- Ничего страшного, - ответил он, вытирая ладонью голову. Он чувствовал себя недовольным и несчастным, но не считал нужным углубляться в препирательства.
«OK, today is not my day». Промокший по пояс, он выбросил недокуренную сигарету в урну и решил вернуться в бар, чтобы там вытереться полотенцем. Что же касалось того, чтобы завлечь кого-то… Об этом надо забыть, всё тело пропахло рисом, если даже кто-то и захочет удовлетворить его языком, этим он определённо не насытится ночью. Ань Жюле на ходу отжимал кончики волос и нечаянно налетел на какого-то чело-века.
- ****ь… То есть простите, - быстро поправился Ань Жюле и поднял голову, состроив приветливое лицо: веки слегка опущены, в глазах немного смущения, губы пропитаны стыдливостью… Хотелось выглядеть как можно более приятным и доброжелательным, как можно более милым и симпатичным.
Будьте добры, упражняйтесь почаще, чуть больше лести, чуть меньше грубости, и можно надеяться, что обычный человек не разозлится на вас, а не обычный, скорее всего, начнёт заигрывать. Уж кто-кто, а Ань Жюле знал, как понравиться. В не столь давнем прошлом он встречался со студентом университета, у парня ещё борода не росла, а он преподносил себя как гэ-гэ (старший брат, бой-френд). Ань Жюле с удовольствием ему подыгрывал и сладенько называл его старшим братом, пока в итоге не появилось удостоверение личности. Надо было видеть офигевшее лицо этого студента, произведённый на парня эффект был вполне эквивалентен трём тазикам рисовой воды.
Однако… Стоящий перед ним человек никак не отреагировал. Он просто молчал и не мигая, смотрел на него. Ань Жюле захлопал глазами, подобно актёру на сцене, который забыл слова, застрял и не может продолжить игру, дойдя до крайней степени конфуза, в то время, как красивый мужчина несколько заторможено произнёс только одно слово:
- Простите.
- О, - откликнулся Ань Жюле, сменив выражение лица на «попроще».
«Какой он высокий». Это было его первое впечатление о мужчине. В нём самом метр семьдесят, Цяо Кенан – около метра восьмидесяти, Лу Синьчжи – метр восемьдесят с небольшим, но этот… По меньшей мере метр девяносто, Ань Жюле лбом едва доставал ему до плеча. Волосы у муж-чины были короткие, не по моде, однако, выглядел он очень сильным; телосложение крепкое, с длинными конечностями и очень хорошими пропорциями. На нём была белая майка и очень простые джинсы, даже не истёртые по моде добела, на ногах – светло-серые кроссовки NIKE… Одна поправка, они явно когда-то были белыми, но видимо, долго носились, пачкались, а потом неоднократно тщательно отчищались, приобретя в конце концов такой состаренный цвет.
От Ань Жюле пахло рисом, а от этого человека – простым мылом. Как глоток чистого воздуха после всей ярмарки приторного мужского парфюма в гей-баре.
- С тобой всё хорошо? – снова спросил молодой мужчина.
Его голос… Низковатый, глубокий, с какой-то яркой ноткой, совсем не той природной хрипотцы, но больше похожей на ломку переходного периода. Ань Жюле смутно чувствовал что-то знакомое, но никак не мог вспомнить, что именно. Возможно, они когда-то пересекались? Однако, как следует рассмотрев его лицо, Ань Жюле отверг эту мысль. Хоть он и аморальный тип, но пройдя через множество чужих постелей, он многое помнил о внешности, размере достоинства, хорошей или плохой технике своих партнёров, и ещё много всякой всячины. Тем более, человека с таким невозмутимым и жёстким лицом, такого красивого, даже мельком увидев, не забыл бы.
В мозгу Ань Жюле щёлкнули и принялись стремительно вращаться все шестерёнки. За много лет он изучил Гей-поле вдоль и поперёк, он разбирался в людях и мог с первого взгляда определить в них яд, сопоставимый с мышьяком. Только лишь посмотрев на прямой и длинный нос этого человека, Ань Жюле сразу предположил, что у него безусловно хороший JJ. Как говорится, «когда верхняя балка гнётся, нижние тоже кривые», и наоборот, если сверху всё ровно и прямо, то и внизу… обычно не бывает криво.
Смотреть нужно не только на высоту переносицы, необходимо смотреть ещё на носовые кости – прямые или не прямые; на мясистость – нос не должен быть слишком толстым или слишком тонким. Сколько же бесполезных знаний сидело в его голове, но острый взгляд Ань Жюле, как обычно, выхватывал именно важные детали, а мозг делал выводы.
Определённо, перед ним бесподобный ***! Однажды попробовав его, Ань Жюле ни за что бы не забыл. До этого момента он чувствовал, что уже упал духом, но когда лично увидел мужчину с хорошим членом, вся меланхолия вмиг развеялась по ветру, и он сразу воодушевился.
Он вытянул губы трубочкой, теперь уже с явным желанием обольстить, поднял взгляд на нос мужчины, на его губы, потом переместил на кадык. Хотя он и стоял прямо, его плечи по-прежнему слегка прижимались к плотной грудной клетке мужчины, не хватало только ещё прижаться пахом.
- Э-ээ, я в порядке.
- …
- …
Они обменялись растерянными взглядами. Ощутимо повеяло прохладным ветром. Обычно в такие моменты приходит понимание, что следует обнять интересующий объект и не позволить ему молча уйти, однако, мужчина оставался неподвижен… Неужели он ошибся, и это просто обычный человек?
Ань Жюле пришлось собраться с духом и самому задать вопрос этому обладателю выдающегося члена, господину Тонле:
(;; – t;ng l;) весьма двусмысленное имечко, ; имеет одно из значений пробить, прочистить, как в выражении «прочистить кишку», а ; – радость, наслаждение; имя Ле; эквивалентно “хороший трахаль”).
- Ты хотел войти? – он указал на двери бара.
Лицо мужчины выразило испуг, но в конце концов он кивнул головой:
- Да.
«Хорошо, если ты хочешь туда попасть, у тебя есть все шансы».
- Ты пришёл впервые? Я тебя раньше не видел.
Это хорошо известный закрытый бар для определённого круга. Подобно тому, как домашние мальчики-задроты собираются в виртуальные команды, чтобы в этой жизни только сражаться в Варкрафт, *** так и геи, неважно, из любопытства или нет, приведённые кем-то или пришедшие сами, набравшись более-менее мужества, все стекаются сюда, как паломники к святым местам.
(***Warcraft - серия популярных компьютерных игр компании Blizzard).
- У тебя есть карточка? Здесь система членства, если у тебя нет своей карточки, у тебя должен быть друг, имеющий карту, только так ты сможешь войти.
Мужчина, по-прежнему стоявший, как деревянный чурбан, с совершен-но невыразительным лицом, вдруг ни с того, ни с сего спросил:
- Ты гей?
- П-фф, - весьма прямолинейный вопрос, но Ань Жюле нисколько не обиделся, тем более, он никогда не боялся открыто сообщать о своей ориентации, - Да, а ты?
Мужчина не ответил… Только его глаза неотрывно смотрели на Ань Жюле. Его прямой взгляд просто выполнял функцию «смотреть», без какого бы то ни было другого смысла. Ань Жюле неожиданно почувствовал странное удивление и принялся перебирать и примеривать к этому взгляду разные выражения, независимо от самого взгляда: изучающий, оценивающий, соблазняющий, восхищённый, пренебрежительный, отвергающий… К этому взгляду подошло бы всё, что угодно, но ему ещё никогда не встречался человек, способный смотреть чисто, без примеси какого-то выражения и смысла. А потом ты не удержишься и вложишь в его взгляд своё значение, как ты выглядишь в его глазах. Это очень страшно и очень опасно. Невинность и невежество часто являются невидимым острым оружием, способным очень сильно ранить людей.
- Ладно, я проведу тебя, развлекись хорошенько.
«Today is not my day», обречённо подумал Ань Жюле. Тем более, этот парень смотрел так чисто, можно предположить, что он совсем недавно вошёл в этот круг и скорее всего впервые пришёл в это место. «Всё, всё, только не позволяй ему сразу испытать на себе слишком многое на этом высоком этапе», сказал себе Ань Жюле. Как говаривал Цяо Кенан, того, кто видел моря, не удивить ручьём, кто видел облака на горе Ушань, не признаёт других облаков. Каждое дело должно развиваться постепенно и планомерно, даже не попробовав мороженное-малышку, нельзя сразу подпрыгнуть до H;agen-Dazs, так можно и навредить здоровью.
Одна рука Ань Жюле до сих пор была в кармане брюк, он хотел вытащить её, но руку неожиданно крепко схватили. Он замер, неосознанно потянул руку и обнаружил, что мужчина держит его… левое запястье. Руки взаимно соприкоснулись кожей к коже. Чужая ладонь была грубой, плотной и горячей, а запястье Ань Жюле очень чувствительным, потому что там у него был шрам, затянувшийся тонкой, нежной кожей, и теперь, задетый шершавым прикосновением, он посылал нестерпимые сигналы в спинной мозг. Ань Жюле сглотнул и поднял голову, мужчина всё так же «смотрел» на него.
Он казался наивным, но тем не менее, абсолютно не глупым. Немногие мужчины способны правильно воспринимать ощущения, находясь в мире мужчин, постоянно соблазняющих друг друга. Ань Жюле чувствовал, что всё его тело наполнено запахом похоти, за исключением той части, что была облита рисовой водой, и это немного отрезвляло его. Иначе он не выпил бы даже вина в баре, а сразу совратил этого человека, возможно даже не дотерпел бы, чтобы снять номер в мотеле, и трахнулся бы с ним прямо в туалете.
От души проклиная своего лучшего друга, не знавшего, что здравый смысл, доведённый до крайности, превращается в свою противоположность, он ещё раз взглянул на мужчину… Нет, скорее юношу. Несмотря на зрелый внешний вид, Ань Жюле вполне мог отыскать в нём долю юной, простодушной наивности.
Он предположил, что ему ещё нет двадцати, особенно в данную минуту, когда выражением глаз он был весьма похож на молоденького леопарда, впервые вышедшего на охоту: с одной стороны, он двигается, полагаясь на врождённые инстинкты, а с другой, тайком оглядывается на родителей, как бы спрашивая, что делать дальше; сквозь внутреннюю застенчивость смутно прорывалось нетерпеливое возбуждение.
Ань Жюле был не столь глуп, чтобы заполучив тигра ошибочно принять его за котёнка Kitty, как говорится, отряд один, но в характере огромные различия. Юность источает естественный хищнический аромат, хотя сам человек, возможно, этого и не осознаёт. Ань Жюле прищурился, в то время как в низу живота разгорался тихий огонь. Мужчина – животное низменное, первым делом озабоченное, как бы трахнуться, а что дальше, там видно будет.
Подумав так, Ань Жюле улыбнулся, прищурился и приняв самый соблазнительный вид, произнёс:
- Э-ээ, видишь ли, я промок… Не хочешь ли вместе со мной найти местечко… где я стану ещё более влажным?



Глава 2. Недостающий юань

«Мамочки». Кажется, Ань Жюле только что сказал какую-то скабрезность. К сожалению вышеупомянутый человек не разбирался в подобном юморе и не смог поддержать его, он лишь часто заморгал глазами и весьма дельно заметил:
- Так можно простудиться.
- …
«А ведь верно».
Двое мужчин посреди ночной улицы долго смотрели друг на друга, и наконец, Ань Жюле, весь пропитанный рисовым запахом, сдался:
- Ну… Пойдём.
- Хорошо.
В окрестностях рядом с баром располагалось множество гостиниц и мотелей, самого разного качества, на любой выбор, от самых непритязательных до люкса. Это было похоже на некую симбиотическую систему, как например: поблизости от птицефабрики открылось множество ларьков, где продают куриц-гриль, примерно такое ощущение.
Ань Жюле особо не настаивал на обстановке, не всё ли равно, где перепихнуться по-быстрому? Но конечно, гигиенические условия очень важны, никому ведь не хочется идти в такое место, которое пахнет детским приютом.
В нём происходила тяжкая борьба за выбор между своим обычным Мотелем или четырьмястами дешёвыми гостиницами, а причина в том… Его интуиция подсказывала, что у этого человека отличный член, но нет денег. Конечно, для него нет ничего невозможного, чтобы заплатить самому, но это будет похоже на съём проститутки, а Ань Жюле придерживался принципа: он не снимал проституток, и сам не позволял снимать себя, как проститутку.
Наконец, он выбрал вариант примерно за 400 юаней и искоса глянул на юношу:
- Скинемся по 200, О.К.?
«Только попробуй не согласиться, не посмотрю, что твой член выше всяких похвал, Я сам не пойду с тобой!»
- Да, - юноша без всякого выражения просто кивнул головой.
И они пошли вдвоём по ночной улице, вдыхая гнилостный воздух. Ань Жюле то и дело оборачивался, замечая, что мужчина неотступно следует за ним, с прямой спиной, печатая уверенные шаги, словно некое войско, полное скрытой мощи. Ань Жюле чувствовал странную растерянность, этот человек явно привык доминировать во всём. Его богатый опыт вполне мог описать человека по его манере поведения, однако, почему сейчас он чувствовал… будто его конвоирует немецкая овчарка? Как-то страшновато.
- Сюда.
Долгие годы на входе в отель висел кусок красного кумача, а на большой доске рядом написано объявление с ошибками: «ПрожЕвание 800, отдых 400». Недостатком устаревшего оборудования было отсутствие автоматизированного ресепшена; чтобы войти и выйти, приходилось сталкиваться лицом к лицу с персоналом. За прилавком сидел старик в очках и читал газету. Подняв глаза на прибывших гостей, он небрежно бросил:
- 400 за четыре часа.
- Да, - Ань Жюле охотно вынул из розовой барсетки 200 юаней, положил на прилавок и взглянул на юношу.
Юноша пошарил рукой в кармане и, наконец, извлёк на свет – уточним, одну смятую красную купюру. Но как только он разгладил её и увидел добрую улыбку Отца Отечества (на тайваньских купюрах изображён Сунь Ятсен, китайский революционер, основатель партии Гоминьдан, один из наиболее почитаемых в Китае политических деятелей. В 1940 году Сунь Ятсен посмертно получил титул “отца нации”. Гоминьдан, или Китайская национальная народная партия, являлась крупнейшей революционной политической организацией Китая до конца 1930-х годов. Главная ее цель состояла в объединении государства под властью республиканского правительства), на его лице сразу проступило огорчение. Юноша опять полез в карман и достал монеты, одну 50 юаней, три по 10, две по 5, одну… Одна, две, три, четыре, пять, он считал и пересчитывал, потом перевёл блестящие чёрные глаза на Ань Жюле и спросил:
- У тебя есть один юань?
- …
Юноша был всё так же спокоен, ничуть не показывая смущения из-за нехватки денег, и хотя разница в один юань при совместной покупке номера вызывала у Ань Жюле отвращение, он решил побыть разок хорошим человеком:
- Да, вот, возьми.
Когда-то он поклялся, что не потратит на мужчин ни копейки. Сейчас он потратил один юань и не знал, считать ли это нарушением клятвы. Ань Жюле взял ключ-карту от комнаты, и пока они поднимались на лифте, никто не произнёс ни слова. В этом юноше была определённая доля какой-то магии, заставляющей хранить молчание, однако полное отсутствие разговора создавало угнетающую атмосферу, и Ань Жюле не нашёл ничего лучше, чем спросить:
- У тебя это первый раз?
Юноша напряжённо замер и слегка кивнул:
- Да.
Дверь в комнату щёлкнула и открылась, Ань Жюле включил свет. Юноша всё так же хранил спокойствие. Обычно, когда люди волнуются, они много говорят, но он этого не делал, хотя только что возле прилавка до-вольно бойко считал вслух деньги, пересчитывал несколько раз, а после того, как зашёл в лифт, замолчал, очень медленно шёл следом по коридору, теперь вошёл в комнату и не осмеливался даже поднять взгляд.
Ань Жюле невольно улыбнулся, «юноша, расслабься, в конце концов, здесь прелестное местечко». Комнатёнка размером с напёрсток, одна кровать, поблизости душевая, чайный столик и пара кресел, вот и всё убранство.
- Хочешь, чтобы тебе вставили или сам будешь вставлять? – Ань Жюле размотал шарф, сбросил промокшую куртку и сел на дешёвую кровать, матрац под ним издал громкий скрип,- Сегодня я хочу, чтобы меня отодрали, поэтому, что бы ты там ни планировал, посодействуй мне в этом, а потом уже я выступлю жестоким и сильным большим братом, лады?
Некоторые из его окружения специально интересовались девственниками, возведя это в хорошую моду, но Ань Жюле, честно говоря, чувствовал беспокойство: сначала ведь надо наставлять по каждому пункту, инструктировать обо всём до мелочей, кроме того, нужно соблюдать осторожность, чтобы ненароком не травмироваться. Но… Увы, одиночество ядовито, и тело одинокого человека тоже токсин; вот уж действительно, за отсутствием рыбы и креветка сойдёт. Он быстро взглянул на нос юнца, а затем взгляд переметнулся к его ширинке с тайной молитвой о том, чтобы член паренька оказался здоров и работоспособен.
- Ну как, сможешь меня оттрахать? – его рот произносил грязные слова, тем не менее, выражение лица оставалось вполне невинным. В этот момент, если бы ему ответили «нет», он готов был просто связать партнёра и изнасиловать.
Удлинённые глаза юноши широко открылись, разглядывая Ань Жюле, неподвижно, с благодушным видом сидящего на краю кровати. Тот опирался на руки, заведённые за спину, одно плечо со слегка приспущенной майкой немного выступало вперёд, придавая красоту его силуэту, в этом смутно проглядывала… сексуальность. Он изменил позу, закинув ногу на ногу, ещё больше подчёркивая стройную линию бедра. Он был худым, но не ослабленным и тощим, а таким, как надо, в самый раз, линии его тела были прекрасны. Маленькое лицо с заострённым подбородком и ясными чертами, густая чёлка каштановых волос плотно закрывала лоб, глаза были чуть более светлого оттенка, чем волосы; в тусклом свете дешёвых ламп отеля они были похожи на кусочки красно-коричневой слюды. Очень красивый мужчина.
Он был красив не только внешне, но ещё весь был пропитан аурой мощного обаяния. Ду Яньмо не мог бы выразить это словами, но ему показалось, что этот человек видит смысл своей жизни в том, чтобы показывать свою красоту.
- Ладно, забудь, я соглашусь с любым твоим решением.
Ань Жюле задумчиво почесал затылок, «он до такой степени неразговорчив, что придётся считать это добродетелью; в таком случае, если он и в постели будет держать себя так же, значит, можно ожидать, что он не будет отвлекаться и хорошо меня обработает».
- Я сначала приму душ.
Договорив, он в полном снаряжении вошёл в душевую. В его барсетке было портмоне с деньгами, как говорится, предосторожность ещё никому не помешала.   
Дверь душа закрылась, и Ду Яньмо с любопытством осмотрел комнату. Он впервые был в гостинице, и это было совсем не то, что описывалось на порносайтах в Гугл. Здесь не было проекционных (точечных) светильников, не было вращающейся кровати, всё очень обыкновенно, точно так же, как и дома, только сильно выраженный запах моющих средств плавал в воздухе, как отражение накопившегося за долгие годы особого духа похоти.
Ду Яньмо присел на застеленную кровать, но услышав её протяжный скрип в испуге подскочил. В конце концов, он всё-таки осторожно сел, не осмеливаясь шевелиться. Он волнуется? Похоже, чуть-чуть. Хотя до сих пор всё развивалось как-то непреднамеренно, однако, теперь он собирался сделать это. Пусть он не вполне уверен, пусть у него нет опыта, зато у другого есть, и кажется, они смогут сделать этот глубокий шаг… У него возникла эрекция.
Лицо Ду Яньмо вспыхнуло, благо при его относительно тёмном цвете кожи это не было слишком заметно. В джинсах вздулся бугор, и стало нестерпимо тесно, он подумал, не нужно ли расстегнуть штаны и выпустить прибор на волю, но он не знал, когда Ань Жюле выйдет из ванной, и поэтому отказался от этой мысли. И он чинно замер в ожидании.
В ду;ше Ань Жюле просто намылил тело и смыл пену. Он так и не спросил имя юноши, во всяком случае, в сегодняшнем настроении ему и не хотелось это знать, тем более это касалось какого-то мальчишки-девственника, он и так смертельно устал от воздержания, ему было не до ритуалов знакомства. Он в общих чертах сделал некоторую очистку. В последнее время он охотно искал кого-то, кто прочистил бы ему кишку; его обычный рацион был очень лёгким, а перед сексом на одну ночь он вообще мог ничего не есть.
Наконец, Ань Жюле надел футболку, джинсы и вышел из душевой.
Юноша сидел на краю кровати в чрезвычайно строгой позе, собранный и сосредоточенный, похожий на человека, который много лет изучал боевые искусства. При виде вышедшего из душа Ань Жюле он поднял глаза, но не пошевелился. «Немецкая овчарка…» Ань Жюле усмехнулся:
- Теперь твоя очередь.
Неподвижный юноша отозвался:
- Угу…
Приняв эстафету от Ань Жюле, он вошёл во влажную душевую. Пока парнишка мылся, Ань Жюле достал из сумки презервативы. Остальные необходимые предметы предоставлял отелю близлежащий гей-клуб, хозяин которого делал на этом свой бизнес; все смазки были на водной основе, очень высокого качества. Марка неплохая, Ань Жюле пользовался ею, не слишком жирная и легко смывается, говорят, в её состав входят увлажняющие косметические компоненты.
Он вылил немного на ладонь и растёр. Потом скинул джинсы и трусы, выдавил ещё немного смазки и растёр себе между ягодиц, затем впихнул один палец в дырку и начал сам себя растягивать.
- У-фф… - Ань Жюле перевёл дух и запрокинул голову, разглядывая потолок. «Кажется… я действительно давно этого не делал».
Галогенные лампочки почти не давали света, по большей части уже перегоревшие, слегка почерневшие; где-то в углу торчал отставший кусок обоев, кровать застелена безвкусной простынёй в мелкий цветочек… Только если сравнивать занятия сексом под открытым небом или в местах общественного пользования, предоставленные условия немного лучше для двух людей, желающих снять напряжение без лишних хлопот; тут нечего обсуждать.
Его рука протянулась к заднему отверстию, двигаясь туда-сюда, пальцы копошились внутри, поглаживая стенки, согнутые суставы давили на скрытое место в промежности, влажность постепенно увеличивалась. Слизистая оболочка жадно присасывалась к фалангам, эту пустоту внутри становилось всё труднее и труднее терпеть. Белое лицо Ань Жюле раскраснелось, наполненное желанием дыхание участилось…
- Ха-аах…
Скрипнула, открываясь, дверь ванной. Ань Жюле извлёк пальцы из задницы и посмотрел на юношу... Тот мгновенно вытаращил глаза.
«Оу, май гад».
(В тексте звукоподражание английскому восклицанию «Oh, my God!», изложенное иероглифами: ;;; (;u m;i g;).
Похоже, юнец тоже был напуган: стройные белые ноги мужчины были раскинуты, отверстие сочилось влагой, прямой и ровный член, ещё не до конца эрегированный, покачивал ярко-красной головкой, мошонка мягко висела над промежностью. Кожа на внутренней поверхности бёдер чистая и белая, как фарфор, на теле практически нет волос, а лобковые волосы чуть темнее волос на голове, но всё равно не характерного для восточного человека чёрного цвета. И это было совсем не похоже на то, что он раньше видел в гей-видео…Волна жара нахлынула в его половые части, член разбух и подпрыгнул, а в яйца стрельнуло болью.
«****ь, как охуенно». Ань Жюле широко открыл рот и чуть не захлопал в ладоши, не даром этот юноша так молод, какая быстрая реакция.
С голого тела юноши капала вода, его фаллос торчал почти вертикально, под красивым углом, набухшая обнажившаяся головка переливалась красным, как тлеющие угли, цветом, по форме напоминая шляпку гриба на толстом стебле, увитом выпуклыми голубыми венами. Налитая мошонка, заполненная двумя шариками, висела под членом, на ней почти не было морщинок, и над всем этим набором убегала вверх по телу волосяная дорожка как раз такой густоты, которая является наилучшим показателем сексуальной привлекательности мужчины. Ань Жюле мысленно поставил ему жирный лайк: «Господи Боже, когда я умру, непременно пожертвую на благо всех своих сограждан мужского и женского пола свои глаза, которым выпало счастье увидеть такую красоту».
Разные научные журналы утверждают, что нет прямой зависимости между размером членов и мужскими сексуальными возможностями, однако… Одно дело говорить, но когда снимаются штаны, и обнаруживается сосиска «Блэкбридж», либо колбаса «Большая Шилин», будьте уверены, что каждый сделает вывод: это две большие разницы. Считается, что именно большой – это прекрасно, но человеческое слово «большой» не отражает природных возможностей.
Ань Жюле не утерпел и поднялся ему навстречу. Непонятно, откуда у этого парня такое потрясающее тело, с бронзовой кожей, чётко выраженными связками мышечных узоров на животе; это не тот ложный шаблон, который достигается в тренажёрных залах, а естественная, обусловленная генетикой оболочка, таящая в себе истинную силу и мощь. Как говорится, богатство от природы. Ань Жюле протянул руку, коснулся его крепких грудных мышц и был озадачен, почему он такой холодный?
- Ты мылся холодной водой?
Ду Яньмо с обычным спокойствием объяснил:
- Я не нашёл переключатель.
- Пф-фф, - усмехнулся Ань Жюле, - А спросить не мог?
Юноша только моргнул глазами, показав, что это не так уж и важно… Лицо парня казалось горячим, и Ань Жюле догадался, что он, вероятно, очень волнуется. Это побудило его улыбнуться, поднять голову и поцеловать парня, блуждая одной рукой в мокрых, холодных волосах и легонько поглаживая кожу его головы. Необыкновенно ласковые касания. Ду Яньмо чуть напрягся. Ань Жюле почувствовал его реакцию и вынул язык из его рта:
- Э-э, забыл спросить тебя, ты не против поцелуев?
Некоторые люди из соображений маниакальной чистоплотности не допускают соприкосновения ртами, считая, что ложиться в постель с одноразовым сексуальным партнёром можно, а целоваться с ним нельзя. Впрочем, Ань Жюле никогда не обсуждал подобные аспекты, какая разница, разве любая дыра не является дырой, разве любые соки организма не есть соки организма?
Ду Яньмо покачал головой, не отводя взгляда от влажных губ Ань Жюле, его глаза казались бездонными:
- Не против.
- Прекрасно, - улыбнулся Ань Жюле, притянул к себе юношу за шею, слегка приоткрыл рот и прижался к полным и сочным губам Ду Яньмо, - Говорят, что у человека во рту наибольшее количество эрогенных зон.
Сказав так, он высунул кончик языка и слегка подцепил язык партнёра в молчаливом приглашении. Ду Яньмо ответил, и его язык обоюдно оплёл язык Ань Жюле, поцелуй получился очень липким.
- М-мм...
«Вкус юности…Совсем неопытный». Ань Жюле было трудно описать свои ощущения, очень чистые, к тому же, юноша по-видимому, только что почистил зубы, и его язык окрасился нежным благоуханием мяты, этот аромат заполнил всё. Ань Жюле засосал этот ароматный язык и хихикнул уголком рта, слегка ущипнув юношу за щёку:
- Оказывается, ты умеешь чистить зубки?
Лицо Ду Яньмо вспыхнуло, его язык, который только что непрерывно сосали, плохо ворочался, и он ответил невнятно:
- Я увидел там зубную щётку…
- М-мм, ты очень сообразительный…
Ань Жюле с удовольствием снова вернулся к поцелую, теперь он был уверен, что этот девственник и любовью будет заниматься превосходно, по крайней мере не будет, полагаясь на опыт, пренебрегать деталями.
Ань Жюле с наслаждением сосал и покусывал губы юноши, но тот был слишком высоким, и ему приходилось приподниматься на цыпочки. Он попробовал обхватить его за шею и подтянуться на руках, но это тоже было сложно. Ань Жюле взмахнул ресницами:
- Ты не мог бы поддерживать меня руками?
- Угу.
Перестав отвечать на поцелуй, юноша наклонился, и не успел Ань Жюле опомниться, как был поднят на плечо молодому человеку, словно мешок с рисом. На его теле была только футболка, и округлые, гладкие ягодицы сразу выпятились и оказались прижаты к лицу юноши. Ань Жюле сам не ожидал, что так застыдится, он сразу начал барахтаться, пытаясь вернуться на землю.
- Не так! Я тебе что, мешок с рисом?!
Он же смыл с себя запах риса!
- Угу, - юноша опустил его на пол.
Ань Жюле пристально посмотрел на него. Вот глупый!
- Давай-ка так, - он взял крепкую руку юноши и положил себе на талию, потом приподнялся, - Одной рукой ты держишь меня за талию, а другой поддерживаешь под зад, а теперь чуть-чуть приподними меня…
Юноша выполнил его команду, и Ань Жюле обхватил ногами его поясницу. Наконец-то он мог посмотреть на юношу немного сверху. Теперь можно было увидеть его ресницы, чёрные, как смоль и густые, безукоризненно ровные, похожие на пушистые чёрные веера.
Ань Жюле наклонил голову и мягко поцеловал эти ресницы. Веки юноши затрепетали, похоже, он к такому не привык. Ань Жюле спросил:
- Что ты чувствуешь?
- Щекотно.
Ань Жюле засмеялся:
- Хорошо, что щекотно, только боюсь, что это не щекотка.
Говоря это, он покусывал его кончик носа, щёки… а завладев его губами, он вдруг понял, что ему нравятся эти губы, мягкие, в меру полные; он ощущал их во рту, как кусочки мармелада, мягкого и сладкого.
- Некоторые люди не знают, что там, где щекотно, там наиболее чувствительные места, если там поласкать с любовью, это доставит ещё большее наслаждение. Не веришь, давай попробуем…
Он втянул губами веки юноши. Ду Яньмо вздрогнул, и его член подскочил и выпятился, как твёрдая палка; благодаря их позе он вклинился как раз между ног Ань Жюле, потираясь о его мошонку. «Как мило». Такая честная реакция доставила удовольствие Ань Жюле.
- Не хочешь поинтересоваться, где я больше всего боюсь щекотки… А?
Он сказал просто чтобы завлечь и ответ этого несмышлёныша был вполне ожидаем:
- Хочу.
Этого было бы достаточно, чтобы получить информацию, но партнёр неожиданно оказался очень серьёзным. Кто бы мог подумать, что он примется добросовестно играть в угадайку:
- Живот?
- …
- Поясница? Ступни?
- …
Ань Жюле вздохнул, юноша ошибся:
- Угадывай ещё раз!
Даже не разбираясь в пошлых выражениях, как ни стыдно ему было признать, но это его «хризантема», скучающая по длинному стволу. Простодушный юноша продолжал угадывать:
- Под мышками?
Ань Жюле не вытерпел, схватил руку юноши и направив её себе между ягодиц, воткнул в очко:
- Здесь!
Ду Яньмо коснулся сомкнутыми пальцами руки отверстия, ощутив ярко выраженные складки; рука дрогнула, и шероховатые пальцы скользнули мимо. Ань Жюле застонал, на его белом лице проступил нежно-розовый румянец. Это действительно его самое чувствительное место, и даже не внутренняя сторона, а именно внешнее кольцо сфинктера. Конечно, в этой точке было и хорошее, и плохое, но недостатков лучше не касаться. От такого непосредственного отклика глаза Ду Яньмо широко открылись, словно только сейчас он понял, что этот умелый и искусный, взрослый мужчина вдруг стал… вызывать в нём сочувствие?
Не умея выразить это внешне, он хотел снова и снова видеть его реакцию, и тогда он стал с силой нажимать на это место, перебирать пальцами складки ануса, тереть и сдавливать.
- А-ах… Да-а…
Поясница Ань Жюле обмякла, сфинктер постоянно сжимался и разжимался, он совсем недавно сам его смазал и хорошо растянул, введённая туда смазка начала вытекать наружу, увлажняя ягодицы и бёдра.
Можно не есть свинину, но достаточно увидеть свиней, чтобы понять, что это такое. Если есть дыра, мужская природа сразу подскажет, как в неё ввинтиться. Ду Яньмо очень быстро и естественно погрузил палец в отверстие, внутри было влажно, скользко, очень жарко, тесно и невероятно уютно.
Его пальцы были гораздо толще, чем пальцы Ань Жюле, один его палец производил двойной эффект. Белокожее тело Ань Жюле раскраснелось, стоны и вздохи вырывались изо рта. Видя его состояние, Ду Яньмо с ещё большим усердием принялся ковыряться в его заднице, а Ань Жюле думал про себя: «Чёрт побери, как же долго мне не втыкали, если от неумелых действий этого девственника я уже готов кончить с двух сторон; репутацией моей хризантемы можно просто подметать пол».
- Стой… Пошли на кровать!
Его поясница настолько расслабилась, что он уже еле держался за юношу, член внизу был всё так же приподнят, зажатый животом юноши, по нему распространялась приятная боль, а из щели уретры обильно истекала секреторная жидкость, делая обоих скользкими. Поддерживая его руками, юноша послушно переместился вместе с ним на кровать.
Во время передвижения сложно избежать тряски. Головка члена Ань Жюле была прижата к животу партнёра и непрерывно тёрлась об него; он ещё не пробовал на себе такую игру. Всё-таки такой рост и телосложение хороши для топа, даже если искать по всей улице с фонарями, и то вряд ли найдёшь такого. Среди геев немало здоровых мужиков, но таких крепких и одновременно утончённых очень мало. Ань Жюле неожиданно почувствовал, что тот один юань окупился намного больше, чем он ожидал.
Когда его мягко опустили на кровать, он всё так же льнул к юноше, обхватив ногами его поясницу, любовные соки, непрерывно текущие из отверстия уретры, уже намочили весь живот юноши, выходя наружу одной тонкой, липкой ниточкой. Под плотным светом ламп влажный низ живота сверкал, как горный хрусталь, это выглядело очень развратно.
Юноша вытер Ань Жюле и наклонился над ним, позволяя рассмотреть себя в деталях. Слегка подсвеченный сзади, он выглядел очень красивым: удлинённые глаза, прямой нос, сосредоточенно сдвинутые брови, и при этом во всём облике было что-то неуловимо детское.
Ань Жюле ласкал его грудь рукой, и сейчас разный оттенок их кожи был особенно заметен. Молодое, красивое тело юноши хотелось целовать и гладить везде, выпуклые мышцы отбрасывали тёмные тени, делая его тело ещё более скульптурным и рельефным. Ань Жюле приподнял голову и поцеловал его шею, лизнул кадык, прикусил ключицы; он ласково тискал его крепкое тело, бесцеремонно щипал коричневые соски. Наконец, он раскрыл ладонь, прижал её к левой стороне груди парня и мягко потёр.
Под ладонью гулко и быстро стучало сердце: «ту-дум, ту-дум, ту-дум, ту-дум». Ещё никогда в жизни он не испытывал такого желания трогать другого человека, ласкать, тискать, гладить, щупать за все места, его руки просто не могли остановиться.
Ань Жюле совсем не тяготился его наивностью, он глубоко вдыхал и не мог надышаться ароматом юности. Какое счастье, что ночь очень длинная, он постепенно приходил к мысли, что проведёт здесь всю ночь, и к оставшимся 400-стам юаней он добровольно добавит до восьмисот. 
Целуя юношу, Ань Жюле поцелуями дошёл до живота, липкого от толь-ко что излитого на него секрета. Занятия любовью между мужчинами – штука хлопотная, неизбежно приходится пробовать на вкус и собственные «жизненные соки». Он всосал в себя эту жидкость.
Член юноши стоял дыбом и был почти приклеен к животу, эта игрушка была действительно очень длинной; Ань Жюле попытался обхватить его ладонью, но почувствовал, что это не так-то просто. На конце просочилась капля жидкости, и Ань Жюле склонился, чтобы слизнуть её. «Хм, терпко на вкус, но совсем не вызывает неприятия, даже наоборот… Хочется попробовать ещё».
Он со вздохом признал, что очарован этим орудием молодого, свежего тела. Если бы это было не так, он не стал бы с таким упоением ласкать объект секса на одну ночь. «Всё-таки, красота – это зло». Вздохнув, Ань Жюле снова захватил губами член.
- М-мм…
Юноша издал глубокий, тихий стон, его член дёрнулся во рту Ань Жюле и едва не выскочил наружу, пришлось поймать его рукой, плотно зафиксировать и снова заглотнуть. «Какой крупный». Через некоторое время у Ань Жюле свело подбородок и заболели щёки, пришлось вынуть член изо рта. И при этом он заглотнул всего лишь половину! Эта половина мощного ***, залитая его слюной, ярко сверкала под искусственным освещением, синие вены на нём набухли, придавая ему ещё более внушительный вид.
Ань Жюле ничего не оставалось, как только взять член в руки и просто облизывать. Придерживая рукой головку, он стабилизировал ствол. Сначала облизал головку, затем перешёл на ствол, кончиком языка подразнил мошонку, поднялся вдоль ствола и засунул кончик языка в щель уретры, снова легко соскользнул вниз, облизывая.
Слов не было, только непрерывные влажные, чмокающие звуки. Из уретры Ду Яньмо потекла жидкость, поток постепенно увеличивался, становясь всё более липким. Указательный палец Ань Жюле ткнулся в отверстие уретры и слегка потёр, сдвигая кожу.
Фаллос юноши большой, уретра тоже больше, чем у обычного человека, сквозь прозрачную каплю, висевшую на конце, можно было почти разглядеть яркий цвет слизистой внутри канала. Ань Жюле замедлил ритм и снова натянул рот на член, однако там всё равно поместилась только половина, а чувство было такое, что рот заполнен до отказа.
- Ах-ха-аа…
Ань Жюле выплюнул член, перевёл дыхание и снова заглотнул.
Ду Яньмо:
- …
Ань Жюле хорошо владел техникой…
Юноше не с кем было сравнивать своего партнёра, в конце концов, он ещё ни с кем не был, и его член ещё никогда так не распирало от желания. Ему втягивали и облизывали, облизывали и втягивали, особенно тщательно вылизывали отверстие на головке, при этом перебирали пальцами мошонку, и от этого рождалось томное ощущение покалывания, исходящего непрерывными толчками из поясничных позвонков.
Сосущий рот был горячим, влажным и мягким, ему очень хотелось, что-бы партнёр взял его член в рот целиком, но только взглянув на него, парень сразу понял, что это очень трудно. Ему пришлось сильно напрячь низ живота и успокоить своё дыхание, чтобы ненароком не толкнуться слишком грубо в чужой рот.
Ань Жюле понимал, что он сдерживается, ведь для мужчины главное только кончить. Он попробовал снова лизать и заглатывать, но для полного удовольствия партнёру этого было недостаточно, в некотором роде это было пыткой. Он мог потерпеть неудачу.
Чувствуя себя виноватым, Ань Жюле высунул язык, решив, была не была, взять член в рот целиком. Можно рассматривать это как новый штрих в его блестящей военной истории. Он изменил позу, перевернувшись на спину, запрокинул голову, свесив её с края кровати, выпрямил шею и поднял лицо, глядя на фаллос юноши:
- Вот так, теперь медленно вставляй мне в рот.
Ду Яньмо испугался.
- Успокойся, всё нормально.
В таком положении сделать глубокий минет легче лёгкого. Ань Жюле максимально расслабил мышцы глотки и снова взял в руку мясистый член партнёра, давая понять, что тот может не торопясь задвинуть ему. Его губы влажно блестели, никто не смог бы устоять перед таким искушением. Ду Яньмо повиновался, но по-прежнему не решался применить силу и ворваться сразу в один присест. Он задвинул только наполовину и тут же его член был захвачен губами. К лицу Ань Жюле прилила кровь, и он жестом приказал остановиться. Мышцы его рта пошевелились в глотательном движении, рот зажал член, исторгая тяжёлое, частое дыхание, это было очень сексуально.
Чуть передохнув, Ань Жюле сделал глубокий вдох через нос и почувствовав, что этого достаточно, снова сделал небольшое глотательное движение. Так, постепенно, чувствительная головка члена юноши оказалась в самой глубине мягкой и горячей глотки. Ду Яньмо глубоко вздохнул, мышцы нижней части живота сократились, и уретра раскрылась, исторгая первые струйки спермы.
- М-мм, - тихий стон Ань Жюле ознаменовал, что его глотка переполнилась, вкус юноши полностью занял её, терпкий запах ударил в нос, вызывая слёзы на глазах; голова закружилась от недостатка кислорода. 
Очевидно, что такое состояние нестерпимо, но в этом было и какое-то мазохистское удовольствие. Он схватился за ворот майки, показавшийся вдруг тесным, низ живота горел, он нетерпеливо сдвинул вместе свои ноги и потёр их друг о друга, чтобы успокоить ноющий член. Ду Яньмо заметил задранный член Ань Жюле, истекающий слизистой смазкой, наклонился, как будто так и предполагалось, и спокойно облизал его.
- О-оо!
Перемена положения сразу заставила член юноши проникнуть ещё глубже и пропихнуться чуть ли не в пищевод Ань Жюле. У него круги пошли перед глазами, рот заполнен, желудок скоро вот-вот заполнится, он весь заполнен этим юнцом. Похоже, Ду Яньмо скоро кончит, вкус его спермы становился всё ощутимее.
Язык у юноши неуклюжий, но очень осторожный, он ведь этому только учится; он облизал член Ань Жюле со всех сторон и погрузил в свой рот. Ань Жюле совсем обессилел, дышать становилось всё труднее. Ему ничего не оставалось, как выплюнуть член юноши, чтобы хоть немного отдышаться. Ду Яньмо не обратил на это внимания, увлечённо отсасывая Ань Жюле.
От гипоксии тело Ань Жюле порозовело. Член юноши плотно прижался к краю его рта, из которого сочилась слюна вперемешку со спермой прямо на грязный пол. Он слегка раздвинул ноги, позволяя юноше взять глубже в рот, и в то же время снова продолжил сосать головку его члена, слизывая весь секрет, которым наградил его юноша. Ань Жюле вновь захватил рукой член парня, передёрнул несколько раз, Ду Яньмо всхлипнул и не сдержался. Последовавшая за этим эякуляция была подобна бурной лавине, сметающей всё на своём пути. Ань Жюле едва успел отодвинуть уста, и вязкая жидкость серией мощных выстрелов заляпала его футболку. 
«Как обильно…» Первоначальное восхищение тут же сменилось досадой: «****ь, твою-то мать, это же дизайнерская футболка, выпущенная ограниченным тиражом к пятнадцатилетнему юбилею фирмы!»
- Хватит, хватит, - слишком увлёкшись играми, он совсем забыл об этом. Не обращая внимания на то, что юноша всё ещё вылизывает его член, Ань Жюле поднялся и стал стягивать с себя футболку.
«О-оо, накончал, так накончал, уделал всё полностью. Если бы знал, разделся бы заранее и вышел из душа голым». Однако, выходить из душа голым, это поведение новичка, обнажиться первым – это означает сдать все свои козыри. Далеко не новость, что партнёр вполне может струсить перед решающим шагом и сбежать до начала «сражения»; выйти голым и оказаться в одиночестве в пустом номере гостиницы, это слишком трагично. В большинстве случаев только импульсивная молодёжь способна в таких случаях выходить голыми.
Ду Яньмо часто дышал, приходя в себя после бурного оргазма. Заметив выражение лица Ань Жюле, он истолковал его неправильно и неосознанно пролепетал:
- Прости.
Весь его вид выражал искренний стыд, и Ань Жюле молча вздохнул. Он не мог винить его, ведь он сам хотел, чтобы он кончил. Конечно, юноша не вполне ясно понимал ситуацию, тем не менее, очень серьёзно приносил извинения, настолько, что на его макушке можно было представить виновато поникшие собачьи уши… У Ань Жюле защипало в груди, и ему вдруг стало нестерпимо жаль его.
- Да ладно, проехали, -  он улыбнулся и отбросил фирменную дизайнерскую футболку в сторону. Э-эх, одежду можно и постирать, а вот как загладить рану, нанесённую человеку из-за несущественной вещи? Вот это уже непростительно.
После того, как Ань Жюле полностью обнажился, стало ещё больше заметно, что его белая кожа очень светлая и прозрачная. Он был на четверть русским по материнской линии, поэтому и цвет кожи, и цвет волос у него были светлее, а волосы на теле были совсем светлые.
Словно ослепнув от этого сияния, юноша уставился на розовые горошины сосков на его груди. Ань Жюле сначала предположил, что тот хочет пощипать их, но не ожидал, что юноша даже не шевельнётся. Он полюбопытствовал:
- Что такое? Ты не интересуешься сосками?
Весь мир не интересуется мужскими сосками, считая, что мужчины не являются млекопитающими. Юноша, не отводя взгляда от сосков, пробормотал:
- Мне кажется… Их можно повредить.
Два крохотных зёрнышка украшали белую грудь, бледно окрашенные маленькие ареолы растворялись на белой коже. Ду Яньмо не мог оторвать от них глаз, сердце колотилось в груди, и во рту пересохло. Ань Жюле был поражён, поняв, что он не шутит, он едва не засмеялся, но невольно проникся этой необъяснимой атмосферой невинности; покраснев, он ответил:
- Нет, этого не случится.   
Он привлёк к себе руку юноши и надавил ею на свою грудь.
- Мне нравится… Когда немного больно.
Ду Яньмо вздрогнул.
- Ты можешь немного сжать его, ущипнуть, потискать… - шептал Ань Жюле, интонации его голоса были пропитаны сальной интимностью, - Только без фанатизма.
Непонятно, почему, Ду Яньмо вдруг опечалился. Вполне очевидно, что этот человек потешается над ним, его пошлые слова звучат так же, как у актрис, играющих сцены соблазнения в порно-фильмах, и в то же время кажется, что в них есть какой-то скрытый смысл… которого он не понимал и только пытался натянуто улыбаться, готовый в следующую секунду расплакаться. Невыносимое противоречие.
Ду Яньмо наклонился и поцеловал веки партнёра. Чувства Ань Жюле были неописуемы. Во время недавнего минета его глаза переполнились слезами, теперь их мягко слизнули. С бьющимся сердцем он смотрел, как губы юноши дотронулись и отступили, его светлые ресницы невольно затрепетали. Юноша поцеловал уголки его глаз, поцеловал веки, а за-тем… поцеловал его в губы. Применил на практике полученный опыт, ведь совсем недавно Ань Жюле показал ему образец поцелуя.
Он ещё не вполне овладел этой наукой, он просто засасывал губы Ань Жюле и облизывал их языком. Конечно, они не на одном уровне, но не ответить на поцелуй Ань Жюле не мог. Он раскрыл рот и высунул язык, сплетая его с языком партнёра. Пошлые сосущие звуки наполнили комнату. Во рту обоих ещё сохранялись остатки мятного вкуса, и Ань Жюле не удержался, взял в ладони лицо юноши и присосался к его сладкому языку, как одержимый.
Его глаза налились кровью, член затвердел, вполне очевидно испытывая возбуждение. Любопытно и странно, как этот неловкий юноша вопреки ожиданиям мог настолько его захватить. Он совершенно не опытен, медлителен и неуклюж, но… очень возбуждает. Ань Жюле относил это только на то, что у него давно не было секса, другой причины он не видел. Конечно, юноша очень чистый и непосредственный, наверное, именно в этом его очарование. Людей обычно цепляют те качества, которые они сами уже утратили, либо не имели вовсе, и Ань Жюле не был исключением. 
Ду Яньмо целовал его губы и одновременно нежно ласкал верхушку соска. В груди Ань Жюле стало горячо от этих пощипываний, мягкая истома приятно атаковала мозг. То, как действовал юноша – сначала двумя пальцами сжимал и теребил сосок, потом большим пальцем ласково поглаживал, применяя умеренную силу – нравилось Ань Жюле. Очень нравилось.
- Да… - выдохнул мужчина, невольно подставляя грудь под пальцы юноши, позволяя ласкать себя, как тому вздумается, а член уже наливался тяжестью, крепчал и поднимал головку, тело явственно покрывалось мурашками. Он хотел дать понять юноше, что было бы неплохо приласкать соски ещё и ртом, но юноша опередил его, наклонился и захватил сосок губами.
- Ах! – неожиданно громко вскрикнул Ань Жюле, удивляясь своей острой реакции. Юноша испуганно дёрнулся и торопливо пробормотал:
- Прости.
- Нет, нет, - смущённо ответил Ань Жюле, «он всего лишь втянул сосок губами, почему я так отреагировал?» - Твой рот такой жаркий, мне просто очень приятно.
Ду Яньмо вздохнул с облегчением:
- Это хорошо.
Для него всё было впервые, и партнёр попался великолепный, он боялся показаться слишком грубым и причинить неприятные ощущения. Спокойный тон Ань Жюле обрадовал его.
Только что побывавший в жарком рту сосок Ань Жюле обволокло прохладой. Заметив, что лицо юноши прояснилось, он решил поощрить его инициативу, погладил его уши, щёки, уголки рта, затем выгнул грудь, прижимаясь сосками к груди юноши. Ду Яньмо понял, что от него требуется, он снова втянул в рот сосок Ань Жюле, кружа вокруг него влажным кончиком языка, словно пробуя новый для себя вкус, поглаживал его губами, прикусывал зубами, применял сразу разные ласки, следуя инстинктам.
Обычно мужчины уделяют этому месту гораздо меньше внимания, чем JJ, но юноша был другим. Он поочерёдно целовал то правый, то левый сосок, и лаская ртом один сосок, свободной рукой одновременно поглаживал другой. У Ань Жюле в общем-то была средняя чувствительность этой зоны, но от таких ласк его просто бросало в дрожь
По субъективным ощущениям Ань Жюле его член от желания уже упирался головкой в небеса. Рука юноши скользнула по его телу, погладила живот, легко коснулась лобковых волос и крепко сжала член, поглаживая его вверх и вниз. Мужские габариты Ань Жюле были недурны, конечно, в сравнении с орудием юноши он был поменьше, но вполне соответствовал средним мужским стандартам. На фоне белой, почти безволосой кожи тела его «копьё» казалось чуть темнее, головка, сталкиваясь с рукой, истекала смазкой. Грубые на вид руки юноши ласкали очень тонко, заботясь чуть ли не о каждой венке, каждой складочке.
Ань Жюле задыхался. Прежде он гнушался девственниками, считая их неотёсанными, бестолковыми неумехами… но этот юноша опровергал все его прежние представления. Хоть он и был новичком, но внимательно следил за каждой реакцией Ань Жюле; по его прикосновениям чувствовалось, что он боится сделать что-то неправильно; в его блестящих чёрных глазах под слегка приподнятыми бровями застыл немой вопрос: «Ну как? Не плохо?» Если партнёр реагировал легко, он усиливал интенсивность, если хмурился – изменял приёмы.
Кончики пальцев Ань Жюле, вцепившиеся в кровать, покраснели, сердце стучало, как барабан, он ещё никогда так спокойно не занимался… сексом. Прежде, бывало, он отправлялся в постель, как на войну: «Ты не умеешь это делать?», «Там нельзя кусать, чуть полегче, нет, нет, не надо со всей дури, над тобой что, мать в детстве издевалась, не кормила тебя?»
Теперь же рот использовался не для обороны, а только для дыхания и поцелуев, и юноша целовался очень приятно, хотя и не обладал большим мастерством; просто прикладывал рот ко рту и всерьёз полагал это поцелуем. С оральным сексом дело обстояло ещё хуже, но для этого действительно нужно накопить достаточный опыт. Ань Жюле подумал, что если паренёк будет прилежно учиться, на это потребуется не так уж много времени, а он сам скорее всего станет одним из сотен, исчезнувших в его окружении.
Но здесь и сейчас он, Ань Жюле – его первый мужчина. И эта мысль делала Ань Жюле необъяснимо счастливым.


Часть 3. Можно есть что попало, но нельзя болтать, что попало

- Подожди… Ложись.
Ань Жюле прекратил ласки, его зад уже изнемогал от ожидания. Видя, как покачивается выпрямленный член юноши, ему нестерпимо хотелось срочно испробовать его в действии. Он опрокинул Ду Яньмо на постель, восхищённо любуясь его смуглым мускулистым телом, его истинно мужской сексуальностью, от которой сжималось горло и жаром наполнялся живот. Юноша уже кончил один раз, но несмотря на это его член был по-прежнему крепок и твёрд. Девственник тем и хорош, что у него накопилось много этого «ценного товара», и он в любое время готов к сражению.
Он заставил Ду Яньмо принять положение полулёжа, сам забрался на него сверху и потянулся к прикроватной тумбочке за смазкой. При этом его грудь прижалась к лицу юноши, задев соском его нос, и тот сейчас же лизнул его и втянул в рот; похоже, это становится его привычкой. Ань Жюле громко охнул, по позвоночнику прокатилась колючая волна. Одной рукой он достал тюбик со смазкой, а другой ущипнул скользкую головку члена юноши, сердито предостерегая:
- Не зарывайся!
- Тебе не нравится? – очень серьёзно спросил Ду Яньмо, и Ань Жюле сразу осёкся. «Не нравится? Наоборот, слишком нравится, настолько, что можно утонуть в этом с головой и не вынырнуть».
- Подожди минутку… Сначала засади мне, а потом облизывай, как хочешь.
- Угу, - кажется, юноша только этого и ждал.
Его глаза засверкали, сейчас он и в самом деле стал похож на ту немецкую овчарку из его детства, которую соседи кормили костями. Он помнил, как впервые увидев её, боялся даже подойти близко, считая собаку слишком злой и свирепой. А потом осмелел, подошёл и даже погладил, а собака вопреки ожиданиям повесила голову, послушно позволив погладить себя по шерсти… Тогда Ань Жюле испытал такое потрясение, что даже когда собака потом его укусила, он всё равно считал, что она хорошая. Конечно, укусили его совершенно заслуженно, потому что получив маленькую уступку, он захотел большего, и в то время, как собака лаяла, предупреждая его, он счёл, что она так выражает дружеские чувства, и продолжал тянуть к ней руки, ну и финал оказался предсказуем…
Кстати, как звали ту собаку?
- Ты… - «Как, интересно, его зовут?»
Ду Яньмо:
- М-м?
Ань Жюле хотел спросить, но передумал. Его никогда не интересовала информация об объекте секса на одну ночь, JJ достаточно крупный, тело крепкое, внешность приемлемая – и ладно. Юноша обладал всеми тремя составляющими, этого довольно. Ань Жюле посчитал, что не обязательно слишком углубляться в подробности и потому вопрос остался не высказанным. Ду Яньмо почувствовал беспокойство и спросил:
- Что?
- Ничего, - Ань Жюле улыбнулся, прильнул в поцелуе к губам юноши и выдавил ему на ладонь смазку из тюбика:
- Растяни меня.
Юноша удивлённо поднял брови.
- Ты не знаешь, где?
- Нет, - Ду Яньмо посмотрел на жидкость на своей ладони, потом перевёл взгляд на маленькое отверстие между его ног, - Туда правда… Можно войти?
Ань Жюле удивлённо засмеялся:
- Это ты так завуалированно хвастаешься своим большим JJ?
Юноша густо покраснел, он знал, что его игрушка в самом деле не маленькая, особенно в сравнении с его одногодками.
- Я… боюсь тебя порвать.
Совершенно наивен.
- Я сам очень боюсь быть порванным, поэтому… ты должен быть осторожен.  Я подскажу тебе, где наиболее чувствительные места, у большинства пассивов они не слишком различаются. Хорошо, что у тебя короткие ногти. Запомни, прежде, чем пойти с кем-то в постель, главное – аккуратно постричь ногти, это очень важно.
- Угу, - юноша кивнул головой, впитывая науку.
Ань Жюле остался доволен им. Теперь, выбирая мужчин, кроме определения размера и крепости «нижней балки по величине верхней», юноша будет учитывать и ранее неизвестный ему момент – он будет обращать внимание на ногти. Люди, умеющие тщательно ухаживать за своими руками, обычно и в постели не бывают грубыми, они с удовольствием показывают свои умения; к тому же, слизистая оболочка прямой кишки очень хрупкая, восприимчивая к инфекциям, хочешь, не хочешь, а при частой смене объектов важно и об этом побеспокоиться.
Этот юноша был первым, кого Ань Жюле захотел обучить правильному поведению в постели, не отрицая при этом своих эгоистичных желаний попользоваться им в полной мере. Возможно… Потом, когда этот парень встретит настоящую любовь и ляжет в постель с любимым человеком, он будет хорошо ухаживать за своим партнёром. И в мире станет чуть больше гармонии.
- Палец… Засунь сюда, - он принял надлежащую позу, сев верхом на юношу, чуть выше его талии и выпятив ягодицы назад, - Сначала разотри смазку в руках, она не должна быть слишком холодной, разогрей её; от холода может заболеть живот.
- Угу, - ответил юноша, закрыл смазку в ладони, согревая, потом намазал на палец и медленно засунул, куда сказано.
Как только палец дотронулся до чувствительного анального отверстия, поясница Ань Жюле задрожала, дыхание участилось. Палец юноши влажный и тёплый, сжатый сфинктер Ань Жюле сразу открылся, и слизистая канала жадно присосалась к пальцу. Тяжело дыша, он кивнул:
- Обведи вокруг и смажь всё.
- Хорошо, - юноша вращательным движением руки внимательно погладил каждый сантиметр внутри Ань Жюле.
Внутри всё трепетало, сжималось и засасывало, одного пальца было до боли мало. К тому же, Ань Жюле был вполне опытным и вскоре потребовал:
- Вытащи, сложи два пальца вместе… и снова засунь.
На этот раз юноша молча, без дополнительных напоминаний, налил смазку на ладонь, погрел в сжатом кулаке, зачерпнул двумя пальцами и отправил их в анус партнёра. «Перспективный юноша». Ань Жюле мысленно поаплодировал ему. Похоже, малец даже запомнил, что дырка Ань Жюле очень чувствительна, он не сразу воткнул пальцы, а прежде погладил и помассировал подушечками пальцев наружное мышечное колечко, мягко расслабляя его. Ань Жюле было настолько приятно, что он крепко вцепился в спину юноши. Он с шумом ловил ртом воздух, лицо полыхало жаром, на глазах выступили слёзы. Ему было по-настоящему хорошо.
- Не надо… Не надо так гладить.
Он стеснялся своей излишней чувствительности в этом месте. Иногда, ложась в постель с разными партнёрами, ему удавалось сдерживаться. Быть слегка распущенным неплохо, плохо быть излишне похотливым, посторонние люди не будут к тебе внимательны, они будут относиться к тебе как к игрушке, с которой можно вытворять всё, что угодно. Однако, юноша с ним не спорил, а вернее всего, он просто не разбирался в таких вещах.
- Почему? – спросил он, - У меня плохо получается? Я думал, тебе это нравится.
- У-м-ммм…
Ему нравилось, очень нравилось, ещё никто так хорошо не ласкал это место, тем более такими филигранными движениями, как этот юноша, заставляя его расслабиться.
- Да, у тебя хорошо получается, только я… хочу попробовать на вкус этого мальчонку.
Он схватил член парня так, что тот вскрикнул и сразу протяжно выдохнул, благо, он недавно кончил, член только вздрогнул, но из него ничего не вытекло. Ду Яньмо, как было велено, вставил два пальца, на этот раз чуть с большим усилием, но и ответная реакция была ещё лучше; внутри было жарко, слизистая была хорошо увлажнена смазкой, её поверхность была немного неровной, стенки нежные и податливые.
Ань Жюле заёрзал поясницей, насаживаясь на пальцы, заставляя их воткнуться в нужное место. В структуре мужского тела простата находится на уровне второй фаланги пальцев, поблизости от расположения семенных пузырьков. У Ду Яньмо, кажется, имелось об этом только общее представление, поэтому Ань Жюле подсказывал направление, а парень следовал указаниям, вращал пальцами, не зная, где нужно трогать. Сидящий на нём верхом человек вдруг вытянулся и выдохнул:
- Нашёл, ты наконец нашёл…
Его голос срывался, бледная кожа порозовела и стала ещё более привлекательной.
Ду Яньмо перебирал пальцами внутри него и слизывал языком капли пота, выступившие на нежной коже партнёра, их солёный, с лёгкой горчинкой вкус действовал на него как афродизиак. Он продолжал возбуждать пальцами, запоминая, где находится это место, заставившее Ань Жюле так отреагировать, согнутыми суставами он надавил туда. У него были длинные пальцы, поэтому он мог понять, что это не просто кусочек плоти или нечто в этом роде, если не быть внимательным, можно и не заметить этот бугорок. Он надавил на него ещё сильнее, и громкий крик Ань Жюле перешёл во всхлипывающие стоны:
- Да, о-оо, да…
Рука Ду Яньмо воткнулась в предстательную железу, её плотный клубочек, соединённый с уретрой, стимулировал эрекцию. Юноша двумя пальцами через прямую кишку прошёлся по простате туда и обратно, слегка надавливая, он очень отчётливо ощущал её через тонкую слизистую оболочку. Ноги Ань Жюле ослабели, а дубинка спереди росла и крепчала, заливаясь выделениями так, словно у него было недержание.
- Не надо, не надо, о-оо… - он не успел вдохнуть, как Ду Яньмо подключил третий палец.
На этот раз он ни о чём не спрашивал, но по-прежнему тщательно и долго вращал пальцами в заднем проходе Ань Жюле; сложив вместе указательный и средний пальцы он нажимал и поглаживал чувствительное мужское место, а большим пальцем снаружи ласкал сфинктер. Поясницу Ань Жюле всю истоптали колючие мурашки, он уже с трудом удерживал её в прямом положении; член жарко вибрировал, устье чесалось, сочилось текущей смазкой, заливая весь ствол и увлажняя лобковые волосы юноши.
Ань Жюле тяжело и с шумом хватал воздух, расфокусированный взгляд блуждал; хорошо смазанное и обласканное отверстие, хотя и с трудом, но жадно поглотило три пальца.
Он такой… тугой. Зажатым пальцам было немного больно. Ду Яньмо был молод, но не импульсивен, он безмолвно ждал и приспосабливался, казалось, что этот процесс был для него несколько скучным, и он снова принялся облизывать грудь Ань Жюле, ключицы, шею. Лёгкими поцелуями мягкие губы прижимались к коже так приятно, облегчая раздражающие ощущения.
Ань Жюле слегка расслабил анальное отверстие. Воспользовавшись этим, Ду Яньмо ещё раз провернул пальцы внутри и даже смог разделить их в стороны. Глаза Ань Жюле широко раскрылись, он перестал крепко обнимать его:
- Ах-хааа… Ты слишком растягиваешь… Не надо… А-аа…
Его действительно полностью расширили, настолько, что отверстие раскрылось и изнутри потекла жидкая смазка. Юноша смог всеми тремя пальцами сдавить его простату, это был совсем другой приём стимуляции, и Ань Жюле показалось… как будто этот кусок плоти хотят выкрутить и отделить от кишки.
- А-аа…
Это слишком возбуждало! Ань Жюле испытывал боль, но в этой боли была истома, и достигая своего предела, она необъяснимо переходила в острое желание, как бывает при массаже, когда надавливают на важное место, и боль переходит в блаженство. Ань Жюле изнемогал, удовольствие докатилось до уретры, напряжённый член ощущался как ракета, готовая к запуску, мошонка надулась; прозрачный сок предстательной железы смешался с семенем. Полуоткрытые губы, мутный взгляд, жаркое, сбивчивое дыхание, обжигающее трахею – он был похож на человека, выброшенного штормом на морской берег, сил не было даже на то, чтобы дотянуться до тумбочки и взять презерватив. Он был на грани кульминации, мозг отказывался соображать:
- Где?
- Что «где»? – отозвался Ду Яньмо.
- Презерватив.
Наконец, Ань Жюле нащупал искомое. Попутно нечаянно смахнул под кровать тюбик со смазкой. Он нетерпеливо рвал упаковку, торопился, сердился и целовал Ду Яньмо в губы:
- Подожди немного… Сначала надень.
Разумеется, Ду Яньмо обладал некими элементарными познаниями в этом аспекте, ведь если нет элементарных познаний, всегда можно заглянуть в Гугл. Он изменил позу, согнув ноги в коленях и слегка раздвинув их. Это движение отозвалось игрой мышц на его теле, их бугристые линии сделали его ещё более привлекательным. Медовая кожа, блестящая от пота, совершенные пропорции хороши, как у античной статуи, и полны жизненной силы, которой лишён холодный мрамор. Особенно член, торчащий строго вертикально, как ствол дерева с облетевшей листвой, и ещё больше выделявшаяся мясистая, налитая головка. Она была крупной, венечные лепестки в области шейки члена были особенно массивными.
Ань Жюле почти теряя сознание натягивал презерватив и чувствовал, что он тесноват для такого выдающегося члена, и юноше, похоже, было не слишком приятно.
- Х-хха… - выдохнул он.
Презервативы Ань Жюле принёс с собой, очень хорошего качества. Он ласково, как будто успокаивая, целовал член партнёра, поглаживал налитую мошонку, и медленно тянул презерватив к основанию члена. Головка пролезла, дальше пошло полегче. Презерватив бесцветен, но резина неизбежно скрыла живое ощущение кожи юноши и её естественный цвет. Ань Жюле немного досадовал, ему нравился цвет члена юноши, молодой, красивый, яркий. Пусть даже ему нравились чёрные и фиолетовые, но такой выраженный тёмно-красный, с чётко просвечивающими сквозь кожу венами, чистый цвет тоже хорош.
Он облизал губы и капнул немного смазки сверху, как капают сироп на маффин, и только когда фаллос партнёра полностью увлажнился, передвинул зад и сел верхом, широко раскинув ноги. На этот раз ему не надо было отдавать команды, юноша сам взялся руками за свой член и прочно зафиксировал его. Ань Жюле улыбнулся и поцеловал веки юноши. Ду Яньмо вздрогнул, его живот напрягся, похоже, здесь у него действительно эрогенная зона. «Какой он милый». Он всё больше и больше нравился Ань Жюле.
- Можешь… входить.
- Да.
Они уже понимали друг друга без слов, к тому же, у Ань Жюле был богатый опыт, он знал, когда нужно применить силу, а когда умерить напор. Член юноши толкнулся в отверстие. Головка проходила наиболее тяжело, мало того, что крупная, она ещё и по форме напоминала орудие убийства, типа тарана, а дырочка Ань Жюле гораздо нежнее, чем у обычного человека. При первой же попытке проникновения поясница снова занемела, словно тысячи иголок впились в кожу, ему хотелось немедленно поглотить этот член и удержаться в этом положении, от этого желания он сходил с ума. Он решительно обнял юношу и простонал:
- Вставляй… Засади уже мне….
- Хорошо, - отозвался юноша. В конце концов, он был молодым и прежде всего порывистым, а уж потом осторожным. Внутри Ань Жюле было жарко, отверстие пульсировало, то сжимаясь, то разжимаясь, и даже сквозь тонкую преграду латекса присасывалось к члену. Не вытерпев, он распрямил ляжки, и большая часть орудия вошла.
- А-аах, слишком глубоко, я не могу… Живот сейчас лопнет…
Ань Жюле вцепился в плечи юноши, и в этот момент венечная бороздка члена проехалась по простате; ноги Ань Жюле задрожали, он едва держался. Твёрдый «убивец» вошёл только наполовину, но Ань Жюле чувствовал, что заполнен до предела, прямая кишка переполнена, заднепроходное отверстие непрерывно пыталось сжаться, словно отторгая член. Несмотря на тонкую преграду презерватива, слизистая хорошо ощущала все крупные вены члена.
У Ань Жюле уже мутилось в голове, во рту пересохло; он склонился к губам партнёра, чтобы глотнуть хоть немного слюны из его рта, и прошептал прямо в его губы:
- Хорошо, попробуй продвинуться ещё чуть-чуть.
- Да.
Оставшаяся часть орудия двинулась вглубь; прежде эта «яма» вполне нормально принимала порядочные размеры, и когда на ягодицах ощутилось трение грубых волос, Ань Жюле понял, что член вошёл полностью. Его грудная клетка поднималась и опускалась, как кузнечные меха, с усилием закачивая кислород. Он прижал раскрасневшееся лицо к животу юноши, чуть ниже диафрагмы и слабо улыбнулся:
- Ты весь вошёл в меня.
Это была всего лишь похвала. Склонив голову, юноша бросил взгляд в ту сторону, покрываясь краской смущения. Словно он втиснулся в половину тела этого человека. Ань Жюле потрепал его за уши. Кожа у юноши была достаточно смуглой, только уши немного светлее, и по тому, как они покраснели, можно было видеть проявление его эмоций.
- У тебя слишком большой, мне будет нелегко двигаться, ты… сделаешь это сам?
Вначале он хотел использовать позу «наездника», однако, член юноши оказался таким крупным и длинным, что едва только вошёл, поясницу Ань Жюле сразу парализовало, и двигаться у него не получалось. Отдать ведущую роль девственнику, это нешуточная смелость, однако… Ань Жюле почему-то необъяснимо верил в успех.
- Помоги мне, потихоньку уложи меня на кровать, для тебя такая поза будет удобнее.
Ду Яньмо послушался, и сделал это гораздо деликатнее и аккуратнее, чем Ань Жюле себе представлял; он обнял одной рукой Ань Жюле за поясницу, другой поддерживал за задницу и чутко прислушиваясь к ситуации внутри его тела, предельно мягко уложил его на кровать на спину. Ань Жюле, хлопая глазами, снизу-вверх смотрел на него. По лицу юноши от напряжения катился пот, стекая по щекам и накапливаясь крупными каплями на подбородке. Толстый член немного выскользнул, это позволило Ань Жюле приблизиться к лицу юноши и слизнуть эти капельки, затем он раскинул ноги и забросил их на поясницу партнёра, приглашая к дальнейшим действиям. Он полагал, что юноша примет это приглашение, и Ду Яньмо его понял. Он и так предельно сдерживался, и наконец, взялся за работу широкими, размашистыми движениями.
Ань Жюле заорал. Простату пронзало острое наслаждение, прямую кишку распирали безжалостные фрикции, доставляя сумасшедшее удовольствие, сдержаться было совершенно невозможно.
- А-аа, а-аа, какой большой, наконец-то… М-мм, великолепно… Умираю… Да-аа…
- М-ммм, - низким, гудящим рычанием отвечал юноша, очень сексуально.
- Да-аа! А-аа… О-оо…
Прежде Ань Жюле стонал во время секса в большей степени для создания соответствующего настроения, теперь же в самом деле не мог сдержаться, громкие стоны вырывались сами собой. Его вскрикивания были полны очарования по сравнению с молчаливым пыхтением юноши. Ань Жюле с удивлением почувствовал стыд и сбавил громкость.
Локти Ду Яньмо опирались на кровать по обе стороны лица Ань Жюле, ладони погрузились в постель, а нижняя часть живота стремительно сновала туда и обратно. Поначалу он не осмеливался двигаться слишком размашисто, но потом разогнался неудержимо, как «Hammer», нанося яростные удары, каждый раз вытаскивая член больше, чем наполовину и вновь задвигая, обильная смазка, покрывшая член, делала движения лёгкими и плавными.
Наконец, Ань Жюле всхлипнул несколько раз и словно задохнулся, закрыл рот, к лицу прилил такой жар, что даже кончик носа покраснел. Глядя на него, Ду Яньмо испытывал щекотку в сердце, удовольствие в чреслах сделало его более раскрепощённым. Он накрыл ртом губы партнёра и своим языком раскрыл его рот. Оттуда вновь понеслись непрерывные стоны:
- А-аах… А-аах… Как хорошо… Мне так нравится… Да-аа….
Ду Яньмо нравилось слушать его стоны. Маленькие дети выражают чувства плачем, их постоянный плач означает беззащитность, а по мере взросления, проходя через страдания и испытания, они приучаются сдерживаться и терпеть. Непроизвольные стоны показывали, что этот человек раскрылся перед ним и доверился, как ребёнок, и ему вдруг захотелось оттрахать его изо всех сил, довести до сумасшествия и неистовых криков…
Он засунул большой палец в рот Ань Жюле, вслушиваясь в его шепелявый лепет. Затем вернул руки на кровать, рельефные мышцы напряглись и ладони легли на плечи Ань Жюле, крепко фиксируя его тело; теперь, что бы он ни вытворял с ним внизу, тому будет некуда деться.
- Подожди… Не так быстро… О-оо…
Он просил пощады, подмятый партнёром, насаженный на его вертел, безостановочно овладевающий им неизвестно, с какой скоростью. Ань Жюле весь обмяк, ослабевшие ноги безвольно свесились по сторонам и болтались в такт движениям, растраханный анус раскрылся под напором яростных фрикций, запредельное наслаждение, не находя облегчения, в конце концов, заставило его разрыдаться.
Ду Яньмо навалился на него грудью и облизывал его лицо, уголки глаз, мочки ушей, как преданная собака облизывает хозяина, но его жестокий член не щадил и не замедлялся, с наслаждением вдалбливаясь в чувствительные тайные места партнёра.
Ань Жюле закрыл глаза, испытывая острое наслаждение от интенсивного трения слизистых оболочек, удовольствие бурлило ключом. Шлепки тел и влажное хлюпание, беспрерывные стоны и вскрики сотрясали стены дешёвой комнаты отеля. Звукоизоляция здесь практически никакая, и наверняка на всех этажах было слышно, как молодой пацан безжалостно дерёт его, распяв на скрипучей кровати. Он фантазировал, как другие постояльцы обступили их со всех сторон и глазеют на это непотребство.
Придавленный член ныл, особенно когда крепкий живот юноши ритмично тёрся об него. Не самое лучшее удовольствие, трудно сказать, что оно прекрасно. Он не торопился стимулировать себя руками, однако, сейчас он и не мог это сделать. Он чувствовал себя слишком заткнутым и не хотел эякулировать вот так, это слишком ужасно…
- О-оо, постой… Остановись…
Ань Жюле надавил рукой на грудь юноши, царапая её, чтобы заставить его немного сбавить напор:
- Пощади меня, я сейчас умру… А-аа…
- Угу, - юноша нанёс ещё один жестокий удар и остановился.
Глаза Ань Жюле расширились: железный *** внутри него свирепым ударом задел семенной пузырёк.
- Ах-ха… - кончики пальцев Ань Жюле вонзились в грудные мышцы юноши, оставляя багровые следы.
Боль, распирающая член, смешанная с такой истомой от стимуляции простаты, доставляла совсем иное наслаждение, а толстый болт давил на внутренности, отзываясь ломотой внизу живота, как будто нестерпимо хотелось поссать и получить освобождение. Ань Жюле хотел кончить. Он просунул одну руку между их телами, чтобы дотянуться до своего члена, а другой рукой неосознанно поглаживал Ду Яньмо, требуя нежности. Ду Яньмо качнул поясницей, Ань Жюле сглотнул, но не протестовал.
Он снова начал двигаться, удовольствие спереди и сзади слились воедино, внутри Ань Жюле стало ещё мягче, ещё теснее и влажнее. Ду Яньмо не забыл то ощущение оргазма, которое совсем недавно доставил ему этот человек, он протянул руку вниз, чтобы помочь ему, и неожиданно дотронулся до напряжённой, твёрдой головки члена. Ань Жюле вскрикнул:
- Не надо, не трогай… А-аах… - и тут же выстрелил.
Сперма вырвалась фонтаном из уретры, забрызгав животы обоих. Ань Жюле схватился за простыни в попытке приподняться, но тело, пережившее бурный оргазм, его не слушалось. Его заднее отверстие конвульсивно сократилось, поглощая чужой член, ясно чувствуя, насколько он твёрдый.
- Поменяй… Поменяй позу, - Ань Жюле весь изнемог, особенно устали ноги, пронизанные непрерывной мелкой дрожью.
Ду Яньмо извлёк член, когда вышла головка, отверстие жалобно чавкнуло. Член покинул отверстие, исчезло привычное чувство наполненности, на смену пришла невыносимая пустота в животе. Ань Жюле покраснел до корней волос и с глубоким вздохом перевернулся, подтянул подушку и подсунул её под живот, задрав ягодицы и выставив натруженное, покрасневшее отверстие.
- Давай… Вставляй… Трахай, пока не кончишь.
- Да.
Юноша схватил его за талию и снова погрузил в него по-прежнему твёрдое орудие. Он без труда шнырял туда-сюда в разработанной дырке, а Ань Жюле только тяжело пыхтел, уткнувшись мордой в одеяло. Из этого положения Ду Яньмо мог видеть его зардевшиеся уши, налитый кровью затылок, длинную шею, красивую спину… Очень пропорциональное телосложение, линия талии, плавно переходящая в бёдра, напоминала тыкву-горлянку; копчик, размещавшийся в углублении, ещё больше подчёркивал выпуклые ягодицы.
Ду Яньмо трахал его и выцеловывал шею и спину, только что разлитая по его животу сперма Ань Жюле смешалась с потом и стала жидкой, каплями стекая вниз. Он тоже чувствовал, что вот-вот кончит, крепко обхватив талию Ань Жюле, он свирепо вколачивался в его промежность, звуки ударов упругим эхом непрерывно отскакивали от стен.
- Да… Да… - Ань Жюле уже подозревал, что его ****, не зная устали, ненасытный молодой жеребец. Мышцы ягодиц одеревенели от ударов, узкая дырка растянулась до предела, жадно засасывая молодой и резвый член, несмотря на недавний оргазм, фрикции по-прежнему были приятны, в разгорячённой головке члена снова накапливалось желание, приподнятая поясница волей-неволей подмахивала, заставляя половой орган тереться о хлопчатобумажную ткань простыни.
Ду Яньмо подошёл к кульминации, он удвоил усилия и задвинул так глубоко, как только мог; его фаллос раздулся и выстрелил спермой в презерватив.
После эякуляции у мужчин обычно проявляется кратковременная слабость. Юноша за его спиной часто и тяжело дышал, и в этом была некоторая доля юной привлекательности. Ань Жюле обернулся и потянул его за плечи на себя, ища поцелуя. Его упругий язычок обернулся вокруг верхней губы, изо рта вырывалось жаркое дыхание, ладони, коснувшиеся потного тела юноши, стали скользкими.
По всей комнате витал непристойный аромат совокупления.
Ду Яньмо поцеловал его и игриво толкнулся членом в его дырке. Дважды кончив, эта штука и не думала опадать. Он настолько силён, что Ань Жюле был вынужден просить пощады:
- Дай отдохнуть, я очень устал, я не могу.
- Ты можешь не шевелиться, я сам всё сделаю.
- Пф-фф.
«И смех, и слёзы». Ань Жюле потрепал его по волосам, «неужели трахаться уже вошло в привычку?»
- Что же ты делаешь с моей задницей? Если продолжать без передышки, мне завтра придётся пойти на осмотр к проктологу.
- Даже так, - юноша поспешно вытащил член.
«Какой послушный». Хотя с сексом его обломали, он продолжал прижиматься к Ань Жюле, а его прямой и крепкий член всё тёрся и тёрся между ягодиц, весьма недовольный своей участью. У Ань Жюле снова стоял и хотя кончать пока не собирался, но в некотором роде хотел продолжения; тогда он решительно протянул руку вниз и стащил с юноши презерватив. «Ого, тяжёленький, видать, накончал немало». Вспомнив свою майку, невольно восхитился: «Да, ну и потенция у этого юнца».
Начальная скованность исчезла, Ду Яньмо казался довольным, он заискивающе целовал Ань Жюле за ушком, поглаживал его грудь, потом слегка ущипнул сосок. Ань Жюле прикрыл глаза, дыхание участилось, его снова охватывал жар, эрекция усиливалась. Ду Яньмо щупал его между ног, касался головки члена, поглаживал промежность и мошонку; из устья снова засочилась смазка, делая всё липким и скользким. Ань Жюле коснулся его напряжённого члена и сказал:
- Пойди… Возьми на тумбочке ещё презерватив, надень.
Думая о безопасности, он прихватил с собой всего три штуки. Едва услышав это, юноша обрадовался, расцеловал лицо Ань Жюле, засосал мягкие мочки его ушей. Ань Жюле было забавно наблюдать, как Ду Яньмо на этот раз сам надевал презерватив. Ань Жюле помогал ему, придерживая ствол, и когда член был «экипирован», легко уселся на него. На этот раз не до конца, он только медленно раскачивал поясницей, а Ду Яньмо всячески ему помогал, не рвался сразу напролом, сдерживался. Ань Жюле медленно и безостановочно насаживался, сначала распрямил бёдра, и наконец, весь член погрузился в него. Теперь деваться некуда, придётся продолжать.
- Да…
Оба кончили уже дважды, даже с избытком, теперь они двигались в неторопливом ритме, сумасшедший ураган миновал. Руки юноши непрестанно шарили по его телу, Ань Жюле тоже нежно ласкал его, хорошо чувствуя упругую текстуру его кожи. Он страстно обнимал этого юношу, предоставляя ему трахать себя. Вскоре желание, разбуженное снующими внутрь и наружу движениями, поднялось, как волна, Ань Жюле несколько раз подрочил свой член и снова кончил. Его кишечник завибрировал и сократился. У некоторых мужчин в момент кульминации задний проход тоже приходит в движение, что тут было раньше, яйцо или курица, он не разбирался, в конце концов, какая разница, куда придёт удовольствие, главное, чтобы оно пришло.
Он поцеловал вспотевшее лицо юноши и с соответствующей мягкостью в голосе спросил:
- Ты кончаешь?
Голос юноши был слегка охрипшим:
- Ну… Почти…
- Ну, давай.
Ань Жюле оттопырил зад, позволяя ему ещё большее вторжение. Член Ду Яньмо был твёрдым, как железо, так же, как и раньше. В глазах Ань Жюле потемнело, это было слишком, он чувствовал, что его проткнули насквозь, кажется, даже верхушку желудка пронзили навылет.
- Потише… Нет, нет, быстрее… Трахай меня, просто затрахай до смерти и всё… О-оо…
Потом, опомнившись, Ань Жюле раскаялся, что сказал эту фразу. Юноша не знал этой шутки и взялся за дело с полной серьёзностью.
- А-аа, умираю, правда умираю… Чуть полегче, не напирай так, я же умру, а-аа, ах-хаа, ах-хааа… – неслись бессильные протесты Ань Жюле, задний проход штурмовали со скоростью горного потока, каждый раз вытаскивая полностью и вонзаясь с разгона, отверстие пошло чавкало и хлюпало, заливая мокротой промежности обоих мужчин.
- А-аа…
Ань Жюле снова перевернули, вернув в миссионерскую позицию, и ****и в заднее отверстие до полного бесчувствия. Ань Жюле был похож на лягушку, прибитую к доске огромным гвоздём: руки и ноги раскинулись в стороны, изо рта шла пена и неслись разные постыдные непристойности, а грубый и толстый член юноши, похожий на гвоздь, вбивавшийся в него намертво, вбивался, вбивался и вбивался так долго, что Ань Жюле потерял счёт времени.
Наконец, Ду Яньмо кончил. Ань Жюле на грани обморока бессильно распластался на кровати. Юноша накрыл его отяжелевшим телом, его прерывистое, тяжёлое дыхание будоражило все внутренности мужчины. Обессиленный Ань Жюле не мог пошевельнуться и только думал про себя: «Как говорится, стоит только раз оступиться, и сожаление останется на всю жизнь; есть, что попало можно, а вот болтать, что попало, не стоит». Сейчас его хризантема действительно блеснула на полную катушку.
;;;.


Глава 4. Today is not my day

Ань Жюле был в полубессознательном состоянии, буквально рукой подать до трупа, перед глазами колыхался белый, как хлопковое поле, туман. Юноша помылся вместе с ним, заботливо отнеся его на руках в душ и обратно, и теперь был очень довольным, обнимал его, целовал, гладил, и судя по всему безжалостно трепать его цветок, слава Богу, больше не собирался.
Обычно до сих пор Ань Жюле сразу одевался и уходил, в идеале – встретились, получили удовольствие и разбежались. Он и сейчас не собирался отступать от своих правил, жаль только… Ноги его не держали, дырочка тоже пока находилась в состоянии онемения, и его всего потряхивало мелкой дрожью, включая даже пальцы ног. С помощью партнёра он натянул нижнее бельё и остальную одежду, и пристально взглянул на юношу:
- Ты уверен, что у тебя это первый раз?
- Да, а что? – юноша не понимал причины подобных расспросов, он был голым, от его тела после душа поднимался пар. Только что Ань Жюле показал ему, где находится кран горячей воды. Аромат дешёвого мыла под воздействием тепла испарялся с разгорячённого тела, придавая ему терпкий, чистый запах.
- Тогда откуда ты знаешь про эту штуку в заднице? – подумав, что выразился не вполне ясно, Ань Жюле решительно добавил, - Про простату.
- А-а, из Гугла.
- …
- Я просто попробовал, я не ожидал, что там что-то есть.
При воспоминании о том, как реагировал Ань Жюле, когда он пялил его и вонзался в это место, лицо юноши залилось краской стыда, а в абсолютно пустом низу живота разлилось отчётливое ощущение лёгкости и комфорта.
«Он мог трахать так долго, значит, его орудие хорошо подготовлено. В нём действительно скрыта поистине божественная техника».
Можно считать, что ему повезло, как слепому коту, наткнувшемуся на дохлую мышь. Ань Жюле был многоопытным воином, закалённым в подобных «сражениях», и хорошо разбирался в своих чувствительных местах. Конечно, он был не готов изменить своё тело в соответствии с сексуальным опытом юноши и его слишком напористым поведением, но было бы странно одним пинком выгнать его из своей постели, не обидев при этом.
Хорошая или плохая сексуальная совместимость никогда не зависела только от индивидуальной техники. Здесь так же, как в командных боях или танцах, нужно не только запомнить свою позицию или движения, но и приноровиться к ритму партнёра, открыться, довериться друг другу.
Во всяком случае, они с юношей неплохо подошли друг другу, на этот раз Ань Жюле был вполне удовлетворён. В свою очередь, юноша ластился к нему и как будто опутывал его объятиями. Они остановились в отеле на четыре часа, оставался ещё час, пора бы перестать с ним возиться.
Ду Яньмо не одевался, всё так же крепко прижимая Ань Жюле к своей раскрасневшейся груди. Его подбородок опирался на плечо Ань Жюле, губы то и дело прикасались лёгкими поцелуями, не просохшие волосы щекотали щёку. После того, как получил, что хотел, это раздражало, и Ань Жюле уже подумывал, не следует ли ему пнуть его обеими ногами, встать с постели и отправиться к себе домой. Но, во-первых, очко ещё очень болело; во-вторых… Юноша выглядел настолько беззащитным и потерянным, что Ань Жюле буквально затопило редкостное материнское чувство, а в сердце пробудились терпимость и снисхождение.
Всё-таки он только вступает на жизненный путь и нуждается в любви и поддержке. Первого Ань Жюле ему дать не мог, а что касалось второго… Он похлопывал юношу по плечу и раздумывал, не следует ли сказать ему: «Давай, не дрейфь, у тебя всё будет хорошо»? Ань Жюле погладил его по волосам.
Юноша поднял лицо и непроглядно чёрными глазами, не мигая, вопросительно уставился на него. Он долго молчал, Ань Жюле не понимал, что он хочет выразить, однако, не мог не признать, что лицо этого ребёнка и правда красиво: чёрные бусины блестящих зрачков, продолговатый разрез непроницаемых глаз в опахалах густых, чёрных ресниц. Говорят, что в индуистской религии есть божество, во рту которого спрятана Вселенная, так вот, в глазах этого юноши тоже была целая Вселенная.
С такими глазами слова уже не нужны, слова не имеют значения. Его чёрные глаза смотрят на тебя так, будто ты для него единственный… Они полны обожания. Этот взгляд затягивает, как в омут, и заставляет сердце биться сильнее, «ту-дум, ту-дум, ту-дум, ту-дум»…
Внезапно на глазах юноши выступили слёзы. Их прозрачная прелесть ошеломила Ань Жюле. «Это, это, это… Это что значит? Он до та-кой степени растроган, о-о?» И Ань Жюле тоже расплакался… конечно, по другой причине. Он не посмеялся, а потянулся к тумбочке и оторвав от рулона остатки туалетной бумаги, вытер ему слёзы. Юноша не возражал, а Ань Жюле думал о том, что лишение невинности сопряжено с грустью, как будто в душе умерла самая чистая её частичка; особенно для геев это означает, что ты официально отклонился от того, что обычные люди называют словом «норма». И даже если впоследствии ты вернёшься на правильный путь, это частично останется в памяти твоего тела. «Прощай, невинность». Ань Жюле адресовал эти слова и своей безвозвратно ушедшей юности.
Неожиданно юноша заговорил:
- Мне нравится один человек.
- … - Ань Жюле не успел опустить руку, застывшую в прощальном жесте Bye-bye, когда услышал эту фразу. «Мать-перемать, что же это за хрень, что же это за;;;, ;;;». Ань Жюле едва не придушил его: «чтоб ты сдох, девственник, говоришь мне это после того, как переспал, у тебя пропало настроение заигрывать? Неужели я родился с лицом неудачника? А?!»
Ду Яньмо ждал ответа. Ань Жюле глубоко вздохнул, в глубине души проклиная всё на свете. «Ладно, пусть». Он медлил с ответом, наконец, не выдержал и закурил. Манерно выпустил дым, всем видом живо напомнив хозяйку борделя прошлой эпохи, курящую опиум на дворе весёлого красного дома. (Образ из романа "Сон в красном тереме").
Он искоса посмотрел на юношу и спросил:
- Мужчину?
Ему понравился его член, поэтому душещипательную беседу можно рассматривать как дополнительное обслуживание после продажи основной услуги. По отношению к тому, кто изливал душу, его вопрос был пустыми словами, не более; юнец нуждался в этих пустых словах, они поощряли его дальнейшие излияния – Ань Жюле всегда хорошо пони-мал эту науку ни к чему не обязывающей любезности.
Как и следовало ожидать, вначале малоразговорчивый, юноша теперь расслабился, кивнул головой и тихо продолжил:
- Я считал, что мне просто нравятся мужчины, но… Мне, наверное, нравится именно он.
Пройдя через постель с посторонним человеком, он тем более в состоянии понять разницу; если он любит этого человека, как ему может быть хорошо с кем-то другим? Сейчас он наверняка ощутил разницу между воображением и действительностью, поэтому и заплакал.
«Эх, молодость», растроганно вздохнул Ань Жюле. Ему самому скоро перевалит за тридцать, и такие наивные страдания прямо-таки похожи на дела из прошлой жизни. Он затушил сигарету, и его лицо подобрело:
- Хорошо, вот и следуй за ним.
Всё равно от добрых напутствий и советов до сих пор ещё никто не умер, а самое приятное то, что не надо отвечать за свои слова. «Юноша, ты станешь пушечным мясом».
Как ни крути, а смерть неизбежна. И кто из нас не возник в своём настоящем виде, собравшись по крупинке из пепла? Ань Жюле подумал об этом, но заметил, как юноша прямо и пристально смотрит на него, и от этого взгляда ему снова… стало не по себе.
Он слишком чистый. Этот влажный, неиспорченный взгляд, похоже, ещё не замутнён мирской грязью. Ань Жюле замер и невольно подумал: «Сколько же ему лет?» Интуитивно он чувствовал, что юноше ещё нет двадцати, или… «Неужели всё-таки есть… Или нет… Ха-ха, не может быть?» Ань Жюле тормознул пустые мысли и отвёл взгляд.
- Для начала тебе следует выяснить, является ли он геем или хотя бы би. Если нет, советую тебе трижды подумать, у меня, например, даже на самую прекрасную девушку, с тонкой талией и пышной грудью, просто не встанет. Здесь всё дело в природе половой ориентации человека, а не в желании чего-то добиться. Ты не можешь предаваться бредовым идеям изменить вкусы и природную сущность человека, а другой человек тоже не обязан меняться ради твоих желаний. Короче говоря, если натурал позволит себя нагнуть как гея, это называется не натурал, а просто бесхребетное чмо…
«Куриное филе тоже без хребта». Ань Жюле нёс пургу, зная, что с парнем он всё равно сейчас расстанется, следуя своему правилу. Только его не покидало смутное ощущение, что он может по неосторожности влипнуть в какую-то неприятность, даже похоже, уже влип… Впустил в себя весь JJ, дал кончить три раза, в комнате полно неопровержимых улик, отпираться бесполезно.
- Будь осторожен, даже управляя кораблём целую вечность, можно напороться на айсберг, и тогда все погибнут…
Хватит, он уже сам не знает, что он несёт, но не успел он договорить, как его неожиданно схватили за подбородок и притянули к себе… И поцеловали. Мягко и нежно, обдавая лицо горячим дыханием, без малейшего намёка на похоть. Наоборот, это было похоже, будто маленький щенок сладко заискивает перед своим хозяином.
Ань Жюле открыл глаза и тупо уставился на красивое лицо юноши. Его чёрные, чистые глаза смотрели на него, он крепко обнял мужчину и сказал:
- Я понял.
- …
- Я всё понял, - добавил юноша, слегка вздрогнув. И сразу успокоившись, снова посмотрел на Ань Жюле:
- Спасибо.
Одно простое слово, наполненное силой и искренностью. Ань Жюле сдавило горло, словно что-то неведомое толкнуло его в грудь, всколыхнув его сердце. Тихое биение крови, если в сердце хватает объёма, его можно услышать.
А Ду Яньмо, высказавшись, ещё теснее навалился на него, он весил… прилично, но Ань Жюле не оттолкнул его. Он довольно долго не двигался и наконец, отважился спросить:
- Да, кстати… Сколько тебе лет?
Юноша поднял на него глаза и только похлопал ресницами, но ничего не ответил. «;;;», подумал Ань Жюле, «как же всё хреново, правда, хреново».
- Двадцать? – желая положительного ответа и не особо надеясь на него спросил Ань Жюле. Юноша покачал головой.
- Восемнадцать?
Снова отрицательное качание. «Да чтоб тебя, сколько можно темнить!»
- Больше?
Юноша покачал головой.
- Меньше?
Он кивнул.
- Се… Семнадцать? – лицо Ань Жюле стало серым. Дальше он гадать не осмелился.
Ду Яньмо долго-долго смотрел на него и наконец, произнёс одно слово, цифру, которая с этого момента обязательно заставит Ань Жюле плакать и спасаться бегством.
- Пятнадцать.
- …Что-о?
- Мне пятнадцать лет, - повторил Ду Яньмо, - В этом году я перешёл в восьмой класс.
«Восьмой класс… Средняя школа. ;;;!!» Today is not my day – он уже благополучно забыл эту затасканную шутку, с которой началось это представление.
               
                ***

Раннее утро в редакции «Flawless» (англ.Безупречный). На застеклённой двери офиса наклеен лозунг, неизменный вот уже добрую тысячу лет: «Зима приближается!»
«Безупречный» основан в 1895 году в Нью-Йорке, сейчас издаётся в тринадцати странах, на одиннадцати языках мира, это в высшей степени популярный журнал на торговом рынке. Если вкратце, то одна только обложка оформляется так вычурно, что это похоже на позу йоги, которую не под силу выполнить обычному человеку, а цены меньше 10 тысяч на представленные внутри предметы и вещи, не удовлетворяют запросы придирчивых потребителей.
(“Flawless” – это международный ежемесячный журнал, посвящённый моде, который продвигает как достигших определённой позиции в отрасли, так и многообещающих модельеров).
Первый модный журнал на Тайване, обладающий высокой степенью доверия читателей и тех, кто делает рекламу, люди, работающие в редакции, до сих пор думают, что на них возложена тяжёлая и долгосрочная ответственность и смысл их жизни полон чувства долга… Брехня. Смысл жизни дерьма примерно такой же.
- Доброе утро.
Как только наступало рабочее время, по кабинетам начинали цокать каблуки и шаркать ботинки разодетых по моде сотрудников редакции. Только что завершился выпуск, посвящённый грядущей зиме и теперь на какой-то короткий период все могли расслабиться. Некоторые сели и занялись маникюром; кое-кто, стоя перед зеркалом, принимал соблазнительные позы, проверяя, насколько хорошо подобраны цвета наряда, и вдруг с удивлением понимал, что если нацепить на себя ещё несколько предметов, то превратишься в ходячий склад мануфактуры – и отходил от зеркала, поправляя многочисленные яркие цветные браслеты на запястьях. Зима ещё не наступила, можно не суетиться, и когда ещё её дождёшься?
Однако, посреди всеобщего спокойствия кое-кто прокричал:
- Эй, звонили из бизнес-департамента, PR-агентство «Forever 15» интересовалось оформлением полосы следующего выпуска!
«О-оо!»
- На этот раз заказываем на всех 15 пакетов крекеров! Кто ещё будет брать?
«А-аа!»
- Быстрее, быстрее, кто поможет мне придумать концепцию к 15-летней годовщине этого бренда?
«Пф-фф!» У Ань Жюле, с раннего утра подвергшегося атакам самых разных вариаций цифры «15», уже щемило сердце, а во рту ощущался железистый привкус крови, как бывает при сильном страхе.
- Ты будешь кофе или чай, есть 15 сортов от разных фирм?
… Э-ээ, ещё один такой удар, и Ань Жюле будет трупом. Это Жэнь Ий – одна из текстовых редакторов, на данный момент самая молодая, недавно пришедшая сотрудница редакции, пока ещё не погрязшая в интригах и не растерявшая сладкой чистоты нормального человека. По доброте душевной она не считала для себя в тягость с утра заварить для всех сотрудников кофе или чай. Сейчас она стояла перед Ань Жюле и задавала стандартный вопрос, но увидев выражение его лица, обеспокоилась:
- Крис? Что с тобой?
В модном журнале существовало неписаное правило: все редакторы должны брать английские псевдонимы, особенно это касалось Ань Жюле, поскольку он занимал должность арт-директора и ему постоянно приходилось поддерживать контакт с центральной редакцией в Штатах, в Нью-Йорке. Он придумал себе псевдоним «Крис», как производное от «Сhrysanthemum» (англ. хризантема) и соответствующее смыслу его прозвища. Ань Жюле со скорбным лицом распластался грудью на столе, являя собой картину полного отчаяния.
- Когда по ночам слишком много гуляешь по улицам, рано или поздно повстречаешь дьявола…
- Что? – Жэнь Ий ничего не поняла, - В таком случае, может тебе стоит в обед прогуляться в Небесный дворец, поклониться разок и вернуть душу на место?
Их офис располагался в двух шагах от Небесного дворца, можно дойти пешком. Иногда, обнаружив в специальном разделе объявлений какого-либо другого журнала свободные ниши для рекламы, рекламодатели отзывали средства; какую-то знаменитость плохо отфотошопили; кто-то жаловался, что не идёт бизнес, у кого-то от нагрузок появились возрастные прыщи, кто-то случайно сломал акриловый ноготь; в общем, когда одолевают множество мелких неприятностей, все могут пойти на поклонение и попросить благословения. В большинстве случаев Верховный Господин-благодетель только смотрел на прихожан и закатывал глаза.
Как только она это сказала, Ань Жюле тотчас вспомнил, что на позапрошлой неделе он участвовал в похоронах хорошего друга из их круга и не обтёр тело наговорённой водой.
(Наговорённая (наговорная) вода – с порошком от сожжённого талисмана, оберега. В Тайване сохранились древние китайские традиции, поскольку эта провинция не была затронута реформами и катаклизмами культурной революции. По китайским древним поверьям злые духи потустороннего мира очень активизируются в связи со смертью и похоронами, буквально «слетаются на свежий труп». Чтобы уберечь себя и близких от воздействия злых сил, на похоронах выполняются различные ритуалы: дают кусочки красной материи, обереги или обмываются наговорной водой).
До сих пор он довольно скептически относился к суевериям и не верил в росказни о чудовищах и оборотнях, теперь же невольно начал сомневаться в своём неверии. В этом месяце его либидо настолько упало, что впору уйти в монахи; когда он пытался найти себе партнёра, попадались одни уроды, верхняя балка кривая, значит нижняя… смотреть не на что. С таким трудом нашёл бесподобный JJ, и кто бы мог подумать…
- Мне конец! – осенило его, он схватил Жэнь Ий за плечи, встряхнул и отчаянно воскликнул, - Я действительно одержим нечистой силой!
- Ха, разве я раньше тебе не говорила? – ещё одна красивая женщина-редактор беззастенчиво встряла в разговор и насмешливым тоном продолжила, - Ты думаешь, если ты протрёшься полынным мылом, то всё наладится? Это всего лишь мыло!
«Того, что мне надо было ЗНАТЬ заранее, теперь ни за какие деньги не купишь, а сейчас только и остаётся, что материться, мать твою!» Ань Жюле опустился на вращающееся кресло, пустыми глазами глядя вдаль, и тихо произнёс:
- Не забудьте прийти навестить меня…
Жэнь Ий растерянно переглянулась с Ю Юй:
- Куда прийти навестить?
Ань Жюле нервно усмехнулся: «в следственный изолятор…»
Статья сдана в печать, очередной номер журнала только-что выпущен, и пока нет никаких важных дел, Ань Жюле мог свободно воспользоваться Skype в личных целях. Только хотел найти кого-нибудь для флирта, как вдруг увидел, что рабочий аккаунт дочки Цяо Кенана онлайн, и тут же кинул ему сообщение: «Дочка…». Через минуту пришёл ответ: «Матушка…». Ань Жюле скривил рот на эту «матушку»:
«Хочу спросить тебя, как наказывают за половые сношения с несовершеннолетними?»
Ань Жюле с раннего утра шарил по Гуглу, ища информацию по поводу своего «происшествия». Цяо Кенан был адвокатом, и вопрос был задан в расчёте на его профессиональную эрудицию. Цяо Кенан тут же выдал целую строку восклицательных знаков:
«Ты…»
Чёрная Хризантема:
«Нет, не я, мой приятель».
****ь, опять этот избитый приём. К тому же, Ань Жюле сам презирал такие затёртые шутки. Тем не менее, эта старая, как мир, уловка тем и хороша, что почти всегда срабатывает, не говоря о том, что приятелей у Ань Жюле всегда было пруд пруди, мало ли кто из них вляпался в историю. Кажется, Цяо Кенан поверил:
«Сколько лет другой стороне?»
Чёрная Хризантема:
«Пятнадцать».
Цяо Кенан:
«Пятнадцать? Твою мать, да твой приятель просто скотина! Сволочь, хуже свиньи! Как можно лезть к такому юному существу, не боясь возмездия? ****ь, твою мать, я проклинаю его, чтоб у него хер сгнил, чтоб ему жопу разорвало!»
Чёрная Хризантема:
- …   
Он невольно потянулся ладонями вниз, прикрывая свой хер и жопу, если первый ещё чувствовал себя так-сяк, то вторая действительно была знатно раздербанена.
«Мой приятель не знал, по виду пацана он подумал, что ему как минимум восемнадцать».
Это правда, вчера, когда Ань Жюле услышал цифру возраста, первой его реакцией было опустить взгляд на пах юноши и схватить его за… нет, хер у подростка, даже мягко висящий, был такой, что и половины его любому взрослому хватило бы за глаза – и Ань Жюле сразу воскликнул:
- Это невозможно! Это противоречит науке!
«Разве может в пятнадцать лет хер быть таким же длинным, как в двадцать пять?»
Цяо Кенан прочитал его объяснения и по-видимому почувствовал небольшое облегчение:
«За половые сношения, совершённые в отношении лиц мужского и женского пола, достигших 14-летнего возраста, но которым не исполнилось 16 лет, предусмотрено лишение свободы на срок до семи лет».
Всего одного года не хватило, и наказание – семь лет. Сердце Ань Жюле наполнилось печалью.
«А если по обоюдному согласию, всё равно то же самое?»
Цяо Кенан:
«Если не исполнилось 16, это противозаконно и в отношении противоположной стороны не считается добровольным».
Отбив эту фразу, он добавил:
«За исключением…»
Чёрная Хризантема:
«За исключением?»
Цяо Кенан:
«За исключением случаев, когда обеим сторонам не исполнилось 16, тогда остаётся только всыпать каждому по десять плетей и развести по разным учебным заведениям».
Ань Жюле присвистнул. Маяк, только что было блеснувший в синем море огоньком надежды, погас.
«А что, если мне в душе ещё не исполнилось шестнадцати?»
Цяо Кенан:
«Так это ты?»
Чёрная Хризантема:
«Нет, мой приятель».
Цяо Кенан:
- …
Видя, что болтовня принимает дурной оборот, Ань Жюле очень умно переменил тему:
«Ой, разве ты сегодня не взял себе выходной?»
Цяо Кенан:
«Зачем мне брать выходной?»
Ань Жюле отбросил всякую щепетильность:
«Ну, после «красной розы» твой муж вряд ли позволит тебе расхаживать с раскрытой нараспашку задницей, *разве нет?»
В компьютере на минуту воцарилась тишина, затем прилетело сообщение красным полужирным капсом:
«****ь, это у тебя жопа нараспашку и у всей твоей семьи!»
«Ага», подумал Ань Жюле, «значит, действительно роза распустилась. Вдобавок, её так раздолбали, что аж тычинки по краям свисают…»
(*Раскрытая нараспашку задница – при многократных, подряд, друг за другом половых актах анус остаётся раскрытым и долго не сокращается; т.е. если трахать всю ночь напролёт, нарушается запирательная функция сфинктера, потом зад долго не закрывается).

                ***

Воспользовавшись полуденным перерывом, Ань Жюле послушно отправился в Небесный Дворец.
 
(Храм ;;; - X;ng ti;ng;ng, Синтянь Кон – храм, возведенный в честь бога Гуана, называемого в народе Богом бизнеса. Подробнее здесь – Источник:
http://www.openarium.ru/Тайвань/Тайпей/Храмы/)
Небесный Дворец нравился ему больше, чем храм Лонгшан, отличающийся большим столпотворением. Здесь был островок покоя посреди суеты, атмосфера пронизана безмятежностью и тишиной. Процесс поклонения простой и лёгкий, нужно поклониться, выполнив полное простирание до молитвы и после, этого довольно.
Он очень редко молился Богу, считая, что если человек действительно зашёл в полный тупик, Небесный отец ему не поможет, но может передать ему часть своего духовного спокойствия, и иногда не лишне воскурить благовония и пасть ниц перед лицом Всевышнего.
Закончив молитву и поднимаясь после поклона, он напугал старую монахиню в чёрных одеждах, она взмахнула рукой и курительной палочкой обвела контуры его тела. Ань Жюле отшатнулся в сторону, опасаясь, что она либо обожжёт его, либо испачкает пеплом одежду; тем не менее, матушка закончила ритуал очищения и с улыбкой обратилась к нему:
- Мир тебе.
Ань Жюле внутренне вздрогнул. Матушка была весьма пожилой, всё её лицо избороздили морщины, впереди недоставало нескольких зубов, но искренняя улыбка и смешные ямочки на щеках делали её красивой, сердечность и умиротворение придавали ей очарования. Ань Жюле сложил руки в молитвенном жесте и поклонился матушке:
- Спасибо, и тебе мир.
Не имеет значения, веришь ты или нет, но благословляя других и получая благословение от них, всегда чувствуешь в душе чудесное тепло.
Он вышел из Небесного Дворца. Несмотря на приближение зимы, было тепло и безоблачно, на улице пара счастливых новобрачных делала свадебные фото. Под синим небом мужчина держал на руках женщину, крепко прижав к себе так, словно заполучил весь мир. Неизвестно, как давно они снимались в таком положении, по лбу жениха струился обильный пот, но он мужественно удерживал счастливую улыбку до тех пор, пока фотограф не сказал:
- Готово!
Только тогда он медленно опустил новобрачную. Невеста, крепко встав на ноги, достала платочек, утёрла пот с жениха и поощрительно поцеловала его в щёку. Стоящие сбоку в ожидании красного сигнала светофора прохожие наблюдали эту сцену. Ань Жюле от скуки принялся озвучивать тайные мысли молодожёнов: «****ь, я от такой тяжести чуть руки не сломал!», «Слабак, тебя в детстве не кормили? Только посмей бросить меня на землю, ты со мной до смерти не рассчитаешься!» Этот язвительный внутренний голос, сделав несколько кругов в животе, наконец, рассеялся. Подобные сцены давали усталым горожанам возможность полюбоваться на красивые чувства, ведь у людей всегда есть потребность верить во что-то хорошее.
Думая об этом, Ань Жюле перешёл через дорогу. Солнце слепило глаза, и он инстинктивно заслонился ладонью. Хотя левая рука находилась перед глазами против света, ему был виден давний шрам; когда-то он сам разрезал себе запястье. Мать твою, он же так боится боли, даже уколы делает с воплями, но тогда он имел такую смелость… Или глупость.
Он никогда не скрывал его ни часами, ни браслетами, беззастенчиво открывая шрам посторонним взглядам, и когда его спрашивали, он так же небрежно, не избегая скользкой темы, отвечал: «в те годы у меня была безрассудная голова, безрассудные мозги, я неосторожно обращался с ножом; кровищи было, я жутко напугался… К счастью, нож был тупой и не перерезал нерв, иначе… это могло плохо кончиться». Он сделал это сам, и даже если он не справился, это не означает, что из его жизни ничего хорошего не получилось. Этот удар ножа был очень большой глупостью, но ему не было стыдно за это.
Ань Жюле подошёл к лотку рядом с офисом, чтобы купить лапши.
Сделав всё возможное, человеку остаётся только покорно вручить свою судьбу воле Всевышнего. Натрахался, в раскаянии накланялся, что ещё он мог сделать? Только покориться судьбе!
- Хозяин, миску лапши с луком на вынос!
Ожидая лапшу, он вспомнил, как Цяо Кенан говорил ему: «Знаешь, что я тебе скажу, дружище… я больше не ем лапшу». Когда Ань Жюле спросил: «Почему?», Цяо Кенан сказал: «В Тайване слишком много лапшичных лотков, они все старые, и лапша у них не настоящая, мне она уже приелась». И добавил: «К тому же, у меня после этой лапши всегда крупные неприятности!». Помнится, тогда Ань Жюле ему ответил: «Это суеверие».
Зазвонил телефон. Ань Жюле опустил взгляд на дисплей, номер незнакомый. Городской, не мобильный, Ань Жюле чуть подумал и ответил:
- Алло?
- Здравствуйте, господин, это из гостиницы XX, - женский голос в трубке звучал исключительно любезно и предупредительно, - Мы нашли документы, удостоверение личности и… студенческий билет, он… Ваш или Вашего знакомого?
В её тоне не чувствовалось ни малейшего намёка на неподобающий подтекст, пока не были произнесены два слова: «студенческий билет», затем повисла пауза.
- …
В это время прозвучал голос хозяина лотка:
- Лапша с луком на вынос готова!
«;;;». Цяо Кенан был прав!!

                ***

Государственная средняя общеобразовательная школа «Синьфэн» в Тайбэе. На величественной каменной колонне, возвышающейся перед входом, золотыми иероглифами гравированы слова, вызывающие у Ань Жюле крайне гнетущее чувство: «государственная…» Ань Жюле смотрел, как сквозь сон, сколько лет прошло с тех пор, как он юношей покинул это место? В конце концов, проверить это невозможно. Он отдал документы в пропускной пункт, зарегистрировал личные данные и вступил в школьный двор, где так давно не был.
Сначала он намеревался оставить документы в администрации школы, но несколько вечеров, проведённых в размышлениях, приправленных воспоминаниями о проклятиях Цяо Кенана про сгнивший хер и рваную жопу, привели его к решению… хорошенько поговорить с этим школьником Ду.
Ду Яньмо. Вот это имя на удостоверении личности и в студенческом билете. Судя по дате рождения, до шестнадцатилетия ему оставался один месяц. «Ничтожное упущение приводит к ошибке в тысячи ли, маленькая оплошность может привести к непоправимой беде», золотые слова наших мудрых предков. Ань Жюле снова вытащил документы, написанные обычным стилем, безупречно чисто и очень хорошо, как будто юноша давал почувствовать другим всю свою серьёзность и ответственность. Он решил найти класс по номеру, указанному в студенческом билете.
В школьных коридорах есть особая аура, спокойная и притягательная. Час урока близился к концу, и в этой атмосфере безмолвия уже таилось предчувствие грядущей шумной перемены. Он посмотрел на экран мобильного, до конца урока ещё десять минут, за это время нетрудно отыскать нужный класс. В дальнем углу школьного здания Ань Жюле мимоходом заметил низкий рукомойник, заставивший его остолбенеть. У него появилась иллюзия, что его занесло куда-то в сторону от его привычной дороги жизни. Как будто он попал в другой мир. И когда-то очень давно он уже жил в этом мире.
Он остановился возле нужного класса. Заканчивался урок, судя по всему математики, потому что вся доска была исписана математическими формулами, а ученическая аудитория почти сплошь спала мёртвым сном. Один Ду Яньмо ровно и прямо сидел в самом последнем ряду и с очень добросовестным и серьёзным видом смотрел на доску.
Ань Жюле невольно вспомнился тот вечер, когда они переспали. Юноша сидел на краю кровати, ожидая, пока он выйдет из душа… с таким же чинным и серьёзным видом. Как хорошо обученная немецкая овчарка.
На территории учебного заведения редко появляются незнакомые лица, тем более такие, как Ань Жюле. Он мог поклясться, что всеми силами пытался быть неприметным, не надев на себя ничего яркого и вызывающего: длинное пальто на подкладке из тонкого трикотажа, ниспадающее мягкими складками, укороченный джемпер с V-образным вырезом, скомбинированный с белой майкой, подходящие синие джинсы и чёрные кроссовки «All Star». Он даже не посмел сделать настоящую при-чёску, просто слегка уложил волосы, но к сожалению, сияющую ауру модного стиля ладошкой не прикроешь.
Учитель на кафедре прекратил объяснение, направив озадаченный взгляд в его сторону, ученики тоже почувствовали что-то из ряда вон выходящее и принялись разглядывать его. Раздался неловкий треск. Мгновенно узнав Ань Жюле, Ду Яньмо встал, опираясь на стол. От его резкого движения упал стул, привлекая к нему внимание всего класса, а молодой учитель спросил:
- Ду Яньмо, это твой отец?
Выражение лица школьника не изменилось, но на самом деле он, по всей видимости был очень… шокирован. Какая чепуха, подумаешь, любовник нашёл его в школе. Ань Жюле потёр нос и сразу отошёл, спрятался подальше в уголке и прислонился к стене в ожидании.
Как всегда, резко и неожиданно прозвенел звонок, и радостные возгласы, шум, гам, подобно морскому приливу, затопили школьный коридор. Ань Жюле вздохнул. Он стоит здесь, и может видеть всех, кто выходит из класса. Первым вышел учитель с книгой в руках, прошёл мимо, не сводя с него вопросительного взгляда, но Ань Жюле сделал вид, что его это не касается. Следом вышли несколько учеников, чтобы взять инвентарь для уборки класса… Вскоре появился Ду Яньмо, подошёл и сказал коротко:
- Подожди меня.
- Что?
Его голос был глубоким и спокойным, словно так и должно быть, Ань Жюле был озадачен, и не успел спросить, чего ждать? Где ждать? А Ду Яньмо уже вернулся в класс. Ань Жюле прищёлкнул языком, ему пришлось догонять его. Он остановился в дверях класса, глядя, как Ду Яньмо приводит в порядок мусорное ведро, как будто это было его работой.
Сборище никчёмных детей, кто-то из них подметал пол, кто-то затеял шумную потасовку, расщепляя надвое атмосферу в классе, и только один Ду Яньмо, тихонько отрешившись от всего, молча собирал в ведро пластиковые бутылки и алюминиевые банки, сминая их в лепёшки одну за другой; обнаружив остатки напитков, невзирая на вонь, относил к рукомойнику и выливал, ничуть не отлынивая от работы.
Внешне его действия выглядели чётко организованными, размеренными, пусть даже кое-кто ждал его, он намеренно не торопился. Всего лишь несколько раз совершил промах: когда он бросал скользящий взгляд на Ань Жюле и снова опускал голову к ведру, жестяная банка выпадала из его рук…
- Пф-фф, - Ань Жюле слегка улыбнулся, казалось бы, снаружи не заметно, чтобы парень нервничал. Просто, когда он нервничает, он не может сосчитать деньги, не может схватить предмет, хотя выражение его лица при этом совершенно не меняется. Он помахал рукой Ду Яньмо, давая понять, что не торопит его.
Кажется, Ду Яньмо его понял. Он вздохнул и принялся сортировать мусор, раскладывая по мешкам, затем, держа в одной руке сразу три мешка, вышел из класса. Он подошёл к Ань Жюле, принеся с собой неизбежную вонь отходов, однако, Ань Жюле не испытал ни малейшего отвращения. Возможно, причиной тому было его слишком спокойное лицо, возможно, его неутомимость, последовательность и аккуратность; он не брезговал своей работой, и поэтому она не вызывала брезгливости у стороннего наблюдателя. Вспоминая его серьёзное, красивое лицо и безропотный, спокойный вид за работой, Ань Жюле в глубине души немного поколебался.
- Мне нужно выбросить мусор, - сказал Ду Яньмо.
- А-а.
- Пойдём вместе.
Ань Жюле поперхнулся: согласиться странно, не согласиться ещё более странно, не может же быть, что он один здесь находится в растерянности? В конце концов, ему надоело выступать в роли педофила. Тем более, что он так и так собирался поговорить с юношей наедине. И он последовал приглашению, исключительно по привычке, что он сам себе хозяин. Ань Жюле редко позволял себе быть ведомым, редко подчинялся чужому контролю, в мыслях неизбежно поднимался дух противоречия, если он сейчас в нём пробудится, это будет совершенно некстати. Кроме того, в этом подростке чувствовалась мощная энергетика, затягивающая его своеобразной, естественной дерзостью.
Они пошли вдвоём на мусорную свалку.
Он действительно очень высокий, особенно на фоне своих сверстников, прямо-таки журавль, залетевший в стадо кур. Ань Жюле не переставал изумляться, как возможно так вырасти в его детском по сути возрасте? Должно быть, это какой-то… курьёз.
В мешках стучали друг о друга пустые банки. В послеполуденное время дневной свет скуден, падающие лучи солнца не согревали, но воздух не был слишком холодным. Ань Жюле с рождения был избалован комфортом и совершенно не выносил холода, однако, любил воду и не боялся, что потечёт из носа. Легко одетый, он исходил дрожью; Ду Яньмо обернулся к нему и безразлично сказал:
- Твоя одежда слишком тонкая, наверно, качество плохое?
- …
Хотя бренд не означает качество, но от сказанного стало и смешно, и грустно.
- Давай, я помогу тебе нести мешки.
Ему было лень объяснять подростку, что у них разные системы ценностей и разный круг общения. По-видимому, юноша очень бережно относится к своим вещам: на нём были всё те же кроссовки, что и в тот вечер, и теперь, при свете дня, на них можно было рассмотреть следы тщательного ухода. Не то, что Ань Жюле, без сожалений выбрасывавший надоевшие вещи; дома полный шкаф одежды и обуви, если вдруг ему иногда приспичит разбирать вещи, он порой не мог даже вспомнить, что и когда покупал.
Ду Яньмо покачал головой:
- Не надо, - и крепко перехватив мешки другой рукой, пошёл дальше.
Ань Жюле всегда считал, что у него хорошо подвешен язык, но с таким столкнулся впервые… У этого юноши что, паралич лица? Если в душе есть какие-то чувства, не важно, хорошие или плохие, правильные или неправильные, они же должны как-то выражаться наружно. Но масштаб безразличия этого юнца не сравним ни с чем, он непостижим, он существует в своём собственном мире, наслаждаясь гармонией с собственным эго.
Даже на пути к мусорной свалке он держался так, будто прогуливался по живописной местности, а вокруг не ветхие развалины старых домов, а блестящие озёра и прекрасные горные пейзажи. За всю дорогу не проронили ни слова. Но вопреки всему, Ань Жюле получил неожиданное удовольствие от возникшей между ними на редкость спокойной атмосферы.
Ду Яньмо выбросил свой мусор и пошёл на соседнюю мусорную площадку. Там у какой-то школьницы порвался мусорный мешок, и жестяные банки со стуком вывалились из него, заливая воздух прогорклым запахом. Девчушка расплакалась, нужно было собирать, но она не решалась брать в руки вонючие банки. Ань Жюле остался безучастен к её беде, зато Ду Яньмо подошёл и начал собирать рассыпавшийся мусор. «Добряк хренов». Такую оценку подростку Ань Жюле дал в глубине души. Девочка перестала плакать, стреляла глазками, но мусор подбирать так и не стала. Ань Жюле фыркнул и не торопясь, подошёл к ним:
- А ты почему не подбираешь?
- Э… Сейчас буду.
Вполне ясный ответ, не подтвердившийся никакими действиями. Ань Жюле с прищуром поглядел на её красивые пальчики и обиженное личико, незаметно протянул руку и дёрнул Ду Яньмо:
- Пошли отсюда.
- Угу.
Ду Яньмо уже собрал половину банок, услышав слова Ань Жюле, он оставил это занятие и пошёл вслед за ним, не оглядываясь на девчонку. Девочка позади зло топнула ногой и даже не поблагодарила за помощь. Ань Жюле знал, что подростку и не нужна была её дешёвая, поверхностная благодарность, но ему всё равно стало неприятно.
- Не вмешивайся не в свои дела, люди вряд ли будут тебе благодарны.
- Да? – Ду Яньмо растерянно поморгал глазами, и немедленно выдал, - Я просто увидел и заодно помог, так, мимоходом. А что касается её неблагодарности, то это её дело, мне всё равно.
Это было сказано абсолютно бесстрастным тоном, он и в самом деле считал, что нет никакой разницы в том, сделал он что-то или не сделал; он не хотел этого делать, ему это было не нужно, он просто протянул руку помощи. Ань Жюле был ошеломлён и растерян, и мысленно отметил, что на самом деле пацан вовсе не «добряк хренов», а просто был самим собой, без лицемерия и фальши. Ань Жюле подумал, что этот паренёк довольно приятен.


Глава 5. Вести себя по-мужски

Ду Яньмо направился к рукомойнику, чтобы вымыть руки. У Ань Жюле уже язык чесался от нетерпения начать разговор. Хотелось закурить, но делать это на священной территории школы слишком грешно, хотя в углу неподалёку собралась кучка малолетних хулиганов, которые сидели на корточках и курили с многоопытным видом, счастливые, как небожители.
Ду Яньмо вымыл руки, и Ань Жюле счёл этот момент подходящим, чтобы извлечь из сумки документы:
- Вот, это твоё.
Увидев документы, Ду Яньмо слегка моргнул глазами и как бы с облегчением вздохнул:
- Спасибо.
Он взял и даже не посмотрев, положил в карман форменной куртки. Ань Жюле удивился:
- Ты даже не проверишь?
- Зачем проверять?
Ань Жюле присвистнул:
- Ну, вдруг чего-то не хватает?
Юноша немного подумал:
- Прости, что доставил тебе беспокойство.
- …
«Спокойный и непрошибаемый, как Владыка небесный! Богатство и почести преходящи, слава или позор уже никого не удивляет; тут действительно не хватает извилин?» Он прищёлкнул языком, «законченный инопланетянин, причём, особо хитрый вид, правильный, неприступный, выдержанный. Если бы тогда он не попался мне на пути, если бы мне ещё не приглянулась его «нижняя балка», я бы ни за что не вступил с ним ни в какие сношения!»
К счастью, сейчас ещё не поздно устраниться.
- Ладно, твоё тебе вернули, а дальше… Ты двигаешься по своему широкому фарватеру, а я тихонько бегу по своему узенькому мостику. Так что, молодой человек, наслаждайся здоровой школьной жизнью, а тот день… Представь, что это был сон, ты проснулся и ничего из него не помнишь.
Представьте себе пятнадцатилетнего подростка, который не умел трахаться и вдруг трахнул взрослого дяденьку; отрастил такое «стропило» и вместо того, чтобы гордиться своим достоянием, взял и расплакался. Но он и сам готов был плакать от счастья: в его жизни появилась надежда! Ему очень хотелось добавить: «когда тебе исполнится восемнадцать, навести своего первого мужчину, он с удовольствием будет с тобой; впрочем, кто знает, как всё изменится за три года и каковы будут жизненные обстоятельства; но если мы предназначены друг другу судьбой, мы конечно встретимся и вновь возжелаем друг друга».
- Давай, пока.
Ань Жюле помахал рукой и развернулся к выходу, но его схватили за локоть и остановили. Потом так же, как тогда, взяли за левое запястье, в том же положении, с той же силой и с тем же… огнём. По его спине до самой макушки пробежали мурашки, кончики пальцев мелко задрожали. Он не мог понять, почему это происходит с ним, он только обернулся и встретил пристальный взгляд мальчишки.
В сгущающихся сумерках под тающими лучами заходящего солнца его чёрные глаза словно стали прозрачнее, заставляя сердце покориться их простодушному и чистому взгляду. Конечно, он ещё не столкнулся с тёмной, греховной стороной общества, не замарался в обывательской грязи, не лишился юношеской простоты и наивности; он ещё мог просто смотреть прямо в глаза.
У Ань Жюле перехватило дыхание, парень был слишком силён, настолько, что он не мог вырваться из захвата. Подросток посмотрел на него бессмысленным взглядом, пустым и чистым, как зеркало, и вдруг произнёс:
- Я навёл справки.
- Что?
- Когда ты узнал мой возраст, ты испугался и сбежал, а я вернулся и погуглил: ты вступил в половую связь с человеком, не достигшим 16 лет. Получается, ты нарушил закон.
- …
Ань Жюле словно ледяной водой окатили. Он долго не мог прийти в себя. Ему угрожают? Ему угрожают? Он не ослышался, ему угрожают?! Он ошибался на его счёт, этот мальчик не так наивен!
Видимо, Ду Яньмо считал, что его должны выслушать и понять, и продолжал гнуть свою линию:
- Я не обращался с жалобой на тебя.
- Дерьмо! – Ань Жюле выдернул, наконец, свою руку, - Твою мать, хочешь жаловаться, иди, вперёд! Я уже давно плюнул на всё и смирился, мёртвая свинья ошпариться не боится. Если я сяду в тюрьму, передо мной откроются новые пути, моя жизнь продолжится в новом направлении, только и всего.
Выйдя из тюрьмы, он сможет уехать за границу и найти там убежище, все его способности останутся при нём, и дурная слава их не отнимет. А вот с юношей всё будет по-другому. И кто в конце концов должен бояться?
В воображении тут же возникли образы предполагаемых сокамерников, разрисованных наколками драконов, тигров и дьяволов, *у-уу, жуть какая! От этой картины у Ань Жюле даже дыхание перехватило.
(*Среди китайской братвы, живущей «по-понятиям», распространены подобные татуировки, они говорят о том, что обладатель такого тату либо сидел, либо имеет отношение к криминальному миру. Информация от kirillasoe).
Он прищурился, как раз собираясь объяснить этому юнцу, что означает «вести себя по-мужски», когда Ду Яньмо снова заговорил:
- Я хочу продолжать делать это с тобой.
- Делать? Что?
- Заниматься любовью.
- …
Мальчишка говорил так невозмутимо, как будто рассказывал, как «мы в тот вечер гуляли вдоль реки, ха-ха-ха-ха, потом взялись играть в весёлые догонялки, было так здорово, что неплохо бы повторить». Ань Жюле вспомнил, сколько превосходного мастерства он проявил в ту ночь, заставив его познать вкус секса и захотеть ещё, и не удержался от поправки:
- То, что мы делали в ту ночь, не называется «заниматься любовью». Это называется «совершать половой акт».
Ду Яньмо моргнул глазами:
- А есть разница?
«Да-а, как всё запущено».
- Для двоих заниматься любовью… означает желание любить, но между нами этого нет. Чисто биологически это спаривание или случка, по-английски это называется sex. Если ты хочешь заниматься любовью, тебе следует пойти к своему… любимому человеку.
Ду Яньмо задумался:
- Всё так, но я ему не нравлюсь.
Едва произнеся эту фразу, он снова закрылся, как в раковине. Он выглядел безразличным, только тень, мелькнувшая в опущенных глазах и прерывистое дыхание выдавали его. Всё-таки в пятнадцать лет очень сложно скрывать свои чувства. Ань Жюле посмотрел на него, и какой-то отдалённый уголок его твердокаменного сердца чуть-чуть смягчился:
- Эх, школьник.
Ду Яньмо вопросительно посмотрел на него:
- При чём здесь это?
- Пф-фф, - Ань Жюле рассмеялся.
Такая непосредственная реакция подростка показалась ему очень наивной и… в чём-то очаровательной. Хотя он выдвигал «требования», но распутство не имеет никакого отношения к симпатии.
Откровенно говоря, та ночь с подростком была восхитительна, несомненно, эти три акта можно назвать самым лучшим в мире сексом из всего, что было в его жизни до этого. Особенно в этот период, когда он весь высох, как пустыня, и вот-вот готов был растрескаться, появление Ду Яньмо бесспорно было подобно благодатному дождю, оросившему бесплодные поля, но не затопившему их. Если бы это не было противозаконно, Ань Жюле хотел бы проделать это с ним ещё много-много раз.
И тем не менее, ему только пятнадцать, и если в первый раз он об этом не знал, то второй раз уже боялся возмездия, что «член сгниёт, и хризантема порвётся». Вспомнив «проклятие» лучшего друга, Ань Жюле принял приличный вид и погрозил пальчиком:
- NO, я взрослый человек, и я не могу согласиться на такое дело.
Впрочем, Ду Яньмо не воспринял это всерьёз:
- Мне в следующем месяце исполнится шестнадцать.
- ?
- После шестнадцати у меня будет половая независимость, и мы с тобой можем… Спариваться, не нарушая закон.
- …
Прожив двадцать восемь лет, Ань Жюле, наконец-то, понял, что означает открыть рот и молчать, будто *** проглотил. Этот ребёнок… где-то глупый, а где-то очень кстати хитёр! Однако, вопреки его хитрости, он очень откровенен, а откровенность не вызывает в людях отвращения. Ань Жюле прикрыл лицо ладонью:
- Где ты это слышал?
- Я погуглил.
- …
Всё зло от Гугла, насколько же он развращает и детей, и взрослых! Ду Яньмо вынул из кармана телефон:
- Какой у тебя номер?
Ань Жюле бросил на него быстрый взгляд и назвал наобум несколько цифр. Ду Яньмо сделал вызов и нажал на громкую связь:
- Номер, который Вы набрали, не существует, проверьте его и наберите снова, благодарим.
- …
«Нехорошо как-то вышло». Парнишка не сводил с него глаз. Ань Жюле вернул ему взгляд; это слишком ответственный шаг, чуть оступился – и конец. Пусть он испытывал отвращение к преступным делам, однако, как татуировка тигра и дракона оставляет следы когтей на коже, так же и с сексуальностью, она неистребима. Не то, чтобы он так уж боялся тюрьмы, но проблема в том, что в тюрьме его обреют налысо, а он считал, что у него некрасивая форма черепа. Его эстетическое чувство не перенесло бы этого. В своё время, когда встал вопрос о службе в армии, на его счастье появилась возможность альтернативной службы. В следующей жизни он хотел бы родиться тоже красивым, некрасивым он предпочёл бы умереть!
Ду Яньмо был очень терпелив, он не торопил его, ожидая, когда он уже закончит ломать очередную комедию. Есть такая детская игра «в гляделки»: ты смотришь на меня, я смотрю на тебя, кто первый засмеётся, тот и проиграл. В этой игре подросток наверняка не имел себе равных в мире… Есть такие люди, их сияющий взгляд способен привести тебя в трепет; и если такой человек сам не отступится, ты не сможешь пошевелиться под его взглядом, как будто тебя пригвоздили к месту. И человек, обладающий такой силой взгляда, отличается от обычных людей более сильной волей. У Ань Жюле закралось подозрение, не являются ли оставленные в отеле документы своего рода манёвром? Если бы он сегодня не принёс их, для юноши это было бы способом разыскать его… «Да ладно, у тебя просто мания преследования», подумал Ань Жюле, выдохнул и нервно взъерошил свои волосы. «А-аа, была-не была».
Он выхватил из рук подростка мобильный и махнув на всё рукой, набрал свой номер и нажал на вызов. Раздалась мелодия Леди Гага: «Давай поиграем в игру под названием "любовь"! Поиграем в любовь. Ты хочешь любви или славы? Ты всё ещё в игре? Играешь в любовь…» (перевод лингво-лаборатория «Амальгама»).
В списке его господина Ануса нет такой игры, с которой бы он не справился. «Зато есть такие игры, с которыми не справишься ты, так что посмотрим, мальчик».
Он достал свой телефон, прервал мелодию, а подержанный телефон Ду Яньмо вернул, пришлёпнув к его груди. Посмотрел на него снизу-вверх и жёстко сказал:
- Ты хочешь поиграть, ну что ж, я не против. За то время, пока тебе не исполнится 16, обдумай всё как следует, а пока не докучай мне.
Повернулся и направился к выходу. Через несколько шагов его настиг телефонный звонок. Ань Жюле посмотрел на незнакомый номер, нетрудно догадаться, чей. Мысленно выругавшись, нажал на соединение:
- Ну, что ещё?
Голос Ду Яньмо очень ровный, по телефону это было ещё более заметно:
- Можно, я буду посылать тебе сообщения?
Сообщения… он вдруг подумал, что в эпоху чрезмерной популярности смартфонов морально устаревшая модель телефона подростка может служить разве что оружием, им можно швырнуть в кого-нибудь, и телефон не разобьётся. Ань Жюле, не замедляя шагов, выдохнул в трубку:
- Можно, но я не уверен, что смогу ответить.
- Не имеет значения.
Легко и просто, спокойно и тихо, всего три слова. Ань Жюле остановился, смутно расслышав еле уловимую перемену настроения подростка. «Не имеет значения, достаточно того, что кто-то хочет услышать мой голос, остальное не имеет значения». Ань Жюле почувствовал горечь во рту и оглянувшись, увидел в отдалении слегка сжавшуюся фигуру подростка, он так и стоял там, где он его оставил.
Слабый порыв ветра принёс с собой зимнюю прохладу, шорох опавшей листвы коснулся уха, внося смуту в его мысли. Что-то неописуемое происходило в глубоких тайниках его души. Левое запястье, которое только что крепко сжимала рука подростка, еле ощутимо покалывали мелкие иголочки, вонзаясь в хрупкие нервные окончания, обветренные щёки мёрзли, покрываясь мурашками.
Ань Жюле громко цокнул языком и прервал соединение. Затем выкурил несколько сигарет подряд, пока изо рта не ушло чувство горечи, и только тогда он смог уйти, не оглядываясь.

                ***

Весь следующий месяц Ань Жюле, как обычно, был занят. «Безупречный» выпускался пятого числа каждого месяца, и сроки сдачи поджимали, особенно наседали всякие церберы и прочая нечисть перед вратами Ада, они не собирались ждать, смогут ли люди уложиться в срок с доставкой. Тем более, за две недели до публикации, все трудились на конвейере под названием «крайний срок», в конце которого стояли главный редактор и владелец журнала с ножом в руках, кто не успел – хрясь! – и до свидания, до встречи в Раю.
В цейтноте все поголовно, от главного редактора до девушки, подающей чай, и уборщицы. Женщины растеряли всю гламурную утончённость, а мужчины, очутившись по другую сторону праздничных декораций мирового искусства, больше походили не на людей, а на познавших все превратности жизни пожилых гейш.
Рядом крик на грани истерики:
- Какой ублюдок прислал эту дрянь? Мне нужен настоящий художественный стиль! Мне не нужен фольклорный стиль!
Ю Юй в яростном негодовании размахивала браслетом из драгоценных камней, сожалея, что не может бросить его в лицо тому, кто отвечает за рынок сбыта этого бренда, так как его нет на месте. Жэнь Ий, отвечающая за американскую косметику, прошлёпала мимо в сине-белых сланцах (традиционные тайваньские шлёпанцы сине-белого цвета), как душа покойника, и напомнила:
- Ю Юй, ты поосторожнее размахивай этим, сначала посмотри на ценник.
- Сто шестьдесят тысяч?! Охуеть! Да это чистый грабёж!
В редакционном отделе и там, и сям выкрики, как при погроме, сейчас ни у кого не хватало выдержки прикидываться деликатным.
На Ань Жюле очки в толстой, чёрной оправе и та самая испорченная и постиранная белая майка, а на ней мокрый след от кофе, растёкшийся глубоко и самобытно, как будто набрызгали кистью горный пейзаж. Сидя в глубоком кресле перед компьютером, он расставлял по порядку значки программного обеспечения, передвигая их по монитору. Сократил и отредактировал план прошедшего генерального собрания и поместил его в угол рабочего стола.
Ю Юй бросила браслет, как горячую картофелину, подошедшему редактору, ведущему тему золота. Последний, занимаясь комплектацией номера, заметил, обращаясь к Ань Жюле:
- Это же не поместится…
Ань Жюле дёрнул ртом и открыл архивный файл, заполненный золотом так, что слепило глаза.
- Что скажешь? – спросил редактор.
- Мы не должны вызвать у бренда «С» неудовольствие сбытом…
Если люди присылают им что-то, они должны изыскать способы разместить рекламу; будучи редактором модного журнала порой не имеешь другого выбора, разве что идти разводить свиней.
- Эрик, ты согласен? Расслабься, его жопа достаточно растянута, так что стоимость этого браслета проглотит без проблем. Я считаю, что мы от-дали ему дань уважения.
Ань Жюле закончил и ясно дал понять редактору, что можно относить изделие на фотосъёмку. Он перенёс оформление полосы. Арт-директор для того и существует, чтобы ради красоты либо непрестанно подхлёстывать, либо постоянно вносить изменения.
Он взял чашку и сделал глоток холодного кофе, вкус был уже прокисший, и он непроизвольно выплюнул напиток обратно:
- Буэ-ээ.
- ****ь, Ань Жюле, для кого ты эту ярмарку устроил?
Ю Юй хотела заварить кофе и никак не могла найти чашку; как и следовало ожидать, она обнаружила на краю стола Ань Жюле целую батарею выставленных в ряд разнокалиберных и разноцветных бокалов и чашек. Уже несколько дней Ань Жюле не различал, откуда пьёт, он потрогал одну за другой чашки и наконец, нащупал одну с тёплой жидкостью, прополоскал рот:
- Это жертвенные дары Богу А.
- Adobе что ли?
Он бездумно поправился:
- Нет, АV.
(АV – сленг, аудио-видео вход, одна из модификаций зашифрованного названия «анус», тоже на «А»).
- … - Ю Юй помолчала, - Когда закончу этот выпуск, подарю тебе набор чашек из лимитированной коллекции.
- Ещё эти сиськи не настоящие, весь месяц передо мной её фальшивые сиськи, скоро тошнить начнёт.
Он указал на фото популярной модели на обложке, поговаривали, что у неё силиконовая грудь, но… слухи оставались слухами.
- Лучше дать тебе двух парней, чтобы избавить от тяжкой работы воображения.
- Юй, ты Богиня! Я исправлюсь ради тебя!!
- Да пошёл ты! – Ю Юй показала ему средний палец и вызвала молоденькую уборщицу, велев собрать все бокалы и чашки с его стола, оставив ему только одну, из которой он пил. Неизвестно, как давно Ань Жюле хотел пить, но всё уже остыло. Он цокнул языком, придётся пойти в чайную комнату.
Его встретила запертая дверь и прикреплённый к ней листок А-4 с грозной надписью: «Ключ найдёте у Ю Юй; Ань Жюле, не забудь прийти со своей чашкой! Иначе будь проклят, чтоб у тебя хер сгнил, и жопа разорвалась!» Яркоалый жирный маркер подчеркнул всю злобу писавшего. Приходится это признать! И почему последнее время каждый норовит проклясть его гнилым хером и рваной жопой, неужели он и правда был слишком распущенным?
Он вернулся на своё место, больше не утруждая себя, чтобы снова встать, и залпом выпил холодный чёрный кофе. Кислый, просто вырви глаз, но в некотором отношении очень стимулирует пробуждение мозговой деятельности.
Когда-то он завёл карту донора органов, а потом, естественно, потерял её. «Мои внутренние органы определённо почернели. Покрылись жирной, несмываемой чёрной грязью». Поэтому он Чёрная Хризантема.
В одиннадцать ночи он, наконец, собрал рекламную полосу, большое дело свершилось. Косметика женщины размазана, давая живое представление о визуальном стиле, усы и борода мужчины промокли от капель дождя; он смело пошёл по пути плагиата. У самого Ань Жюле было мало волос на теле, вдобавок, он их регулярно удалял, чем дальше, тем меньше они росли. Он собирался оставаться молодым всю жизнь, достигнуть молодым пятидесятилетия и даже тогда целоваться с молодыми юношами… Предполагалось, что его партнёру должно быть где-то восемнадцать.
Он взял мобильный и пошёл в комнату отдыха. Большинство сотрудников уже ушли домой, но Ю Юй к его удивлению была ещё там.
- Почему ты не ушла?
Ю Юй громко вздохнула:
- Переживаю.
- Понятно.
У Ю Юй было слабое горло, и она не выносила запаха табака. Ань Жюле расположился подальше от неё, у окна, и закурил. Скользя рукой по дисплею мобильного, небрежно спросил:
- Тебя что-то тревожит?
- Связалась с малолеткой.
- Пф-фф, кх-кх, - Ань Жюле поперхнулся дымом и закашлялся. Ю Юй нахмурилась:
- Что ты на меня так смотришь? На этот раз это не моя инициатива.
Ю Юй имела громкую репутацию ветреной особы, они с Ань Жюле, как самка с самцом, взявшись за руки и объединив усилия, вполне могли бы истребить всё мужское население планеты в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет включительно.
Ань Жюле подумал: «увы, это большая глупость. Если бы ты знала, как я тебя понимаю, ведь моё сердце гнетёт та же печаль! Но мою собственную ситуацию так просто не объяснить. Допустим, все знают, что некто педик, что он трахает молодых мальчиков-проститутов, но совсем другое дело, если его соберутся арестовать и посадить за совращение несовершеннолетнего!»
Ань Жюле пришлось отвести взгляд от коллеги и сосредоточиться на телефоне. Он скользнул пальцем по сенсорному экрану. Обычно он просматривал FB (facebook) и LINE (приложение для смартфонов и ПК, средство моментального обмена сообщениями (текст, аудио- и видео-звонки, передача файлов) корейского происхождения), но в этом месяце у него появилась другая привычка: сразу после разблокировки телефона он проверял список входящих коротких сообщений. Раньше у него не было даже иконки SMS на поверхности экрана.
Целый ряд сообщений, за исключением рекламных рассылок и предложений кредита от разных банков, все от одного и того же человека. От нечего делать он начал просматривать их с самого начала.
Первое сообщение пришло в тот же вечер, после того, как они заключили сделку, содержание было предельно коротким: «Спасибо тебе, все документы в порядке». Он действительно проверил? Ань Жюле очень сомневался… Этот пацан действительно не собирался играть. У Ань Жюле окончательно пропало настроение, лучше самому пойти поиграть в онлайн-игру с эльфами. Потом пришло ещё несколько сообщений, какие-то общие фразы, о приходе каждого сообщения оповещал весьма своеобразный рингтон.
Однажды по пьяни он скачал на рингтон для входящих SMS пикантное звуковое сопровождение: отчётливый мужской голос, подобно похотливой кошке, тихо стонал: «Да-а, входи, входи…» Рингтон длился меньше минуты, фраза повторялась несколько раз, это действительно слишком, он не боится, что член атрофируется?
Терпение Ань Жюле лопнуло, он схватил телефон с намерением немедленно удалить это грязное сообщение, и вдруг увидел только что пришедшее SMS:
«У тебя на левой щеке ямочка».
- …
Он школьник… всего лишь школьник. Ань Жюле незаметно дотронулся до щёки, у него действительно была ямочка, и она ему очень не нравилась, ему казалось, что ямочка придаёт ему слишком детский вид, показывая его наивность. Поэтому он специально приучил себя не слишком широко улыбаться. Он не знал, должен ли похвалить подростка за его потрясающую наблюдательность… Прошло три минуты, и новое сообщение:
«Очень красивая».
Ань Жюле усмехнулся, и на эти два слова нужно было потратить три минуты? Он не глядя удалил это сообщение вместе с накопившимися ранее рекламными рассылками и написал ответ:
«Спасибо. В один день можно отправлять не больше трёх сообщений».
Мальчик прислал вопрос:
«А пять можно?»
Ань Жюле:
«Нельзя».
«О».
«Это тоже считается».
«Сегодня не считается, я уже так и так отправил много сообщений».
Ань Жюле закатил глаза, поставил телефон на беззвучный режим и побежал в душ. Помылся, вернулся и принял новое сообщение:
«Луна очень красивая, спокойной ночи».
Видимо, не рассчитывая на продолжение диалога, Ань Жюле с облегчением вздохнул и решил удалить все сообщения сразу, одним махом, но его палец остановился на этом «луна очень красивая». Он закрыл письмо и движимый сердцем, подошёл к окну, глядя на величественное зрелище. Близилось полнолуние, диск прибывающей луны сверкал ослепительно ярко, как горный хрусталь, и это сияние во мраке ночи как будто действительно передавало тепло другого человека. Хотелось бы надеяться, что это надолго… Ань Жюле какое-то время созерцал луну и думал, а потом отправил мальчишке ответ:
«Спокойной ночи».
После этого Ду Яньмо стал соблюдать жёсткое правило: не больше трёх сообщений в день.
Спасибо погоде за то, что дала нам тему для разговора – неизвестно, кто это сказал, но это истинная правда. «Доброе утро, хорошая погода», «Добрый день, идёт дождь», «Добрый вечер, похолодало, одевайся потеплее». И всё в том же духе, одно сообщение стоит три юаня, но подросток как будто не думал о деньгах.
Сообщения накапливались каждый день, вскоре их собралась по край-ней мере сотня. Удаляя некоторые, Ань Жюле задавался вопросом, интересно, сколько денег на карманные расходы получают нынешние школьники? Он не удержался и спросил:
«Ты каждый день посылаешь сообщения, сколько же денег ты тратишь?»
«Я могу в месяц отправлять до 300 сообщений».
- …
Оказывается, это почти бесплатно. Ладно, коли так, можно и не читать. Однако, иногда он мог отправить один-два ответа, обычно равнодушных, ни о чём. Ю Юй, глядя на то, как он непрерывно получает SMS-ки, шутливо спрашивала:
- Ты с кем-то встречаешься? У тебя появился тайный воздыхатель? Ха, опять SMS? Ты вернулся на путь истинный.
Ань Жюле посмеялся:
- Кое-кто хочет поиграть, а я всего лишь поддерживаю флирт.
Он не забывал, что у подростка есть «любимый человек», и ему было безразлично, как будут развиваться события, а Ду Яньмо тоже об этом не говорил. Разумеется, это его дело, его жизнь, возможно, парнишка просто хочет попробовать с другим человеком, поэтому и связался с ним. Во всяком случае, ни тот, ни другой не признавали, что между ними что-то серьёзное, игра закончится, а жизнь туманна и переменчива.
Некоторое время назад, когда очень сильно похолодало, Ань Жюле зарылся в куче черновых набросков, скопившихся на его рабочем столе и требующих срочного завершения. Как говорится, если хочешь улучшить качество жизни, сперва нужно начать работать.
В качестве основной идеи для оформления нового проекта он взял тему жизненных ценностей. 70-летний владелец издания набросился на него чуть ли не с ружьём, лопаясь от ярости и негодования. Перепробовали по кругу разные стили и в итоге всё завернули. Ань Жюле вне себя от злости готов был опрокинуть стол, страстно желая отправить владельцу единственное слово, которое нельзя применить к его возрасту: «fuck, fuck, fuck!»…
В комнате не было отопления, и когда он положил руку на мышку, она была ледяная. В расстройстве он нарисовал в PS (программа для рисования, фотошопа и пр.) большую кучу дерьма, глянул искоса на отложенный в сторону телефон, подумал, подумал… И написал SMS-ку:
«Я весь замёрз, мне грустно».
Для человека нормально искать кого-то, чтобы излить всё своё недовольство, и если такой человек есть рядом, на него можно вывалить всё. Ду Яньмо ответил сразу, и Ань Жюле полюбопытствовал, что он там написал, в результате от злости чуть не захлебнулся кровавой рвотой.
«Иди побегай».
И всё. На эти два слова Ань Жюле ничего не ответил. А Ду Яньмо прислал новое сообщение:
«Мне нравится бегать. Когда мне холодно или грустно, когда я чувствую себя несчастным, я иду бегать».
Так вот, в чём дело. Ань Жюле и раньше предполагал, а теперь убедился, что подросток занимается каким-то спортом, иначе он не имел бы в столь юном возрасте такого развитого, сильного тела. Ань Жюле представил себе бегущего мальчика, представил, как слаженно и красиво сокращаются его мышцы, такой лёгкий и прекрасный кадр… Да, несомненно эта картина будет радовать и сердце, и глаза. Он полюбопытствовал:
«А почему ты не играешь в мяч?»
«Играть в мяч нельзя в одиночку, а бегать можно».
После этого сообщения Ань Жюле подумал: «вот это да… неужели у него нет даже приятеля, с которым можно поиграть в бадминтон? Это ужасно». И написал:
«Ну, тогда хорошенько побегай».
«Я сегодня уже пробежал двадцать километров».
- …
Как представить, что такое двадцать километров? Для него, как для человека, который выйдя из дома и пройдя пешком 10 минут, уже хочет сесть в такси, вообразить такое слишком сложно.
Ду Яньмо:
«Погода хорошая, звёзды такие красивые, я хочу, чтобы ты полюбовался».
«Спасибо, обойдусь», подумал Ань Жюле и ответил:
«Давай, школьник».
Ду Яньмо:
«Пока».
Ань Жюле улыбнулся и продолжил править набросок. Правил и думал, когда в последний раз кто-то звал его посмотреть на звёзды, как давно это было? Он только помнил, как в детстве они всей семьёй забрались на Алишань (гора на Тайване), и его разбудили в три часа ночи, чтобы подготовить к восходу солнца. Ему до смерти хотелось спать, тогда кто-то похлопал его по голове со словами: «Сяо Ле, посмотри». Палец показал на небо, Ань Жюле поднял голову и посмотрел.
И перед его взором мгновенно по всему небу рассыпался яркими осколками Млечный путь, как будто там опрокинули мешок с мелкими бриллиантами, их ослепительный блеск колол глаза.
Говорят, вороны любят собирать всё блестящее, но разве люди чем-то отличаются от ворон? Звёзды слишком далеки, до них не дотянешься, поэтому люди вместо них гоняются за бриллиантами. По прошествии времени люди стали считать, что ценность бриллиантов намного превосходит эти небесные искорки. Грубейшее заблуждение.
Ань Жюле встряхнулся и переосмыслил дизайн.
………..
В конце концов он сдал две версии: справа на фиолетовом фоне серебряными иероглифами выложено слово «цена» в прозрачном глянце, центр сверху украшен мелкими бриллиантами, тиснёными серебром, внизу внешний слой покрыт прозрачной калькой, под которой белой краской нарисована полураскрытая ладонь, тянущаяся к «звёздам» и достигающая слова «цена». В концепции проекта он написал: «Бриллианты – это звёзды, которые можно взять в руки», всё на одной странице посреди ночного звёздного неба.
Другая версия: посередине листа кусок говна, под ним надпись «This is your world/worth» (англ. Это ваш мир/ценности). Конечно, с его стороны это было шуткой. Американский редактор был его давним другом и не понимал юмора, но он совершенно неожиданно заявил:
- На самом деле владельцу журнала очень понравился тот твой проект, с кучей говна, довольно броско и смешно, но автор изделия, как назло, воспротивился.
Ань Жюле подумал: «на его месте я бы тоже не захотел размещать в центре обложки кучу говна». Короче говоря, в известной степени он был благодарен Ду Яньмо за идею, поэтому он изменил его ник в списке контактов телефона, из «тупого школьника» он превратился в «Сяо Гампа». Тот Гамп из фильма «Форрест Гамп» был тем, кто всегда шёл прямым путём, говорил правду, не умел изворачиваться и не знал, что такое обманывать, прогибаясь под обстоятельства; он и правда был на него похож. Пожалуй, ещё… честный, искренний, открытый, и в придачу любит бегать.
……………..
Оторвавшись от воспоминаний, Ань Жюле закурил, взглянул на телефон и неожиданно улыбнулся. Ю Юй бросила на него пренебрежительный взгляд:
- С чего это у тебя такая похотливая улыбка во всё лицо?
- Отъебись, каким глазом ты увидела похоть в моей улыбке?
Ю Юй показала на свои глаза:
- Вот этими двумя увидела.
- Я выколю тебе глаза, - Ань Жюле отложил сигарету и поднялся, - Я редкий романтик, а ты так говоришь обо мне!
После сделанной работы так приятно похихикать, поприкалываться. Ань Жюле был уверен, что сегодня ночью он точно прекрасно выспится, как вдруг из телефона донёсся пошлый рингтон: «Да-а, входи, входи…»
Ю Юй: - …
Ань Жюле: - …
Ю Юй закрыла лицо ладонью:
- Разве можно после этого опуститься ещё ниже?
- Я попробую.
Он начал тщательно просматривать телефон, нет ли там других вульгарных рингтонов. Ю Юй закатила глаза:
- Нет уж, я не хочу это слушать.
И вышла из комнаты отдыха. Ань Жюле сделал последнюю затяжку и опустил глаза на экран телефона, где мерцал сигнал входящего сообщения. Он открыл его и мгновенно закашлялся. Там было написано:
«Через несколько минут наступает мой день рождения».
Он взглянул на настенные часы, через пять минут будет двенадцать.     «;;;!»
Он совсем забыл об этом!


Глава 6. Любитель собак

Ровно в 12.15 по полуночи Ань Жюле вбежал в метро.
Он переоделся; работая в модном журнале никогда не имеешь недостатка в одежде и аксессуарах. Мужские костюмы и женские наряды, хорошие бренды и дрянные, все висели в одной комнате; прежде, чем отправить их в чистку после фотосессий, их можно было носить. К сожалению, все модели были одного стандартного размера, брюки оказались слишком широки и длинны; Ань Жюле затянул ремень как можно туже, но они всё равно были для него слишком свободны, и это неизбежно сказывалось на походке.
Он успел на последний поезд в метро, вдобавок ещё ехал с пересадкой, он задыхался от бега, чуть ли не теряя на ходу брюки. Торопливо шёл по холодной ночной улице на окраине города и сам себе диву давался: до-вести себя до такого состояния и всё ради какого-то перепихона?
Тридцать минут назад мальчишка прислал ему SMS-ку:
«Через несколько минут наступает мой день рождения».
Ань Жюле аж задохнулся. Он не забыл, как месяц назад сказал подростку: «Пока тебе не исполнится шестнадцать, не докучай мне». За исключением коротких сообщений, мальчик послушно не докучал, но сейчас ему действительно исполнилось… Прочитав сообщение, Ань Жюле прислонился к стене, снова закурил, глубоко затянулся и выпустил дым.
Он послал ответ:
«Поздравляю».
Снова пришла SMS от подростка:
«Я хочу с тобой увидеться».
… Хочет увидеться с ним? Он хочет только трахнуть его, это правильнее!
«Старший брат устал, давай в другой раз, тогда и отдохнём подольше?»
Ду Яньмо:
«Я хочу с тобой увидеться».
Ань Жюле взъерошил волосы на голове, недовольно цокнул, выпуская дым, и молниеносно отбил ответ:
«Сегодня не получится».
Он очень устал и не в настроении. Однако, пацан упорствовал, прислав всё ту же фразу:
«Я хочу с тобой увидеться».
Он хочет нарушить послушно соблюдаемое правило: не больше трёх SMS в день. Этот паршивец теперь так и будет воспроизводить одно и то же сообщение? Ань Жюле взял мобильник, погасил сигарету и вышел из комнаты отдыха.
Он зверски устал, но тем не менее морально был возбуждён, в организме ещё бурлил остаточный адреналин после хорошо сделанной работы. Он посмотрелся в зеркало в редакционном отделе, облизал губы и в конце концов быстро набрал сообщение:
«Жди возле входа того же отеля, что и в прошлый раз».
Он и в самом деле очень устал, но неожиданно, подстёгнутый несколькими простыми словами подростка, испытал прилив настойчивого желания. Ань Жюле быстро сменил одежду и пулей кинулся в условленное место. Мальчик хочет отпраздновать день рождения, он хочет отпраздновать сдачу проекта, хороший повод провести время с удовольствием.
По правде говоря, Ань Жюле не собирался развивать с этим юнцом какие-то особые отношения. Слишком он молод. Пятнадцать… Нет, уже шестнадцать лет, помимо того, что ни о какой любви речи не идёт, возраст подростка ни то, ни сё, это возраст, когда человек ещё не определился в жизни, когда он в смятении и растерянности ищет себя. Тем более, что он уже понял, что в сексуальных предпочтениях отличается от других людей. Не говоря о любви, редко бывает, когда встретишь плывущее мимо бревно и сразу захочешь присоединиться к нему.
Ань Жюле и не возражал, у кого в жизни не было такого периода? «Когда всё закончится, не важно, была ли это любовь или не любовь, ты станешь всего лишь пылинкой в истории его жизни. Ветер времени подует – и ты исчезнешь. Как пепел».
Ань Жюле чрезвычайно глубоко чувствовал, что достиг высшей точки в своей жизни, совсем так, как написано у Бай Сяньёна *в его «Незаконнорожденном» - им описана равнодушная толпа и блуждающий по улицам глубокой, тёмной ночью одинокий ребёнок, брошенный беспризорник. У него есть эта книга, но хотя это и знаменитая книга, он так и не продвинулся дальше трёх начальных страниц.
(*Бай Сяньён – писатель китайско-тайваньско-американского происхождения)
Несмотря на поздний час, были открыты несколько лавочек, торгующих всякой всячиной. На одном из лотков одна тётушка продавала ярко-алые черепахи (клейкие рисовые пироги “красная черепаха”; черепаха – символ долголетия, на дни рождения в семьях всегда пекут. Примечание переводчика: китайцы (и вообще азиаты) не едят сладкого в нашем понимании, т.е. то, что сладко для нас, для них неприемлемо приторно. Их десерты на наш вкус пресноваты). Увидев потенциального покупателя, она шагнула к нему и весьма любезно предложила:
- Не хотите ли купить, такие вкусные, м-м!
Обычно Ань Жюле не нравились такие рыхлые, клейкие вещи, но, возможно, сегодня было слишком холодно, а у тётушки были такие искренние ямочки на щеках; он подумал-подумал, вытащил кошелёк и купил один пирог.
Как только он подошёл к отелю, сразу увидел подростка, сидящего возле узорчатой ограды под рассеянным светом ночного фонаря, в спину ему дул холодный ветер. На нём был толстый, грубый чёрный пуховик, он сидел прямо и неподвижно, как статуя, желающая слиться с темнотой. Если бы не вылетающий периодически изо рта белый пар от дыхания, Ань Жюле и принял бы его за статую. Он подошёл, держа руки в карманах, мальчик заметил его и поднял на него взгляд. Ань Жюле достал красную черепаху и вручил подростку:
- С днём рождения.
Ду Яньмо ошеломлённо принял пирог и приподнял уголки губ в лёгкой улыбке:
- Спасибо.
Лёгкая хрипотца в голосе говорила о том, что у него ещё не закончился период мутации, такие знакомые нотки, которые проскальзывают в голосах всех подростков. Когда-то давно, в своей юности, он и у себя слышал эту единственную особенность, принадлежащую подростковым голосам, когда разговаривал со своими сверстниками. Мальчик улыбался так искренне и чистосердечно, что у Ань Жюле сжалось сердце.
- Давай войдём.
На улице было слишком холодно, не говоря о том, что нежная кожа Ань Жюле уже не выдерживала порывов злого ветра, ещё неизвестно, как долго подросток дожидался его. Они вошли в отель. За стойкой сидел всё тот же старик, на этот раз он брезгливо изучал упаковку таблеток кальция. Ань Жюле сразу понял, что этот почтенный человек заботится об укреплении своего организма.
- Отдых.
Видимо, старик дошёл до самого интересного места, потому что даже не взглянул на них:
- Четыреста.
Ань Жюле достал двести, положил на стойку и посмотрел на мальчишку. Тот был подготовлен, две новеньких купюры с изображением Отца Отечества легли на стойку, потом он с приветливой улыбкой вынул монету в один юань и протянул её Ань Жюле:
- Возвращаю долг.
Ань Жюле онемел, сначала он хотел сказать что-то типа «не нужно, не стоит», но потом вспомнил данную себе жестокую клятву и молча принял юань. Действительно, нет смысла нарушать обет ради одного юаня.               
Старик наконец-то соизволил поднять голову, принял деньги и вручил им ключ-карту от номера. Ань Жюле взял его, и они пошли в лифт.
В первый раз стрёмно, во второй – уже знакомо. Ду Яньмо был заметно раскованнее, чем в прошлый раз, и Ань Жюле уже не чувствовал необходимости подыскивать какие-то слова, чтобы прервать гнетущее молчание. Вероятно, благодаря их постоянному общению путём SMS, за этот месяц они если и не сблизились, но уже не были друг для друга абсолютными незнакомцами, и молчание, которое тогда заставляло испытывать неловкость и раздражение, «да что же это такое, в конце концов?», теперь стало естественным, само собой разумеющимся.
Лицо юноши, как обычно, ничего не выражало. Ань Жюле взглянул на него и неожиданно протянул руку и ткнул его указательным пальцем в щёку. Холодная, как лёд. Ду Яньмо удивлённо-вопросительно посмотрел на Ань Жюле, а тот снова ткнул.
- Что?
Ань Жюле не ответил, ему хотелось поты;кать ещё. С этим 16-летним мальчишкой он был рад вернуться к радостям жизни, к наивным и незатейливым детским шалостям. Ду Яньмо ничего не оставалось, как позволить ему тыкать, как хочется, пока лифт, наконец, не остановился. Тогда он взял Ань Жюле за руку и повёл за собой. Уверенная поступь, решительные движения – Ань Жюле в растерянности смотрел на его крепкую спину. Лицо подростка было ледяным, а от руки исходил жар; немудрено, ведь он занимается спортом и всегда в движении.
Ань Жюле смутно почувствовал, что ладонь его партнёра скользкая, вероятно, вспотевшая, и небрежно спросил:
- Ты что, бежал сюда?
Мальчик неожиданно кивнул:
- Да, слишком позднее время, такси не дождёшься.
- …
«И всё же, почему ты так настаивал, чтобы лечь со мной в постель непременно сегодня?» Но раз уж они здесь, этот вопрос перестал его интересовать, его просто беспокоило, что юноше просто физически может не хватить сил; но может, сегодня ночью они сделают это не так жёстко, что тоже неплохо…
Едва они вошли в комнату, Ду Яньмо сразу крепко обнял его сзади. Он с необычайной силой прижался к нему всем телом, и Ань Жюле мог почувствовать, что хотя снаружи его тело было прохладным после улицы, но скрытая внутри некая твердокаменная вещь уже торчала, как огненный факел. Эрегированным членом через джинсы и трусы подросток твёрдо и жарко упирался ему в поясницу, непрерывно тёрся об неё, как кобель во время гона, прижавшись замёрзшей щекой к шее Ань Жюле; тот вдруг начал мелко подрагивать, и рваное дыхание, обдувающее его ухо стало ещё жарче; это было довольно приятно.
Ань Жюле в свою очередь тоже откликнулся: целый месяц он был настолько занят, что не было времени искать кого-то, чтобы ему «прочистили», поэтому он ни с кем не встречался. Он развернулся и поцеловал мальчишку в холодные губы, а затем скинул с него пуховик – дешёвый, а потому тяжёлый, он с хрустом упал на пол. Этот звук, как предвестник старта к забегу, подтолкнул подростка, он неожиданно подхватил муж-чину на руки и углубил поцелуй.
Почувствовав, что его поднимают, Ань Жюле хотел остановить подростка, но едва он открыл рот, как плотный язык Ду Яньмо проник в эту лазейку и завладел его ртом. Мальчишка целовал неистово, беспорядочно и неумело, но в этом поцелуе, несмотря ни на что, были присущие ему напор и отчаянная сила, поглотившая все звуки, которые пытался издать Ань Жюле. Тогда он предпочёл крепко обхватить голову партнёра и немного изменить её наклон, заставляя его сосать его язык и слюну.
Ему казалось, что он попал в какую-то психоделическую ситуацию, не чувствуя ни малейшего дискомфорта от того, что его снова так сильно желают. Когда он смотрел на подростка, от льющегося сверху резкого света люминесцентной лампы резало глаза.
Его чёрные глаза смотрели на Ань Жюле с такой невыразимой жаждой, словно он видел в нём единственный источник воды посреди пустыни. Иначе говоря, мальчик как бы жаловался: он весь иссох от жажды, но пить нельзя, хотя перед ним сладчайший родник, и он так мечтает припасть к нему. И Ань Жюле хотел дать ему утоление.
Честно говоря, он был не в лучшем расположении духа, пока не пришёл сюда, но теперь ему невероятно захотелось сделать это. Его тело до сих пор помнило неопытную, но неукротимую силу мальчишки, его технику от Бога, создавшую между ними какую-то потрясающую гармонию. Ань Жюле слизывал пот с лица и шеи Ду Яньмо, ему очень хотелось немедленно трахнуться с ним, но…
- Мне нужно принять душ.
Он ощущал исходящий от тела подростка запах туалетного мыла, значит, тот мылся, но сам-то он не успел.
- Угу, - отозвался в ответ мальчик, но его руки по-прежнему крепко обнимали Ань Жюле. Он не хотел отпускать его. По крайней мере, в эту минуту не хотел.
Захват стал болезненным. Подросток, не слушая его, стащил с Ань Жюле пальто и спрятал лицо у него на груди. Футболка Ань Жюле была великовата, значительно свободнее той, что запечатлелась в его памяти с прошлого раза; совершенно не тот размер, такое впечатление, что в плечах не хватало части сустава.
У Ань Жюле были очень красивые линии ключиц, Ду Яньмо открыл рот и вцепился в них зубами. От укуса Ань Жюле почувствовал ноющую боль и не вытерпев, оттолкнул его голову:
- Я серьёзно говорю, я целый день работал и не успел помыться.
Его серьёзный тон не оставлял выбора, и Ду Яньмо его услышал. В его взгляде мелькнуло недовольство, внизу у него так нестерпимо затвердело, что в джинсах стало больно и тесно. В этом возрасте нелегко сдерживаться, и Ань Жюле сочувственно заглянул в его красивые глаза. Ему тоже не терпелось, но как назло, ему требовалось сделать положенную очистку; тогда он предложил:
- Помоемся вместе? Только предупреждаю тебя, пока ничего нельзя делать. 
Он должен подготовиться. Ду Яньмо сверкнул глазами и слегка кивнул. «Надо же, какой смышлёный», невольно улыбнулся Ань Жюле, но кто бы мог подумать, что ещё месяц назад подросток угрожал ему… Вспомнив об этом, Ань Жюле сжал губы и решил проучить пацана:
- Для начала, я запрещаю трогать меня.
Ань Жюле освободился из его объятий и принялся раздеваться; как бы то ни было, одежду он взял на время, поэтому не стоило, как в прошлый раз, пачкать её. Ту футболку Ань Жюле постирал, но не любил носить; он подумал, что один раз уже понёс невосполнимую потерю, поэтому…
Он раздевался абсолютно непринуждённо. Имея развитое чувство прекрасного, он был не закомплексован, что объяснялось его самовлюблённостью: Ань Жюле любил своё тело и не стеснялся его показывать, в конце концов он красив, ухожен, будет жаль, если его красота будет скрыта от людских взглядов, это неправильно. Избавившись от верхней части одежды, он стянул брюки вместе с трусами и бросил всё на пол. Головка на его полувзведённом члене почти полностью обнажилась, являя миру круглые щёчки, покрытые очаровательным нежным румянцем. На всём теле только лобковые волосы были тёмного цвета, все остальные волоски были почти бесцветными; округлые и упругие ягодицы красиво оттопыривались, и были такими же белыми и аппетитными, как две приготовленные на пару булочки. 
Сложив одежду, он подошёл к зачарованному Ду Яньмо. Его красивые, длинные и стройные ноги притягивали взгляд подростка, Ду Яньмо судорожно сглатывал слюну, кадык ходил вверх и вниз. Ань Жюле удовлетворённо улыбнулся, предоставляя ему смотреть на своё искушающее распутство, и положил ладонь на его грудь: она была горячей, словно там бушевал пожар и дрожала, как будто внутри били в барабан; это со-всем не вязалось с неподвижным спокойствием его лица.               
Наслаждаясь ощущением гулкого сердцебиения под своей ладонью, Ань Жюле помог мальчишке раздеться. Тот послушно помогал ему, постепенно обнажая своё здоровое, тренированное тело; на его темноватой коже, покрытой лёгкой испариной, появились пупырышки, как от озноба. Ань Жюле присел перед ним и не разрывая зрительного контакта, медленно потянул молнию на джинсах вниз.
Ду Яньмо протяжно застонал. Ань Жюле специально с нажимом перевёл бегунок молнии вниз, и мощный фаллос, подпрыгнув, натянул хлопчатобумажную ткань трусов, демонстрируя крайнюю степень напряжения. Ань Жюле снял с него брюки, засунул руку в трусы и сжал его орудие; он поглаживал его, сжимал, мял, тискал, но как только Ду Яньмо потянулся туда рукой, тут же был остановлен:
- Невоспитанный, непокорный ребёнок, тебя следует примерно наказать…
- А-ах!
Ань Жюле крепко стиснул основание члена, претворяя в жизнь свою угрозу. Подросток пока ещё не знал способов обуздать желание, он считал, что как только встало, нужно сразу искать отверстие для эякуляции.
Вволю наигравшись, Ань Жюле стащил с партнёра трусы. Болезненно напряжённый член партнёра, вырвавшись из плена, подпрыгнул так, что Ань Жюле не удержал его в руках. Склонив голову, он удивлённо разглядывал этот превосходный член. На прошлом свидании он познакомился и всесторонне оценил его возможности, но увидев снова, не переставал удивляться: «пятнадцать… нет, шестнадцать лет, и такой длинный, это определённо противоречит науке. Ладно, будь что будет».
Любой обрадуется крупному JJ партнёра, это прекрасно, лишь бы только не тридцать сантиметров. Член юноши имел длину около семи дюймов (примерно 18 см), по форме ровный и толстый, то, что надо, по мнению Ань Жюле. Что ж, они оба голые, и Ань Жюле решительно скомандовал:
- В душ!

                ***

В душевой клубился пар. За целый день на работе Ань Жюле весь пропотел; к счастью, он был настолько занят, что не успел ничего поесть, поэтому очиститься не составило труда. Он позволил Ду Яньмо обмыть водой разгорячённое тело, затем велел вытереться насухо и сесть позади, на закрытую крышку унитаза, и ещё пригрозил:
- И не смей дрочить, я сразу узнаю, и тебе не поздоровится. Задёрнул шторку душа и блаженно подставился под тёплые струи… Несчастный Ду Яньмо с торчащим наизготовку орудием чинно уселся, куда было велено и сидел не шелохнувшись. В ожидании, пока Ань Жюле вымоется, он так сдерживался, что даже лицо вспотело, и член немного обмяк; конечно, это проявлялась естественная усталость по причине того, что он слишком долго себя не трогал.
Довольный Ань Жюле вышел из душа весь мокрый и даже не вытершись, сразу обнял и поцеловал Ду Яньмо в губы. Никакого ответа, словно поцеловал деревянного истукана. Ань Жюле спросил:
- В чём дело? Ты уже не хочешь?
Ду Яньмо поднял голову и бесхитростно спросил:
- Уже можно?
- ?
- Мне уже можно трогать тебя?
Ань Жюле обескураженно молчал, пока не вспомнил, что он ему совсем недавно сказал. Он и забыл, что Ду Яньмо всё принимает за чистую монету, кажется, если Ань Жюле сейчас скажет «нет», то ничего и не будет.
- Ну, ты…
Растерянный Ань Жюле вдруг вспомнил какой-то фильм о домашних животных, где хозяин дрессировал щенка, приказывая ему сидеть и не двигаться, в то время, как перед ним стояла кормушка, полная еды; щенок заходился слюной, но послушно сидел и не двигался, очаровательный в своём нетерпении. Он обнял парня, лизнул в ушко и нежно выдохнул:
- Отнеси меня на кровать… И можешь делать всё, что пожелаешь.
Ду Яньмо без лишних слов подхватил его на руки и чуть ли не бегом отнёс на кровать. Мокрый Ань Жюле плюхнулся на застеленную кровать, постель под ним сразу намокла. Но он не собирался здесь ночевать, пусть промокнет хоть насквозь. Ду Яньмо принялся целовать и обнимать его, хватать за соски, и как только почувствовал ответную дрожь в пояснице Ань Жюле, его член снова затвердел, как железо. Ань Жюле тронул его коленом и махнул головой в сторону тумбочки:
- В ящике… Смазка.
Пройдя однажды через этот опыт и будучи от природы очень старательным, горячий поклонник Гугла Ду Яньмо, разумеется, понимал всю полезность упомянутой вещи. Поскольку смазка в отеле прилагалась в виде крохотного тюбика, а его «братишка» горел желанием ринуться в бой, в таком состоянии было трудно не торопиться, тюбик не слушался, крышечка не отвинчивалась.
Когда он волновался, то становился неуклюжим. Ань Жюле хотел помочь ему, но неожиданно конусовидная крышечка сорвалась и смазка, громко чпокнув, выстрелила прямо в лицо Ань Жюле. Ду Яньмо растерялся, потом засуетился и полез за салфетками, чтобы вытереть его.
- Прости…
- Не вытирай.
Ань Жюле собрал в ладонь смазку с лица, её не так много, не стоит зря растрачивать.
- Дай свою руку.
Он перелил смазку на ладонь юноши, остатки растёр между своими ладонями и нащупав член юноши, размазал по его поверхности.
- Помедленнее… Не суетись.
Он успокаивал Ду Яньмо, парень трепетал от страха, но не забыл, чему учил его Ань Жюле: терпеливо погрел в ладони прежде, чем смазать анус Ань Жюле. Ань Жюле одобрительно хмыкнул, Ду Яньмо обвёл пальцем вокруг его дырочки и заметив, что она достаточно увлажнилась, попробовал вставить одну фалангу. Только что в ванной Ань Жюле растягивал себя, поэтому палец вошёл без труда. Он понимал, что юноше не терпится и хотел впустить его пораньше, но Ду Яньмо продолжал усердно растягивать его. Почувствовав, что уже пора, Ань Жюле оттолкнул голову юноши:
- Давай, я надену тебе презерватив… А-аах!
Низкий стон вырвался из горла Ань Жюле – задета простата, вся поясница в мурашках.
Найти было не так просто, Ду Яньмо попал один раз, а на второй не получилось, он вставил два пальца и принялся беспорядочно шарить внутри Ань Жюле, доискиваясь до нужного места. Он не обращал внимания на свой напряжённый, крепкий ствол с набухшими венами, и чтобы отвлечь внимание Ань Жюле, целовал его грудь, ласкал соски губами и языком. Слабое покалывание пошло в глубь, дыхание Ань Жюле стало поверхностным и частым. Юноша, казалось, хотел попробовать на вкус каждый сантиметр его тела. Целуя, он наблюдал за ответной реакцией, как только на лице партнёра проскальзывало неудовольствие, он изменял интенсивность ласк, где-то нежнее, где-то чуть грубее.
Настойчивость Ду Яньмо достигла степени одержимости. В прошлый раз Ань Жюле испытал на себе его упорство, сейчас всё повторялось снова: его белая кожа раскраснелась, дыхание стало рваным, из устья члена обильно сочилась смазка, ему было тяжело. Столкнувшись с таким строптивым любовником, он растерялся: обычно, если партнёр обладал хорошей техникой, все эти обжимания, тисканья и прочие игры - не более, чем формальность, главная, конечная цель - это проникновение и эякуляция. Но, похоже, этот мальчик был другим. Для него тело Ань Жюле было подобно географической карте, каждое местечко на которой ему требовалось тщательно изучить, внимательно попробовать на вкус и обласкать.
Периодически подросток тяжко вздыхал, по его лицу катился пот и капал на тело Ань Жюле. Прилипчивый человек невыносим, но Ань Жюле был очень чувственным и отзывчивым на ласку; его отверстие сокращалось, кишечный канал стал мягким и присасывался к длинным пальцам, издавая прерывистые влажные и липкие звуки.
- Да-а... - к копчику прихлынуло наслаждение, Ань Жюле непроизвольно охнул и тут же закрыл рот.
Он не знал, почему в этот раз лёг в постель с подростком. Возможно, это были происки скучного показного достоинства взрослых людей, но он не хотел стонать во время секса. Подросток был очень молчалив и сосредоточен, но именно это заставило Ань Жюле испытывать смущение. При ком угодно он мог наговорить множество всяких бесстыдных пошлостей, но только с этим мальчиком у него возникло чувство, что он не знает, как себя вести.
Давление в заветной точке стало невыносимым, и Ань Жюле не выдержал:
- Да-ааах...
Но Ду Яньмо хотел большего, и добавил ещё один палец, на этот раз он запомнил, где чувствительное место Ань Жюле и безостановочно стимулировал его.
- А-аах, а-ааах, да-аа!
Эх, Ань Жюле, как мало надо, чтобы развязать твой пошлый рот… До чего же он слаб, стоит только правильно поковыряться в его заднице, и вот уже он согласно мычит, цепляется за крепкое тело парнишки, обеими длинными ногами обнимает его торс и нетерпеливо бьёт и давит пятками на поясницу:
- Скорее... Входи скорее, а-аах, туда, хватит играть... О-оо...
Его ноги тут же были пойманы и прижаты, Ань Жюле недовольно уставился на подростка. Тот молчал, но в глазах полыхал огонь, отражаясь в чёрной оболочке зрачков, глубокий, сокровенный. Перед таким взглядом все слова теряли смысл, и Ань Жюле перестал дёргаться, предоставив ему действовать по своему усмотрению. Слишком бурное дыхание отзывалось болью в грудной клетке.
- Правда, уже можно… - Ань Жюле поднял руку и погладил подростка по лицу.
Ду Яньмо взмахнул ресницами и переместился ниже, Ань Жюле, не отрывая от него взгляда, потянулся к своим брюкам и достал презерватив, затем с глубоким вздохом разорвал яркую упаковку и помог подростку натянуть его на член. В этом процессе оба смотрели друг на друга, большой член юноши пульсировал в его ладони, он ещё не проник в него, но у Ань Жюле вдруг возникла иллюзия, что он уже ворвался в него на полную глубину. Обрядив орудие партнёра, Ань Жюле широко раскинул ноги и приподнял поясницу, открывая доступ в хорошо раскрытое отверстие.
- Вставляй уже. Я не хочу… просить тебя трижды.
Ань Жюле покраснел до ушей, подумать только, 28-летний мужчина умоляет 16-летнего подростка взять его, нет ничего более позорного, чем это… Однако, оборотной стороной этого позора было странное удовольствие, Ань Жюле закрыл глаза и поторопил подростка:
- Скорее!
- Да, - Ду Яньмо повиновался, крепко сжал бёдра Ань Жюле и начал задвигать орудие в отверстие; там его уже давно ждали, слизистая жадно обхватила инструмент любви, и у обоих мужчин одновременно перехватило дыхание. Ань Жюле всхлипнул, фаллос юноши растянул его размякшую дырку. Его ноги отяжелели, на глаза навернулись слёзы. Он закусил нижнюю губу и закрыл глаза, сосредоточившись на своих ощущениях, и в эту секунду ему облизали уголки глаз. Ань Жюле медленно открыл глаза и увидел на лице юноши совершенно отчётливое желание не просто овладеть им, но проникнуть в самую глубину его души.
Ду Яньмо вставлял в него член и тянулся за поцелуями, как ребёнок, требующий у взрослого сладостей. Ань Жюле высунул кончик языка и втянул в рот его веко – он не забыл, что это место у юноши самое чувствительное. От поцелуя в веко член юноши крупно вздрогнул и увеличился ещё больше, и когда Ань Жюле обнаружил этот откровенный и прямой отзыв, он улыбнулся, обнял юношу и поцеловал. Угольно-чёрные глаза парня в этот момент смотрели на него с такой искренней и беспредельной преданностью, что… «Что же делать, оказывается, я люблю собак?»
- Эй?!
Пока Ань Жюле отвлёкся, фаллос Ду Яньмо одним плавным движением вошёл до конца. Ноги Ань Жюле при этом распахнулись так широко, что стало даже немного больно, громадный член подростка так растянул все складки отверстия, что оно онемело, и сфинктер крепко обхватил основание члена. Жёсткие лобковые волосы натирали нежный, чувствительный край заднепроходного отверстия, налитые, тяжёлые яйца ритмично колыхались, сопровождая каждое движение увесистым шлепком по ягодицам Ань Жюле.
Член партнёра, подобно разгорячённой дубине, с каждым толчком врывался так глубоко, что Ань Жюле казалось, что внутри вот-вот всё порвётся в клочья, и он невольно сжимал нижнюю часть живота. Его живот вздулся, внизу всё болело и немело, а Ду Яньмо крепко держал его за ляжки, не давая свести ноги. Заднее отверстие Ань Жюле было полностью раскрыто перед врывавшимся в него членом партнёра, он был похож на самку, совершенно лишённую возможности сопротивления при совокуплении с мощным молодым самцом, который будет драть её до тех пор, пока его орудие не получит полного насыщения, а яйца не освободятся от семени.
- Да-аа… А-аа!
Сила ударов внутри нарастала, Ань Жюле кричал, обессиленные ноги дёргались на простынях, он периодически хватался за живот подростка, стремясь хоть немного замедлить его толчки. Ду Яньмо перехватил его стройные голени и прижал их к ляжкам, подавляя малейший намёк на бунт, и полностью отдался своему первобытному ритму. Какое-то время Ду Яньмо с непристойными шлепками вонзался в его тело в миссионерской позе, затем он перехватил поясницу Ань Жюле и поднял его безвольное тело, заставляя лечь на себя.
Одурманенный Ань Жюле не осознавал, как долго ему засаживают, ему было не важно, что он чувствовал полное бессилие, и что онемевший член опал. И не потому, что ему было плохо, наоборот, удовольствие растягивалось и уже казалось бесконечным. Уподобившись женщине, он не мог выстрелить и кончить, он только чувствовал приливы жара, наслаждение набегало крошечными электрическими импульсами, накапливалось и в любой момент могло прорваться мощным извержением.
- Ай-я!
Ду Яньмо внезапно вытащил член и поднял его. Он слишком долго был там и когда вышел, смазка и какая-то липкая жидкость смешались и потянулись тонкими нитями за членом. Разделённый с «тараном», Ань Жюле, наконец, обрёл способность дышать; с наполненным до отказа животом это было трудно. Его отверстие сократилось, но по-прежнему вибрировало и не закрывалось, изнутри медленно сочилась прозрачная, скользкая жидкость, пропитывая промежность.
Ду Яньмо развернул его спиной и усадил к себе на бёдра. Затем подсунул обе руки под полушария ягодиц Ань Жюле и принялся вытирать внутреннюю сторону ляжек Ань Жюле от текущих выделений, поглаживая от основания ног к коленям. Ань Жюле весь дрожал и никак не реагировал. Подросток обхватил его колени обеими ладонями и не говоря ни слова, заставил Ань Жюле широко расставить ноги, одновременно слегка приподнимая над своими бёдрами. В порно-фильмах это обычно сопровождается пошлыми идиотскими репликами, типа «откройся по-шире, детка». На самом деле Ань Жюле был уже на исходе терпения и очень хотел кончить, он повернул голову к парню и умоляюще прошептал:
- Поскорее… Поскорее кончи…
- Угу.
Руки Ду Яньмо скользнули от колен по внутренней стороне бёдер, затем крепко схватили полушария ягодиц и широко раздвинули их. Розовая дырка, разъезженная вдоль и поперёк, была расслабленной и влажной, *** Ду Яньмо очень легко въехал и выехал, набирая обороты.
- О-оо…
Ань Жюле неосознанно отодвигался, уклоняясь от ударов, но это наоборот побуждало толстое орудие увеличивать амплитуду и входить ещё глубже, подвергая простату интенсивному трению. Член Ань Жюле затвердел и вскоре прыснул смесью спермы и сока предстательной железы, пачкая простыни. Подросток, крепко вцепился в задницу Ань Жюле и активно поддавая снизу-вверх, всё брал и брал его изо всех сил.
- А-ах, а-ах, а-ах!
Поясница у мальчишки крепкая, ритм неукротимый, тяжёлая мошонка так сильно хлопала по попе Ань Жюле, что бедная филейка покраснела и опухла, из чего было видно, насколько жестоко и безжалостно её трахали.
Войдя в раж, Ду Яньмо протянул руки под мышками Ань Жюле и хватал его за соски, сначала сжимая двумя пальцами вершинку, потом подушечками больших пальцев круговыми движениями потирал их и сдавливал, потом снова хватал и выкручивал, играя.
Ань Жюле заходился криками; такая острая стимуляция была невыносима, он схватил свой болезненно напряжённый член и принялся дрочить. Сопровождаемый толчками сзади, Ань Жюле взвыл, из уретры снова брызнула сперма.
«Это не эякуляция, а выжимание спермы, это беспрецедентно, я же уже опорожнился». Но острое желание не проходило, и это было уже больно.
Пальцы ног Ань Жюле поджимались, заднее отверстие жгло так, будто слизистая плавилась, он поджал живот, туго сжимая внутри член юноши, и безотчётно взмолился:
- Хватит втыкать… Хватит втыкать… Я больше не могу кончать… М-мм…
- Подожди немного, я сейчас…
Ань Жюле вскрикнул:
- Подожди свою сестру!
(;; - n; m;i, дословно «твоя младшая сестра», разг. «пошёл ты!»)
Ду Яньмо, продолжая врываться:
- Моя сестра… не придёт.
«****ь же, ****ый ****ец!»      
               

Глава 7. Ладно, как хочешь

Наконец, Ду Яньмо финализировался, слава всем Богам!
Подросток извлёк из него член, и обессиленный Ань Жюле распластался на кровати, переводя дух. Заднее отверстие обессиленно дрожало, из него через край изливалась какая-то жидкость, пачкая кровать. Ду Яньмо сорвал с члена презерватив, он был тяжёлым от скопившегося внутри эякулята. Прежде он не рассматривал подробно, теперь с любопытством перевернул изделие, изнутри потекла густая сперма прямо на ягодицы Ань Жюле. Он с интересом посмотрел на это и принялся втирать свою сперму в раскрытое очко, похожий на дикого зверя, который метит своим запахом захваченную территорию.
У Ань Жюле не было сил ругаться с ним, он просто оглянулся на свой измазанный спермой зад и пошутил:
- Ты только что позволил мне забеременеть.
Мальчик поднял на него изумлённый взгляд, не зная, верить или не верить:
- Разве это возможно?
- …
Искренне ставя под сомнение современное санитарное просвещение, Ань Жюле перевернулся и с издёвкой произнёс:
- Идиот, хоть ты меня и трахаешь, но я всё-таки самец.
- Ну… - ответил Ду Яньмо, - Я тоже помню, что это невозможно, но я в Гугл читал, что многие гомосексуальные пары заводят детей…
- … - Ань Жюле закрыл лицо ладонью, - Ты перепутал, то, что ты читал в Гугл… это мужчины, скрещенные с курами, новый вид, согласно новейшим исследованиям учёных, детёныши у них рождаются через кишечный канал… Ладно, забудь, я немного приврал, пожалуйста, не верь мне.
Подросток смотрел на него с таким доверием, что пришлось признать: он перегнул палку.
Вязкая субстанция Ду Яньмо постепенно соединилась с кишечными соками и полилась из организма Ань Жюле. Он дал юноше знак намочить полотенце и вытереть его. Сейчас Ду Яньмо слушался его беспрекословно, он вытер промежность Ань Жюле и увидев, что его багрово-красный зев всё ещё непроизвольно пульсирует, открываясь и закрываясь, вдруг спросил:
- Можно мне облизать?
- А?
Ошеломлённый Ань Жюле проследил за его взглядом и понял, что подросток рассматривает его «хризантему». Он не мог видеть, что там происходит, только чувствовал боль и жжение.
- Можно? – совершенно серьёзно повторил вопрос Ду Яньмо.
В душе; Ань Жюле проклинал его показную вежливость, только что драл его, вертел на хую и так, и этак, какого хрена он теперь спрашивает у него разрешения? Но во всяком случае, если он оближет, это не будет больно.
- Хорошо.
Ду Яньмо согнулся и зарылся лицом между ног Ань Жюле, там всё ещё сохранялась смазка и запах похоти. Он высунул язык и обвёл им вокруг воспалённого, опухшего отверстия, всё ещё открытого, багровые края которого набрякли и торчали, похожие на призывно распахнутую женскую вульву. У Ань Жюле там всё было раздолбано до онемения, но после манипуляций Ду Яньмо его поясница расслабилась и в чреслах снова начал разгораться необъяснимый жар желания.
- А-ааах….
Анальное отверстие – самая большая слабость Ань Жюле, а уж когда его начали облизывать, стонам и похотливым вздохам не было конца, чего, собственно, и добивался Ду Яньмо, вылизывая тщательно и кропотливо; он вылизал практически досуха солоноватые выделения и теперь уже увлажнял отверстие своей слюной. Движения языка были столь деликатны, чувственны и нежны, что Ань Жюле чувствовал себя так, словно эти уста целуют его в самое сердце, судя по тому, как покрылась испариной его грудь; а немного изменив направление взгляда, он мог видеть, что не только член, но и его соски пришли в состояние эрекции. Лицо горело, сердце выскакивало из груди.
Без слов поняв его, Ду Яньмо поднял взгляд на окрепший задранный член Ань Жюле. Облизав размякшую промежность, он захватил губами мошонку, желая втянуть её в рот. На прошлом свидании при попытке оказать оральные ласки Ду Яньмо царапнул его зубами, но Ань Жюле был так занят его членом, что совершенно упустил из внимания его обучение в этом плане, теперь же… А-аа, техника просто отстой, особенно после того, как он недавно кончил, члену требовалась бо;льшая стимуляция. Он хотел сказать, что лучше бы просто подрочить.
- Не надо там трогать.
- Я хочу облизать.
Он смотрел на Ань Жюле своим прямым взглядом, в нём была и мольба, и обречённость, это странно, когда на тебя так смотрят.
- Хорошо. Только сначала я научу тебя…
Он вытер влажным полотенцем член Ду Яньмо. Половой аппарат обмяк и немного висел, но по-прежнему выглядел тяжёлым. Ань Жюле взял обеими руками мошонку с двумя ядрами, словно прикидывая их вес. На картофельном заводе «Асан» в Хоккайдо клубни можно взвешивать голыми руками; по мнению Ань Жюле эти яйца нисколько не уступали тем клубням, оценивая про себя цифру их веса, Ань Жюле невольно прищёлкнул языком.
Ду Яньмо:
- ?
- Твои одноклассники не спрашивали, почему у тебя такой большой агрегат?
Такого рода вопросы для мальчиков в юности, должно быть, очень чувствительны. Ду Яньмо ответил:
- Да.
- И что ты отвечал?
«Ну, не говорил же он, “Я с таким родился”, в самом деле? Жизнь такова, что люди завидуют и ненавидят того, кто чрезмерно одарён от природы хорошим инструментом!»
Ду Яньмо:
- Я занимался спортом.
- И пил обезжиренное сухое молоко? – улыбнулся Ань Жюле.
- ?
- …
Тоже верно, разве мог современный школьник слышать классический рекламный слоган его поколения? В эпоху расцвета всемогущего Гугла его уже никто не помнит. Немного огорчённый осознанием разобщённости их поколений, Ань Жюле между тем погрузил в рот половину крупного ствола своего юного партнёра. Он сомкнул губы на члене и одновременно изогнул язык, лизнув отверстие уретры. Ду Яньмо недавно кончил, однако, его орган тут же затвердел и заполнил собой весь рот Ань Жюле, перекрыв ему дыхание. Он крепко сжал основание члена и медленно извлёк его изо рта, а потом так же медленно заглотнул снова.
- Ах-хаа…
Ань Жюле проделал так несколько раз и поднял глаза на подростка, словно мысленно спрашивая, понял ли тот, как надо делать. Неожиданно их взгляды встретились, и в ту же секунду юноша… кончил. Заполнив весь рот Ань Жюле. В гло;тке булькнуло, и Ань Жюле машинально отодвинул рот.
- …
Ду Яньмо:
- …
«У-уум-мм», только что извергнутый эякулят оказался желеобразной субстанцией молочно-белого цвета, припахивающей козлятиной, липкой, вязкой, совершенно не приемлемой для глотания. С переполненным ртом и словно заклеенной глоткой, Ань Жюле вскочил с кровати и устремился в туалет, а там согнулся над унитазом, придерживая крышку:
- Кхе-кхе-кхе, тьфуй, ****ь!
Хорошенько проплевавшись, Ань Жюле прополоскал рот водой и вышел из ванной:
- На будущее… Если чувствуешь, что кончаешь, будь добр, предупреждай.
Остаточный привкус ещё бил в нос. Сбоку от окна стояли небольшой чайный столик и пара кресел, на столике имелся электрический чайник и несколько пакетиков заварки. Ань Жюле вскипятил чайник, заварил себе чай и выпил несколько глотков, стало получше.
- На самом деле, я уже сто лет не глотал мужскую сперму. Даже не думал, что меня так обломает твой глупый хер.
Мальчик подошёл к нему и крепко обнял:
- Прости.
- О, - Ань Жюле и не думал винить его, наоборот, подавленный вид подростка заставил его раскаяться и обвинить себя самого за то, что он издевается над ребёнком. Всё, проглотил и проглотил, тем более, это явно получилось не нарочно, что мальчик мог поделать?
- Ладно, хватит об этом…
- Угу.
Ду Яньмо ласково и заискивающе поцеловал его в губы, но так и не смог сказать, что на самом деле он умеет себя контролировать. Он с детства занимался спортом, систематические тренировки выработали в нём характер, да и природные волевые качества способствовали умению владеть собой, вот только… Один взгляд глаза в глаза, и мощная мысль о немедленной эякуляции затмила мозг Ду Яньмо, и он отпустил себя. Он знал, что этот человек простит его.
Ещё в тот первый вечер, когда они столкнулись возле ночного клуба, он понял это. Мужчина был облит рисовой водой, но ничуть не злился, на его губах играла улыбка, в которой была даже доля насмешки над самим собой, попавшим в нелепую ситуацию, он был спокоен и не показывал ни гнева, ни раздражения; открытый, правдивый, искренний. Он похож на грациозного, ленивого кота, которого достаточно только хорошенько погладить, и можно тискать и мять, даже если ему будет не слишком приятно, он будет улыбаться и терпеть.  Потому что он очень красивый и любит свою красоту, а Ду Яньмо нуждается именно в красоте партнёра.
Шикарная внешность, прекрасное телосложение, красивое лицо и речь… Незачем углубляться в нравственные дебри, чтобы почувствовать себя рядом с ним безгрешным, естественным и непринуждённым.
Взгляд мальчишки ласково прошёлся по белой, тёплой коже мужчины, затем он медленно присел и снова взял в рот его член. И принялся сосать именно так, как только что показывал Ань Жюле.
- О, Боже...
«Действительно, талант, дарованный свыше, как он быстро учится».  Сразу всё встало, мурашки толпой побежали вдоль позвоночника до самой макушки, поясница обмякла, колени подогнулись от слабости. Ду Яньмо старательно заглатывал ствол и в то же время, аккуратно придерживая за талию, усадил Ань Жюле в кресло, при этом даже не выпуская член изо рта и продолжая сосательные движения.
Ань Жюле раздвинул ноги и поставил их на плечи юноши, его пальцы ласково перебирали волосы на голове парня, иногда надавливая на голову и задавая нужный темп и интенсивность; он уже чувствовал, то вот-вот «приплывёт»:
- Нет… Я сейчас кончу…
Из глотки Ду Яньмо донеслось сдавленное:
- Угу.
Ань Жюле хотел оттолкнуть его, но юноша упрямо не расставался с членом.
- Я кончаю!
- М-гм.
- Хули ты улыбаешься!
Ань Жюле матерился, но остановиться уже не мог и всё-таки кончил в рот подростка. Теперь уже Ду Яньмо, не отводя от него взгляда, с громким бульком проглотил сперму. Тяжело дыша, Ань Жюле расхохотался и неожиданно резко выдернул член изо рта Ду Яньмо; ствол всё ещё вздрагивал в заключительных спазмах оргазма и исторгал белёсую жидкость. Ду Яньмо поймал её на язык и слизал всё до капли. Ань Жюле зло рассмеялся:
- Ну, как тебе вкус?
Ду Яньмо прищёлкнул языком:
- Горьковато.
К тому же ещё и воняет. «Так тебе и надо», подумал Ань Жюле, а вслух сказал:
- Хорошее лекарство всегда горчит, одна капля спермы равна десяти каплям крови, слыхал?
- Угу, - кивнул головой Ду Яньмо.
Всё, что мог сделать для него Ань Жюле, это потянуться к чайному столику, чтобы заварить подростку чашку чая. При перемещении его поясница оторвалась от кресла и ягодицы слегка раздвинулись, открывая взору Ду Яньмо недавно облизанное им и всё ещё влажно блестящее очко.
- Ты будешь чай или…
«Сoffee, tea or...me?» Он не успел закончить фразу, а вопрос уже утратил актуальность, партнёр молниеносно встал с колен, развёл полушария в стороны и засунул свой далеко не опавший член во влажную, горячую дырку.
- Ах! – Ань Жюле опрокинул чашку и подавился собственным дыханием. Ду Яньмо уже полностью ворвался в глубину, считая, что как только он вставит, это бесчувственное отверстие снова оживёт и затрепещет в ответ. Ань Жюле был бы счастлив умереть, но делать нечего, пришлось принимать его бесподобный хер. Осталось только смириться: «ладно, как хочешь».
- Тише-тише, полегче… Эх…
Ду Яньмо внял просьбе, сделал на самом деле «полегче». Этой ночью они занимались сексом всего трижды: первый раз на кровати, а потом один раз в кресле и потом сразу ещё раз у окна. Когда возле окна его пользовали сзади, Ань Жюле всем лицом впечатался в холодное стекло, и от его горячего дыхания оно покрылось радужным ореолом; рассеянным взглядом сквозь отражение в стекле Ань Жюле смутно видел, как мальчишка на полусогнутых ногах энергично входит и выходит из него.
Он всегда считал, что мужчины в такие моменты выглядят по-звериному отвратительно, ужасно не эстетично, однако от подростка исходило ощущение необычайной сексуальности. Пока ещё не зрелой сексуальности.
- Да-а… Да-а…
Ань Жюле уже перестал сдерживать свои стоны. Как только он замолкал, рука партнёра настырно хватала его за подбородок, пальцы проникали в рот, давили на язык и теребили его. Рот вынужденно раскрывался, потом Ань Жюле перестал сопротивляться, предоставив ему забавляться, как хочется.
- А-аах, ты там… порвёшь мне всё… порвёшь…
В него вонзались со страшной силой, так и правда можно порвать. Ань Жюле царапал ногтями стекло, его задница была прочно схвачена крепкими руками и не могла никуда увильнуть… пока раздувшийся фаллос юноши не эякулировал в одно прекрасное мгновение. Ань Жюле резко опомнился:
- Ты же не надел презерватив!
«Чтоб ты сдох!» Он с силой оттолкнул пацана – в момент эякуляции мужчины наиболее расслаблены – и крупное орудие выскользнуло из задницы Ань Жюле, и тут же вторая и третья порции жидкой спермы брызнули на его отверстие и промежность, изнутри тоже потекло… Ань Жюле побледнел, не зная, что сказать.
- А ну, сядь!
Юноша сразу скромно уселся на кровать, послушно опустив руки на колени. Его влажный член бодро топырился между ног, явно не собираясь терять крепость, тёмная кожа юноши так блестела от пота, что в ней отражался свет люминесцентных ламп, он сидел весь гладкий, блестящий, красивый. Но даже восхищённо любуясь им, Ань Жюле не перестал ругаться:
- Впредь, с кем бы ты это ни делал, как бы ни делал, никогда не делай это без презерватива, это главное правило этикета!
Он воспитывал подростка, а из задницы по-прежнему текло, текло по ногам и капало на пятки, щекочущие тёплые струйки заставляли Ань Жюле дрожать, лицо пылало от стыда, как в огне, крайне неприятное чувство:
- Через три месяца сдашь анализы и принесёшь мне результаты.
На этот раз Ду Яньмо осмелился возразить, его красивое лицо стало суровым, в голосе появились грозные нотки:
- Я не болен.
Ань Жюле оборвал его:
- Но я могу быть болен.
- …
- Ты понял? Нельзя слишком доверять людям, защищай себя сам, тем более, вращаясь в кругу подобных нам. Нет, во всём мире это самое важное звено – защита. Не смей об этом забывать.
Ань Жюле закончил, посмотрел на задумчивое лицо подростка и невольно улыбнулся:
- Успокойся, я проверялся в прошлом месяце, у меня нет проблем. В общем-то я тоже не прав, в следующий раз я не буду так потворствовать тебе.
- В следующий раз… - Ду Яньмо услышал самые главные для него слова, - Значит, будет следующий раз, да?
- … - Ань Жюле дотронулся до его носа, - Мне надо в душ.
Какой стыд, использовать такой способ, чтобы скрыться. Ду Яньмо встал и обнял его:
- Я хочу в душ с тобой.
Ань Жюле готов был лопнуть от злости, «опять он ластится, как верный пёсик, ненавижу!» Он сердито глянул на подростка и строго предупредил:
- На сегодня лавочка закрыта, «о-ля-ля» больше не делаем.
- Хорошо.
Ань Жюле не слишком доверял его покладистости, но в любом случае всё будет зависеть от его согласия. Предыдущие два раза он не особо хотел, но и не возражал. Он был уверен, что если он по-настоящему не захочет, Ду Яньмо не будет принуждать его силой.
Двое мужчин взаимно потёрли друг другу спинку, Ду Яньмо был выше ростом и для этого ему пришлось наклониться вперёд, чтобы Ань Жюле было удобнее; у того было полное впечатление, что он моет большую собаку.
- Надо смыть водой.
Он смыл пену с головы и тела Ду Яньмо. Все мокрые мужчины – хорошие парни. Ду Яньмо был очень хорошо сложен и под бегущими струя-ми воды выглядел особенно соблазнительно. Разумеется, Ань Жюле сдерживал себя и любовался им чисто эстетически, не заигрывая. Он позволил Ду Яньмо вымыть ему голову; движения его рук были лёгкими, пальцы упруго массировали кожу, с умеренной силой и в то же время бережно и нежно; очень приятно.
Ань Жюле похвалил его:
- Ты делаешь это намного лучше, чем мастера в парикмахерских салонах.
- Я постоянно мою свою младшую сестру.
- Младшую сестру?
Ань Жюле вдруг вспомнил ту его неожиданную фразу «моя сестра не придёт», неужели он сказал это на полном серьёзе? 
- И какая у вас разница в возрасте?
- Тринадцать лет.
Ань Жюле присвистнул. Ду Яньмо:
- ?
- … Да так, ничего.   
Юноша не поднимал эту тему, а сам он и правда забыл, что между ними тоже разница в тринадцать лет, это то же самое, как если бы Ду Яньмо в своём возрасте отшпилил-чпокнул свою трёхлетнюю сестрёнку, а потом сделал ручкой «бай-бай». Ничего удивительного, что Цяо Кенан проклял его сгнившим хером и рваным анусом, он и сам себя бы проклял: «да, ты подонок!»
После мытья силы Ань Жюле окончательно иссякли, растянувшись на кровати, он вздыхал: он действительно состарился. Двадцать восемь лет, по сути ещё молодой, но в глазах человека, моложе на тринадцать лет… чувствуешь себя полной скотиной. Нет, даже хуже скотины, какое животное в мире может совершить подобное преступление с неразвитым детёнышем?
Сознание Ань Жюле как будто раздвоилось, и некий другой человек немедленно возразил: «нет, нет, нет, это разные вещи, то зверь среди зверей, не ведающий понятий о нравственности, как можно себя с ним сравнивать? Ты слишком предаёшься самоуничижению!» 
Пока Ань Жюле предавался жгучему самобичеванию, готовый плюнуть самому себе в морду, как последнему подонку, с другого конца кровати подкатился Ду Яньмо, похожий на большого осьминога со щупальцами: обеими руками и ногами он зажал Ань Жюле, обнял крепко всеми конечностями, а главное, прижался мягким, но по-прежнему увесистым JJ к его промежности и начал тереться изо всех сил; он тёрся, и тёрся, и тёрся…
Ань Жюле подозревал, что у него там скоро кожа протрётся до дыр. Мальчишка был до ненормального прилипчив, говорят, что таким образом у человека проявляется недостаток чувства безопасности. Ань Жюле не любил, когда после секса к нему начинали липнуть, он предпочитал, как говорится, «на раз хлопнуть, на два развести ладони», и больше никогда не повторять на бис, но то было раньше… Он не мог так поступить с подростком, а тот тем более не собирался отставать. Он трижды отделал его! Трижды! Вся накопленная за месяц сперма израсходована полностью. Вдруг Ань Жюле кое-что вспомнил:
- Кстати, тебе шестнадцать лет, почему ты учишься только в восьмом классе?
«Он ведь должен быть в первом классе старшей школы (т.е., в 10-м*)?» Ду Яньмо прикрыл глаза:
- Я поздно поступил в школу.
Заметив, что он не собирается вдаваться в подробности, Ань Жюле не стал дальше спрашивать, отделавшись междометием:
- Угу.
Ду Яньмо снова крепко обнял его сзади, прижимая к себе и тихо вымолвил:
- Спасибо, что побыл со мной на мой день рождения.
- … Да пожалуйста.
Пожалуй, самый большой именинник здесь – большой член этого юного именинника, ладно, что тут обсуждать.
- Надеюсь, тебе понравилось.
Кажется, Ду Яньмо уловил недовольство в его тоне, он приподнялся и навис над Ань Жюле, обеспокоенно спрашивая:
- А тебе разве не понравилось?
- Э-э… Нет.
- Ты можешь сказать правду, как есть.
Правду? Какую правду? Правда в том, что всё было великолепно, что он прекрасный любовник; хотя выносливость мальчишки пугает, но в любом случае лучше, когда партнёр долго держится, чем не долго, тем более, что пацан очень восприимчивый, хотите его к чему-то подтолкнуть – подтолкните, он сделает, и слушается беспрекословно. Степень самоотдачи в сексе и способность к обучению очень высоки, человека, подобного ему, Ань Жюле ещё в жизни не встречал.
Теперь он внезапно понял Лу Синьчжи, встретившего Цяо Кенана, видимо он испытал к нему такие чувства, от которых невозможно отказаться. Потому что невозможно отпустить от себя единственного человека, твоего человека, к которому ты прикипел всем сердцем, неважно, на чём это основывается, на влечении духовном или плотском. Более того, плоть и дух изначально едины, пытаться разделить их невозможно, да и бессмысленно. Но Ань Жюле верен себе, если его задница зудит, это всего лишь зуд, никогда в жизни он не страдал высоконравственным лицемерием и не лгал сам себе.
Поэтому, когда подросток спросил его: «Я могу ещё раз с тобой встретиться?», он не стал устраивать в своей душе избитый спектакль на тему «Ангелы и Демоны» и ответил прямо: «Хорошо».
("Ангелы и демоны", роман американского писателя Дэна Брауна).

                *** 
               
В отеле имелось автономное отопление. Выйдя на улицу навстречу холодному зимнему ветру, Ду Яньмо, обычно стойкий к холоду, почувствовал, что замёрз. Он поёжился и затянул молнию на куртке до самого верха. В теле, только что избавившемся от сперматоксикоза, чувствовалась лёгкость. Такая лёгкость, что ему казалось, что он вот-вот полетит вместе с ветром.   
В четыре часа утра вокруг было ещё темно, тем не менее неоновое освещение погасили раньше обычного. Вокруг сплошное безмолвие, словно даже уличные огни тоже погрузились в безмятежный сон. Он вздохнул полной грудью, вынул мобильный телефон и какое-то время колебался, прежде чем нажать на меню сообщений. В отделении пере-писки новых сообщений не было…
Не удивительно, он просто случайно обронил одну фразу, надеясь, что в этот предрассветный час он первым получит наилучшие пожелания в день рождения от того мужчины. Но хотя тот и дал обещание, но, видимо, для него это такой пустяк, что вполне ожидаемо, если он забыл об этом.
Ничего страшного. Как минимум он только что получил от этого человека намного больше, так много, просто очень-очень много. Словно в каком-то месте потерял, а сюда пришёл за компенсацией и в итоге просто обожрался – так по-детски. Отныне всё так и будет.
Думая об этом, Ду Яньмо убрал телефон в карман и тут дотронулся до какой-то удивительно мягкой вещи. Вытащил, посмотрел – пирог «Красная черепаха». Кажется, это его подарок на день рождения.
Ду Яньмо не стал долго рассматривать, развернул упаковку и откусил кусочек. Корочка у пирога липкая, мягкая, внутри он наполнен начинкой из мелко нарезанной моркови, солоновато-сладкий вкус самый обыкновенный, однако после интенсивных физических «упражнений» он очень проголодался, так что пирог пришёлся кстати, чтобы заморить червячка.
Он ел, а перед глазами стоял человек, давший ему этот пирог, он словно ощущал его присутствие. Маленький пирожок быстро притупил чувство голода, но не потому, что он наелся, а потому, что он только что утолил гораздо бо;льший голод. В этот час он был благодарен этому мужчине. Но он до сих пор не знал его имени… В следующий раз надо будет спросить.
Съев «Красную черепаху», он подумал, что неплохо бы разогреться, сделал шаг и побежал. В предрассветных сумерках улица выглядела, как дорога в преисподнюю.

                ***

После этого между ними установились «особые» отношения, они договорились встречаться раз в одну-две недели.
Ду Яньмо благозвучно назывался «другом для секса», а попросту говоря «ёбарем», но поскольку «друг» был очень молод, Ань Жюле боялся употреблять это неприличное слово, чувствуя себя крайне виноватым, хотя, в реальности это ничего не меняло… Как там говорится? Правильно, шлюхи всегда имитируют чувства, поэтому называя партнёра «другом», Ань Жюле поступал, как шлюха.
Они договаривались о встречах простым способом: с помощью сообщений, но зашифровывая ключевую фразу. Шутка ли, сколько известных личностей были пойманы на этом с поличным, хоть и говорится, что все мы живые люди, нет никаких гарантий, что сообщение не попадёт на глаза излишне любопытным; можно осторожно плавать на корабле целую вечность и напороться на айсберг, в итоге все погибнут.
Ань Жюле тысячи раз наставлял, десятки тысяч раз наказывал:
- Если в один прекрасный день ты потеряешь мобильный, и он попадётся на глаза учителю или твоим одноклассникам, ты погиб.
«А я тем более погиб, тогда я точно отправлюсь в тюрьму забавляться со своими яйцами».
Ду Яньмо со своей стороны тоже понимал, чем это чревато, ещё тогда, в первый раз, погуглив, он знал, что Ань Жюле нарушил закон, поэтому послушно повиновался. Для обозначения своих свиданий они придумали кодовое название «учёба». «Сегодня займёмся учёбой?» «Хорошо, встретимся у входа в библиотеку». Видите, как целомудренно и красиво?
Ань Жюле как-то раз даже пошутил в постели:
- Ты можешь называть меня учителем.
В некотором смысле он действительно учитель. Он и предположить не мог, что подросток резко и строго оборвёт его:
- Нет.
Ду Яньмо обычно не очень умел выражать чувства, но его взгляд всегда был очень тёплым, серьёзным и спокойным. Ань Жюле впервые наблюдал проявление такого грубого поведения, как будто мальчишка наступил на подушечку с иголками и подскочил от боли. Ань Жюле был в замешательстве:
- Что с тобой? Не хочешь, не надо.
Всё пошло наперекосяк, настроение упало, он повернулся спиной, решив встать, и начал одеваться. Но Ду Яньмо обнял его:
- Я не могу тебя так называть, прости.
Жаркое дыхание юноши обдувало его поясницу, и Ань Жюле сразу обмяк:
- Не можешь, так не можешь, я не настаиваю…
Ради забавы Ань Жюле был бы не прочь сам изобразить ученика, но хоть он и бесстыдник, он не смог бы назвать какого-то мальца учителем. Его снова обнажили, Ду Яньмо опрокинул его на кровать, расцеловал, потом отсосал и проглотил всё, чем Ань Жюле его наградил.
Похоже, подростку это… нравится. Ань Жюле сам не знал, но когда он видел его заботливое поведение, у него отпадала охота сопротивляться. Он вытер Ду Яньмо рот, посмотрел в его добрые чёрные глаза и невольно вздохнул про себя: «что ж ты со мной делаешь?»
Он никогда не расспрашивал Ду Яньмо о его личной жизни. Это означало, что он не хочет входить в его мир, жизнь мальчика ему не принадлежит, это его жизнь, а он сам только короткая строчка в длинной повести его жизни… Он для него аппендикс, ничего не значащий отросток, как только он начнёт мешать, его в любой момент можно вырезать.
Они трахнулись ещё раз, и после этого Ду Яньмо спросил:
- Как тебя зовут?
Ань Жюле всё ещё находился в забытьи после кульминации и не сразу понял вопрос:
- Что?
Ду Яньмо повторил:
- Я не знаю твоего имени.
- …
А ведь верно! По скромным подсчётам, они уже третий или четвёртый раз оказываются в постели, но так и не удосужились познакомиться. Потому что они просто два человека, а кроме того, у Ань Жюле серьёзная работа, он не видел необходимости называть своё имя. Что касается Ду Яньмо, никого не интересует ни его имя, ни фамилия, ни в каком году и в каком месяце он родился, ни в какой школе учится… Ань Жюле известен, и ему не хотелось бы, чтобы хоть где-то, как-то возникло упоминание о нём. Он подумал, что не обязательно раскрывать все свои карты, но настоящее имя назвать всё-таки можно.
- Ань Жюле.
- Как?
- Ань – это спокойно жить и с удовольствием работать, Жю – это черпать пригоршнями… черпать воду, черпать удовольствия, Ле – это радость, счастье. Ну, зачерпнуть пригоршню печенья, как в этом… «Станция снабжения ням-ням», ** ты в детстве не ел? Нечего пялиться на мои соски, я тебе сейчас напишу.
После этих слов Ань Жюле взял на прикроватной тумбочке бумагу и ручку и написал своё имя. Ду Яньмо какое-то время рассматривал написанное, иероглиф «пригоршня» (; – j;) не употреблялся в именах. Его рука погладила голову. Увидев этот жест, Ань Жюле сразу приободрился, вспоминая толкования в словаре «Происхождение китайских иероглифов».
- Жю… Точно, именно такое движение имелось в виду.
Он сдвинул вместе обе ладони и подогнув пальцы, сделал ковшик:
- Брать обеими руками, держать в руках блаженство… Держать в ладонях счастье, так мне объясняли люди, давшее это имя.
При этом движении запястья рук открылись взгляду юноши, и в этот момент шрам на левом запястье стал особенно заметен при свете ламп. Ду Яньмо уже много раз видел этот шрам, но никогда не спрашивал, откуда он взялся, а Ань Жюле широко улыбался, показывая, что он не боится вопросов. Если бы Ду Яньмо спросил, он бы сам ответил: он не собирался скрывать, наоборот, он бы специально показал и объяснил скорее всего с самым весёлым видом.
Обычные люди всегда скрывают совершённые ими в прошлом глупости и даже при воспоминании о них чувствуют стыд и думают: «хватит, забудь, не вспоминай». Они не понимают, что если не говорить о постыдном, то это не отпустит. Но Ань Жюле был не таков. Он сам себя казнил. И это был его способ борьбы с болезненными воспоминаниями.
Ду Яньмо похлопал своими красивыми ресницами и больше не стал рассматривать шрам, он посмотрел прямо в глаза Ань Жюле и громко произнёс:
- Жюле.
Ань Жюле замер. Этот голос, этот взгляд заставили его сердце дрогнуть, как будто это слово пронзило его до глубины души. Очень немногие называли его по имени, всё больше величали «хризантемой». (;; –j;hu;, цзухуа хризантема, первый иероглиф созвучен первому иероглифу в имени Жюле - Цзуле).
Говорят, что если позволить злым духам завладеть полным именем человека, они завладеют им самим. Ань Жюле истово верил в это, поэтому настаивал, чтобы его называли прозвищем, и это продолжалось так долго, что он почти забыл своё настоящее имя, забыл, что люди, давшие ему имя при рождении, искренне желали ему счастья.
- Жюле, - снова громко произнёс юноша и крепко обнял его.
Ань Жюле, наконец, опомнился:
- Никакого уважения к старшим. (В странах дальнего Востока не принято называть людей по имени, без фамилии, особенно старших по возрасту).
Строгим упрёком он хотел оттолкнуть его, но Ду Яньмо прижал его к себе с такой силой, что поясница Ань Жюле чуть не переломилась, он едва мог дышать:
- Зови меня… Зови меня… Короче, не называй меня по имени.
Он еле терпел. Ду Яньмо задумался:
- Господин… Ань?
- Пф-фф.
«Опять эта чрезмерная прямота. Неужели позволить ему называть меня «Анусом», я же старше юноши больше, чем на один цикл. Может, назвать старшим братом? Ань-гэ? Это слишком сокращён-но…»
- Господин Хризантема.
- Как?
- Называй меня «господин Хризантема». (Господин Анус. Мой консультант сказал, что это ироничное имя в сленговом варианте переводилось бы как «очё;чко»).
Ему как-то попалось одно старинное сочинение под названием «Жизнеописание господина Вью Лю» (;; - w; li;, Пять ив – дерево ива). Следуя этому примеру, он решил назваться «господин Хризантема»; господин «никто и звать никак». У него отличный анус, поэтому он так себя и назвал.
- …
Похоже, подростку было трудно произнести это имя, но видя, что Ань Жюле совершенно серьёзен, он не стал протестовать и послушно выговорил:
- Господин Хризантема.
Хотя он сам подсказал ему это имя, но когда он действительно назвал его так, Ань Жюле неудержимо рассмеялся:
- П-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, только не вздумай так меня называть в постели, ха-ха-ха, «господин Хризантема», ха-ха-ха, «господин Хризантема», а в серединку воткнута флейта, ха-ха-ха…
«В мясную серединку воткнута мясная флейта, в заднем проходе так приятно играть на флейте».
- …
Ань Жюле веселился, а Ду Яньмо не понимал, что его так рассмешило, он морщил лоб и шевелил бровями; потом вдруг вспомнил ещё кое-что и спросил:
- Господин Хризантема, а сколько тебе лет?
Ань Жюле подавился смехом. «****ь, вот теперь уже не смешно». Ду Яньмо попытался угадать:
- Ты похож на студента… тебе двадцать один?
«Ха-ха». Ровно на семь лет меньше его реального возраста. Ань Жюле не знал, следует ли ему быть искренним и… насколько? Сказать правду или это ни к чему? Но как может отреагировать юноша, узнав, что он старше его на целый цикл? *** Возможно, почувствует себя обманутым? «Фигня, кто его обманывал? Мне вечно будет восемнадцать лет, я как в сказке, никогда не состарюсь!»
Сердце Ань Жюле совершало взлёты и падения, он колебался. Так или иначе, он уже многих обманывал, обманывать дорогих тебе людей больно, но в конце концов он подумал: «ладно, хватит, всё равно эти отношения долго не продлятся, не обязательно слишком откровенничать». И он выпалил:
- Верно, мне двадцать один.
Выслушав ответ, Ду Яньмо приподнял бровь, его глаза неясно мерцали:
- Между нами разница четыре… пять лет?
«Нет, тринадцать». Ань Жюле улыбнулся и не ответил, только крепко обнял подростка и поцеловал в макушку, больше не возвращаясь к этому разговору.
«Ты обрадовался, что мне почти столько же лет, сколько и тебе; ради того, чтобы ты в будущем вспоминал это прекрасное время, я не могу позволить тебе узнать низкую правду» – молча поклялся Ань Жюле.

*Китайское школьное образование подразделяется на три этапа:
1-й этап – начальная школа, с 1 по 6 классы; в 1-й класс дети идут в 6 лет.
2-й этап – средняя школа, с 7 по 9 классы.
3-й этап – старшая школа, с 10 по 12 классы; старшая школа не считается обязательной, и не во всех ш/колах есть этот этап.
В конечном итоге полное среднее образование юный китаец получает в 18 лет.
**“Станция снабжения ням-ням” - разновидность молочного печенья, на китайском выглядит так: ;;;;;;;. Здесь ;;;;это общее название для “груди” на Тайване, произносится “ней-ней” (“ням-ням” – звукоподражание на русском). Поэтому Ду Яньмо за-смотрелся на соски Ань Жюле. Рекламу печенья можно посмотреть здесь: https://youtu.be/oKPj63zHbOM.
Там плавают эти иероглифы;;;;, а на коробочке печенья изображена корова.
***Восточный цикл 12 лет, каждый год соответствует определённому животному.
 

Глава 8. Лошадиная сила

- Ань Жюле, твоя доставка!
Ю Юй притащила из приёмной картонную коробку, плюхнула её на стол Ань Жюле и пожаловалась:
- Что ты купил? Такое тяжёлое!
- Слава Богу!
Ань Жюле сразу увидел на коробке маркировку интернет-магазина. Он только вчера перед сном сделал заказ, и он уже прибыл. Он посмотрел на ящик, как на спасителя и надежду нации, разрезал упаковочный скотч и раскрыл. Любопытная Ю Юй стояла рядом и смотрела, что там.
Ань Жюле не таился от подруги, они с Ю Юй достаточно хорошо знакомы, они знали даже какие марки товаров для взрослых предпочитает каждый из них, однако, когда коробка была открыта, Ю Юй поморщилась:
- Зачем ты купил это? Витаминный напиток «Сила белой лошади»?            
- Я скоро умру, - Ань Жюле вытащил бутылку, открыл и сделал большой глоток, - М-аа, вкус неплохой, не хочешь взять себе бутылочку?
- Уволь, - Ю Юй никогда не увлекалась энергетическими напитками, а в коробке был полный ассортимент всех главных марок, как россыпь самоцветов, - Даже видеть не хочу эту ужасную картину, как ты будешь пить это... Действительно, всё так плохо?
Ань Жюле тяжко вздохнул, увы! В буквальном смысле слова, сердце переполнено тоской, и некому пожаловаться.
- Я встретил... Настоящего коня.
- Жеребца? Разве ты сам не из той же породы?
Ю Юй присела рядом на свободный стул. Холодная зима близилась к концу, в редакционном отделе повсюду ощущались чудесные признаки будущей весны, самое прекрасное время для того, чтобы посидеть и по-болтать за чашкой чая... Хотя напиток в руках Ань Жюле был несколько иным.
- Тьфу ты, нет, я просто встретил ретивого... Да, молодого и ретивого жеребца с большим хером, сперма из него бьёт, как из бранспойта, и похоже, у него нет выключателя…
- ...
«По-твоему, я видела конский хер?» Ю Юй так и подмывало съязвить, но она только вымолвила:
- Хорошо, но разве тебе не нравятся большие члены?
- Всё правильно, нравятся, но при таком способе «питания», я подозреваю, что обречён...
Второй раз в жизни Ань Жюле смотрел в лицо смерти. Он думал так, по-тому что столкнулся с человеком, наделённым выдающейся физической силой и энергией, подобно тому, как в фантастических фильмах отчаявшееся, ничтожное человечество сталкивается с непобедимой мощью инопланетян. Он всё-таки встречался с этим парнишкой по имени Ду Яньмо, и эта связь длилась уже около двух месяцев.
Конечно, невозможно делать это каждый день, у Ань Жюле была работа, подростку нужно было посещать школу, кроме того, каждый вечер свидания стоил 400 юаней. В наши дни невозможно просто так завалить человека в первой попавшейся пещере и оттрахать, особенно в юном возрасте и в статусе ученика.
Позже Ань Жюле нашёл поблизости другую гостиницу. Он надолго запомнил тот звонок из прежнего отеля, где нашли студенческий билет Ду Яньмо. Обстановка в номерах новой гостиницы была не лучше прежней, но отдых в ней стоил 300 юаней. Когда Ду Яньмо услышал цену, его чёрные глаза как-то по-особому блеснули:
- Рядом с нашей школой есть ланч-магазин, там есть бэнто с рёбрышками, как раз за пятьдесят юаней.
Что ещё мог сказать Ань Жюле? Только улыбнуться:
- Прекрасно.
Они виделись раз в неделю, стабильно под выходные, к настоящему времени уже примерно раз десять. Эти десять раз… Каждый раз Ань Жюле умирал от пресыщения, презервативы и смазка расходовались полностью, без остатка, ничего не пропадало зря. Когда в какой-то раз подросток взял в руки свою полностью опавшую «трубу» и обнаружил, что больше ничего не может из неё выжать… его обаяние в этот момент не уступало хозяйке, которая торговалась на овощном рынке и сбила цену на зелень с пятидесяти до пяти юаней, такое же радостное удовлетворение было у него на лице. В то время, как полумёртвый Ань Жюле валялся в роли пучка базилика или зелёного лука, с блуждающей слабой улыбкой на устах.
Что касалось презервативов, то в интернет-магазине была приобретена большая упаковка. Некоторые в офисе делали совместные покупки, и Ань Жюле с удалым размахом один заказал партию из ста пятидесяти штук, специальных, увеличенного размера, заставив всех сотрудников посмотреть на него другими глазами: неосведомлённые с восторгом и завистью заглядывались на его перед, а те, кто был в курсе, восхищённо любовались его филеем. 
Ань Жюле и Ду Яньмо по-прежнему делили оплату отеля пополам, и всякий раз, когда они ограничивались тремя часами, им делали хорошую скидку, как постоянным клиентам. Половина сдачи составляла около 20 юаней, чем очень дорожил юноша, и с полной отдачей сил и энергии усердно «отрабатывал», изо всех сил «отрабатывал» … «пахал» до последней секунды. Ань Жюле чувствовал, как где-то очень глубоко в нём распускается маленькая Вселенная, ради таких прекрасных качеств, как неутомимость и бережливость мальчика, он решил приложить все усилия, чтобы тот был доволен… Какая глупость.
Ань Жюле до боли в сердце раскаивался, сожалея, что не поступал так с самого начала.
- Кто-то способен мчаться, как конь, а мой мозг придавило дверью!
- Неужели нельзя отказаться, зачем принуждать себя? – недоумевала Ю Юй.
Ань Жюле захихикал, «святая простота».
- Ты когда-нибудь видела на обочине дороги коробку с надписью: «Пожалуйста, отвезите меня домой!»?
Ю Юй недовольно нахмурилась:
- Это слишком затасканная шутка.
- В затасканной шутке тоже что-то есть… Сколько раз я давал себе клятву больше не смотреть в его сторону, и каждый раз… Не могу от него отказаться! Это ужасно! Он постоянно лезет ко мне, постоянно трётся об меня, о! У меня в сознании полностью стираются границы моего тела, как будто я срастаюсь с ним, я даже перестаю ощущать свою одежду…
Дело в том, что Ань Жюле не хватало твёрдости характера, чтобы одёргивать мальчика, потому что Ду Яньмо явно получал от этого немалое удовольствие. Как-то раз он смог проявить твёрдость и решительно сказал ему:
- Перестань ко мне липнуть.
Мальчик так посмотрел на него… Те, кто держал собак, поймут, о чём я. И Ань Жюле просто отчаялся.
- Может, он просто хочет быть поближе к Крису.
Незамеченной подошла Жэнь Ий, держа в охапке кучу лоточков и пакетиков с разными закусками, села в сторонке и присоединилась к разговору:
- Может, он не «этого» хочет, а просто обнимает любимого человека… Ю Юй, ты не хочешь угоститься?
- Спасибо, я буду нори. (водоросли, используемые для приготовления суши, в качестве закуски употребляют обжаренные нори, по вкусу они напоминают сардины).
Ю Юй взяла пакетик, надорвала и с хрустом откусила водоросли.
- Дай мне печенюшку с кремом… Разве человек лезет обниматься не для того, чтобы потом… сделать кое-что? – Ань Жюле положил в рот маленькую бисквитную печеньку и запил энергетиком.
Обе женщины синхронно повернулись к нему и посмотрели одинаково грозно. Жэнь Ий сказала:
- Мне кажется, ты видишь в человеке… только плоть, возможно, твоего партнёра это расстраивает.
Ань Жюле испуганно посмотрел на них:
- Что? Ну да, я смотрю только на его молодость и пользуюсь его телом, и что?
Ю Юй:
- …
Жэнь Ий:
- …
Ю Юй вздохнула, бесполезно перевоспитывать этот беспутный цветок:
- В таком случае не жалуйся, живи, как живётся, можешь жить одним днём – живи одним днём, работай целыми днями… И в один прекрасный день посмотришь, а ты уже немолод. Встретить кого-то интересного нелегко, держись за него обеими руками.
Договорив, она дала Ань Жюле ещё одну бутылку энергетика и искренне улыбнулась:
- Давай, заправляйся энергией.
Ань Жюле:
- … Спасибо.
По сути дела, вся проблема заключается в его неудержимом стремлении к красоте. В подростке был соблазнителен каждый дюйм молодой кожи, прекрасна каждая линия тренированного тела. В прошлый раз он осуществил одну из своих порочных фантазий: взял напрокат комплект военной формы и попросил подростка надеть её. Целиком чёрная, форма ещё больше подчеркнула в нём прямой и жёсткий дух, эстетику мужественной красоты, и от этого зрелища душа Ань Жюле расцвела, как клумба. Он опустился перед подростком на колени, чтобы отсосать, и взяв в руки его крепкий ствол, прижался к нему лицом:
- Вот этим… Выпори меня.
… В ту ночь его так «выпороли», что когда он возвращался домой на такси, шофёр перепугался его полумёртвого вида, приняв за призрак.
- Короче говоря, - доброжелательно резюмировала Жэнь Ий (ей была известна сексуальная ориентация Ань Жюле, всего прочего она не знала), - Можно попробовать и другие действия, благотворные и для души, и для тела. Иногда люди обнимаются только для того, чтобы прикоснуться друг к другу, а не для того, чтобы потом обязательно сделать что-то непотребное. Если два человека вместе только этим и занимаются, это означает, что их отношения просто пусты и бессодержательны, не так ли?
«Нет, не так». По мнению Ань Жюле именно одинокие холостяки и пары геев, которые ничем не занимаются в своих спальнях, это и есть настоящая пустота.
Но он не мог объяснить это Жэнь Ий, не потому, что не хотел возражать, а… потому что её искренность и доверительный тон пробудили в нём уже сто лет, как спящую мёртвым сном совесть, которую, по идее, он не должен был чувствовать. Если бы его случайному любовнику было двадцать шесть лет, он не беспокоился бы о нём, потрахался бы и расстался, но вот загвоздка… Шестнадцать лет всё-таки такой юный возраст, к тому же, он у него первый мужчина, он не мог об этом не думать. Разве он правильно поступил, что из прихоти завлёк ребёнка? Ань Жюле неожиданно обнаружил, что в нём имеется нечто, именуемое «здравым смыслом».
Если бы он не позвал его, мальчик не пошёл бы с ним в мотель, а может быть почесал бы нос, развернулся и ушёл; может, он и нырнул бы в этот мир, но только не будучи несовершеннолетним, и уж тем более не нырнул бы вот так, как сейчас, внезапно и с головой… в это безбрежное море, интересуясь только плотью и безучастный ко всему остальному. «… Довольно, в жизни так много всяких “если”».
Ань Жюле допил энергетик и проговорил вслед Жэнь Ий:
- Спасибо за совет, я попробую.

                ***

На этой неделе Ань Жюле, как и прежде, условился о встрече с подростком. Когда Ань Жюле подошёл ко входу в гостиницу, того ещё не было. До этого Ду Яньмо никогда не опаздывал, он всегда прибегал на встречу со всей возможной пунктуальностью. Холодной зимой, разгорячённый бегом так, что от него шёл пар, он выглядел живым и трогательным, его разогретые мышцы на ощупь были особенно эластичными, что несказанно нравилось Ань Жюле.
Ань Жюле подождал немного без всякого неудовольствия, мало ли, какие возникли обстоятельства?
Он намеренно не задавал никаких вопросов. Несмотря на то, что мальчишка внешне казался очень скромным, несмотря на его честность и внутреннюю цельность, за время, проведённое вместе, Ань Жюле понял, что Ду Яньмо… очень похотливый, но если в нём самом вся низменная грязь видна на поверхности, то у подростка это всё сидело глубоко внутри.
Что называется, задумав съесть только три пиалы бескорыстия, Ань Жюле, на поверку вытащил из котла весь рис без остатка и даже шелухи по краям не оставил. (Метафора, говорящая об излишнем бескорыстии).
Ань Жюле размышлял о всякой всячине, пытаясь от усиленной работы мысли аккумулировать хоть какое-то тепло для промёрзшего тела, застывшие руки через карманы пальто растирали бёдра, заставляя их хоть немного согреться. На верхнем этаже многоэтажного здания вдалеке располагались часы с термометром, цифра, которую он показывал, заставила оцепенеть: девять градусов! Ужас, вдобавок, он торчит тут уже скоро тридцать минут, а Ду Яньмо до сих пор не появился, это уже из ряда вон.
Он уже подумывал связаться с ним и уже полез за телефоном в барсетку, но что-то его остановило. Возможно, они делают это слишком часто. Хотя они встречаются только раз в неделю, однако уже который раз кровать под ними уже не становилась такой мокрой, что хоть выжимай?
Раз за разом вступая в сношения с Ду Яньмо, Ань Жюле всё больше чувствовал, что его хризантема должна принадлежать только подростку. Он любил его член, помнил его форму, градус подъёма, изгиб каждой венки на нём. Партнёр ни в чём ему не уступал, теперь уже не было необходимости учить его и направлять, он был в полном смысле талантливым учеником. Как говорится в известной идиоме, не за горами тот час, когда из синей краски получится индиго (обр. ученик превзойдёт учителя).
Ань Жюле наслаждался каждым разом, но чем больше наслаждение, тем больше ответственность. Корни большого дерева мешают растущим поблизости саженцам, они становятся шаткими и неустойчивыми… Не впадает ли он сейчас в другую крайность, пытаясь тянуть росток, чтобы он вырос, форсируя сексуальное развитие подростка?   
На этом этапе жизни он каждую свободную минуту снова и снова возвращался к этим мыслям. Он вспоминал, сколько раз он хотел прекратить эти отношения и не мог. Раньше он никогда не понимал людей, ищущих причины для расставания, теперь понял.
Он упорно не уступал чувствам, ни за что не хотел любить. Трудно запретить сердцу любить, а если две плоти, сливаясь в едином ритме наслаждения, исполняют настоящую симфонию страсти, сделать это ещё труднее. Такой мелкий пустяк, но он вызывает внутреннюю привязанность, и это всё портит. Но что, если в его случае именно это может стать предлогом к расставанию?
Он был в нерешительности, так и не достав телефон. От пронизывающего холодного ветра он промёрз до костей, даже волосам на голове было больно. Он взглянул на часы, оказывается, он торчит тут уже целый час.
Он решил уйти, но только развернулся, не успев сделать шаг, как сзади донёсся крик:
- Господин Хризантема!
- Пф-ф!
Одиннадцать ночи, на улице ни души, особенно здесь, в «квартале красных фонарей», ночью ещё более красивом. Неизвестно, какой прохожий выкрикнул это. Ань Жюле стало стыдно, он предпочёл бы этого не слышать. К сожалению, Ду Яньмо никогда не знал, что значит сдаться, не увидев реакции на первый окрик, он крикнул ещё громче:
- Господин Хризантема!
Видно, от своего греха никуда не денешься. В семье Ань Жюле бегунов не было, и он быстро бегать не умел, спрятаться тоже негде. Ду Яньмо подбежал и крепко обхватил его руками. При свете уличных фонарей очертания его юного, красивого лица стали более объёмными.
- Почему ты здесь?!
- Что? – Ань Жюле преувеличенно широко раскрыл глаза, в тоне подростка ему послышался гнев, это просто… непостижимо. Не ответив, Ду Яньмо потащил его к дверям гостиницы. На ресепшен круглолицая молодая девушка в очках, нисколько не удивившись постоянным клиентам, быстро сделала запись в книге регистрации:
- Триста, сегодня…
Она ещё не договорила, а Ду Яньмо с хрустом вынул несколько банкнот по пятьдесят юаней и положил на стойку, взял ключ-карту и сразу направился к лифту. Девушка прокричала вслед:
- Сегодня скидка 10%, я сейчас найду Вам сдачу тридцать юаней.
- Не надо.
Ответ Ду Яньмо прозвучал синхронно с закрытием дверей лифта. Ань Жюле удивился:
- Тридцать юаней! Как минимум за половину этих денег можно купить чашку чая…
Ему-то это было ни к чему, но разве это не важно для подростка? Но тот упорно молчал с надутой физиономией, совершенно ясно, что он на что-то злится. Естественно, Ань Жюле хотел спросить, в чём дело, он тоже был недоволен поведением подростка. «Что за хрень такая, мало того, что опоздал, так ещё и ставит из себя невесть что?»
Разозлённый Ань Жюле шёл и думал: «ладно, вот только открой эту грязную комнату, мы с тобой сведём счёты». Он не ожидал, что как только они войдут в комнату, Ду Яньмо первым делом подойдёт к стене и включит кондиционер, а потом сразу прямиком направится в ванную. Красноречивый звук водной струи, бьющей в пластиковую ванну, долетел до его ушей. Ань Жюле стало любопытно, чем он там собирается заниматься.
Отличительной особенностью кондиционеров в дешёвых гостиницах было то, что они не разогревались постепенно; холодный кондиционер выдал тёплый воздух сразу, а поскольку он был давно не чищен, воздух наполнился отчётливым запахом пыли. Ань Жюле снял пальто, отметив, с каким трудом двигаются его заледеневшие плечи. В этот момент из ванной вышел Ду Яньмо, выражение его лица уже несколько смягчилось. Он подошёл к Ань Жюле и стал раздевать его, последний подчинялся весьма неохотно.
- Нет, я сказал! Сегодня я не в настроении, я не буду, только попробуй заставить меня, я пережму твой хер и не дам тебе кончить!
- Господин Хризантема…
Ань Жюле вызывал его на разборку, но Ду Яньмо без проволочек просто закинул его на плечо.
- Эй!
Разумеется, Ань Жюле сопротивлялся, брыкался и пинался. Лев играл с пойманным кроликом и боялся, что кролик (;; – t;ziи – кролик, жарг. гомосексуалист) убежит и спрячется, но голому это будет затруднительно. Ду Яньмо боялся уронить его, он держал его бережно, но креп-ко, стараясь кое-как уворачиваться от ударов. Ань Жюле, казалось бы, культурный человек, устроил целый скандал с похищением, совсем как его маленькая сестрёнка, впору связывать верёвкой. Когда Ду Яньмо сдёрнул с Ань Жюле брюки, тот заорал:
- Если ты посмеешь ударить меня по заднице, я буду мстить тебе вечно!
Но Ду Яньмо не собирался его бить, он сделал кое-что другое, что заставило Ань Жюле прекратить сопротивление: он проник пальцем между ягодиц Ань Жюле и крепко нажал на его чувствительный сфинктер. Ань Жюле застонал, и его поясница сразу обмякла.
- ****ь, твою мать…
Эта жалкая брань ничем не отличалась от мяуканья котёнка, настолько позорно, что Ань Жюле заткнулся. Воспользовавшись моментом, Ду Яньмо отпустил его и обнимая обеими руками, подтолкнул в ванную. Внутри всё было затянуто паром, ванна до краёв наполнена горячей водой. Ань Жюле понял, что сопротивление бессмысленно, он больше не дёргался и послушно уселся на закрытую крышку унитаза. Его раздели догола, Ду Яньмо присел перед ним на корточки, как будто уговаривал капризного ребёнка:
- Прими ванну, хорошо?
Ань Жюле поднял к нему упрямое лицо, обхватил обеими руками за плечи:
- Возьми меня на руки.
Ду Яньмо улыбнулся:
- Хорошо.
Он легко поднял Ань Жюле и опустил в ванну, заполненную горячей водой. Вода была настолько горячей, что даже немного обжигала, и Ань Жюле тут же попытался вылезти, но его крепко придавили за плечи:
- Нет, посиди не меньше трёх минут.
Ань Жюле глянул на него исподлобья, его погрузили в воду по самую шею; он что-то сердито бурчал себе под нос, но был вынужден просидеть в воде три минуты, к концу его разогретое тело стало похоже на ошпаренную креветку. Ду Яньмо, увидев проступивший на его коже кроваво-красный цвет, вздохнул с облегчением. Ань Жюле радостно отметил его взволнованный и озабоченный вид, и индикатор его настроения резво переместился к положительной отметке:
- Искупаемся вместе?
Ванна невелика, но два человека, если постараются, вполне могут поместиться. Ду Яньмо прикинул и согласился:
- Ага.
Он быстро освободился от одежды, и Ань Жюле с удовлетворением отметил мелкие ранки на его лице и шее, видимо, это он в процессе борьбы его оцарапал… Самому скоро стукнет тридцать, почему он ведёт себя, как восьмилетний сорванец?
Высокий, крупный Ду Яньмо чувствовал, что его слишком много, когда он влез в тесную ванну, бо;льшая часть воды перелилась через край. Ань Жюле лёг на него, и его ягодицы выставились из воды наружу, похожие на прекрасные плоды персика.
Вскоре Ань Жюле почувствовал, что замерзает, он начал дрожать, тело покрылось гусиной кожей. Заметив это, Ду Яньмо положил обе руки на его ягодицы и вздохнул:
- Я думал… ты в воде.
- Да? – Ань Жюле глупо захлопал ресницами, и его вдруг окатило волной жаркого румянца. Ду Яньмо посмотрел на него и ласково прикусил за щёку.
- Перед тем, как мне уйти, моей сестре стало плохо, она плакала, её тошнило… Я отправил тебе сообщение, что задержусь, просил тебя подождать меня в номере.
Ду Яньмо еле успел добежать и увидев силуэт уходящего Ань Жюле, он решил, что тот просто не захотел больше ждать… Но когда догнал его и дотронулся, он почувствовал, насколько тот застыл, весь пропитался холодным ночным воздухом. Поняв, что он ждал его на ледяном ветру целый час, Ду Яньмо рассердился и на себя, и на него. Почему он не ждал в закрытом помещении? Почему он сам не мог прибежать пораньше? Допустим, ему надоело ждать, ведь мог же хотя бы позвонить…
Ань Жюле слушал его в невольном оцепенении.
- Тогда, может, договоримся на другой день?
Ду Яньмо долго-долго молчал.
- … Ты не сердишься?
- Что?
- Я знаю, ты очень занят…
Его голос звучал всё тише, голова свешивалась всё ниже, его вид показывал скрытую неуверенность. Труднообъяснимый смысл сказанной Жень Ий фразы «Возможно, твоего партнёра это расстраивает» внезапно дошёл до Ань Жюле. Когда-то он действительно по причине занятости велел юноше не надоедать, особенно перед очередным выпуском журнала, в такие моменты он был злее самого дьявола, и живому человеку лучше было не приближаться к нему. SMS в отличие от уст-ной речи не может передать интонации и настроение партнёра, и Ань Жюле не хотел по отношению к подростку пользоваться этой обезличенной фальшивой любезностью…
Ань Жюле смотрел на мальчика и думал, что за чувства пробуждаются в его душе… Невозможно выразить словами, как будто рука, смоченная лимонным соком щиплет сердечную мышцу, и сердцу кисло, и больно, и жалит. Он-то думал, что о нём не особо переживают, но теперь оказалось, что он значит для мальчика намного больше, чем он себе представлял, что его чувства важны; для него.
Неизвестно, как он торопился успеть, как бежал и насколько устал, прибежал, а тут ему устроили скандал. Ань Жюле ущипнул мальчика за щёку и заставил поднять голову. Ду Яньмо вопросительно посмотрел на него. Крайне редко он выглядел так потешно, Ань Жюле отпустил его щёку, улыбнулся и поцеловал:
- Почаще выражай свои чувства, иначе я всё забуду…
Забудет даже, что партнёр младше. Это не просто разрыв в возрасте, это разрыв, заключающий в себе дисбаланс в чувствах. Что касалось Ань Жюле, то сейчас он вновь нашёл для себя объект для объятий, а вот он для мальчика, возможно, всего лишь единственное бревно, проплывающее мимо на данном этапе жизни.
Подросток был ненормально одержим сексом, похоже, он способен был делать это безостановочно, сплетаясь с ним в крепких объятиях, ни в какую не желая отпускать; всё так же посылались три сообщения ежедневно, мальчик не собирался из экономии сократить их содержание…
В сердце Ань Жюле зарождалась нестерпимая жалость к нему, словно в нём он видел себя на определённом этапе жизни. Подросток словно непрестанно искал способ напомнить партнёру: я есть, я всё так же настойчив, не забывай меня. Даже смертельно устав от назойливой привязанности другого человека, вы всё равно не можете его оттолкнуть, вы способны иногда дарить ему милостивые взгляды, можете сделать для него всё, что угодно…
Порой любовь или не любовь здесь вовсе ни при чём, это хрупкое чувство сострадания не зависит ни от другого человека, ни от вас самих. Особенно, когда нет возможности получить достаточную привязанность в другом месте.
Он ничего не знал о семье подростка, единственное, что он знал, это что тот любит кого-то, но ничего не говорит об объекте любви. Тайная любовь, настолько скрытая и безобидная, что не заслонит солнца на небе, подобно тёмному облаку… Любовь, похожая на свежевыжатый яблочный сок, когда его пробуешь сразу, он ароматный и кисловатый, а когда постоит, он постепенно темнеет, становится чёрным и горьким… Ань Жюле словно чувствовал на теле юноши часть этого яблочного аромата и ему очень хотелось утешить его: «ну, не страдай, кто не переживал подобного? Если на то пошло, хоть я и не люблю тебя, но как минимум могу поддержать».
Так и быть, он согласен сопровождать подростка на этом этапе его жизни. Пусть даже не слишком здравым способом.
- Потом… Давай как-нибудь выберем день и погуляем, - вдруг сказал Ань Жюле.
- …? – Ду Яньмо выглядел испуганным, и Ань Жюле улыбнулся:
- Мы постоянно скрываемся в этих гостиницах, это не очень хорошо. Но это не означает, что я хочу заняться с тобой сексом на природе.
Он мягко прикусил ухо юноши и прошептал:
- Подумай, куда бы ты хотел сходить…
Руки Ду Яньмо сжимали его зад, Ань Жюле в воде был плотно прижат к нему и очень скоро почувствовал твердеющую плоть партнёра, которая прямо и недвусмысленно воткнулась в его живот. Ань Жюле закатил глаза и рассмеялся. «У меня крайне редко бывает столько нежных чувств, тебе нужно расшевелить их своей палкой». И тут же одёрнул себя: «Не вздумай сказать это вслух, он всё-таки ребёнок».
- Я знаю, куда ты хочешь сейчас отправиться, - Ань Жюле, опираясь на край ванны, поднял поясницу, поймал рукой член юноши и направил его в своё дупло между ягодиц, - Ты хочешь пойти туда, верно?
- Да, - едва слышно ответил Ду Яньмо, но в его тоне слышалось подавляемое вожделение и неутолимый голод…
- Тогда что ты медлишь? – Ань Жюле сладко улыбнулся, но вдруг вспомнил недавний казус и поспешно добавил, - Только не затрахай меня до смерти, а в остальном… как хочешь.


Глава 9. Сказанные слова, что выплеснутая вода

Сказанные слова, что выплеснутая вода, что сказал, что не сказал, словно и не было. Ань Жюле окончательно понял, что нельзя мальчишке говорить, что он может делать, что хочет, этот негодник… совершенно не церемонился!
- Эй, а-аа, о-оо!
Ань Жюле вставили сразу глубоко, крепко пригвоздив к керамической плитке стены ванной, от быстрых толчков ноги отрывались от опоры и беспомощно трепыхались в воздухе.
- Это слишком глубоко, слишком глубоко!
У Ань Жюле пошли круги перед глазами, толстый половой орган подростка ворвался в самую глубину, мощно и резко двигаясь туда и обратно в чувствительном кишечном канале. Ду Яньмо держал его за талию мёртвой хваткой и слегка присев, безостановочно вбивался в его промежность. Ань Жюле безуспешно пытался уйти от глубинных толчков и только всхлипывал, его собственный, твёрдый как камень, фаллос, раскачивался в такт ударам сзади, прозрачные капли воды с него брызгами ложились на стену и медленно стекали вниз.
- А-аах-ха-а-аа!
Он скоро сойдёт с ума, хлёсткие, непристойные шлепки заполнили тесную ванную развратными звуками, влага на их телах делала шлепки ещё более звонкими. Болезненное напряжение в члене достигло высшей точки, но Ань Жюле не смел дотрагиваться до него, боясь, что стоит только прикоснуться, он сразу с криком кончит; пришлось отклячить поясницу, заставив развратно раскрыться задний проход. Принимать так было немного легче, и можно надеяться, что этот раунд закончится побыстрее. Этот способ обычно действовал безотказно.
Ань Жюле, всхлипывая, скользил сжатыми кулаками по мокрой плитке:
- О нет, прямо до печёнок достал… Очень больно… Ах-ха-ааа…
Из его рта беспорядочно неслась грязная брань, в ходе этой непристойной забавы внизу самопроизвольно выстрелила сперма. Подросток притянул к себе его лицо, искажённое только что пережитой кульминацией и поцеловал. Движения сзади ускорились, а после одного мощного удара постепенно смягчились и прекратились. Ань Жюле понял, что он тоже кончил, кончил глубоко в его туннеле, в презерватив.
- Вытащи, я помогу тебе вытереть его.
- Угу, - Ду Яньмо извлёк член, никак не желающий становиться мягким. Сейчас он утихомирится на пару минут, а потом снова примется за дело с ещё большей энергией. Но Ань Жюле слишком устал, его анальное отверстие до сих пор конвульсивно подрагивало, изнутри вытекала смазка, текла по ослабевшим ногам, колени подгибались.
- Сегодня… только один раз.
- Угу, - согласился Ду Яньмо.
Ань Жюле сам помыл его член, а потом они просто вдвоём приняли душ. Сегодня они не трахались на кровати, редкий случай, когда она осталась девственно чистой. В хорошем настроении Ань Жюле нырнул под одеяло, плотно завернулся в него и ещё повертелся, устраиваясь поуютнее. Ду Яньмо тихонько прилёг рядом и замер. Ань Жюле оглянулся и внимательно посмотрел на него, с удивлением отметив редкое выражение робости и стеснения на его лице. Он перевёл взгляд ниже, на лежащий на кровати рядом с владельцем крупный прибор, судя по его виду, пожар не потух. Ань Жюле засмеялся:
- Не надо, сегодня у меня правда нет сил.
- Угу.
Ду Яньмо проскользнул под одеяло и прижался к нему, он не пытался как-то домогаться и даже не дотрагивался до своего члена, только обнимался. У подростка ещё не росла борода, его гладкий подбородок опирался на плечо Ань Жюле, его рука крепко обвивала живот Ань Жюле – Ду Яньмо очень любил эту позу. Он был выше ростом, и когда его тело плотной дугой прижималось к телу Ань Жюле, ему казалось, что он оберегает детёныша. Его агрегат вздымался, как башня, невольно упираясь в копчик Ань Жюле, гладкий и скользкий, он медленно тёрся между ягодиц, и Ань Жюле воспринял это как намёк, что мальчик не наелся и пришёл за добавкой с миской, которую неплохо бы наполнить. Неожиданно поняв, что ему это нравится, Ань Жюле повернулся к нему и заглянул в глубокие чёрные глаза, в их блестящих зрачках отражался его собственный взгляд… Ду Яньмо растерялся, а Ань Жюле постарался скрыть за улыбкой своё неожиданное волнение.
- Иди сюда.
Он опрокинул недоумевающего юношу навзничь и расцеловал каждый дюйм его великолепной кожи, опустил вниз обе руки и ласково расчесал пальцами его чёрные, густые лобковые волосы, ненароком касаясь указательными пальцами члена. Он засосал чудовищно огромный пенис подростка; заглотнуть его полностью было очень трудно, и Ань Жюле стал облизывать мощный стебель, всасывая кожу и тонкую связку, соединяющую головку со стволом, по-научному называемую уздечкой. У большинства мужчин это очень чувствительное место, и Ань Жюле даже слегка ущипнул её и только после этого задвинул в рот половину члена.
Ду Яньмо тяжело дышал, раздираемый противоречивым желанием двигаться и страхом поранить человека, он вцепился в постель так, что на руках выступили вены.
- А-ах…
Ань Жюле расслабил рот, постепенно заглатывая всё глубже, казалось, не только рот заполнился, но даже пищевод открылся нараспашку, обильная слюна наполнила рот, смешиваясь с выделениями юноши, приходилось глотать всё вместе. Он и не отказывался глотать, сосредоточившись на плавных движениях головы, заставляя таким образом член юноши входить и выходить, успевая между делом кончиком языка дразнить отверстие уретры и уздечку.
Первое заглатывание показалось Ду Яньмо ужасно долгим, второе и третье пошли уже с нормальной скоростью; он вспомнил «правило», о котором говорил ему Ань Жюле и пробормотал:
-  Я сейчас… сейчас кончу…
- Угу.
Ань Жюле на секунду выпустил изо рта ствол, но при этом стал сосать головку ещё интенсивнее. Куда деваться Ду Яньмо? Он со стоном дёрнулся, и из члена фонтаном брызнула струя спермы. Вязкая слизь заполнила рот, в нос опять ударил раздражающий запах. Ань Жюле поперхнулся, на глазах выступили слёзы, но на этот раз он не стал выплёвывать, наоборот, всосал головку члена и полностью проглотил всё. Растерянный Ду Яньмо потянулся за туалетной бумагой, но Ань Жюле остановил его.
- Я думал, тебе это не нравится, - сказал Ду Яньмо.
Ань Жюле вспомнил, как он кашлял и плевался в первый раз… такое не забудешь. Он перевёл дух и принялся очищать наконец-то обмякший член подростка от остатков спермы, слизывая всё дочиста, без принуждения, без отвращения, как будто это было самым естественным делом. Слегка кружилась голова и щёки покрылись ярким румянцем из-за нехватки кислорода. Ань Жюле щёлкнул языком:
- А мне и правда… не нравится.
Ань Жюле сам себе не мог бы объяснить, почему он это сделал. Ему вдруг резко захотелось курить, но в присутствии несовершеннолетнего ребёнка нельзя показывать дурной пример. Вкус во рту никак не проходил, но он всё глотал и глотал. Наконец, он вздохнул и посмотрел на подростка с прежним безразличным видом:
- Ладно, забудь, правила этикета требуют взаимности. Я просто оказал тебе ответную услугу, не более, но если продолжать в том же духе, этому конца не будет, к сожалению, это общая беда всех китайцев… Поэтому впредь не будем так делать, и ты не делай, понял?
- Угу, - откликнулся Ду Яньмо.
Интуитивно Ду Яньмо чувствовал, что Ань Жюле не вполне искренен в своём нежелании повторять такой опыт взаимного глотания, но раз Ань Жюле сказал больше так не делать, он не будет. Его повиновение понравилось Ань Жюле, он улыбнулся и прижался к мальчишке, откинувшись на его плечо. В таком положении он не мог видеть лица Ду Яньмо, меж тем, как юноша по-прежнему был похож на привязчивое, голодное животное, которому не хватало любви. Неожиданно Ань Жюле ощутил болезненную тяжесть в груди, возможно, юноша слишком крепко обнимал его, и эта боль доползла до раны на его левом запястье, словно он положил руку на подушку для иголочек; эти иголочки впивались в кожу, нагнетая боль.
Он вдруг понял, что с этим мальчиком для него ничего не исключено, словно он уже переступил невидимую ограничительную черту... Он вздохнул и прикрыл глаза, не желая сейчас сталкиваться с этой проблемой.
- Кстати, ты так и не ответил, куда бы ты хотел сходить? До сих пор не придумал?
Ду Яньмо без раздумий предложил:
- Давай побегаем.
- …
Ду Яньмо уточнил:
- Я хотел бы, чтобы ты побегал вместе со мной.
Ань Жюле подумал про себя, «ты ставишь передо мной слишком трудную задачу, уж лучше я где-нибудь с краешку постою в позе йоги, пока ты бегаешь, хе-хе».
- Больше ты ничего не хочешь?
Единственный спорт, который он принимал в своей жизни, это йога, иногда можно потанцевать в клубе, погулять, пройтись по магазинам, а самое лучшее – это лечь в постель, со всеми вытекающими… Больше ничего. Ду Яньмо схватил руку Ань Жюле, очень холодную, уже утратившую жар, порождаемый похотью:
- Ты очень слабый.
Вот уж не думал Ань Жюле, что услышит такие слова от партнёра по сексу. «Ты очень слабый, ты очень слабый, ты очень слабый… ёб твою мать, ****ь, да я все свои физические и душевные силы отдаю каждый раз, когда участвую в твоих забавах, выкладываюсь так, что скоро умру, а ты ещё заявляешь, что я слабый?!» 
Ань Жюле пришёл в бешенство, замахнулся кулаком и прикрикнул на Ду Яньмо:
- Но-но, что бы ты понимал, да я офигенный, у меня в инстаграмме уже за тысячу подписчиков перевалило, ты в курсе?
Ду Яньмо не ответил на удар, предпочитая упрямо гнуть свою линию:
- Всё твоё тело холодное, руки и ноги как ледышки, стебель бессильный…
Если на первые два утверждения ещё можно было ответить «ну и хрен с ним», то последнее ни один мужчина за собой бы не признал!
- Это ты бессильный, и вся твоя семья бессильная, и твой учитель, и твои одноклассники и весь твой район до последней приблудной собаки, все сплошь бессильные!
Ань Жюле схватил подошвы ног подростка и принялся щекотать… Странно, никакой реакции? Он снова поцарапал ногтями обе ступни, ответом был только вопросительный взгляд Ду Яньмо.
- Ты не боишься щекотки! – сердито констатировал Ань Жюле.
Ступни у юноши были очень большие, как минимум сорок пятого размера. Ань Жюле покосился на предмет между ног, кажется, особой разницы нет, и невольно вздохнул:
- У тебя действительно… всё очень большое.
«За исключением возраста». Ань Жюле хотел и не мог плакать.
 
                ***   
               
Сегодня они сделали это только один раз, и времени осталось очень много. Ань Жюле подумал, что ему как раз нужно через день закончить очередной рекламный проект, и решительно пнул соседа по койке:
- Давай-ка ты иди домой, посмотри, как там твоя сестрёнка.
- … Угу, - откликнулся Ду Яньмо.
Они оделись. Возле отеля Ду Яньмо мирно распрощался с Ань Жюле и долго смотрел, как его красивый силуэт исчезает в сгустившихся сумерках. Немного разогревшись, он не спеша побежал в свою сторону.
Ни один маршрут не был ему так хорошо знаком, как этот. Прибежав домой ближе к полуночи, он думал, что все его домашние уже спят, но как только открыл дверь, навстречу ему кинулась его четырёхлетняя сестрёнка, вся в слезах и с криком:
- Братик!
Ду Яньмо машинально нагнулся и подхватил её на руки. Следом за сестрой вышла его мать, Ван Синью и увидев сына, печально вздохнула:
- Ты так поздно пришёл?
- Угу.
- Братик, ты так поздно, - Е Шаоюй обняла его обеими ручками, Ду Яньмо посмотрел на неё пару секунд, а потом легко взял малышку под мышки и подкинул вверх. Е Шаоюй довольно засмеялась, она выдержала долгое ожидание припозднившегося брата и теперь была очень довольна. Уютно устроившись у него на руках, она приникла к его плечу и задремала. Дочка до такой поздней поры не спит, Ван Синью была огорчена, и в её тоне прозвучал неизбежный упрёк:
- Она ждала тебя весь вечер, где тебя носило так поздно и чем ты занимался?
- Бегал, - ответил Ду Яньмо, укачивая на руках сестрёнку. Удостоверившись, что она заснула, он передал её матери. Ван Синью со вздохом приняла её. Сын любит бегать, и к этому имеет прямое касательство её рано умерший бывший муж. Ду Яньмо родился с очень длинными конечностями и хорошо развитым телом. В детстве он очень любил гулять везде, много ходил и бегал. Заметив это, отец Ду решил, что ему нужно заняться спортом и бегать профессионально. Он нанял тренера, и они с сыном тренировались у него вместе до тех пор, пока отец Ду не заболел, а затем стремительно ушёл от этой болезни. А сын так и продолжал бегать, словно выполняя завет отца.
Но его больше не было, а Ван Синью вышла замуж за другого. Отчим Е занимался научной деятельностью, он категорически не одобрял увлечение пасынка бегом и отсутствие у того конкретных планов на жизнь. Но, в конце концов, это не родной сын, и он не мог повлиять на него, только лишь изредка высказывал своё мнение перед женой – в том числе и сегодня. Ван Синью не смела возражать ему, даже если и хотела возразить, предпочитала промолчать.
Отчим Е:
- Я понимаю, что тебе нравится бегать, и ничего не имею против, но ты должен подумать. Ты уже в восьмом классе, там девятый, пора уже как-то определиться, тем более, что ты учишься лучше многих в классе… Ай! Неужели ты собираешься бегать всю жизнь?
Набившие оскомину избитые фразы. Ду Яньмо сдержанно выслушал и ответил:
- Мой отец надеялся, что я буду бегать всю жизнь.
- Твой отец был не от мира сего, и ты это знаешь.
Мама Ду:
- Дядя Е объясняет тебе, сейчас нетрудно сдать экзамен в средней школе, по крайней мере самый ближайший, а в высшей школе у тебя ещё будет возможность подумать об этом…
Лицо Ду Яньмо застыло, как маска. В этот момент вдруг проснулась дочка на руках Ван Синью. Увидев, что её обнимает другой человек, она широко открыла круглые глаза и стала вырываться и кричать:
- Я хочу на ручки к братику!
Ду Яньмо не двигался, а Ван Синью торопила:
- На, держи её. Родителям не бывает спокойной жизни.
В её тоне не было даже намёка на упрёк, голос был пропитан любовью к дочке. Ду Яньмо взял девочку на руки, но чем больше он прижимал её к себе, тем холоднее ему становилось. Тем более, что совсем недавно он обнимал другого человека, сжимал так крепко, что не хотелось отпускать, но его пнули, и теперь он чувствует тяжёлую усталость. Глядя на довольное личико младшей сестры в своих объятиях, он холодно думал: «любовь матери, забота отца, ты уже взяла всё, что могла, чего ещё ты хочешь?»
Он опустошён. Он не мог и не хотел дать ей то, чего она хотела, хорошего старшего брата, любящего и заботливого. Ван Синью подвела итог разговора:
- Ладно, короче говоря, хорошенько подумай над мамиными словами и о том, что для тебя делает дядя Е… Тебе следует называть его отцом.
- Мама, - перебил её Ду Яньмо и пристально глядя на мать чёрными, влажными глазами спросил, - Ты уже совсем забыла папу?
Ван Синью остолбенела.
- А я не забыл, я всегда помню о нём.
Поэтому он не мог называть чужого человека «отцом». После этого он оставил онемевшую мать, передав ей на руки плачущую сестру, и скрылся в своей комнате. Его отец был человеком серьёзным. И это качество по наследству передалось ему. С детства Ду Яньмо был неразговорчивым, замкнутым, имел незначительную склонность к аутизму и даже не хотел поступать в школу. В тот год отец не заставил его идти в школу, и всегда ходил с ним гулять, участвовал в его играх, играл с ним в мяч и бегал.
Ду Яньмо вдруг понял, что ему нравится бегать. Когда бежишь быстро, летишь, словно ветер, ты погружаешься в свой мир, где не надо бояться чужих мнений, где есть только упругий ритм твоих шагов, ты чувствуешь только своё дыхание, и этого достаточно. Он влюбился в это состояние, и отец, видя его таким свободным, искренним, радостным, тоже становился счастливым. И пусть пока плохо получалось читать книги, и не складывались отношения со сверстниками, отец никогда не требовал, что он должен то-то и то-то, он только говорил: «Яньмо, папе нужно только, чтобы ты был счастлив, тогда и ему будет хорошо».
Только позже он узнал, что его отец в детстве тоже страдал аутизмом, но не был понят и принят другими, и очень долго мучился от этого. Поэтому он не хотел, чтобы его сын так же страдал. Такую любовь и терпимость… невозможно забыть.
Отец умер пять лет назад, и он не мог понять, как мать так быстро уничтожила всякую память о нём. Года не прошло после его смерти, а она уже забеременела и вторично вышла замуж. Женихом оказался одноклассник его отца, говорили, что в те годы он тоже ухаживал за ней.
Он не знал, что больному отцу требовался интенсивный уход, и в итоге мать осталась без средств к существованию и без крыши над головой. Она была вынуждена искать себе опору в жизни, тем более, что отчим оказался очень хорошим человеком. Ду Яньмо не жаловался, он старался исполнять роль молчаливого и послушного пасынка, присматривал за младшей сестрой, но… он уже изнемогал от этого бремени.
Он был в замешательстве. Мать с отцом явно очень сильно любили друг друга, почему же она в такой короткий срок заменила его чужим человеком? Лёжа в постели, он вздыхал и пытался понять, есть ли у него право задаваться такими вопросами? Вот ему, например, тоже нравится один человек, но ведь это не мешает ему спать с другим? Исключительно ради того, чтобы разобраться в себе и получать удовольствие от жизни. Но он всё равно чувствовал боль.
Невыносимую боль… Он схватил телефон и стал набирать сообщение. Выбирая, кому отправить, он сделал паузу и в конце концов привычно отправил его Ань Жюле. Он не знал, почему ему хочется поделиться этим именно с ним, а не с тем, другим.
«Господин Хризантема, я потерял одного человека, но я постоянно думаю о нём, а все вокруг заставляют меня забыть о нём» - написал он в сообщении.
Раньше Ань Жюле не любил переписываться, но в последнее время стал отвечать, как только видел сообщения. Вскоре в почтовом ящике Ду Яньмо добавилось ещё одно SMS:
«Ты смотрел “Прах времён”? * Там Хуан Яоши сказал: “чем больше пытаешься забыть, тем лучше помнишь; а если ты не можешь обладать чем-то, единственное, что ты можешь сделать, это заставить себя не забывать”. Как там другие, это их дело, но никто не может лишить тебя этого права. Никогда и никому не позволяй управлять твоими чувствами, ты должен полагаться только на себя самого».
(*“Прах времён” - гонконгский фильм 1994г. с Лесли Чуном в главной роли, он есть на российских сайтах в русской озвучке).
Ду Яньмо прочитал и улыбнулся, и где-то глубоко, в тайном уголке его сердца наступило облегчение. Ань Жюле никогда не навязывал ему свой образ мыслей, но в некоторых вещах проявлял твёрдую принципиальность. Удивительно, но эти принципы с каждым разом всё крепче вбивались в его сердце, в отличие от бесполезных, фальшивых утешений. И самое главное, что он сказал ему ещё при первой встрече: «Ты не можешь предаваться бредовым идеям изменить вкусы и природную сущность другого человека». Но он может изменить самого себя.
Он вздохнул и написал ответ:
«Хорошо, я сохраню воспоминания. Господин Хризантема, давайте побегаем в следующий раз».
На этот раз мобильный надолго замолк. Наконец, там признали своё поражение:
«Ладно, бегать, так бегать».
Ду Яньмо знал, что он уступит. Они вместе уже два месяца, этот человек всегда такой, твёрдый на словах, но мягкий в сердце, если его отзывчивость разольётся через край, вы можете утонуть в ней и не выплыть живым. И Ду Яньмо тонул, чем больше погружался, тем уютнее ему становилось, и не хотелось расставаться, невозможно было расстаться. Он написал:
«Тот человек, которого я потерял, это мой отец, он умер. Я очень люблю его, он научил меня бегать, он научил меня очень многому».
Ань Жюле:
«Тогда ты вовек его не забудешь. Подожди, вот умрёшь и вновь с ним свидишься, и скажешь ему спасибо».
Ду Яньмо:
«Хорошо».
                ***
Пришла весна, пора цветения, лучшее время года. На деревьях чирикали птички, по реке, отражаясь в воде, скользили парусные лодки. Ань Жюле, напевая «Небо и земля» Сяо Фэй Юйцина, **сидел в офисе «Безупречного» и продолжал встречать лютую зиму, а потом вновь прорастать сквозь щели ледового слоя.               
(**шлягер в бродвейском стиле в исполнении Фэй Юйцина можно послушать здесь: https://youtu.be/W-yJp9oKx2Y).
На ближайшем этапе, пока ещё не выдвинут новый проект, у Ань Жюле было много свободного времени, чем он и пользовался, болтая с хорошим другом по Skype:
«Наконец-то весна».
Joke n;n:
«Тебе только весенней течки не хватает, когда ты течёшь, ты вечно влипаешь в неприятности».
Ань Жюле хихикнул:
«Ты имеешь в виду ту прошлогоднюю историю?»
Как только заходил разговор об этом, Цяо Кенан сразу раздражался, это был поворотный момент, после которого он, подобно старой мачехе начал приглядывать за кое-чьей «хризантемой».
Joke n;n:
«Лучше не вспоминай об этом».
В прошлом году этот похотливый цветок совратил кого-то в баре, договорились снять номер в отеле и заняться сексом. Партнёр ушёл за машиной, в итоге пропал в неизвестном направлении. Ань Жюле, потеряв терпение от долгого ожидания, просто снял следующего, только сговорился с этим, подоспел первый… Два члена на одно очко, короче, у дверей бара развернулось настоящее сражение. Видя, что активы скоро начнут драку за право первенства, вызвавший войну пассив безрассудно воскликнул:
- А давайте сделаем это втроём, я давно хотел попробовать, каково это, когда в дупло въезжает «Ssang Yong».
… Действительно, твою мать, страшно вспомнить. В конце концов это дело было улажено визитной карточкой, извлечённой Цяо Кенаном:
- Мой клиент имеет право хранить молчание… Я искренне надеюсь, что он будет молчать.
Ань Жюле до сих пор вздыхал с сожалением:
«Жаль, жаль, у обоих были такие маленькие, редкий шанс отколоть тройничок, я не верю, что они не захотели бы поиграть».
Joke n;n:
«… Но я не хотел, чтобы это случилось».
Чёрная Хризантема:
«Хо, ты другой! Ты хоть сейчас можешь носить на груди мемориальную доску целомудренной вдовы. Когда ты умрёшь, я специально напишу на ней: этот мужчина может служить образцом добродетели, в своей земной жизни он пользовался только членом Лу Синьчжи…»
Joke n;n:
«Только вот пожалуйста, не надо. Однако, ты в последнее время много работаешь над своим нравственным воспитанием, ты стал немного сдержаннее».
Чёрная Хризантема:
«Я само милосердие и сострадание, Амитабха».               
По сравнению с прошлой весной сейчас Цяо Кенан действительно ощутил давно утраченные спокойствие и мир в душе, но он никак не мог избавиться от навязчивых мыслей, что это всего лишь затишье перед бурей… Всё-таки он с конца прошлого года не выслушивал донесений от своего шпиона – бармена ночного клуба, снабжавшего его информацией такого рода. Поэтому Цяо Кенан успокоился… это было странно. Он слишком хорошо знал характер Хризантемы, его нижнее отверстие идёт вровень с головой, управляя его поведением; никакой сдержанности, никаких табу и вдобавок… ненасытность. 
Иногда бывает, что человек не голоден, но несмотря на это у него всё время есть потребность что-то положить в рот и пожевать. Есть две возможности исправить этот оральный голод. Первая – есть так много, чтобы только услышав о еде, сразу начинало тошнить. Второе – применить силу и просто разорвать рот… Цяо Кенан думал об этом.
«Хризантема, мы ведь близкие друзья, верно?»
Чёрная Хризантема:
«Конечно».
Joke n;n:
«Ты ведь ничего не скрываешь от меня?»
Ань Жюле внутренне дрогнул, в другое время он бы просто посмеялся в ответ на такие слова, но сейчас… он чувствовал за собой некую вину.
«Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Неужели я должен обсуждать с тобой геморрой моего отца?»
Joke n;n:
«Дядюшкин геморрой меня не интересует…»
Чёрная Хризантема:
«Это почему же?»
Он шутил. Тем не менее, чем больше он увиливал от ответа, тем замет-нее было, что он пытается что-то скрыть. Цяо Кенан решил говорить без обиняков:
«Хризантема, я знаю, что ты всегда был осторожен, тем не менее, я всегда боялся, что похоть затмит твой разум. Тем более, следует быть дважды осторожным, когда что-то идёт не так. Поверь, если у тебя есть единственное преданное тебе сердце, в мире не останется ни одной проблемы, которой ты не смог бы решить. Хотя я далеко, на другом конце Интернета, на самом деле, я всегда рядом».
Поддерживая беседу, он подкидывал фотографию нежного Тони Люн Чу Вая (гонконгский актёр, известен русскому зрителю по фильму «Вожделение» и др.), Ань Жюле во все глаза смотрел на монитор и молчал.
«Мне правда, не важно, будь у тебя импотенция или герпес, я всегда буду рядом с тобой».
Вначале ещё было похоже на разумную речь, но потом пошло что-то неудобоваримое. Чёрная Хризантема:
«Убирайся к чёрту!» 
Joke n;n:
«Я сказал правду…»
Чёрная Хризантема:
«Я всё, что есть во мне, вскипятил, сварил и поджарил! В кои-то веки я исправился, а ты так со мной разговариваешь, ай-яй, как можно это терпеть…»   
 Joke n;n:
«Разве ты можешь исправиться? Ёб твою мать, ты даже унитаз не можешь исправить!»
Тем не менее, он тогда явился на помощь Хризантеме посреди ночи, едва только тот позвонил ему.
Чёрная Хризантема:
«****ь, в тот раз у меня очки смылись в унитаз и застряли, это особенная ситуация…»
………..
Так, слово за слово, в ходе разговора дошло до того, что Цяо Кенан поверил, что Ань Жюле недавно призвал даже духов драконов для того, чтобы сконцентрировать энергию великой Вселенной и бла-бла-бла, и тому подобное, в общем, достиг совершенства.
Joke n;n:
«Прекрасно! А то я боялся, что ты с головой уйдёшь в излишества, а потом, когда состаришься, тебе придётся жить в подгузниках».
Чёрная Хризантема:
«Сначала я тебе куплю дюжину».
В конце концов, это ещё вопрос, кто предаётся излишествам. И действительно, спустя несколько минут изображение Цяо Кенана исчезло, Skype вошёл в режим молчания. Несомненно, его поймали и утащили «прочищать» ...
Ань Жюле усмехнулся. До последнего времени он в подобных ситуациях изо всех сил закидывал windows Цяо Кенана самой гнусной и вульгарной словесной пошлятиной, словно пытался забросать камнями упавшего в колодец, теперь всё изменилось…
Он взглянул на часы: ага, пора. Ань Жюле взял мобильный и написал сообщение:
«Встречаемся на старом месте, сегодня я с тобой побегаю».
Зима прошла, на улице уже не так холодно. Ань Жюле был одет в хлопковую футболку и лёгкие, непритязательные бриджи.
В девять вечера почти все люди, которые вышли в парк прогуляться после сытного ужина, уже разошлись по домам, бегать в это время наиболее комфортно и естественно… Так утверждал подросток. На самом деле, если бы не компания Ань Жюле, он предпочёл бы бегать вдоль шоссе где-нибудь в отдалённом, пустынном месте.
- Там можно чувствовать, что есть только ты и окружающая природа.
Выслушав изречение мальчика, Ань Жюле подвёл итог:
- Школьник, что с тебя взять…
«В этом возрасте у всех душа полна поэтического томления и грусти ни о чём». Короче говоря, здесь удобнее всего, Ань Жюле отсюда пешком до дома недалеко, а для мальчишки нет никакой разницы пробежать лишних пару километров, лучше места не придумаешь. Они договорились бегать вдвоём… Посчитали, сколько раз в неделю, кое-кто даже заранее предупредил Ань Жюле:
- Впредь ты каждое воскресенье будешь бегать в парке возле реки.
Ань Жюле с удивлением ответил:
- Ты больной?
Однако, реальность часто бывает любопытнее, чем фантазии, и Ань Жюле после сидячей работы частенько хотелось разогреться. В эту зиму Ань Жюле не только ни разу не простудился, но даже несколько смягчил свой недостаток, вечно холодные руки и ноги. В тот период, когда решительный трёхминутный запал Ань Жюле уже потихоньку сходил на нет, подросток как-то раз взял в руки его ступни и неприкрыто обрадовался:
- Уже не такие ледышки!
Это было восхитительно… Хотя, когда бежал в первый раз, он на самом деле думал про себя: «О, Боже, пощадите меня, я сейчас умру, и больше никогда в жизни мне не доведётся трахаться». Он без сил упал на обочине дороги, а подросток высмеял его, что бывало крайне редко:
- Господин Хризантема, ты слишком слабый.
«Слабый, конечно, слабый».
- Тебе придётся нести меня на спине…
Ань Жюле сказал это из чистого каприза, предполагая пошутить немного и сразу встать, но подросток на полном серьёзе поднял его и взвалил на спину… Пройдя полдороги, он сказал:
- Потом будешь бегать больше часа.
Ань Жюле возразил:
- Нет, я не смогу столько бегать.
Ду Яньмо:
- Неважно, я понесу тебя на спине.
Сказано – сделано. На пол дороге Ань Жюле понял, что заигрался, послушно слез на землю и пошёл сам. Спина Ду Яньмо очень широкая, крепкая… и очень тёплая, с высоты его роста вид был совсем другой. Учащённое сердцебиение, вызванное активным движением, немного смягчилось, но вместо этого что-то горячее начало блуждать по кровеносным сосудам. Время, проведённое вместе таким образом было настолько редким и драгоценным, что нисколько не надоедало Ань Жюле. Поэтому он подумал: «Ладно, значит, будем бегать».
Перед бегом Ань Жюле обычно делал растяжку, а поскольку Ду Яньмо прибегал из дома, он уже был достаточно разогретым. Порой случалось, что Ань Жюле не приходил на пробежку, тогда Ду Яньмо делал круг по парку и так же бегом возвращался домой.
Если в самом начале Ань Жюле половину дистанции «преодолевал», сидя на закорках у Ду Яньмо, то теперь он был в состоянии пройти всю дистанцию самостоятельно, и происходящие с ним изменения заставили его осознать всю мощь адаптивных способностей человека… И ключевым моментом здесь было эстетическое удовольствие, которое Ань Жюле получал от созерцания бегущего мальчика.
Одежда Ду Яньмо была специально подобрана для бега и очень удобно облегала его тело. Правильные и чёткие движения, ровная осанка, здоровая красота развитого, юного тела, игра крепких мышц во время бега под просторной футболкой. У Ань Жюле иной раз просто руки чесались пощупать ясно различимые налитые ядра и тяжёлого великана в комплекте с ними, только прикосновение к ним способно исцелить его лень. Ради красоты Ань Жюле готов пойти на любой риск, он ежедневно бегал с этим красавчиком во имя сохранения физической формы, а на деле предавался сексуальным фантазиям, и это было основной движущей силой в его беге. Цяо Кенан правильно сказал, он терял голову от похоти…
Ань Жюле сделал небольшую растяжку, увидел знакомый силуэт и со всех ног припустил в его сторону. Мужчина-атлет. Его юный любовник заставлял оглядываться на него всех зрелых дядюшек и тётушек вокруг. Человечество всю жизнь гонится за красотой и здоровьем, безостановочно, до самой смерти. «Этот парень занят», думал Ань Жюле и самодовольно улыбался, «вы ещё не знаете, как классно он выглядит в постели, когда трахает бесперебойно, он весь, сверху до низу сексуален, до кончиков ногтей».
- … Господин Хризантема, чему ты улыбаешься?
- А? – Ань Жюле ощупал своё лицо, кажется, уголки губ и правда приподняты, - А что?
- Выглядит страшновато, - Ду Яньмо теперь прямо и непосредственно делился впечатлениями.
Ань Жюле посмотрел на него. Ничего удивительного, разве можно ожидать, что похабная ухмылка будет выглядеть привлекательно… Никаких условных сигналов, они пришли, чтобы бегать.
Вокруг очень тихо, даже ветер тихий и лёгкий. Отражённые блики огней на берегу реки колышутся в воде, похожие на разноцветные пятна масляной краски. Вдоль дороги переливаются неясным светом фонари, вдалеке смутно виднеются какие-то размытые, светлые пейзажи.
Мальчик как-то рассказывал о предыдущем фестивале фейерверков, он бежал по берегу реки и наедине с самим собой наслаждался чудесными салютами. Ань Жюле тогда вспомнил, как он смотрел на фейерверки в толпе народа; было так тесно, люди толкались и ругались, и когда послышался треск выпускаемых в небо огней, Ань Жюле не получил от зрелища никакого удовольствия. Ду Яньмо подивился его рассказу:
- Как это глупо.
Ань Жюле не отрицал и лишь рассмеялся:
- К счастью, большинство людей глупы. Если даже ты не изменишься, тебя заставят соответствовать общепринятым нормам, ты не сможешь жить в обществе отщепенцем.
Ду Яньмо, подумав, согласился, что это разумно; смотреть на что-то в одиночестве и не иметь возможности поделиться впечатлениями действительно скучно. Он ответил:
- В следующий раз мы посмотрим вместе.
Следующий раз… наступит больше, чем через полгода. На тот момент Ань Жюле не знал, что ему ответить. Тогда его отношения с подростком были как эта дорога перед ними, она казалась прямой, как стрела и бесконечной, но дойдя до определённого этапа им обоим придётся оглянуться назад. И разойтись по домам, каждый к своей семье, к своим родным.
Ань Жюле не представлял своих чувств к подростку: они слишком хорошо подходили друг другу своими предпочтениями и сексуальным аппетитом, невозможно даже подумать, что это когда-нибудь вызовет отвращение, разве может такой секс надоесть?
Сам же он, хоть и казался ветреным, но внутри считал себя исключительным однолюбом; одежда и обувь, которые ему действительно нравились, за восемь лет ещё никогда не были выброшены, иногда он их доставал, чистил и бережно убирал обратно. Цяо Кенан говорил о нём: «Он кажется бесчувственным, но на самом деле он очень нежный». Он понимал, что начал невольно симпатизировать мальчику, что этот порой весьма хитрожопый ребёнок вопреки всему запал ему в душу и вызывает в нём сочувствие.
Нет, Ань Жюле не любит его, он не может любить, в любви нет ничего хорошего, во всяком случае, для мальчика это плохо. И в нём самом всё ещё хранятся кровавые уроки прошлого. Мальчика нужно беречь и лелеять, окружить спокойной лаской и теплом, Ань Жюле считал, что так будет лучше всего. Потом подросток покинет его, найдёт себе прекрасного во всех смыслах человека, перестанет безобразничать, и всё у него будет хорошо. Что до него, то у него всего лишь крохотная эпизодическая роль в жизненной пьесе молодого человека.
Возможно, через пять – десять лет он снова с ним встретится и поставит в критическую ситуацию, имея туз в рукаве (в виде прошлых отношений), или что-то в этом роде. Попытается всколыхнуть старые чувства, разыграв небольшую сопливую мелодраму, где ему подойдёт роль смертельно больного, либо пострадавшего в ДТП – мамочки, ведь этих актёров второго плана никто не страхует? Сейчас, очевидно, следует обратиться в страховую компанию для урегулирования претензий на компенсацию. И каково это – бегать за бывшим? Если только бывший бойфренд не потянет страховку, второстепенный актёр ради поддержки приобретёт долю…
Ду Яньмо прервал пустые фантазии Ань Жюле:
- Господин Хризантема?
- Да?
- Мы прошли дистанцию, - Ду Яньмо указал на напоминающий знак перед ними. Для того, чтобы предотвратить бесконечный бег Ду Яньмо, они договорились в одном месте обозначить поворотную точку; раньше на этом месте Ань Жюле обычно начинал задыхаться и переходил на шаг. Сегодня неожиданно для самого себя Ань Жюле, увлечённый посторонними мыслями, побил собственный рекорд…
Ань Жюле от бурного дыхания почувствовал боль в груди. Ду Яньмо дышал чуть скорее обычного, но не сумбурно, он имел способность к бегу от рождения и бегал хорошо. Они оба вспотели, и прохладный ночной ветер был как нельзя кстати.
В мозгу Ань Жюле всё ещё метались отзвуки придуманной им мыльной оперы, когда он вдруг увидел, как Ду Яньмо прикрыл глаза, наслаждаясь дуновением ветра. В этот момент он выглядел настолько самодостаточным, в его облике была такая мужественность и сила духа, соединённая с нежностью и кротостью, что Ань Жюле до боли в сердце захотелось быть с ним рядом… Он поднялся на цыпочки и поцеловал его. Вокруг никого не было, но этот поцелуй Ань Жюле был настолько лёгким, что не открой Ду Яньмо глаза, он подумал бы, что его губ коснулся ночной ветер…
Тихо моргая глазами, Ду Яньмо смотрел на мужчину. Ань Жюле улыбался, в его глазах мерцал таинственный свет, как будто там, на дне, светился прекрасный звёздный камень, а сбоку возле рта наметилась еле заметная ямочка, не слишком отчётливая, но она заставляла сердце Ду Яньмо биться пылко и трепетно. Этот мужчина крайне редко улыбался так широко и искренне, раньше Ду Яньмо мечтал увидеть его улыбку с ямочкой, но в этот момент неожиданно… почувствовал боль. Необъяснимую боль.
Он поднял руку и погладил Ань Жюле по щеке, потом дотронулся до уголков его глаз. Они были сухими, то, что он полагал за влагу, было всего лишь блеском. Ань Жюле прикрыл глаза, казалось, он наслаждался его прикосновениями. Ду Яньмо вдруг подумал, что в то время, когда он сам был крайне неопытным и порой грубым, этот человек всё равно всегда поощрял его. Он, всегда ненавидевший прикасаться к другим людям, теперь одержим другой крайностью: прикосновение к его коже приносили невероятное удовольствие, этот мужчина просто приручил его. Только он и никто другой.
Ань Жюле позволял себя трогать, потому что Ду Яньмо был очень тёплым, и ему это было приятно. И он понимал, что он тоже нравится мальчику, что тот дорожит им.
Не всё сводится к любви или не любви. Невозможно, недопустимо требовать от мальчишки посвятить ему свою жизнь только из-за того, что сейчас он что-то делает для него. Он хотел совсем не этого. Ань Жюле сомкнул губы и слегка улыбнулся:
- Успокойся.
Ду Яньмо:
- ?
Ань Жюле погладил его по голове и мысленно продолжил: «что бы ни было, но в будущем я никогда не буду искать тебя. Я только хочу, чтобы ты хорошо провёл это время. Я не побеспокою тебя, это моя нежность».


Глава 10. Розовая жизнь               

Несколько раз в году Ань Жюле навещал свою семью. Раз в несколько месяцев вся семья собиралась вместе, и Ань Жюле, как самый младший, не мог не присутствовать на семейных сборищах. Его родной дом находился в Тайбэе, совсем недалеко от центра, однако, он предпочитал жить отдельно… И причина была предельно проста: вся семья, от мала до велика, давно знала, что он гей, мало этого, знала так же, что когда-то он из-за мужчины пытался покончить с собой. Конечно, это было давным-давно, в далёком прошлом…
По той же причине и отношения с отцом были как огонь и вода, полный антагонизм и взаимное неприятие. Однако, в последнее время отношение к нему несколько поменялось, потому что в семье появилась ещё одна паршивая овца. Выяснилось, что и его тан-гэ (двоюродный старший брат по отцу) Ань Юмин тоже предпочитает долбиться в очко. Ну долбится, и ладно, разве сейчас легко найти хорошую женщину? Но кто бы мог ожидать, что он склонит к однополой связи бармена, похоронившего жену и оставшегося с малолетней дочкой на руках.
Когда дядя узнал, с ним удар случился, а двоюродный брат вдобавок бесстрашно раздувал огонь:
- А ты считай, что ту девочку родил я, она станет частью нашей семьи и родит тебе много внуков, разве это плохо?
И дядю прихлопнуло во второй раз. Говорили, что у него был и третий удар, и четвёртый. Ань Жюле не знал, должен ли он одобрить упорство старшего кузена, но надо отдать должное, всё-таки дядя обладал удивительной волей к жизни.
Сначала старший кузен скрывал свою ориентацию, теперь, когда всё от-крылось, он стал дерзким и вспыльчивым. Говорили, что он никогда не одобрял своего старого отца, порицавшего младшего кузена за неподобающую ориентацию, и гордившегося собственными хорошими генами, которые, как мост между поколениями, послужили доброму делу рождения нормальных сыновей… Гордый отец не ожидал, что в конце концов его собственный сын безжалостно всадит ему такой вот нож в спину, застигнув врасплох.
Ань Жюле пытался разузнать, зачем старший кузен всё-таки «раскололся» и расстроил старого отца, но тот легкомысленно отмахнулся:
- В его почтенном возрасте небольшие потрясения полезны, они стимулируют сердечно-сосудистую деятельность и продлевают жизнь.
Ань Жюле тоже посмеялся:
- Тогда, не должен ли я по твоему примеру сознаться и рассказать обо всех своих прошлых делах?
Старший кузен неожиданно стал серьёзным:
- Не вздумай, это коснётся непосредственно четырёх жизней зрелых людей в двух семьях.
Под двумя семьями подразумевались семья Ань и семья Ли, не из местных, в которую сестра матушки Ань вошла после замужества.  Две семьи…
- Забудь об этом, ты слышал о проблеме в прекрасном семействе Ань - Ли?
Вообще-то, после того, как старший кузен вырвался вперёд на порочной дорожке, Ань Жюле надеялся, что теперь визит в семью будет проходить не столь тягостно. Он не ожидал, что как только он войдёт в гостиную, его встретит такая мрачная атмосфера, словно в семье кто-то умер.
Две семьи, Ань и Ли, присутствовали в полном составе. Среди них была и госпожа Ли, сестра-близнец матери Ань Жюле, и выглядела она так, будто враз постарела на много лет. Припав к сестре, госпожа Ли безудержно рыдала на её груди, рядом сидели в креслах трое почтенных мужчин и мрачно курили. Что это за спектакль?
Ань Жюле замер в оцепенении, к нему подошла служанка, тётушка Сюй:
- Добро пожаловать, молодой господин.
- Да.
Семья Ань имела небольшой торговый бизнес, приносивший стабильный доход. Это было одной из причин, почему Ань Жюле не был стеснён в средствах и мог с юности безрассудно своевольничать и делать всё, что в голову взбредёт. Семья Ли была намного беднее, и судьбы сестёр-близнецов, одинаково вышедших замуж, сложились совершенно по-разному.
Увидев Ань Жюле, матушка Ли просияла и тут же встала, протягивая руки ему навстречу, как будто увидела любовь и надежду всей своей жизни:
- Сяо Ле, как давно мы не виделись, позволь твоей тёте полюбоваться на тебя…
- …
Он никогда не был близок с семьёй Ли, откуда вдруг взялись такие бурные родственные чувства, просто непостижимо? Что-то тут нечисто. И что стоит за всем этим? Ань Жюле сдержанно улыбнулся тетушке Ли и послушно ответил:
- Здравствуйте, тётушка.
- Мы так давно не виделись, чем дальше, тем лучше у вас идут дела, ах, совсем не так, как в нашей семье…
В такой на редкость благоприятной семейной атмосфере ему совсем не хотелось выслушивать её проблемы, и он прервал её тоном, как в костюмированной драме:
- Почему же? Ведь у брата Яна тоже всё хорошо.
Кто его дёрнул за язык, как только тётушка Ли услышала это имя, она вновь разразилась такими рыданиями, какими обычно в восьмичасовых вечерних сериалах преданные дочери оплакивают своих безвременно почивших родителей:
- О, я несчастная! Я вышла замуж за нищего, бессильного мужа, который не может заработать денег, родила единственного сына, и он сбился с пути, попал в тюрьму, а теперь, о-о, теперь он вышел с больной печенью… Он всё, что есть в моей жизни, если бы я могла, я вырезала бы всю свою печень и отдала ему, но как назло…
- …
«Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?»
К счастью, старший кузен был в курсе событий, он подошёл к Ань Жюле и тихо объяснил:
- У твоего бьяо-гэ Яна (старшего двоюродного брата по матери) обнаружили цирроз печени, ему нужна пересадка, но у тётушки гепатит Б.
(Гепатит В (Б) — это вирусная инфекция, преимущественно поражающая печень и приводящая к хронической прогрессирующей форме заболевания, носительству вируса, развитию цирроза и рака печени).
- Вот оно что.
Цирроз печени? Ань Жюле никак не мог представить себе этого… Надменного? Разнузданного? По отношению к этому мужчине он мог употребить только одно определение: «несгораемый мусор», «нетонущее дерьмо»; теперь он докатился до того, что ему требуется пересадка печени. «Эх, Ли Яоян, Ли Яоян, *вот и пришёл твой час». Он внутренне застонал, как же не хотелось расспрашивать о подробностях болезни.
Семья Ли состояла из двух почтенных человек. Отец Ли, всегда относившийся к сыну с презрением, пропыхтел:
- Умрёт, и ладно, он все эти годы только и делал, что грешил.
Не в бровь, а в глаз. Ань Жюле сразу захотелось поставить лайк этому образцовому отцу. Матушка Ли взвыла:
- Это мой ребёнок, которого я вынашивала под сердцем девять месяцев и родила в муках! Если бы не этот бесполезный отец, разве он опустился бы до преступления…
«Нет, нет, нет, конечно, таков его характер, я вот от рождения тоже должен был стать злодеем». Ань Жюле сжал своё левое запястье. Из всей семьи только его старший кузен по отцу знал, какие «особые отношения» связывали его с Ли Яояном. Ань Юмин оттащил Ань Жюле в сторону и напомнил:
- Подожди, о чём бы тётушка ни попросила, ты не должен соглашаться, понял?
Ань Жюле в общих чертах понял, в чём дело. Для донорства печени требовалось обследовать пять кровных родственников или родственников по браку. Видимо, в семье Ли никто не подошёл, и это заставило задуматься о семье, с которой прежде не хотели иметь ничего общего, о семье жены. Матушка Ли и матушка Ань – сёстры-близнецы, это самое близкое родство, следовательно, высока вероятность, что именно печень Ань Жюле подойдёт. При условии, что он не будет трахаться днями и ночами. Разумеется, матушка Ли завыла с новой силой:
- Сяо Ле, твой брат Ян с детства тебя любил, ты же не допустишь, чтобы он болел? Ты не мог бы пройти обследование, подумай об этом…
Ань Жюле пожал плечами:
- Хорошо, я выберу день и обследуюсь, если моя печень подойдёт, нет проблем.
Все были потрясены, как легко и быстро уладилось такое серьёзное дело, как будто в закусочной взяли и заказали порцию свиной печёнки. У матушки Ли от волнения подкосились ноги, и она едва не упала перед Ань Жюле на колени, он поспешил поддержать её.
- Не надо, не надо, - проговорил он вслух, а про себя продолжил: «если бы ты знала, какие «особые» отношения связывали меня с твоим сыном, ты бы сейчас не падала передо мной на колени, а отвесила бы мне хорошую оплеуху».
Матушка Ань, конечно, была привязана к своей сестре, но Ань Жюле её родная плоть и кровь.
- Сяо Ле, ты хорошо подумал?
- Это всего лишь предположение, что у меня всё нормально с печенью, возможно, после обследования мне самому придётся искать донора, - отшутился он.
(Печень запускает процесс выработки тестостерона в организме, который и является основной движущей силой потенции мужчины. Подробнее гуглите).
Матушка Ань рассердилась:
- Какой же ты ещё ребёнок!
Как бы то ни было, но матушка Ли обрела надежду, а отец Ань, хоть и был против, но надеялся, что у его сына достаточно здоровья, чтобы трансплантация** не погубила его. Всё-таки этот ребёнок любит сестру-близнеца его жены, даже если у них не сложились отношения, нельзя сбрасывать это со счетов. Раз сын согласился, теперь не поддержать его было бы совсем не по-человечески.
Зато Ань Юмин сильно расстроился, он никак не мог повлиять на старшее поколение, он только снова оттащил Ань Жюле в сторону и проговорил:
- Да ты просто святой, тебе мало того, что он разбил тебе сердце, теперь ты отрежешь ему кусок печени, потом ему понадобится твой желудок, лёгкие, почки, может, ты позволишь ему всего тебя выпотрошить?
Ань Жюле остановил его жестом руки:
- Моя печень все эти годы страдала, поэтому трудно сказать, подойдёт она или нет. Что касается того… что происходило тысячи лет назад, дорогой мой брат, то у тебя слишком хорошая память, а я вряд ли начну каждый день принимать «Гинго Билоба».
(Гинго Билоба – реликтовое дерево, на основе которого изготавливают препараты, улучшающие память и вообще мозговую деятельность).             
Ань Юмин смотрел, как он то и дело ощупывает своё левое запястье, и думал: «хорошо бы так и было».
Через N-ное количество лет имя Ли Яояна снова вошло в его жизнь, и это не могло не огорчать Ань Жюле, а больше всего огорчало то, что… За столь долгое время он даже забыл, как выглядит Ли Яоян, только некоторые не слишком приятные воспоминания ещё сохранялись где-то там, глубоко, где заканчиваются кровеносные сосуды, в самых крошечных и дальних уголках нервной системы; но стоило только слегка задеть один корешок, и болью отзывались все остальные.
****ая боль, кто бы мог подумать, что он до сих пор способен страдать по этому подонку. А может быть, ему просто было больно за себя, больно за свою потерянную юность, за лучшее время своей жизни, потраченное впустую на единственного возлюбленного, который этого не стоил.
С тех пор в его жизни нет места любви. Слишком тяжёлый опыт. Порезав себе левую руку, он будто отрезал всё, что имеет отношение к сердцу. И говорить об этом он не хотел.

                ***

Нельзя сказать, что донорство печени такое уж большое дело, но нельзя сказать и что маленькое. Когда пришли результаты обследования, неожиданно оказалось, что печень Ань Жюле в полном порядке. Ань Жюле думал, что за все те годы, что он трахался ночами напролёт, он уже давно прохлопал свою печень, но не предполагал, что его печень составит неожиданную конкуренцию ебливой барыне хризантеме и окажется более выносливой. Его дядя обрадовался и сразу подписал письменное согласие на трансплантацию: «Хорошо, пусть будет донором».
Но став донором, Ань Жюле не хотел, чтобы Ли Яоян узнал, что это его печень пересадят ему, что это он спас его жизнь. Поэтому он потребовал от всей семьи, чтобы этот факт был скрыт от реципиента (получатель донорского органа). Все восхваляли его за то, что он совершает благодеяние, оставаясь безвестным, это так благородно, и он достоин звания настоящего мужчины; даже отец Ань на сей раз закрыл глаза на нетрадиционную ориентацию своего сына и отныне изменил своё отношение к нему. В конце концов, мужчины семьи Ань обладают настоящим мужеством.
Из всей этой семьи только кузен Ань Юмин знал, что Ань Жюле просто не хочет иметь никаких отношений с тем человеком. Ань Юмин не любил матушку Ли, мать-неудачницу, которая только и смогла, что произвести на свет эту мразь Ли Яояна. Он не любил ни её, ни всю нищую, алчную семью Ли, да и за что любить людей, способных ради копейки довести до смерти мужа, не говоря уже о жене?
Время от времени она просила помощи у сестры, на этот раз вот даже печень попросила пожертвовать. Вся проблема в том, что Ань Юмина до жути бесила вся эта ситуация, но он не мог ни на что повлиять; вся семья одобрила, и что он мог поделать? Ань Юмин буквально лопался от негодования и целый день бранил Ань Жюле за его чрезмерную отзывчивость, «эх ты, святой идиот, ты хоть сто раз умри ради них, никто тебе спасибо не скажет!» На что Ань Жюле только безразлично посмеялся:
- Ай, брат, ты не понимаешь, меня это совершенно не напрягает. Тётушка присосалась к нашей семье, как рыба-прилипала, и это длится не день или два. Полагаю, одной просьбой о печени дело не ограничится, впереди долгий период реабилитации, так что покоя никому не будет. Какая мне разница, помогать ли чужому человеку, или моему двоюродному брату?
Опять же, тут есть и некие чувства. Пусть даже потом возникли неприятные моменты, но в детстве они играли вместе втроём, вместе проказничали, влипали в истории. В этом разговоре Ань Юмин так и не смог найти достаточных возражений. Его младший кузен внешне казался бессердечным, а на деле был крайне ласковым и всегда защищал свою семью.
На самом деле, когда матушка Ань тоже всё обдумала, она не раз спрашивала Ань Жюле:
- Сяо Ле, если ты всё-таки передумаешь, ничего страшного, мама пойдёт и скажет им…
- Успокойся, это пустяки.
Он действительно считал всё происходящее несущественным и не волновался о предстоящей операции, как пройдёт, так и пройдёт. Единственное, что заставляло его просыпаться посреди ночи от рвотных позывов, это то, что он приносил себя в жертву дрянному человеку. Он не хотел знать, как возникло заболевание Ли Яояна, как его диагностировали, как он проходил обследование и готовился к операции, и прочие трали-вали. Менее, чем за месяц Ань Жюле устроил все свои дела, чтобы войти в операционную и выйти в общей сложности через семь часов. Он был наслышан о Чжи Дао, как об известном в авторитетных кругах враче, и после уик-энда примчался, чтобы отрезать кусок печени и тем самым одним ударом подтвердить своё чувство долга.
Он очнулся в отделении восстановительной терапии, наркоз ещё не прошёл, и он пока не чувствовал боль. Медсестра подошла к нему с улыбкой и сказала:
- Врач сказал, что у Вашей печени прекрасный розовый цвет.
Должен ли он поблагодарить доктора за комплимент? Ань Жюле частенько слышал приятные слова в свой адрес, но в большинстве случаев люди хвалили его соски, член, анус и так далее, но печень… Впервые в жизни. Пожалуй, розовая жизнь звучит не так уж плохо. Что же касалось положения реципиента, оно ему было глубоко безразлично, он только спросил у врача:
- Теперь у меня на животе шрам, можно будет потом найти профильного врача, чтобы убрать его? И что я раньше об этом не подумал, вот я дурак, и зачем я это сделал! А-а, теперь раскаиваюсь до смерти.
Врач:
- …
За неделю, что он провёл в больнице, Ань Жюле все уши прожужжал об этом персоналу, сводя всех с ума. Но зацикливаться на этой проблеме бесполезно, остаётся только подождать, пока шрам сам собой зарастёт и побледнеет, а потом можно попробовать сделать лазерную шлифовку и посмотреть, что от него останется.
Обследование Ань Жюле, больница, выписка, вся эта канитель заняла больше месяца, от бесконечного нытья уже дышать было больно, и он, наконец, вернулся домой. Он попросил мать вернуть ему телефон, и как только включил, непрерывной чередой пошли похабные рингтоны входящих сообщений. Отец позеленел, будь это раньше, он бы в злобе схватил палку и выгнал бы его из дому, теперь же с небывалой терпимостью сказал только одну фразу:
- Наведи порядок в телефоне, хоть немного, прости, но рингтон у тебя ни к селу, ни к городу.
В присутствии отца обычно дерзкий Ань Жюле нахамить в ответ не осмелился. Он вернулся в свою комнату, открыл раздел сообщений, где был целый ряд SMS от Сяо Гампа вперемешку с рекламными рассылками. Он лежал в больнице примерно десять дней, его телефон был конфискован матушкой Ань, и связи с подростком не было. В нескольких первых посланиях содержались обычные вежливые приветствия, но последующие шли непрерывной чередой, и в них всё больше проявлялось волнение и беспокойство…
Он с улыбкой просматривал одно сообщение за другим. Интересно, это из-за того, что у него теперь не хватает куска печени, его сердце, прежде покрытое железным панцирем, не успело снова натянуть треснувшую броню и стало способно на умиление? И в этот момент он увидел сообщение с незнакомого номера, его содержание гласило: «Я знаю, что это ты. Ян».
«;».
«;;;».
Ань Жюле немедленно закрыл сообщение, а номер отправил в чёрный список, потом ринулся в туалет, промыл глаза и только после этого вышел. Он перезвонил Ду Яньмо, сигнал не успел пройти и двух раз, как на том конце подняли трубку:
- Господин Хризантема!
Тигриный рёв, донёсшийся из трубки, взрывной волной сотряс субтильное тело Ань Жюле, и он решил без предисловий перейти к сути дела:
- Я попал в больницу.
На том конце словно подпрыгнули от испуга и спросили:
- Ты заболел?
- Нет, я пожертвовал кусок печени одному несчастному бедняку.
- В какой ты больнице?
Ань Жюле улыбнулся:
- Я давно уже выписался, теперь буду отдыхать дома, наверное, месяц.
Упомянув об этом, он невольно вздохнул, впереди целый месяц воз-держания, а он даже не взял с собой никаких личных вещей, подумав, что занятия самоудовлетворением всё равно вызывают в нём отвращение к такому «недосексу».
На этот раз Ду Яньмо молчал очень долго, так долго, что Ань Жюле даже подумал, что возникли неполадки со связью.
- Алло, алло!
- Почему ты мне ничего не сказал? – несмотря на прежнюю, ровную интонацию, от его фразы исходила такая печаль, что в голове Ань Жюле сразу возник образ грустного коня, взволнованно потряхивающего гривой. «Странно, кто ты такой, и почему я должен тебе говорить об этом?» Меньше секунды длился бунт, и сейчас же пришли на память многочисленные тревожные SMS-ки, накопленные в отделении переписки его телефона. Его стальное сердце вновь наполнилось умилением. Он вздохнул и ответил:
- Ситуация экстренная, у одного моего родственника возникли проблемы с печенью, и я стал донором.
Он сказал это так легко, как будто рассказывал о том, как увидел у дороги кого-то голодного и бросил ему кусок булки, так, мимоходом, и у него от этого не болит и не чешется. Тем не менее, это печень, он отдал часть внутреннего органа, одного из пяти, от которых зависит жизнь человека.
- Господин Хризантема.
- Да?
- Пожалуйста, цени себя немного больше.
Что? Как? Ань Жюле в полном замешательстве ответил подростку на несколько вопросов о своём самочувствии, после чего Ду Яньмо сразу отключился. Ань Жюле недоуменно уставился на разогретый в руке телефон и подумал: как это он себя не ценит? Он очень и очень любит себя, все вокруг это знают. Он – Ань Жюле, самый бессердечный эгоист. Но когда он поделился недоумением со своей «любимой дочкой», разумеется скрыв, что Ду Яньмо его любовник, Цяо Кенан сразу ответил:
- Он правильно сказал.
Ань Жюле:
- Как!
Цяо Кенан:
- Даже донором крови не каждый человек решится стать, а тебе, как так и надо, сказали «дай печень», ты и дал, и даже не поинтересовался, какие потом могут возникнуть осложнения. Если так легко можно отрезать кусок печени, тогда нечего бояться заболеваний печени.
Ань Жюле почесал в затылке:
- Ну, для меня так и есть, что печень, что кровь, никакой разницы, что кровь восстановится, что печень снова отрастёт.
Цяо Кенан на другом конце закатил глаза:
- Для тебя, вероятно, жертвовать жизнью нормально, но это жизнь, ей свойственна цикличность, через восемнадцать лет появится ещё один хороший парень, которому потребуется твоя помощь.
Ань Жюле был потрясён:
- Дорогой, ты умеешь читать мысли?
Цяо Кенан недовольно цыкнул языком:
- Я не умею читать чужие мысли, я просто слишком хорошо знаю, что ты за человек. Ты слишком легко к себе относишься, как к какой-то дешёвке. Ты боишься боли, и сам же ходишь рядом с болью. Даже я, когда узнал, что ты ложишься в больницу… А-а, ладно, что с тобой говорить, давай, поправляйся побыстрее, да наращивай кожу поплотнее.
«О как» …
- Joke, ты злишься?
Цяо Кенан глубоко вздохнул:
- Я злюсь? Разве я могу злиться на сучку? Кто я такой?
Ань Жюле рассмеялся:
- Ты святой, ты даже такую сучку, как я любишь.
Цяо Кенан ещё более сердито:
- ****ь, да я просто дурак!
Ань Жюле грустно улыбнулся, за этот вечер уже два человека подряд пытались его перевоспитывать, он чувствовал себя странно и неприятно. Ань Жюле написал Ду Яньмо:
«Рана не выздоравливает, болит и чешется, так мучительно».
Ду Яньмо ответил:
«Терпи».
Ань Жюле постонал, поохал и снова написал:
«Жопа тоже чешется, что делать?»
Прошло довольно много времени, пока от Ду Яньмо пришёл ответ, опять только одно слово:
«Терпи». Ань Жюле изобразил презрение, но тут же вслед за этим сообщением пришло следующее:
«Нельзя играть «в пистолет», и фаллоимитатор тоже не годится, ты привык во время оргазма напрягать живот, вдруг шов разойдётся, тебе будет плохо».
- …
Ань Жюле подумал, что вот Цяо Кенан умеет читать чужие мысли, так это ещё что, тут есть кое-какие знатоки, разбирающиеся в тонкостях человеческого организма.
Как бы то ни было, но в эти три недели Ань Жюле в родительском доме получил такой высокий уровень комфорта и ухода, какого не получал, наверное, никогда в жизни. Даже строгий отец проникся к нему небывалой доброжелательностью и зная, что его сын очень трепетно относится к своей красивой внешности, приобрёл для него коллаген, и вдобавок к нему свиные ножки, распорядившись, чтобы тётушка Сюй регулярно давала их ему в качестве укрепляющего средства. Ань Жюле возмущался:
- Интересно, если бы раньше знали, что я могу стать донором печени, стали бы меня так бесчеловечно избивать в прошлом?
- Твоя плоть страдает в любом случае, какая разница? – отвечал Ань Юмин, закатывая глаза к потолку.
«О да, это точно». Ань Жюле поднял чашку с чаем, и Ань Юмин, увидев, что ногти на его руках покрашены ярко-красным лаком, невольно поморщился:
- Опять?
Ань Жюле раскрыл все десять пальцев и принял кокетливый вид a’la Сейлор Мун:
- Ага, правда, красиво?
- Почему бы тебе не объяснить своей уважаемой маме чётко и ясно, что гей – это не трансвестит?
Ань Жюле рассмеялся и рассказал, что как-то раз он попытался объяснить, но бесполезно, мать только плакала в три ручья и лепетала:
- Сяо Ле, перед своей матушкой ты можешь быть самим собой, для меня это не имеет значения. Ведь в самом деле, нельзя отрицать самого себя. И мне не важно, сын ты мне или всё-таки… дочь, мама всё равно любит тебя.
- …
Святые небеса, он что, должен растрогаться? Ань Жюле запрокинул голову и посмотрел в небо, в этот момент он мог только ответить:
- … Хорошо.
Он навсегда запомнил, как в те годы отец жестоко избивал его, и мать, всегда почитавшая супруга, решительно закрывала его своим телом, и надрывно кричала:
- Ты бьёшь! Снова бьёшь! Это я родила сына! Он мой сын! Убей нас обоих и найди себе другую женщину, пусть она родит тебе другого сына…
Вполне в духе ежевечерних сериалов, в то время матушка как раз увлекалась какой-то «Любовью» и тому подобными мыльными драмами, все её слова и жесты производили впечатление какой-то игры. Тем не менее, для матери это было совершенно искренне, в конце концов, Ань Жюле это понял. Его матушка была из тех невинных барышень, «глупость» которых Ань Жюле расценивал как идиотизм, врождённую ущербность, которую уже не исправить. Выйдя замуж за отца, она не знала даже, сколько стоит фунт риса – если нет риса, можно же есть булочки? *** Она на полном серьёзе говорила такие вещи.
Ань Жюле в свою очередь был воспитан почти таким же.
Гомосексуальность, гетеросексуальность, мать совершенно не разбиралась в этом, она только знала, что её сын не сможет жениться, и в который раз спрашивала его:
- Сяо Ле, ты… может, ты выйдешь замуж? Маме так жаль, ах-ах…
Ань Жюле:
- …
В то время была популярна другая историческая, костюмная дорама, и матушка Ань, естественно, была её преданной зрительницей. Однажды Ань Жюле попытался загримироваться в духе дорамы, а мама Ань увидела на его лице макияж и была так потрясена, что долго не могла прийти в себя. Потом она вдруг схватила его за руку и потащила в свою комнату, дрожа, раскрыла перед ним свой кейс с косметикой:
- Сяо Ле, бери всё, что тебе нужно…
Ань Жюле не знал, что сказать:
- Не надо, я…
Он не успел ничего объяснить, а мать расплакалась, кейс упал, вся косметика рассыпалась, и никто не стал её подбирать. Матушка Ань сжимала руки сына, а слёзы всё капали и капали из её глаз… Ань Жюле весь дрожал, мать, до этого момента не понимавшая наклонностей своего сына, очень огорчилась, ей было очень трудно, возможно, невыносимо… Однако, она старалась не показывать своих страданий. Несмотря на его неправильную ориентацию.
Он тогда улыбнулся сквозь слёзы и подобрал флакончик розового лака для ногтей:
- Мама, покрась мне ногти во этим.
- Хорошо.
Мама Ань вытерла слёзы и стала делать ему маникюр. Она красила ему ногти, сдерживая слёзы и постепенно успокаивая дрожь. Это заняло довольно много времени. Закончив, она улыбнулась, и на её щеках появились ямочки:
- Красиво?
Ань Жюле тоже улыбнулся:
- Да, очень красиво.
Таким способом мать показывала свою любовь к сыну, возможно, она делала это неправильно, но Ань Жюле принимал это. Хотя, в дальнейшем она несколько утратила связь с реальностью… Ну и пусть, мать уже не так молода, и он не хотел нагружать её излишними знаниями.
Многие геи перед каминг-аутом готовят кучу объяснений и аргументов, изо всех сил доказывают семьям свою нормальность. Конечно, всё это правильно. Что касается Ань Жюле, он всегда говорил, что он не нормален, и этот факт незачем кому-то доказывать, так было и есть, и это правда. Он также не хотел, чтобы родители переваривали и осмысливали этот факт, ему нужна была только их любовь, потому что независимо от ситуации, они его родные люди, именно это и есть нормально.

                ***

Всё тоскливое время реабилитации Ань Жюле проводил дома, в праздности и бездействии. Безвкусная диетическая пища, из специй был позволен только соевый соус, но Ань Жюле боялся, что рана от него потемнеет, и не осмеливался даже дотрагиваться до него. Он целыми днями рассматривал себя в зеркало и сокрушённо ахал:
- Ах, ах, ай, ай…
Тётушка Сюй как-то увидела и обеспокоенно спросила:
- Молодой господин, что случилось?
Ань Жюле только отмахнулся рукой с наманикюренными матерью ногтями:
- А-а, ничего особенного, мне кажется, что жизнь в этом доме настолько монотонна, что член может просто исчезнуть от скуки, я вот хотел попросить посмотреть, есть он там или уже нет.
Тётушка Сюй молча ушла. По мысли молодого человека, она просто старая и ничего не понимает. Однако, тяжелее всего была не пресная пища, а непереносимый зуд в заживающей ране; чесать он боялся из опасения повредить, нарушить красоту и потом сожалеть об этом всю жизнь.
И ради красоты Ань Жюле непоколебимо терпел, отчаянно терпел, и поскольку над словом «похоть» тоже висел нож (в образном значении “похоть влечёт трагические последствия”), он тоже терпел. Когда терпение иссякло, он позвонил Ду Яньмо и как безумный закричал в трубку:
- Трахаться, трахаться, я хочу, трахаться…
Ду Яньмо с неистощимым терпением, снова и снова напоминал ему:
- Ты должен быть осторожным, избегать инфекций, сбалансированно питаться, соблюдать режим работы и отдыха, больше спать, делать физические упражнения… И ещё тебе нельзя поднимать тяжести.
Ань Жюле сердито фыркнул, это звучит так, словно он беременная женщина!
- Откуда ты всё это знаешь?
- Я гуглил.
Отлично, снова Гугл, этот маленький негодяй так любит Гугл, ничего не признаёт, кроме Гугла.
- Кстати, насчёт тренировок, уже скоро два месяца, как мы этим не занимались, как ты терпишь? Ты не завёл никакой интрижки?
Глупое слово «интрижка». Ань Жюле шутил, ведь их связывает только секс, в конце концов, парень так молод, он только что лишился невинности, наверняка не вытерпел и нашёл себе кого-нибудь, иначе и быть не может. Однако, Ду Яньмо ответил:
- Я сам это делаю.
Как только Ань Жюле услышал, его озарило:
- Как ты это делаешь? Дай мне послушать.
- …
Ду Яньмо не откликнулся, но Ань Жюле так скучал всё это время, еле-еле появилась возможность для сексуальной игры, неужели он так легко его отпустит?
- Ну, сделай это для меня, я хоть послушаю, дома так тоскливо, я целыми днями только пью воду да хлебаю жидкие супчики, даже капли соевого соуса не добавляю, боюсь, что рубец потемнеет. А ты отказываешься, подожди, я вернусь и тоже сделаю это для тебя, ну, давай, не жмись.
Ду Яньмо потеребил член через штаны, то мягко, то жёстко, получалось не очень, разве такое дело делается по заказу? И тут он представил перед собой мужчину, раздвинувшего ноги и ласкающего свой член, и мало-помалу смазка потекла из устья, делая ствол скользким, жаль, что рядом не было отверстия между ягодиц…
Сфинктер Ань Жюле очень чувствителен, удовольствие спереди вызвало трепет сзади, словно его отверстие поглощало член; кожа на его теле раскраснелась, анус нестерпимо сжался, что означало близкую кульминацию…
Ань Жюле:
- Алло?
Рука Ду Яньмо, держащая телефон, дрогнула, он опустил взгляд, гульфик штанов натянулся так, что вот-вот порвётся. Он много лет занимался спортом, иногда для закалки воли подавлять телесные желания было обычным делом. Но с тех пор, как он встретил одного человека, он постоянно находился в «приподнятом» настроении. Это ужасно. Ду Яньмо поспешно прервал звонок.
Ань Жюле разочарованно цыкнул, потирая пальцем мерцающий дисплей и пошло усмехнулся:
- Вот негодяй, наверняка у него встал.
Непонятно, почему ему было приятно думать об этом. Словно каждое движение другого человека, каждый его нерв, все его чувства и ощущения он держал в своих ладонях. И ничего не утекало между пальцев.
Больше половины месяца он ел один коллаген и бульон со свиными ножками. Операционная рана, наконец, заросла настолько, что можно было снять швы. Во время снятия швов он не утерпел и посмотрел на рану. И громко воскликнул:
- Оу, май гад! 
Врач испугался:
- Что, неужели больно?
Ань Жюле скрипел зубами:
- Если бы я раньше знал, ни за что не стал бы донором, если бы знал, ни за что не стал бы донором, если бы знал, ни за что…
Врач принялся успокаивать его:
- Потерпите, если не можете терпеть, я сделаю анестезию…
Ань Жюле закрыл лицо руками и расплакался:
- Какой безобразный рубец! Моё прекрасное тело! А-аа, о-оо, у-уу… у-уу… у-уу…
Врач и медсестра только развели руками. Впрочем, врач быстро взял себя в руки:
- Ну-с, тогда я продолжу.
Ань Жюле заливался слезами, а врач между тем вынул все нитки, наложил лекарство и спрятал шов под марлевую повязку; как говорится, глаза не видят, и сердце спокойно; слёзы Ань Жюле высохли. Он сказал Ду Яньмо:
- Вот увидимся, я покажу тебе шрам, он похож на сколопендру, безобразный до ужаса.
(Сколопендра – членистоногое насекомое, другое название «многоножка», «мухоловка», бывает ядовитая, иногда живёт в человеческих жилищах).
Ду Яньмо только и сказал:
- Когда мы увидимся?
Ань Жюле прикинул:
- Мне уже сняли швы, если не возникнет проблем, думаю, на следующей неделе будет можно. Уверен, что рана не разойдётся.
- Угу.
Непонятно почему, оба вдруг замолчали, словно связанные переживаниями, которые невозможно выразить словами. Ду Яньмо первый нарушил молчание:
- Я очень скучаю по тебе.
Эти слова, как стремительно выпущенный из пращи снаряд, раскололи твердокаменную броню на сердце Ань Жюле и заставили его ответить:
- Я тоже.
Это были его мысли или всё-таки желания? Возможно, и то, и другое вместе, но в тот момент никто не смог бы определить точно.
Ань Жюле:
- Подожди, я выздоровею, и сразу приду к тебе.
- Хорошо.
Через несколько дней Ань Жюле был на осмотре, рана, при снятии швов выглядевшая как жуткая многоножка, теперь стала всего лишь розовой полоской; очевидно, что мастерство хирурга было превосходным. Врач в свою очередь был очень доволен собой, а ещё больше тем, что сберёг свою честь и репутацию. Он вздохнул с облегчением:
- Во всяком случае, мы оправдали доверие господина Ли. Он говорил, что Вы очень любите быть красивым и не захотите, чтобы на теле остались шрамы.
Ань Жюле холодно усмехнулся. Да, он очень любит свою красоту и больше не потерпит ни единого шрама на своём теле, потому что каждый в отдельности и оба вместе, эти шрамы связаны именно с этим человеком. В детстве он очертя голову бегал за ним, но не был принят, споткнулся и получил ранение, глупый шрам на левом запястье; тогда же постоянно терпел злобные избиения ненавидящего его отца. Теперь ещё один шрам поперёк живота.
- Я хотел бы найти время и запланировать операцию лазером.
Врач спросил:
- На животе?
- Да, - ответил Ань Жюле, - И на левом запястье.

*Итак, немного о родственных связях Ань Жюле. Его мать и тётка – сёстры-близнецы. Их мужья не являются родственниками между собой. В китайском языке двоюродные братья по отцовской и по материнской линии называются по-разному: старший брат по отцу;; (t;ngg;) – тан-гэ; старший брат по матери;; (bi;og;) – бьяо-гэ. Со стороны отца у него есть старший двоюродный брат Ань Юмин, со стороны матери тоже старший двоюродный брат Ли Яоян. Кроме того, упоминается младшая родная сестра Ань Жюле, которая вышла замуж за «не местного».
Китайские семьи уже давно не такие многодетные, как раньше, один, максимум два ребёнка, такова политика государства.
**Печень способна самостоятельно восстанавливаться, но это не означает, что для донора нет никакого риска, могут возникнуть осложнения, вплоть до летального исхода. В более благоприятном случае примерно через год орган полностью восстанавливается. Для больного также существует риск отторжения. Если пересаженный орган приживётся (при условии хорошей совместимости, а это возможно у ближайших родственников), он может вырасти в полноценную печень и человек может прожить до 20 лет. Но это будет жизнь с определёнными ограничениями. Подробнее здесь:
https://zpechen.ru/lechenie/transplantaciya-pecheni
***Здесь напрашивается параллель с французской королевой Марией-Антуанеттой (казнённой на гильотине во времена Французской революции). Она прославилась знаменитой фразой «Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожные». Т. е., человек совершенно далёк от реальной жизни и живёт в иллюзорном мирке собственного благополучия.

Глава 11. Смотри, не ошибись


Ань Жюле наконец-то вернулся домой, в свой настоящий «дом».
Он не держал зла на отца, избивавшего его и, возможно, рассказавшего всему старшему поколению семьи о том, что его сын отличается от обычных людей, по большей части это было лишь проявлением консервативности его отца. Но не держать зла не означает не помнить боль. Конечно, это дом, где он родился, и он может туда вернуться, но этот дом не даст ему настоящего спокойствия, всего лишь защитив от дождя и ветров.
Войдя в свою квартиру, он прежде всего удостоверился, что может крутиться и вертеться так и этак, и при этом с его раной ничего не происходит. В квартире накопилось много грязи, надо бы хоть мало-мальски прибраться, но в члене накопилось столько спермы, что пришлось отдать ему пальму первенства.
Он немедленно пригласил подростка на свидание. Эти два месяца вы-нудили его очистить свои мысли от порочных желаний до состояния прозрачного бульона. Он уже по-настоящему опасался, что в его заднице завелись черви, не потому ли она целыми днями зудит?
Первое, что он увидел, выйдя из дома, это неизвестный чёрный «Мерседес», занявший едва ли не половину проезжей части внутри жилого комплекса. Рядом стояли двое мужчин, один из них курил, опираясь на бок автомобиля. У этого человека на левой руке отсутствовал безымянный палец. Глаза Ань Жюле расширились, он не удержался от возгласа:
- Ян-гэ…
(;, g;, старший брат, уважительное обращение к старшему).
Ли Яоян услышал, его холодные глаза устремили взгляд на брата. Он от-бросил сигарету и шагнул ему навстречу, в его ровном голосе невоз-можно было расслышать ни гнев, ни радость:
- Куда это ты собрался так поздно? Вечера сейчас холодные, неужели нельзя было надеть куртку?
Он сделал знак своему подручному, тот вынырнул из-за спины и подал ему куртку; Ли Яоян накинул её на плечи Ань Жюле.
- Человек, только что сделавший операцию, должен следить за своим здоровьем.
И это говорит ему человек, который после операции на печени дымит, как паровоз? Ань Жюле скинул с себя куртку и овладел собой. Некоторые люди и события, которые глубоко и тяжело врезались в вашу память когда-то, спустя много лет предстают совершенно в другом свете. Оказывается, то, что когда-то казалось таким важным, на самом деле ничего не значит.
Они не виделись почти десять лет. Ли Яоян прошёл через такую же операцию, его лицо осунулось, и щёки немного ввалились, но фигура по-прежнему была стройной и подтянутой; широкоплечий, узкобёдрый, он выглядел очень достойно.
Он старше Ань Жюле на десять лет, ему скоро исполнится тридцать девять, жизнь его достаточно потрепала и сделала серьёзным. Они все унаследовали русскую кровь матушки Ань, только избалованный Ань Жюле был похож на простодушного барчонка, а Ли Яоян напоминал нечто среднее между агентами КГБ и 007, особенно исходящим от него запахом крови, который не могли перебить ни табачный дым, ни обильный парфюм.
Ань Жюле сморщил нос и подумал, что наверняка этот человек всё то время, что они не виделись, усиленно грешил. Амитабха.
Ли Яоян улыбнулся и рукой, пропахшей табаком, с мозолями, набитыми оружием, ласково ущипнул его за щёку, совсем как в детстве:
- Ты съел весь коллаген, что я тебе прислал? Твоя кожа выглядит ещё моложе, чем раньше.
Заебись, а он-то принял это за отцовскую любовь, благодаря которой он так растрогался, что целыми днями давился, но жрал это чудодейственное лекарство, а оно оказалось подарком от этого хорька!
- Кто тебе сказал, что донор – я?
Ли Яоян опустил руку на его плечо, сохраняя на лице идеальную улыбку, из прежней развязной и высокомерной превратившуюся в скромную и спокойную, наполненную намёками и подтекстами, вводящую людей в заблуждение.
- 80% персонала этой больницы связано с нашими бандами, узнать, кто донор, легко, как два пальца... вверх поднять.
- Ну, раз вы проворачиваете такие большие дела, почему ты просто не взял печень у любого пациента?
- Я хотел воспользоваться этим случаем, чтобы посмотреть, кто относится ко мне с наибольшей любовью и преданностью… в нашей семье.
Ли Яоян легко вздохнул, и было непонятно, действительно ли он что-то чувствует или притворяется, между тем, он продолжил:
- Я слышал, ты хочешь удалить шрам? Это шрам на левом запястье? В чём дело, расскажи Ян-гэ?
- Это не твоё дело, - Ань Жюле освободился от его руки и тут же засунул обе руки в карманы, приготовившись к обороне, - У меня назначена приятная встреча кое с кем. Я ради твоей печени терпел два месяца, так что отпустить меня к моему трахалю не будет чрезмерной просьбой, верно?
Ли Яоян смиренно опустил голову:
- Почему бы тебе не обратиться за помощью к старому знакомому… А?
Это его «А?», произнесённое прямо на ухо Ань Жюле, вызвало волну мурашек по коже – совершенно омерзительно. Если бы он не был его кровным родственником, Ань Жюле дал бы ему пинка.
- Я ненавижу запах табака, и у тебя отвратительный парфюм, а твой костюм нувориша абсолютно безвкусен.
В те далёкие годы, когда Ли Яоян был всего лишь мелкой шпаной, он любил одеваться с претензией на высокий класс, но как назло, вещи на нём плохо сочетались, вкус у него был вульгарным. Ань Жюле иногда не выдерживал и покупал ему одежду, помогал подбирать по стилю.
Сейчас на нём костюм от ARMANI, туфли от ferragamo, наручные часы Ролекс, просто ходячая куча денег, но внутри этой кучи по-прежнему сидит бандит.
- Знаешь, ты заставил меня понять одну истину, - с сочувствием продолжал Ань Жюле, - Известный брэнд совсем не панацея, гнилой человек может надеть LV, *но всё равно останется гнилым человеком, только одетым в костюм LV; даже ублюдок, надевший на себя всё золото и серебро мира, останется золотым ублюдком, серебряным ублюдком, но никогда не превратится в Сюань-У. ** 
(*Аббревиатура Louis Vuitton (Луи; Витто;н) один из старейших французских Модных домов, специализирующийся на производстве мужской, женской и детской одежды, обуви и аксессуаров люксового сегмента, а также ювелирных изделий. Визитной карточкой бренда являются чемоданы.
**Игра слов: ;; (w;ngba) – черепаха; бран. рогоносец; ублюдок, шваль, сволочь.  ;; (xu;nw;) - Сюань-У (чёрный воин, дух-покровитель севера, изображался в виде черепахи со змеей вместо хвоста). Ключевое слово – черепаха).
Подручный за спиной Ли Яояна невольно дёрнулся, но сам Ли Яоян нисколько не рассердился. Если бы такие слова ему осмелился сказать кто-то посторонний, ткнув в его больное место, он бы пристрелил его на месте, но его Сяо Ле всегда был исключением.
- Ну, может, ты по старой памяти поможешь старшему брату подобрать костюм.
- Я очень занят, у меня нет времени, дайте пройти, я не вернусь.
Ань Жюле прошёл несколько шагов и снова повернулся:
- Кстати, у тебя ведь сломан нос? Значит, и член у тебя перекошен, а у моего теперешнего любовника побольше и попрямее твоего будет… Или я не так тебя понял, и под старыми знакомыми ты имел в виду Мин Цая и Синь-гэ?
На этот раз прежняя невозмутимая улыбка слетела с лица Ли Яояна, и он мрачно ответил:
- Мин Цай два года назад заслонил меня от пули и погиб, а А Синь сейчас перевоспитывается в одним хорошем месте на юге… Хочешь его увидеть?
- Нет, - Ань Жюле молитвенно сложил руки, - Бедный Мин Цай, царствие ему Небесное, пусть отдыхает на том свете получше. Из-за того, что он спас подонка, свою следующую жизнь он проведёт как домашний тягловый скот.
Ли Яоян горько усмехнулся:
- Сяо Ле…
- Короче говоря, ты отпустил Мин Цаю и Синь-гэ их грех, спасибо тебе.
Ли Яоян не успел ничего возразить, а Ань Жюле продолжил:
- Больше не приходи. Сегодня тебе повезло, твою мать, я не ужинал, но если в следующий раз я буду поевшим, меня определённо стошнит на тебя. Мне ещё ни разу в жизни не доводилось блевать на ARMANI, будет шанс попробовать.
Ань Жюле отвернулся и без всяких сожалений пошёл прочь, продолжая выкрикивать:
- Ты глубоко ошибся, незачем было приходить ко мне и оскорблять мою красоту…
Хуже, чем в детстве, когда он бегал за ним и звал «Ян-гэ, Ян-гэ».
Ли Яоян остался стоять и смотреть на красивый, стройный силуэт своего младшего кузена… И на его задницу, которую когда-то ему было позволено грубо тискать и в любое время, стоило только захотеть, проникать свирепым членом в юное, нежное, розовое отверстие, и с удовольствием скакать там во весь опор. Стоило только подумать об этом, как всё тело обдало нестерпимым жаром. Сколько юношей и женщин перебывало в его объятиях за эти годы, но после Ань Жюле он ни с кем не испытывал такого запредельного, затмевающего разум наслаждения.
Он подозвал к себе подручного и приказал:
- Проследи за ним, выясни, с кем он.
                ***
Какое невезение. Ань Жюле шёл вдоль дороги и похлопывал себя по плечам, словно пытаясь стряхнуть с себя омерзительные ощущения от встречи с братом. Он тёр щёку, которой коснулась его рука, казалось, на ней ещё сохранился запах табака, крови и аромат парфюма… Извращённый запах перерождался в рвотные позывы, заставляющие его желудок выворачиваться наизнанку и исторгать из себя всё содержимое. Если бы оно было. Он искренне радовался, что не успел поужинать.
Когда он пришёл на их старое место – в дешёвый, плохо оборудованный отель – Ду Яньмо уже давно ждал его. Он всегда приходил вовремя, за исключением того непредвиденного случая, никогда не опаздывал. Ань Жюле из-за неприятной встречи, естественно, задержался.
- Извини, опоздал.
Ань Жюле приветственно поднял руку, но Ду Яньмо уже увидел его. Хотя его лицо, как обычно, было неподвижным, но в чёрных глазах трепетало что-то такое, что заставляло сердце млеть. Ань Жюле бессознательно и немного нетерпеливо отвернул лицо в сторону и сказал:
- Не надо, со мной всё хорошо.
Ду Яньмо притянул к себе его лицо и очень подробно сверху донизу осмотрел несколько раз и убедившись, что он цел и невредим, только тогда выдохнул с облегчением:
- Ты поправился.
«Блин».
- Если каждый день есть свиные ножки, невозможно не растолстеть.
И Ань Жюле подчеркнул:
- Потом я обязательно похудею.
Ду Яньмо уже знал, какое значение он придаёт своей внешности, он подхватил партнёра на руки и сказал:
- Не надо, так лучше, я буду носить тебя на руках.
Ань Жюле не ожидал таких внезапных признаний, он не привык, что его, как ребёнка, поднимают на руки, он начал поспешно вырываться и требовать, чтобы его вернули на землю.
- Не шуми.
В итоге Ань Жюле замолчал, воровато огляделся по сторонам и увидев, что рядом никого нет, неожиданно сам обнял Ду Яньмо и зарылся лицом в его грудь, мягко потираясь и вдыхая его запах. Ду Яньмо с необъяснимым смущением проговорил:
- Господин Хризантема…
Ань Жюле удовлетворённо вздохнул:
- Как всё-таки хорошо быть молодым.
Договорив, он накрыл ладонью грудь Ду Яньмо и несколько раз самым непристойным образом пощипал.
Ду Яньмо:
- …
Ему повезло, что эти два месяца он не прекращал тренировки, и он смог удержать партнёра на руках. Они вошли в гостиницу.
Давненько они этого не делали. С тех пор, как мимолётная связь между ними превратилась в некие отношения, они встречались как минимум раз в две недели, и не ожидали, что расстанутся на целых два месяца. Оба немного волновались.
Едва войдя в комнату, Ань Жюле, больше похожий на волка, нападающего на свирепого тигра, даже не включив свет, набросился на Ду Яньмо, прижал его к двери, затем быстро опустился на корточки, принялся грубо стаскивать с него джинсы, трусы и поймав ртом выпрыгнувший ему навстречу большой член, сразу начал сосать. Ду Яньмо тоже хотелось полизать его, он был не согласен с односторонним обслуживанием, поэтому он предложил:
- Пошли… на кровать.
Рот Ань Жюле был занят членом, он не мог ответить, только всхлипнул и кивнул головой. Ду Яньмо снова поднял его на руки, уложил на кровать и раздел, обнажив торс. В глазах Ань Жюле зажглись зелёные огоньки, на этот раз пацан навалился на него, целуя и кусая, вероятно, он был уже на пределе и с трудом сдерживался. Ду Яньмо прижался к нему всем телом, срывая одежду. Двое мужчин, охваченных похотью, хуже животных, катались по кровати, словно в драке, Ду Яньмо хватал Ань Жюле за соски, опускаясь рукой всё ниже. Наконец, он дотронулся до шрама на животе, и только тогда остановился.
Он слишком хорошо знаком с телом этого человека и даже с закрытыми глазами, на ощупь мог найти различия. Он погладил лёгкими, успокаивающими движениями, а другой рукой включил лампу рядом с кроватью. Под тусклым светом ночника прежде атласно-гладкий живот Ань Жюле стал похож на порванные колготки, прочерченный поперёк жёстким заросшим шрамом. Ань Жюле, проследив за его взглядом, криво усмехнулся:
- Скажи сразу, что он уродливый.
- Нет.
Ду Яньмо понял, что ласковых поглаживаний недостаточно, он наклонился и со всей искренностью поцеловал рубец. Конечно, рана уже полностью заросла, но удивительным образом новая, свежая кожа оказалась особенно чувствительной, и от сильной щекотки Ань Жюле втянул живот. Желание Ду Яньмо утихло, он сам не понимал, почему ему не хочется ничего делать в таких условиях, его сдерживало не наличие шрама, но… он не хотел снова причинять ему боль. На лице Ань Жюле ясно отразилось страстное желание и неудовлетворённость, он чувствовал, что если сейчас ему откажут, это будет равносильно удару кулаком в морду.
Ду Яньмо раздумывал:
- Можно, на этот раз я всё сделаю сам?
- …
Ань Жюле подумал, «интересно, а был ли хоть один раз, когда я не передавал тебе все полномочия?» Допустим, в самом начале он сел на пацана верхом, но потом-то тот всё равно перевернул его в обычную позицию или пялил сзади; и независимо от позиции, подросток вдувал ему до тех пор, пока смазка не высыхала и презервативы заканчивались.
Тем не менее, поскольку Ду Яньмо выдвинул такое предложение, Ань Жюле почёл за благо прислушаться к его мнению:
- Ладно, будь по-твоему.
«Посмотрим, какими фокусами ты намерен меня развлечь».
С этого момента атмосфера совершенно изменилась, если вначале два хищника набрасывались друг на друга, готовые разорвать в клочья, то теперь ручной пёс облизывал и целовал, стараясь угодить, снискать расположение; казалось, его губы были везде, он не пропускал ни единого миллиметра кожи, ни одной сладкой складочки, вылизывая даже промежутки между пальцами ног. Всё это он делал и раньше, но в этот раз всё было как-то иначе, словно он хотел, чтобы только Ань Жюле получал удовольствие.
- М-мм… А-ах…
Тёплый рот мальчишки всосал член Ань Жюле, и он сразу выстрелил. Сперму, смешанную со смазкой, прямо во рту перенесли к анусу и языком растёрли по сфинктеру. Ду Яньмо надел презерватив и окончательно растянув его заднее отверстие, стал медленно проникать в него. Он вставил не до конца, приблизительно только наполовину и как раз прижал простату Ань Жюле, мелко подёргивая членом. Наивысшее наслаждение доставляют именно удары головкой члена по простате, но главное в этой любовной ласке то, что сексуальное удовольствие становится нестерпимым настолько, что затмевает разум и заставляет терять сознание. Ду Яньмо входил не полностью и сразу попадал в самую чувствительную точку, непрерывно стимулируя наивысшую эрогенную зону Ань Жюле. Последний вскоре не вынес и вцепился в любовника обеими руками с криком:
- Не надо, не надо всё время тереться об это…
Но Ду Яньмо и ухом не повёл, он снова своим обычным приёмом зафиксировал его тело, чтобы он не мог так легко уйти из сплетённых им силков острой, сладкой пытки. Ноги Ань Жюле снова безвольно раскинулись, только что отстрелявшийся член снова поднял голову, прозрачный и густой сок предстательной железы перелился через щель уретры и увлажнил крепкий живот Ду Яньмо. 
- Да… да… как хорошо…
У него кружилась голова, должно быть, от криков, всё тело непрерывно выделяло обильный пот, хотя интенсивных толчков не было, однако Ань Жюле так глубоко погрузился в наслаждение, что казалось, кости рассыпались в прах и костный мозг превратился в масло. Его член выпрямился в струнку, кишечник прерывисто сокращался в спазмах, отверстие напряжённо трепетало. Ду Яньмо был почти в таком же состоянии, и тогда он вытащил орудие и вошёл одним ударом, сразу засунув до конца.
- А-аа!
Член пролетел вглубь, цепляя простату всей своей длиной и раздвигая ткани слой за слоем. Расфокусированные глаза Ань Жюле расширились, глядя в одну точку, он ещё не осознал до конца событие, а по позвоночнику, царапая кожу острыми коготками-иголочками пронеслась волна колючих мурашек, размягчая всё от спинного мозга до пяток. Ду Яньмо ласково провёл рукой по его члену туда и обратно, и Ань Жюле мгновенно кончил.
Он шумно хватал воздух ртом, задыхаясь, нижняя часть тела онемела, прямая кишка плотно обхватила член партнёра. Ду Яньмо вышел из него, сорвал презерватив и одной рукой обхватил оба их члена, продолжая дрочить. Ань Жюле только что кончил, и его член ещё не совсем упал, это трение вызвало новый оргазм, третий по счёту; на этот раз из него вытекло всего несколько капель эякулята. Ду Яньмо продержался дольше, но он, очарованный этим непристойным зрелищем, выстрелил, как только белёсые капли спермы Ань Жюле оросили его ствол.
Ань Жюле не мог не признать, что его кругозор действительно расширился. В своём насыщенном прошлом он перетрахался с уймой народу, кто только не засаживал ему до предела со всей свирепостью, сожалея при этом, что нельзя вместе с членом засунуть в его дыру ещё и яйца. И впервые в жизни он встретил такое старание полного и абсолютного удовлетворения пассива от какого-то шестнадцатилетнего мальчишки…
- Где ты этому научился?
Ду Яньмо выдал свой стандартный ответ:
- Я гуглил.
- …
Он не знал, что сказать. Это удивительно, но получается, что его, взрослого человека, этот совсем юный мальчик… любит? Немного обеспокоенный этой мыслью, он раздвинул ноги:
- Эй, ты можешь вставить сюда и получать удовольствие, пока не насытишься.
И подчеркнул:
- С моей раной всё в порядке.
Ду Яньмо покачал головой, взял с тумбочки рядом с кроватью туалетную бумагу и вытер причиндалы Ань Жюле, попутно взвесив в руке его яйца:
- Ты три раза кончил, тут почти ничего не осталось.
- Но у тебя-то ещё полно! – непонятно, почему Ань Жюле так переживал, - Давай, быстрей!
Ду Яньмо упёрся, и это вызвало в Ань Жюле необъяснимый гнев:
- Я приказываю тебе, немедленно сделай это…
- Ты же не хочешь этого. С самого начала, как ты вошёл сюда, ты в мыслях где-то не здесь.
Ань Жюле возразил:
- Ничего подобного! Я отдавался тебе больше, чем когда-либо, разве ты не видел, что со мной творилось, разве мой член не стоял всё время?
- Это простая физиология, на самом деле ты совсем не хотел это делать, - сказал Ду Яньмо и добавил, - Ты просто хотел расслабиться.
- … - Ань Жюле опять растерял все слова, откуда-то появилось непонятное смущение и постепенно накрыло его с головой так, что он даже не мог открыть глаза, - Разве это делают не для того, чтобы в первую очередь расслабиться?
Ду Яньмо покачал головой:
- Это не совсем то же самое.
Он так и не сказал, в чём отличие, потому что Ань Жюле был первым мужчиной в его объятиях. Поэтому, пусть их связь всего лишь плотская, но в ней всегда было так много неясных чувств, каждый раз, занимаясь сексом с этим человеком, он чувствовал, что ему позволят всё, что он захочет и всё стерпят. Возможно, прежде это не чувствовалось так сильно, до сегодняшнего дня Ань Жюле поступал очень импульсивно. Ду Яньмо только понимал, что они друг для друга были лишь инструментами для наслаждения.
Ань Жюле хотел спустить пар, и он помог ему снять напряжение, совершенно ни к чему портить друг другу впечатления. Он вытер Ань Жюле, сдвинул его ноги вместе и сказал:
- Хочешь принять душ?
До какой степени Ань Жюле был всеми избалован, изнежен и любим, до такой же степени ему была свойственна необъяснимая мягкость и уступчивость. Он не хотел об этом вспоминать, но отношения с Ли Яояном оставили в его теле не слишком приятные впечатления от контактов; в то время он научился только одному способу поведения: сжать задницу и принять проникновение. Все его последующие партнёры по сексу в большинстве случаев шли тем же путём, предпочитая, не заморачиваясь, просто обоюдно кончить и всё. Только Ду Яньмо оказался другим. Абсолютно другим.
Ань Жюле расслабился, чувствуя себя благодарным подростку и в то же время виноватым.
- Позволь старшему брату обнять тебя.
Он крепко обнял Ду Яньмо, вдыхая чистый и влажный запах юного тела, смешанный с ароматом мыла. Теперь Ду Яньмо всё больше и больше понимал, что время – это золото; все моются, чтобы быть чистыми, но что касалось Ань Жюле, то он мог и не мыться, для мальчика это не имело значения. Он считал, что лучше потратить это время на объятия. Ань Жюле прильнул к нему и застыл так надолго, что Ду Яньмо вдруг почувствовал, что с ним что-то не так.
- Господин Хризантема, тебе плохо?
Ань Жюле как-то неопределённо посмотрел на подростка:
- Тебе шестнадцать.
- Да.
Ань Жюле опустил глаза.
- Я потерял невинность примерно в твоём возрасте.
И поцеловал Ду Яньмо. Кстати о поцелуях, они с момента встречи и до сих пор ещё ни разу по-настоящему не поцеловались. И с поцелуем этот пазл словно сложился в законченную и правильную картину. Ань Жюле целовался с великим множеством людей, он даже фотографировал свои поцелуи и приклеивал их на стену под названием «My Happy Life», коллекционировал и смаковал висящие на стене игривые снимки, словно музейные экспонаты. Люди обычно коллекционируют реальные вещи, а он собирал разрушенные, увядшие чувства.
И только поцелуи с этим мальчиком с самого начала очаровали его своим теплом и лаской… Сладкие, с еле уловимым привкусом мяты, простите, но другое определение он не мог употребить, любое определение, кроме «сладкий», было бы неверным. С глубоким вздохом он прервал поцелуй. Ду Яньмо не мог понять, с чего это он так расчувствовался, впрочем, Ань Жюле вскоре привёл в порядок своё настроение и предложил:
- Я жутко голодный, пойдём, поедим чего-нибудь.
                ***
Ближе к ночи, кроме круглосуточных супермаркетов, ещё оставались открытыми лотки так называемой «чёрно-белой нарезки».
(;;; – h;ib;i qi;, чёрно-белая нарезка, тайваньская закуска, очень популярная как на Тайване, так и в центральном Китае. Название «чёрно-белое» происходит от тайваньского произношения ;;- «случайный», «произвольный», т.е., овощи нарезаются произвольно, как попало. Основным ингредиентом блюда является свинина (все её части), плюс сушёные бобы и зелёные овощи. Это часть тайваньской культуры).
Лотки «чёрно-белой нарезки» да общеизвестные лапшичные. С тех пор, как Ань Жюле последний раз поел той лапши, он теперь боялся к ним приближаться, однако, сейчас выбора не было… По соседству ещё имелся лоток, где жарили солёного хрустящего цыплёнка, *** он насчитал несколько видов. Он повёл подростка за собой, вошёл в эту лавочку, взял меню и подтолкнул Ду Яньмо:
- Что ты будешь кушать?
Ду Яньмо молча взглянул и отодвинул меню:
- Ничего.
(***;;; – xi;n s; j;, обычная закуска на Тайване, жареное куриное мясо в различных маринадах и обсыпках, типа местных KFC).
- Ты не голоден? – удивился Ань Жюле, разве подростки не самый прожорливый народ… Тьфу ты, прибежал из дому, ублажил его по полной программе, сам кончил, не считая затраты физических сил на пробежку. В этом возрасте желудки у молодых бездонные, и в то, что мальчишка не голоден, Ань Жюле, хоть убей, поверить не мог.
На самом деле Ду Яньмо посмотрел меню и выбрал варёное с приправами яйцо за 15 юаней. Им сегодня в отеле как раз сделали скидку 10% и дали сдачу 30 юаней, которую они, как обычно, разделили пополам.
- Давай-ка поменяемся местами.
Ань Жюле взял ручку и шурша по бумаге, отметил несколько блюд на верхних строчках, примерно два или три, как раз в расчёте на порцию для одного человека. Затем подошёл к продавцу:
- Хозяин, я хочу заказать всё; те, что отмечены в начале меню, я не буду, остальные блюда принесите, каждого по тарелке.
- Что? – хозяин с испугом посмотрел на Ань Жюле, вроде трезвый, даже не под хмельком, - Ладно, только ты сначала расплатись.
- Не вопрос, - Ань Жюле отдал торговцу деньги и вернулся за столик. Ду Яньмо сидел спиной к прилавку, ничего не подозревая о «происках» Ань Жюле.
Ань Жюле сел на место и принялся любоваться своими алыми ногтями, поворачивая их из стороны в сторону, затем как бы ненароком уронил:
- Я такой человек, у меня слишком плохие, просто ужасные привычки.
- Да?
- Да, я ветреный, вечно неудовлетворённый, мне всегда всего мало. Когда я заказываю блюда, я представляю себя древним императором за трапезой, и у меня на столе должно быть не менее десяти блюд, чтобы стол был полон… Но я очень боюсь растолстеть, поэтому беру от каждого блюда по чуть-чуть, только пробую и всё…
Ду Яньмо:
- Это слишком расточительно, ведь за каждым зёрнышком стоит тяжёлый человеческий труд. 
Ань Жюле улыбнулся:
- Знаю, но мне доставило бы удовольствие, если бы некий возмущённый крестьянин выпорол меня палкой, стоя за моей спиной, а я… плакал бы и говорил: «простите меня, я больше так не буду, уа-уа-аа, уа-уа-аа»…
Пошлое выражение лица сопровождали весьма недвусмысленные жесты и телодвижения. Впрочем, Ду Яньмо уже достаточно привык к его поведению и вполне понял, что означают его интонации и жесты.
- Господин Хризантема, а ты оказывается, мазохист…
Он и в постели очень любит, когда его доводят до слёз, каждый раз орёт «иу-иу, ай-яй, нет, нет, ты меня порвёшь», но чем глубже в него проникаешь, тем теснее и жарче становится внутри, всегда сам себе противоречит.
- Бинго! – Ань Жюле не отрицал, наоборот, обрадовался, - Только ты слишком молчаливый, тебе надо бы ещё поднахвататься грязных словечек. Тебе же нравится моя задница, да? В следующий раз расхваливай и превозноси её, чтобы она плакала от счастья и дрожала, чтобы внутри всё сжималось, вот так…
Ду Яньмо:
- …    
Посреди ночи сидеть в забегаловке и с невозмутимым покерфейсом обсуждать такую скабрезную тему, Ань Жюле это забавляло донельзя. Хозяин лавочки начал подавать блюда, одну тарелку за другой. Ду Яньмо ещё не успел выразить удивление, когда хозяин, перед тем, как раскладывать жареного цыплёнка, подбежал испросил:
- Господин, у Вас задница ****горячая?
Ань Жюле прищурил глаза, улыбаясь – Ду Яньмо теперь уже не сомневался, что такая его манера улыбаться всегда несёт скрытый смысл.
- Горячая, спасибо тебе.
(****Игра слов, основанная на многозначности иероглифов; ;; – p;gu, задница, зад, круп, задняя часть у животных. В д.сл. хозяин имеет в виду заднюю часть цыплёнка, которую подают как в горячем, так и в холодном виде, и он уточнил, имея в виду «Вы заказывали горячую заднюю часть?»).
Старый хозяин лавки, не подозревавший, что только что подверг клиента пошлому сексуальному домогательству, вернулся в готовке. Ду Яньмо не знал, что и думать…
- Господин Хризантема, какой же ты пошляк.
- Да ладно, он спросил, горячая или не горячая у меня задница, я сказал, что горячая, или ты будешь отрицать?
Ду Яньмо не нашёл, что ответить, он действительно не мог отрицать, ни с какой стороны. Он перевёл взгляд на стол, уставленный блюдами с едой, пустой желудок нестерпимо сжался, рот наполнился слюной. Ань Жюле не стал приглашать его и настаивать, он просто подцепил чуть-чуть здесь, чуть-чуть там, с каждой тарелки клюнул по маленькому кусочку и отложил палочки со словами:
- Ну вот, император насытился.
Ду Яньмо вопросительно уставился на него:
- Тогда… Эта еда…
- Кто смел, тот и съел.
(Идиома: ;;;;;;;; Кто увидел, тот действует).
И он с показным безразличием откинулся на спинку стула. Ду Яньмо растерянно молчал. Тогда Ань Жюле с улыбкой передал ему одноразовый комплект палочек:
- Тебя же учили в школе «За каждым зёрнышком стоит тяжёлый человеческий труд», ну же?
Смысл был вполне ясен, Ду Яньмо нечего было возразить. Он понял, что таким образом Ань Жюле позаботился о нём.
Проявления заботы соединяются в прекрасные ступени, позволяющие тебе построить многоэтажное здание дружбы, это работает чисто, мощно и безукоризненно. Хотя Ду Яньмо был присущ некий гонор, свойственный юности, однако не настолько, чтобы не оценить старания человека. Тем более, что всё было уже тронуто понемножку и возврату не подлежало, оставалось только съесть.
Ду Яньмо взял палочки, вскрыл упаковку и уже собрался вынуть палочки, когда Ань Жюле снова встрепенулся:
- Ай, подожди.
Он взял в руки бамбуковые палочки для еды, сложил их вместе, потом вложил между ладонями и покатал друг о друга – так, как будто добывал огонь трением. И только после этого вернул палочки Ду Яньмо со словами:
- Так ты не посадишь себе занозу.
- …
Ань Жюле совершенно не старался делать нежные поступки, эта зараза в чистом виде перешла к нему от старшего кузена Ань Юмина, который любил бескорыстно заботиться о людях. Заметив подозрительный взгляд Ду Яньмо, Ань Жюле почесал в затылке:
- Это просто привычка, никакого двойного смысла… Давай, ешь.
- … Угу.
Ду Яньмо взял палочки. «Что за привычка? О ком это он привык так заботиться?» Ему было любопытно, его одолевали сомнения… Поступок Ань Жюле ввёл его в ступор. Ду Яньмо поднял глаза и посмотрел на сидящего напротив него мужчину: на его движения, на его полуопущенные ресницы, лёгкую улыбку, а ещё вдруг вспомнил, как по-особенному этот человек выглядит в постели… Интересно, как много людей знали его таким?
Ань Жюле недоуменно ответил на его взгляд:
- Что?
- … Ничего.
Подросток не смел задавать вопросы. Спросить, значит, нарушить некую границу, он интуитивно чувствовал, что Ань Жюле это не понравится. Он опустил голову и без слов принялся за еду. Ань Жюле с удовольствием наблюдал за ним: как он красиво держит палочки, как жуёт с закрытым ртом, не издавая лишних звуков; по всему было видно, что мальчик хорошо воспитан… Возможно, его наставлял рано умерший отец?
Об отце Ду Яньмо упомянул лишь однажды, однако, свои чувства он проявлял в бытовых привычках и в отношении к людям, продолжая традиции, привитые отцом. Ань Жюле перевёл взгляд на свои красные ногти и подумал, что перед силой родственных, семейных связей мы все беззащитны, как перед Богородицей.
- В следующий раз не задерживайся допоздна, возвращайся домой пораньше, чтобы мама не волновалась.
Ду Яньмо остановил палочки и тихо ответил:
- Она доверяет мне и не беспокоится.
Сердце Ань Жюле дрогнуло, следующей мыслью было, что в такое время подросток до сих пор не дома… Действительно ли ему доверяют? Порой за таким доверием стоит своего рода равнодушие. «Всё ли так хорошо, как ты говоришь? Тебе ведь не нужно, чтобы я беспокоился о тебе…»
Совершенно ясно, что пацану не хватает любви и заботы. Ань Жюле почувствовал отчаянную жалость, сжал своими палочками кусок мяса и поднёс ко рту подростка:
- Ну-ка.
Ду Яньмо съел кусок, а Ань Жюле рассмеялся:
- Это называется мясной рот, или по-другому куриная жопка…
- Пфу!
Ань Жюле поднёс ему другой кусок:
- А это толстая кишка, не хочешь попробовать? Ну, смелее, ты же мою жопу вылизывал, и тебе нравилось…
- Кхе-кхе-кхе!
Ду Яньмо закашлялся. Подурачившись и наевшись, они направились к выходу из забегаловки. По соседству с ними сидела влюблённая парочка, наблюдавшая за ними, в их взглядах всё больше и больше проявлялись отвращение и неловкость. Ань Жюле давно уже не воспринимал всерьёз такую реакцию окружающих, подросток тоже всем видом показывал, что не придаёт этому значения. Его хладнокровие понравилось Ань Жюле и оказавшись на улице, он с весёлым задором взял Ду Яньмо за руки и закружил, напевая:
- Ла-лай-ла-ла, ла-лай-ла-ла…
Ду Яньмо окончательно отбросил смущение и закружился вместе с ним. Ань Жюле указал на небольшой супермаркет перед ними:
- Э-э, угостишь меня напитком?
Он знал, что у парня осталось пятнадцать юаней. Ду Яньмо спросил:
- Что ты пьёшь?
- Всё подряд.
Ду Яньмо вошёл в магазин и через несколько минут вышел с пустыми руками, Ань Жюле ничего не понял:
- А где напиток?
- Я не знаю, что тебе можно пить.
- Да? Мне всё можно…
Ду Яньмо взял его за руку и потянул в магазин. На витрине стоял целый ряд напитков, разных сортов и марок. Ду Яньмо подвёл его к прилавку:
- Выбирай.
- …
Ань Жюле долго и задумчиво изучал витрину. Обычно он пьёт только кофе, а из магазинных напитков предпочитал только один: мандариновую «Фанту», кстати, на витрине стояла маленькая баночка, как раз за пятнадцать юаней. Ань Жюле выбрал её. Ду Яньмо внешне выразил безразличие к напитку с таким необычным, слишком ярким цветом; впрочем, зайдя в магазин в первый раз, он почему-то обратил внимание именно на этот напиток.
Ань Жюле:
-Посмотри, какой красивый, яркий цвет, там наверняка полно пигмента, если я его выпью, я могу приобрести такой же красивый цвет, верно?
Оранжевый…
- Это не будет красиво, это будет ужасно.
- И правда, - хихикнул Ань Жюле, затем набрал в рот напиток, взял Ду Яньмо за плечи, приблизил к себе и напоил изо рта в рот. Раздражающая углекислота заставила обоих вздрогнуть, от резкого запаха ароматизатора Ду Яньмо прищёлкнул языком, между бровей у него появилась складочка.
- Что, не нравится? – спросил Ань Жюле. После минутной задумчивости Ду Яньмо ответил:
- Нет.
Это с непривычки.
- Вообще-то, это для тебя, - Ань Жюле сунул ему в руки банку, - Моя рана в порядке, но мне не стоит пить раздражающие напитки.
Ду Яньмо взял банку и поинтересовался:
- Тебе всё ещё больно?
Ань Жюле покачал головой:
- Нет.
Ду Яньмо приблизился к нему и шепнул на ухо:
- Ты великолепен.
Похвалил, как учитель школьника, хоть плачь, хоть смейся.
- По правде говоря, я отдал свою печень одному отбросу.
Ду Яньмо заглянул в его глаза и немного растерянно проговорил:
- Ты стал донором какого-то отброса, разве это не круто?
Ань Жюле безнадёжно махнул рукой:
- Дурачок.
Похоже, что бы он ни сделал, в глазах подростка всё будет круто. Он бессильно усмехнулся. Этот ребёнок иногда бывает таким сообразительным, но чем больше времени он с ним встречается, тем больше замечает его наивность. Глупенький мальчик, пробуждающий в нём такую нежность. Думая об этом, он не удержался и снова поцеловал подростка. Он не знал, как долго длился поцелуй, он целовал его так долго, что заболел рот, и только тогда он оторвался от юных губ, чтобы глотнуть немного воздуха.
Ду Яньмо встряхнул банку с напитком. На самом деле, такие вещи покупаются просто так, лишь бы купить, но мальчик наоборот, как будто подтверждал, что ему нравится… Вероятно, в этом проявлялось упорное стремление принимать всё за чистую монету, которое свойственно юности. Очень похоже на него в те годы… В те годы, когда он восторгался своим старшим братом Ли Яояном, очень похоже. Он был таким же глупым.
Ань Жюле поднёс его руку с баночкой к своему рту и глотнул. На сегодня хватит, сладкий вкус мандарина – это вкус юности, состарившиеся вкусовые рецепторы взрослого человека могут только пробовать, но много пить нельзя.



Глава 12. Скрытая глава

Периодически перебирая вещи в одёжном шкафу, каждый человек, наверное, имел подобный опыт: всегда есть один или два предмета, приобретённых за очень высокую цену, но ничего особенного из себя не представляющих. Совершенно непонятно почему, получая каждый месяц чётко определённую зарплату и зная, что можешь не уложиться в бюджет, понимая всё умом, ты в конце концов, несмотря ни на что, купил такую вещь. Сначала ты несколько раз носил очень бережно, потом она тебе надоела, возможно, изменились предпочтения, возможно, по другим причинам, но ты закинул эту вещь на дальнюю полку. Потом в какой-то день она попалась тебе на глаза, и ты почувствовал только необъяснимое замешательство: где были мои глаза, кой чёрт меня дёрнул купить это?
Когда мы оглядываемся на наши прежние чувства, происходит нечто подобное.
Ань Жюле уже давно забыл причину своего помешательства на Ли Яояне, по всей вероятности, он действительно был мазохистом по своей сути, если влюбился в такую шваль. С детства не видя от предмета своего обожания никакой ответной симпатии, он всё больше погружался в свою одержимость, бегал за ним, унижался, набивался; несмотря на гнилой образ жизни этого подонка, ничего не хотел знать, сбежал с ним в банду, угрожал родителям разрывом отношений… В глубине души он считал Ян-гэ самым лучшим.
Ли Яоян очень рано сбился с пути, в то время он был в банде простой шестёркой, с головы до ног голимая шпана. Но Ань Жюле воспринимал это как некое бунтарство, смелость и даже героизм, будучи увлечённым до мозга костей. Пусть даже он был его кровным родственником.
Ли Яоян был натуралом, или, возможно, как он позже утверждал, би. Поначалу Ань Жюле не питал больших надежд на взаимность, это были чисто его фантазии. Однажды он купил пакет варёных в рассоле потрохов и, радостный, отправился к Ян-гэ. Войдя в квартиру, он увидел, как полуголая женщина даёт стоящему перед ней нагишом Ли Яояну пощёчину и кричит:
- Если у тебя нет денег, даже не мечтай трахать баб!
Женщина натянула задранную нижнюю часть облегающего заграничного платья, плотно закрыла грудь и вылетела из дома, попутно толкнув Ань Жюле. Ань Жюле тогда подумал, «кто это такая, как она посмела ударить моего Ян-гэ?» Хмурый и обеспокоенный, он направился к распахнутой двери и как только вошёл в комнату, увидел нервного, недовольного Ли Яояна с дымящейся сигаретой в углу рта, обеими руками ласкающего свой член. Представшая перед ним во всей неприкрытой наготе картина заставила Ань Жюле остолбенеть, тем не менее, он не мог отвести глаз.
Трудно оставаться равнодушным к чужому взгляду в такой момент, и Ли Яоян остановился. Повернув голову и увидев своего избалованного мелкого братишку, он пришёл в ярость:
- Какого хрена ты опять пришёл?
- Я… Я…
Варёные потроха выпали из рук, Ань Жюле забыл о первоначальной цели визита и глаз не мог отвести от торчащего прямо вверх члена Ли Яояна. Конечно, в пятнадцать лет его «достоинство» отличалось от члена взрослого мужчины; член Ли Яояна имел более глубокую окраску, тёмно-красную, ближе к фиолетовой, головка была обнажена и увеличена, наверху сияла капля слизи, поблёскивая в свете лампы…
- ****ь, посмотри, малыш, у тебя ведь нет такой игрушки?
Он убрал руки, *** предстал во всей красе, с него каплями падала смазка, и Ань Жюле неожиданно захотелось облизать его.
- Я… У меня есть, - от грязных мыслей его щёки залились румянцем, он выпалил, - Только… выглядит по-другому.
Почему-то Ли Яояна тронула эта фраза, и на его хмуром лице появилась улыбка. Ань Жюле любил его таким, его огорчало, когда Ян-гэ приходил в гнев, и он ничего не мог с этим поделать; но даже в гневе Ли Яоян никогда не бил женщин и детей, особенно его. Он мог только немного поругать, а когда был в хорошем настроении, всегда гладил его по голове и называл «Сяо Ле». Это были самые счастливые мгновения для Ань Жюле.
- Ну-ка, дай Ян-гэ посмотреть, чем ты там отличаешься?
Он сказал это таким развязным и коварным тоном, что Ань Жюле не устоял и немедленно, повинуясь непонятному импульсу, подошёл к нему. Среди мужчин обычное дело сравнить размер, посмотреть, много ли общего в драгоценных приборах друг друга, не говоря о том, что сейчас они общались свободно и непринуждённо. Просто слова Ань Жюле «выглядит по-другому» вызвали у Ли Яояна любопытство. Он стащил с мальчика штаны вместе с трусами, обнажив его только начавший развиваться нежный член, чистенький, румяный, даже волосики на лобке едва-едва начали пробиваться. Ли Яоян застыл, поражённый, и спросил:
- У тебя хоть сперма-то есть?
- Есть, есть.
В первый раз он кончил во сне, когда ему приснился Ян-гэ. Он не раз слышал, что член сравнивают с птицей. Ли Яоян взял его причиндалы в ладонь, его хозяйство было не таким отвратительным и уродливым, как у взрослых мужиков, больше было похоже на игрушку и совершенно не вызывало отвращения. Ли Яоян мягко погладил его, и нефритовый стержень встрепенулся, розовая головка выглянула из-под складок крайней плоти.
На теле Ань Жюле почти не было волос, его белоснежные ляжки не походили на жирные, целлюлитные женские, худенькие и гладкие, они были очень красивы. Сам не зная, зачем, Ли Яоян вдруг попросил:
- Сяо Ле, сними с себя всё, дай Ян-гэ посмотреть на тебя.
И Ань Жюле послушно разделся. Как только он обнажился, глаза Ли Яояна расширились, рот невольно наполнился слюной. Его младший кузен был красив особенной, утончённой красотой: сияющая белизной кожа, крохотные розовые сосочки на груди, такие же нежные, как у юной девочки, если бы не секс-инструмент между ног, вполне можно было бы перепутать его половую принадлежность. Даже у женщин он не встречал таких розовых сосков. Предыдущее возбуждение Ли Яояна ещё не было утолено, теперь в этот огонь плеснули ещё масла, и он озвучил мысль, пришедшую ему в голову:
- Сяо Ле, ты будешь во всём слушаться Ян-гэ?
Ань Жюле кивнул:
- Буду.
- Тогда повернись ко мне спиной, ляг на пол, а попку подними повыше… И ножки сожми потуже.
Всё началось именно таким образом: Ли Яоян, пристроившись сзади, мял и тискал его задницу, а член сновал между плотно сведёнными бёдрами, пока он не кончил. Ань Жюле был как в дурмане, в этом возрасте он только начал знакомится с азами сексуального просвещения; ему нравились мужчины, и он уже наводил определённые справки в этом направлении, то есть, в общих чертах имел представление о том, как «это» происходит между мужчинами. Он знал, что для «этого» мужчины используют заднее отверстие. И он глупо спросил:
- Ты не будешь вставлять туда?
- Пфу! – Ли Яоян, только что закуривший, поперхнулся дымом, в его взгляде на Ань Жюле мелькнуло очень сложное выражение: в хорошо знакомую сердитую насмешку проникла неведомая прежде похоть. Однако, он сдержался, почесал затылок и сказал:
- Это преждевременно, к тому же, твой Ян-гэ любит женщин.
- О.
Разочарованный Ань Жюле был похож на грустного щенка. Ли Яоян знал, что его маленький кузен питает к нему необычную привязанность, и не раз осторожно размышлял об этом, но как ни странно, не испытывал отвращения, наоборот, даже немного потакал, добавляя в отношения с Ань Жюле то кнута, то пряника. Пожалуй, он был ему даже не безразличен. Но он всё равно видел в нём только ребёнка, которого нужно ещё воспитывать и воспитывать.
Ли Яоян никогда не пользовал Ань Жюле «по-настоящему», только трахал между сведённых ног, а следующим шагом обучил его минету. Он полагал, что если он не вставляет в него член, то это и не считается за дело, пока в один прекрасный день не напился в хлам и всё-таки овладел им. Так случился первый раз Ань Жюле. Конечно, Ли Яоян порвал его до крови, мальчишка был полумёртвым от боли.
Протрезвев, Ли Яоян винился и каялся, потом занялся самообразованием и выяснил, как следует действовать в подобных случаях. В следующий раз он уже воспользовался смазкой и хорошенько растянул Ань Жюле. На этот раз всё прошло хорошо, и оба вкусили сладость, особенно Ли Яоян.
- ****ь, не ожидал, что с парнем будет так хорошо… Так туго и гладко… Сяо Ле, ты прекрасен.
Он наклонился и поцеловал спину Ань Жюле, пощипал его соски, не переставая восхищаться его красотой и говоря, что он лучше любой женщины. Ань Жюле был счастлив, и ему было не важно, как и почему вдруг возникла любовь Ян-гэ. После того, как был сорван бутон его задней девственности, они перестали стесняться и совокуплялись целыми днями напролёт, можно сказать, коротали дни в распутстве.
Ли Яоян ужасно много курил, комната, где они занимались любовью, вся пропахла табачным дымом. Он курил до, и после, а иногда и во время секса, держа сигарету в углу рта. Ань Жюле всегда с любопытством наблюдал за ним, и Ли Яоян, заметив интерес в его глазах, однажды предложил:
- Хочешь попробовать?
Он передал ему недокуренную сигарету, Ань Жюле не долго думая, затянулся.
- Кхе-кхе-кхе-кхе! Как горько!
- Ха-ха-ха!
Ли Яоян отреагировал на его ребячество громким смехом, ущипнул за задницу и ответил, как будто вещал истину:
- Вот и хорошо, что горько. Жизнь слишком горька, а когда ты куришь, перестаёшь различать, это горечь жизни или просто дым.
Ань Жюле показалось, что он понял. Но эта фраза впоследствии оказалась абсолютно неразрывно связана с тем, что он начал курить. 
Была ли это любовь? Ли Яоян говорил, что нет, а сам Ань Жюле тогда был глуп и не понимал своего отношения к этому человеку; в конце концов оказалось, что любил и зависел, возможно, основным элементом в этом чувстве было больше поклонение, чем любовь…
Ли Яоян с детства не выносил ограничений, приходил и уходил, когда хотел и куда хотел, целиком полагаясь на своё разумение, и Ань Жюле завидовал его своеволию. Только с Ян-гэ он чувствовал, что не похож на изнеженного, рафинированного царевича, далёкого от реальной жизни… такого, как его мать.
Где только он не побывал с Ян-гэ, чего только не повидал и не попробовал. С ним он впервые попробовал вино, напился до бесчувствия и был наспех оттрахан в каком-то грязном переулке, и в этом не было никакого удовольствия.
Иногда они снимали номер в гостинице для перепиха… множество мест. Живя в богатой семье, Ань Жюле никогда не имел недостатка в деньгах, и Ян-гэ брал у него, поначалу говорил, что взаймы, потом просто брал. Как-то раз Ань Жюле проснулся в дешёвой гостинице и не обнаружил своего портмоне. У него не было денег даже на проезд. Оставшись в безвыходном положении, ему пришлось собраться с духом и позвонить брату Ань Юмину с просьбой о помощи.
Ань Юмин тогда ещё не знал о его отношениях с Ли Яояном, он только призывал его быть внимательнее и не вступать в сношения с кем попало.
- Тебе всего шестнадцать лет, поэтому соблюдай приличия. В твоём возрасте простительно хотеть попробовать что-то новенькое, а я не в том положении, чтобы указывать тебе. В общем, разбирайся сам, только помни: всегда надевай презерватив…
Бравый кузен прямо в отеле, не сходя с места, провёл с ним «курс молодого бойца» по санитарному просвещению:
- Ты понял? Вращаясь в этом кругу, защищай себя сам. Нет, во всём мире это самое важное звено – защита. Ни в коем случае не забывай об этом.
Ань Жюле прилежно выслушал и запомнил. После этого случая он всегда припрятывал немного денег от Ян-гэ, чтобы можно было вернуться домой.
Но были и у Ли Яояна хорошие времена, и тогда с ним было просто зашибись: когда у него заводились деньги, он всегда брал Ань Жюле с собой, вкусно кормил и поил, и шампанское лилось рекой. Ли Яоян превосходно играл в маджонг, и Ань Жюле очень любил наблюдать, с каким воодушевлённым видом тот восседает за игорным столом. Когда порой фортуна поворачивалась к нему спиной, он подзывал к себе Ань Жюле, прижимал и гладил; обычно после этого он всегда выигрывал. Другие игроки подшучивали:
- Яоян, твой маленький кузен просто какой-то счастливый талисман, может, дашь и нам тоже его пощупать?
Ли Яоян и думать не хотел о таком и сразу пресёк разговор:
- Мой маленький кузен – сокровище моего сердца, с какой стати мне позволять щупать его всем подряд? Сюн Сан, только не говори, что я, Ли Яоян, не уважаю мужское братство, но есть вещи, которые следует беречь и защищать от поползновений посторонних, ты согласен?
У игроков вытянулись лица, но Сюн Сан ни капли не рассердился, а только расхохотался:
- Яоян, а ты с норовом, я восхищён!
Все посмеялись, сведя этот инцидент к шутке, и только вернувшись домой, Ань Жюле заметил, что Ли Яоян бледен, а его голова взмокла от пота. Он крепко обнял Ань Жюле и тяжело дыша, как уцелевший в перестрелке, проговорил:
- Мне больше нельзя водить тебя в такие места.
Ань Жюле не понял:
- И не будешь гладить?
Ли Яоян горько улыбнулся:
- Ты знаешь, что означает выражение «дай ему палец – он всю руку откусит»? Если в том, чтобы пощупать, нет ничего страшного, тогда и натянуть разок – тоже никакой разницы. Есть некоторые границы, которые изначально нельзя переступать. Сяо Ле, никогда, никому не позволяй до себя дотрагиваться, твоему Ян-гэ это не нравится.
Ян-гэ так защищал его, что даже не испугался вызвать неудовольствие авторитета, когда Ань Жюле понял это, он был счастлив, бесконечно счастлив.
- Хорошо, я никому не позволю дотрагиваться до меня.
Ли Яоян улыбнулся, ущипнул его за щёку и взволнованно поцеловал в губы. Они очень редко целовались…  пожалуй, это было в первый раз, в первый раз, когда взаимное физическое соприкосновение затронуло их чувства. Сердечко Ань Жюле бешено колотилось, он весь дрожал, и некий голос в душе; словно твердил ему: «Это любовь, это любовь». Он чувствовал, что не хочет расставаться с этим человеком никогда в жизни… Его Ян-гэ.
Его безмятежные отношения с Ли Яояном продолжались два года, при этом Ань Жюле знал, что в это же время Ян-гэ имеет связи с женщинами. Ли Яоян и не скрывал этого:
- Сяо Ле, ты мне нравишься, и я бываю с женщинами, но это совершенно другое дело.
Ань Жюле не понимал, что значит одно дело и что значит другое дело, он только чувствовал, что Ян-гэ явно нравятся женщины, однако, и его он тоже хочет держать при себе, значит, он, Ань Жюле, для него особенный. К тому же Ли Яоян якшался только с проститутками, он говорил:
- Они просто продают своё тело, без чувств. Любить можно только одного-единственного, родного человека.
Тем не менее, одно дело знать и совсем другое – увидеть собственными глазами.
Как-то раз Ли Яоян снял проститутку и привёл её домой. Это было как гром среди ясного неба, Ань Жюле не был готов к такому и испугался до смерти, однако, Ли Яоян не прида;л этому значения, ещё и помахал ему рукой:
- Она очень дорогая, может, ты тоже попробуешь?
Поначалу женщина кокетливо запротестовала:
- Если хотите втроём, добавляйте денег!
Ли Яоян шлёпнул её по заднице, точно так же, как обычно шлёпал Ань Жюле.
- Добавить денег, какие пустяки… Сяо Ле, в твоём кошельке достаточно денег?
Ань Жюле выбежал на балкон. Обшарпанные стены дешёвых меблированных комнат не стали препятствием для безобразных звуков. Он вцепился в перила так, что побелели пальцы, путь назад отрезан, он с тревогой смотрел на землю и думал, если спрыгнуть вниз, возможно, так он сможет спастись от пронзительных криков женщины?
Судя по её стонам, ей было хорошо. Ань Жюле растерянно думал, разве он сам не такой же? Раздвигает ноги, принимает мужской член, развратно стонет… Ян-гэ говорил, что он другой, но в чём другой?
Ань Жюле закрыл ладонями уши, это невозможно больше слушать, на ослабевших ногах он сполз по стене на пол, дрожа всем телом, и мгновенно разразился рыданиями. Нет, ТАК он не хотел.
Через некоторое время обнажённый Ли Яоян вышел к нему. Его удовлетворённый член висел над яйцами, на лобковых волосах размазались влажные выделения, большая часть их осталась в теле женщины. От него резко пахло сладкими духами женщины и её соками, от этого тошнотворного коктейля желудок Ань Жюле скручивало рвотными спазмами. В углу рта Ли Яояна, как всегда, торчала сигарета, одной рукой он приобнял Ань Жюле за плечи, а в другую взял свой ***.
- Сяо Ле, у неё внутри… Ты должен попробовать вкус женщины.
Ань Жюле изо всех сил затряс головой. Нет, он не хотел. Ли Яоян нахмурился:
- Неужели тебе хорошо, только когда тебе мужик вставляет? Никчёмный! А ну, вперёд, быстро!
Ань Жюле затрясло только от одной мысли. Вообще-то, даже если геи любят мужчин, они не боятся обнажённого женского тела, если бы это было не так, то как бы модельеры-геи во всём мире занимались дизайном женской одежды? Но именно с того раза Ань Жюле больше никогда в жизни не мог смотреть на обнажённое женское тело без отвращения, его всегда тошнило. Ему было тяжело и страшно смотреть даже на известные картины в галереях, такое чувство, будто укачивает в автомобиле – и он на самом деле блевал.
А тогда он плакал и блевал, и имел совершенно душераздирающий вид; он только и мог бессильно возражать:
- Я не хочу… Ян-гэ, ты же сам мне говорил, что меня никому нельзя трогать… Я не хочу, не хочу…
Он не знал, чего он не хочет, то ли не хочет сам быть с женщиной, то ли не хочет, чтобы Ян-гэ был с женщиной, скорее всего, всё вместе. Он рыдал без перерыва, пока Ян-гэ не выкурил вторую сигарету. Табачный дым вытеснил омерзительный аромат женщины, вызывавший у него рвоту. Ли Яоян молча выпускал клубы дыма, потом ушёл в комнату. И Ань Жюле снова услышал сладострастные стоны женщины.
Постепенно слёзы Ань Жюле иссякли, он спрятал лицо в ладонях, а сердце болело так, что хотелось умереть. Так в свои восемнадцать лет он впервые почувствовал, что в его теле есть лишний орган, и ему захотелось вырвать его из груди; ведь если его вырвать, то не будет этой боли.
                ***
В конце концов Ань Жюле понял, в чём они «различаются»: он всем сердцем любит Ян-гэ, для него он единственный в мире человек; а для Ян-гэ он, наоборот, является чем-то вроде домашнего животного, а может быть, ему просто было стыдно испытывать по отношению к Ань Жюле серьёзные чувства. Ли Яоян всегда хотел, чтобы Ань Жюле завёл себе женщину, полагая, что таким образом их отношения как-то уравновесятся. В ответ на такое предложение Ань Жюле однажды холодно усмехнулся:
- Тогда, может, я найду себе мужчину?
Ли Яоян мгновенно вызверился:
- Только посмей, я оторву тебе ноги!
В глубине души Ли Яоян понимал, что ради женщины Ань Жюле не изменит своему чувству, а вот перед другим мужчиной, вполне возможно, не устоит. Конечно же, Ань Жюле не искал других мужчин, не потому что боялся Ян-гэ, а потому что любил и не хотел ему изменять, но его слепая любовь начала раздражать Ли Яояна.
Именно его верность положила начало тому, что Ань Жюле стал интересоваться, почему Ян-гэ частенько не приходит домой ночевать, и он стал целыми днями допрашивать брата, подобно жене, подозревающей мужа в измене. Сначала Ли Яоян как-то успокаивал его, придумывая отмазки, но раз за разом в обоих накапливалось раздражение, которого уже никто не выдерживал. В самом деле, если хочешь бросить человека, нужно прекратить общение, незачем рвать ему сердце. Однажды, когда ссора достигла высшей точки, смертельно бледный, разбитый Ань Жюле устало попросил:
- Ян-гэ, отпусти меня…
Наверное, если бы они тогда разошлись, это было бы хорошо для обоих, но Ли Яоян смял сигарету в кулаке и категорично ответил:
- Нет.
Очевидно, что Ань Жюле сам провоцировал его, всё чаще вынуждая поступать неправильно. Если на то пошло, нужно было взять на себя ответственность и быть рядом с ним до конца. Но эта игра ещё не закончена, и решающее слово здесь было совсем не за Ань Жюле. После этого разговора Ань Жюле постепенно перестал скандалить, если скандалы бесполезны, зачем тратить на них силы?
Заметив его послушание, Ли Яоян тоже повеселел, начал заваливать его подарками, покупая всё подряд. Ань Жюле принимал подарки, их накопилась целая гора, живо напоминая подношения духам предков в светлый праздник Циньмин. Жертвоприношения его умершим чувствам.
 (Циньмин – праздник поминовения усопших, в этот день в Китае посещают кладбища, ухаживают за могилами, подносят дары, сжигают поминальные деньги).
И этот убийца, истязавший его медленной «казнью тысячи надрезов», *неустанно твердил:
- Сяо Ле, Ян-гэ любит тебя, это правда, любит только тебя.
Прежде, когда Ань Жюле слышал эти слова, он чувствовал себя счастливым, теперь же только хмыкал в ответ:
- Угу.
«Ты любишь только меня, это так ты любишь меня?» Нет, не такой любви он хотел. Как было бы просто умереть и лёжа в могиле, принимать от брата подношения, пусть бы он вставлял в могильный холм курительные свечи и возносил молитвы, но нет, простой смерти ему не достаточно. Нужно, чтобы он день за днём барахтался между жизнью и смертью, нужно оттягивать последний вздох, делая агонию бесконечной и доводя муки до предела. И Ань Жюле думал: кто нанесёт ему удар ножом? Он устал бороться.
                *** 
В том «братстве» у Ли Яояна было весьма шаткое положение, без всяких предпосылок пролезть на более высокую ступень; решительно исключая убийство, он мог добиться этого только через выгодный брак, то есть, через родственные связи жены. В тот день, когда он заключил помолвку с дочерью Сюн Сана, главы клана, 19-летний Ань Жюле был заперт в крохотной комнатке дешёвой съёмной квартиры. Ли Яоян приставил к нему для охраны двух человек, это были Мин Цай и А Синь. Много лет они были доверенными лицами Ли Яояна, и являлись одними из немногих, кто знал истинный характер его отношений с младшим кузеном.
К известию о том, что Ян-гэ собрался жениться, Ань Жюле отнёсся равнодушно, или просто чувства были уже настолько слабыми, что он мог не обращать на них внимания; единственным желанием было бежать, как можно быстрее и как можно дальше, поэтому Ян-гэ и приставил к нему охрану.
В тот день он сидел на диване, смотрел, как два его стража уныло играют в маджонг, убивая время, и невольно задумался о своём будущем. Кажется, ему в тот момент было настолько всё безразлично, что даже если бы вдруг пошёл снег, он забыл бы, что ненавидит холод; если бы он в тот момент что-то ел, ему было бы всё равно, какой вкус у еды, он даже не отличил бы сладкое от солёного. Неожиданно он обратился к охранникам:
- Дайте мне сигарету.
Ян-гэ приказал только, чтобы его не выпускали отсюда, а в комнате он мог делать всё, что заблагорассудится. Оба мужчины одновременно протянули ему пачки сигарет; у одного была та же марка, что курил Ян-гэ, у другого – другая. Ань Жюле выбрал последнюю и вставил в рот. Мин Цай поднёс ему зажигалку, Ань Жюле глубоко затянулся; на этот раз он не закашлялся и даже не почувствовал горечи, скорее наоборот, дым показался ему сладким, очень естественно заполнив глотку. Оказывается, когда горечь доходит до предела, некоторые вещи неожиданно становятся сладкими.
Выпуская клубы дыма, Ань Жюле решил быть откровенным перед самим собой и своими чувствами: он любил Ян-гэ, до сих пор любил и не боялся этой любви, но он боялся пойти на низкую сделку с самим собой, приняв требование Ян-гэ остаться его любовником, и пусть он по понедельникам, средам и пятницам обихаживает какую-то бабу, а потом по вторникам, четвергам и субботам тот же самый *** вставляет ему в задницу.
Он уже давно блевал всякий раз, как Яоян кончал в него, и поэтому стремительно худел. Ли Яоян считал, что он не может принять его женитьбу, дело только в этом, но это было не так. Ань Жюле абсолютно не переносил грязь, брезговал до тошноты, в одно из таких «возвращений» к нему Ян-гэ он сказал ему об этом, на что Ли Яоян страшно разозлился и с мрачным хладнокровием ответил:
- В таком случае пусть тебя тошнит, как можно больше, поблюёшь и привыкнешь, ничего с тобой не случится.
Эта бредовая идея возымела поразительный эффект, по крайней мере, Ань Жюле действительно стал бесчувственным, как труп, поскольку все чувства умерли. Если подумать, он ведь ничего не знал о невесте своего брата.
В каком жалком положении он оказался. Ань Жюле тяжко вздохнул. По телевизору как раз транслировали новый клип А Мэй (Чжан ***мэй, известная тайваньская певица, песня «Заложник»), на экране она в одиночестве на чёрно-белом фоне пела: «выстрели мне в сердце, пусть эта пуля вернёт всё к нулю. Если ты говоришь, что любовь ничего не значит, тогда я сдаюсь, ведь мне тоже…»
- … всё равно, - продолжил Ань Жюле.
Он пел, пел и рассмеялся. На его неожиданный, необъяснимый смех сначала не обратили внимания, но смех не прекращался, и мужчины с любопытством посмотрели на него. Ань Жюле затушил сигарету, оглянулся на них и спокойно сказал:
- Вы считаете меня вещью?
- А?
Синь-гэ застыл от удивления, впрочем, бесхитростный Мин Цай небрежно изрёк:
- Ну какая ты вещь, ты так, безделушка…
- Эй! – прикрикнул на него Синь-гэ.
Ань Жюле нисколько не обиделся и хохоча, повалился на диван:
- Бинго! Просто безделушка, не стоящая упоминания, однако, он велел вам хорошенько приглядывать за этой безделушкой… Вам не кажется, что вас используют не по назначению?
Синь-гэ осторожно ответил:
- Конечно, брат Ян доверяет нам, я не могу тебя выпустить.
Ань Жюле продолжал смеяться:
- Если он боится, что я испорчу ему свадьбу, зачем такие хлопоты, можно просто уничтожить меня, и дело с концом… Эй, вы ведь преклоняетесь перед Ян-гэ? Пока он хочет, чтобы я оставался его безделушкой, ручаюсь, его супружество никогда не будет счастливым…
Теперь Синь-гэ заволновался, а Ань Жюле между тем продолжал:
- Но я ведь младший кузен Ян-гэ, и вы не можете меня уничтожить. Моя мама с детства очень любила Ян-гэ, если не верите, можете спросить.
- …
После этих слов в сознании Синь-гэ произошли небольшие сдвиги:
- Чего ты хочешь?
Ань Жюле прищурился и с улыбкой стал стаскивать с себя рубашку, обнажая белую кожу:
- Просто смотреть на голого парня не интересно, не так ли? На самом деле Ян-гэ не нравятся парни, и если кто-то дотронется до меня, он сразу меня разлюбит… А так и я получу удовольствие, и вам обоим это пойдёт на пользу, разве это не лучше всего? 
…………
Ань Жюле не знал, рассказал ли Ян-гэ этим доверенным сообщникам об особенностях их отношений, он сомневался, что нет, это можно понять по их презрительной реакции на него. Значит, Мин Цай действительно сказал правду, чем брат считает его, Ань Жюле? Не больше, чем безделушкой. Насколько редкостны были родственные чувства, но на этом всё. Он больше не хотел тянуть время, такая жизнь ничем не лучше смерти.
А Синь и Мин Цай оба гетеросексуалы, но А Синь побывал в тюрьме, он на своём опыте попробовал некоторые преимущества мужчин и знал, как действовать. Мин Цай сначала не хотел, сказал, вы, мол, забавляйтесь, а он, как правоверный мужик, не может и не будет в этом участвовать, но в конце концов сдался и разошёлся так, что еле остановился. Синь-гэ оказал ему внимание всего лишь один раз, тогда как Мин Цай взял своё по максимуму, неизвестно, сколько раз. Ань Жюле, весь липкий от спермы, выкурил сигарету и сказал:
- Мне надо помыться.
Он вошёл в ванную, посмотрел на себя в зеркало и подумал, какая разница? Что Ян-гэ его трахал, что Синь-гэ, что Мин Цай, что ещё какой-то мужик будет его трахать… Все одинаковые.
Все одинаковые. Смерть, жизнь, тоже всё одинаково. Ань Жюле улыбнулся, «я сдаюсь, ведь мне тоже… всё равно».
………….
Когда был сделан первый надрез опасной бритвой, Ань Жюле ещё не почувствовал, насколько это больно, он лишь понял, что разрезал недостаточно, крови вытекло совсем чуть-чуть, этак, когда же он умрёт? Он сделал ещё несколько надрезов, пока кровь потоком не потекла в воду. Только тогда его сердце пронзило настоящей болью, и он упал, тяжело дыша.
Его прежняя жизнь слишком долго была хороша, он не получал телесных ран, но оказалось, что боль телесная может быть сильнее, чем боль душевная, тогда, что же можно считать болью? Он оценил это сам. В ожидании смерти, считая, что всё потеряло смысл, он внезапно осознал, что вся эта хрень, случившаяся с ним, того не стоит. Из последних сил он дотянулся до двери, хлопнул ею и позвал на помощь:
- Помогите мне! Помогите!
Из-за сильной кровопотери сознание уплывало. Двое мужчин прибежали на шум, открыли дверь и увидев эту картину, перепугались, забегали. Ань Жюле лепетал:
- Не нужно… сообщать Ян-гэ… в больницу, помогите... позвоните брату Ань Юмину… телефон… быстрый набор… номер один…
- Угу… угу… - Мин Цай побежал выполнять.
Ань Жюле, стиснув зубы, сдерживал головокружение и пока не договорил, не закрывал глаза:
- Не… Нельзя, чтобы Ян-гэ узнал… Я вскрыл вены… не… из-за него…
Как только он договорил, на глаза опустилась чернота, и он окончательно потерял сознание.
Человеку не так просто уйти из жизни добровольно, особенно, если Бог не хочет его смерти. Ань Жюле не умер, он очнулся на больничной койке. Он давно не спал так глубоко и проснулся с совершенно ясной головой. Левое запястье было перевязано толстым слоем бинта и отзывалось тупой, тянущей болью. Сидевший на месте сиделки Ань Юмин, увидев, что он проснулся, поднялся и сдерживая гнев, шагнул к нему с явным намерением отругать, однако, увидев лицо брата, обычно весёлое и легкомысленное, а теперь такое безжизненное, промолчал, и по его щекам покатились слёзы.
Все те ругательства, которыми он хотел наградить брата, остались невысказанными, он без сил опустился на место:
- Наши предки приказали лишить тебя сладкого, ты не против?
Ань Жюле утёр слёзы, на сей раз вполне искренние:
- Брат, прости меня.
Его голос звучал хрипло, и Ань Юмин дал ему выпить воды. Подняв глаза, Ань Жюле увидел перевязанный бинтом локоть Ань Юмина, и у него защемило сердце. У них одинаковая, редкая группа крови, когда-то они даже шутили, не отправиться ли им в путешествие вдвоём на автомобилях, если кто-то из них попадёт в аварию, другой даст ему кровь. Он и не предполагал, что придётся беспокоить брата из-за такой глупости.
Ань Юмин сначала не хотел ни о чём спрашивать, но не спросить тоже нельзя:
- Всё-таки, что с тобой произошло?
Его срочно вызвали в больницу, когда его младший кузен находился в операционной в критической ситуации от острой кровопотери, и ему пришлось, рыча от гнева, закатать рукав и стать донором. Двое мужчин – очевидцев происшествия – не захотели разъяснять никаких подробностей. Ань Юмин действительно думал о смерти больше, чем все остальные.
В таком состоянии Ань Жюле было уже безразлично, что о нём подумают, возможно, он просто хотел выговориться хоть перед кем-то и поэтому признался в связи с Ян-Гэ. По этому случаю он имел возможность увидеть, как исказилась всегда хладнокровная физиономия его тан-гэ (старший кузен по отцу).
Ань Жюле пробормотал:
- Вау, брат, ты так ярко выражаешь чувства…
Он потянулся за мобильным телефоном, думая заснять, и вдруг – хлобысь! – Ань Жюле прилетело прямо по затылку. Тан-гэ ещё пожалел его и треснул не в полную силу.
- Я же раненый…
- ****ь, твою мать, лучше бы ты сто раз умер!!
Ань Юмин ругался последними словами, вне себя от досады на этого неисправимого:
- Ты хоть помнишь, что тебе говорил твой старший брат? А?
Ань Жюле начал перечислять:
- Влюбиться в натурала хуже десяти смертей и девяти несчастий.
Ань Юмин:
- Ты делаешь успехи! Ты не только трахался с натуралом, ты трахался со своим бьяо-гэ! (старший кузен по матери) В следующий раз со мной трахнешься?
Ань Жюле в крайнем изумлении показательно схватился за грудь:
- Брат, прости, ты не в моём вкусе.
По правде говоря, Ань Юмин унаследовал от своего отца самую заурядную внешность.
- …
Ань Юмин подумал: «задушить его или раздавить, как насекомое?» Тем не менее, можно сказать, что ситуация не так уж и плоха, и Ань Юмин немного успокоился.
- Сегодня у Ян-гэ помолвка.
- Угу.
- ****ь, из-за этой мрази ты себя в грязи вывалял, да ещё и вены порезал, ты не подумал, как будет жить твоя старая мать и этот… Как зовут твоего йорка? (йоркширский терьер, собака)
Ань Жюле улыбнулся:
- Детка.
- Да, и твоя «Детка» тоже. Почему ты не думаешь о других людях?!
Ань Жюле поник головой:
- Ну, я виноват.
Его слова были искренними, речь идёт не о каких-то пустяках, и самое лучшее – это признать свою вину. Ань Юмин горько вздохнул и принялся расхаживать взад-вперёд по больничной палате, похожий на разозлённого кота. В конце концов он постепенно успокоился и махнул рукой на ситуацию: дело семейное, раз уж потеряли овцу, остаётся только починить хлев (идиома, означает, если дело погублено, остаётся извлечь урок из ошибки).
- Не связывайся больше с Ян-гэ.
- Хорошо.
Ань Жюле правда не хотел с ним связываться, но боялся, что его не отпустят так просто. Ань Юмин снова вздохнул; пока стороны сотрудничают, можно обо всём договориться.
- Те двое, что забавлялись с тобой… Тот из них, что постарше, сказал, что ты сам согласился, что ты всё понимал.
У Ань Жюле тревожно забилось сердце, потом он улыбнулся, на этот раз чистосердечно:
- Ему это далось нелегко.

*Казнь тысячи надрезов (;;, l;ngch;) – одна из самых мучительных казней во все времена, во время которой преступника заживо расчленяли на части. Изначально казнь была довольно сильно ритуализирована: осужденного привязывали к кресту или столбу, для каждой части тела был предназначен особый нож со специальной надписью. Оканчивалась казнь закалыванием в сердце и отрезанием головы. Со временем процедуру упростили, если можно так сказать — стали использовать всего один нож.
Количество надрезов и продолжительность казни зависели от тяжести преступления. Гуманная казнь длилась не дольше 5 минут, и разрезов делалось «всего» восемь. Особо тяжких преступников ждало до 120 разрезов и легкое обезболивающее, способное продлить пытку на сутки. Ну, а «сказочных» злодеев — аж до 3000 разрезов. В этом случае преступника укутывали сеткой, сквозь которую щипцами вытягивали и отрезали плоть.
Такая казнь следовала за особо тяжкие преступления, такие, как государственная измена и отцеубийство.
Подробнее можно узнать здесь:
https://magazeta.com/2010/02/lingqi/



Глава 13. Наказание из прошлой жизни

Ко вскрытию вен можно отнестись двояко. Самоубийство кажется ужасным на первый взгляд, но в реальности это просто рана, через которую утекает кровь. Рана зашивается, человек просыпается, как ни в чём не бывало, и даже может сразу покинуть больницу, потому что есть пациенты с более серьёзными проблемами, ожидающие свободной больничной койки. Ань Юмин очень беспокоился и приложил максимум усилий, чтобы сохранить это событие в тайне. Он не мог допустить, чтобы Ань Жюле вернулся домой с такой травмой, поэтому пришлось забрать брата к себе домой.               
Ань Юмин:
- Ну что ж, я тебя прикрою, у меня есть место, где ты сможешь отлежаться.
- …
Ань Юмин учился на факультете дизайна, вся его квартира была завалена его работами, эскизами, набросками. Распинав всю эту шнягу по сторонам, он освободил достаточное пространство, чтобы брат мог расположиться. Ань Жюле присел, огляделся и от нечего делать взял разбросанные вокруг него листы и стал рассматривать. А посмотрев, поделился с братом своими впечатлениями. Ань Юмин вступил с ним в полемику, и чем больше они обсуждали его работы, тем больше он убеждался, что у его брата определённо есть талант.
- Ты ведь учишься в колледже, на каком из пяти факультетов?
- Бухучёт.
В то время Ян-гэ как-то в шутку сказал, что он мог бы в будущем вести его «бухгалтерию» и управлять его счетами, ну вот, он и пошёл. Ань Юмин выслушал эти причины, помолчал и резюмировал:
- Ты идиот.
Ань Жюле согласился:
- Да, я идиот.
Ань Юмин вздохнул:
- В любом случае ты выбросил это время псу под хвост. Твоя правая рука здорова и вполне может держать мышку, твой тан-гэ обучит тебя пользоваться компьютерными программами, пока не научишься, не выйдешь отсюда, хватит перед людьми позориться.
Ань Жюле отозвался:
- Брат.
- ?
Ань Жюле очень искренне вздохнул:
- Хотя ты и не в моём вкусе, но у тебя такое доброе сердце, я мог бы влюбиться в тебя.
Ань Юмин снова отвесил ему ****юля:
- Твой тан-гэ не такой безбашенный, как ты, не втягивай меня в инцест!
Ань Жюле рассмеялся, конечно, он шутил, не то, чтобы он был против инцеста, но он просто никогда в жизни не рассматривал Ань Юмина как объект любви.
Любовь… Любовь, которая принесла только потерю всех надежд и мечтаний, любовь, от которой он смог освободиться только нанеся себе увечье. Если каждый раз так забавляться, рано или поздно тан-гэ останется только поднять его труп. Нет, такие смертельные забавы не стоят того, чтобы платить за них жизнью. Предоставьте это тем, кому это нравится, Ань Жюле больше не собирается участвовать в таких делах.
Ань Юмин обучал его компьютеру, и это явилось реальным обоснованием его проживания на квартире у старшего кузена до тех пор, пока рана на его руке не затянулась. По правде говоря, условия жизни в родном доме были нисколько не хуже, но в доме брата ему было комфортнее, все материальные средства были к его услугам, только руку протяни, поэтому он не хотел уходить.
В этот день Ань Юмин уехал на занятия, Ань Жюле остался дома. Он сидел в гостиной на диване, ел и смотрел телевизор. Внезапно дверь распахнулась, Ань Жюле обернулся, увидел Ли Яояна и не знал, следует ли ему испугаться или сказать ему, «что так долго шёл, чай уже остыл, видимо, новоявленная невестка хорошо пасёт тебя и далеко от себя не отпускает».
- Ян-гэ, ты без спросу проник в чужое жилище, тан-гэ будет недоволен.
Мрачный Ли Яоян без слов бросил перед Ань Жюле какую-то вещь, выражение его лица было неописуемо.
- Что это?
Ли Яоян глубоко затянулся сигаретой и выпустил струю дыма, казалось, он с трудом держит себя в руках:
- Это мизинцы Мин Цая и А Синя.
- …
«Однако, он скор на расправу». Ань Жюле с омерзением смотрел на пластиковый пакет, заполненный каким-то кровавым месивом, очевидно, пальцы были отрезаны буквально только что и ещё кровоточили.
- Забери их обратно, это я их соблазнил, я сам просил их трахнуть меня… Точно так же, как раньше соблазнил тебя.
Ли Яоян выкатил глаза, не смея поверить. Смяв сигарету, он шагнул к Ань Жюле и с размаху влепил ему пощёчину.
- Шлюха!
Он не приложил особой силы, но лицо Ань Жюле мгновенно опухло. Он прикусил губу, «****ь, однако, больно».   
- Да, я шлюха, а не хочешь посчитать, сколько раз ты трахал эту шлюху и сколько денег ты потратил на проституток? Конечно, я обходился тебе дешевле, ***ло ты отмороженное!
И он без церемоний заделал брату хук справа.
- Тварь ты ебучая, а на тебе самом сколько грязи, ублюдок? Пощёчина? Да это я раньше должен был тебя выебать!
Ли Яоян не предполагал, что он может дать сдачи, этот удар, пусть не сильный, но дерзкий, нанёс ощутимый урон его достоинству. Он разозлился донельзя, но тем не менее продолжал выслушивать, как Ань Жюле, рыдая, поно;сит его:
- Ну, ты хорош! Теперь, когда ты ебёшь богатую бабу, меня можно отбросить одной пощёчиной? Твою ****скую совесть собаки сгрызли? Я проклинаю тебя, пусть все твои внутренности сгниют без остатка!
В то время он и не предполагал, что случайно вылетевшее проклятие сбудется, и Ли Яоян впоследствии действительно лишится печени. Гнев Ли Яояна сразу поутих, он не мог отрицать, что многое задолжал своему младшему брату, особенно после того, как начал трахать его; он проявил себя по отношению к нему безнравственным и аморальным типом.
Замолчав, Ань Жюле шмыгнул носом и махнул рукой:
- Ладно, будь добр, забери их. Если ты действительно хочешь сыграть в эту игру, то знай, того, что я хотел бы увидеть больше всего, здесь нет.
- … А где оно?
- Ань Жюле злобно рассмеялся:
- Я хочу кое-чей левый безымянный палец. * Я хочу, чтобы все три фаланги были отрезаны под корень, чтобы на нём невозможно было носить даже кольцо, сделанное из шёлковой нитки.
- …
 (*В Китае молодожены надевают обручальные кольца на противоположные руки, невеста, становясь женой, как правило, носит свое кольцо на правой руке, а ее супруг – на левой).
Ли Яоян ушёл.
У Ань Жюле не было ни желания, ни сил на церемонные слова прощания, он только что ударил человека, и это было слишком больно, больно до слёз. Ли Яояну всё как с гуся вода, а он доигрался, только зажила левая рука, как он вывихнул кисть правой об его непрошибаемую морду. Как выразился по этому поводу Ань Юмин: «… Что дальше? Свихнёшь из-за него голову?»
Повредив обе руки, Ань Жюле лёг спать. Его мозг совершил перезагрузку. Он задумал взять академический отпуск в учёбе и пожить какое-то время просто для себя, независимо от всех. Из-за этого он поссорился с отцом. И отец, и сын имели вспыльчивый характер, и эта ссора, помимо ссор из-за его связи с Ян-гэ, всколыхнула в Ань Жюле всё, что можно, включая попытку самоубийства. Итогом было жестокое, кровавое избиение.
Ань Юмин только успевал менять ему повязки с мазями и вопрошать:
- Ну и отец у тебя! Когда ты, наконец, перестанешь его провоцировать и пощадишь твоего тан-гэ? Сколько мне ещё лечить твои раны?
Ань Жюле, весь с ног до головы в ссадинах и кровоподтёках, только морщился и улыбался. Он снова стал жить в доме брата. Впоследствии он повторно сдал экзамены и перевёлся на факультет дизайна. Колледж находился в южной части столицы, достаточно далеко от дома, и он устроился в студенческое общежитие. Довольный и радостный, оттого что вырвался, наконец, на свободу, он буквально парил в небесах от счастья.
Впервые придя погулять в гей-бар, он познакомился с каким-то парнем, и когда тот спросил его имя, Ань Жюле на ходу придумал себе прозвище:
- Чёрная Хризантема. 
- Хах! – недоверчиво хохотнул партнёр, - У тебя правда чёрный анус?
- Чёрный он или не чёрный, если ты не возражаешь, то можешь сам посмотреть.
После того, как он охмурил этого парня, тот всё-таки рассмотрел его:
- Ну и где ты, ****ь, чёрный? У тебя даже волосы на лобке светлые!
Ань Жюле усмехнулся; он назвал себя Чёрной Хризантемой не потому, что его анус действительно чёрный, а потому что его трахал бандит, разве после этого его дырка могла быть не чёрной? Отныне и впредь это прозвище стало его персональным кодом для посторонних. 
Кажется, в тот год он должен был окончить колледж? Он как раз возвращался с занятий в общежитие, когда перед ним снова предстал Ли Яоян, обнищавший, усталый, словно загнанный зверь, и сообщил ему:
- Я собираюсь на отсидку.
Погрязшие во зле сами обрекают себя на гибель. Ань Жюле едва не захлопал в ладоши:
- Попутного ветра.
Ли Яоян горько усмехнулся, сколько лет прошло, сколько пережито и выстрадано, но он, как и прежде, ненавидел эту прямоту своего маленького кузена. Ненавидел и любил.
- Знаешь, я хочу оставить тебе одну вещь.
- ?
Потом Ань Жюле пожалел о своей короткой памяти. Сказанные прежде слова были блефом, просто ****ёж и злобная бравада, давно исчезнувшие из памяти без следа. По глупости он взял предмет, но когда развернул толстый платок, в который он был завёрнут, едва не упал в обморок. «Почтеннейший, Вы не могли преподнести мне что-то более стоящее?! Лучше бы это был анальный вибратор!!»
Это был левый безымянный палец Ли Яояна, отрезанный под корень, как он когда-то и требовал; даже пол фаланги не осталось. Это никогда не закончится! Ань Жюле возмутился:
- Забери его назад и верни на место, полностью!
Он бранился и не знал, куда деть этот ещё тёплый, свежий палец, если бы он знал, что Ли Яоян так всерьёз воспримет его пожелание, он бы заказал средний палец, по крайней мере, это было бы прикольно, можно было бы высушить его и превратить в забавный сувенир.
Ли Яоян крайне редко видел своего маленького кузена таким рассерженным. Он рассмеялся:
- Я отрезал это ради моего босса, в знак того, что возьму на себя его преступления и буду сидеть за него. Обычно в таких случаях отрезают одну маленькую фалангу мизинца, **а я взял и автогеном отрезал целый безымянный палец, теперь я в банде буду в авторитете, разве можно вернуть его на место?   
Ань Жюле закатил глаза, столько времени потратил на «выполнение его заказа», а оказалось, что он просто одним действием достиг двух целей, и ему угодил, и своему боссу.
- Тогда выброси его.
Ли Яоян настаивал:
- Я хочу, чтобы ты сохранил его. 
(**Значение мизинца в криминальных структурах Дальнего Востока: зацепиться мизинцами равносильно рукопожатию и означает верность клятве (как у детей – мирись, мирись и больше не дерись); нарушение клятвы ведёт к наказанию – отсечению фаланги мизинца. У японской криминальной организации Якудза известен обычай отрезания мизинца и преподнесения его авторитету в знак того, что этот воин, подобно самураю, способен сделать харакири, если боссу будет угодно. В криминальные структуры Тайваня этот обычай пришёл из соседней Японии, в подражание Якудза.
Источник: http://www.sohu.com/a/231775719_157309).
Ань Жюле:
- Ладно.
Раз уж он начал это дело, он и доведёт его до конца, он подошёл к мусорному контейнеру и бросил туда палец вместе с платком:
- Он ведь сгорит вместе с мусором?
- …
Радостное выражение лица Ань Жюле не обмануло Ли Яояна:
- Ты очень сердишься?
Ань Жюле и сам не мог бы объяснить, что он чувствует:
- Нет.
Ли Яоян продолжил:
- Хоть он и отрезан в знак того, что я беру на себя чужие преступления, но я всегда помнил, что ты этого хотел.
Ань Жюле вздохнул:
- Я слишком молод и несведущ, а что касается тебя, что бы ты ни говорил, это всё ****ёж. Если бы я знал, что ты всерьёз воспримешь моё пожелание, я бы велел тебе отрезать хер.
Договорив, он повернулся к брату спиной и вошёл в общежитие. В ночь после этой встречи Ань Жюле дал себе три зарока: первый – больше никогда не трахаться с преступниками; второй – ни единой копейки не тратить на любовников; и третий – ни за что в жизни не связываться ни с натуралами, ни с бисексуалами. Лучше сразу сдохнуть, чем нарушить эти три клятвы.
Он вдохнул ночной ветер: «Ли Яоян, Ли Яоян, ты моё вечное наказание».
                ***
Ли Яоян – это наказание в его жизни, несправедливое наказание, но как бы это ни было обидно и некстати, он вернулся. Вернулся, сам не зная, зачем, и тем не менее, не даёт ему ни капли покоя… Наверно, хочет уморить Ань Жюле головной болью.
В то время, когда Ань Жюле хотел уйти от него, этот мужчина опутал его смертельной сетью. Ли Яоян всеми доступными способами удерживал его при себе, не гнушаясь угрозами, используя и достойные, и недостойные приёмы, принуждение и посулы. Ему доставляло удовольствие заставлять Ань Жюле трахаться с ним. Все эти годы он никогда не задумывался о моральной стороне дела (в этом было его личное, абсолютное наслаждение). Ань Жюле не ожидал, что в кои-то веки сделает доброе дело, пожертвовав кусок печени, и человек сразу вспомнит о нём и захочет вернуть обратно.
Ань Жюле реально хотелось выколоть себе глаза, как же он был слеп в детстве, насколько же он не разбирался в жизни, почему ему так не повезло встретить на своём пути этого грязного типа?
Ли Яоян донимал его практически ежедневно, у Ань Жюле уже не осталось ни сил, ни терпения; сейчас тот был в хорошем настроении и казался безвредным, но Ань Жюле боялся разозлить его по-настоящему, ибо тогда в мире станет очень неспокойно.  И пусть сам Ань Жюле не боится ни земли, ни неба, но в конце концов, есть же какие-то основополагающие нравственные тормоза, которыми должен обладать любой человек. А Ли Яоян – это безнравственная скотина, которая позорит даже животный мир.
В прошлом он смог во всём признаться отцу, хотя боялся, что таким образом даёт ему в руки рычаги воздействия на себя, но он предпочёл стерпеть позор один раз, зато предотвратить дурные последствия.
Впрочем, все трудности в жизни в конечном счёте проходят, и он определился с датой операции по удалению шрамов. Врач заявил, что шрам на животе зажил очень хорошо, после лазерной шлифовки он практически не будет заметен, а вот шрам на левом запястье слишком глубокий и слишком давний, его конечно можно зашлифовать, но окончательно он не исчезнет. Ань Жюле подумал и сказал:
- Тогда забудем о нём.
Нет – значит, нет. Только следуя прямым путём можно избежать падений, и не нужно затягивать боль. Пусть это зверский рубец, но его совесть чиста. Потому что этой бритвой он в конце концов отсёк свою неизлечимую глупость. На этот раз он сообразил сообщить Ду Яньмо о дате операции и добавил:
- Врач сказал, что шрам на запястье слишком давний, его невозможно убрать.
Ду Яньмо спросил:
- А есть разница?
- В чём?
- Уберётся или не уберётся, какая разница?
Ань Жюле пожал плечами:
- Никакой разницы.
Ду Яньмо кивнул головой, соглашаясь:
- Тогда это не имеет значения.
Его, как и прежде, волновало только то, что волнует Ань Жюле, а то, что для Ань Жюле не имело значения, для него тоже не имело значения. От его слов Ань Жюле сразу стало спокойно, то, что было и раньше несущественным, стало вовсе безразлично. Что случилось, то случилось, лишь бы только оно не лезло в глаза. И Ли Яоян подобен этому шраму. Его невозможно уничтожить совсем, и Бог с ним, лишь бы не лез в глаза.
В своё время, прекрасно понимая, что Ли Яоян никогда его не полюбит, Ань Жюле тем не менее последовал за ним и жил так, как жил. Печень он ему подарил тоже по доброй воле. Этого не изменить, надо просто жить дальше.
Когда однажды глупыш Ду Яньмо в очередной раз пришёл к нему с кучей вопросов по поводу послеоперационного ухода, Ань Жюле снисходительно улыбнулся и подумал: «ты умеешь гуглить, думаешь, я не смогу?» И он стал медленно, слово за словом, внимательно вчитывался. Оказывается, чтобы полностью свести один шрам, следует разделить процесс на несколько процедур и выполнять их медленно и последовательно.
Сразу после первого этапа операции лазерной шлифовки рана на животе покраснела из-за повышения температуры и болела при малейшем усилии. Врач предложил сделать перерыв, а когда симптомы смягчатся, примерно через час продолжить. Ань Жюле согласился.
Он тихо лежал в лечебной палате, погрузившись в глубокую задумчивость, когда кто-то вошёл к нему, и резкий запах табака заставил его сморщить нос, но даже глаза повернуть в ту сторону было неохота.
- Вы настолько свободны от своих тёмных дел? А как же борьба за передел влияния, грабежи, делёжка жрачки и баб?
Ли Яоян присел с другой стороны:
- После того, как я вышел из тюрьмы, я уже не занимаюсь такой мелочёвкой, я теперь стою на более высокой ступени. Кроме того, наша группировка пригласила на службу нового адвоката… Хе-хе, очень компетентный, умеет работать.
В его словах отчего-то прозвучало недовольство, а Ань Жюле всегда интересовало всё, что вызывало его недовольство. Кто-то сказал, что враг твоего врага – твой друг.
- У тебя разногласия с этим адвокатом?
В голосе Ли Яояна прозвучало презрение:
- На что он рассчитывает? Разве только на два своих рта, верхний и нижний.
«Ого, какие ревнивые слова», Ань Жюле не удержался от упрёка:
- А разве ты не рассчитываешь на свой ***, который ты вставляешь высокопоставленной бабе?
Очень грубые слова, однако, истина имеет право быть грубой. Ли Яоян чуть не умер на месте от злости, но крыть было нечем, осталось только сменить тему:
- Врач сказал, что шрам на твоём левом запястье очень похож на след, какой остаётся после вскрытия вен.
Ань Жюле молчал, не опровергая.
- Из-за чего ты резал вены?
Ань Жюле демонстративно занялся прочисткой ноздрей:
- Потому что я глупый, безмозглый, тупой идиот, я дешёвка, только и всего. Кстати, Ян-гэ, моя печень точно тебе подошла?
Ли Яоян улыбнулся:
- Отторжение минимальное.
Ань Жюле, наконец, выковырял из носа козявку, быстро скатал её в плотный шарик и зажал в щепоти:
- Ты ведь многое задолжал мне, верно?
Ли Яоян на мгновение задумался:
- … Да.
Ань Жюле взвесил скатанную в шарик козявку на пальце, вес показался ему не достаточным, и он снова принялся ковыряться в носу:
- Тогда я, ничтожная, *** имею одно страстное желание, не знаю, сможете ли Вы, бьяо-гэ, выполнить его для меня?
(***в тексте употребляется местоимение;; (qi;sh;n) - уничижительное я, женщина о себе; дословно;, qi; – второстепенная жена, наложница; я, ничтожная; ;, sh;n – тело, бренная оболочка).
Ань Жюле тщательно и педантично выговаривал слова, это «я, ничтожная» звучало и серьёзно, и непристойно, а ещё ему было сложно называть его «бьяо-гэ» (старший кузен по матери), тем самым признавая своим родственником. Ли Яоян замер в приятном предвкушении, уже готовый пообещать луну и звёзды с неба:
- Чего ты хочешь?
Ань Жюле щелчком пальцев запульнул плотно скатанную козявку в Ли Яояна и сказал:
- Сделай так, чтобы я больше никогда тебя не видел.
«Есть, попал». На такую безделицу, как козявка, повисшая на лацкане его пиджака, Ли Яоян и внимания не обратил, а вот сказанная фраза заставила его резко измениться в лице. Ань Жюле оторвал кусок туалетной бумаги и вытер руки, а затем уже спокойнее продолжал:
- Я отдал тебе своё сердце – ты его растоптал; я отдал тебе свою задницу – ты трахал её и наслаждался; я давал тебе деньги – ты относил их проституткам, покупая самых дорогих; теперь я отдал тебе печень – ты что, считаешь, что я святее самой Богородицы? На самом деле, это то же самое, что кормить бездомного пса на обочине, сколько ни дай, всё будет мало. Когда-то я отдавал тебе всего себя, и ты принимал это, как должное. Больше я не дам тебе и сотой доли того. У меня не столь большое сердце, ты растоптал приличный кусок, и теперь его осталось совсем мало. Сожалею, но того, что от него осталось, мне хватит лишь на любовь к себе.
Ли Яоян холодно усмехнулся:
- Значит, ты не любишь того маленького чертёнка?
- ?
- Я проверил, с тех пор, как ты с ним, у тебя не было других мужчин.
Ань Жюле слишком хорошо знал его характер, всё, что мог ему предложить Ян-гэ, это очередной режим чётных и нечётных дней недели, с перезагрузкой очерёдности по воскресеньям. Невозможно всерьёз верить, что он каждый день будет с одним и тем же человеком. Когда они были вместе, каким бы дрянным и негодным ни был Ли Яоян, Ань Жюле никогда не нарушал верность ему, за исключением того случая… с Мин Цаем и А Синем. За это разгневанный Ли Яоян и отрубил им мизинцы. Если бы они в течение многих лет не были его доверенными людьми, он забрал бы не мизинцы, а их жизни.
Ань Жюле пришлось признаться:
- Ты просто не знаешь, на что он способен. У него здоровенный член и выносливость, как у жеребца. После него у меня уже не остаётся сил ни на кого другого.
Ли Яоян интимно улыбнулся:
- Ну, я тоже неплох.
- У тебя короче на 1 сантиметр и диаметр меньше на 3 милиметра… О, это же устаревшие сведения, ведь мышцы с возрастом усыхают, так что не факт, что у тебя всё на прежнем уровне. Це-це, но я могу предположить, что ты вживил под кожу члена шарики? Посмотри на свой нос, на нём кость выступает, как шишка; какова верхняя балка, такова и нижняя. А ещё меня тошнит от членов с шариками, если ты не боишься инфекции, то я боюсь.
Пока Ли Яоян выслушивал его, на его лице синие пятна чередовались с белыми. Внезапно зазвонил его телефон, он со злостью нажал на соединение и вышел из палаты.
Ань Жюле вызвал медсестру и попросил:
- Если не затруднит, принесите мне соль.
(Соль несет мощный позитивный заряд, который способен поглощать вредную энергетику. Далеко не каждый человек приносит с собой положительную энергетику и позитивные мысли. Считается, что все негативное отступает перед очищающим воздействием соли.
Источники:


                ***
Как говорится, хорошее не эффективно, а вот плохое очень действенно. Услышав вылетевшие изо рта Ли Яояна слова «маленький чертёнок», Ань Жюле внутренне содрогнулся. Хотя он и отозвался об отношениях с подростком очень поверхностно, мол, они просто трахаются и всё – и это соответствовало действительности – однако, он опасался, что Ли Яоян, не получив от него того, чего добивался, развернётся и побежит искать кого-то, чьими руками можно искоренить эту проблему. Хотелось надеяться, что этого не случится.
Если смотреть фактам в глаза, то в криминальном мире мужеложство достаточно распространённая вещь, причём, без всяких взаимных симпатий. Когда люди находятся в тюрьме, у них просто нет выбора; если у кабанов нет свиноматок, с которыми можно соединиться, приходится, закрыв глаза, искать отверстие, в которое можно долбиться. И совсем другое дело, если выйдя из тюрьмы, человек будет продолжать искать забав с парнями. В этом случае, если об этом прознают, человека за это могут реально убить.
Вы можете себе представить, что в мире, полном воинствующих гомофобов, кто-то может соглашаться с призывами к убийству и в то же время втайне поддерживать симпатию и дружелюбие к геям? Вот и Ли Яоян не мог позволить себе слишком выделяться из этой толпы, в противном случае ему бы не поздоровилось.
Ань Жюле анализировал ситуацию, стараясь успокоиться. Он уже покинул больницу, когда получил звонок от Ли Яояна с телефона Ду Яньмо, не сдержался и разразился отборным матом:
- ****ь, твою грёбаную башку дверью прищемило?
В трубке раздался смех Ли Яояна:
- Угадай, где мы?
Ань Жюле лопался от ярости:
- Угадай, где голова моей тётки!
Ли Яоян сказал только одну фразу:
- Встретимся на старом месте.
И сбросил звонок. Ань Жюле, холодея, смотрел на телефон в своей руке, что он чувствовал в этот момент, невозможно описать словами. Он боялся, что его мальчик попал в беду.
Но в конце концов он успокоился, даже в преступном мире не убивают просто так, из прихоти, там тоже существуют свои законы, тем более, если Ли Яоян действительно хочет возобновить с ним прежние дела, значит ни в коем случае не посмеет оскорбить его или вызвать его неудовольствие, и никогда не переступит эту границу – он и так зашёл слишком далеко.
Ли Яоян сумасшедший, Ань Жюле тоже далеко не нормальный, в их смертельной схватке либо рыба умрёт, либо сеть порвётся, но тот, кто хочет войны, добром не кончит. (;;;;, y; s; w;ng p;, идиома «либо рыба умрёт, либо сеть порвётся» в образном значении: смертельная борьба, схватка; не на жизнь, а на смерть).
Ань Жюле вызвал такси, назвал адрес, одновременно набирая номер в телефоне. Холодный пот струился по его спине.
Под «старым местом» Ли Яоян имел в виду старый, полуразрушенный дом, в котором он снимал квартиру в тот год, когда ушёл из семьи. Почти совсем развалившийся, с растрескавшимися стенами; говорили, что этот дом попал в план под снос в ближайшем будущем, а вместо него хозяин мог получить жильё для переселения либо денежную компенсацию.
Приют грязи и разврата, действительно, хорошее место, чтобы убить и спрятать труп… Ань Жюле, нерешительно оглядываясь, поднялся по лестнице, остановился перед дверью и нажал на звонок. Сипло дребезжащий звонок ещё больше выдавал старость помещения. Ли Яоян почти сразу открыл дверь:
- Сяо Ле.
На нём была белая хлопковая майка и джинсы, простая и лёгкая одежда. Ань Жюле как будто окунулся в прошлое: когда он прибегал к брату после школы, Ли Яоян встречал его в этой квартирке, одетый точно так же. А он бросался ему на шею, и они вдвоём входили в двери вот так, доходили до гостиной вот так, или до кровати в номере гостиницы, вот так… по пути избавляясь от одежды.
Ли Яоян поклонился, приглашая его войти. В комнате было довольно чисто, обстановка была немного обновлена, особенно бросался в глаза огромный телевизор с ЖК-экраном, на котором крупным планом сиял кусок плоти; это было его, Ань Жюле, тело, которое пользовал некий мужчина, бодрым аллюром, со звонкими шлепками вбиваясь в его зад-ницу…
Ли Яоян с улыбкой наклонился к его уху:
- Он наверняка не знает тебя прежнего, насколько вкусным ты был в то время, я решил показать ему, пусть знает.
Перед телевизором сидел Ду Яньмо с заткнутым ртом, на щеке красовалась ссадина, из которой медленно сочилась кровь; его руки были связаны за спиной и привязаны к стулу. Когда он увидел Ань Жюле, его глаза расширились, словно он спрашивал: «зачем ты сюда пришёл?»
Жив и не слишком ранен. Ань Жюле перевёл дух, матерясь про себя последними словами: «грязный извращенец, ****ый, ****ь, пидорас, сука – да простит меня тётушка, но она родила морального урода».
- Зато ты наверняка не знаешь меня нынешнего, которого ты бесишься, но никак не можешь заполучить и который может возбудить тебя так, что ты кончишь меньше, чем за минуту.
Ли Яоян и не рассчитывал на симпатию при таких обстоятельствах, но Ань Жюле неожиданно повёл себя так провокационно, что у него вдруг возникла эрекция.
- Сяо Ле, подойди, - он поманил его рукой, совсем как раньше.
Но Ань Жюле уже давно не воспринимал его влияние, он плюнул и отшатнулся:
- Отвали, я не ебусь с мертвецами.
Ли Яоян зловеще прищурил глаза:
- Ты думал, я не трону твоего маленького любовника?
- Я думаю, что у тебя отсутствует сердце и вдобавок сгнила печень, неужели это ты его избил?
Ду Яньмо опять вытаращил глаза и задёргался, пытаясь освободиться. Неожиданно Ань Жюле подошёл к нему ближе, делая знаки глазами, чтобы он успокоился, а затем вынул свой телефон. Ли Яоян достал пистолет и без колебаний направил его на Ду Яньмо:
- Сяо Ле, не вынуждай меня.
- Спокойно, я уже давно сообщил в полицию, если она сработает оперативно, тебя уже сегодня здесь не будет.
Он набрал номер и как только соединился с абонентом, громко проговорил в трубку:
- Адвокат Сюй, не хотите переговорить с вашим партнёром? Мне кажется, он утратил связь с реальностью, так не может продолжаться.
Ли Яоян, вытаращив ошалевшие глаза, увидел, как Ань Жюле нажимает кнопку громкой связи на телефоне и оттуда раздаётся ехидный смех:
- Ян-гэ.
Только сейчас до него дошло, и Ли Яоян испугался:
- … Откуда ты его знаешь?
- Мой друг – адвокат, его муж – адвокат высшей категории, он очень давний и сильный соперник адвоката Сюя. Они не занимаются криминалом, но ответить на вопрос могут вполне компетентно, хотя бы в общих чертах… Упомянутый мой друг работает вместе с младшим братом адвоката Сюя, с которым, как ты вроде говорил, у вас не заладились отношения? – Ань Жюле разложил информацию как по полочкам, - Это называется теория шести рукопожатий. ****
Ли Яоян молчал, не находя слов.
(****Теория шести рукопожатий – социологическая теория, согласно которой любые два человека на Земле разделены не более чем пятью уровнями общих знакомых и, соответственно, шестью уровнями связей. Википедия. Данную поправку внёс читатель drunk__cherry, Wattpad, спасибо).
Адвокат Сюй между тем тихо и размеренно продолжал:
- Ян-гэ, ты же понимаешь, что такие неприятности не обрадуют босса. Его дочь беременна, тем не менее, ты где-то носишься, бегаешь за задницей какого-то мужика, а если эти слухи распространятся? Но ты можешь не беспокоиться, босс сказал, если мелкие неприятности не станут серьёзными, можно всё замять.
Ли Яоян:
- …
Ань Жюле печально вздохнул:
- Ну, посмотри на себя, у тебя жена-красавица, скоро сына тебе родит, а ты бегаешь за своим братом, вместо того, чтобы заботиться о ней. Тебя осёл в голову лягнул? Или скудные тюремные харчи истощили твой мозг?
Ань Жюле заранее обдумал эту ситуацию, как верно сказано, враг твоего врага – твой друг. Как только он услышал о новом партнёре-адвокате, он сразу поднял все свои знакомства и связи, и без особых усилий получил необходимую информацию. В преступном мире свои разборки, его Ян-гэ – человек, сердцем которого владеют страсти, он сумасшедший, но не настолько, чтобы переть напролом, всерьёз пренебрегая всем, чего достиг. Если бы брат осознал это раньше, чем связался с ним, он бы улетел, куда подальше, к чему здесь путаться с такими делами? Слишком долго и трудоёмко.   
- Ян-гэ, давай сделаем так, и не говори, что я не дал тебе шанса. Теперь ты поговоришь с адвокатом Сюем, объяснишь, что ты ничего не хочешь, он со своей стороны подготовит документ, и ты его подпишешь. А когда ты подпишешь, я сразу последую за тобой и согласно твоему желанию буду трахаться с тобой до конца своих дней, ну как?
Ли Яоян:
- …
В глазах Ду Яньмо появилась паника, он знал, что бы ни говорил Ань Жюле, в шутку или всерьёз, он никогда не притворялся. Он изо всех сил замотал головой из стороны в сторону, он хотел умолять Ань Жюле ни в коем случае не делать глупостей. Ань Жюле не смотрел на него, это дело только между ним и Ян-гэ, колокольчик у тигра отвяжет только тот, кто привязать ухитрился.
(Идиома;;;;;;;, ji;l;ng h;i x; j;l;ngr;n, дословный перевод, в образном значении: узел развяжет тот, кто его завязал; кто совершил ошибку, тому ее и исправлять; вопрос должен разрешить тот, кто его поднял; кто кашу заварил, тому и расхлёбывать).               
- Брат, давай решим это дело мирно.
Они долго смотрели друг на друга, наконец, Ли Яоян покачал головой и беспомощно улыбнулся:
- Сяо Ле, ты действительно хорошо знаешь своего брата.
Он убрал пистолет. В трубке снова раздался голос адвоката:
- Ян-гэ, давай остановимся на этом, и будем считать, что ничего не произошло.
«Как это ничего не произошло?» Но сейчас каждому придётся только отступить. Ли Яоян:
- Хорошо.   
У противной стороны тоже имелись свои приёмы, в большинстве случаев адвокатам было позволено записывать разговоры с клиентами. Ань Жюле было уже всё равно, он быстро подошёл к Ду Яньмо, чтобы развязать его. Ли Яоян покорно сидел на месте, не препятствуя ему.
Как только руки и ноги Ду Яньмо были развязаны, он, не обращая внимания на боль, схватил Ань Жюле за плечи:
- Зачем ты пришёл?
Ань Жюле даже не посмотрел, есть ли раны на его теле, а сразу принялся ощупывать засохшую кровяную корку на его голове – это явно дело рук Ли Яояна.
- Как ты здесь оказался?
Совершенно ясно, что Ли Яоян действовал в одиночку, и учитывая превосходящую физическую силу Ду Яньмо, несомненно имела место драка, однако, на его теле не было связанных с нею повреждений.
- Он угрожал тебе пистолетом?
Ду Яньмо опустил глаза:
- Он сказал, что у него есть некие… видеозаписи с тобой, и если я не пойду с ним, он их обнародует.
Ань Жюле уже имел удовольствие видеть «впечатляющие кадры» на экране телевизора, по правде говоря, он уже и не помнил, когда это снималось. «Це-це, эта грудь, эта талия, эта задница», в те годы он был прямо-таки непревзойдённым дарованием, его только ущипни – и он изольётся, как же хорошо быть молодым.
Ли Яоян поднял голову:
- Сяо Ле, если ты вернёшься ко мне, я никогда не опубликую эти записи.
У него никаких слов не осталось, всё это было похоже на какую-то агонию. Старые уловки, слишком старые уловки. Презрение Ань Жюле достигло предела, и он показал Ли Яояну средний палец.
- Да хоть сейчас можешь их обнародовать, мне по барабану, лучше сдохнуть сразу, чем терпеть твои угрозы.
Ли Яоян искривил губы, пытаясь изобразить улыбку. Из телефона снова послышался голос адвоката:
- Мне неудобно вмешиваться в это дело, однако, ты можешь привлечь адвоката Лу, чтобы подать иск в суд, я ему не соперник, он никогда не проигрывает.
Ань Жюле фыркнул и расхохотался, он хотел бы, чтобы барристер Лу услышал эти слова, определённо, там какие-то чёрные тучи сгущались над головой бедного юриста.
- Адвокат Сюй, ты мне нравишься, давай будем друзьями?
Адвокат Сюй тоже засмеялся:
- Конечно.
Ли Яоян горько усмехнулся, его Сяо Ле всегда был таким бесстрашным. Он вспоминал, каким был в детстве Ань Жюле, как всем сердцем был привязан к нему, как жаждал его любви и не получал её, как хотел его… очень-очень, но всё давно скрылось в тумане. Сколько раз в огне своего беспутства он невольно представлял, как сейчас живёт его маленький кузен? Во всяком случае, хорошо, что он исчез, их отношения в его жизни были, как большая злокачественная опухоль, которая по мере роста делала его позиции уязвимыми; вырезать её было трудно, и он считал, что Ань Жюле будет мучиться из-за него всю жизнь. И не ожидал, что тот давным-давно удалил у себя эту опухоль без остатка. Даже ошмётков не осталось. 
Он в изнеможении уронил голову, в глазах как будто сверкнула влага. Он спросил:
- Сяо Ле, ты правда больше не хочешь своего Ян-гэ?
Ань Жюле даже не снизошёл до ответа, видимо, вопрос показался ему таким же глупым, как «сколько будет один плюс один?». Он зевнул и обратился к Ду Яньмо:
- Император желает вернуться во дворец на отдых.
Попутно он выразил признательность адвокату Сюю, пообещал как-нибудь на досуге пригласить его выпить рюмку-другую, и разъединился. Внезапно за спиной произнесли:
- … Этот ребёнок не мой.
Эти слова заставили Ань Жюле остановиться, и он невольно обернулся:
- Да?   
Ли Яоян вымученно улыбнулся, его лицо стало некрасивым:
- Она забеременела, когда я валялся в больнице с циррозом печени, до этого и после я несколько месяцев не прикасался к ней, тебе рассказать, чьё это семя?
Вот это да.
- Иеговы? (одно из имён Бога в иудейской религии).
И Ань Жюле запел, сочиняя на ходу:
- Посмотри, кругом бескрайние прекрасные поля,
  Посмотри, кругом роскошная зелёная трава,
  Столько зелени, что даже зеленеет голова…
  Только шляпа, только шляпа…
  Зеленеет эта шляпа красивее, чем трава…
 (Зелёная шапка, шляпа – образно о рогах, якобы наставленных обманутому мужу).
Он напевал себе под нос, так тихо, что Ли Яоян не мог его слышать, зато Ду Яньмо прекрасно слышал. И если до этого у него были подозрения, что между Ань Жюле и этим человеком «старая любовь не заржавела», то теперь он избавился от сомнений. Так переделать простую детскую песенку в издёвку над обманутым мужем, это действительно жёстко. Допев, уже у порога Ань Жюле вздохнул:
- Ты гулял, и она гуляла, всё по-честному.
Ли Яоян воскликнул:
- Да… Сяо Ле, он же школьник, думаешь, он с тобой надолго?
Последние слова задели Ань Жюле, заставив его остановиться. Левое запястье болезненно заныло, он развернулся и подошёл к Ли Яояну, прямо и пристально глядя в его глаза. Его губы приподнялись:
- Ян-гэ, я тогда тоже был школьником, и я думал, что мои чувства – это на всю жизнь.
Ли Яоян вздрогнул. Ань Жюле сощурил глаза:
- Видимо, ты не знал об этом.
«Не знал, поэтому не дорожил».  Ань Жюле говорил очень тихо, чтобы его мог слышать только Ли Яоян, он хотел позволить ему сохранить лицо:
- Ян-гэ, я знаю, что ты несчастлив, но не надо было приходить ко мне, это твоя большая ошибка. И я уверен… Ты больше никогда не будешь счастлив.               
Договорив, Ань Жюле развернулся и пошёл к выходу. Ду Яньмо шёл следом, не отставая и держась немного позади; юноша всем видом показывал, что готов защищать своего мужчину.
Как на беду, Ли Яоян неожиданно с грохотом упал со стула. Его лицо пожелтело и покрылось холодной испариной, ладонью он держался за живот. Ань Жюле и Ду Яньмо синхронно застыли, а Ли Яоян прохрипел:
- Сяо Ле… помоги твоему Ян-гэ, дай лекарство… там, в ящике…
Вероятно, это была реакция отторжения. Потрясённый Ань Жюле смотрел, как этот мужчина, когда-то доставивший ему величайшие страдания, теперь ползает перед ним, как полураздавленный таракан. Он не мог двинуться с места, левое запястье тянула непрерывная боль, она становилась невыносимой.
Как минимум 11 миллионов раз он представлял себе подобную сцену, бесчисленное количество раз ожидал, как этот человек с самым жалким, самым униженным видом будет обращаться к нему и молить о сострадании, и вот теперь его мечта сбылась… Отчего же это для него так непереносимо? Отчего через это жалкое, страдающее лицо он словно видит свою юность и чувствует при этом невыносимый стыд?
- Сяо Ле…
Ань Жюле очнулся, будто выныривая из тяжкого забытья, а Ду Яньмо уже суетился рядом, спрашивая:
- Где ты держишь свои лекарства?
Ли Яоян только поднял глаза, и перед его взором мелькнул слабый свет, который потихоньку рассеивался и исчезал… исчезал, словно он погружался в безразличие и даже в смерть, он понимал это. Ли Яоян указал на шкаф:
- Считая справа… второй.
Побитый Ду Яньмо нашёл лекарство, потом пошёл по квартире в поисках воды. Ань Жюле провожал его взглядом, «и смех, и грех, кто-то считал себя Богородицей, а Богородица-то здесь, вон она, занимается лечением». Они с Ли Яояном молча посмотрели друг на друга, и возможно, именно в этот момент та слабая ниточка, что связывала ещё их в этом мире, окончательно разорвалась. Ань Жюле не собирался искать этому объяснения, пусть брат считает, что он его ненавидит. Жаль, конечно, что он не умер, но не важно, будет он мёртвым или живым, лишь бы никогда больше не видеть его.
Ду Яньмо вернулся со стаканом воды и упаковкой таблеток, и положил всё это перед Ли Яояном. Ли Яоян выколупнул таблетку, закинул в рот, разжевал её вместе с водой и наконец, успокоился. А затем осипшим голосом бросил короткое слово:
- Убирайтесь. 
Убирайтесь подальше, убирайтесь вон из его жизни, чтобы больше ни разу не видеть и не страдать. Ань Жюле потащил за собой Ду Яньмо к выходу, и уже на лестничной клетке позвонил тётушке, чтобы пришла и приглядела за сыном. Он с любопытством спросил Ду Яньмо:
- Почему ты не предоставил его самому себе, пусть бы умер?
Раненная щека Ду Яньмо слегка припухла, наплывая на глаз, на лице проступили и другие синяки, но он подавил обиду и твёрдо ответил:
- Ты отдал ему печень, у тебя уже не хватает куска, я не хочу, чтобы он умер и оставил в твоём сердце сожаление о напрасной жертве.
Ань Жюле остолбенел и пребывал в ступоре довольно долго, потом рассмеялся. Со смехом он приподнялся на цыпочки и поцеловал Ду Яньмо в губы:
- Только ты меня понимаешь.
Это правда, смерть Ли Яояна его бы не обрадовала, как-никак, они кровные родственники, так или иначе, он поделился с ним печенью, а это значит, что в глубине его сердца этот человек по-прежнему имеет вес. Но Ли Яоян не знал этого… и никогда не узнает. Наконец-то два человека родили окончательную точку в их чувствах, больше ничего не осталось. К счастью, рано или поздно, кто-то обязательно это поймёт. Ду Яньмо помялся и осторожно спросил:
- Это… господин Хризантема, те видеозаписи… Ты хотел бы вернуть их назад?
Ань Жюле надел на лицо самую безразличную мину из своего арсенала:
- Нет, пусть это будет для него гарниром для мастурбации. Брось беспокоиться, основное блюдо – это я, но я скорее зашью наглухо свою жопу, нежели подпущу его к себе снова.
Неожиданно Ду Яньмо перевернул его левую руку запястьем вверх. Только что оно невыносимо болело, но под рукой Ду Яньмо вся боль прошла. Как будто рану обволокла мягкая оболочка. И защитила.
- Ты из-за него порезал вены.
Он уже много раз видел этот шрам, но лишь сегодня понял причину его возникновения. На первый взгляд кажется, что этому человеку всё безразлично, но если отношения пойдут на спад, именно ему будет тяжелее, чем кому-то другому. Даже сам Ду Яньмо смог добиться его нежности, что же говорить о человеке, которого он когда-то любил?
Ань Жюле покачал головой:
- Я порезал себя не из-за него.
Он жестом провёл линию между ладонью и запястьем:
- Разрезать руку вот здесь означает разрыв.
Он разрезал не просто запястье, но связь между двумя людьми, он осознанно поднял ту бритву и отсёк от себя Ли Яояна, восстановить их связь больше невозможно. Ду Яньмо долго смотрел на него и вдруг смиренно наклонил голову и поцеловал его запястье, в самую середину.
Ань Жюле вздрогнул, его сердце беспорядочно затрепетало… Так быстро, словно его подстрелили. Прохладные губы Ду Яньмо прижались плотно, поцелуй был долгим. Юноша не знал, через что ему пришлось пройти, но ему не обязательно было спрашивать. Даже того, что он узнал в общих чертах, было достаточно, чтобы вызвать в нём любовь и сострадание.
Запястье Ань Жюле жгло, он хотел освободить его, но безуспешно. Ду Яньмо отпустил его руку только когда счёл, что поцеловал достаточно. Он был заметно избит, но повреждения на его лице нисколько не затмевали дрожащее на дне его глаз сияние. Ань Жюле стал гладить его синяки. Он гладил и ласкал долго, потом надавил на ссадину. Ду Яньмо стало больно, и он вскрикнул:
- Господин Хризантема!
Ань Жюле со смехом ущипнул его за раненную щёку:
- Так тебе и надо, считаешь, что влюбился до безумия, а твоя мама не учила тебя, что нельзя ходить куда ни попадя с незнакомцами?
Ду Яньмо крепко перехватил его руки и только сейчас заметил, что они мелко дрожат, совсем не похоже на его обычное спокойствие. В нём самом рождалось чувство расслабленности от того, что он спасся, ведь он только что был под прицелом настоящего пистолета. Ду Яньмо ответил:
- В тот момент я об этом не думал, но я чувствовал, что человек, которого ты любил, не может быть слишком плохим.
«Удивительно, откуда у него такая уверенность». Ань Жюле замолчал, сначала он хотел отругать его, но вместо этого задумался: Ли Яояну вполне по силам было справиться с Ду Яньмо, однако, он никогда не был безжалостным и не сделал бы ничего, что заставило бы пожалеть о содеянном…
Ян-гэ никогда не бил женщин и не обижал детей. Совершенно непредвиденно статус Ду Яньмо, как ученика средней школы, защитил его.  Ань Жюле улыбнулся:
- Возможно, ты прав.
Но для него это уже не имело значения.
Наше время, как река, течёт непрерывно и безостановочно – хотим мы того или не хотим. Когда-то он надеялся разделить с этим человеком всю свою жизнь, но теперь даже думать не мог о том, каково это, жить с кем-то. Он думал, что всё это осталось в прошлом. Навсегда.



Глава 14. My Happy Life

Ань Жюле был очень расстроен.
После инцидента с Ли Яояном прошло три недели, синяки и ссадины Ду Яньмо сошли, а тот наконец окончательно исчез из их жизни. В этот период Ань Жюле лишь однажды виделся с тётушкой и это была не очень приятная встреча. Ань Жюле испытывал некоторую вину, ведь он тогда оставил Ли Яояна одного, во всяком случае, потом он не раз корил себя за это.
С утра он маялся перед экраном компьютера и то и дело бормотал себе под нос:
- Белый… будет пачкаться… чёрный… слишком мрачно… всё остальное… не подходит…
Он нахмурился, и его лоб, прочерченный морщинками, стал похож на мятую рубашку, которую носили три дня, не снимая, и по которой вдобавок основательно потоптались кошачьи лапки. Подошла Ю Юй и молча остановилась рядом. Час назад она весьма горячо обсуждала с Ань Жюле дизайн и как сейчас оказалось, напрасно потратила время.
Ю Юй:
- Разве ты не говорил, что белый – это изысканно, а чёрный – это классика? Хватит мудрить!
Ань Жюле оторвался от экрана и посмотрел на неё:
- Это тебе хватит, а кое-кто очень огорчён!
Сейчас в кабинете никого не было, они были одни. Ю Юй не выдержала:
- Это всего лишь кроссовки! Кроссовки, и всё! Ты же не выбираешь цвет трусов!
Ань Жюле поправил:
- Это не просто кроссовки, это кроссовки специально для бега!
Ю Юй закатила глаза:
- Какая разница! Что просто кроссовки, что кроссовки для бега. Даже если их наденет Тони Люн Чу Вай, они не станут от этого более стильными! Выбери чёрный, либо белый, а если не можешь выбрать, рядом есть Небесный Дворец, сходи, погадай на палочках.
(Способ гадания на палочках описан полностью в спин-оффе «Лу Синьчжи» ;;; (Под) к первой новелле «Неверный путь»).
Он объяснил, что хочет подарить кроссовки племяннику, сейчас этот парень забрал всё его утро. Пусть зима ещё не дошла до их филиала, но лозунг «Помни, Winter is coming» (англ. зима приближается) не утратил актуальности. (Тайваньцы почти круглый год ходят в шлёпанцах, и только в самые сильные холода надевают закрытую обувь).
- …
Глава их издательства имела жуткое пристрастие к заграничным новеллам-фэнтэзи, особенно к таким, в которых каждый клан учреждает свой клановый девиз. Именно с её подачи каждому филиалу присвоен свой лозунг; например, их редакционному отделу достался лозунг о приближении зимы. К слову сказать, есть один отдел, который занимается текущими редакционными делами, он называется простенько: «Hear me roar» (услышь мой рык).
А ведь предложение Ю Юй весьма дельное и уместное. Если он не может решить сам, придётся довериться Божественному Духу. Ань Жюле подумал, что это вполне осуществимо, «если не чёрный, значит белый, всё просто». Ю Юй постоянно посещала Небесный Дворец и как умудрённый опытом человек, сразу начала наставлять Ань Жюле:
- Сначала ты задашь вопрос, белый цвет хорошо или плохо? Если палочки сойдутся, значит Божественный Дух одобряет; если выпадет символ «улыбка», значит Божественный Дух сомневается, тогда ты снова уточнишь, как насчёт белого… 
- А если снова выпадет «улыбка»?
- Надо выбрать одно из двух! – сердито ответила Ю Юй, - Например, чёрный одобрили, а на счёт белого сомневаются. Но если выпадет «гнев», это значит, тебе вообще не нужно дарить кроссовки, это не подходит, выбери что-то другое.
Когда они не могли определиться с моделью для обложки журнала или с темой рекламного плаката, частенько прибегали к этому способу. 
- Ладно.
И Ань Жюле воспользовался обеденным перерывом, взял с собой кое-каких лёгких закусок, типа японских «бенто», чтобы преподнести в дар Божеству; выполнил обычный поклон и взял гадательные палочки для бросания. Он размышлял над тем, кто он есть, как он жил всё это время, год за годом, день за днём, и надеялся, что милостивый Господь будет справедлив к нему, и он не ошибётся.
Два дня назад на их обычной пробежке он заметил, что старые кроссовки Ду Яньмо прохудились, пока ещё не критично и не влияло на бег, но тем не менее… они износились. Конечно, они были хорошей фирмы, надо отметить, и Ду Яньмо ими очень дорожил и берёг. К сожалению, он носил их каждый день, и скоро они придут в негодность.   
Себе для пробежек Ань Жюле купил пару флуоресцентных розовых кроссовок. Когда Ду Яньмо в первый раз их увидел, испугался, но потом, рассмотрев дизайн, не переставал с завистью следить за тем, как они переливаются во время бега. Ань Жюле захватила эта идея, и он стал искать убедительные причины для такого подарка, как он будет объяснять это Ду Яньмо: «Твоя старая обувка износилась, я боялся, что скоро ты не сможешь в ней бегать; послать по почте (?) не очень удобно. Да ещё инцидент с Ян-гэ доставил тебе немало неприятностей. Посмотри, всё так хорошо и так правильно…»
Ань Жюле задал вопрос и подбросил палочку. Палочка со стуком упала, Ань Жюле посмотрел на результат и широко распахнул глаза: сразу «гнев»? Не может быть! Он не поверил и бросил ещё раз… Опять «гнев».
(Иероглиф; означает не только “гнев”, одно из значений – “ссориться”, “ссора”, “разрыв”).
Он подобрал палочки и вспомнил, что Ю Юй говорила, что если несколько раз подряд выпадет гнев, лучше больше не спрашивать. Охваченный страхом и неуверенностью, Ань Жюле был вынужден спросить по-другому: «милостивый и справедливый господин Гуань Юй (Бог Войны, см. сноску в конце главы), * второй из старших братьев, хотя я не знаю, как к Вам правильно обращаться, но мы с Вами как бы работаем в одном районе, ведь не будет неудобно попросить Вас о помощи? Если Вам не по вкусу японские закуски, в следующий раз я принесу Вам торт в китайском стиле. Видите ли, Вы настолько красивый и могущественный, но тогда Вы тоже подчинялись предателю Цао Цао, **как волна прибою. Если не нравится чёрный, это неважно, белый тоже неплохо, так и быть, ну, как на Ваш взгляд?»
Бросил – выпала палочка «улыбка».   
Кажется, настроение немного улучшилось, но так и не определившись, чёрный или белый, Ань Жюле признался сам себе, что всё-таки хочет сделать этот подарок, и гадание на палочках только ещё больше укрепило его в этом желании. Пусть даже он не слишком верил во всякую чертовщину, но здраво рассудил: если из трёх бросков дважды выпал «гнев», это Божество тоже может рассердиться, во всяком случае, лучше остановиться на достигнутом и больше не переспрашивать.
- Значит, белый… во всяком случае… во всяком случае… Вы не подали плохого знака.
Ань Жюле вернул палочки на место, убрал подношение, вернулся в офис, полностью закончил эскиз, а затем быстро и решительно заказал пару белых кроссовок. Сейчас практически прекратили выпуск моделей ограниченной серией, но маленькая частная фабрика, услышав название его фирмы, изыскала возможность изготовления одной пары, одновременно поинтересовавшись, могут ли они позаимствовать бренд с его именем и выпустить под ним рекламу нескольких своих моделей в его журнале?
Обычно модные журналы пренебрегают спортивными брендами, за исключением обеспеченных твёрдым капиталом, только тогда соглашаются разговаривать, а в большинстве случаев не удостаивают и взглядом. Ю Юй, наоборот, считала, что это вполне допустимо, тем более, в год Олимпиады возникли вполне благоприятные условия, чтобы присоединиться и попробовать сделать стильный сюжет на тему спорта. В итоге она заставила Ань Жюле выторговать для этой пары кроссовок льготную цену в обмен на услуги по рекламе.
Ю Юй Была очень довольна: её мучения по поводу оформления полосы благополучно разрешились. Ань Жюле тоже был удовлетворён, он считал, что кроссовки получились просто классные, с отличным дизайном и по привлекательной цене. Очевидно, сейчас все рады и довольны, и он подумал, что порой и Божественный Дух бывает не так уж проницателен и полезен. У всех его коллег бывают сомнения, взлёты и падения, это вполне нормально.
Получив готовые кроссовки, Ань Жюле в тот же день по прежней договорённости встретился с Ду Яньмо в парке над рекой. Кроссовки у подростка были всё те же, только на них ясно отражались следы проведённых «реанимационных» мероприятий. Ань Жюле с радостью отметил про себя, что он очень вовремя подсуетился с подарком. Он улыбнулся и пригласил мальчика присесть в тихом месте.
Когда люди делают подарки, в этом есть известная доля бахвальства, особенно, когда вручение происходит торжественно, церемонно, с затаённым желанием видеть реакцию на подарок. Дорог не подарок, а внимание, и оно зависит от ситуации, ведь чувства невозможно измерить в доступных единицах веса и объёма, или с помощью приборов. Большинству людей приходится оценивать своё положение в сердце другого человека только соизмеряя с большой или маленькой ценой подарка. Торжественное преподнесение подарка равнозначно выражению «вот так ты мне нравишься, поэтому я хочу посмотреть, как ты ответишь». Такова природа человека.
Ду Яньмо только что прибежал из дома, его тело было разогрето, погода тёплая, и прижиматься к нему было жарко, но Ань Жюле с некоторых пор полюбил тесно прижиматься к нему, попутно тиская его упругие грудные мышцы. Раньше Ду Яньмо испытывал неловкость, когда его так «домогались» на улице, теперь у него расширился диапазон приемлемости, и он спокойно допускал всякие вольности. Во всяком случае, когда они в помещении, разве этот человек не принадлежит ему весь, с ног до головы, разве он не вертит им, как хочет?
Этот мужчина казался раскрепощённым и многоопытным, но его тело… оно явно было недолюбленным. Ду Яньмо и сам не мог бы это объяснить, но когда он находил у Ань Жюле прелестные, отзывчивые местечки, о которых тот и сам не подозревал, партнёр невероятно удивлялся, приходил в смятение… и неожиданно начинал избегать его ласк.
Но Ду Яньмо был настойчив, он снова и снова возвращался ласками к тем местам и развивал их чувствительность, доводя человека в своих руках до состояния мягкой глины; опьянённый его ласками, Ань Жюле обнимал его изо всех сил и приказывал трахать глубже и жёстче.
Иногда он думал об оставшейся дома младшей сестре… которая всегда требовала любви, просилась к нему на руки, а он не хотел даже дотрагиваться до неё, лишь делал вид такого хорошего старшего брата, что просто не к чему придраться, тогда как в глубине души знал, что не любит её. Сколько раз он был вынужден нянчить сестру, чувствуя холодное напряжение внутри и желание бросить её на пол, чтобы она ударилась и плакала от боли… «Ведь родители утешат её не хуже меня, не так ли?»
Её и так все любят, а ей всё мало, ещё и к нему пристаёт, как богач, отбирающий у бедняка последнюю серебряную монету, после чего бедняку остаётся только помереть с голоду. Поэтому он и не даёт ей любви. И ни за что не даст. 
В какой-то момент огромная пустота в его душе была заполнена влюблённостью в одного человека, но к сожалению, это ничего не исправило, породив ещё большую пустоту, а именно, огромную разницу между тем, что он хотел получить и тем, что получал реально. Он очень страдал, пока не встретил сейчас со стороны Ань Жюле зрелое, здравомыслящее, терпимое отношение, перед которым собственная пустота частично отступила. Ему казалось, что в объятиях с этим мужчиной он нашёл, наконец, утешение.
Вначале Ду Яньмо хотел только этого, однако, теперь возобладало другое желание: отблагодарить его горячей любовью. Что это было за чувство? Он не мог выразить, но не хотел стать таким, как Ли Яоян, брошенным, отвергнутым с отвращением. Он бы не перенёс такого.
Грудь Ду Яньмо разгорелась, наверное, от лёгких поглаживаний… Он взял Ань Жюле за плечи и наклонив голову, поцеловал его. На губах мужчины чувствовалась лёгкая горчинка, аромат табака стал почти привычным.
- В следующий раз я тоже покурю.
Он видел, как курил Ли Яоян, и подумал, что возможно, так он станет больше похож на мужчину. Но только услышав это, Ань Жюле резко оборвал его:
- Ни в коем случае!
Ду Яньмо часто-часто заморгал ресницами:
- Почему?
- Почему, почему… Ты ещё несовершеннолетний!
Самому Ань Жюле этот довод показался полным отстоем, и это говорит бесстыжий взрослый, который с этим несовершеннолетним регулярно кувыркается в постели? Кажется, Ду Яньмо подумал о том же, потому что на его губах мелькнула улыбка, как будто слегка язвительная, а может, ему просто было прикольно… И в ней уже не было подростковой наивности, но проявлялась вполне мужская сексуальность. У Ань Жюле торопливо забилось сердце и лицо заполыхало, но совсем не от прилива желания.
- … Я ненавижу запах табака.
- Вот как? – Ду Яньмо приподнял брови.
- Я курю… просто, потому что рядом другие курят, а иногда от скуки, только чтобы занять рот. Но мне это не нравится. Я даю обещание не курить, и тебе тоже не разрешаю.
- …
Ань Жюле начал сердиться:
- Ты слышал? Нельзя курить!
Подросток согласился. Ань Жюле вздохнул с облегчением. Он знал характер мальчишки, если тот дал обещание, он его выполнит.
Он уже два или три раза собирался бросить курить. Когда-то он начал курить исключительно следуя постулату, что жизнь слишком горька, но теперь эта причина иссякла, и чем позволять Ду Яньмо следовать его тёмным привычкам, лучше он сам причастится хоть немного к его чистоте… Возможно, благодаря таким мыслям Ань Жюле в этот счастливый период не искал никого другого. Сначала у него на это элементарно не хватало физических сил, а позже он уже просто насытился, теперь же… ему просто хотелось дать пареньку что-то хорошее, как эта пара снежно-белых кроссовок, которые рано или поздно всё же износятся и запачкаются, но до этого сколько ещё он в них пробегает.
В своё время он вкусил эту горечь жизни, пусть не так уж много, но он не хотел, чтобы мальчик испытал хоть сотую долю подобного. Подумав об этом, он достал из бумажного пакета обувную коробку. Глаза Ду Яньмо расширились.
На обувной коробке сиял логотип известного спортивного бренда. Когда Ань Жюле раскрыл коробку, внутри оказалась пара белоснежных кроссовок. Плавные линии дизайна, сетчатое волокно в свете вечерних фонарей ярко светилось, подобно блестящему шёлку. Он видел такие же в спортивном журнале у своего одноклассника, говорили, что цена у них запредельная, не всем состоятельным людям не по карману. Тем не менее, Ань Жюле, подобно волшебнику, вдруг материализовал картинку из журнала и поставил перед ним реальную пару великолепных кроссовок.
- Наденешь? Посмотрим, правильно ли я определил размер.
Ань Жюле выглядел весьма уверенно.
- …
Ду Яньмо переводил нерешительный взгляд с кроссовок на улыбающееся лицо Ань Жюле:
- Это мне? – глупо спросил он, и Ань Жюле снова заулыбался:
- А что, похоже, что нет? Те, что на твоих ногах, скоро совсем развалятся.
Ду Яньмо не знал, должен ли он что-то объяснять. Свои кроссовки он носил уже очень давно, их купил его отец ещё до его рождения, и сам он в детстве носил такую же модель. Отец носил их совсем недолго, потом он заболел и умер, а мать едва не выбросила их. Ду Яньмо ничего не смог сберечь из отцовских вещей, только эту пару кроссовок, и в тот день, когда вырос настолько, что они пришлись ему впору, почувствовал, что стал, наконец, взрослым.
Потом, несмотря на то, что кроссовки изнашивались, он постоянно их ремонтировал, как будто пытался сохранить часть осязаемых воспоминаний об отце, ему было невдомёк, что Ань Жюле воспримет это как подсказку для себя. Его партнёр держал в руках пару обуви и улыбался, преподнося их ему так легко, как будто это само собой разумелось…
Ду Яньмо сейчас было трудно выразить свои чувства, сердцу стало тесно в груди, он долго молчал, прежде, чем медленно открыть рот:
- Спасибо.
- Ну, так примерь.
Ду Яньмо покачал головой:
- Я не могу это принять.
- ?
- Прошу тебя, забери это.
                ***
Чёрная Хризантема:
«Давай поворкуем, давай поворкуем, оу-о…»
Joke n;n:
«?»
Чёрная Хризантема:
«У меня есть один приятель, ну… назовём его С, у него есть дружок D, очень намного моложе его… И вот этот D жарит так, что после его прожарки С чувствует себя настолько превосходно, что увлёкся до самозабвения и хочет, чтобы его жарили регулярно. С говорит, что они очень счастливы вместе жарить-парить…»
Joke n;n:
«Вы там что, готовите сюжет для кулинарного шоу?»
Чёрная Хризантема:
«Хэй, они на пару расширяют границы специальных практик…»
В некотором смысле это так и было.
«Но только D вообще без всяких понятий, С преподнёс ему подарок, а он неожиданно велел забрать его обратно!»
Воспоминание об этом случае до сих пор вызывали у Ань Жюле возмущение. К несчастью, он хранил в глубокой тайне то, что он путается с малолеткой, а теперь хотелось пожаловаться, да некому и негде, приходилось разыскивать через интернет своего заклятого друга и плакаться ему в жилетку.
«Такое неуважение…»
Его уши до сих пор пылали от пережитого позора, он считал, что его бесстыдство уже достигло определённых границ непрошибаемости, но в тот момент, когда он услышал отказ подростка, его кровь от пяток ринулась прямо в мозг. Он вскочил и строго спросил парня:
- Почему?!
Подросток снова надолго замолк, не умея выразить свои чувства.
- Мне не нравится.
Ну, если это единственный мотив отказа, это легко поправить. Ань Жюле перевёл дух:
- Хорошо, завтра я принесу тебе каталог, и ты выберешь, да?
- Нет!
Ду Яньмо практически никогда не повышал голоса. Он даже встал, его высокая фигура, подсвеченная сзади тусклым светом фонарей, производила угнетающее впечатление. Он выглядел таким… не на шутку разозлённым, даже его руки, свободно висевшие вдоль туловища, непроизвольно сжались в кулаки, как будто ему только что нанесли невыразимое оскорбление и унижение, но тем не менее он старался не показать этого.
- Ду Яньмо?
Ань Жюле чувствовал, что происходит что-то не то, он протянул к нему руку, стараясь дотронуться, но от него резко отшатнулись. Ду Яньмо был словно в панике и только инстинктивно повторял снова и снова:
- Я не хочу, я не возьму, убери.
Глаза Ань Жюле расширились. Ду Яньмо понизил голос и бросил одну фразу:
- Ты… ставишь меня в неловкое положение.
……………
Как отреагировал Ань Жюле? Он помнил, что как только услышал эти слова, его мозг опустел, и тот же миг… в тот же миг… смех переродился в гнев, он кинул коробку на землю, придавил ногой и указав на мусорный бак неподалёку, произнёс:
- Не хочешь, как хочешь. То, что даю Я, возврату не подлежит, не нравится – возьми и выбрось.
Затем Ань Жюле развернулся и пошёл прочь.
Ду Яньмо подхватил пакет, сунул туда коробку и кинулся вдогонку. Дальнейшее выглядело со стороны как схватка древних благородных воинов, один нападает, другой отбивается. Проходившая мимо пожилая пара, увидев эту сцену, остановилась и в один голос спросила:
- Эй, вы тут борьбой тайцзи занимаетесь?
Ду Яньмо не осмеливался нападать всерьёз, зато Ань Жюле себя не сдерживал, это противостояние ещё больше его разозлило, и он во весь голос решительно прокричал:
- Ты ещё явишься! Придёшь ко мне, будешь звать и домогаться!
… Подлому бесстыдству взрослых нет предела, особенно бесстыдству Ань Жюле, сегодня Ду Яньмо в этом окончательно убедился.
Весь путь домой Ань Жюле задыхался от обиды, уши горели просто адским пламенем! В глубине души он уже составил целую книгу жалоб в миллион страниц на неподобающее обращение, которую собирался в ближайшее время предоставить на рассмотрение лучшему другу, но как только оказался в Skype, не смог выдать ни одной более-менее подходящей фразы. Он обнаружил, что никак не может оправдать и приукрасить свою точку зрения, как невозможно замазать пятна разрушения на лице пожилого человека. Даже сквозь хорошие тональники они всё равно просвечивают.
Его партнёр не обязан с непременным удовольствием принимать его подарки и говорить ему «спасибо». Суть дарения в том, чтобы человек, приняв подарок обрадовался и был счастлив, а не в том, чтобы даритель был доволен, Ду Яньмо совершенно прав. Он хотел сделать подарок, хотел заставить мальчика надеть купленные им кроссовки, хотел растрогать, хотел побаловать. Получилось похоже на реакцию щенка, которому купили красивый ошейник и без спросу застегнули на шее, кто же виноват, что щенок огрызнулся? «Я в затруднении», сказал мальчик.
Ань Жюле вспомнил об одной девушке в редакционном отделе, которой другой человек оказывал знаки внимания, всячески добивался её рас-положения, а вокруг все завидовали ей; и ей пришлось заявить: «Я в большом затруднении; человек, который нравится, может даже обозвать тебя, но ты будешь радоваться, что он с тобой хотя бы так, но поговорил; а если человек не нравится, он может подарить тебе автомобиль за миллион и бриллиантов на десятки миллионов, но ты будешь недоволен, что он лезет тебе в глаза и путается под ногами».
Многие высмеивали её притворное упрямство, зато Ань Жюле понимал: если человек не имеет возможности отблагодарить за доброту, эта доброта становится для него неприятным и тягостным бременем.
Тщательно всё обдумав этим вечером, Ань Жюле признал, что смертельно опозорился. Когда Ли Яоян был при деньгах, он заваливал его подарками, но разве они доставляли ему удовольствие? Где это всё сейчас? Он даже вспомнить не мог. И разве теперь своими действиями он не уподобляется Ли Яояну?
Цяо Кенан на жалобу его «подставного» приятеля заметил только:
«Посторонние вещи не нужны».
Это сказал Чжуан-Цзы, Ань Жюле ознакомился с его трудами через Гугл; смысл этого изречения в том, что отклик внешнего мира не предопределён и не может предстать перед нашими глазами так, как мы это себе вообразили. Проще говоря: мир не обязан вертеться вокруг тебя, другие люди не обязаны чувствовать так, как ты и давать тебе только то, что тебе хочется.
(Чжуан-Цзы – основоположник философии даосизма, согласно традиции жил в 369—286 гг., III век до н. э.; автор одноимённого даосского трактата «Чжуан-Цзы», или книга притч).
Ань Жюле уже понял, что по отношению к подростку давно потерял чувство меры. Он снова разозлился, его злило, что этот маленький чертёнок не знает и знать не хочет того, что взрослый человек пытается угодить ему и снискать его расположение… Осознав причину своей злости, Ань Жюле расслабился, отодвинулся от компьютера, упал на диван и рассмеялся. Посторонние вещи не нужны, однако мальчик для него был внутренней вещью, не посторонней.
- Чёрт, что ж такое… - устало пробормотал он и повернув голову, посмотрел на свою стену «My Happy Life», увешанную сверху донизу фотографиями его поцелуев; как много людей он перецеловал, здесь были поцелуи игривые, счастливые, грустные, страстные… Только взгляд его везде одинаковый, холодный и равнодушный.
Для него все эти люди служили средством регистрации чувств, словно он постоянно напоминал себе: в жизни всегда есть более прекрасный выбор, нежели повеситься на первом попавшемся суку, умерев, ты не привлечёшь к себе внимания людей, они просто поднимут бездыханное тело и подумают «какой бесславный конец».
Он уже проходил через это, и видит Бог, он не ошибался в своих рассуждениях. Однако, в эту минуту он оказался абсолютно беспомощным. На стене не было подростка, Ань Жюле как-то упустил его из виду, а теперь, видимо, сфотографироваться не доведётся. Ань Жюле горько усмехнулся, если он сейчас сфотографируется с Ду Яньмо, а на его лице будет такое же выражение, как на этих снимках… Это значит, что между этими людьми и Ду Яньмо нет никакой разницы. Нет, он не хотел вывешивать здесь свою фотографию с Ду Яньмо.
Внезапно зазвонил мобильник Ань Жюле. Вздрогнув, он выпрямился, но так и не нажал на соединение. Через некоторое время телефон затих. Потом снова завибрировал. LADY GAGA с совершенным бесчувствием пела: «Давай поиграем в игру под названием "любовь"! Поиграем в любовь... Ты хочешь любви или славы? Ты все еще в игре? Играешь в "любовь"...»
Поиграем в любовь…
Ань Жюле вздохнул и взял сотовый, на экране светилось имя «Сяо Гамп». Он так и не установил особую мелодию для подростка, хотя это было бы намного удобнее. Но никто не может заставить другого человека стать кем-то уникальным. И Ань Жюле не хотел этого делать.
Он долго смотрел на экран телефона, пока звонок от Сяо Гампа не смолк. Впрочем, вскоре от него пришла SMS-ка. Он открыл её и прочитал:
«Пожалуйста, ответь на мой звонок».
Вот удивительно, оказывается, он может почувствовать исходящее от пацана смятение… «Ну что ты суетишься, ты же не любишь меня, но почему-то боишься потерять. Это потому, что я – первое в твоей жизни бревно, проплывающее мимо, и ты боишься, что если меня не будет рядом, ты случайно утонешь в безбрежном море жизни».
Он отложил телефон, и опять донёсся двойной сигнал входящего сообщения. Ань Жюле не хотел смотреть, но всё-таки не удержался.
«Извини».
Всего одно виновато повисшее слово, и гнев снова ударил в сердце Ань Жюле. Он ответил быстро и резко:
«Зачем ты извиняешься?»
Мальчик ответил почти моментально:
«Ты злишься».
Ань Жюле зло рассмеялся.
«Извиняешься для того, чтобы вернуть моё расположение, какие пустяки, верно?»
«Ты прав, а я виноват».
Телефон снова запел «давай поиграем в любовь, поиграем в любовь…»
«Бип». Он сбросил звонок, и снова пришло сообщение:
«Пожалуйста, ответь».
«Не хочу».
После этого ответа телефон затих на целый час, подросток не звонил и не присылал сообщений. Ань Жюле было немного неспокойно. В ссорах самый опасный момент наступает, когда одна сторона начинает выкобениваться, а другая посмотрит-посмотрит на это, да и отстанет, и уйдёт в игнор. В сердце пришло смятение, на первый взгляд он доминировал над всем, но на самом деле отлично понимал: Ду Яньмо не любит его и в любой момент может бросить.
Всё очень просто, брёвен мимо плавает много, и освоив это замечательное плавание, мальчик не утонет. А он, одинокое и больше не нужное бревно, поплывёт по течению дальше, в море, как кусок мусора, сгнившего за то время, пока сопровождал его, и уже не пригодного к употреблению. Не только подросток зависел от него, но и он зависел от парня, зависел от своих чувств к нему. Это всё так неправильно.
Из-за того, что партнёр был намного моложе, Ань Жюле полагал, что у него нет и не может быть ненужных мыслей, планов в отношении подростка, нечего опасаться и принимать меры предосторожности, вот и отпустил себя… Отпустил настолько, что стал самоуверенным, расслабился, и моментально все его чувства, радость и гнев, печаль и счастье – всё оказалось в руках партнёра, как когда-то в юности…
Левое запястье Ань Жюле разболелось до дрожи, так, что зуб на зуб не попадал, и вскоре всю левую сторону словно парализовало. Это была своего рода фантомная боль, подобно тому, как человеку с ампутированной конечностью иногда кажется, что эта конечность существует. Потому что его тело помнило боль от казни «тысячи надрезов» и как будто посылало предупреждающий сигнал. Когда-то ему предлагали понаблюдаться у психотерапевта, но он отказался.
Никто не знает его лучше, чем он сам. Ведь он шлюха, и ему необходима эта боль, чтобы напоминать постоянно: «не люби, не люби».
Неизвестно, сколько времени прошло, когда мирная тишина была нарушена не соответствующим настроению рингтоном очередного входящего сообщения: «А-аааах, полностью, засунь его полностью». Прошлый раз Ю Юй спросила его, может ли он опуститься ещё ниже? Он ответил, что попробует, очень долго думал и придумал вот это.
Ань Жюле скользнул безразличным взглядом по лежащему на столе телефону. От боли он почти обессилел, с трудом протянул руку и взял мобильный, думая про себя, что если это рекламная рассылка, он отправит им жалобу клиента, чтоб они подохли… Но как только он открыл сообщение, его глаза расширились. Он подошёл к окну и раздвинул занавески. На улице стоял Ду Яньмо и смотрел на него.
Тёмной ночью в его квартире горел свет, и все передвижения были заметны. Два человека, разделённые четырьмя этажами смотрели друг на друга, ему было плохо видны детали лица подростка, но почему-то показалось, что он улыбается. В груди Ань Жюле стало тесно, а на телефон снова пришло сообщение, всего одна фраза:
«Я внизу, у твоего дома».
****ь, это… Это грёбаный роман ужасов!!
У Ань Жюле вся шерсть поднялась дыбом, он тут же накатал вопрос: «Как ты узнал, где я живу?»
«Когда мы с тобой бегали, я видел, как ты входил в этот дом».
Губы Ань Жюле изломались в ехидной ухмылке:
«Может, это дом моего любовника».
Ду Яньмо:
«Я не умею это объяснить, но я знаю, что у тебя никого нет… И я пойму это, как только прикоснусь к тебе».
Щёки Ань Жюле вспыхнули от стыда, что его так легко раскусили. Он посмотрел на подростка сверху и написал:
«Уходи, я не хочу тебя видеть».
Безжалостные слова.
По правде говоря, он уже не злился из-за неприятности с подарком, да и не стоило злиться. После некоторого самоанализа его мысли потекли в иной плоскости. Левое запястье болело, но после того, как он издалека увидел мальчишку, боль трансформировалась в какое-то другое, сокровенное и зыбкое чувство, перетекающее из глубин души к самой верхушке сердца, заставляя его замирать в мягкой истоме. Особенно, когда мальчик написал: «Я хочу увидеть тебя».
Ну, конечно… Ань Жюле прикрыл глаза и ответил:
«Ты уже увидел».
«Я хочу поцеловать тебя, я хочу обнять тебя».
Ань Жюле сжал штору так, что пальцы побелели.
«Уходи».
«Нет».
«Я вызову полицию».
«Зря стараешься, я не уйду».
XX…е…ть…ть!
«Ну, как хочешь!»
Ань Жюле разжал руки, задвинул шторы и ушёл вглубь комнаты. Легко пригласить Бога, но нелегко выпроводить (идиома о засидевшемся госте), это не парень, а чума какая-то, настоящая чума!
От накатившей тоски Ань Жюле дико захотелось курить, но как назло, он обещал бросить. Он снова почувствовал себя виноватым. То, как Ду Яньмо управляет его сердцем, это своего рода колдовство.
Сердце Ань Жюле было не на месте. Он не знал, ушёл ли мальчик или всё ещё торчит под его окнами, но опять открыть штору и посмотреть не мог, это слишком заметно и непременно будет обнаружено… Ну, и кто, ети твою мать, сейчас страдает? Он вдруг вспомнил, как подросток просил его продолжить их отношения, тогда он поступил неправильно, согласившись, и теперь… Нет, нельзя. Даже думать об этом нельзя.
Ань Жюле повернулся лицом к своей «счастливой» стене и ударился об неё лбом: ****ь, как же больно. My Happy Life. «Счастье, счастье, я так хочу счастья…» Он крепко зажмурил глаза, кто теперь скажет ему, где оно, это счастье? Вся наша жизнь есть не что иное, как сплошная любовь.
Пока он боролся со своими мыслями, боль отпустила левое запястье, зато разболелась голова. Ань Жюле растёр горячий лоб, он чувствовал, что за этот год наделал много ошибок, едва не подошёл к опасной границе, на чью могилу он случайно наступил? И думал, что всякий раз, как наступает девять… как подходит эта треклятая девятка… ****ь, в начале этого года ему исполнилось двадцать девять, уже традиционно каждый девятый по счёту год – это год бедствий. Каждая девятка приносила ему только бедствия; ему так не хотелось верить в дурное, и он кричал вместе со всеми «С днём рождения!», но в этом году он снова был несчастлив.
В девятнадцать лет он порезал себе запястье, теперь, в двадцать девять, снова готов умереть. Человеку действительно не стоит быть слишком самоуверенным. Сердце Ань Жюле умирало, как будто перед лицом отчаяния появилась надежда на жизнь.
Он сел перед компьютером, вызвал Skype и застучал по клавиатуре. Отбив сообщение, он с удовольствием откинулся на спинку кресла, посмотрел на ответ на экране и с улыбкой выключил.
Он засунул руки в карманы и с независимым видом спустился во двор. С момента получения последнего сообщения прошло уже два часа, Ду Яньмо попрежнему стоял там и не уходил. Он был обут в подаренные Ань Жюле кроссовки, уличные фонари освещали его маловыразительное лицо, совершенно обычное, без тени волнения, но как только появился Ань Жюле, мальчик вдруг заплакал. В безмолвии ночи его слёзы как будто звучали.
У Ань Жюле защемило сердце, и он невольно подумал: «Ну, ты даёшь, я и то не плачу». Он шагнул к заплаканному ребёнку и погладил его мокрую щёку:
- Ну, что ты плачешь?
- …
Ду Яньмо не мог говорить, он только крепко обнял Ань Жюле, обнял так, что ноги того оторвались от земли. Пояснице Ань Жюле было больно, болели грудь и голова, но он не издал ни звука и только тихо гладил мальчика по голове, чувствуя под ладонью его густые, жёсткие волосы, и тихо вздыхал…
- … Я же не сказал, что не хочу тебя.
Он долго запрещал себе хотеть. Он в одностороннем порядке написал исповедь своему другу, не посмотрев, что тот ответил, только зацепил взглядом последнюю строчку сообщения, похожую на очередную нравоучительную цитату:
«Если любишь, прими всем сердцем».
Чёрная Хризантема:
«Я всегда любил это делать, и хочу принимать».
(Очередная игра слов, основанная на многозначности китайских иероглифов.
Joke n;n: ;;;;;;;;;;, где ;; – гл. любить, радоваться, ; – делать, стать, быть, ;; – хотеть, желать; добровольно, всем сердцем, готов, ; – принимать, терпеть.
Чёрная Хризантема: ;;;;;;;;;;;;;;;;;, где ; –  я, ;; - всегда;; – радоваться, любить; - притяжение; - де-лать;;; – хотеть, желать; добровольно, всем сердцем, готов, ; – быть, являться, стать; – принимать, в д.сл. принимающей стороной).
С той стороны пришла целая строчка точек.
Joke n;n:
«Ты знаешь, я не это имел в виду».
Чёрная Хризантема:
«Думаешь, я умру?»
После некоторого молчания Joke n;n:
«Если что, я подниму твой труп и провожу в последний путь».
Ань Жюле улыбнулся. Нет, нет, теперь не та ситуация, чего ему бояться?  Он столько лет старательно копил любовь к себе, каждый день старался быть довольным своей жизнью, каждый день быть счастливым, каждый день жить полной жизнью и наконец, должен получить вознаграждение за свои старания.
Чёрная Хризантема:
«В общем, за глупость в любом случае нужно расплачиваться». 
Joke n;n:
«Хорошо, что ты это понимаешь».
;;;.
Чёрная Хризантема:
«Эх ты, неблагодарный предатель, у тебя не найдётся даже нескольких слов утешения?»
Joke n;n:
«Ты только сказал, что влюбился и… что партнёр несколько моложе. Если возникнут серьёзные осложнения, Лу Синьчжи тебя оправдает, он гарантирует, что чёрное можно сделать белым, и даже если ты отправишься по этапу, ты и там займёшь достойное положение, так что, я не вижу, где в этом деле ущерб…»
Чёрная Хризантема:
«Ты прав».
……
Мальчик держал его в крепких объятиях и всхлипывал с судорожными вздохами, похожий на собаку, которую завезли за сотни тысяч километров и бросили, а потом, наконец, вернули хозяину. Ань Жюле прижимался головой к его голове и непрерывно гладил взъерошенную макушку, а сердце наполняла мягкость и нежность, так больно, и так сладко. Цяо Кенан был прав, но только в одном он ошибся: он не собирался говорить подростку о своей любви. Не говорил раньше и не скажет, ни сейчас, ни потом.
Он не собирался просить подростка о любви, он просто любил и всё. Хотел отдать ему всё, что мог, всё, что раньше считал высочайшей благотворительностью, теперь просто бросить к его ногам, хотел, чтобы его юность прошла в счастье и спокойствии, чтобы вся его жизнь была благополучной. И полной счастья.

*Гуань Юй - Гуань Юй (;;, Gu;n Y;) — один из самых интересных персонажей известного в Китае исторического романа «Трое-царствие». В реальности возглавлял войска Лю Бэя, прославился в качестве сильного воина и полководца. В 219 году, когда Сунь Цюань напал на своего бывшего союзника Лю Бэя, был схвачен и казнен. Есть версия, что голова Гуань Юя была отправлена Сунь Цюанем Цао Цао в качестве знака дружбы. Однако Цао Цао, на службе у которого некоторое время находился Гуань Юй, с почестями похоронил генерала.
После гибели Гуань Юя в 1594 году он был официально возведен в ранг бога войны – Гуань Ди.  В его честь по всему Китаю возведено не менее тысячи храмов, скульптур и памятников.
Особенное впечатление производит огромная статуя Гуань Юя на острове Тайвань. Отличительным признаком Гуань Юя в качестве воина является его знаменитая глефа (разновидность секиры) – «Гуань Дао». В романе говорится, что глефа Гуань Юя весила около 50 кг.  Считается, что именно Гуань Юй изобрел данный вид оружия.
Источники:
http://www.chaism.pro/epoha-troecarstviya-lichnost-guan-yu/
Подробнее здесь:
https://posmotre.li/Троецарствие_(роман)
На самом деле очень интересно и полезно для понимания некоторых писательских метафор (не только у Ся Ян).
**Цао Цао – полководец и политический деятель эпохи Троецарствия, на службе у которого находился Гуан Юй. Отличался крайней жестокостью мер наведения порядка и способов достижения цели. Поэтому, несмотря на то, что он практически объединил под своей властью весь Северный Китай и проводил разумные реформы, он остался в памяти народа как злодей. Подробнее здесь:



Глава 15. Любит и готов принять

Ду Яньмо ещё никогда не чувствовал такого отчаяния. Его мужчина разозлился. За всё время их знакомства он ни разу не видел его в таком явном гневе, даже по отношению к Ли Яояну. Если ему что-то не нравилось, он только охал или тихо матерился.
Ду Яньмо не смог его догнать и теперь стоял на выходе из парка под фонарём с кроссовками в руках, чувствуя, что весь его мир вместе со старыми, обшарпанными кроссовками трещит по швам и заставляет его падать в пропасть. На улице было тепло, но его вдруг окутал незнакомый холод. Пронизывающий, ледяной холод.
Ду Яньмо знал, что этот человек прав. Он просто имеет эту способность… эту избыточную отзывчивость, щедрость, умение отдавать. Он взрослый, а Ду Яньмо всего лишь ребёнок. Этот человек даже оплатил еду на двоих, тридцать юаней заплатил за ребёнка, который считает каждую копейку.
В тот день Ли Яоян спросил его:
- Что ты можешь ему дать?
Его рот был заткнут, и он не мог ничего сказать, но про себя ответил: «По крайней мере, я не доведу его до того, чтобы он резал вены». Но в действительности этот вопрос преследовал его до сих пор: что он может дать ему? У него ничего нет. Даже это тело, которое так нравится мужчине, которым тот наслаждается – и то получено от родителей. Одно только сердце, обласканное нежностью этого человека и постепенно прикипевшее к нему, но нужно ли это мужчине? Это уже другой вопрос.
Ду Яньмо был настолько подавлен, что ему захотелось тут же, на месте наказать этого человека. Ведь если снять с него видимый налёт культуры и образования, они ничем не отличаются друг от друга, и он должен был сразу определить их отношения, чтобы они были равными. Ведь он принял его доброе намерение накормить его, мог бы с радостью принять и этот подарок, не важно, понравился он ему или нет. Но он беспощадно отверг.
«Ты ставишь меня в неловкое положение» - сказал он, и это действительно, капец, как неловко и трудно. «Я ничего не могу дать тебе, а ты можешь дать мне всё, что угодно».
Когда он сказал это, у мужчины было такое выражение лица, словно ему дали пощёчину. И он убежал. Ду Яньмо мгновенно понял, что он перешёл черту, что он поступил очень плохо. Он безуспешно пытался догнать мужчину, потом перешёл на шаг, потом в замешательстве поплёлся обратно в парк и долго, устало и растерянно сидел на скамейке. Наконец, он достал кроссовки.
Новейшая пара. Дизайн, функциональность, качество материалов и изготовления, всё первоклассно. На самом деле, ему следовало быть помягче, просто принять и поблагодарить, и мужчина был бы счастлив, все были бы довольны. Да, через «не могу», но ведь он уже хорошо поднаторел в этом искусстве. Он доброжелателен с отчимом, и тот в свою очередь доброжелателен с ним, к тому же, целесообразно показывать радостное расположение духа, чтобы и мама была довольна, и во всей семье царил мир, нужно всего лишь ладить с окружающими, всего лишь ладить…
Но ему невмоготу. Невмоготу… лицемерить перед людьми, подавляя свои истинные чувства. Глубоко дыша, он долго держал в руках подаренную обувь и наконец, скинул с ног старые кроссовки. Он тщательно и бережно уложил их в коробку из-под новых кроссовок. Когда-то он слышал фразу о том, что вся наша жизнь есть непрерывная череда потерь. Он потерял отца, и это безвозвратно, но потерять теперь ещё одного человека он ни за что не хотел.
Он надел новые кроссовки. Размер выбран безошибочно, совпал полностью. Он встал, прошёлся, попробовал пробежаться, обувка сидела идеально, совершенно не стискивая стопу, носки обуви плотные и упругие, как надо, чтобы было легко отталкиваться при беге. Пальцы его ног были шире, чем у обычного человека; раньше, даже если размер был выбран правильно, надев обувь впервые, всегда приходилось два-три дня разнашивать с болью; на этот раз, если и был дискомфорт, то совсем мизерный. Кроссовки так сели на ногу, словно он носил их всю жизнь, каждый пальчик был на месте.
Человек, со всей учтивостью сделавший ему этот подарок, дотошно учёл каждую мелочь, продумал каждую деталь. Он такой хороший, он так добр к нему; когда Ду Яньмо подумал о том, как оскорбил его своим бессмысленным гонором, у него заныло сердце, и навалилась такая гнетущая тоска, с которой было невозможно справиться. 
Он достал телефон и набрал номер. Звонок не приняли. Он не сдавался, продолжая вызывать этот номер снова и снова. Набрав несколько раз, он обессилел, пальцы рук задрожали. Неужели он бросил его, вот так просто. Ладно, этот человек давно не получал от него сообщений. Он быстро набрал:
«Пожалуйста, ответь на мой звонок».
Нет ответа. Дойдя до такого состояния, он пришёл к выводу, что все его глупые принципы всё равно, что гуляющие по небу облака, подует ветер – и от них ничего не останется. Он быстро набрал и отправил одно слово:
«Извини».
На этот раз, на его счастье, ответ пришёл сразу:
«Зачем ты извиняешься?»
Ду Яньмо облегчённо выдохнул. Если бы этот человек хотел прекратить отношения с ним, он бы даже не взглянул на SMS, не то, чтобы ответить. Он приободрился и полагаясь на скудные воспоминания, прибежал к дому Ань Жюле. Как и ожидалось, он был дома. Ань Жюле с невероятной скоростью, практически в нетерпении раскрыл шторы. То, что муж-чина не увидел его, не имело значения, главное, он ждал.
В первый час Ду Яньмо понимал, что Ань Жюле на него ещё сердится, особенно за то, что он ни с того, ни с сего, самонадеянно явился к его дому. Но Ду Яньмо пришлось прибегнуть к такому приёму, рискнув смягчить его сердце.
На исходе второго часа он начал переживать. Ему даже захотелось, чтобы вдруг пошёл проливной дождь, ведь тогда Ань Жюле в любом случае выйдет и даст ему большой зонт, хотя бы для того, чтобы он мог вернуться домой.
Третий час… Ду Яньмо уже не мог описать свои чувства. Он мог только ждать. Потому что, если он не дождётся, это будет конец, он потеряет этого человека. И наконец, Ань Жюле вышел.
За всё это время Ду Яньмо по-всякому представлял, какой должна быть его реакция, чтобы не расстроить человека, но в конце концов, повинуясь вихрю безотчётных чувств, он мог только крепко обнять его и расплакаться. Он совсем не хотел намеренно вызвать в мужчине жалость и сочувствие своим видом, но… ничего не мог с собой поделать. Он слишком испугался.
Испугался, что потерял этого человека, пережившего немало бедствий в своей жизни, он только и мог, что прижать его к себе крепко-крепко и получить от него истинное, живое утешение. «Ты мне нравишься, ты мне нравишься, только ты нравишься… Прошу тебя, не покидай, не покидай».
                ***
Время позднее, уже одиннадцать, Ань Жюле хотел отправить Ду Яньмо домой, но тот ни в какую не соглашался. Он как с самого начала стиснул Ань Жюле широкими, загорелыми ладонями, так и не отпускал, и непрестанно целовал в каждом тёмном углу, где не было фонарей, и обнимал, и тискал. Ань Жюле никогда не мог справиться с его упрямством, признавая свою полную беспомощность.
По сравнению с его решением любить пацана, решиться на следующий шаг было гораздо труднее, однако, сдерживая головную боль, он в конце концов пригласил:
- Пойдём ко мне.
Для начала они зашли в супермаркет и купили для юноши зубную щётку и трусы на сменку, а в отделе напитков выбрали мандариновую «Фанту». Увидев, что Ду Яньмо завис перед витриной с презервативами, Ань Жюле невольно улыбнулся и спросил:
- Какой вкус тебе нравится?
Если хорошенько подумать, в области многообразного ассортимента резиновых изделий они ещё многого не попробовали, судя по тому интересу, с которым Ду Яньмо изучал витрину. Ань Жюле было достаточно увидеть зыбкий, влажный блеск в чёрных глазах Ду Яньмо, чтобы его тело наполнилось лихорадочным жаром, и не долго думая, он выбрал… светящиеся с пупырышками. Без всякого стеснения Ань Жюле рассказал, что в прежних забавах не ощущал особого эффекта от таких презервативов, что с пупырышками, что без, никакой разницы.
Рассчитавшись на кассе, Ду Яньмо потянул его за руку. Двое мужчин покупают в супермаркете предметы, необходимые для совместной ночёвки, в том числе презервативы, продавец уже поедал их глазами, с трудом удерживая невозмутимо-нейтральное выражение на физиономии. Ань Жюле с наигранной обидой сокрушённо вздохнул:
- Ты погубил во мне образ хозяйственного хипстера, негодник.
(Хипстер – молодой человек, любящий искусство. Как правило, это представители среднего класса, которые увлекаются артхаусным кино, альтернативной музыкой, искусством, модой, дизайном. Термин «хипстер» появился в США в 40-е годы XX века, образован от жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме», отсюда же и «хиппи»).
Ду Яньмо:
- ?
Ань Жюле улыбнулся и потрепал его за щёку:
- Продавец позади нас наверняка понял, что между нами связь, сейчас, поди, гадает, кто из нас сверху, кто снизу… О, он пялится на мою задницу…
Ань Жюле просто болтал, не думая, но его слова вызвали необычную реакцию Ду Яньмо: он немедленно перешёл за спину Ань Жюле, обхватил его за плечи, прикрыв собой, и обернувшись, строго посмотрел на продавца. Тот аж вздрогнул от испуга и пролепетал:
- Благодарю, что посетили наш магазин.
Мужчины предпочли не отвечать. 
- Вот.
Внезапно Ду Яньмо вынул монету в один юань и вложил в руку Ань Жюле. На лице последнего отразилось удивление, он явно не понимал смысла этого поступка. Ду Яньмо пояснил:
- Это обычай.
- О.
По слухам, Тайваньские обычаи запрещают кучу всего, о каких-то Ань Жюле слышал, каких-то не знал; кажется, этот был как-то связан с получением подарка. Увидев, что он принял монету, Ду Яньмо вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтобы они хоть когда-нибудь… разошлись каждый своим путём.
В доме Ань Жюле был лифт, но они по какой-то глупости полезли по наружной пожарной лестнице. Ань Жюле краем глаза ухватил кроссовки на ногах Ду Яньмо, сидевшие, как влитые, и не преминул уточнить:
- Размер таки подошёл?
- … Угу.
Из-за этих кроссовок они сегодня поругались, и Ду Яньмо не хотелось это обсуждать. Ань Жюле вздохнул: «Божественный Дух, конечно, абсолютный Разум, он не советовал дарить, а вон как всё хорошо устроилось». Глядя на то, как хорошо сидят кроссовки на ногах Ду Яньмо, он чувствовал радость и гордость. И он привёл свои доводы:
- Ты когда-нибудь слышал о благословении через подарок? Я хотел попросить для себя немного везения в жизни, поэтому я подарил тебе это, ты принял, и это стало для меня благословением. Так что, не нужно чувствовать себя обязанным, ты ничего не должен, а я не требую ответной благодарности, я просто хочу, чтобы ты надевал их, когда бегаешь со мной.
«Мы побежим далеко-далеко, да, как можно дальше».
Ду Яньмо не отозвался, только ладони сжал чуть крепче, но Ань Жюле надеялся, что он его услышал и понял. Через некоторое время Ду Яньмо ответил:
- Пусть это будет только один раз, хорошо?
- Хорошо, - ответил Ань Жюле. Он понимал, что у мальчика тоже есть своя гордость и принципы, впредь, конечно, он больше не будет проявлять подобной инициативы. Открыв дверь, Ань Жюле еле сдержал сокрушённый вздох, свет в квартире так и горел всё это время.
Мало, кто бывал у него дома, лучший друг Цяо Кенан был всего несколько раз. Спальня, гостиная и маленькая кухня, отделённая от гостиной барной стойкой и низким шкафчиком. Колонны по бокам стойки обложены керамической плиткой разных цветов. Ань Жюле своими руками, кирпичик за кирпичиком, возвёл их и выложил витиеватый коллаж. Он считал, что для красивой жизни требуется красивое пространство.
Ду Яньмо растерянно замер у дверей и долго оглядывался по сторонам. У Ань Жюле возникло чувство, будто его разрывает на части неведомая сила: подросток смотрел на его «стену» таким взглядом, словно препарировал его сердце. Усилием воли он сдержал овладевший им безоговорочный стыд, положил пакет с покупками на барную стойку, раскрыл холодильник и беспечно спросил:
- Что ты будешь пить?
В ответ тишина. В холодильнике Ань Жюле только одна мандариновая «Фанта». У него была навязчивая идея, пить напитки только красивого цвета. Ду Яньмо пил просто кипячёную воду, в магазине он ничего не выбрал, в «Фанте» слишком много химического красителя, это вредно для здоровья; самому пить дрянные напитки нежелательно, а подростку нельзя. Подумав, Ань Жюле закрыл холодильник и обратился к шкафчику, на его счастье там оказалась пачка какао-порошка – в офисе делали совместную закупку, Ю Юй так и не смогла прикончить эту пачку, и он позаимствовал немного.
В тот момент, когда Ань Жюле заваривал какао, его обнял сзади Ду Яньмо. Кажется, Ду Яньмо любит такого рода объятия, своеобразное чувство, будто пёс охраняет свою еду. Ань Жюле с улыбкой погладил его по голове:
- У меня в руках горячая вода, осторожнее…
Он ещё не договорил, а парень поднял его подбородок и припал к губам в поцелуе.
- М-мм…
Поцелуй был стремительным, губам Ань Жюле было немного больно, как только чувствительное нёбо простимулировали языком, слюна перелилась наружу… К тому же, подбородок был крепко схвачен, и проглотить её не было никакой возможности, дышать можно было только через нос, из-за чего стала болеть слизистая.
Ду Яньмо проглотил его слюну и засосал язык так, что корень языка Ань Жюле онемел; дыхания не хватало, и от головокружения мужчина едва стоял на ногах, и упал бы, если бы Ду Яньмо не удержал его, прижавшись низом живота, где уже всё торчало прямо и твёрдо, и настойчиво тыкалось Ань Жюле между ног. Подросток совершенно явно был охвачен похотью.
Когда Ань Жюле пригласил его к себе, он как-то упустил из виду обычную подготовку, даже покупая презервативы, он не собирался форсировать события, однако, поцелуй был на редкость настойчивым, даже деспотичным. Ань Жюле не привык к такому, поэтому с усилием отвёл от себя его голову; из открытого рта Ду Яньмо пролилась серебряная ниточка слюны и влажным следом отпечаталась на полу.
В глубине его глаз Ань Жюле разглядел нечто, похожее на страх… очень смутный, и вдруг догадался спросить:
- Ты что-то увидел?
- … Там, на стене…
Всё понятно. Ань Жюле вытер от слюны уголки его губ и с невозмутимым лицом пояснил:
- Это просто такой декор и ничего больше. Есть… такая теория слюны, в общем, если я тебя целую, наши тела через слюну обмениваются клетками организма, если мы целуемся с посторонними, они получают наши с тобой клетки, а потом… всё это так распространяется, распространяется, и все люди становятся как один человек, и во всём мире становится спокойно, и никакой вражды, верно?
Ему не хотелось, чтобы подросток понял его объяснения, наполовину правдивые, наполовину враньё, не хотелось, чтобы он воспринял их всерьёз:
- Это своего рода…Ну, арт-перфоманс, что ли.
(Арт-перфоманс – вид современного искусства, где произведением являются действия самого художника-исполнителя или группы художников, а также в произведение искусства могут включаться и окружающие предметы, здания, объекты природы и в том числе, сами зрители).
А про себя добавил: «Нечто на редкость эксцентричное и малоприятное». Он ухватился за эту универсальную фразу, чтобы как-то разрулить возникшую неловкость.
Ду Яньмо что-то невнятно угукнул и снова прижал его к себе и поцеловал. На этот раз у Ань Жюле еле устоял на ногах, его теснили, как танком, пока не прижали к кухонной мойке. Ань Жюле, задыхаясь, как в тумане слушал долетающие до него слова:
- Я в этом не разбираюсь… Но мне это не нравится.
- ? – Ань Жюле невинно взмахнул ресницами и снова услышал:
- Я не хочу, чтобы ты целовал других.
- Ладно, - молниеносно отозвался Ань Жюле, а Ду Яньмо заморгал глазами, не осмеливаясь верить. Мужчина, которого он сжимал в объятиях, по своей сути неугомонный и ненасытный, и Ду Яньмо ясно понимал, что в этом смысле он никак не может на него повлиять. Но он согласился… так легко и просто.
Ань Жюле улыбнулся и уселся на кухонную мойку, ему это было сложнее, чем более высокому парню. Он обнял его за шею и поцеловал веки, говоря:
- Если тебе не нравится, я не буду этого делать.
- …
Ду Яньмо подумал, почему мужчина соглашается со всеми его желаниями? Он стал объяснять свои сомнения, и пока Ань Жюле слушал его, его глаза округлялись.
- Да, почему…
Он не ответил и начал целовать чувствительные места на лице Ду Яньмо, веки, уши, все его слабые места. Натянутая промежность Ду Яньмо невыносимо напряглась, выпячиваясь вздувшимся бугром; Ань Жюле скользнул по ней взглядом, представляя, какое там внутри мощное орудие.
Совсем некстати вдруг вспомнился Ян-гэ, как тот изводил его своим неподобающим поведением, своими изменами, как пользовался им и в итоге опустошил, едва не доведя до смерти. Нельзя просто так пользоваться человеческой жизнью, пользоваться юностью, талантом и чувствами… Поэтому он никогда не использовал других людей. Ему хотелось быть с мальчиком каждую минуту, каждую секунду и сохранить в нём всё самое лучшее, самое прекрасное. Это его кредо.
Ань Жюле облизнул губы, поднял одну ногу и провёл ступнёй вверх по бедру подростка; дойдя до вздувшейся промежности, он прижал к ней подошву и потёр. «Какой крепкий». Глотку Ань Жюле свело от жажды, рот заныл в предвкушении, ему очень хотелось… Очень хотелось взять его в рот, и сосать, сосать, пока в его рот не брызнет фонтаном обильная, густая, белая, терпко пахнущая сперма; проглотить её, чтобы она стала частью клеток его тела и сопровождала его всю жизнь, до смерти и последующего перерождения. Этот мальчик – второй человек в его жизни, которого он страстно желал. В его жизни было достаточно мужчин, которым он симпатизировал, но ни у одного из них он не хотел глотать сперму… Это не было отвращение, просто он боялся привыкнуть к человеку, попасть в зависимость, но кажется, в эту минуту он хотел этого юношу с невероятной жадностью. Он сдержался и попросил:
- Разденься.
Ду Яньмо, повинуясь приказу, быстро освободился от одежды. От природы юноша был очень тёплым, почти никогда не мёрз и одевался всегда легко: футболка и джинсы. За прошедшие полгода его тело стало ещё лучше, окраска пениса стала более глубокой, в тугой мошонке словно перекатывались тяжёлые, чугунные ядра.
Ань Жюле шустро соскочил с мойки, опустился перед ним на колени и поймал ртом воинственно торчащий стержень.
- М-м-ха…
Со сладостным стоном Ань Жюле заглотнул член, шумно выдыхая через нос. Сдвинул крайнюю плоть, обнажил головку и прошёлся кончиком языка по уздечке. Он задался целью добиться эякуляции, применив всё своё годами накопленное мастерство. Он сосал и облизывал, возбуждая языком ствол, одновременно указательным пальцем играл с дрожащей уретрой. Он мог чувствовать мельчайшую пульсацию члена, от непрерывной ласки ствол раздувался и дрожал, секреторная жидкость, предшествующая семяизвержению, смешалась со слюной, замочив волосы в паху Ду Яньмо до того, что они стали влажно блестеть.
Ань Жюле чувствовал, что юноша уже несколько раз подходил к пределу, но сдерживался; рот болел, рука тоже устала, он изнемогал.
- Ты будешь кончать или нет?
Ду Яньмо замер, держась из последних сил и напомнил:
- Я боюсь кончить тебе в рот…
- М-м-ха!
«Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот! Но как я не подумал о поставленном мною же условии, а эта память осталась у него на рефлекторном уровне, вот уж действительно…»
Ань Жюле дотронулся языком до отверстия уретры, потом поднял на юношу глаза и спросил:
- Ты хочешь кончить?
- … Хочу.
- Кончишь мне в рот?
- … Не буду.
«Блять!» Ань Жюле выплюнул член изо рта и обратил пристальный взгляд на Ду Яньмо: «я что-то не так делаю?» Его ртом никто никогда не гнушался, никто никогда не отвергал. С негодованием он ущипнул Ду Яньмо за мягкое место между яичками и членом и услышав сдавленный стон, притворно улыбнулся:
- Ничего, не хочешь кончать и не надо.
Ду Яньмо покрылся холодным потом:
- Тебе… Тебе же не нравится.
«С чего ты взял?» Ань Жюле недоверчиво посмотрел на него, он сделал всё на таком уровне, неужели он зря старался? Нет, не может быть, но… Разве не он сам поставил перед Ду Яньмо эту преграду? Когда в его мозгу завертелись все те многочисленные низости и пошлости, что он говорил тогда, его лицо неожиданно покраснело. Он решительно распрямился, вытянул шею и медленно заглотнул его член до конца, используя приём «глубокая глотка», чтобы сделать максимально приятно. Этого Ду Яньмо уже не мог вынести:
- Я хочу… кончить…
- Ах-ха.
Ань Жюле не выпустил его изо рта, втянул ещё немного, помогая себе рукой, облизал половину втянутого ствола, поднял глаза и взглянул прямо в чёрные глаза партнёра; когда их взгляды встретились, Ду Яньмо понял, что не сможет сдержаться и отпустил себя. Долгое сдерживание привело к тому, что сила извержения оказалась слишком большой. Ань Жюле готовился принять поток спермы на корень языка, но ему выстрелили прямо в горло. Он поперхнулся, член выскользнул изо рта, и белая субстанция усеяла брызгами всё его лицо. Ань Жюле непрестанно кашлял, смаргивая непроизвольные слёзы с ресниц.
Ду Яньмо сразу наклонился к нему и принялся хлопать по спине. Кашель потихоньку прекратился, Ань Жюле попытался утереться и криво улыбнулся:
- Мне впервые… кончили на лицо.
Слово «впервые» как-то особенно затронуло чувства Ду Яньмо, и его наполовину обмякший орган опять затвердел и невольно начал тыкаться в запачканное лицо Ань Жюле. Тот имел жалкий вид, его лицо, заляпанное спермой, смешанной со слезами и слюной, сейчас выглядело не красиво, а невероятно непристойно. Ань Жюле улыбнулся, как будто хотел успокоить, поцеловал подрагивающий фаллос юноши, поднялся и начал раздеваться.
Ду Яньмо затрепетал. Когда-то он считал, что ему нравится красота этого мужчины, но втайне ему всегда хотелось увидеть его ещё более бесстыдным и развратным. Ань Жюле разделся окончательно и вытер, наконец, белёсые потёки с лица. Ду Яньмо поцеловал его, сейчас он хотел ответно сделать ему хорошо. Он заставил его лечь ничком на барную стойку. Округлые ягодицы оттопырились, Ду Яньмо, развёл половинки в стороны, зарылся меж них лицом, высунул язык и принялся вылизывать анальное отверстие. 
- А-аах…
Ноги Ань Жюле мелко затряслись, подпрыгнувший член из-за нахлынувших эмоций приобрёл ярко-красный оттенок. Он подавлял стоны, похожий на спрятавшегося на кровати в складках одеяла кота. Ду Яньмо очень хотел попросить его не сдерживаться и кричать, но в его положении это было трудно сделать, оставалось только ласкать этого человека так, чтобы он потерял голову… Он раздвинул половинки ягодиц так, что румяное отверстие раскрылось, уже достаточно облизанное, оно стало мягким; прерывистыми толчками язык Ду Яньмо начал проникать внутрь, глубже, ещё глубже. По его ощущениям слизистая оболочка была эластичной и гладкой, такой же влажной и горячей, как рот.
- Ах-хаа… - тихо стонал Ань Жюле, слишком глубокие поцелуи ануса вызывали нестерпимое чувство, хотелось сжать ягодицы, но Ду Яньмо не позволял, зафиксировав обе половинки крепкими пальцами и продолжая лизать и сосать. Щекотка из заднего отверстия растекалась истомой по всему телу, словно язык Ду Яньмо доставал чуть ли не до самого сердца, приводя его в смятение.
Лицо Ань Жюле полыхало, перед глазами всё расплывалось; он вцепился обеими руками в край барной стойки, в напряжённых сосках и эрегированном члене нарастала боль. Он хотел погладить себя, но опасался, что не удержится на барной стойке, тогда он взмолился:
- Погладь меня… погладь меня…
- Что?
- Соски… и…
Он не договорил, и тут же его «хозяйство» было захвачено большой ладонью партнёра. Поясница Ань Жюле покрылась мурашками, язык покинул отверстие, переместившись на гладкие ягодицы, жаркий рот целовал их и покусывал, одна рука Ду Яньмо ласкала член, а другая гладила и мяла соски. Странно, это всего лишь участок кожи, но такой чувствительный, что от этих ласк Ань Жюле вскоре с криком кончил.
После эякуляции у всех мужчин наступает короткий период полного бессилия. Ань Жюле отпустил руки, расслабленный и обессиленный, он скатился с барной стойки и попал прямо в объятия Ду Яньмо. Он шумно дышал, вспотевшая спина прижималась к груди юноши, член содрогался, исторгая остатки семени. Он кончил так отчаянно и мощно, он ещё наслаждался отзвуками пережитого оргазма, когда его неожиданно перевернули, опрокинули на спину, развели ноги в стороны и снова облизали открытое отверстие. Ань Жюле улыбался и слабо отбивался:
- Дай мне немного отдохнуть…
- Конечно, - Ду Яньмо поцеловал его и слегка потрепал за уши, - Ты отдыхай, а я буду двигаться.
- …
«А я, оказывается, не тратил свои физические силы?»
Вслух Ань Жюле ничего не сказал, а подросток тем временем обошёл барную стойку, наклонился и покопавшись в принесённом из магазина пакете, извлёк упаковку светящихся презервативов с пупырышками. Ань Жюле сполз с барной стойки и лёг на пол, раскинув руки и ожидая пока партнёр «оденется». Ду Яньмо рассматривал презервативы очень долго, клал в руку, сжимал и мял, словно пытался почувствовать, какой цвет будет по ощущениям… более оригинальным. Он был похож… на маленького ребёнка, получившего занимательную игрушку, правда, весьма специфическую. Ань Жюле помахал ему рукой и увидев цвет презерватива, рассмеялся:
- Оранжевый! Ха-ха-ха!
Ду Яньмо встревожился:
- Это плохо?
- Нет, они от хорошей крупной фирмы, прошли испытания на разных добровольцах, качество подтверждено и доказано экспериментально… сомневаешься? Если возникнут проблемы, мы пожалуемся на производителя, вчиним ему иск, отсудим компенсацию и на эти деньги съездим в отпуск.
Он дал Ду Яньмо надеть презерватив, оранжевый цвет хорошо гармонировал с телесным, являя взору совершенно неописуемый… эффект. Ань Жюле взял в руки переливающееся красками орудие любви, цветная, бугристая поверхность была больше похожа на фаллоимитатор. Он громко цокнул языком:
- Похоже на олицетворение растворённой «Фанты» из холодильника…
Ду Яньмо помрачнел, иногда ему хотелось вскрыть череп этого мужчины и посмотреть, что происходит там, внутри. Он присел, чтобы удостовериться, что партнёр достаточно увлажнён предварительными ласками, и дополнительной смазки, кажется, не требуется. Ань Жюле подтверждающе кивнул:
- Ну, входи…
Он принял наиболее удобную для вторжения позу, Ду Яньмо, одной рукой поддерживая его зад, другой направляя упакованный член, стал медленно запихивать орудие в отверстие. Ощущения были совсем не такими, как раньше, когда они использовали большое количество смазки, слизистая прямой кишки очень ясно чувствовала давление пупырышков, Ань Жюле часто дышал, вскрикивал и охал:
- Ай… Ага… Ох ты ж…
Он дал понять Ду Яньмо, что нужно немного вытащить, а потом снова вставить; только когда член полностью погрузился в него, он почувствовал своим отверстием трение волос партнёра. Ань Жюле протянул руку вниз: прежде тонкие лобковые волосы юноши теперь стали грубыми и колючими. Переполненный живот Ань Жюле распух, внутренний туннель начал естественно сжиматься, пытаясь вытолкнуть чужеродный предмет. Для партнёра это был наилучший момент, чтобы начать фрикции, но Ань Жюле остановил его:
- Подожди, сначала… поцелуй меня.
- Угу, - Ду Яньмо наклонился к нему и поцеловал.
Их губы сплелись, Ань Жюле предчувствовал, что через пару секунд… начнётся бешеный трах, но перед этим он хотел насладиться моментом нежности.
- Теперь можно…
Губы разомкнулись, Ду Яньмо широко махнул поясницей, так что его толстое и длинное орудие почти полностью вышло; раскрытый кишечный канал Ань Жюле не успел сомкнуться, и мощный таран снова ворвался в распахнутые ворота. Ань Жюле глухо простонал, чувствуя внутри каждый выступ, каждую круглую выпуклость на презервативе, совсем не так, как раньше.
Поначалу ещё не так ощутимо, но по мере ускорения накапливалось мягкое покалывание, всё больше переходящее в жар, словно через него пропускали слабые разряды электричества. Ань Жюле изо всей силы цеплялся за плотную спину Ду Яньмо, его колотило мелкой дрожью.
- Нет, ах… там… так тяжело… всё онемело, ужасно… подожди… подожди…
Он кричал совершенно неосознанно, и Ду Яньмо, услышав его, вышел. А потом снова вошёл одним резким, яростным ударом. Ань Жюле сразу заткнулся, на смену крикам пришёл расплывчатый взгляд и открытый рот, из которого вырвался влажный, сладострастный вздох.
Ань Жюле не понял, кончил он или нет, но поясница и всё, что ниже, расслабилось, кишечник и анус волнообразно сокращались, присасываясь к члену партнёра, по слегка онемевшему животу растекалось что-то горячее; всё тело сверху донизу достигло предельной чувствительности, казалось, стоит только дотронуться до него, и это породит вторую кульминационную волну.
Яростные фрикции сотрясали тело Ань Жюле, его спина и ягодицы раскраснелись от трения о керамическую плитку пола. Ду Яньмо приподнял его, обнял и привёл в вертикальное положение, а затем лёг сам на пол, усадив его на себя сверху. Но поясница Ань Жюле не держала его, парализованная спина рухнула бы на пол, если бы сзади её не подпирали поднятые и согнутые в коленях ноги Ду Яньмо.
Его ноги были широко расставлены, член партнёра погружён в него полностью, вставлен глубоко; по багрово-красному лицу Ань Жюле текли невольные слёзы, как будто его подвергали страшным издевательствам, голос охрип:
- Я… я не могу… У меня нет сил…
- Угу.
И Ду Яньмо, придерживая его за талию, начал мощно насаживать его на себя, сверху-вниз, как будто забивал сваи.
- А-ах… О-оо… Уя-я… - Ань Жюле каждый удар сопровождал ритмичными стонами. Только что извергнутая сперма, разбавленная потом, стекала по его животу, делая их обоих влажными и липкими, размазывалась по их телам и склеивала, словно мёд, сладкий до приторности.
Неизвестно, как долго длилась эта скачка, пока, наконец, живот Ду Яньмо не напрягся, и он кончил. Ань Жюле кончил дважды, причём, второй раз весьма бурно; его член уже не был твёрдым, но простата получала сильную стимуляцию и по-прежнему выделяла много сока.
Ду Яньмо аккуратно уложил его обратно на пол и медленно вынул член. Он был в Ань Жюле слишком долго, и когда он отстранился, в животе Ань Жюле возникла непривычная пустота. Презерватив был полон спермы, Ань Жюле сорвал его, с уже начавшего опадать ствола партнёра. На поверхности члена осталось несколько белых мутных капель, Ань Жюле слизнул их и хихикнул:
- «Фанта» без вкуса мандарина.
Ду Яньмо невольно улыбнулся, ущипнул его за щёку, а затем перевернул презерватив и растёр по его ягодицам вытекшую сперму. Ань Жюле уже не испытывал отвращения к такому его способу метить свои владения, особенно теперь. Он улыбнулся, потёр мягкие мочки ушей Ду Яньмо, поцеловал его веки и с напускной злостью сказал:
- В следующий раз я заставлю тебя съесть всё это.
Ду Яньмо представил себе это и поёжился:
- Господин Хризантема…
Ань Жюле рассмеялся:
- Шучу, тигр не съест своего тигрёнка.
(Идиома;;;;;, образно «люди не проявляют жестокости к близким»).
В ванной они помылись вдвоём, у Ду Яньмо, как обычно, снова встал, но у Ань Жюле натурально уже не было сил. Он ещё не отошёл от первого оргазма, и после этого до сих пор был как в тумане, ещё не вкусив до конца всю гамму ощущений. Это было удивительное чувство, в ходе игривых поцелуев, взаимных облизываний, покусываний, поглаживаний у него не было явной эрекции, но он чувствовал необыкновенный комфорт и негу. В заднем отверстии чувствовалось лёгкое онемение, и он разрешил Ду Яньмо вставить, правда, глубоко не пустил, позволив только потолкаться у входа, в мягких местах рядом с анусом.
Облизывая его спину, Ду Яньмо кончил в третий раз. Горячее семя растеклось по «мелководью», там, где раньше кончали глубоко внутри. Ань Жюле чувствовал себя, как в Раю, «я ничего не путаю?» Теперь он думал: «возможно, в следующий раз можно попробовать дать ему кончить немного глубже». 
Он любит и готов принять.
Если не принимать в расчёт весь комплект промежуточных оргастических наплывов, это был третий по счёту полноценный оргазм. Ань Жюле в полном бессилии готов был сползти по стеночке, словно комочек грязи.
Ду Яньмо промыл его водой изнутри, чтобы всё, что он накончал в Ань Жюле, вышло наружу. У него не было практического опыта в этой области, впрочем, получив благословение от великого эксперта Гугла, пацан уверенно командовал:
- Сначала потерпи, потом напряги живот…
- Да…
Вода, смешанная со спермой, потекла по ногам, это выглядело, как недержание, и чувство стыда заставило его покраснеть буквально с ног до головы, эта густая краска долго не покидала его тело. «Вот же, чёрт меня попутал». Кроме как этой фразой Ань Жюле никак не мог объяснить своё теперешнее душевное состояние. Определённо есть люди, которые любят глотать сперму, любят, чтобы в них кончали, но он никогда к ним не относился.   
Он навсегда запомнил ту боль, когда Ли Яоян кончил в него в первый раз, порвав так, что у него болел живот три дня; как потом избегал этого, боясь, что будет ещё хуже. Но то, что делал с ним этот юноша, не вызывало в нём неприятия, наоборот, он охотно шёл навстречу всем его желаниям. Ань Жюле невольно вздохнул:
- Какое счастье, что ты не увлекаешься садо-мазо.
- ?
Ань Жюле погладил его по мокрым волосам, улыбнулся и больше ничего не добавил. Он боялся боли, очень боялся, однако некоторые пугающие вещи не прочь был бы попробовать. Он любил себя нынешнего, зрелого, умеющего строить отношения с людьми, никто ведь не рождается циником, заранее уставшим от людей? Даже на смертном одре последние слова человека в большинстве случаев бывают добрыми.
Ду Яньмо устроил ему сервис на дому: вымыл всего, до последней щёлочки в ногтях, чисто вымыл голову душистым шампунем; Ань Жюле позволил ему поухаживать за собой, дал чистое махровое полотенце, которым Ду Яньмо вытер его досуха; потом юноша помог ему просушить феном волосы. Ань Жюле, довольно развалившись в его объятиях, принюхивался к аромату своего травяного геля для душа. Исходящий от тела подростка знакомый запах приобретал какой-то дикий, степной оттенок.
Запрокинув голову, Ань Жюле посмотрел на него и вытянутым указательным пальцем ткнул его в грудь, потом ещё раз. Ду Яньмо привык, что Ань Жюле иногда ведёт себя, как ребёнок, на его лице не отразилось никаких эмоций, ну хочет тыкать, и пусть тыкает.
- Твёрдо, - констатировал Ань Жюле.
Ду Яньмо:
- ?
Подросток опустил голову и посмотрел на себя внизу. «Нет, я только что кончил три раза, теперь мне нужна стимуляция пожёстче».
- Пф-фф.
Ань Жюле рассмешила его реакция:
- Да не там твёрдо, где ты подумал, а здесь.
И он снова ткнул его в грудную мышцу. Мышцы на его теле стали ещё более крепкими и рельефными, и Ань Жюле подумал, что мальчик растёт, становится мужчиной, а время справедливо для всех; он старше и рано или поздно постареет. «Я родился, когда государя ещё на свете не было, а когда государь родился, я уже постарел».
Ань Жюле восхитился собой, он и не думал, что вспомнит эти строки из древней поэзии. По правде говоря, искусство литературы отвратительно, если весь смысл можно свести к одной фразе, от которой получаешь удовольствие, к чему всё остальное многословие?
Ду Яньмо опустил наконец фен, и Ань Жюле прошествовал на кухню. Так-так, поле битвы усеяно трупами погибших, вульгарное зрелище, но убираться лень. Он заварил кофе, достал шоколад с фундуком и поставил перед Ду Яньмо:
- Выпей, замори червячка.
- Угу.
Ду Яньмо взял чашку, осторожно понюхал, сделал глоток. Ань Жюле отметил его блеснувший взгляд. Второй глоток, третий… вот и всё кофе выпито. Его очаровательная, непосредственная реакция умилила Ань Жюле, он забрал пустую чашку и спросил:
- Тебе понравилось?
Ду Яньмо кивнул:
- Очень ароматно.
«Надо будет спросить в офисе, кто хочет сделать совместный заказ на кофе».
Он подумал, что они «знакомы» вот уже полгода, он знает чувствительные места на его теле, знает прекрасно, какие способы любви он предпочитает, но по сути ничего не знает о жизни мальчика, кроме того, что он любит бегать, что у него рано умер отец, и есть маленькая сестра. На этом всё. Раньше он считал, что его это не касается и незачем спрашивать, но теперь…
- Ну-ка, попробуй, как тебе?
Он протянул юноше свою чашку с кофе, тот послушно отпил глоток. Он не поморщился и не нахмурился, только выпил глоток и больше не стал. Ань Жюле забрал чашку, выпил кофе и облизнул губы.
- Тебе не понравилось.
Ду Яньмо промолчал, глядя на блестящие губы Ань Жюле, и в его сердце всё перевернулось. Его губы приблизились и накрыли губы Ань Жюле, он долго целовал его, а потом сказал:
- Вначале было немного горько, а сейчас очень сладко.
;. Ань Жюле покраснел. Ему казалось, что стыд и ограничения приличиями уже давно и безвозвратно изгнаны им прочь со двора, но каждое соприкосновение с мальчиком возвращало утраченное на место. Ань Жюле спросил его:
- Что ты любишь есть?
Ду Яньмо напряжённо замер. Ань Жюле посмотрел на него:
- Я тебе приготовлю.
Люди обычно радуются проявлениям заботы о них, но лицо Ду Яньмо выражало потрясение. Ань Жюле закатил глаза и постучал его по лбу:
- Ты выглядишь невежливым.
Ань Жюле, конечно, понимал, где он и где кулинария, считая, что он и кухня несовместимы, но если надо, он мог приготовить, и готовил неплохо. В так называемой человеческой природе есть три основополагающие потребности: еда, сон и секс, если исключить второе, кулинария и секс сходятся в одной точке.
Ду Яньмо, отойдя от изумления, неожиданно смутился:
- Я ем что угодно, я не привередлив.
- Ну, «что угодно», я такое блюдо ненавижу, - не согласился Ань Жюле, ему хотелось приготовить подростку его любимую еду, - Даже если это будет «Будда, прыгающий через стену», я тебе его приготовлю.
(«Будда прыгает через стену» * - суп фунцзяньской кухни, очень сложный в приготовлении, в сноске под главой более подробное описание).
Ду Яньмо думал очень долго, глядя на решительно настроенного Ань Жюле, он хотел вспомнить название какого-нибудь простого блюда, не требующего лишних усилий в приготовлении, но сам не зная почему, выдал единственное, что вертелось у него на языке:
- Жаренные свиные рёбрышки в кисло-сладком соусе.
По широко распахнувшимся глазам Ань Жюле Ду Яньмо понял, что его заказ оказался трудновыполнимым.
- Это я просто так сказал.
Он действительно любил рёбрышки, когда-то мать в совершенстве их готовила, но он также знал, что это довольно трудоёмкое блюдо. Кроме того, отчим не любил кисло-сладкий вкус, и после смерти отца мать больше не готовила рёбрышки, с тех пор он ни разу их не ел. В доме отчима его вкусы и предпочтения никого не интересовали. Он и не заметил, что уже давно привык пренебрегать своими потребностями, и теперь, столкнувшись с вопросами партнёра, растерялся.
Он боялся затруднить Ань Жюле, чувствовал себя немного неуверенно и невольно обнял мужчину крепче, чем обычно. И поэтому упустил сверкнувшую на дне его глаз и тут же исчезнувшую теплоту. Ань Жюле поглаживал его по голове и с удивлением отмечал, как ему нравится это простое действие, это ощущение слабого покалывания в ладони, похожее на лёгкое прикосновение к скошенной молодой травке, отдающееся в сердце еле слышным щекочущим шуршанием. 
- Я тебе завтра вечером приготовлю, - сказал Ань Жюле, и эти слова толкнулись в сердце Ду Яньмо, заставив его биться часто и трепетно.
- Завтра я смогу уйти с работы пораньше, - продолжал Ань Жюле, - мы вместе сходим в магазин за продуктами, ты выберешь, что тебе нравится, и мы вместе приготовим.
Ань Жюле немного подумал:
- Если ты предпочитаешь сладкий вкус, в следующий раз приготовим свинину по-пекински с соевым соусом, **хорошо?
Ду Яньмо не знал, что за блюдо «свинина по-пекински», но он знал, что этот человек очень хорошо к нему относится, он как сладкий мёд просачивается в кости, делая сладкими даже щели между суставами. Он не отрываясь смотрел в блестящие глаза человека в своих объятиях, Ань Жюле спрашивал, что ему нравится, и он чувствовал, что ему всё нравится, очень нравится… 
(**Свинина по-пекински – это блюдо из пекинской кухни. Солено-сладкие бобовые соусы Тяньмяньцзян (соус для утки по-пекински) и Хойсин очень любимы в пекинской кухне. Помимо того, что их тради-ционно подают к утке по-пекински, в них (или в соусах на их основе) также обжаривают мясную соломку с овощами, и подобных рецептов в пекинской кухне довольно много).
- Твой любимый человек, какой он? – спросил вдруг Ань Жюле.
- … Что?
Ань Жюле махнул рукой:
- Не хочешь говорить о нём, не надо.
Ань Жюле снисходительно улыбнулся, он никогда не задавал таких вопросов, Ду Яньмо тоже больше не вспоминал о своём «любимом человеке», но сейчас Ань Жюле на самом деле было любопытно. Ревновал ли он? Он же не опустится настолько, чтобы ревновать к первой любви мальчика? Его госпожа хризантема ещё не дошла до такой степени уныния, иначе он будет презирать сам себя. Ань Жюле горько усмехнулся.
Ду Яньмо очень долго в растерянности осмысливал вопрос, любимый человек? Да, у него есть один человек, влюбившись в которого, он впервые понял, что его сексуальная ориентация отличается от обычных людей. Он впервые почувствовал, что есть некоторые вещи, о которых нельзя говорить, лучше сдержаться, перетерпеть и промолчать, не беспокоя никого своей проблемой, возможно, это переживётся и пройдёт.
Он очень страдал, чувствуя, что внутри него, под личиной сдержанного приличия заключён зверь, и неизвестно, в какое время он начнёт свирепствовать и крушить всё вокруг себя. Страдал до тех пор, пока не встретил Ань Жюле, который стал для него буфером, тем спусковым клапаном, через который он смог выпустить пар своего внутреннего напряжения. Он утонул в даруемых мужчиной низменных удовольствиях, и это привело его к одержимости более глубокой, чем его первое искушение, более насыщенной, более неистовой. Ко всесокрушающей одержимости.
Итак, ещё раз… Он совсем недавно понял, что ему нравится пялить другого мужчину, вот только этот мужчина тоже не воспринимает его всерьёз. Он глубоко вздохнул, успокоился и осторожно погладил Ань Жюле по лицу. Большими пальцами он растянул уголки его губ и сказал:
- У тебя на щеке ямочка, совсем незаметная, ты улыбаешься… очень красиво.
Между тем мужчиной и этим есть одно общее – ямочка на щеке. Поэтому, когда Ду Яньмо впервые увидел, как этот человек смеётся, он почувствовал, что в его сердце появился крохотный островок умиротворения.
Ресницы Ду Яньмо опущены, взгляд нежный, как будто его глазах плавятся твёрдые засахаренные плоды и когда они переливаются мягкой патокой через край, от их сладости перехватывает горло. Ань Жюле с удовольствием трактовал бы эту ситуацию так, словно всё, что говорится, адресовано ему. Но он знал, что это не так. Ань Жюле закрыл глаза и проглотил эту сладость, настолько густую, что она рождала боль:
- Так и не признаешься?
Ду Яньмо покачал головой:
- Нет.
Он не посмеет и не сделает ничего, что может испортить сложившиеся на данный момент отношения. Однажды он уже пережил отчаяние и ему достаточно той боли. Ань Жюле не отпускало любопытство:
- Почему?
- Ты сказал, что проблема в моей половой природе, если я не могу изменить свою природу, то и он точно так же не может измениться в угоду мне. Как только я это понял, я почувствовал, что в этом нет ничего страшного, не нужно мучить себя, и теперь всё хорошо.
Дело не в том, что он, Ду Яньмо плох или, наоборот, тот человек плох, они просто не подходили друг другу, вот такая простая истина, а он никак не мог понять и мучился. Пока этот человек не объяснил ему, и всё встало на свои места. Никто не в силах изменить природную сущность человека, если только он сам, добровольно не захочет измениться.
Ань Жюле очень хорошо к нему относится, пусть даже он считает его чем-то вроде домашнего питомца, для Ду Яньмо это всё равно хорошо. Он не хотел сочувствия, не хотел, чтобы его жалели, но если бы этот человек… Он будет очень стараться, изо всех сил будет стараться стать таким, каким этот человек хочет его видеть. Больше нельзя быть таким эгоистом, только и знающим, что требовать себе утешения.   
- Можно иногда обмениваться сообщениями и встречаться, и я буду счастлив, - сказав это, Ду Яньмо поцеловал Ань Жюле в лоб, - Спасибо тебе, господин Хризантема.
«Чистосердечная благодарность, и ничего более».
Улыбка Ду Яньмо была слабой, но очень искренней. Ань Жюле не ожидал, что сказанные им когда-то слова, сказанные просто так, бездумно и безответственно, в конце концов выйдут ему таким боком. Он вздохнул:
- Не благодари…
Он виноват! Можно есть, что попало, но нельзя говорить, что попало. Ду Яньмо выглядел раненым, и это в свою очередь ранило его… Он сожалел. Дети в этом возрасте импульсивны, так же, как и он тогда, когда смертельно привязался к своему родственнику, осаждал его, забыв про достоинство, требовал, чтобы он смотрел только на него одного, ни с чем не считался, ничего не хотел понимать.
Кто же этот любимый человек Ду Яньмо? В мозгу Ань Жюле всплыли кадры гей-видео, а что, если просто опоить Ду Яньмо, связать, а потом заниматься с ним сексом до умопомрачения, как ему хочется… В этом весь Ань Жюле, если он определил кого-то, как близкого для себя человека, он границ не чувствует. Ему крайне повезло, что он не мог родить ребёнка, иначе он избаловал бы его своей любовью до полного беспредела. 
Разумеется, он только подумал об этом; некоторые вещи возможны, а некоторые недопустимы, он же не мог этого не понимать. Ань Жюле спросил:
- А если тот человек вдруг изменится, ты захочешь с ним встречаться?       
- Он не относится ко мне всерьёз.
- Вот как?
Ду Яньмо опустил голову:
- Он… Намного старше меня, очень намного.
Так вот, в чём дело. Ань Жюле стало жалко мальчишку, и он попытался утешить его:
- Ничего страшного, ты ещё так молод, вырастешь и встретишь подходящего человека.
Ду Яньмо очень долго молчал, прежде, чем ответить:
- Угу.   
Несмотря на то, что Ань Жюле знал, что юноша достаточно сдержан, он боялся спровоцировать его на необдуманные поступки. Иначе после смерти ему не оправдаться перед владыкой Ада, и будут демоны на том свете жестоко терзать его бренное тело.
- Если ты действительно его любишь, ты не должен делать ничего, что ему не нравится, понял? – подчеркнул Ань Жюле с редкой для него серьёзностью.
Когда всё рушится, чувство, что ты не можешь справиться с захватившим тебя отчаянием, может быть даже приятным, но в конце концов в шаговой доступности обозримого прошлого остаётся одно только безбрежное опустошение. Однажды он прошёл через смерть и возродился на краю жизни, он молился, чтобы мальчика ничего подобного не коснулось.
Ду Яньмо молчал и только внимательно рассматривал его: каштановые волосы, светло-карие глаза, белая кожа, мягкие, влажные губы – всё такое красивое. Ему так хотелось держать его в своих объятиях, ласкать, гладить, прижимать к себе ближе, так близко, чтобы спрятать его совсем в своём сердце, чтобы никто не смел смотреть на его красоту, но стоило только представить, что вдруг он, Ду Яньмо, надоест ему, и на этом прекрасном лице появится пресыщение… он чувствовал, как перед глазами опускается непроницаемый мрак. И сегодня вечером он уже пережил это.
Ду Яньмо кивнул головой:
- Да, я понял.
Он всегда это понимал. «Я никогда и ничем тебя не потревожу, поэтому… пожалуйста, позволь мне остаться рядом с тобой».
 
*«Будда прыгает через стену» - знаменитое блюдо из лука-порея. Другое название – «Маньчжурский душистый горшок» или «Всем счастья и долголетия». Известнейшее блюдо в Фучжоу, провинция Фуньцзянь, отличается спецификой фунцзяньской кухни. Согласно легенде, его разработал Чжэн Чуньфа, владелец ресторана «Весенний сад» в Фучжоу во времена Цин Даогуан, (царствование 1821-1850 гг.) Блюдо богато питательными веществами, которые стимулируют развитие, красоту, задерживают старение, повышают иммунитет и укрепляют здоровье.
Процесс приготовления этого блюда очень трудоёмкий и состоит из множества этапов. В него входят свыше десятка ингредиентов. Это прежде всего морепродукты, такие как: морское ушко, трепанг (его ещё называют морской огурец, морской женьшень), губы акулы, устрицы, рыбьи брюшки, каракатицы, тефтели из морских гребешков, черепашья мантия (деликатес); далее мясные обрезки, например, оленьи сухожилия, утиные пупки, куриная грудка, ветчина, свиной желудок, бараньи рёбрышки, желатин из кожи яка (тибетский бык); цветочный гриб (разновидность грибов сянгу (;;) с цветастым узором на кожице), грибы-вёшенки, перепелиные яйца, фундук, ростки бамбука и т.д. Чтобы наиболее полно отразить вкус каждого продукта, все ингредиенты готовится отдельно, а затем собираются в одно блюдо в горшочке, заливается бульоном с добавлением рисового вина из города Шаосина – его добавляют во многие китайские блюда вместо уксуса. И всё это томится на огне свыше десяти часов, чтобы добиться истинного, насыщенного вкуса, отличающего это блюдо…
Офф… Так что, если кто-то из хозяек считает, что украинский борщ – очень сложное блюдо, пусть познакомятся с Фунцзяньским супчиком. Все, кому довелось попробовать, утверждают, что это безумно вкусно.



Глава 16. Батюшки-светы, ты только глянь на это чудовище!

Цяо Кенан познакомился с Ань Жюле в тот период, когда он уже год жил с Су Пэем. Да, Су Пэй – это его бывший бой-френд, пассив, но это не важно.
Поначалу между ними не было никакой дружбы, просто каждый пользовался ID-профилем (аккаунтом) другого на гей-форуме BBS, чтобы твитнуть себе какую-нибудь статью или пост. В конце концов, встретив знакомые ники на других форумах, они поняли, что уже как бы старые гей-приятели.       
Цяо Кенан всегда чувствовал, что они с Ань Жюле разные люди и не строил совместных планов. Он стремился прожить всю жизнь вдвоём с одним человеком, Ань Жюле – с кучей людей.  Всего один иероглиф, и какая большая разница.
(…;;;;;;; – вся жизнь пара человек:
…;;;;;;; – вся жизнь куча людей).
Ань Жюле был взбалмошным и отвязным парнем, на всём форуме это было известно, вплоть до того, что однажды даже Цяо Кенан, то ли в шутку, то ли всерьёз, получил от него приглашение на одноразовый перепих.
Однако, в жизни сложно загадывать наперёд. Ань Жюле стал его лучшим другом, но сначала они сошлись во мнениях, обсуждая несколько серьёзных социальных идей. Цяо Кенан в беседах не мог избежать привычки цитировать классиков, а Ань Жюле просто переводил их цитаты на простой язык… так сказать, переводил с человеческого языка на обезьяний, помогая понять высокие премудрости всем живым существам.
Эти двое никогда не могли договориться, однако, похоже, составили не-плохой тандем в духе «шуанхуан»; по-видимому, это точно сама судьба хотела привлечь их обоих для истолкования её смутных предопределений.
(шуанхуан - китайский эстрадный аттракцион, в котором один артист жестами и мимикой передает то, что говорит другой артист, спрятавшийся за его спиной).
И волею этой судьбы им было предначертано встретиться и начать отношения.
Ань Жюле казался человеком с «крышей слегка набекрень», совершенно не имевшим никаких моральных ценностей, кроме его собственных тонких суждений и немного сложных для понимания принципов. Цяо Кенан предполагал, что это, вероятно, связано с травмой его левого запястья. На левом запястье Ань Жюле был шрам, хоть и заросший, но по характеру ранения можно было видеть, насколько ужасной тогда была картина распоротой и вывернутой чуть ли не вместе с костями кожи.
Видимо, он искренне желал смерти от безжалостной руки. Цяо Кенан никогда не спрашивал его об этом. Как-то раз они сидели вдвоём за чаем, и Ань Жюле заметил, как друг косится на его рану. Он усмехнулся:
- Если хочешь, давай поболтаем об этом…
Цяо Кенан закатил глаза и закрыл уши ладонью:
- Не надо, не надо…
Обоим уже шло к тридцати, у обоих наивность молодости уже переходила в занудство зрелости, однако, Цяо Кенан был совершенно серьёзен:
- Прошу тебя, мне неинтересно слушать, как люди бередят свои раны, мне этого хватает выше крыши в общении по работе.
Он юрист, мелкий адвокат, большая часть случаев, которыми ему приходится заниматься, это споры враждующих соседей, семейные дрязги на уровне свекровь-невестка, да глупые сплетни, набившие оскомину.
- Если бы ты действительно хотел рассказать, ты давно бы это сделал, но я предполагаю, что ты не можешь, поэтому не надо рассказывать.
Ань Жюле надолго замолк… и молчал до тех пор, пока не растаяли кусочки льда в его стакане. Застенчиво кашлянув, он улыбнулся:
- Ты меня насквозь видишь, всё, кроме тела, прощупал, понял и разложил по полочкам.
Цяо Кенан хмыкнул и притворно-спокойным тоном сказал:
- Всегда надо иметь рядом такого мужчину, как я, который именно так тебя прощупает.
(В разговоре употребляется глагол;;, m;t;u - 1) нащупывать, прощупывать; 2) разбираться, понимать).
- П-ха-ха, - Ань Жюле хлопнул ладонью по столу и рассмеялся, но вдруг прервал смех, - Откуда эта реплика?   
- Из BL-новеллы, которую ты расщедрился мне прислать.
Ань Жюле припомнил и глубокомысленно изрёк:
- А, это про Гонджуна-параноика.
- Ай, очень многословно, читать тоскливо. Вместо этой тягомотины всё время хотелось чего-нибудь действенного. Если не мордобоя, то хотя бы чего-то более жизненного.
……
Как всегда, они посмеялись и больше не касались этой темы. Однако, шила в мешке не утаишь, особенно в гейской тусовке. Цяо Кенан, конечно, не сплетник, но это не значит, что другие не догадаются. У Ань Жюле тоже рот не на цепочке, так что из уст в уста передавались естественные подробности, ещё более запутанные и странные. Цяо Кенан слышал как минимум три разных версии этой истории, от ABC до СBA.
Кто-то говорил, что он был на содержании у главаря преступной группировки, так-сяк-наперекосяк, короче, в итоге главарь подарил его своему деловому партнёру-извращенцу, который широко практиковал садо-мазо; парень мучился-мучился и уже на последнем издыхании решил покончить с собой. 
Что ещё? Познакомился в сети с парнем, влюбился, признался, партнёр договорился встретиться с ним в качалке, тот воспринял это как приглашение на свидание; не ожидал, что придёт, а там целая компания, и по очереди все его отымели… В итоге сердце выгорело дотла, надежды никакой, лучше ударом ножа положить конец всему. Ну, это прямо сюжет яойной манги, Ань Жюле охотно читал такие.
Словом, смесь правды и выдумки, где сложно отделить одно от другого, а правда никого не заботит, всё, что людям нужно, это очередная доза сплетен. Человеческая жизнь слишком пуста, и такие пересуды о чужих скандалах поднимают людей в своих глазах. Отслеживать, подслушивать, обсуждать и не задумываться о том, что возможно, в собственной жизни полная разруха и собственная репутация не выдерживает никакой критики.
Но как минимум, Ань Жюле получил ясное представление о том, что он хочет и чего он не хочет. Пытаясь подобрать для Ань Жюле парня, Цяо Кенан руководствовался своей старой идеей, он надеялся, что только встретив своего человека, его друг будет доволен жизнью. Несколько раз Хризантема соглашался на свидания с выбранными для него партнёрами, а потом предпочёл открыто заявить:
- Сяо Цяо, как ты можешь знакомить меня с парнями, которых я сам не проверил? Не хватало ещё тебе здесь разыгрывать из себя Шэнь Чуньхуа с лозунгом «Я люблю сватать».
(Шэнь Чуньхуа – пресс-секретарь Тайваня, известная телеведущая, у неё есть ток-шоу «Shen Chunhua LIFE SHOW», типа, «поговорим за жизнь»).
Он сделал разделяющий жест:
- Тем более, что один как мышьяк, а второй как медвежья лапа (деликатес китайской кухни, подушечки медвежьих лап), икра – это ещё не рыба, и откуда ты знаешь, что рыба этой икре обрадуется?
Цяо Кенан погладил нос и по зрелом размышлении пришёл к выводу, что в этих метафорах есть некая доля истины. Он признал, что его личная модель счастья для кого-то, возможно, будет своего рода кабалой.
Ань Жюле – это беспомощный, безрассудный и запутавшийся человек. Разговаривать с ним бесполезно, постоянно быть рядом нет возможности. После той неудавшейся попытки «тройничка» в начале прошлого года Цяо Кенан постоянно переживал за него, он даже боялся перед сном переводить телефон на беззвучный режим, боясь пропустить призыв о помощи…
Он весь год был начеку, необъяснимая тишь да гладь, да Божья благодать на время успокоили манию преследования Цяо Кенана, он и вправду увидел «штиль на море». Кроме того, некий цветок многократно подчёркивал своё стремление к совершенствованию, и он расслабился, перестал думать, чего ещё ожидать… «Совершенствование? Твою мать, это ты так исправился, что теперь исправляешь девственника!!»
- Любимый, что случилось?
Цяо Кенан сходил на кухню за водой, вернулся, только что был расслаблен и спокоен, и вдруг, взглянув на экран компьютера, перепугался, словно увидел дьявола. Увидев его испуг, Лу Синьчжи отложил в сторону свод законов Китайской Республики и в недоумении уставился на него.
- …
Цяо Кенан беззвучно открывал и закрывал рот и указывал пальцем то на себя, то на монитор, то на Лу Синьчжи, и в конце с трудом выдавил фразу:
- Батюшки-светы, вы только гляньте… нет, ты только глянь на это чудовище!
Лу Синьчжи удивлённо поднял брови, однако, без возражений поднялся с кровати и подошёл к столу. В компьютере сияло открытое окно Skype, а в нём длинное, превосходно изложенное сообщение. Лу Синьчжи взял мышку, положив свою руку поверх руки любовника, подтянул курсор наверх, и медленно начал водить по строчкам. Как-то раз Лу Синьчжи по небрежности облился кофе, примерно так же он сейчас испугался.
- Не исполнилось шестнадцати…
Цяо Кенан всё ещё тревожился:
- Как за это наказывают?
Лу Синьчжи пожал плечами:
- Но сейчас-то ему уже исполнилось? Значит, всё хорошо, нарушения закона нет. Ведь раньше партнёр не говорил «не хочу»? Тогда, за отсутствием убедительных доказательств, нет оснований говорить, что это был насильственный половой акт. Кроме того, следует обратить больше внимания на обстановку в семье подростка, до того, как ему исполнится двадцать, нужно постараться, чтобы его родители ни о чём не узнали, иначе может возникнуть подозрение в соблазнении, а это очень затруднит положение.
Он говорил монотонно и тихо, как будто консультировал клиента, и постепенно широко открытый рот Цяо Кенана вернулся в исходное положение:
- Но… Несовершеннолетний…
- Небо хочет пролиться дождём, девушка хочет выйти замуж, ты хочешь любить меня, кого это, по большому счёту, интересует?
Впрочем, в глубине души он весьма поддерживал того, кто сорвал этот цветок, как ни крути, не тот, так другой бы это сделал.
- В первый раз я трахнулся примерно в этом возрасте.
- …
Как выяснилось, в этом вопросе Лу Синьчжи и Ань Жюле были родственными душами, значит, Цяо Кенану больше не придётся отслеживать эту ситуацию. В конце концов, его старик знает, что говорит. Лу Синьчжи похлопал любимого по плечу:
- Я так понял, что наш «цветок» настроен весьма серьёзно. Хотя, с другой стороны, пацан ещё в таком возрасте, кто знает, как долго у него это продлится, кто тут выиграет, а кто потерпит крах, трудно сказать. Но если это делает его счастливым, если он с радостью принимает всё, я в любом случае вытащу его, что бы ни случилось. Так что, не беспокойся.
Закончив, он отошёл и снова улёгся на расстеленную кровать, углубившись в чтение. Слова маэстро Лу просты и доходчивы, он гарантировал Ань Жюле юридическую поддержку и заверил, что всё обойдётся без особых неприятностей. Вопрос в другом, что скажет закон?
Цяо Кенан по-прежнему тупо сидел перед компьютером, а Ань Жюле продолжал свои рискованные откровения:
«Я сомневаюсь, что он до сих пор торчит там, внизу. Который час уже, всё-таки, не настолько же он влюблён, зачем ему я, одинокое, поломанное бревно? Когда он пялит меня, я чувствую себя редкой драгоценностью. Я всего лишь хотел кусочек счастья в жизни, больше ничего…» Больше ничего?
Цяо Кенан читал многочисленные приходящие сообщения, в которых его друг писал, что вступил в связь с юношей, не зная, что ему 15 лет, что об этом он узнал уже после того, как всё свершилось, и как развивались события после этого до настоящего момента.
Как взрослый и здравомыслящий человек, Цяо Кенан задницей чувствовал, что просто обязан убедить своего друга, что пора решиться и прекратить эти отношения, однако, все предупреждения, вертевшиеся у него на языке, перетекали в кончики пальцев, которые отстукивали законченные фразы, а их хозяин раз за разом стирал их, не находя нужных слов. Наверное, перед лицом настоящих чувств никто не смог бы найти подходящие слова.
Это как вода, которую пьёт другой человек. Он подумал, что Ань Жюле знает её вкус лучше, чем он, потому что разобрался в себе и только тогда написал ему исповедь в Skype, зная, что его будут обвинять и твердить: «нельзя, нельзя, нельзя». Но почему нельзя?
Да, большая разница в возрасте, но подросток рано или поздно станет взрослым, и даже в этом возрасте нельзя считать, что он не способен рассуждать. Что же касается самого Цяо Кенана, с его стороны будет не слишком порядочно оказывать давление на Ань Жюле, ссылаясь на факты, которые уже канули в прошлое.
Его сердце как-то сразу склонилось к Хризантеме, и раздумывая, как сказать об этом любимому, он повернулся к кровати, где Лу Синьчжи как раз перевёл взгляд с книги на него. Одним этим взглядом он передал ему сразу столько всего, что Цяо Кенан мгновенно понял, что сейчас чувствует его друг на том конце интернета. Сначала Ань Жюле тоже убеждал его, пока не поздно, расстаться с Лу Синчжи, но он не слушал; в итоге он упал в яму и едва не умер, но никогда не сожалел.   
Он не сожалел, что прошёл через эти испытания не потому, что результаты были сладкими и обильными, а потому, что только это заставляло его чувствовать себя живым. Он хотел любви, а кто не хочет любви? И всё великое множество мыслей и аргументов свелось к единственной фразе:
«Если любишь, прими всем сердцем».
Он действительно отбросил все свои этические принципы и моральные ценности, которых придерживался в свои тридцать лет, ради друга, когда вдруг эта сволочь прислала беспрецедентный ответ:
«Я всегда любил это делать, и хочу принимать».
Цяо Кенан не знал, смеяться или плакать.
«Ты знаешь, я не это имел в виду».
Чёрная Хризантема:
«Думаешь, я умру?»
Увидев эту фразу, Цяо Кенан вдруг почувствовал учащённое сердцебиение, он внезапно понял, что его друг только внешне казался взбалмошным придурком, но на самом деле он просто избегал чувств, потому что в прошлом пережил слишком много тяжёлого. А теперь вода уже кипит, и извлекать его из этого котла поздно, остаётся только медленно доваривать.
Кто осмелится разговаривать о совместной жизни с 16-летним подростком? Если сам юноша согласится, могут возразить родители, если родители согласятся, то не позволит 13-летняя разница в возрасте. На пути может встретиться столько колдобин, столько препятствий, даже если преодолеть их все, само время жестоко, и оно не позволит.
У них нет ничего общего. Если не умрёт, то обречён стать наполовину калекой. Цяо Кенан вздохнул и уверенно напечатал ответ:
«Если что, я подниму твой труп и провожу в последний путь».
Он не сказал правды: «Если ты станешь калекой, я буду заботиться о тебе до конца жизни».
……
Экран показал, что Ань Жюле offline, Цяо Кенан тоже выключил компьютер и лёг в кровать. Любовник сразу горячо прижал его к себе, заботливо оглаживая плечи. Только сейчас Цяо Кенан осознал, насколько он напуган и замёрз. Он поднял голову и принял от своего мужчины самый сочувственный и самый сладкий поцелуй. Успокоенный поцелуем, Цяо Кенан вдруг спросил его:
- Если бы между нами была разница в тринадцать лет, ты бы начал со мной отношения?
- Кхе-кхе, - Лу Синьчжи закашлялся.
Он старше Цяо Кенана на восемь лет, не больше и не меньше; этого более, чем достаточно, чтобы занимать покровительственную позицию в отношениях с партнёром. Он подумал и ответил более конкретно:
- Если бы ты был моложе на 13 лет, в тот день, когда ты вошёл в офис, меня там уже не было бы.
По его изначальному жизненному плану в тридцать пять лет он собирался полностью уйти в политику, но как нарочно в этот момент времени возник Цяо Кенан, и все его планы пошли лесом. Цяо Кенан посчитал на пальцах, ого! При такой разнице в возрасте они могли вообще никогда не встретиться.
Он почесал голову, значит, встреча Ань Жюле и Ду Яньмо не что иное, как судьба. Хорошая причина заявить сторонам, что они с Лу Синьчжи считают эту пару свободными, независимыми людьми, и больше не беспокоиться о них. Они со своей стороны могут обеспечить только помощь и защиту.
Он снова поцеловал Лу Синьчжи, думая о том, что некогда сказала шанхайская писательница Чжан Айлин, которая всю свою жизнь переезжала с места на место, живя, как вольный ветер: «прежде, чем среди миллионов людей вы встретите своего человека, могут пройти миллионы лет, но в безлюдных пустынях время не имеет предела, и вы встретите его ни на шаг раньше, ни на шаг позже, а именно тогда, когда надо; к этому больше нечего добавить».
Да, к этому нечего добавить. Правильный человек встречается тебе именно в правильное время. Цяо Кенан от всей души возблагодарил своё время за правильного человека.
                ***
Нарезать лук.
Тын-дын-дын, стучит нож по доске, мелькая вверх и вниз. На Ань Жюле лёгкая рубашка от Givenchy (марка одежды, обуви, аксессуаров и парфюмерии), большие солнцезащитные очки от Ray Ban (известная марка солнцезащитных очков), он уже порезал мелко-мелко одну половину луковицы, другую нарезал кубиками, обжарил, затем добавил предварительно охлаждённые взбитые сливки и переложил в блендер. Следом добавил купленный в супермаркете говяжий и свиной фарш, по памяти заложил нужное количество соли, крахмал, чёрный перец, сушёный базилик, сырой желток, муку, смешанную с молоком в мягкую массу; внёс всё, до последнего ингредиента – и нажал на пуск.
Пока в блендере вращалась неповоротливая масса, Ань Жюле снял очки и перевёл взгляд на гостиную, где над журнальным столиком возвышалась согнутая фигура Ду Яньмо – он делал уроки.
Каждый раз, видя эту картину, он не знал, что должен чувствовать, ужас или тепло. Он «встречается» с учеником девятого класса. После летних каникул Ду Яньмо перешёл в девятый класс и открыто столкнулся с нагрузками высшей школы. Он делал математику, упражнение на разложение произведения на простые множители.
Ань Жюле уже видел тетрадки Ду Яньмо, юноша записывал всё очень тщательно, добросовестно решая каждый этап задания. Он говорил: «Я ничего не пропускаю». Подросток не зубрил материал, однако, побеждал серьёзностью и вниманием, никогда ничего не делал спустя рукава.
Ань Жюле не отрицал, что очень любит его, даже в свои шестнадцать лет этот ребёнок был уже взрослым и обещал стать ещё лучше. Расплывшись в улыбке, он остановил блендер и убедившись, что все продукты смешались в однородную массу, надел латексные перчатки и начал лепить из фарша плоские котлетки-бургеры. На сковороде уже ждало растопленное сливочное масло, источавшее насыщенный аромат, котлетки опускались в него с аппетитным шкворчанием. Он накрыл сковороду крышкой и пока котлетки жарятся, порезал овощи.
Большой дядя и маленький школьник хорошо потрудились, разве это не приятно? Закончив готовку, Ань Жюле помыл и вытер руки, перешёл в зону гостиной и увидел, что Ду Яньмо закончил задание. С одобрительной улыбкой он сообщил:
- Сегодня у нас мясные бургеры и запечённые овощи.
- … Угу.
Ду Яньмо специально не показывал, но Ань Жюле знал, что ему нравится: у мальчишки была очень милая склонность к сладкому вкусу. Незадолго до этого Ань Жюле готовил свиные ножки в бульоне и забыл добавить сахар. Хотя Ду Яньмо их съел, но отреагировал довольно безразлично, а когда Ань Жюле выпытал у него причину недовольства, он сказал:
- Мне нравится… послаще.
- Понял.
Сам Ань Жюле сладкое не любил, но с тех пор привык все блюда делать сладкими, мальчику это нравилось, и ему тоже стало нравиться. Он вернулся на кухню, перевернул бургеры и оставил их дожариваться. Незадолго до окончания жарки он взял чашку томатного соуса, сахар, соевый соус, добавил оставшуюся половину взбитых сливок и всё смешал. Он готовил интуитивно и никогда не пользовался мерной посудой; соль, перец, сладкое и горькое он определял на вкус, опытным путём. Иногда портил, иногда нет, но всегда запоминал наилучшие варианты.
Он выключил огонь, чтобы блюдо дошло до готовности на остаточном тепле, влил соус, осторожно перемешал и сверху на бургеры положил ещё порезанные помидоры, чтобы те пропитались их соком. Котлетки сразу ответили вкусным кисло-сладким ароматом.
«Дзинь», звякнула духовка, значит, и овощи готовы. Ду Яньмо прибрал журнальный столик и пришёл на помощь, Ань Жюле дал ему знак, что-бы ставил посуду на барную стойку.
В его доме не было обеденного стола. Раньше он жил один и решал дизайнерские задачи либо на журнальном столике, либо на рабочем столе за компьютером. Теперь у него периодически появляется новый человек, журнальный столик маловат, и Ань Жюле уже начал подумывать, не купить ли что-нибудь побольше или… просто купить обеденный стол? Он окинул взглядом высокую фигуру подростка и подумал, что ему не слишком удобно каждый раз делать уроки, согнувшись в три погибели.
Но сначала неплохо бы продумать планировку, где поставить новую мебель, здесь, или там, всё-таки квартирка сама по себе маленькая, если только не поменять её на что-то побольше…
- … Господин Хризантема?
- Да?
Ань Жюле захлопал глазами, глядя, как Ду Яньмо смущённо смотрит на него. Он понял, что слишком задумался, а подросток между тем уже съел половину еды и положил палочки.
- Ага.
Он подцепил брокколи и поднёс ко рту Ду Яньмо, тот растерянно открыл рот и съел. Вид у него был беспомощный:
- Ты же её не любишь, зачем кладёшь каждый раз…
Ань Жюле ненавидел брокколи и вообще зелёные овощи, однако, в приготовлении пищи придерживался твёрдого мнения:
- Если мало зелени, еда будет несбалансированной, это не способствует красоте.
Ду Яньмо не поддерживал его теорию красоты, тем не менее, всегда помогал ликвидировать её последствия, послушно поедая всю зелень. Возвращаясь к тому, о чём только что думал, Ань Жюле вдруг смутился, он никогда прежде не предполагал, что ему придётся обедать в этой комнате с кем-то, не говоря о том, что ради этого кого-то он задумается о том, чтобы сменить обстановку в квартире и вообще… поменять жильё.
Когда-то давно он очень долго искал эту квартиру, искал для себя одного. Изначально это была обычная коробка из цементного камня, ничего примечательного. Это уже потом он сделал перепланировку, добавил кирпичные колонны, обложил их керамической плиткой, наполнил всё своей энергетикой. Если внимательно присмотреться, в швах между плиткой можно заметить обломки его сорванных ногтей и пятна крови. Здесь его окончательная крепость, где он укрыт от непогоды, где он защищён, где никто не причинит ему боли; он никого сюда не приводил, единственный, кто нарушил эту традицию, был Цяо Кенан.
Но Ду Яньмо со своей чистотой и невинностью, свойственной только его возрасту, вошёл сюда, сломав все принятые им меры предосторожности; когда он ходил по этому дому, Ань Жюле казалось, что он каждым шагом наступает на него самого, на его рёбра, на его сердце и лёгкие.
Единственная сила, сломившая все его защитные рубежи. Но он принимал эту силу. Он хотел быть растоптанным этой силой, пусть она изменит его всего и вылепит из него тот вид, который требуется ей.
Наевшись, Ду Яньмо занялся мытьём посуды. Ань Жюле принял душ и вернувшись в кухню, застал юношу, перекладывающим тарелки из мойки в сушилку для посуды. Ду Яньмо очень высокий, для того, чтобы положить посуду в сушилку, ему даже не надо поднимать голову. Выпуклые мышцы его левой руки плавно и легко перекатываются под кожей, выполняя простые движения, крохотные капельки воды с кончиков пальцев стекают к локтю.
Ду Яньмо подошёл к Ань Жюле, взял полотенце, наброшенное на его плечи и начал вытирать ему волосы. Ань Жюле со вздохом прижался к нему.
Ду Яньмо знает, что он любит быть красивым, поэтому специально изучил в Гугле способы укладки волос феном и неплохо овладел этой техникой. У Ань Жюле очень тонкие и ломкие волосы, даже хороший стилист, которого Ань Жюле посещал уже много лет, подчас по небрежности вырывал у него немало волос. Но Ду Яньмо был очень осторожен, он берёг шевелюру своего мужчины. Вытирая его голову, Ду Яньмо внезапно спросил:
- Господин Хризантема, а учиться в университете весело?
Ань Жюле долго собирался с мыслями, прежде чем ответить:
- …Э-э, более-менее.
Мальчик ведь сам определил, что ему двадцать один год, что он студент, развивая эту легенду, Ань Жюле рассказывал, что учится дизайну и иногда от случая к случаю подрабатывает разными случайными рекламными проектами. Исключая последний пункт, всё остальное не со-ответствовало истине – на самом деле Ань Жюле никогда не учился в университете. Он окончил специальный курс в колледже и больше не думал о получении высшего образования, однако очень много учился самостоятельно.
Он человек крайностей, если предмет ему не интересен, он не станет забивать им ни глаза, ни голову, предпочитая изучать то, что нравится. В то издательство, где он сейчас работает, он устроился по чистой случайности. Руководство компаний и фирм, особенно иностранное, относится предвзято к недоучкам и всегда ущемляет их, человек, не имеющий диплома об образовании, никогда не займёт приличную должность. Поначалу Ань Жюле был только внештатным сотрудником, но однажды его работа попалась на глаза главному редактору «Безупречного», и она пригласила его на работу в отдел.
Спроси;те, что можно было делать с его начальной зарплатой? Если ответить серьёзно – только плакать и тихо материться. Но ему нравился мир моды, поэтому он согласился, и в молодости нисколько не страдал от этого, в конце концов, он получал от работы удовольствие. Учёба в университете для Ань Жюле была не больше, чем выбор действий, заставляющий задуматься, должен ли он поступать в соответствии со своими предпочтениями? Или же сдаться, пойти на компромисс и потонуть в бесчисленной толпе тех, кто расталкивая других плечами, кое-как пробивается наверх.
Ду Яньмо вытер его волосы, потом принёс фен и проронил:
- Я…
- Что?
Произнесённая подростком за его спиной фраза была перекрыта шумом фена, он не расслышал. Ду Яньмо, продолжая укладывать его волосы, наклонился к его уху и повторил:
- Я не хочу учиться в университете.
Ань Жюле слегка вздрогнул, то ли от горячей струи воздуха из фена, то ли от близкого дыхания подростка. Однако, слова Ду Яньмо напугали его. Мальчик выглядел очень серьёзным:
- Мне даже думать об этом не хочется.
У Ань Жюле сразу разболелась голова, он не думал и не хотел думать об этом, он хотел бы сказать, что такому человеку, как он, нельзя доверять воспитание детей, потому что он убеждён, если ребёнок не хочет что-то делать, зачем его принуждать? У детей и внуков свои понятия о счастье. Всё, что он может сказать, это «не хочешь – не надо».
Но прежде чем вылетят такие безответственные слова, он должен осознать всю серьёзность риска. Ду Яньмо очень прислушивается к нему, именно поэтому внутри Ань Жюле всё разрывалось от боли. Он уже и так достаточно виноват перед родителями этого ребёнка, разве он может одним словом решить его будущее? На самом деле, чем сильнее чувства, тем больше ответственность. Осталось только задать стандартный вопрос:
- Если ты не хочешь учиться в университете, тогда чего ты хочешь?
Ду Яньмо быстро ответил:
- Бегать.
«Всю жизнь бегать? Ты хочешь невозможного, и как это будет выглядеть в реальности?» Ду Яньмо продолжал:
- Есть такой вид спорта, он называется ультрамарафон, я гуглил…
Опять этот Гугл? Можно ли принимать в расчёт всё, что выдаёт Гугл?
Ань Жюле понимал, что лучше ничего не говорить, и всё равно слова нетерпеливо вертелись на языке; в конце концов он пустил в ход старое, как мир, утешение, погладил паренька по голове и сказал:
- Не загружайся пока, учись в старшей школе, а там видно будет.
- … Угу.
Ду Яньмо продолжил укладку, потом отключил фен и пошёл убрать его на место. Ань Жюле со вздохом свернулся на диване калачиком и принялся загибать пальцы: до конца старшей школы ещё три года, будет ли он присутствовать в жизни подростка всё это время? Он сомневался, но думать над этим было лень.
Вернулся Ду Яньмо, развернул его, принялся целовать кончики бровей, уши… добрался до губ. Ань Жюле раскрыл объятия, обхватив обеими руками крепкую спину, и припал к губам мальчика, чувствуя привычный аромат мятной зубной пасты, только без вкуса.
Ань Жюле ощутил тяжесть в груди. После того, как он признал свои чувства, поцелуи и объятия приносили ему боль, но в этой боли была удивительная сладость. Он открыл рот и глубоко вздохнул. В прекрасных чёрных глазах парня он видел своё крохотное отражение, и ему было любопытно, каким он ему кажется? Это важно для него, очень важно, бесконечно важно, он говорит с мальчиком, улыбается, и всё время боится, что вот-вот перестанет быть для него привлекательным. Мучитель-но до смерти.
- Тот человек, которого ты любишь, какой он?
Этот вопрос занозой сидел в сердце Ань Жюле. Ду Яньмо не хотел говорить о нём, словно прятал сокровище, принадлежащее только ему, но загнанный в угол нескончаемыми расспросами Ань Жюле, сдался и начал рассказывать:
- Он хороший человек.
Ань Жюле тут же возразил:
- Это слишком неопределённо.
Ду Яньмо напряг мозги, привлекая весь свой скудный словарный запас:
- Глаза… круглые, как каштаны, не очень красивые, но очень ласковые, рост… повыше тебя, но ниже меня. Он не слишком модно одевается, у него приятный голос, а ещё он любит приговаривать: «Эх ты, гуава»…
- П-ф-фф, - Ань Жюле залился смехом, - Гуава, эх ты, гуава, ха-ха-ха…
(Фрукт гуава на разрезе напоминает по виду женскую вагину, так же, как и папайя, поэтому эти два фрукта имеют второе значение “****а”, папайя – в креольском диалекте стран Южной Америки, а гуава, видимо, в Китае. Если принять во внимание, что это словечко употребляет школьный учитель, то ситуация возникает пикантная, т.к. по всей вероятности, ученики не понимают двойного смысла этого слова. А вот Ань Жюле отлично понимает, поэтому ему и смешно).
Ду Яньмо тоже было весело воскрешать в памяти отчётливый образ того человека, вполне достаточный, чтобы удовлетворить уродливое любопытство Ань Жюле. Ань Жюле испытывал особое удовольствие от этих расспросов, а Ду Яньмо, подбирая слова для ответа, иногда невольно вкладывал в него чуть больше чувств; Ань Жюле криво улыбался и делал вид, что его это не задевает.
- Здорово, звучит неплохо.
Он даже не ревновал… Наверно, ещё не дошёл до такой степени сумасшествия. Потом Ань Жюле ещё не раз его расспрашивал, и Ду Яньмо всегда отвечал. Ань Жюле не знал, как к этому относиться, возможно, мальчик был прав, когда назвал его мазохистом. Он и есть мазохист, которому нравится слушать, как его любовник вспоминает о чувствах к другому человеку, сравнивать этого неизвестного соперника с собой и получать странное удовольствие от такого самоистязания.
Ласково поглаживая мальчика, он улыбался и слушал, лёжа в его объятиях, он отдыхал и чувствовал себя в безопасности. Да, именно в безопасности. «Я люблю тебя, а ты меня не любишь, но если нет надежды, то безопасность не принесёт разочарования». Этого барьера вполне достаточно, чтобы напоминать себе: «Не теряй самообладания». Таким образом, они могут прекрасно и радостно проводить время, пока не настанет день неизбежной разлуки. В целом всё безукоризненно красиво.
                ***
В одиннадцать вечера Ань Жюле велел Ду Яньмо собираться домой. В этом плане Ду Яньмо беспрекословно слушался Ань Жюле, если тот велел уйти, он уходил. За исключением того дня, когда они едва не рассорились, Ань Жюле больше не оставлял подростка на ночь, а Ду Яньмо не настаивал. Он только смотрел на часы на стене и мысленно умолял: «помедленнее, не спешите…» Он обнимал этого мужчину, но только до одиннадцати часов и знал, что бесполезно обнимать его ещё крепче, Ань Жюле всё равно отправит его домой.
Прежде у него не было такого опыта выкатываться из постели в столь поздний час, теперь всё изменилось. Ду Яньмо многого не понимал, и Ань Жюле не уставал с большой серьёзностью внушать ему:
- Теперь всё по-другому, теперь я рискую ещё больше, ты же не хочешь, чтобы я отправился в тюрьму обслуживать тамошнюю братву?
Ду Яньмо уже есть полных шестнадцать лет, он обладает личностным суверенитетом, т.е., может распоряжаться своим телом (в России это называется “достигнуть возраста согласия”), но пока ему не исполнится двадцать, над Ань Жюле ещё висит дамоклов меч обвинения в соблазнении. На рабочем столе компьютера Ань Жюле есть свод правил, составленный для него Цяо Кенаном, под названием «Меры предосторожности в общении с несовершеннолетними», он уже выучил их наизусть.
Как только наступает одиннадцать часов, кинжальным звоном звучит команда «домой!»
- Иди домой… Домой… Возвращайся… Немедленно.
- …
Ду Яньмо не сопротивляется. И не может отрицать, что эта разница в возрасте твёрдой стеной пролегла между ними, как бы ему ни хотелось, одним махом её не преодолеть. Ничего, утешал он сам себя, он умеет бегать, он хорошо бегает, он будет догонять, пока мужчина впереди него не устанет и не остановится на отдых. Ему хватит выносливости. Дойдя до двери, Ду Яньмо повернулся и обнял Ань Жюле.
Ань Жюле всегда позволял ему обниматься, и объятия подростка день ото дня становились всё более зрелыми. В начале он, подобно ребёнку, любил зарываться лицом в его грудь и мягко тереться; теперь он забирал в охапку всего Ань Жюле, целиком. Ду Яньмо выше на целую голову, и Ань Жюле, вжимаясь лицом прямо в его грудь, мог слышать, как бьётся его сердце.
Дыхание не лжёт, сердце не обманывает. Ань Жюле поднял голову и увидел ровные линии его прямой шеи. В скором времени кожа мальчишки станет ещё темнее, черты лица станут резче. Он не удержался и лизнул его щёку. Ду Яньмо вздрогнул. Боковым зрением Ань Жюле заметил, как его уши постепенно наливаются кроваво-красным пламенем. Он ещё так молод и так неискушён. Дядя Ань Жюле порочно усмехнулся и потрепал пылающие уши подростка:
- Будь осторожен по дороге.
Ду Яньмо больше не посмел лезть с обнимашками и поспешно скрылся за дверью. 
В доме сразу стало пусто. Всё хорошее заканчивается, принося за собой опустошённость. Перед уходом подросток всегда наводил чистоту и порядок, это было правило, заведённое Ань Жюле. Он не хотел в одиночку убирать разбросанные вещи. Всё было прибрано, но на этот раз на журнальном столике кое-что осталось забыто, при ближайшем рассмотрении это оказалась тетрадь для домашних заданий Ду Яньмо. Ань Жюле машинально пролистал её, все страницы были плотно исписаны математическими формулами.
Это выглядело скучно, способы решения задач подростка были действительно довольно тупыми, шаблонными и записаны тяжёлым почерком, с сильным нажимом. Местами его почерк отчётливо сливался с почерком другого человека, мягким и лёгким, попутно дополняющим почти все задачи; этот лёгкий след карандаша сопровождал почти все задания. От самых давних… до последних.
Вероятно, это писал учитель? Не особо задумываясь, он перевернул очередную страницу, и тут из тетради выпал листок бумаги. Он поднял его, прочитал содержание и невольно расширил глаза. Это же… Это, это, это… Он перечитал трижды, подскочил к компьютеру, открыл окно сообщений в Skype и лихорадочно застрочил вызов лучшему другу:
«Дочка, дочка, доч-ка!!»
Joke n;n:
«Матушка, матушка, матушка».
Чёрная Хризантема:
«Я нашёл тетрадь».
Joke n;n:
«С чёрной обложкой? И сверху надпись “DEATH NOTE” (тетрадь смерти, запись о смерти). Если да, поздравляю, иди запасай яблоки, а если нет, воспользуйся Гуглом и проверь знаки препинания…»
(Пояснение от читателя Tatakaramel22, wattpad: “Я думаю здесь отсылка к манге Тетрадь смерти, там бог смерти Рюк (который как бы случайно “обронил” эту тетрадь на землю) очень любил есть яблоки”).
Ань Жюле сокрушённо покачал головой, чем старше становится дочь, тем меньше в ней остаётся мягкости, вот уж действительно, около чего потрёшься, тем и запачкаешься, если долго следовать за дьяволом, не останешься белоснежным и незапятнанным.
«Как ты разговариваешь со своей матушкой? Я мучился, страдал девять месяцев, вынашивая тебя, как жемчужину, в своём чреве…»
- …
Joke n;n:
«Ты повторяешься».
Чёрная Хризантема:
«Тут написано, что на этой неделе в его школе проводятся спортивные соревнования».
В окне Skype воцарилось молчание, потом пришёл ответ:
«Спортивные соревнования…»
Чёрная Хризантема:
«Ну…»
Обоим уже около тридцати, как старики, давным-давно расставшиеся со школьной порой, они привыкли взаимно обмениваться охами и вздохами, особенно Цяо Кенан, единственное дупло, в которое Ань Жюле мог выговориться и которое терпеливо выслушивало все перипетии его любви с малолеткой, как на сеансах психотерапии. 
Чёрная Хризантема:
«Как ты считаешь, я должен присутствовать?»
«Естественно… не должен! Сначала сохраняли всё в строжайшей тайне, теперь ты заявишься на школьные соревнования, и как будешь объяснять, кто ты такой и откуда взялся? Старший двоюродный брат? А если столкнёшься с родителями пацана, тогда точно не оправдаешься».
Цяо Кенан дал ему беспощадный анализ ситуации, всё правильно, Ань Жюле только успевал вставлять короткие реплики «угу», «угу», «угу», пока собеседник выкладывал все свои резоны. Ровно минуту окно Skype было спокойным. Чёрная Хризантема:
«Я хочу пойти».
«Х!»
Joke n;n:
«Не лучше ли поговорить об этом утром?»
Это избавило бы его от пустой траты времени и излишних пыток для его мягкосердечия.
Чёрная Хризантема:
«Хотелось бы посмотреть, как ты беспокоишься обо мне».
Joke n;n:
«Моё сердце даже в следующей жизни будет страдать из-за твоего поведения».
Чёрная Хризантема:
«Замётано!»
В действительности Ань Жюле только увидев записку, ни секунды не колебался. Если серьёзно, он хотел сказать, что ребёнок вырастает только один раз, а тут ему впервые в жизни представилась возможность поддержать своего парня в спортивных соревнованиях… Это такая малость, что ничто не помешает ему пойти и посмотреть. Конечно, Цяо Кенан прав, говоря, что лучше не нарываться, да и Ду Яньмо изначально ничего не сказал ему, наверняка он не хотел, чтобы Ань Жюле там появлялся.
Сжав зубы, Ань Жюле ещё раз прочитал записку и нахмурился. Он пре-бывал в растерянности: в момент их первой встречи для подростка было всё равно, что хризантема, что цветок сливы, что гибискус. В конце концов, в этом мире никем не определено, кто кому нужен.
Он печально вздохнул, открыл какой-то файл и долго стучал по клавиатуре, внося в него поправки. Затем обратился к Цяо Кенану:
«Вот, я подготовил сегодняшнюю версию».
Joke n;n:
«…»
Последнее время Ань Жюле всерьёз увлёкся расспросами об объекте первой любви Ду Яньмо, а потом тайком записывал всё, составляя своеобразную таблицу результатов. Упиваться счастьем в одиночку ему было мало, хотелось открыто поделиться своими достижениями, пусть дочка посмотрит. Ань Жюле отправил свой опус другу, и когда Цяо Кенан ознакомился с тайными подробностями, его едва не стошнило кровью:
«Ты не мог бы хоть чуть-чуть повзрослеть!!»
Чёрная Хризантема:
«Ай, я вполне взрослый, вот посмотри по этому пункту, этому и этому, я уже выиграл…»
Цяо Кенан смотрел на открытую перед ним составленную в подражание «Apple» таблицу побед и поражений и молча обращался к небесам: «Какое счастье, что мой актив старше, и мне не приходится, живя с ним, постепенно деградировать, впадая в детство, Амитабха…»



Глава 17. Медицинский кабинет

В последующих SMS Ду Яньмо ни словом так и не обмолвился о предстоящей спартакиаде. Он не сообщал, Ань Жюле тоже не касался этой темы. Подросток как-то спросил:
- У меня пропала тетрадь по математике, она не у тебя?
- Нет, иначе я бы нашёл её.
- Хорошо.
Закрыв школьную тетрадь, Ань Жюле почувствовал себя никчёмным, написано вроде по-китайски, но выглядит, как полная ахинея, или может, с возрастом такие, как он, уже не способны понимать математические записи… Он вообще ни хрена не понимал, просто боялся, что Ду Яньмо вспомнит про записку внутри тетради. Когда он обдумывал тогда, идти или не идти на соревнования, он изгрыз уголок записки в клочья, теперь ей никак не вернуть прежний вид.   
На этой неделе он не приглашал Ду Яньмо к себе. Весь вечер перед субботой он проторчал перед шкафом. Обычно он всегда одевался броско и ярко, теперь ему понадобится что-то попроще, чтобы не слишком выделяться, а к этому он не привык. Рылся, рылся, докопался до самой глубины шкафа и наконец, извлёк на свет Божий рубашку большого размера от известной фирмы и даже с не срезанной этикеткой. Видимо, лежала она уже давно, потому что была изрядно побита молью и на вид уже не отличалась от тряпок, которыми торгуют на придорожных лотках.
Он растерянно поморгал глазами, подумал, и разочарованно прищёлкнув языком, засунул её обратно. Вот незадача!
В субботу с раннего утра бушевало знойное бабье лето, в самом деле, подходящий денёк, чтобы залить спортивную молодёжь обильным по-том.
Средняя общеобразовательная школа «Синьфэн» в Тайбэе.
Однажды Ань Жюле был здесь, во второй раз дорога была уже знакома. На школьных воротах висел матерчатый транспарант, сообщающий, что сегодня школа открыта для посещений. Больше всего народа собралось на спортивной площадке, и Ань Жюле, следуя за людским потоком, прошёл туда.
Все классы построились в центре площадки перед трибуной, с которой учитель физкультуры произносил пафосную речь, призывающую к спортивным достижениям. Ань Жюле, нервно почёсывая подбородок, осматривал площадку в надежде найти Ду Яньмо, как будто загадал, что если он сразу увидит его, то это точно любовь, он не ошибся… К сожалению, Господь не дал ему такой возможности.
Бабушка А:
- Ой-ё-ёй, какой высокий ребёнок!
Мама В:
- Ха, и как родители выкормили такого?
Ань Жюле:
- …
Его взгляд проходил мимо высоких и низких учеников, пока не споткнулся о Ду Яньмо, похожего на суслика в толпе таких же сусликов, только слишком высокого. Ему было плохо видно лицо подростка, но его фигура, манеры были знакомы ему до мелочей.
Директор объявил, что разминка закончилась, и начинаются соревнования. Ду Яньмо активно участвовал почти во всех видах соревнований. Сейчас проходило соревнование под названием «Три ноги». 
(Для тех, кто не знает: суть этого соревнования заключается в следующем: двух игроков привязывают друг к другу за ноги, одного за правую, другого, соответственно, за левую. Ноги привязываются по щиколоткам и вокруг колен, таким образом, они могут шагать одной «общей ногой» попеременно с крайними, свободными ногами. В такой связке нужно пробежать дистанцию 30-50 метров. В этом сюжете через каждые десять метров встречаются подвешенные на определённой высоте булки, которые нужно откусывать в прыжке. В Китае это сорево очень популярно).
Здоровяк Ду Яньмо в такой связке смотрелся, как исполинский кенгуру, он подпрыгивал, кусал булку… Вернее, подпрыгивал его напарник, а Ду Яньмо просто приподнимал ногу. Особенно ему удавалось именно откусывание булки, другой ребёнок прыгал из последних сил, а ему хоть бы хрен, только голову поднять – и булка откушена, первое место занято.
Ань Жюле смеялся до упаду. Он не столько следил за соревнованиями, сколько смотрел на Ду Яньмо, смотрел, смотрел, пока от жаркого солнца не закружилась голова. Во рту пересохло, лицо горело, грудь гудела. Руки неосознанно шарили по карманам в поисках сигарет, а когда не нашли, он вспомнил, что ради одного сорванца обещал бросить, и у него есть только PINKY. Он вытащил коробочку, высыпал две пастилки и отправил в рот. Слабый, прохладный виноградный вкус заставил его почувствовать себя лучше среди учеников, в атмосфере юности.
Неожиданно он осознал, что ему было бы лучше не приходить, так было бы безопаснее. Атмосфера соревнований накалялась, страсти болельщиков разгорались всё жарче. Тем более, отрядная эстафета всегда пользовалась повышенным вниманием в спортивных состязаниях. Впереди скапливалось всё больше и больше народу, и неизвестно, где ещё будут происходить соревнования. Ань Жюле решил передохнуть и сходить осмотреться, но едва сделал шаг, как обо что-то споткнулся.
Удивлённо опустив голову, он встретил взгляд больших чёрных глаз, направленный прямо на него снизу-вверх. Маленькая девчушка, можно только предполагать, какой отчаянный папаша позволил завязать на её макушке такой фантастический двойной хвостик, Ань Жюле мысленно поаплодировал этому смельчаку.
Малявке года три, от силы четыре, на круглой мордашке с глянцевой кожей румянец во всю щёку, чёрные глаза; прелестные ресницы, как опахала, ещё больше подчёркивают одухотворённую красоту глаз. Маленькая красавица, просто нет слов. Девочка открыла розовые губки:
- Дядя такой красотка.
Ой. Ань Жюле весело приподнял брови.
- Ты такая маленькая и уже во всём разбираешься.
Жизнь не слишком баловала его женским вниманием, вечно все пели дифирамбы школьным успехам его сестры, а на него редко, когда смотрели с одобрением. Он непроизвольно присел на корточки и ущипнул девочку за толстую щёчку:
- Как насчёт того, чтобы дядя стал твоим первым возлюбленным?
Девочка хлопала глазками, не понимая, о чём речь. Ань Жюле перефразировал:
- Ну-у… принцем на белом коне, да?
Теперь девочка поняла и совершенно непреклонно покачала головой:
- Нет, у Сяо Юй уже есть принц.
«Вау, уже влюблена». Ань Жюле почесал подбородок, вынул из кармана PINKY, надеясь, что девочка соблазнится сладкой пастилкой.
- Дядя предлагает тебе съесть конфетку, позволь мне быть твоим принцем…
Бесстыдство в этом мире непобедимо, и Ань Жюле добился немалых успехов в этой области; кроме того, ему действительно хотелось немного женского внимания, и он с нахальным видом продолжал канючить:
- Ну позволь, ну позволь, а?…
Девочка молчала, у неё был огорчённый вид человека, которого терзают сомнения. Ань Жюле вдруг замер: что-то в облике ребёнка показалось ему необъяснимо… знакомым. Как будто кто-то ложится на него сверху и говорит: «обычная позиция или позиция сзади, сегодня можно выбрать только одну», и это выглядит, как совокупление с Божеством. Эта мысль мелькнула и исчезла, не успев определиться, тем временем откуда-то спереди донёсся крик:
- Е Шаоюй! Куда ты убежала?
- Ай… - испуганно пискнула девочка, и мелко топоча ножками, побежала на женский крик.
Ань Жюле встал, глядя ей вслед, сердце беспокойно колотилось: всё хорошо, не нужно сомневаться. Девочка слишком маленькая, трудно представить, как она будет выглядеть, когда станет взрослой женщиной.
- Мамочка! – громко крикнула Е Шаоюй и показала на Ань Жюле, - Посмотри, дядя красотка!
- Про дядю нельзя говорить «красотка», надо говорить «красавец», * - поправила женщина и учтиво улыбнулась Ань Жюле.
(*Игра слов: девочка употребляет ;; (pi;oliang) – красивый, прекрасный, это прилагательное обычно употребляется по отношению к женщине; мать поправляет: ; (shu;i) – красивый, привлекательный, так обычно говорят о мужчине).
Эта улыбка… У Ань Жюле закружилась голова. Это же родители, он неожиданно… встретил родителей! Перед его внутренним взором предстала знойная саванна, львы, антилопы, зебры, буйволы, и вся эта грёбаная компашка мчится мощной лавиной под звуки африканской темы из мультика «Король-лев»: «А-а…… Цзипьень я-яя…… Мама ли…… Ци ва-ва……»
(Африканская тема из мультика изложена созвучными иероглифами: “;;;;;;;;;;;;;;; - ;;zh;pi;n y;;m;ma l;;x; w;w;;;” Если читатели помнят, по сюжету львёнок Симба был насильственно разлучён с родителями, а потом ему показали их призраки. Музыка к мультфильму написана британским композитором-геем Элтоном Джоном).
Мама Ду очень женственная, слегка полноватая, общее семейное сходство угадывалось в линии бровей и в глазах с глубокими чёрными зрачками; всё это объединялось аурой безмятежного спокойствия и мощного обаяния. При взгляде на неё Ань Жюле ощутил подозрительную слабость в ногах, снова накатило головокружение, он лихорадочно соображал, что он будет отвечать, если…
- Нет, это мой братик красавец! – тихо заявила протест Е Шаоюй.
Мать слегка прижала пальцами её носик:
- Как невежливо! Ладно, соревнования у твоего брата закончились, давай найдём его…
Женщина дала понять, что им нужно уходить и потянула за собой девочку. Ань Жюле вежливо склонил голову, его интуиция уже вопила, что не стоит здесь задерживаться, иначе неприятности не заставят себя ждать, но, как и следовало ожидать…
- Мама…
Ду Яньмо увидел сначала женщину и только потом его. Как две капли воды похожий на мать и дочь, только чуть более мужественные черты лица, чуть острее взгляд расширенных от удивления глаз, как будто он не мог поверить в то, что видит перед собой:
- Господин Хризантема!
Женщина перевела на него вопросительный взгляд. Ань Жюле натянуто улыбнулся. «Пожалуйста, дайте мне упасть в обморок!»
К сожалению, в реальности упасть в обморок по желанию сложновато, но тут погода пришла ему на помощь, его просто доконала жара, и… из его левой ноздри потекла кровь, окрасив яркими пятнами его пропитанную потом белую футболку. Он ещё не успел ничего почувствовать, а Ду Яньмо уже изменился в лице и рванулся к нему:
- Господин Хризантема!
Ань Жюле дотронулся до повлажневшего носа и тоже вскрикнул:
- Отведи меня в медицинский кабинет!
Разумеется, его нисколько не напугало мизерное кровотечение из носа, гораздо больше его страшило присутствие женщины и необходимость объяснять, какие отношения связывают его с Ду Яньмо. Друг? Специально пришёл посмотреть на спортивные состязания? На данный момент лучший способ выкрутиться из неловкого положения, это бежать. Ду Яньмо, только услышав его слова, обратился к матери:
- Мама, я отведу его в медицинский кабинет.
- О-о… Хорошо.
Мама Ду не нашла, что возразить. А вот Е Шаоюй отреагировала мгновенно:
- Я тоже хочу пойти!
- Не ори! – с несвойственной ему резкостью прикрикнул на неё Ду Яньмо, напугав девочку. Её лицо расползлось в слезливой гримасе, она уже открыла рот, чтобы выдать первый вопль, но Ду Яньмо, не обращая на неё внимания, схватил Ань Жюле за руку и потащил к школьному корпусу.
Как своевременно пошла кровь из носа, Ань Жюле внутренне ликовал и пел гимн своему кровотечению: «Кровушка моя хорошая, кровушка моя умная, как же ты меня выручила!» Он закрыл нос обеими руками, не давая возможности подростку прикоснуться к себе – хотя основная масса народа скопилась на спортивной площадке, не было никаких гарантий, что школьный корпус полностью необитаем. Время от времени кто-то бросал в их сторону любопытные взгляды, которые Ань Жюле игнорировал, напустив на себя вид поистине королевской добродетели, мол, ему всего лишь немного не повезло, тепловой удар, кровь из носа, а мальчик по счастью просто оказался рядом и со всей добротой помог, больше ничего.
Подумать только, так внезапно налетел на родителей, Ань Жюле до сих пор испытывал страх.
- Ты так рявкнул на свою сестру… Может, не стоило так?
Ду Яньмо молчал. Он шёл впереди; после целого дня беготни под солнцем его спина была вся мокрой от пота, мускулистые лопатки бугрились под майкой. Ань Жюле особенно нравились линии его спины до талии, в его по-юношески тонкой и сильной фигуре таилась взрывная мощь, он мог представить даже ощущения от прикосновений к выпуклому мышечному узору на его теле, как-никак, он столько раз это делал. Он не удержался и прикоснулся рукой к его спине, как бы извиняясь за доставленную неприятность…
Неожиданно Ду Яньмо остановился и обернулся к нему:
- Мы пришли.
- Да? Оу…
Ань Жюле, покраснев, вынырнул из своих фантазий, кровотечение почти прекратилось, только маленькие капельки ещё просачивались. Но по крайней мере, уже не было головокружения и не болела голова.
Только дойдя до места, Ду Яньмо коснулся его и втащил в медицинский кабинет. «Бамц!» - захлопнулась дверь. Кабинет был пуст, и Ань Жюле терялся в догадках, что тот собирается делать. Ду Яньмо подошёл к окну и задёрнул шторы, теперь солнечный свет не проникал внутрь, и в кабинете стало темно.
Подросток долго что-то искал в шкафчике со стеклянными дверцами, наконец, вытащил кусок ваты и флакон зелёного масла. С предназначением ваты Ань Жюле всё было более-менее ясно, но одного взгляда на зелёное масло было достаточно, чтобы он резко переменился в лице:
- Только не это!
Ду Яньмо вопросительно уставился на него.
- Мне отвратителен этот запах!
Он был похож на рассерженного кота, он скорее умер бы, но не объяснил своего ужаса перед зелёным маслом, *происходящего скорее от идиотского убеждения, что масло достаточно скользкое, чтобы заме-нить смазку… Никто не смог бы подумать об этом без ужаса. Было бы жестоко даже представить, что такая раздражающая вещь коснётся слизистой оболочки, независимо от того, будет ли это его 00 или JJ партнёра, это и больно, и холодно, и… сам аромат ментола вызывал в Ань Жюле животный страх только от одного вида бутылочки. Он и сейчас боялся, но смысл страха был в другом: это была память тела. 
- О.
Ду Яньмо посмотрел на бутылочку и поставил её на место. Ань Жюле медленно выравнивал дыхание. Ай, он и правда сейчас несколько перенервничал, вот и полезла в голову всякая чепуха из прошлой жизни. Он поманил рукой Ду Яньмо, подзывая его поближе:
- Всё в порядке, дай мне прислониться к тебе.
Ду Яньмо подошёл. Ань Жюле привалился к нему. Ду Яньмо был весь влажный от пота, прожаренный солнцем, горячий, прижиматься к нему было чертовски уютно. Ду Яньмо не умел говорить, он всегда больше делал, чем говорил, вот и сейчас он скатал из кусочка ваты тампон и за-сунул его в ноздрю Ань Жюле.
Ань Жюле:
- …
Это наверняка выглядит очень уродливо. Ань Жюле, недовольно ворча, постарался повернуть свой профиль в другую сторону. Ду Яньмо спросил:
- Как ты узнал… что сегодня соревнования.
Ань Жюле:
- А я погуглил.
Ду Яньмо:
- …
На официальном сайте школы действительно уже не первый год публикуется информация о ежегодных мероприятиях, по-видимому, Ду Яньмо вполне устроила эта версия. Он достал тампон из носа Ань Жюле. Тампон почти весь пропитался кровью, но из носа уже не текло.
Ду Яньмо взял влажные салфетки и оттёр следы крови с лица Ань Жюле, затем налил ему стакан воды, померил температуру. Ань Жюле даже пальцем не пошевелил, отдаваясь привычной заботе. Ничего серьёзного, просто немного кружилась голова из-за перегрева, больше никаких недомоганий. Он спросил:
- А почему в медицинском кабинете никого нет?
Ду Яньмо:
- На спортивной площадке организован пункт медицинской помощи, все там.
- Вот как?
«Тогда отчего же ты не отвёл меня туда?» Однако, если подумать и принять во внимание степень беспокойства юноши за него, можно понять, что отведи он его туда, люди наверняка могли бы догадаться, что между ними что-то есть. В этом отношении не только Ань Жюле, но и Ду Яньмо был очень осторожен. Ань Жюле улыбнулся:
- Пойдём.
Он встал и направился к двери, но едва только взялся за ручку, как горячая и влажная мужская грудь прижалась к его спине.
- …
Ду Яньмо выше его, намного выше, благодаря разнице в двадцать сантиметров он полностью накрыл Ань Жюле собой. Тот мгновенно покрылся потом, мальчишка слишком разогрет, и жар его тела постепенно передавался Ань Жюле; он не успел ни о чём спросить, а к его уху уже присосались влажные губы. Ду Яньмо, похоже, очень любил облизывать эту часть его тела, мягкие, как хлопок, мочки ушей; кроме этого ещё мошонку.
- А-хх…
Облизанному уху было щекотно, обе руки подростка проникли под подол его футболки, огладили его разогретое тело, провели ладонями по животу и достигли груди, пальцы захватили одновременно оба соска, чередуя лёгкие пощипывания с растиранием по кругу. Ань Жюле ещё не сообразил, что он делает, а горячий и твёрдый предмет под тканью одежды уже упёрся в его поясницу – всё понятно.
Подросток очевидно был охвачен похотью, как кобель во время гона, Ань Жюле только подумал: «Боже, это невозможно, что… прямо здесь?»
- Ты… не надо… ох… 
Он не успел возразить, его голову притянули к себе и немедленно припали с глубоким поцелуем, погружая язык почти в самое горло. Ань Жюле с трудом дышал, каждый уголок его рта был вылизан; Ду Яньмо заткнул его рот, всосав язык и блокировав любой протест.
Вначале Ань Жюле ещё мог сопротивляться, но Ду Яньмо, похоже, хотел остановить его сопротивление и направил все свои усилия на грудь Ань Жюле. Достаточно было пощипать его соски, и он неизменно становился послушным и ласковым, как кот.
Увы, его вина только в том, что родился мазохистом, стоит только обойтись с ним чуть погрубее, и он сразу подчиняется. Ду Яньмо давно распознал эту его слабость, но никогда не злоупотреблял излишней силой и не делал ему больно. Он снова потёр его защипанные соски, как бы утешая, а другой рукой опустился вниз, поглаживая член через ткань джинсов. Тело Ань Жюле не имело привычки сопротивляться удовольствию, поэтому орган быстро затвердел и упёрся в ширинку, образуя небольшую выпуклость.
«Теперь либо ты кончишь, либо я проиграю».
Почувствовав перемену в его настроении, Ду Яньмо перевернул его лицом к себе и прижал к двери, продолжая целовать. Его руки легко расстегнули джинсы Ань Жюле и спустили их вниз, член резво выпятился ему навстречу, головка была уже влажной, и Ду Яньмо, растерев выступившую смазку по стволу, принялся нежно дрочить, не забывая попутно приласкать и мошонку.
Самое слабое мужское место было «захвачено». Ань Жюле только сдавлено стонал, не имея возможности даже кричать, потому что рот был заткнут и переполнен слюной.
Влажно и нежно, липко и сладостно, мягкое блаженство растекалось по телу, как пузырьки в закипающей воде, бурлило, бурлило и наконец, нахлынуло такой жаждой эякуляции, что даже заднее отверстие Ань Жюле невольно сократилось.
Внезапно дверь позади скрипнула и затряслась, кто-то снаружи начал крутить ручку, видимо, пытаясь открыть.
- Ай… Почему не открывается?
У Ань Жюле от испуга едва не выпрыгнуло сердце из груди, он вот-вот должен был кончить, но сперма внезапно потекла вспять, и тело похолодело. Он оттолкнул Ду Яньмо. Их поцелуй был слишком долгим, и когда губы наконец разделились, за ними потянулись тонкие нити слюны. Ань Жюле хотел срочно натянуть джинсы, но в этот момент его подняли на руки – совсем как принцессу. Парень на руках перенёс его на кушетку, уложил и быстро задёрнул зелёной занавеской.
Ань Жюле с трудом переводил дух, слушая, как за дверью какая-то ученица визгливым голосом интересовалась:
- Где ключ от этой двери?
Ань Жюле потихоньку приводил в порядок свою одежду, про себя матерясь на свой задеревеневший член. Хорошо, что всё так обошлось, а то пришлось бы его «потомству скитаться на чужбине без крыши над головой», хрен потом соберёшь.
(;; – употребляется в значении “потомство”, а также “сперма”, т.е. кончил бы в незнакомом месте, по полу раскидал, потом собирай…)
Он еле слышно зашептал:
- Я просто полежу здесь и притворюсь, что я пациент, а ты просто меня сюда доставил, уходи вместе с ними…
Он ещё не закончил распоряжения, когда Ду Яньмо одним махом сорвал с него одежду, Ань Жюле:
- @$%#%@?!
Не говоря о том, что он элементарно испугался, ведь Ду Яньмо намного сильнее его, кроме того, сегодня Ань Жюле оделся в неброскую и лёгкую одежду: белая майка и джинсы, которые только что были с него наполовину спущены, поэтому сдёрнуть с него оставшуюся половину не составило труда. Ду Яньмо в два счёта раздел его, включая нижнее бельё, подошёл к шкафу и бросил всё туда.
Ань Жюле был в полном ауте, получается, Ду Яньмо полностью одет, а он абсолютно голый лежит на кушетке, это просто неописуемо. Конечно, он даже не посмел встать, только когда Ду Яньмо вернулся к нему за занавеску, вопросительно посмотрел на него. Мальчик принялся целовать его. Одной рукой он тискал его соски, другая пробралась вниз, задев живот, погладила лобковые волосы и захватила обмякший член, возвращая ему прежний бодрый вид.
- М-мм, а-мм… - под его ласками Ань Жюле изогнулся и поджал одну ногу, зацепив и смяв ею простынку, покрывавшую кушетку. Надо признать, что он конченый мазохист и извращенец, если такие неподходящие условия только ещё больше разожгли его похоть. Его дружок принял боевую стойку, из-за только что пережитой фрустрации член онемел и слегка подрагивал.
(Фрустрация – по-простому неудовлетворённость в результате не достигнутого оргазма в д.сл.)
Голова кружилась, перед глазами в медленном хороводе плыли белые стены, белая простынь на кушетке, зелёная занавеска. А девчонка за дверью и не думала отступать, продолжая рассуждать:
- Неужели нельзя найти кого-то? Ай, там перекиси водорода не хватает…
Ду Яньмо внезапно остановился. Ань Жюле:
- ?
Его щёки пылали, глаза затуманились, губы опухли и покраснели от поцелуев, член стоял колом, и его головка вибрировала в преддверии близкой кульминации. Однако, Ду Яньмо остановился, пошёл к раковине и помыл руки, а потом… потом… Раздался звук открываемой двери. Мозг Ань Жюле опустел, он обезумел от ужаса. Кто ж мог подумать, что он пойдёт открывать дверь!! Послышался удивлённый голос ученицы:
- Вот это да… Эй? Ду Яньмо?
- Прошу прощения, мне стало плохо, я тут поспал немного.
Он моментально включил свою харизму, которой невозможно противостоять. Ученица:
- Оу…
- Тебе нужна перекись водорода? Сколько пузырьков?
Замерев, Ань Жюле прислушивался, как в кабинет прошла ученица, как они с Ду Яньмо прошли мимо занавешенной кушетки к шкафчику с медикаментами; он лежал голый со стоящим членом, уже дважды подведённый к самой кульминации и вынужденный прерваться, ощущения совершенно нестерпимые, ему бы не шевелиться, но…
Ду Яньмо:
- Вот тебе перекись, я тут ещё немного полежу и вернусь.
- Спасибо…
… «Хлоп!», поворот ключа – дверь закрыта. В медицинском кабинете всё стихло. Ду Яньмо вернулся за занавеску: Ань Жюле лежал неподвижно, только грудная клетка поднималась и опускалась вслед за бурным дыханием да белая кожа порозовела от волнения. Глаза мужчины были закрыты, плотно сомкнутые чёрные ресницы дрожали, одна его рука ласкала собственные соски, другая старательно дрочила изнывающий член. Из чуть приоткрытых губ вырывалось беззвучное дыхание, вокруг него физически ощущались флюиды похоти, источаемые им. Рука на члене двигалась всё быстрее и быстрее, и в момент освобождения он внезапно распахнул глаза, обратив на Ду Яньмо очаровательный, призывный взгляд, от которого Ду Яньмо сразу почувствовал, как долго подавляемое желание накрывает его мощной волной, освобождается и стекается к члену, заставляя его наливаться тяжестью и подниматься.
Довольный его откликом, Ань Жюле вместе с фонтаном спермы длинно простонал:
- М-мм-ха-аааа…
Отстрелявшись, его напряжённое тело расслабленно вытянулось на кушетке, ладонь наполнилась густой, белой жидкостью. Тяжело дыша, Ань Жюле пристально посмотрел на стоящего перед ним Ду Яньмо и спросил:
- Ну что, доволен?
- …
Ду Яньмо мгновенно замкнулся и опустил голову. Этого Ань Жюле не мог вынести:
- Ты что, проиграл в соревнованиях? Тебе плохо?
Он смутно чувствовал, что подростка что-то гнетёт, как будто он ищет подходящие слова для ответа и не находит, и для Ань Жюле это тоже был своего рода ответ.
- Ты это…
- Господин Хризантема…
Чуть охрипший голос Ду Яньмо сочился желанием, он присел возле кушетки, потянул к себе липкую руку Ань Жюле и принялся облизывать. Шероховатый язык ласково щекотал ладонь, и Ань Жюле сразу весь размяк. Ни одно из приготовленных бранных слов не вышло наружу при виде этой необычайно умиротворяющей картины…
Нельзя отрицать, что он был немного сердит. Он с таким трудом «утешил» себя после того, как его дважды прервали на подходе к оргазму, он определённо считал себя жестоко травмированным. Поэтому, позволив Ду Яньмо всего лишь несколько раз лизнуть его ладонь, он выдернул свою руку и отдал указание:
- Дай мне гигиеническую бумагу, салфетки и мазь… Не надо делать это на кушетке, мы тут всё запачкаем.
- Угу, - согласился Ду Яньмо и принёс требуемое.
Но что заставило Ань Жюле окончательно потерять дар речи, так это то, что в придачу ко всему в его руках был ещё… белый халат.
- Ты что…
Ань Жюле сел на кушетке и почти теряя сознание, смотрел, как Ду Яньмо развернул белый халат и накинул ему на плечи:
- Хорошо смотрится.
- …
Так вот, чему он научился у Ань Жюле? Из синей краски получилось индиго, цветом даже гуще, чем ожидалось. Сначала он попросил мальчика надеть военную форму, теперь его самого облачили в белый халат, прямо на голое тело. Пройдёт совсем немного времени, то ли ещё будет.
Ань Жюле:
- Да, дверь…
Ду Яньмо:
- Ключ у меня.
- …
Неудивительно, что школьница не смогла открыть дверь.
Ань Жюле:
- Почему он у тебя?
- Я член школьного комитета по охране здоровья, поэтому ключ от кабинета хранится у меня.
- …
Общественный инвентарь в индивидуальном пользовании… и смех и грех. Ань Жюле про себя беззвучно извинился перед владельцем халата, закрыл глаза и медленно раздвинул ноги перед подростком; даже без соответствующей стимуляции его заднее отверстие самопроизвольно открывалось и закрывалось. Он не стал вытирать ладонь после дрочки и растёр всю оставшуюся на ладони сперму по промежности, затем ввёл один палец в анус и стал растягивать себя со словами:
- Эй, поможешь доктору сделать инъекцию? – и слегка приоткрыл один глаз.
Разве плохо так поиграть? Ду Яньмо пристроился рядом с ним, целуя и помогая расширению; отчасти он уже успокоился после неожиданного «налёта» школьницы, но остаточная нервозность ещё сохранялась. Ань Жюле вздохнул: их близость дошла до того предела, когда они даже по частоте дыхания понимали друг друга. Подросток ещё сдерживал себя, когда помогал Ань Жюле остановить кровотечение, но видимо, он подошёл к пределу, за которым последовал взрыв, поэтому он сорвал с него одежду, бросил на кушетку и не дал уйти.
Ань Жюле не стал вникать в причины. Только что мальчик фактически взял первое место на соревнованиях, Ань Жюле нарочно спросил о том, что и так знал, он просто хотел дать подростку повод вторгнуться и насытиться. Кроме того, Ань Жюле тревожило, что он без предупреждения столкнулся с родителями, на этом этапе нельзя было открывать их отношения, если вытащить их на свет раньше времени, они быстро закончатся.
Ань Жюле вцепился в парня и подался ему навстречу, позволяя его члену быстро и беспрепятственно войти в своё тело. Пожалуй, в этот момент он тоже жаждал этой правды. Он сдавленно мычал, боясь сорваться на слишком громкие стоны, это звучало немного жалко, но оттого не менее привлекательно.
Постепенно член подростка разогнал естественную смазку по кишке, она стала более гладкой и подстроилась под калибр орудия. Слизистая ненасытно обволакивала и плотно сдавливала толстый член Ду Яньмо. Презерватива под рукой не оказалось, и естественно, без барьера всё ощущалось очень отчётливо. 
Из-за опасений запачкать кушетку Ань Жюле выбрал позицию сзади. Руками он держался за кушетку, одна нога на полу, согнутым коленом другой опирался на кушетку. Тело сотрясалось в соответствии с ритмом партнёра, белый халат задрался, открывая выпяченные ягодицы. Большие ладони Ду Яньмо тискали его задницу и ляжки; при каждом погружении Ань Жюле чувствовал трение его жёстких лобковых волос и шлепки яиц по промежности – грубый, животный секс, но в нём тоже было определённое удовольствие.
- А-а… А-ааа…
Низ живота пронизывала ноющая боль, вынуждающая Ань Жюле поджимать живот и плотнее обхватывать мышцами эту штуку внутри. Тяжело дыша, Ду Яньмо дёрнул бёдрами, вонзаясь глубже. Он наклонился над Ань Жюле, целуя мочку уха, щёку; его приглушённый шёпот был весь пропитан вязкой похотью:
- У тебя там так жарко… И всё время засасывает… Там так хорошо.
Ань Жюле мучительно покраснел, сейчас его так горячо хвалимое отверстие как раз подвергалось неумолимой бомбардировке фрикциями. Он попытался что-то возразить, но Ду Яньмо ущипнул его за сосок:
- Господин Хризантема, разве ты не хотел, чтобы я хвалил твою… задницу?
Как говорится, собственные грехи жить не дают. Теперь Ань Жюле понял, что эта фраза скрывает в себе угрызения совести.
- О, там ещё… так тесно…
Ань Жюле уткнулся лицом в простыню на кушетке, и нос наполнился запахом дезинфицирующих средств, напомнившем о том, в каком месте всё это происходит, стыдно до невозможности. Если верить мудрости, что «осознание постыдного – это почти храбрость», то он храбрец, каких свет не видывал!
Ду Яньмо извлёк прибор, перевернул его и прижал к кушетке. Бордово-красное отверстие пульсировало, изливаясь смешением жидкостей. Ань Жюле схватил полы белого халата и принялся вытираться; уж лучше перепачкать халат, чем простыню. На этом этапе чем меньше жертв, тем лучше.
Трудно представить, что такая развратная картина не заставит кровь сильнее бежать по венам. Ду Яньмо прижал плечи Ань Жюле к кушетке и направляя член рукой, снова вошёл в него. Поясница Ань Жюле поднята, ноги болтаются в воздухе, его загнули в такой заковыристый угол, что он чувствовал себя слишком раскрытым, он даже вскрикнул от боли:
- Полегче, эй, полегче там…
Ду Яньмо подхватил его под поясницу, продолжая вколачиваться в него. Приняв член партнёра до самого дна, Ань Жюле ощущал его где-то в районе желудка; низ живота болезненно тянуло, переполненный живот вздулся. Вконец обессиленный, он только и мог позволить распоряжаться собой, как угодно. Ду Яньмо наклонился к его губам, вгрызаясь в них поцелуем. Истерзанным губам было больно, но под ласками языка боль утихала. 
Он обнял спину подростка. В какой бы позе они ни занимались любовью, но у них уже так повелось: в конце обязательно обняться лицом к лицу, чтобы видеть друг друга. Ань Жюле нравилось кончать первым, несмотря на то, что после оргазма фрикции могли доставить не очень приятные ощущения, но их облегчало страстное желание видеть лицо партнёра во время кульминации. Это приносило душевное наслаждение, не сравнимое с физическим, без этого собственное удовольствие казалось не полным.
Ду Яньмо ускорил движения, Ань Жюле подгонял его:
- Быстрее… Быстрее…
Подростка ждали на поле для соревнований, чем раньше они тут закончат, тем раньше он вернётся. Ду Яньмо тоже это понимал, поэтому не слишком растягивал удовольствие, вколачиваясь в Ань Жюле быстро, яростно и даже грубо. При такой сумасшедшей скорости чувствительное отверстие Ань Жюле растянулось до предела, в нём поднималась волна нового оргазма, он с громкими стонами начал подмахивать поясницей и потянулся рукой к члену, но Ду Яньмо задержал её.
Сначала Ань Жюле не понял, что происходит, но пошарив рукой несколько раз, столкнулся с преградой. Ду Яньмо схватил его за обе руки, поднял и прижал за головой, а его член изменил угол вхождения. Ань Жюле уже подошёл к самому краю, и ему вновь не дали кончить. Он жалобно закричал:
- Я хочу кончить… А-ах… Хочу кончить…
Ду Яньмо укусил его за ухо, на этот раз весьма жестоко, чуть не до крови:
- Кончай…
- Ты же не даёшь мне дотронуться до ***, кончай… Ага… Щас просто пёрну, и весь оргазм!
Ду Яньмо перестал терзать зубами красную мочку его уха. Ань Жюле всегда нравилось выглядеть привлекательно, но уши он так и не проколол, предпочитая носить или магнитные стразы, или клипсы. Трудно устоять перед человеком с таким нежным, безупречным вкусом.
- Ты ведь уже кончал так раньше…
Ду Яньмо имел в виду тот раз, когда они кувыркались на кафельном полу в кухне у Ань Жюле. Сейчас, хотя налицо были все признаки приближающегося оргазма, Ань Жюле не мог эякулировать. В глубине души Ду Яньмо испытывал досаду, он исследовал массу информации в интернете и знал, что отдельные мужчины могут эякулировать только посредством стимуляции предстательной железы, но такие не часто встречаются. Хотя Ань Жюле казался предельно распущенным, но на самом деле был довольно сдержанным, если его не принудить, он никогда не расслабится.
В такие минуты Ду Яньмо подпадал под его особое очарование, словно между ними не было границ возраста и статуса. Они просто два человека. Два человека, которые прильнули друг к другу.
Похоть одолела их прямо в здании школы. Ду Яньмо понимал, что этого не следует делать, но всё происходило спонтанно… Он боялся, что Ань Жюле вспомнит о разнице в их возрасте, а потом… Что потом? Он боялся думать об этом.
Ань Жюле не знал, рассердиться или посмеяться. У него намного больше боевого опыта, чем у Ду Яньмо, он знал, что невозможно выдавить из себя то, что не хочет выдавливаться. Тот раз он помнил смутно и сам не знал, как у него получилось кончить без рук.
- Нет, нельзя, сейчас не время и не место…
Ань Жюле сопротивлялся, но Ду Яньмо был сильнее, вдобавок ещё пригвоздил его к кушетке несколькими глубокими ударами, и Ань Жюле замолчал.
- Можно… Надо только сосредоточиться на ощущениях…
О, Небо! Эта синева не только превзошла индиго, она стала вообще фиолетовой! У Ань Жюле кружилась голова, сперму заперло, как если бы он очень долго сдерживал позыв к мочеиспусканию, внизу всё ныло и ломило, а Ду Яньмо двигался очень медленно, как будто ждал от него какого-то компромисса.
Ань Жюле открыл глаза. Над ним незнакомый потолок, за окном шумные голоса учеников и преподавателей, соревнования идут полным ходом, погода шепчет – казалось бы, наиблагоприятнейшая ситуация, самое время начать развивать свой потенциал, но сотрудничать с распоясавшимся школьником никак не получалось. Он зло укусил подростка в плечо и сдался:
- Попробуй сам сначала кончить!
Ду Яньмо улыбнулся и весело расцеловал лицо Ань Жюле:
- Нет, я подожду, пока ты кончишь.
По правде говоря, Ань Жюле не знал, что делать, но общая тенденция была понятна. Он перестал цепляться за парня, расслабил ноги и дал знак:
- Сначала ты… давай медленно… да…
Ну, Ду Яньмо, как сказали, так и делал, начал двигаться очень медлен-но, настолько медленно, что Ань Жюле едва не заснул
- Чуть быстрее… Нет, нет, опять слишком быстро! А-а!
Помедленнее, потом побыстрее, и снова помедленнее, наконец, определился оптимальный ритм. Ань Жюле закрыл глаза и принялся рисовать в воображении железную твёрдость этой горячей штуки внутри него, кровеносные сосуды, обвивающие её, особенно упитанную, круглощёкую головку, и как всё это «боевое снаряжение» проезжает вдоль его распахнутой настежь, разъезженной внутренней дорожки.
Непристойное воображение углубляет острые ощущения, оставшийся без утешения член набух до предела, яички поджались; вся система явно готовилась к выстрелу, который наоборот откладывался ещё и ещё на шаг. Уретра истекала секрецией, увлажняя весь низ живота до промежности.
- Да-аа…
Его анальное отверстие сократилось. Ду Яньмо входил медленно, но каждый раз хорошо надавливал на его чувствительную точку. Ань Жюле дал понять, что партнёр может ускориться, и расслабил поясницу, позволяя его дубинке свободно трахать. Внезапно всё его тело натянулось, каждый вход и выход сопровождался крохотными и невероятно приятными разрядами электрического тока, когда член задевал простату.
Ань Жюле ещё никогда не был так сосредоточен на осмыслении того, что с ним происходит, осмыслении настолько глубоком, что казалось, он даже проникает в клетки головного мозга и вмешивается в их деятельность; с ним происходило что-то странное и удивительное…
- А-аа…
Перед самой кульминацией голени Ань Жюле обхватили поясницу подростка, а его стоны постепенно перешли в глубокие вздохи. Сперма выстрелила двумя порциями, после чего, утратив напор, потекла из уретры тонкой струйкой. Ань Жюле дышал так тяжело, что грудь ходила ходуном, в мозгу полная пустота и темень, член горел, пронзаемый острыми иглами наслаждения, анус пульсировал, по всей кишке пробегали судорожные волны, и тело под полами белого халата покрылось потом.
Ду Яньмо попытался приласкать пульсирующую головку его члена, но Ань Жюле откинулся назад, избегая прикосновений и скрывая навернувшиеся на глаза слёзы. Ду Яньмо обнял его, уложил на кушетку и снова ускорился. Он хотел выдернуться перед эякуляцией, но после только что пережитой Ань Жюле кульминации в его кишке стало неописуемо туго и липко, его засасывало туда, как в воронку, и как ни сдерживался, он ничего не мог с этим поделать. Стиснув зубы, он так и кончил глубоко внутри.
- М-мм…
Сейчас кишка Ань Жюле была чувствительнее, чем обычно, и когда его изнутри оросили горячим семенем, он естественно всё понял. Ду Яньмо медленно извлёк инструмент и приготовился к выволочке, однако, Ань Жюле был спокоен.
- Надо убраться тут побыстрее… - тихо сказал он.
- Господин Хризантема…
- У меня нет сил на тебя сердиться.
Сил действительно не осталось. Эти слова можно разобрать на составляющие: нет ни физических сил, ни энергии, ни злости.
Ду Яньмо откуда-то взял тазик для умывания, в который набрал воды и махровое полотенце. Преимущество этого места в том, что здесь есть всё необходимое. Поясница Ань Жюле затекла и никак не хотела расслабляться, он остался лежать на кушетке, пытаясь собрать ноги в кучу, что получалось у него неважно. Перед Ду Яньмо всё, как на ладони: стройное белое тело, порозовевшее после оргазма, плечи чуть прикрыты белым халатом, ноги широко развёрнуты, между ними оттраханная, покрасневшая дырка, сжимаясь и разжимаясь, источает любовную влагу… определённо, всё выглядело весьма живописно.
У Ду Яньмо пересохло в горле, он изо всех сил старательно подавлял поднимающуюся в нём вторую волну желания. Как ни посмотри, этот человек всегда прекрасен, в каком бы ракурсе ни находился, даже в таком затраханном и жалком виде он всё равно остаётся красивым и желанным. Занятый этими мыслями, он тщательно и любовно протёр влажным полотенцем каждый дюйм его тела, даже пальцы ног.
Пальцы на ногах Ань Жюле ровные, ноготки здоровые и розовые, кожа стоп мягкая и гладкая. Сразу видно, что даже за этим маленьким участком тела мужчина тщательно ухаживает. Они с Ду Яньмо взаимно отшелушивали друг другу ороговевшую кожу на пятках, принимая вместе ванну.
- Наше тело, волосы, кожа получены нами от родителей, а если так, нужно беречь его, ухаживать и заботиться, зачем портить…
Ду Яньмо не было неприятно шлифовать ему пятки, напротив, держа в ладонях ступни любимого человека, Ду Яньмо воспринимал их как драгоценность и обращался бережно и нежно, чувствуя, как от ног идёт тепло прямо в его сердце. Сейчас беря в руки поочерёдно то одну, то другую ногу Ань Жюле, мальчик наклонялся и целовал их. Ошеломлённый Ань Жюле выразил протест:
- Что… Что ты делаешь?
И попытался отдёрнуть ноги, к сожалению, Ду Яньмо держал очень крепко. Улыбаясь, он ответил:
- Ничего особенного.
Подросток очень редко улыбался, но каждая его улыбка обезоруживала Ань Жюле и делала счастливым. Надо перестать комплексовать и просто следовать за ним. Ноги так и остались в руках Ду Яньмо, который гладил их, смотрел и печально вздыхал.
Ничего страшного, не спеши, у тебя ещё есть время. Давай, ещё чуть-чуть, и ты созреешь, станешь взрослым и найдёшь лучший способ выразить свою любовь к этому человеку, и он посмотрит на тебя другими глазами.
Если бы Ду Яньмо подумал так, он бы давно успокоился и просто крепко обнял партнёра, как обнимают самую большую драгоценность, и никогда в жизни не отпускал.

* Зелёное масло активно используется в китайской традиционной медицине.
Основной компонент зелёного масла содержит натуральный ментоловый бальзам, а также масло белого цветка, сафлоровое масло; употребляется в виде масел, мазей и пластырей. Используется в следующих случаях:
1. Местное охлаждение при тепловых ударах: путём втирания в височные доли, под носом, между бровей. При жаре в качестве профилактики теплового удара и головокружения так же наносится под нос и на виски; капля зелёного масла на макушку может предотвратить тепловой удар.
2. В качестве природного дезодоранта: несколько капель на бельё, в воду при приёме ванны.
3. В качестве отпугивания мошкары, комаров и пр. насекомых: поджигаются пропитанные зелёным маслом спирали или палочки. Также можно смазывать укусы насекомых.
4. Для снятия головных болей, чтобы легче заснуть.
5. Лечение некоторых кожных заболеваний и язв; суставов; простуды – в качестве отхаркивающего, и т.д.



Глава 18 «The End of The World»

Прозвенел звонок. Они и не заметили, что в таком чёрно-белом безвременье провели больше полутора часов. Ань Жюле глянул на часы – как скверно! – и обеспокоенно проговорил:
- Тебе нужно срочно возвращаться, твоя мать уже заждалась тебя…
Ду Яньмо только сейчас подумал, что он так неожиданно «пропал», придётся найти какую-то причину, чтобы оправдаться.
- Господин Хризантема.
- М-м?
- Моя мать… Как она тебе показалась?
Ань Жюле растерялся, чувствуя, что этот вопрос несколько запутанный и несвоевременный, но всё-таки ответил:
- Превосходная мама, очень похожа на тебя.
Ду Яньмо:
- Она тебе понравилась?
- …
Ань Жюле мог бы ответить: «вопрос не в том, понравилась или не понравилась мне она, вопрос в том, что я ей точно вряд ли понравлюсь». Прогрессивные родители безусловно существуют, однако, прогрессивные настолько, что смогут принять сына вместе с человеком на целый цикл старше, похоже находятся на грани вымирания, найти таких так же сложно, как найти среди живущих чистого гермафродита. Ань Жюле вздохнул:
- Понравилась, а ещё больше твоя сестрёнка, такая глазастенькая, хоро-шенькая, как куколка. Мне кажется, когда подрастёт, она тебе, как старшему брату, ещё доставит хлопот.
Ань Жюле показалось, что Ду Яньмо несколько напрягся, и он не мог понять, почему:
- Что с тобой?
Ду Яньмо ответил:
- Моя сестра всем нравится.
Ань Жюле кивнул:
- Да, она красива, очаровательна, её хочется любить, и если бы я не был геем, я прибрал бы её к рукам и осуществил с ней «план Гэндзи».
(Гэндзи переводится как “источник света”. Первоначальное значение термина “План Гэндзи” или “План источника света”, означает, что мужчина воспитывает маленькую девочку и превращает ее в свой идеал женщины, чтобы в будущем стать ее партнером по браку. Намек происходит от японского классического романа “Сказка о Гэндзи”. Подробнее в сноске *под главой).
Ань Жюле шутил, однако Ду Яньмо, услышав эти слова, вдруг перестал обнимать его и отвёл взгляд. Ань Жюле сначала не понял, что партнёр чем-то недоволен, потом сообразил, в чём дело, и захихикал:
- Ну, ты чего? Думаешь, твоя сестра будет недовольна, что мы так долго трахались?
Он только хотел посмеяться, но Ду Яньмо упрямо насупился:
- Она мне не нравится.
- О, - растерянно произнёс Ань Жюле.
Не похоже, что подросток шутит или вредничает. Он всегда откровенно и просто объясняет то, что чувствует, и обычно он всегда дружелюбен и спокоен. Чтобы исправить неловкость, Ань Жюле сказал:
- Ну, не нравится и не нравится. Раз тебе не нравится, то и мне тоже не нравится.
Ду Яньмо вытаращил на него изумлённые глаза, а Ань Жюле с тихим смехом погладил его щёки и сказал:
- Если мама будет спрашивать, скажи… Просто скажи… Что я студент-старшекурсник? Нет, я слишком не похож, ну… Скажи, что я учитель, то есть учитель-практикант по математике.
Он вспоминал тетрадку Ду Яньмо по математике. Лицо Ду Яньмо вытянулось, он долго молчал, потом твёрдо сказал:
- Нельзя.
- … Да?
- Ты не учитель.
Ань Жюле удивило странное упрямство подростка:
- Ну, да, я не учитель, но мне ведь нужно придумать какой-то подходящий статус?
Ду Яньмо так ничего и не придумал, но всё равно настойчиво повторил:
- Только не учитель.
- …
Ань Жюле, как всегда согласился с ним, и совершенно не желая преждевременного разоблачения, решил назваться просто школьным уборщиком. Он чувствовал, что слово «учитель» для Ду Яньмо священно и неприкосновенно. Ань Жюле не забыл о своей прошлой шутке, когда он хотел сыграть роль учителя, а подросток воспротивился в категоричной и грубой форме. В тот раз он не придал этому значения, грубо говоря, какая разница, лизать или сосать, это прошло, и он не вспоминал об инциденте.
Теперь, хорошенько подумав, он смог связать разрозненные нити в единое полотно: человек, которого он любит, человек, который не принимает его ориентацию, человек, старше его… «Учитель. ****ь, конечно, это какой-то учитель».
Хорошенько вычистив место свидания, Ду Яньмо вышел первым. Ань Жюле немного отдохнул в медицинском кабинете, потом забрал белый халат и крадучись вышел. Халат они угваздали так, что Ань Жюле подумал, что нужно будет заказать где-нибудь новый, а потом позвонить Ду Яньмо, чтобы он незаметно подложил его обратно в кабинет.
Он сделал несколько шагов и пошатнулся. Хотя он вытер сперму снаружи, но условия не позволяли как следует промыться изнутри. Его трахнули и кончили внутрь, от боли в пояснице подгибались ноги, в животе тоже ощущения не самые приятные. Ань Жюле медленно, с остановками брёл, опираясь на стену, и в это время из-за спины донёсся чей-то заботливый голос:
- Эй, с Вами всё хорошо?
От того, что ему пришлось стащить халат, Ань Жюле чувствовал себя чуть ли не вором, поэтому неожиданный вопрос напугал его до смерти, и он подпрыгнул не хуже кролика. Ань Жюле через силу повернулся и улыбнулся:
- Ничего, всё в порядке.
Человек был достаточно молод, его ласковое и кроткое лицо выглядело совершенно простым, встретив такого в толпе людей и внимания не обратишь, но Ань Жюле он почему-то казался смутно знакомым. Мужчина тоже смотрел на него так, будто что-то припоминал.
- Вы…
Ань Жюле прижал к груди скомканный халат, сердце колотилось сумасшедшим барабаном: «Ай-яй, Сяо Цяо, Сяо Цяо, похоже, мне понадобится твоя защита!» Неожиданно мужчина радостно и уверенно провозгласил:
- Вы ведь родственник Ду Яньмо!
Ань Жюле:
- Что?!
Лицо молодого мужчины разгладилось, и он очень искренне улыбнулся:
- А я замещал учителя Яньмо по математике, но тогда я только стажировался… Я видел, Вы специально пришли посмотреть на соревнования?
- …
«Какого чёрта события приняли такой оборот?» Ань Жюле копался в памяти, воскрешая события того периода. Тогда он принёс студенческий билет, и кажется именно этот человек смотрел на него с таким подозрением. Благодаря хорошей памяти своего соперника он теперь всё вспомнил. Ань Жюле ответил:
- Да.
- Яньмо говорил, что Вы его бьяо-гэ… Что за мальчишка, всего-то одни соревнования, сколько же людей он позвал посмотреть?
Его рот скептически скривился, но в тоне звучала неприкрытая снисходительность и даже интимность. Ань Жюле на минуту оцепенел… Прав-да, всего лишь на минуту и сразу улыбнулся:
- А Вас он тоже пригласил?
В этой фразе слово «тоже» было неверным, Ду Яньмо его не приглашал, он явился без приглашения. И он очень надеялся, что его собеседник ответит «нет» и скажет, что получил приглашение от школы, но молодой мужчина вдруг улыбнулся, и Ань Жюле увидел, как на его щеке появилась ямочка.
- Да, этот паренёк говорил, что примет участие во многих соревнованиях, включая большую эстафету и состязания в беге. Честно говоря, он хорошо бегает, я раньше видел, как он бегает на спортивной площадке, он может бегать без остановки… Я просто сказал ему: «Ты можешь бегать в местах поинтереснее». У него талант. Я видел много соревнований по бегу на длинные дистанции, и могу сказать, что выносливость Яньмо нисколько не уступает тем спортсменам. А теперь я вижу у него настоящий прогресс, и очень надеюсь, что он не бросит это занятие…
Хороший человек. Только немного нудный, как начнёт трындеть, так конца-края не видно. Голос приятный. Ань Жюле подумал, что подросток очень точно описал его внешность: у этого человека глаза круглые, как каштаны, лицо простое и ласковое. К тому же, судя по тому, как он говорит, он действительно беспокоится о развитии способностей Ду Яньмо – в отличие от него самого.
Ань Жюле знал, что Ду Яньмо умеет бегать, но никогда не понимал, насколько «умеет», и когда подросток говорил, что хочет бегать, только мысленно отвечал ему: «мальчик, однажды тебе придётся столкнуться с реальностью и спуститься с небес на землю». А потом подросток как-то перестал упоминать об этом. Видимо, теперь он делится своими планами с другим человеком. С тем, кто его понимает. 
- Яньмо говорит, что не хочет учиться в университете, - ответил Ань Жюле.
Он впервые прямо назвал имя мальчика и неожиданно почувствовал странную скованность перед незнакомцем. На лице учителя тоже отразилась неловкость, словно он вдруг вспомнил, что перед ним так называемый «родственник» Ду Яньмо. Ань Жюле дружелюбно улыбнулся:
- Ай, это не важно, у ребёнка есть свои планы, я в этом отношении не настолько подготовлен, чтобы давать ему советы… А Вы как думаете, «учитель»?
Мужчина погладил свой нос:
- Я пока ещё не учитель. Я только что закончил педагогический факультет и пришёл на стажировку, и даже не знаю, удастся ли мне после окончания стажировки получить эту работу!
После окончания… Ань Жюле спросил, резко переходя на «ты»:
- Ты выглядишь очень молодо… Сколько тебе лет?
- Двадцать один… Уже двадцать два.
«Бинго. Ещё один».
Его собеседник продолжал:
- Я говорил Яньмо, может, ему стоит вступить в соответствующую секцию при старшей школе, подать заявку на соревнования, поставить себе какую-то цель на будущее. Это единственный способ чего-то добиться, будет очень досадно похоронить его дар.
Ань Жюле нервно пошарил в кармане, извлёк PINKY и предложил учителю:
- Хочешь?
- Зачем?
- Я недавно бросил курить, это помогает мне бороться с зависимостью.
- А-а, - собеседник, не церемонясь, взял сразу две пастилки и положил в рот.
Ань Жюле:
- Наверно, Яньмо уже давно надоел тебе с этими делами, тебя это не раздражает?
- Нет, он прислал мне SMS, очень вежливо пригласил… Он для меня как младший брат, конечно, не раздражает.
Было видно, что он искренне так думает, а не говорит просто из вежливости.
- Прекрасно, - радостно ответил Ань Жюле. Он не хотел… чтобы этот человек испытывал антипатию к мальчику.
На мгновение беседа иссякла, и тут сзади донёсся громкий окрик какого-то ученика:
- Эй, Сяо Хаохао, ты чего пришёл?
(;;;, xi;o h;oh;o – сяо – маленький, хаохао – огромный, необъятный; по смыслу что-то типа ‘’малыш-великан”).
Услышав это ни на что не похожее обращение, учитель обернулся и возмущённо воскликнул:
- Эй ты, гуава, сто раз просил не называть меня так, это невежливо!
- Ха-ха, как там поживает матушка-наставница (так говорят о жене учителя)? Ещё не разбежались?
- У нас прекрасные отношения! Ну и ну, мало того, что на уроках сто лет не появлялся, да ещё и разговаривать хоть немного повежливее не умеешь, нахал…
Отругав школьника, он спохватился, что при этом присутствует ещё один человек и смущённо повернулся к Ань Жюле:
- Извините, этот тип такой хам…
- Не обращай внимания, - Ань Жюле махнул рукой, - Так у тебя есть девушка? Очень хорошо!
- Откуда…
Ань Жюле светло посмотрел на него, сохраняя на лице лёгкую улыбку.
Жаркий полдень был в разгаре, когда Ань Жюле покинул территорию школы, в глазах немного рябило от яркого света. У него болел живот… Сперма подростка всё ещё находилась в нём и грызла внутренности, словно ядовитая змея, от этой боли он даже не мог твёрдо стоять на ногах.
Ань Жюле подошёл к краю тротуара и остановил такси. Сев в него, он почувствовал себя немного лучше. Да, создания, ведущие ночной образ жизни, не выносят яркого солнца. От солнечного света они страдают.
Когда он назвал водителю адрес, тот бросил на него взгляд в зеркало заднего вида и нерешительно спросил:
- С Вами всё в порядке? Вы очень бледный, может, Вас лучше отвезти в больницу?
Ань Жюле улыбнулся:
- Спасибо, не надо.
После этого он закрыл глаза, показывая, что не хочет, чтобы его беспокоили. Водитель молча поехал, больше не приставая с разговорами. Этот господин был похож на человека, предающегося воспоминаниям под звуки английской песни, льющейся из автомобильного радио. Ань Жюле потрогал пальцем губы и тихонько пробормотал:
- The end of the world. (англ. Конец света).
Водитель очень удивился:
- Вы знаете эту песню? Она очень старая, не так уж много людей слышали её!
И он сделал погромче. Пронизанный печалью голос певицы выводил старую мелодию, наполняя салон автомобиля неподдельной болью. Впечатления Ань Жюле от этой песни связаны с Харуки Мураками, когда-то в своей книге «Конец света и холодная экзотика» он процитировал эту песню, всего пару фраз, но забыть их было невозможно.
(Харуки Мураками – японский писатель, имеется в виду его роман “Конец света и страна чудес без тормозов” – так он назван в русском переводе – вышедший в 1985 году).
Неужели люди не знают, когда наступает конец света? Эти слова не бы-ли написаны в книге: «Когда ты перестанешь любить меня». Когда ты любишь человека… И ни при каких обстоятельствах тебе нельзя сказать ему об этом.
Мальчик так дорожит тем, другим человеком, мечтает о нём и на самом деле хочет быть именно с ним.
Its the end of the world. (англ. Это конец света. *Подробный перевод песни под главой).
                ***
Как только Ань Жюле добрался до дома, он сразу помылся и даже от мытья жутко устал. Он редко вставал так рано в выходные дни, считая, что это вредно для организма. Лёг поспать, опасаясь, что не сможет заснуть, но неожиданно провалился в глубокий сон без сновидений. Когда проснулся, было уже темно. Какое-то время он полежал в темноте, не открывая глаз и перебирая в памяти события минувшего дня.
Потом поднялся с постели и пошёл умываться. Голова кружилась, в горле было сухо, похоже, у него поднялась температура. Ань Жюле проглотил таблетку жаропонижающего, потом увидел на прикроватной тумбочке толпу разноцветных, неизвестно, когда принесённых туда чашек, решительно сгрёб их в охапку, отнёс на кухню, чтобы отмыть все сразу.
Он пил либо кофе, либо мандариновую «Фанту», оба этих неубиваемых пигмента слились воедино, осели на стенках чашек и особенно сгустились на донышках. Сколько он ни чистил, ничего не отчищалось, он тёр и тёр с яростной силой, и вдруг чашка вылетела из ослабевших рук, подпрыгнула, как живая и со звоном разбилась о керамический пол. Задыхаясь, Ань Жюле посмотрел на свои руки, покрытые мыльной пеной и на усеявшие пол осколки чашки, как будто увидел нечто сверхъестественное.
Он прекратил мытьё, взял крепкий бумажный пакет, оставшийся от покупки шмоток в бутике, покидал туда недомытые чашки, собрал туда же осколки и наконец, почувствовал себя немного лучше. «Завтра воскресенье, надо будет сходить и купить новые чашки».
……
Он целый день не прикасался к мобильному телефону. LADY GAGA пела несколько раз, но он не поднимал трубку. Уже глубокой ночью он посмотрел: несколько сообщений и три пропущенных вызова.
Ань Жюле открыл список сообщений и начал читать. В нескольких первых сообщениях подросток интересовался его самочувствием, а в последнем прислал прямой вопрос:
«Ты встретился с учителем?»
Да, встретился, и что? У Ань Жюле защемило в сердце от понимания, что следует дать мальчику окончательный ответ, и от этого сразу стало ужасно тоскливо. Он стал просматривать папку входящих SMS, которые приходили ему беспрерывным потоком последние полгода, какие-то он удалял, какие-то сохранял, удалял, сохранял, постепенно папка оказалась забита под завязку. Когда папка заполнялась до такой степени, он просто очищал её за один раз. Последнее время он привык сортировать сообщения на те, что нужно сохранить и те, что подлежали удалению.
Удивительно, с каких пор у него образовалась такая привычка? Кажется, она возникла немного раньше, чем он осознал свои чувства, но в то время это была просто регистрация роста этих чувств, а не для того, чтобы перечитывать.  Размышляя об этом, он, как и прежде, собрал все эти SMS-ки в одну архивную папку и удалил. И даже не посмотрел, сохранилась ли у него папка с резервными копиями и сколько там накопилось… Как ужасно.
Ань Жюле била нервная дрожь, держа телефон между сложенными ладонями, он приложил его ко лбу, как будто молился. Он потратил очень много усилий, чтобы привести в порядок перевёрнутые вверх дном чувства. На самом деле ничего особенного не случилось. Он ведь не первый день знал, что подростку нравится другой человек. Его партнёр может беседовать за жизнь с кем угодно, он свободная личность, и Ань Жюле не вправе ему указывать, а такие люди, как учитель, действительно могут помочь мальчику определиться в жизни. Так что всё хорошо, всё хорошо.
Если предположить, что вся жизнь человека состоит из торговой улицы, удовлетворить все потребности в одном магазине просто невозможно. Предположим, у него собственный магазин одежды, и что? Он может одеть юношу, согреть его, но для жизни не достаточно только одежды. Сегодня утром Ань Жюле вполне уяснил своё положение. Дотянув до сегодняшнего дня, теперь он торчит здесь и терзается сомнениями, не зная, как поступить, разве не смешно?
Надо смириться с очередной неудачей, и сразу станет намного лучше. И он ответил подростку:
«Мы случайно встретились, он прекрасный человек».
Он думал, что тот уже спит, оказалось, что нет.
«Да».
С тех пор, как углубилась их дружба, мальчик редко ограничивался такими лаконичными ответами, поскольку Ань Жюле возражал против из-лишних трат. Однако, как только речь заходила о том человеке, Ду Яньмо всегда замыкался, и Ань Жюле с огромным трудом удавалось добиться от него скупых ответов на свои многочисленные расспросы.
Ань Жюле сел перед компьютером и вызвал свою таблицу побед и поражений. Целый ряд восторженных строк: победа, победа, победа, и что? В конце концов, любят-то всё равно не его. Только за этот час он потерял десять строчек. Ему вдруг захотелось спросить Ду Яньмо: «насколько же тебе нравится этот человек? Так нравится, что ты способен упорно добиваться привязанности другого человека, в ко-тором, кроме ямочки на щеке, нет ни капли сходства с твоим избранником?». Однако, если подумать, этот вопрос не имеет смысла.
Перебирая в памяти детали прошлого, Ань Жюле на самом деле ни о чём не сожалел. Не говоря о прочих деталях, тот человек дал понять, что он натурал, что у него есть девушка, и он не собирается рвать с ней отношения, нагнуть его не получится, можно только сломать.
В этом мире всегда есть дела, которые не приводят ни к чему хорошему, и множество людей тратят всю свою жизнь на сожаления, прежде, чем осознают свои заблуждения. Хорошо, что Ду Яньмо уже в своём юном возрасте хорошо всё понял и сохранил хорошие отношения, не опускаясь до сожалений. В то время, как он сам, в отличие от него, слепо гнался за химерой и потакал своим прихотям… только изранив себя. Подросток отлично защитил и самого себя, и своего любимого человека.
Весьма отрадно, этот ребёнок достоин похвалы. Инцидент исчерпан, всё хорошо. Ань Жюле и раньше умел хорошо держать удар, подумаешь, сейчас только чашку разбил, ну так купит новую.
На следующий день он вышел из дома и доехал до центрального вокзала Тайбэя. Здесь всегда торгуют разной мелочёвкой. Но прошвырнувшись вдоль лотков, он не нашёл ничего подходящего, зато дико захотел пить. Он зашёл в Макдональдс и заказал кофе.
Говорят, что на железнодорожном вокзале Тайбэя обычно собирается много школьников… Ладно, это ему так сказали. В Макдональдсе по всем признакам они были сплошь и рядом. Ребята брали себе по стакану какого-нибудь напитка и просто сидели, обмениваясь нежностями. Ань Жюле нравилось наблюдать за этими тривиальными брачными играми. Он предпочитал забраться в уголок подальше, пить кофе и «наслаждаться» бесплатным спектаклем.
Нынешняя молодёжь… Говорят, что старение начинается с употребления этого выражения. Внешне невозмутимый, внутри Ань Жюле весь кипел праведным негодованием: «;;;, не делай этого, негодник, ты лезешь ей под юбку, а вдруг девочке ещё не исполнилось 16? Гэ-гэ объяснит тебе, если ей ещё нет 16-ти, ни в коем случае нельзя нарушать закон…»
Он выглядывал из-за своего стола, пока не заметил одну высокую фигуру. Подпрыгнул в испуге и сразу вздохнул с облегчением: он обознался.
В углу напротив сидел ещё один человек, склонившийся над раскрытой книгой, похожей на учебное пособие, а рядом или одноклассник, или учитель с ручкой в руке. Он делал в книге какие-то пометки, что-то обводил кружочком. Выражение лица его визави было очень серьёзным, Ань Жюле не мог судить с уверенностью о его возрасте, но не иначе, как старшеклассник перед выпускным экзаменом.
Ань Жюле почувствовал, каким теплом повеяло от этой сцены. В воскресенье редко кто приедет специально, чтобы помочь другому с домашним заданием. Бесспорно, это самый правильный способ общения с несовершеннолетними… Ему вспомнилась оставленная в его доме тетрадка Ду Яньмо с математическими задачками, тоже исчёрканная множеством пометок «учителя». Просто стажёр, через три-четыре месяца он покинет школу. Интересно, как часто они с учителем встречались для подобных консультаций?
Ань Жюле оглянулся вокруг и вдруг почувствовал, что выделяется из толпы, как древняя ваза, расписанная драконами, рядом с современными кружками в абстрактных орнаментах. Это мир для молодых и юных.
Получается, что кроме пробежек поздними вечерами и случайных походов в супермаркет или магазин, они никуда вдвоём не выходили. Ни в школе, ни здесь у Ань Жюле нет и не будет прочного места. Увы, не это ли всегда шептал ему внутренний голос?
Ань Жюле посмеялся над собой, допил остывший кофе и не оглядываясь, вышел из Макдональдс. Так ничего и не купив, он вернулся домой. Дома не осталось ни одной чашки, и ему пришлось пить из тарелки. А через несколько дней он отправил подростку SMS:
«В эти выходные приглашаю тебя на прогулку».
                ***
Откровенно говоря, Ань Жюле впервые пригласил на прогулку человека, с которым его связывали чисто плотские отношения. Он всегда чётко определял положение того или иного человека в своей жизни: те, с кем можно только спать и те, с кем спать нельзя, собутыльники, друзья виртуальные, приятели в реале… К какому же виду причислить Ду Яньмо?
Понятно, что его по идее нужно причислить к объектам, с которыми спать нельзя, но как назло, он с ним спал и не один раз, а много, едва ли не сотню раз; причислить его к друзьям тем более невозможно, любовник… Тем более невозможно. Тем не менее, ему очень хотелось как-нибудь выйти с мальчиком… Пусть это пока считается «свиданием».
Ду Яньмо появился в условленном месте строго в назначенное время, как всегда в белой футболке и в джинсах, похоже выкопанных на лотке с секонд-хендом. Мало того, что волосы не были хоть как-то уложены, их ещё растрепало ветром. Увидев разряженного Ань Жюле, он аж поперхнулся:
- Господин Хризантема, ты же сказал, что наряжаться не надо…
- Да, тебе не обязательно, - доброжелательно улыбнулся Ань Жюле.
Сегодня на нём была рубашка в абстрактную полоску, узкие синие брюки и жёлтые конверсы (разновидность кед, молодёжная обувь). Вид, бесспорно, очень красочный, но глаз не резало. Когда они шли рядом, была очень заметна разница в росте, но Ань Жюле по этому поводу не загонялся. Он повёл Ду Яньмо в торговый центр выбирать чашки.
Целые шеренги чашек и бокалов, любого цвета и формы, с самыми невообразимыми узорами перебрал Ань Жюле, но одинаковых нашлось только пять или шесть. Ду Яньмо несколько удивился:
- У тебя же дома было полно чашек, разве нет?
Ань Жюле даже голову не повернул в его сторону:
- Я все выбросил.
Ду Яньмо остолбенел. Ань Жюле прищурил глаза:
- Они уже не отмывались.
Всё имеет свой предел, если грязи накопилось столько, что она уже не отмывается, остаётся только сказать вещи: «Бай-бай». Иначе грязи становится так много, что она затягивает красивый узор сальной плёнкой, вызывая отвращение и как ни странно, жалость.
Ань Жюле купил сразу семь чашек, договорившись с продавцом о доставке товара на дом, а затем потащил Ду Яньмо в отдел мужской одежды, где продавцом работал его хороший приятель из «их» круга, с которым он мутил ещё до того, как занял должность арт-директора. Ань Жюле остановился перед прилавком и указывая на Ду Яньмо, обратился к приятелю:
- Я хочу подобрать для него несколько вещей.
- Мне…
Продолжение «не надо» ещё не было сказано, а продавец уже восторженно завопил:
- Ва-ау, правда? Я правда могу помочь такому красивому мальчику подобрать одежду?
Ду Яньмо:
- …
Ань Жюле усмехнулся и разжав руку, подтолкнул Ду Яньмо к продавцу:
- Do your best. (англ. Сделай всё возможное)
Получив задание, продавец сразу начал хватать с вешалок одежду и прикладывать к фигуре Ду Яньмо, продолжая бубнить:
- Говорят, в этом сезоне популярно бла-бла-бла, особенно в комбинации с ля-ля и бла-бла, тогда можно ля-ля сочетать с бла-бла, это неплохо, бла-бла, ла-бла-бла…
Ну просто как будто мантру читал. У Ду Яньмо голова шла кругом, он почти ни слова не понимал, пока его заваливали одеждой, и только когда продавец с любезной улыбкой пригласил его пройти в примерочную, он вдруг очнулся:
- Мне не…
- Отправляйся переодеваться! – не терпящим возражений тоном отчеканил продавец, мгновенно сменив нежное, как струящаяся вода, выражение лица на свирепую маску демона.
Ду Яньмо невольно вздрогнул и бросил на Ань Жюле взгляд, молящий о помощи, но последний притворился, что не заметил. Пришлось послушно идти в примерочную. Как только он скрылся за занавеской, с продавца вмиг слетела вся его любезность. Он хамовато задел Ань Жюле бедром и показал выставленный вертикально мизинец:
- Это и есть твой маленький волчонок?
(Поднятый вверх мизинец указывает на то, что китаец хочет унизить собеседника. Так он выражает свое неуважение и считает собеседника не заслуживающим внимания).
Ань Жюле недовольно хмыкнул:
- Это мой племянник.
Вот уж не думал, что сегодня вечером… Нет, прямо сейчас по всем каналам начнёт распространяться известие о его маленьком бойфренде. К сожалению, у продавца был зоркий глаз. Он иронично цыкнул:
- Перестань, ты не видишь, с каким выражением он смотрит на тебя? Ещё скажешь, что вы не прелюбодействуете? Кто в это поверит!
И действительно, в то время, как продавец накидывал на Ду Яньмо предметы одежды один за другим, тот растерянно смотрел на Ань Жю-ле, как будто не знал, правильно ли он поступает и спрашивал подтверждения. Ань Жюле щёлкнул пальцами и улыбнулся, прекращая его болтовню.
- Э-э, господин Хризантема… - донёсся из примерочной неуверенный голос Ду Яньмо.
Услышав это прозвище, продавец покатился со смеху:
- Ва-ха-ха-ха, вот это да, он называет тебя Очё;чко? Теперь мы все будем называть тебя мистер Очко, ах-ха-ха, ах-ха-ха…
Ань Жюле и ухом не повёл, презрительно фыркнув:
- Что вы в этом понимаете, жалкие плебеи.
- Ах-ха-ха, ах-ха-ха, - продолжал укатываться продавец.
Ань Жюле и сам понимал, что это глупое имя. Поначалу это было просто шуткой, но по мере того, как Ду Яньмо раз за разом называл его так, он привык, как будто это его второе имя, прочно закреплённое за ним. Конечно, глупость, но это его глупость.
Ань Жюле заглянул в примерочную и увидел, что Ду Яньмо до сих пор не переоделся, и удивлённо спросил:
- Тебе не подошёл размер?
Ду Яньмо молча помотал головой и показал ему ценник.
- А-а, - Ань Жюле предвидел такую ситуацию, так что она не была для него неожиданностью, - Мы просто одолжим эту одежду ненадолго. Мы так редко гуляем с тобой вместе, я хочу, чтобы ты был одет красиво.
Ду Яньмо помолчал, глядя на одежду в своих руках, потом тяжело глянул на Ань Жюле:
- Тебе стыдно за мой вид?
«Что за ребёнок». Ань Жюле почувствовал болезненный укол в сердце. Что поделать, чрезмерная любовь бередила его:
- Ну что ты, как можно, разве ты не видел, как на тебя смотрел тот тип у прилавка, у него аж глаза полыхали зелёным огнём?
- …
И правда, когда этот продавец прикладывал к нему одежду, так и норовил потереться об него, так и облизывал его глазами… маслеными.
- Давай, оденься, а я посмотрю, ладно? – мягко настаивал Ань Жюле, - Я хочу посмотреть.
Он так уговаривал, что Ду Яньмо было трудно сопротивляться, пришлось переодеваться. Он уже привык обнажаться перед Ань Жюле и не придавал этому значения. Ань Жюле тоже видел его раздетым не раз, но когда увидел полностью переодетым в новое, просто замер в неподвижности:
- Вот это да…
Это была прекрасно отработанная дизайнерская марка, итальянцы тонко уловили все изгибы мужской фигуры, при всей видимой простоте в каждой линии угадывался настоящий шик. Ань Жюле немедленно вынул телефон и сделал несколько снимков.
Ду Яньмо:
- …
Сфотографировав, Ань Жюле шагнул к нему и расстегнул на вороте несколько пуговиц, облизнулся, снова застегнул… и опять расстегнул. Ду Яньмо не очень понимал, зачем он это делает.
- Господин Хризантема?
- Ладно, ладно.
Наслаждаться красотой в одиночку не интересно, лучше пусть все завидуют. В конце концов он выбрал вариант с расстёгнутой пуговкой.
Линия ворота располагалась над грудью, довольно свободный вырез горловины делал линию ключиц более глубокой, смуглая кожа Ду Яньмо подчёркивала выпуклую, крепкую грудь. Брюки свободного кроя были несколько великоваты, но вполне достаточно обрисовывали круглые ягодицы. Надо признать, что в этой одежде парень выглядел шикарно.
Снаружи продавец с кем-то разговаривал на повышенных тонах:
- Хорошо… Нет… Эй там, в примерочной, наш магазин не предоставляет интимных услуг, если вы не выйдете, мне придётся драться с покупателями!
- Чего разорался! – отозвался Ань Жюле, вытаскивая упирающегося Ду Яньмо из примерочной.
В то же мгновение продавец притих:
- Мать моя женщина, вот это да…
Ань Жюле презрительно усмехнулся:
- Что? Небось, впервые видишь такого красавчика?
«Вот так-то, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним».
- Впервые вижу того, кто смог удержать такого красавчика, как ты!
Глаза продавца плотоядно засверкали. В их кругу всем было известно, что Ань Жюле всегда оставляет того, с кем переспал однажды, поэтому можно спокойно перехватить объект, которым он попользовался. Ань Жюле не только одобрительно поаплодирует, но ещё и пару презервативов сунет вдогонку. Продавец немедленно притиснулся поближе к Ду Яньмо и зашептал интимно:
- Пошли со мной, гарантирую, моя техника не хуже, чем у этой шалавы рядом с тобой, к тому же, я моложе, и в заднице у меня теснее…
- Иди ты… - Ань Жюле не успел завершить посыл, когда его вдруг уверенно и крепко обняли сзади. Из-за высокого роста парня, когда Ань Жюле попадал к нему в охапку, его ноги всегда отрывались от земли.
Ду Яньмо:
- У него всё в порядке.
Все присутствующие остолбенели, а Ду Яньмо ещё раз повторил, очень весомо подчёркивая каждое слово:
- У него всё отлично.
Ань Жюле закрыл лицо ладонями и покраснел до ушей. Продавец до-вольно долго глупо пялился на них, но потом рассмеялся и очень просто похлопал Ду Яньмо по плечу:
- OK, я понял, больше не буду строить иллюзий.
На этот раз он прикасался к нему просто как мужчина к мужчине, без всякого сексуального подтекста. Ду Яньмо с любопытством спросил продавца:
- Если ты моложе господина Хризантемы, значит, ты только окончил школу и сразу пошёл работать?
- Что? – продавец, естественно, знал настоящий возраст Ань Жюле. Он растерянно посмотрел на приятеля и увидел, как тот отчаянно подмигивает ему. Оба мужчины без слов поняли друг друга, словно обменялись информацией по невидимым энергетическим каналам и заключили негласный договор.
- Верно. Да… Как говорится, мой отец игрок, мать смертельно больна, а ещё есть вечно голодный младший брат и старая собака…
Ань Жюле закатил глаза: «Эко тебя понесло…» Воспользовавшись моментом, когда Ду Яньмо ушёл в туалет, Ань Жюле попросил приятеля:
- Сразу перепиши мне артикулы, чтобы я запомнил.
- Сейчас.
Продавец быстро переписал на листочек артикулы товаров, отдал Ань Жюле и приготовился принять оплату. Поджав губы, он зашептал:
- Всё в малолетку играешь, бесстыжий притворщик, смотри, выплывут твои грязные проделки наружу.
Ань Жюле фыркнул:
- Занимайся своими делами.
Продавец снова цыкнул:
- Ты покупаешь этого парня, а я всего лишь облизал глазами сладкое мороженое. Хе-хе, человеку большего и не надо.
Ань Жюле глянул на него ясными глазами:
- А кто тут всё пощупать прилаживался?
- О да, на ощупь он тоже неплох, неудивительно, что ты так увлёкся.
Продавец похихикал и сразу стал серьёзным:
- Держись, Хризантема, мы ведь с тобой ночные бабочки, привыкли жить, легко порхая, без крови, без слёз, без серьёзных привязанностей. Я надеюсь, ты так и продолжишь.
Ань Жюле натянуто улыбнулся:
- … Я постараюсь.

*Главный герой романа Гэндзи приводит маленькую 9-летнюю Руо Цзы во дворец. Когда ей исполнится 10, она станет идеальным объектом воспитания, а повзрослев, станет его женой. Это название известно зрителю/читателю по манге “Городской охотник”, а поз-же оно переродилось в “план Гэндзи”, в котором женщина воспитывает мальчика, как будущего компаньона. Позднее эта же идея воспроизводится в BL и GL-новеллах, подразумевая под “планом Гэндзи” план, по которому гомосексуалисты ведут развитие однополых партнеров. Термин “план Гэндзи” относится к процессу “совершенствования”, а не к возрасту. Поэтому некоторые возрастные различия не очень велики. В некоторых обществах, где распространены ранние браки, “маленькая девочка-жена” называется “невеста-кукла”. 
**End of the World:
Почему солнце продолжает сиять?
Почему море омывает берега?
Разве они не знают, что настал конец света,
Потому что ты больше не любишь меня?

Почему птицы продолжают петь?
Почему звёзды сияют над головой?
Разве они не знают, что настал конец света,
Это случилось, когда я потерял твою любовь.

Я просыпаюсь утром и задаю себе вопрос:
Почему всё так же, как прежде?
Я не могу понять, нет, я не могу этого понять:
Почему жизнь идёт своим чередом?

Почему моё сердце продолжает биться?
Почему мои глаза плачут?
Разве они не знают, что настал конец света?
Это случилось, когда ты сказал: «Прощай!» (перевод Амели из Кишинёва)
Клип на песню в исполнении Жюли Лондон (именно её слушал Ань Жюле в такси)
https://youtu.be/irEqn4pzHXQ



Глава 19 «Всё кончено»

Во второй половине дня Ду Яньмо оказался втянут в водоворот неожиданных преобразований: покончив с переодеванием, Ань Жюле потащил его в обувной отдел примерять туфли, потом ему привели в порядок волосы, сделав модельную стрижку. С рождения бережливого Ду Яньмо ещё никогда так не баловали, да ещё с такой роскошью и размахом. Чувствуя себя неловко, он упрямился, а Ань Жюле наоборот, находил в этом радость, трепал его за щёки и успокаивал:
- Это только сегодня, не сопротивляйся.
Ду Яньмо:
- Сегодня… У тебя день рождения?
Ань Жюле улыбнулся:
- Нет.
- А когда у тебя день рождения?
Ду Яньмо вдруг осознал, что не знает этого. Он вообще об этом человеке… очень многого не знает.
- Ещё рано, - небрежно сказал Ань Жюле.
Он уже перешагнул тот возраст, когда этому дню придаётся особое значение, и практически его не отмечал. Самое большее, этот день был предлогом собраться в кругу приятелей и покуролесить в баре, тем более, этот год был очередной девяткой… Ай, не надо о грустном.
- В конце января, он прошёл, когда мы только начали встречаться.
Теперь ноябрь, впереди ещё есть пара месяцев, чтобы подумать о подарке, решил Ду Яньмо. Ань Жюле, не обратив внимания на его задумчивость, начал о чём-то шушукаться со стилистом. По одёжке, конечно, встречают, но голова с неоформленной причёской неизбежно снижает оценку внешнего вида.
Ду Яньмо даже не успевал разглядеть, как мелькают ножницы в ловких руках стилиста, только видел, как вокруг него непрерывно падают волосы. Раньше он привык стричься коротко, потом Ань Жюле стал возражать и заставил немного отпустить длину. Теперь, после новой стрижки, черты лица сразу заиграли по-новому и стали более объёмными. Стилист попросил младшего помощника отвести Ду Яньмо к раковине, чтобы помыть голову, и широко улыбнулся Ань Жюле:
- Ты каждый раз приводишь ко мне хороших парней.
- Ага.
Несмотря на то, что хвалили не его, Ань Жюле всё равно был доволен.
Стилист:
- Тот друг, которого ты приводил до этого, тоже хорош, однако, я чувствую, что этот человек тебе намного ближе. Он просто идеален, как манекен в витрине большого магазина. У тебя есть телефон Сяо Цая? Мне кажется, он заинтересуется.
Сяо Цай, известный сотрудник одного из крупнейших модельных агентств, фирма Ань Жюле в каждом выпуске публикует сведения об их моделях, они давно и прекрасно знакомы. Сяо Цай хорошо осведомлён обо всём, что происходит в мире моды, и всегда бережёт своих людей. Он вполне может заметить Ду Яньмо, и в этом случае мальчик может не думать о куске хлеба, по крайней мере до того, как с возрастом утратит привлекательность. Но Ань Жюле никогда не задумывался о том, чтобы толкнуть подростка на этот путь.
Ань Жюле улыбнулся:
- Поговорим об этом попозже, он ещё слишком молод.
Стилист:
- Ладно, молчи, скажи уж лучше, что ты сам этого не хочешь.
Ань Жюле с удивлением подумал, с чего это все сегодня стали такими прозорливыми? Он сам вряд ли осознал свои желания, а им уже всё совершенно ясно. Вслух он сказал:
- Это мой племянник, я должен защищать его интересы.
- Ха, значит, ты привёл племянника, чтобы приодеть его у Сяо Юэ? Того, что ты ему накупил, достаточно, чтобы ты потом три месяца сидел на одной воде. Если твой племянник так хорош, то я твой внук, батенька…
Так и есть. Стоило ему сделать шаг от прилавка, как эти двое за его спиной сейчас же обменялись свежей сплетней.
- И что? Теперь ты тоже будешь уговаривать меня не увлекаться?
Стилист обиженно воскликнул:
- Ай, как ты можешь путать меня и Сяо Юэ, который дальше носа не видит? Ты меня унижаешь! Я готов подписаться под каждым своим словом!
Ань Жюле:
- …
Вернулся Ду Яньмо с помытой головой, и стилист принялся сушить волосы феном, формируя объём. Ду Яньмо постоянно ощущал свои волосы, словно чужие, на ощупь было похоже, словно их натёрли воском, и они стали жёсткими, слишком непривычно. Хотя внешне он не особо проявлял эмоции, однако, брови немного насупил и сразу стал похож на ребёнка. Если раньше Ань Жюле таращил на него глаза, как на незнакомца, то теперь при виде его надутого лица сразу улыбнулся:
- Ну, как тебе?
Ду Яньмо пожал плечами:
- Странно, непривычно как-то.
У стилиста вытянулась физиономия, но Ань Жюле засмеялся:
- Тебе повезло, ты родился красивым.
Ду Яньмо вздохнул:
- Тогда ладно.
- … - мастерство стилиста так и не оценили, и на его лице читались сложные чувства.
Вот и ещё один расход. Даже если цена дружбы составляет сотни тысяч человек в минуту, она все равно удивительно высока. Ань Жюле как раз расплатился, пока Ду Яньмо мыли голову, и стилист ещё сделал ему скидку по дружбе.
Ань Жюле:
- У тебя сердце Будды? За день до грехопадения?
Стилист сочувственно ответил:
- Я тебе ещё дам бесплатно сумку в придачу, положишь туда его старую одёжку.
- …
Покидая салон, Ань Жюле нещадно растирал лицо. Заметив это, Ду Яньмо приблизился:
- Что с тобой? Чешется?
Ань Жюле впился в него взглядом. Эти шалавы, его приятели, могут вести себя непредсказуемо, но в сфере чувств их интуиция работает точно, как компас. Либо он попросту перестал скрывать свои чувства. Со стороны, конечно, виднее, вполне возможно, что кто-то видит всё более ясно, чем он сам. Вздохнув, Ань Жюле улыбнулся и обеими руками ухватился за шарф на шее подростка, чтобы стянуть его пониже.
Переодетый в дизайнерские вещи Ду Яньмо выглядел сногсшибательно. Как сказал стилист, с его гладкой, молодой кожей без единого изъяна он действительно похож на манекен в витрине, красивый и притягательный. Стоило только Ань Жюле выйти с ним на улицу, как стремительно возрос коэффициент оборачивания голов им вслед, как мужских, так и женских. Он слепо думал про себя: «такой хороший мальчик, разве он может кому-то не нравиться?»
Но к сожалению, этот мальчик так и не смог полюбить его. Если бы он не был настолько совершенным, Ань Жюле покорно смирился бы с этим, но отпускать от себя такую красоту эстет внутри Ань Жюле никак не хотел… Ань Жюле улыбнулся и лукаво прищурился:
- Поцелуй меня.
С его «требованием» немедленно согласились – Ду Яньмо наклонился к нему и без колебаний поцеловал. Двое мужчин целовались в сумраке уходящего дня, им повезло, что это был пустынный переулок, и поблизости не было ни одного прохожего. Ань Жюле редко выдерживал пассивную роль в поцелуе. Его полностью зависимый вид показался Ду Яньмо чем-то новым и только подстегнул его активность. Он углубил поцелуй, протолкнув язык ещё глубже. Ань Жюле сдавленно застонал, желая перенять инициативу, но в конце концов покорился его напору.
От поцелуя его бросило в жар, окружающий мир утратил чёткость, расплываясь в горячем тумане, и поскольку сопротивляться было бесполезно, он предпочёл просто отдаться наслаждению. Это он научил подростка даже способу заканчивать поцелуй лёгким посасыванием верхней губы.
Сейчас Ду Яньмо смотрел на него с таким чертовским обаянием, что Ань Жюле захотелось немедленно вернуться домой. Но они с утра договорились пойти в кино, и билеты были уже забронированы. Они крепко обнялись, постепенно сбрасывая накал страсти.
- … Господин Хризантема.
- М-м?
- Ты сказал, что все эти вещи мы одолжили и за них не надо платить… Это правда? – с сомнением спросил Ду Яньмо.
- …
На мгновение сердце Ань Жюле толкнулось в горло, перекрывая дыхание. Парень был молод, но не глуп. Сейчас он был похож на мужа, поймавшего жену на измене; на поверхности спокойный, как обычно, но на самом деле допытывался до истины и надеялся на правдивый ответ. Люди не выдерживают таких проверок, и Ань Жюле был не исключение.
- Да, вот смотри, это долговая расписка, - и он достал заранее подготовленную бумажку.
- … Угу, - откликнулся Ду Яньмо и в конце концов сказал, - Я верю твоим словам.
- …
В кинотеатре они подошли к кассе, чтобы получить забронированные билеты, отстояли уже половину очереди, когда Ду Яньмо вдруг кого-то увидел и застыл на месте. Ань Жюле проследил за его взглядом и мысленно выругался: «;;;, мир действительно тесен. Чертовски тесен».
- Учитель… - пробормотал Ду Яньмо.
Кажется, его тоже заметили, учитель поднял голову и узнал его:
- Эй… Яньмо?
Рядом с учителем сидела весьма приятная девушка, судя по их манере держаться, они были очень близки. Учитель что-то сказал ей, потом поднялся и направился к ним.
- Вот так встреча, ты пришёл посмотреть фильм?
Ду Яньмо сразу остановился и инстинктивно… совершенно инстинктивно заслонил собой Ань Жюле, но оба мужчины уже были знакомы, им было трудно не заметить друг друга.
- О, ты пришёл с бьяо-гэ?
Ань Жюле не стал прятаться и с улыбкой выступил вперёд:
- Хай. (Привет).
Он покосился на Ду Яньмо. На лице ребёнка никаких эмоций, только крепко сжатые кулаки выдавали его внутреннее напряжение… Он вдруг понял, насколько тяжело, трудно, невозможно человеку говорить о чувствах, когда они действительно есть, а самый отвратительный момент – это неизбежная неловкость в присутствии любимого человека, и поведение Ду Яньмо в полной мере отражало это. Его не волновали взгляды всех людей в мире, но перед этим единственным человеком он смущался.
- Ты такой нарядный, - продолжал учитель, - Тебя не узнать, постригся? Отлично выглядишь, я постоянно вижу тебя в белых майках и джинсах, а тут такие перемены, ты влюбился?
Ду Яньмо поспешно ответил:
- Нет.
- А-а, - учитель не стал докапываться до истины, только спросил, - Где вы будете сидеть? Посередине? У вас места гораздо лучше наших, в мы сидим чуть впереди, в углу.
Времени почти не осталось, вход в кинозал открыли. Учитель помахал им рукой и вернулся к своей девушке. Ду Яньмо сказал:
- Пошли.
Его поведение было ровным, но Ань Жюле сразу уловил, как подросток вдруг отдалился от него, и от первоначальной тёплой близости почти ничего не осталось. Теперь они были похожи на двух друзей, или на двоюродных братьев.
Однако, отношения Ань Жюле с его собственным бьяо-гэ никогда не были нормальными, они не могли служить примером, и сейчас он просто не знал, как правильно притворяться, чтобы его номинировали на Оскар. Видимо, из соображений безопасности, придётся держаться подальше от подростка.
Они вошли в зал и сели на свои места. Это была экранизация какого-то классического романа с весьма тривиальным сюжетом. К счастью актёр в главной роли оказался довольно симпатичным, однако, в фильме, ориентированном на широкие массы, не обошлось без героини-женщины, и когда она начала выставлять напоказ свои прелести, не подготовленный к такому повороту Ань Жюле едва не подавился попкорном.
У него была аллергия на голых баб. Многолетняя работа в модном журнале немного сгладила неприятие, но неожиданная атака обнажённой женской натуры повергла его в шок. Он отпрянул от экрана и прижался к Ду Яньмо, желая в прикосновении к нему обрести успокоение, но взглянув на юношу, заметил, что его глаза устремлены вовсе не на экран, а куда-то вбок, неизвестно на кого.
Ань Жюле усмехнулся и убрал голову с плеча Ду Яньмо. А Ду Яньмо даже не заметил, что он был так близко.
Между тем, героиня фильма претерпевала много невзгод: неправильно понятая и брошенная главным героем, она в конце концов заболела лейкемией и умерла в одиночестве; главный герой узнал, что он ошибался на её счёт, кинулся к ней, но красавица уже была мертва; и тогда главный герой в сумерках скорби начал рыдать и претворять в жизнь данную прежде клятву «я буду вечно носить тебя на спине»; он взвалил мёртвое тело женщины на спину и ушёл… Конец.
Фу-у, как по;шло. Ань Жюле аж мурашками покрылся с головы до ног. Фильм закончился, в зале вспыхнул свет, и Ань Жюле с изумлением увидел множество влюблённых пар, которые обнявшись, плакали… Что происходит? Разве главный герой не получил по заслугам? Он не берёг то, что должен был беречь, дождался, пока человек умер и взвалил на спину труп. Даже если он будет таскать его, пока Земля не сделает сто кругов по своей орбите, женщина и тогда не воскреснет. Ну так круто, что впору обкончаться.
- Я пойду куплю кофе.
По правде говоря, Ань Жюле смотрел фильм невнимательно, гораздо больше его внимание привлёк тот факт, что подросток всё время не сводил глаз с другого человека.
Содержание фильма было рассчитано на то, чтобы растроганный зритель уронил несколько слезинок, возможно, Ду Яньмо понял, что фильм действительно плохой и поэтому не смотрел на экран. Ань Жюле хотелось в это верить… Но нет, подросток уже не первый раз показывал свои чувства к учителю, если подсчитать, получается, эти ненормальные отношения тоже длятся уже скоро год.
Лихорадочно перескакивая с одной мысли на другую, Ань Жюле купил кофе и вернулся назад. Все трое, Ду Яньмо и учитель со своей девушкой были уже у выхода. Покрасневшие глаза учителя говорили о том, что он был невероятно растроган. Девушка взяла его за руку, неизвестно, что такое она сказала, но у учителя снова потекли слёзы ручьём. Ань Жюле увидел, как Ду Яньмо полез в карман, но девушка его опередила, быстро достав из сумочки платок и подав его учителю.
Рука Ду Яньмо неподвижно застряла в кармане, сжимая бумажный платок – Ань Жюле знал это, потому что сам его туда положил. Перед фильмом он сказал:
- Я боюсь, что начну плакать, это чтобы ты вытирал мне слёзы.
В результате получилась большая гуава, Ань Жюле не плакал, зато расплакался другой человек. Жаль, что платочек так и не пригодился.
Учитель и его подруга с блеском демонстрировали чувства. Но что выражало лицо Ду Яньмо, Ань Жюле отсюда было не видно. Ему вдруг очень захотелось подойти и увести его от этих людей, вот только… Кто он такой и на каком основании он это будет делать? А вдруг Ду Яньмо посчитает, что он лезет не в своё дело?
Он стоял как потерянный, и кофе в его руках постепенно остывал. В этот момент девушка вдруг сказала:
- Ой, у тебя тут не оторвана этикетка.
Ду Яньмо ошеломлённо опустил голову и посмотрел на полу своей куртки с болтающимся на ней ярлыком.
Девушка сказала:
- Подожди.
Порылась в сумке, быстро достала из косметички маникюрные ножницы, срезала ярлык и отдала Ду Яньмо. Очень известный, крупный брэнд, но они о таком и не слыхивали, тем более о таких потрясающих ценах. Учитель вытаращил глаза:
- Это… откуда ты взял?
Он очень хорошо знал не только способности Ду Яньмо, но и условия жизни его семьи, трудно представить, что он может позволить себе такие дорогие вещи. Ду Яньмо не знал, что ответить, и тут вперёд выступил Ань Жюле:
- Это я ему купил.
Все трое замерли в оцепенении, а Ань Жюле с улыбкой продолжал:
- Моя мама очень жалеет его, она заметила, что его одежда сильно из-носилась. Это она велела мне купить ему эти вещи.
- О, - опомнился учитель и обратился к Ду Яньмо, - У тебя такие добрые бьяо-гэ и тётя. Мне тоже нравится этот брэнд, но я не могу его купить.
Ду Яньмо ничего не говорил и только когда учитель и его девушка ушли, он спросил:
- Ты всё-таки заплатил за эти вещи?
Ань Жюле:
- …
- И за причёску, за обувь… за всё?
- Да.
На этот раз Ань Жюле признался без утайки, теперь обманывать уже не имело смысла.
Между ними медленно струилось молчание. Потом Ду Яньмо, ни слова не говоря двинулся вперёд. Они долго шли по нарядной центральной улице и наконец, дошли до станции метро. Ду Яньмо, держа в руках пакет со своей старой одеждой, зашёл в туалет и снова вышел уже в прежней одежде. Простая белая футболка, джинсы… Как Золушка из сказки, час пробил, и волшебство закончилось.
Он отдал сумку Ань Жюле, который тоже без возражений принял её. Как здорово, сначала обманул его, потом за целый день насмотрелся досыта, ещё и фотографировал, пожалуй, уже хватит. Ань Жюле всё-таки не выдержал:
- Может… ты всё-таки возьмёшь, всё равно назад уже не вернуть.
Лицо Ду Яньмо еле заметно дрогнуло, наконец он коротко бросил:
- Я не хочу.
- О, - только ответил Ань Жюле.
Не хочу, значит не хочу, ведь это не первое «не хочу». Ду Яньмо молчал очень долго, потом спросил:
- Почему ты обманул меня?
Почему… Ань Жюле накрыла растерянность, где собралось множество разных «почему»: почему людям нравится вкусно поесть, тепло одеться, красиво нарядиться, это же естественные, нормальные человеческие желания? Вот только юноша спросил, почему он обманул.
Обман исходил от Ань Жюле, который прекрасно знал, что ему это не понравится, и тем не менее всё равно сделал. Понимание этого угнетало Ду Яньмо, и он из последних сил сдерживался, чтобы не сказать то, что не должен говорить. Ань Жюле отлично понимал, что с ним происходит:
- Если ты хочешь сказать, скажи, не держи всё в себе.
Ду Яньмо:
- …
Ань Жюле не давил на него, и Ду Яньмо, поняв это, ответил:
- Ты обещал мне, что второго раза не будет.
Ань Жюле молчал. Да, он обещал. Беспристрастно и честно заглянув в свою душу, Ань Жюле признал, что на этот раз его намерения отличались от того чистого и искреннего порыва, когда он подарил подростку пару кроссовок, и теперь проистекали только из его личного желания нарядить его по своему вкусу… Не ради мальчика. Нет.
Ань Жюле вдруг почувствовал ужасный стыд: одержимый желанием оставить приятные воспоминания, он совсем забыл о корректности, он ступил на минное поле партнёра и спровоцировал взрыв. Какой позор. В один миг всё пропало, и теперь ему самому хотелось исчезнуть, а ещё лучше просто умереть.
Сердце Ду Яньмо летело в пропасть, но внешне это никак не выражалось, возможно, эта заторможенность и неподвижность в какой-то мере и была его реакцией. Со стороны в глазах Ду Яньмо мужчина выглядел так, будто ему всё равно… Да, этот мужчина всегда был таким, если не хочешь ему надоесть, нужно делать то, что ему нравится и не возникать…
Ду Яньмо подумал, что этот человек не знает, как он готовится к каждой встрече с ним, и не важно, что тот придумает, нужно просто согласиться и сделать это не раздумывая, так будет лучше всего. Главное, чтобы Ань Жюле был счастлив, и тогда между ними не будут возникать неприятности.
Но… Сегодняшний случай – это предел. Он хотел перетерпеть, он ещё не забыл, как они едва не разошлись из-за пары кроссовок. Он старался стать таким, каким его хотел видеть этот человек, и не хотел, чтобы его считали ребёнком. Как в случае с противной математической задачкой, её всё равно нужно решить, не пропустив ни одного действия. И между ними всё точно так же, не нужно торопиться, постепенно, аккуратно, шаг за шагом всё наладится… Он всегда внушал себе это, но если в обмен на своё терпение он получит неравные отношения или вообще разрыв, то тогда какой в этом смысл?
Безответная любовь… Когда-то Ду Яньмо считал, что это не так уж и плохо, даже хорошо, но сейчас ему было больно. Так больно, что его трясло, и даже внутри что-то дёргалось. Если бы он был таким же взрослым, как те, что были до него, у кого было достаточно материальных возможностей, чтобы отблагодарить партнёра за «доброе отношение», наверно, он мог бы по-взрослому не загоняться по этому поводу и даже порадоваться, а не страдать так, как сейчас от чувства неполноценности из-за разницы в возрасте? Он не знал. Ему всегда хотелось задать только один вопрос, но он не решался, а сейчас, наконец, спросил:
- Господин Хризантема, ты когда-нибудь хотел хоть немножко, совсем немножко… чтобы мы были равными?
Ань Жюле остолбенел… Как будто его только что ущипнули, схватили и закружили, вынуждая ляпнуть бездумно:
- Как мы с тобой можем быть равными?
Равенство? Ду Яньмо влюбился в этого мужчину, но ему суждено только приникнув к земле, взирать на него снизу-вверх с надеждой. Их чувства непропорциональны и никогда не станут равными. Они молчали долго, за это время только дважды прозвучал шум отъезжающего поезда метро.
- Ну, я так и думал, - вздохнул Ду Яньмо, - Я понял.
Ань Жюле знал, что он понял неправильно, но не мог ему объяснить, что он имел в виду. Он прикрыл глаза. Что он мог объяснить? Неужели он должен со слезами объявить: «я тебя люблю, а ты меня не любишь, поэтому мы не равны?» Но в ситуации неразделённой любви такого рода поступок может вызвать только досаду у человека. Особенно с учётом того, что их отношения отличаются от обычных.
Школьник и взрослый мужчина. Тринадцать лет разницы. Сегодня он действительно был счастлив, когда подросток надел ту одежду и обувь, которую он купил, нарядился в соответствии с его пониманием идеала, как будто окончательно стал его эксклюзивной вещью.
В прошлый раз Ань Жюле смог понять свои чувства, потому что коснулся предела терпения мальчика. С тех пор он постоянно напоминал себе: «не лезть не в своё дело», но всё-таки не выдержал. Потому что на самом деле он надеялся. Надеялся, что мальчик, даже узнав, что его обманули, всё-таки примет его подарок и чуть-чуть поддержит тщеславный каприз взрослого человека. Но Ду Яньмо не счёл себя обязанным.
Пока Ань Жюле стоял в растерянности, парень развернулся и вошёл в метро, вскоре его высокая фигура скрылась на эскалаторе. Весь дрожа, Ань Жюле сделал глоток кофе, нахмурился, подошёл к мусорному контейнеру, выплеснул кофе и выбросил пластиковую чашку.
Он подумал, что больше никогда не будет пить холодный кофе. Терпкий, горький и прокисший.
                ***
Всё кончено. Подросток не обернулся – вот и всё, так легко и просто. «Как мы с тобой можем быть равными», наверно, чтобы человек обернулся после таких слов, в нём должно быть намного больше любви? Ань Жюле не хотел, чтобы всё так закончилось, не хотел, чтобы мальчик страдал… Но ничего не поделаешь, всё шло к этому, даже он уже доведён до предела. Слишком много противоречий и сомнений накопилось, в итоге он собственными руками спровоцировал разрыв.
С горькой усмешкой он посмотрел на сумку в своих руках, и на душе стало ещё тяжелее. Ведь зарекался же не тратить на мужчин ни копейки, а теперь уже дважды нарушил клятву, вот Господь и не выдержал, наказал его. Ань Жюле вышел из метро и пошёл домой. По пути остановился и позвонил Цяо Кенану:
- Дорогой, поговори со мной, кажется, я опять лоханулся.
Цяо Кенан отозвался сразу:
- Когда и почему ты лоханулся?
Ань Жюле залился смехом:
- Да-а-ха-ха...
И смех перешёл в рыдания. Он плакал, как ребёнок, давился слезами и ругался:
- Чёртов ****юк, мелкий засранец, скупердяй хренов, даже помечтать не дал… Он не знает, что я весь изранен, мне же так нужна мечта, чтобы исцелиться, ну что ему, жалко что ли?
Цяо Кенан:
- Ну так найди его отца, и пусть тебя исцелит его хер, это более реально.
Ань Жюле вздохнул:
- Не думаю, что это возможно, его отец давно умер.
Цяо Кенан:
- …
«У тебя на полном серьёзе была такая мысль?»
Ань Жюле, громко шмыгая носом, переложил телефон в другую руку. Он решил подробнее рассказать о сегодняшнем инциденте:
- Подожди.
Он присел на корточки, достал из сумки куртку Ду Яньмо, порылся в карманах и вынул бумажный носовой платок. Громко высморкался и пробормотал смятому платку:
- Наконец-то ты мне пригодился.
В телефоне отчётливо послышался смех Цяо Кенана:
- Матушка, облик не теряй.
Ань Жюле прогнусавил в трубку:
- Успокойся, тут никого нет, я проверил.
- …
«Даже когда я страдаю, мне нужно сначала проверить, не видит ли кто-нибудь меня, может, это просто невроз навязчивых состояний?»
Цяо Кенан сочувственно проговорил:
- Эх ты, идиотина.
Ань Жюле не стал спорить. Перестав плакать, он опять улыбался, как клоун:
- Дорогой, ты так это сказал, я прямо влюбился в тебя.
- Отвали, - коротко послал Цяо Кенан и сразу перевёл на другое, - Давай-ка лучше завалимся на наше старое место, выпьем с тобой.
Ань Жюле шутливо:
- Может, лучше мы с тобой поваляемся в койке?
Цяо Кенан помолчал немного:
- Если тебе удастся напоить меня до упаду, может, и поваляемся, как тебе хочется.
Ань Жюле почесал нос. Цяо Кенан мог выпить целое море, хватило бы, чтобы уложить слона, и вряд ли получится напоить его до упаду. И даже если получится, у пьяного вряд ли встанет, а если и встанет… пьяный мужчина никудышный любовник, зачем это надо.
Это наименее обидный отказ. Ань Жюле вздохнул. Он не ожидал, что упадёт настолько, что ему понадобится лучший друг, чтобы поплакаться в жилетку и что придётся использовать для разговора с ним способы намёков и аллегорий, поистине, в жизни всё возвращается.
Ань Жюле:
- Я пошутил.
Цяо Кенан:
- … Я знаю.
Ань Жюле:
- Я люблю тебя.
- …
Ань Жюле:
- Это не шутка.
Цяо Кенан грустно усмехнулся:
- Я знаю.
И добавил:
- Хризантема, я тоже тебя люблю.
Ань Жюле криво улыбнулся. Как хорошо, что они любят друг друга взаимной братской любовью. В конце концов, отрадное чувство взаимной дружеской симпатии лучше неразделённой любви. Ань Жюле решил забыть всю эту бодягу и просто весело выпить с любовью всей своей жизни.
Войдя в бар, Ань Жюле героически провозгласил:
- Детка, сегодня мы не уйдём отсюда трезвыми!
Цяо Кенан ответил очень практично:
- Я не хочу заставлять хозяина переживать за мой кошелёк…
Ань Жюле согласно прикрыл глаза:
- Ладно, пусть только я буду пьяным.
Это условие намного проще. Ань Жюле тоже умел пить, только его мера была как у нормального человека, а вот у Цяо Кенана – как у сверхчеловека… Рюмка за рюмкой, хмель нарастал, и Ань Жюле, наконец, приступил к откровениям:
- Вот скажи, почему люди не могут без любви? Вот и ты, и я натерпелись столько боли, и всё равно ничему не научились. Одна любовь, ещё одна любовь, и даже если впереди будут заросли терний, мы всё равно будем заниматься любовью…
Он начал как поэт, а закончил как шлюха. Хорошо хоть Цяо Кенан, как мог, сдерживал его. Цяо Кенан ответил:
- Поскольку мы хотим любить, у нас нет выбора.
Это была фраза из критического трактата Сунь Цзы «Мужчина как он есть», очень красноречивая, но нельзя не признать, что она имеет смысл. Когда встретишь любовь, действительно не будет выбора. Ань Жюле улыбнулся:
- Ну, тогда за любовь.
- Давай, - Цяо Кенан чокнулся с ним.
Ань Жюле выпил, снова налил:
- За секс.
- …
Снова чокнулись.
- За крепкий хер.
Цяо Кенан:
- Тебе уже хватит!!
За то, за другое, за третье – Ань Жюле наконец надрался. Он очень редко напивался до такого состояния. Ноги его не держали, он повис на Цяо Кенане и на весь бар горланил хиты 80-х, и даже Цяо Кенан, решивший проводить его до дома, не смог его угомонить. Он разошёлся не на шутку и всю дорогу яростно пел:
- Скучаешь ли ты всё ещё по мне?
   Ты так мне ничего и не сказал.
   Любовь во сне похожа на цветок,
   А после пробуждения – притворство.
Поэтому лучше… пусть я отдам ему всю свою любовь и сердце разделю напополам, хорошо? И половину сердца мне отдай… Мне отдай… Мне отдай, отдай…
(Ань Жюле поёт известный европейский хит «Пусть я отдам ей всю свою любовь», китайский текст Хе Цихон, музыка Депардье (?) перепевает группа «;;;» - «Половина сердца», известная своими перепевками на китайском языке европейских хитов. Лидер группы – Grasshopper (Кузнечик). Видео: https://youtu.be/1p-XYhQURWw ).
Цяо Кенан оборвал его:
- Мамочка тебе отдаст!!
Ань Жюле не унимался:
- Отдай… отдай… отдай…любимый, оставь мне это сердце, раздели напополам, хотя бы половинку сердца оставь мне…
Он пел, как одержимый, фальшиво, но с оттенком неподдельной печали. Цяо Кенан только беспомощно смотрел на него и шептал:
- Наверно, я задолжал тебе в прошлой жизни.
Он затащил полусонного Ань Жюле в подъезд, прислонил к стенке возле двери, нашарил в его кармане ключ. Ань Жюле заплетающимся языком манерно выговорил:
- Противный… Тебе прямо не терпится…
Цяо Кенан, мысленно матерясь, продолжал мужественно выполнять свой долг:
- Сначала в дом войди, там разберёмся.
Ань Жюле расплылся в пьяной улыбке и поцеловал Цяо Кенана:
- Можешь же быть нежным, когда захочешь…
«То, что я не придушил тебя, можешь считать высшим проявлением нежности», подумал Цяо Кенан. После всех изнурительных мытарств этот пьяный цветок наконец-то был доставлен домой. Каким бы пьяным Ань Жюле ни был, он всё-таки помнил, что в доме нельзя гадить, поэтому первым делом он ринулся в туалет и согнулся над унитазом в приступе рвоты.
Воспользовавшись передышкой, Цяо Кенан прошёл на кухню. Он был здесь всего один раз, но планировка квартиры Ань Жюле была очень простой, поэтому он не заблудился. Он хотел налить воды, но не нашёл ни одной чашки. Он крикнул в направлении туалета:
- Эй, тебя ограбили и унесли все чашки?
Проблевавшись, Ань Жюле вышел из туалета. Чуть протрезвевший, но по-прежнему шатающийся:
- Я их выбросил.
- ?
Цяо Кенан не мог выразить своего удивления и только показывал на кухонный шкафчик, где и пол чашки не было:
- Все выбросил? Ни одной не оставил?
Ань Жюле покивал головой:
- Ага, они были грязные и не отмывались, вот и не оставил.
Он враскачку, зигзагами направился к дивану и рухнул на него, как подкошенный. Во всех своих делах Ань Жюле следовал велению сердца и не признавал никаких правил. Цяо Кенану пришлось перерыть весь холодильник, пока он нашёл бутылочку минеральной воды. Он подошёл к дивану:
- Хризантема, попей.
Ань Жюле лежал, уткнувшись лицом в диван, неподвижный, как труп. Цяо Кенан попытался его перевернуть, боясь, что друг задохнётся, но тот упрямо возвращался в прежнюю позу. После нескольких безуспешных попыток Цяо Кенан оставил его и просто сел рядом. Оглядевшись, он заметил лежащую на журнальном столике зелёную тетрадку с логотипом школы. Строка «Тайбэй, муниципальный округ Синфэй, средняя школа высшей ступени» заставила его надолго погрузиться в задумчивость. Он догадался, что именно владелец этой тетрадки и есть причина сегодняшнего безумия его друга.
Он не стал перелистывать тетрадь и запрокинув голову, стал пить воду из бутылочки. Через несколько глотков его вдруг пронзила ещё одна догадка. Цяо Кенан захлебнулся, закашлялся и повернувшись к Ань Жюле, стал трясти его за плечо:
- Кхе-кхе-кхе… Ты что, впустил его в свой дом?
Хризантема никогда не говорил ему об этом. Ань Жюле вяло пошевелился и неразборчиво пробормотал:
- Кого?
Цяо Кенан не знал имени, поэтому пришлось назвать так, как обычно сам Хризантема именовал этого человека:
- Твоего любовника.
- Угу, раньше приходил, часто бывал, и каждый раз заполнял этот дом собой…
- …
Ань Жюле продолжал бормотать:
- Весь этот дом, это всё он…
Он постепенно затих и больше не отзывался. Цяо Кенан глубоко вздохнул:
- Ладно, значит приходил.
Он посмотрел на пьяного вусмерть друга, обвёл взглядом его жилище. Возможно, для обычных людей его слова не имели смысла, но Цяо Кенан прекрасно понимал, что они означают для Ань Жюле. Чем больше человек понимает, тем меньше говорит. Так же, как перед лицом великой скорби люди могут много разглагольствовать, потому что их это не коснулось, но множество фальшивых утешений отражают лишь полное равнодушие. Поэтому пусть будет молчание.



Глава 20 «Это не любовь»

Когда Ань Жюле проснулся на следующий день, Цяо Кенан уже ушёл. Он поднялся, держась за голову. Давно он так не пил, похмелье было очень мучительным. В зеркале ванной отразилось бледное, как у покойника, лицо. Ань Жюле разлепил пересохшие губы и помахал отражению рукой:
- Hello, труп.
Человек в зеркале улыбнулся ему. Он принял душ, вышел из ванной и увидел лежащую на журнальном столике сумку. Он хотел выбросить её, но он не смог. Ладно, как-нибудь на днях он займётся наведением порядка и тогда… Он снова запел:
- Закат… всё так же… прекрасен… и завтра снова… будет ясный день…
И так каждый день, наступает новый день, и жизнь продолжается. Ань Жюле отправился на работу, больше не терзая свою душу пустыми сожалениями. Через три дня доставили новые чашки. Сверкающие всеми красками, изукрашенные витиеватыми узорами. Ань Жюле расставил их в ряд, согласно своему вкусу, и остался очень доволен.
В ближайшее время ему не придётся наливать в них мандариновую фанту, в природе полно других цветов. Он стал думать о своей любви. Его первый опыт был ужасен, он отвратил его от мира, от любви, оставил ему некрасивые шрамы, отнял кусок печени. Во второй раз он признал, что всё было прекрасно, он выложился весь, и пусть всё закончилось вот так, он не слишком сожалел. На сердце было тоскливо и очень больно, но в нём не было отвращения. Просто на короткое время он немного обессилел.
Утраченная связь с Ду Яньмо привела к тому, что его ночи стали наполовину пусты. Работа шла ни шатко, ни валко, эту неделю он кое-как пережил и всё бы ничего, но было нестерпимо видеть пустое место возле окна – как назло Ю Юй уехала в зарубежную командировку на два года. В довершение всего Цяо Кенан сурово и ответственно взялся за его воспитание. Один-два звонка от него ещё терпимо, но по три-четыре раза на дню, от этого можно было сойти с ума. Ань Жюле пришлось выйти на пробежку. Да, именно бегать.
Не по тому маршруту, по которому они бегали с подростком, этот маршрут он разработал отдельно. Ночью на дороге очень тихо, лишнего шума нет, но в самом конце есть ночной рынок, там очень весело, и жизнь бьёт ключом. Обычно Ань Жюле съедал там тарелку длинной лапши с требухой или вонючего тофу, а потом тем же путём возвращался домой. Теперь он вполне понимал сказанные мальчиком слова: «Бегать можно в одиночку. Одному приятнее наслаждаться ритмом своих шагов».
Ань Жюле бегал целую неделю, пока наконец тяжесть на душе не стала привычной, и боль немного притупилась. Как человек крайностей, успокоением он не удовлетворился, захотелось встряхнуться, и он снова вернулся к барам. На этот раз Цяо Кенан не стал его увещевать и удерживать, понимая, что другу необходимо развеяться. Он только дал ему один десятизначный телефонный номер и попросил запомнить его.
- Что это? – спросил Ань Жюле.
Цяо Кенан торжественно ответил:
- Это специальная, приватная линия Лу Синьчжи. Во всём мире только три человека знают этот номер. Я боюсь, что ты сейчас очертя голову пустишься во все тяжкие и наворотишь дел, с которыми я не смогу разобраться. Так что придётся обращаться к нему, чтобы спасти положение.
- ;! – протестующе выругался Ань Жюле, - Ты не веришь в благоразумие своей матушки?
- Не верю! – решительно заявил Цяо Кенан. Он, как никто, знал, что его друг «известен своими злодеяниями», примеров пруд пруди, просто не хотелось вспоминать.
- …
Ань Жюле потерял дар речи. Кое-кто тут решил припомнить, что у него чёрная история и даже вкратце изложил её. Но ведь он сам не ожидал, что напорется на несовершеннолетнего! Теперь он будет доверять не внешности, а только удостоверению личности с чётко прописанной датой рождения. Ань Жюле молча взял номер и отправился в бар закидывать сети.
Он хотел найти подходящий объект для упражнений на ночь, но наверно, судьба продолжала жестоко издеваться над ним. Вокруг были сплошь одни уроды с кривыми верхними балками, один попался, вроде ничего, складная фигура обещала более-менее приличный JJ, но партнёр неожиданно заявил:
- Я пассив!
«Ты X#$!» В активе Ань Жюле не нравился сам себе, когда он кого-то пялил, ему казалось, что он выглядит некрасиво, и особенно терпеть не мог волосатые задницы у партнёров, это его просто бесило и отталкивало. Промаявшись таким образом пол месяца, Ань Жюле вдруг с удивлением осознал, насколько повысились его критерии требований к людям, незаметно для него самого. Если лицо и фигура предполагаемого объекта не соответствовали этим критериям, он сразу его выбраковывал.
Однако, даже если некий объект признавался годным к тому, чтобы провести с ним ночь, среди ста положительных черт всегда находился один-другой изъян: то глаза недостаточно красивые, то волосы недостаточно чёрные, то кожа недостаточно гладкая, то мышцы недостаточно крепкие, то нет младшей сестры. Ну ладно, все перечисленные качества ещё понятны, но каким боком здесь последний пункт?
Нельзя же выбирать всю жизнь, так ему скоро придётся уйти в монастырь. Так или иначе, надо как-то преодолеть хотя бы первый рубеж, дальше будет проще. Ань Жюле, чувствуя себя ребёнком, хватающим первый попавшийся предмет из предложенных, * пробежал глазами по более-менее приличным объектам и выбрал одного. Они вышли вместе, обнявшись за плечи, пока мир не успел заметить, что здесь есть два озабоченных кобеля.
(*Традиция стран дальнего Востока, празднуя первый прожитый ребёнком после рождения год, перед ним выкладывают разные предметы. Принято считать, что предмет, выбранный ребенком, будет его ориентиром на всю жизнь. При ведической культуре людей разделяли на несколько каст: ученые, дельцы, воины, ремесленники. В те времена родители определяли будущий род занятия ребенка при помощи выкладывания нескольких предметов, отвечающих той или иной отрасли. Это были: книга, деньги, оружие и рабочий инструмент).
Казалось бы, с наступлением зимних холодов человеческое тело должно стремиться к теплу, однако у Ань Жюле почему-то рождалось беспричинное пресыщение, он чувствовал, что его сердце подспудно противится постороннему человеку, интересно, что бы это значило? И это же сердце надеялось восполнить одиночество. Он вздохнул и похлопал случайного парня по плечу:
- Мы с тобой жалкие люди.
- Что? – парень удивился неожиданному проявлению сочувствия.
Ань Жюле не стал объяснять ему, что сейчас предпочёл бы пойти домой, принять душ и лечь спать. Он уже собирался убрать руку с плеча парня, как вдруг в следующую секунду кто-то неожиданно с силой растащил их в стороны. От боли в плече Ань Жюле не сразу понял, что происходит и почему-то подумал, что это кто-то из знакомых его партнёра пришёл заявить свои права на него.
- Эй, ты ненормальный…
Однако, оказалось, что это не ревнивый друг его случайного знакомого! Ещё на половине фразы Ань Жюле поднял взгляд, чтобы рассмотреть схватившего их человека и сразу закрыл рот, не смея поверить своим глазам:
- Это ты…
Это был Ду Яньмо. Он мёртвой хваткой вцепился в левое запястье Ань Жюле, в неверном свете ночных фонарей он выглядел как зловещий призрак, наводящий ужас. Случайный партнёр был напуган до обморока, но когда Ань Жюле поволокли прочь, он шагнул следом, вопрошая:
- Эй, ты что делаешь?
Ду Яньмо обернулся и посмотрел на него с такой ненавистью, что парень невольно отшатнулся в страхе и замер. Только спустя минуту он опомнился и выругался вслед:
- Ты ненормальный! Вся твоя семья ненормальная!
Парень зло сплюнул сквозь зубы и не желая ввязываться в чужие дела, развернулся и пошёл прочь. Странно, что Ань Жюле до сих пор был цел и невредим, его так резко тащили за собой, что душа в пятки падала. Когда он немного овладел собой, попытался освободиться. Но не тут-то было, Ду Яньмо схватил так крепко, что стало больно. Очень больно.
- Эй, полегче…
Первоначальное желание ругаться отступило, и Ань Жюле почувствовал себя робким, провинившимся котёнком, который пытается добиться прощения бесполезным мяуканьем. Они расстались. Не говоря о том, каким образом Ду Яньмо появился и зачем задержал его, но он так виноват перед ним, что это совершенно бессмысленно.
Ду Яньмо остановил такси, впихнул туда Ань Жюле и сам сел рядом. Ду Яньмо назвал адрес Ань Жюле, и Ань Жюле даже не пикнул что-то против. За всю дорогу не проронили ни слова. Ань Жюле только спросил:
- Ты искал меня?
Ду Яньмо не ответил.
В душе Ань Жюле всё затрепетало, и этот трепет отразился мелкой дрожью по всему телу. Он был настолько потрясён, что ничего не соображал, даже не мог попасть ключом в замок, когда они уже оказались перед дверью его дома, и не открыл бы его, если бы Ду Яньмо не положил свою руку на его трясущуюся ладонь и не помог.
Дверной замок щёлкнул и открылся. В прихожей сразу вспыхнули сенсорные светильники, прорезав темноту. Хлопнула дверь, закрываясь. Тщетно пытаясь успокоиться, Ань Жюле спросил:
- Что ты будешь пить…
Он не договорил, а дальнейшее происходило как в тумане: он почувствовал боль в спине, потому что его опрокинули на пол и захватили губы поцелуем. Дерзкий напор губ сопровождала неожиданная боль, с которой с него начали стаскивать одежду. Попытки сопротивления были задушены в зародыше мощным захватом обеих рук, Ду Яньмо был намного сильнее, и Ань Жюле ему был не соперник.
Юноша атаковал его диким поцелуем, он втягивал, грыз и кусал губы Ань Жюле, слюна из его рта моментально перелилась в рот Ань Жюле. Он подавился ею и немедленно, словно сражённый этой отравой, безвольно размяк, не в силах пошевелиться. Он даже сам присосался к губам рассвирепевшего любовника.
Одурманенный Ань Жюле подумал, что наверно, он сломлен. Наверно, он должен оказать сопротивление, но в его мозгу всё кружились события сегодняшнего вечера, и ему было не важно, что сделает подросток, он готов принять всё. Он лоханулся. И в эту минуту, пожалуй, это единственный способ, которым он может показать свою любовь.
Нежелание сопротивляться исходило не от слабости мужчины. И хотя задница – это не то место, куда можно ворваться, как только захотел, никогда не изменявший здравому смыслу Ань Жюле был не в состоянии остановиться. Он расслабил губы, позволяя подростку вторгнуться в его рот. Руки Ань Жюле сразу получили свободу и тут же воспользовались ею, чтобы вцепиться в плечи партнёра, успокаивающе поглаживая кончиками пальцев напряжённые мышцы, но… это было бесполезно.
Рука Ду Яньмо задрала подол его майки, поднялась к груди и сильно сдавила сосок. От резкой боли Ань Жюле вскрикнул, но полузадушенный стон был поглощён ртом партнёра. Поведение парня было очень близко к насилию, он так грубо мял сосок, что Ань Жюле зашёлся в немом крике. Брюки тоже стащили и грубо захватили гениталии. Это было уже слишком, и Ань Жюле оттолкнул его:
- Перестань, мне правда больно…
В голосе звучала жалоба. Ду Яньмо не ответил, но чуть сбавил напор. От боли у Ань Жюле не стоял, он не чувствовал удовольствия, и когда под-росток воткнул несмазанный палец в его заднее отверстие, он наконец понял, что это сношение будет означать желание наказать и излить злость, потому что несмотря на эрекцию, лицо парня тоже не выражало удовольствия…
Ань Жюле был готов уступить ему, но одно крохотное место в его сердце, где всегда жила та давняя, невыразимая боль, шевельнулось, и левое запястье тоже стянуло болью. Именно эта боль заставила его протестовать:
- Нет.
Одно слово, ясное и недвусмысленное. Ду Яньмо вздрогнул и остановился. Ань Жюле уставился в потолок, чувства смешались… Ду Яньмо всегда так ласково и бережно обнимал его, парень избаловал его своей нежностью. Впервые мальчик не считался с его чувствами. Нет, таких объятий он не хотел. Нет.
Ду Яньмо успокоился. Именно этому учил его Ань Жюле: принуждать партнёра, когда тот не хочет, это скотство. В мире есть вещи, которые можно делать, и есть вещи, которые делать категорически нельзя. Одна из первых, это посягать на человека, не считаясь с его желаниями.
Ань Жюле вздохнул и выбрался из-под него. Приглушённое освещение прихожей позволило ему рассмотреть лицо Ду Яньмо, тёмное, как ночное звёздное небо, затянутое тучами, мрачное и огорчённое. Ань Жюле взял в ладони его лицо, вглядываясь в блестящие, влажные глаза подростка. В них уже не было злости, лишь смутное волнение, вызывающее сочувствие. Ань Жюле нежно поцеловал его верхнюю губу:
- Это не означает, что нельзя это делать, просто нельзя делать вот так. Ты понял?
Ду Яньмо промолчал. Он правда успокоился и больше не настаивал. Ань Жюле поцеловал его, от губ переходя на подбородок, шею, грудь, и наконец, дойдя до рук, расцеловал ладони мальчика и каждый палец, внимательно и нежно; эти пальцы в своё время доставили ему немало удовольствия. Ань Жюле так хорошо это помнил, что так и не смог найти замену этому парню.
Дойдя в размышлениях до этого места, Ань Жюле поднял глаза и увидел прыгающий от судорожных глотков кадык пацана. Его возбуждение явно снова набирало силу. Ань Жюле схватил его пальцы и облизал кончиком языка подушечки. Дыхание Ду Яньмо участилось, грудная клетка высоко вздымалась и опускалась. Ань Жюле хорошо смочил слюной два его пальца и направил их к своему входу между ног.
Ду Яньмо медленно и осторожно погрузил пальцы в него. Одной слюны для смазки было недостаточно, но Ань Жюле был открыт для него и вполне согласен вытерпеть от него немного боли. Он не испытывал отвращения к парню, лишь бы тот не был слишком жесток с ним. Он не хотел, чтобы между ними легла тень насилия.
- Да…
Пальцы с трудом проникали внутрь, но Ду Яньмо тоже не считал это насилием. Он так хорошо изучил тело Ань Жюле, что быстро преодолел небольшое сопротивление мышц; внутри было так тепло, мягко и липко, настолько нежно, что невозможно допустить даже мысли о насилии. Осознание того, что он только что едва не сделал это, ужаснуло мальчика, он вздрогнул как от холода и замер. Ань Жюле успокоил его:
- Ничего страшного, это не имеет значения…
У Ду Яньмо защипало в глазах. Как всегда, этот мужчина ни малейшего внимания не обращает на то, что ему сделали больно, наоборот, ещё сам же и утешает. Ду Яньмо знал эту сторону его характера, и всегда боялся, что из-за излишней уступчивости Ань Жюле между ними что-нибудь произойдёт, и тем не менее всё-таки сорвался. Он едва не оскорбил мужчину самым наихудшим, ужаснейшим способом.
Ещё немного, и этот человек возненавидит его. «Я виноват, прости, прости меня… Прости за то, что обидел тебя. Я буду очень-очень стараться относиться к тебе так, как ты хочешь, я всё сделаю, чтобы стать таким, как ты хочешь, лишь бы ты был счастлив, лишь бы ты был счастлив…»
Свои принципы, своё достоинство, все эти вещи надо было давно отбросить, ещё в самом начале. Надо было быть рядом и ни за что не отпускать, почему же он всё топтался на месте и не пришёл сюда? Ему некуда уйти. И он не хочет уходить. Он хочет только обнять этого человека, стать его верным псом, или кем там ещё, он на всё согласен.
Ду Яньмо взял себя в руки. Если это единственное, что он может делать хорошо, он сделает это лучше всех. Без какой-либо внешней поддержки он терпеливо растягивал его, так что вскоре Ань Жюле там жадно проглотил три его пальца, они свободно входили и выходили. От трения сзади член Ань Жюле затвердел и сочился смазкой, словно слёзно просил прощения за предыдущее плохое поведение:
- Скорее… Вставь мне, вставь мне…
Его слизистые оболочки раскрыты, отверстие дрожит, внутри тлеет жаркий огонь, в истерзанных сосках опять начался нестерпимый до боли зуд. Он дотронулся до них и ощутил лёгкое покалывание. Любое состояние, не позволявшее ему излиться, приводило его в замешательство и превращалось в новый вид пытки.
- Входи… скорее входи… - торопил Ань Жюле, как будто вся его жизнь зависела от удовлетворения этой яростной потребности. Затвердевшее орудие Ду Яньмо в полной боевой готовности упёрлось в дрожащее отверстие. Там всё уже очень мягко, нет необходимости растягивать, отверстие готово принять член; Ань Жюле приподнял таз и широко развёл ноги, но партнёр уже пол минуты не двигался, остановившись у самого входа. Ань Жюле с досадой воскликнул:
- Ну сколько можно…
Ду Яньмо:
- … Кто я?
Ань Жюле заволновался, «эй, только не говори, что ты за это время забыл, как трахаться?» Он хотел съязвить что-то, но взглянув в блестящие глаза подростка, мгновенно понял, что тот имеет в виду. К его щекам прилил жар. Он никогда не называл партнёра в постели по имени, боясь попасть в эмоциональную зависимость, но его тело было предельно искренним: он хотел его.
Он хотел этого мальчика… этого мужчину.
- Яньмо…
Сопровождаемый этим возгласом член парня немного продвинулся в него. Ань Жюле прикрыл руками покрасневшие глаза:
- Яньмо… да…
Похоже на приглашение, как будто они встретились лицом к лицу, и с каждым возгласом юноша продвигался всё глубже, пока не погрузился полностью.
- Яньмо, Яньмо, Яньмо… А-аах…
Больше не сдерживаясь, Ду Яньмо качнул бёдрами. Он раздвинул ноги Ань Жюле и вторгся в него под более заковыристым углом, втираясь в нежную слизистую партнёра. Парень входил и выходил с большой амплитудой, его мошонка колотилась о ягодицы Ань Жюле. Такое ощущение, словно ударам подвергались даже внутренние органы, что вызвало полное онемение в нижних конечностях, член, к которому не прикасались, отозвался неожиданной твёрдостью и обильной секрецией, намочившей промежности обоих мужчин.
Всё это время Ань Жюле постоянно выкрикивал со стонами имя мальчика, как будто это было его единственное желание в жизни. Любить его, любить до смерти, и если даже в этот момент он будет размолот в порошок, он будет счастлив развеяться по ветру. Разве он сможет найти кого-то ещё? Допустим, на какой-то момент тело испытает удовольствие, что с того? Если душа несчастна, это не имеет смысла. Он хотел… Единственное, чего он хотел, это его тепло и всего лишь половинку сердца… «Оставь мне, ладно?»
- М-мм… м-мм…
Слишком жалкое желание, которое невозможно даже высказать, можно лишь открыть нараспашку своё тело и вбирать в себя огромный член партнёра и в его движениях внутри ощущать хотя бы иллюзорную близость. В груди Ань Жюле снова стало тесно, и среди сбивчивых стонов вырвалось:
- А-ах… ещё глубже… да…
Кажется, этой репликой он скрыл своё истинное желание. Он не знал, сколько прошло времени с начала совокупления, когда его тело вдруг напряглось, и член выстрелил семенем. Почти месяц воздержания, он даже сам себя не утешал в этот период, сперма была очень густой, а уретра стала настолько чувствительной, что от пережитого наслаждения даже заныла. Ду Яньмо зафиксировал руками его бёдра, резко ускорил фрикции и вскоре догнал его…
Ань Жюле тяжело дышал. Вместе с эякуляцией внутрь его живот расслабился, как будто он испытал ещё одну, еле различимую кульминацию. Сквозь туман в голове пробилась мысль: «я действительно сломлен».
Та заклеенная фотографиями стена в гостиной казалась размытым, далёким пейзажем. «My Happy Life», она всегда напоминала ему: «если хочешь быть счастливым, не люби», но… Теперь он так счастлив. Просто сошёл с ума от счастья.
Излившийся член Ду Яньмо оставался в нём, оба оставались всё в той же позе, никто не хотел двигаться. Тела постепенно охлаждались, сперма внутри разжижалась и понемногу вытекала наружу… Глубокое молчание окутало их. Ань Жюле открыл рот, во рту была горечь, как после выкуренной сигареты. Обычно сигарета после близости выкуривается не для того, чтобы почувствовать себя счастливыми, как небожители, а для того, чтобы заполнить молчание, ибо все боятся молчания после близости.
Внезапно Ду Яньмо обнял его, обхватил его лицо обеими руками и принялся исступлённо покрывать поцелуями. Он целовал и целовал, как одержимый, пока не опухли губы, но он и тогда не остановился. Его вид по-прежнему выражал любовь и зависимость… Ань Жюле не останавливал его, но чувствовал, что немного устал. Его веки подрагивали, словно он засыпал.
Юноша наконец перестал целоваться. При виде измотанного вида муж-чины его сердце сжалось, он уткнулся в плечо Ань Жюле и с дрожью в голосе спросил:
- Наверно я… плохо сделал?
Ань Жюле помотал головой, отгоняя навалившуюся сонливость:
- О чём ты?
Ду Яньмо:
- Тебе не понравилось… Я всё исправлю.
Ань Жюле широко раскрыл глаза. Он вздрогнул и мгновенно вернулся в реальность, слушая умоляющий голос мальчика:
- Я буду очень стараться, я сделаю всё, что ты захочешь. Но только… Я не могу, я думал, что смогу стерпеть это, но у меня не получилось… - он говорил сбивчиво, выбрасывая из себя слова вместе с жарким дыханием куда-то в шею Ань Жюле, - Не делай этого с другими.
Так робко, без капли достоинства, утратив прежнюю мальчишескую от-вагу, что сердце Ань Жюле суматошно забилось в замешательстве.
- В тот день я ждал тебя до самой ночи, - продолжал Ду Яньмо, - а ты вернулся домой с другим мужчиной. Я знаю, я для тебя ничего не значу… Нет, но он же не настолько лучше меня.
«В тот день? В какой день?» В голове Ань Жюле была путаница, но он подумал, что кроме Ду Яньмо он приводил домой только Цяо Кенана. Поразительно. Он ведь думал, что мальчик ушёл тогда… Бросил его.
Да, их последняя встреча оставила негативные впечатления, и Ду Яньмо не мог не отреагировать. Однако, если вспомнить, кроме того, что, что он зависел от доброты этого мужчины, пользовался даруемым им с самого начала теплом, его прекрасной терпимостью, он сам так и не дал ему ничего, кроме поверхностных объятий. Принимая его доброту, он так и не сделал его счастливым в ответ.
Поэтому он вернулся и пришёл к дому Ань Жюле, на этот раз с твёрдым намерением засунуть свою гордость куда подальше, отбросить все принципы и добиться прощения у этого человека. Он прождал до рас-света и увидел, как Ань Жюле возвращается домой с другим мужчиной, по всему было видно, что у них тесные отношения… Оказывается, то единственное, что он мог ему дать, ему могли дать и другие.
«Откажись… Он не воспринимает тебя всерьёз. Этот мужчина – не то, что ты сможешь получить, ты не сможешь пройти через то же самое, что и он».
Как он это пережил? Погрузившись в размышления, Ду Яньмо прижался к мужчине и потихоньку, с усилием вышел из него. Кто теперь придёт ему на помощь? И можно ли ему помочь? Стоило ему только подумать, что Ань Жюле возможно, использовал те же самые позы и под другими мужчинами… За этот месяц он извёлся от таких мыслей, это невозможно было вынести.
Терпение Ду Яньмо дошло до предела. В полном отчаянии он пришёл к дому Ань Жюле, проследил весь его путь до бара, и поскольку внутрь войти ему было нельзя, он ждал снаружи. Он верил в мягкое сердце этого мужчины, он ведь всегда прощал его. Он готов был опуститься перед ним на колени и слизывать пыль с его обуви, лишь бы он не оттолкнул его… Но когда Ань Жюле вышел из бара с другим мужчиной, эта картина просто убила его, заставив рассыпаться на кусочки.
- Я младше тебя, мне нечего предложить тебе, мы не равны, это так… - Ду Яньмо тяжело давались эти полные горечи слова, - Но я умоляю тебя…
«Не надо, не надо меня умолять».
Подросток выглядел жалким. Ань Жюле долго молчал, а потом взял в ладони его лицо, вглядываясь в его умоляющие глаза. В чёрных глазах Ду Яньмо блестела влага, отражая свет ламп. Ань Жюле смотрел, смотрел, смотрел в эти глаза, в которых отражалось жалкое упрямство вместе с непролитыми слезами – и не понимал.
«Почему ты стал таким? Ведь я давал тебе всё, что считал самым лучшим, я надеялся, что ты доволен, горд и уверен в себе, и тебе не надо никого умолять из-за недостатка любви, не надо опасаться потери, однако, ты умоляешь меня… умоляешь меня…» И Ань Жюле ответил:
- Не надо просить меня.
Мальчик был ошеломлён таким ответом, его глаза наливались отчаянием. «Не в этом смысле», подумал Ань Жюле и устало прикрыл глаза. Он хотел ободряюще улыбнуться мальчику, но от усталости не смог даже пошевелить губами. Он попытался открыть рот, но горло скрутило мучительным спазмом, словно в него воткнули нож и пытаются вырезать из хрупкой глотки глубоко похороненные там слова:
- Я знаю, что тебе нравлюсь не я.
Вслед за этими словами из глаз Ань Жюле полились слёзы, больше похожие на кровь. На самом деле он совсем не то хотел сказать. Конечно, он нравится Ду Яньмо, нравится настолько, что тот до сих пор отставляет в сторону своё достоинство и приходит к нему, но… Ань Жюле беспокоила их разница в возрасте и вообще различия между ними, мешающие ему поддерживать красивый образ в глазах подростка. Честно говоря, кто может похвастаться безупречностью, когда речь заходит о любви?
Однажды он уже боролся и получил для себя бесценный урок, который запомнил на всю жизнь. Теперь он непрестанно предостерегал себя: не переходи границ, веди себя, как подобает старшему; люби его, и если подросток не хочет, ни в коем случае не лезь не в своё дело… и тогда твоё положение всегда будет прекрасным.
И тем не менее, он опять повторял всё те же ошибки, жадно добиваясь не принадлежащей ему любви. Ань Жюле до смерти не хотел, чтобы подросток видел его таким жалким, таким несчастным. В груди болело от безысходности, ему реально становилось плохо от мысли, что он не единственный в сердце Ду Яньмо. «Хотя бы половину сердца оставь мне, ладно?» Но правда в том, что он не хотел довольствоваться лишь половиной сердца этого мальчика. Это слишком тяжело.
Ань Жюле закрыл лицо руками, не желая терять самообладание, но у него не получилось скрыть своё состояние. Его плечи вздрагивали, сквозь пальцы просачивались слёзы, и он думал, что выглядит сейчас просто ужасно некрасиво. Насилу успокоившись, Ань Жюле прохрипел:
- … Возвращайся домой.
Ду Яньмо помолчал и твёрдо сказал:
- Нет.
Это слово вонзилось в сердце Ань Жюле, и он вздрогнул. Он больше не закрывал глаза руками, но всхлипывания становились всё более невыносимыми… словно он сейчас вот-вот растворится в слезах. Ду Яньмо был в недоумении. Он не понимал, почему мужчина так убивается из-за того, что он не тот, кто ему нравится? Ведь Ань Жюле ему нравится, очень-очень нравится.
- Ты мне нравишься, - сказал он.
Ань Жюле улыбнулся, и улыбка получилась ещё более некрасивая, чем плач:
- Я знаю.
«Нет, ты не знаешь». Кажется, именно в эту минуту все прежние смутные, бессвязные мысли вдруг обрели чёткую форму, и Ду Яньмо вдруг понял, что; так беспокоит мужчину. Он приблизился и отнял руки от лица Ань Жюле, а тот не давался, противился и даже отбрыкивался ногами…
Сопротивление продолжалось до тех пор, пока Ду Яньмо не подавил его, обхватив руками и ногами и крепко прижав к себе. Ань Жюле сердито пыхтел и отворачивал лицо, а Ду Яньмо, не обращая внимания, упорно притягивал его к себе. Несколько безрезультатных попыток отвернуться, и Ань Жюле зарычал:
- Я урод! Не смотри!
… Ужасный урод. От слёз стал уродом. Глаза опухли и покрылись красными прожилками, всё лицо мокрое и склизкое от слёз пополам с соплями. Глядя на него, Ду Яньмо думал, что мужчина наверняка ощущает себя грязным, однако осознание того, что все эти слёзы и сопли текут ради него, переполняло сердце льющейся через край нежностью. Это так мило. Правда, правда, очень мило.
Ду Яньмо склонился к нему и поцеловал мокрые уголки глаз и остывшее лицо, чувствуя на кончике языка горьковато-солёный вкус. Терпкий, с затаившейся внутри сладостью.
- Ты нравишься мне, правда, очень нравишься, даже такой заплаканный и некрасивый… всё равно нравишься.
Ань Жюле улыбнулся сквозь слёзы:
- Я тебе нравлюсь, оу.
Некрасивый, но это не обсуждается. Ду Яньмо не стал спорить:
- Как скажешь.
- …
Ань Жюле всматривался в бездонные, влажные глаза подростка, словно пытался отыскать там какую-то тень сомнения или колебания. Ду Яньмо снял с него остатки одежды, разделся сам и знакомым путём отвёл в ванную. Ань Жюле не сопротивлялся, к тому же, ему всегда нравилось, как мальчик ухаживал за ним в такие моменты. Подросток сначала умыл его лицо, затем снял насадку для душа и вымыл его изнутри, позволяя только что впрыснутым в него жидкостям свободно излиться наружу. Густое белое семя стало полупрозрачным и свободно потекло по ногам.
Ду Яньмо засунул внутрь пальцы, проверяя, не порвал ли он мужчину ненароком, и убедившись, что всё в порядке, в следующую минуту раздвинул ягодицы Ань Жюле и задвинул горящий неуёмным желанием о;рган в жаркое нутро.
- А-аах…
Свежераспаханное «поле» было мягким и влажным, и свободно приняло крупный «плуг» подростка. Ду Яньмо поддерживал его в таком положении, то ли обмывая его, то ли просто нежно лаская под душем. Ноги Ань Жюле утратили опору, и он был вынужден цепляться за плитку на стене. Поясница выгнулась, внизу чувствовались лёгкие толчки, изредка проникающие в самую глубину.
Разница в росте заставила его подняться на цыпочки, и в конце концов его просто подняли в воздух, обняли, крепко прижали к груди и стали насаживать на крепкий стебель. Что происходит? Ань Жюле перестал понимать что-либо, он только чувствовал головокружение, как будто его мозг потихоньку испарялся. Очевидно, не стоило говорить о каком бы то ни было техническом уровне этого секса, но его поглотило происходящее. Спереди торчал разрывающийся на части член, твёрдый, как железный лом, сзади ни с чем не сравнимое по остроте наслаждение от двигающейся в нём вещи, наслаждение, в котором он тонул… Слишком много, слишком полно, слишком глубоко… Ань Жюле закричал.
Неизвестно, было ли это из-за чувственной эйфории или из-за чего-то другого, но Ань Жюле вскоре кончил ещё раз. Видя его состояние, Ду Яньмо извлёк из него свой по-прежнему крепкий ствол и принялся обмывать каждый дюйм его тела, перемежая мытьё поцелуями, вымыл сверху донизу, даже промежутки между пальцами ног не пропустил.
Обиженный грубостью опухший сосок был мягко втянут в рот и обласкан со всей нежностью, пока Ань Жюле не подошёл к третьей кульминации, теперь его семя было скудным и водянистым. Наконец, Ду Яньмо отпустил его. Ань Жюле умирал от усталости и еле передвигался, покинуть ванную оказалось нелегко. Ду Яньмо кончил только дважды, Ань Жюле даже не помнил, сколько раз кончил он, просто чувствовал себя выжатым досуха, ещё немного… и будет недержание.
Бледного, измученного до полусмерти Ань Жюле вытерли насухо, высушили феном волосы и уложили в постель, плотно укутав одеялом, так что он стал похож на куколку насекомого. Сам Ду Яньмо лёг позади него, крепко прижав к себе, обнимая его вместе с одеялом, похожий на паука, захватившего куколку длинными конечностями. Ань Жюле с трудом повернул к нему голову. Лицо Ду Яньмо ничего не выражало, однако он выглядел весьма довольным. Себе подросток не оставил ни кусочка одеяла.
Наутро Ань Жюле проснулся полным сил. Столкнувшись один раз с безрассудством подростка, Ань Жюле вполне ожидаемо побаивался. Мальчик проявил такие дикие и мощные чувства, как примитивное животное, что Ань Жюле даже не знал, должен ли он оставить это безнаказанным. Как ни странно, его это не раздражало.
Он кашлянул, пробуя голос, и почувствовал хрип и боль в горле. Ду Яньмо поцеловал его в затылок, встал и вышел из комнаты, и вскоре вернулся с чашкой, украшенной яркими розовыми сердечками. Ань Жюле действительно хотелось пить, но из-за боли в пояснице он не смог даже пошевелиться.
Конечно, Ду Яньмо это понял и немедленно занялся «благотворительностью». Он присел на край кровати, набрал в рот воды, а потом бережно приподнял торс Ань Жюле и прижался к его губам, отправляя воду ему в рот. И так изо рта в рот поил мужчину, Ань Жюле даже не пришлось прилагать никаких усилий, он только открывал рот и благодарно булькал, глотая воду. Ду Яньмо поил его, пока Ань Жюле не покачал головой.
- Напился?
- … Да.
Подросток поставил чашку на тумбочку рядом с кроватью и бережно вытер пальцами оставшиеся капельки влаги по боками рта Ань Жюле, как заботливый родитель, кормящий малое дитя. Ань Жюле не знал, откуда у него берутся силы, что после такого марафона он ещё может целоваться, кусаться, ласкаться. Если бы он не занимался бегом последние месяцы, он бы точно помер.
Ду Яньмо погладил его по волосам, втянул в рот мочку уха, потёр больное горло, потом положил ладонь на ноющие яйца... Ань Жюле не выдержал и запротестовал:
- Хватит...
Ду Яньмо:
- Ты мне нравишься.
- …
- Я не знаю, что ты не так понял… Но если ты всё ещё не веришь мне, мне остаётся только обнимать тебя, целовать тебя и говорить, что ты мне нравишься… Конечно всё, что у тебя есть, в моих руках, включая это.
И рука Ду Яньмо скользнула под одеяло, коснулась мягко висящих причиндалов и потеребила их. Там было немного больно. Ань Жюле вздрогнул, что это за чудесное доказательство такое? Вопрос в том, как можно доказать, что человек нравится, если слов не хватает?
Тут он и сам запутался.
Устав до полусмерти, он просто заснул, а на следующий день столкнулся с трагической ситуацией, когда ни встать, ни лечь: телу больно даже от простого соприкосновения с простынями, потому что вся кожа в багряно-красных отметинах, ужас. Раньше Ань Жюле запрещал подростку делать это, зато теперь ему вернулась прибыль с процентами, по всему телу расцвели засосы. Неужели это и есть доказательство того, что тебя любят?
Пришлось звонить в издательство и отпрашиваться с работы, врать, что простудился и для убедительности хрипло кашлять в трубку. Жень Ий сокрушалась не на шутку:
- Тебе очень плохо? Это опасно? Ты обращался к врачу?
Перед лицом такой чистосердечной и нежной заботы сослуживицы Ань Жюле чувствовал смертельный стыд, надо же Император опоздал на утреннюю аудиенцию. Неудивительно, что в однополой любви императоры в большинстве случаев были активами. Если бы императора трахали каждую ночь так, как его сейчас, он не смог бы подняться с постели, чтобы провести утреннюю аудиенцию, и бразды правления страной могли попасть в другие руки.
Ду Яньмо в школу не пошёл, сказав, что сегодня его отпустили для участия в спортивных состязаниях, и это его оправдание для родителей, почему он не ночевал дома. Действительно… Подготовил себе универсальное алиби. При упоминании о соревнованиях Ань Жюле не удержался от вопроса:
- А почему ты мне не сказал про свои соревнования?
Ду Яньмо:
- Я не хотел, чтобы ты считал меня слишком маленьким.
Ань Жюле опустил взгляд на его чресла – он мог поклясться, что совершенно неосознанно.
- Э-э… Не говоря о том, что у тебя там, в остальном ты действительно ещё маленький.
Ду Яньмо:
- …
Ань Жюле:
- Ты очень маленький, я всегда это помнил.
Всегда помнил и не давал себе забыть. Всегда был готов к разоблачению и всегда готов принять осуждение семьи и общества. Он взрослый и должен нести ответственность за всё. Если узнает отец, он его изобьёт… Он боялся, реально боялся. Но объятия так сладки, что не хотелось отрываться. И боязнь привязаться пугала больше всего.
- Но хотя ты маленький… Мы всё-таки вместе, не так ли? – сказал Ань Жюле.
От этих слов всё прежнее уныние слетело с Ду Яньмо, сменившись восторгом.
- Ты мне нравишься, - повторяя снова и снова, он обнимал Ань Жюле.
Он твердил это со вчерашнего вечера и до утра, и внутри Ань Жюле всё плавилось, смешивалось, закручивалось в невообразимый беспорядок. Больше не сопротивляясь, Ань Жюле прильнул к нему и долго собирался с духом, пока наконец не решился тихо спросить:
- Я нравлюсь тебе больше, чем учитель?
- … Что?
Видимо, он обречён ревновать подростка к его первой любви. Ань Жюле понимал, что это скверно, но ревность сидела в нём, как заноза, и он не мог не спросить, пусть даже над ним посмеются.
- В тот день, в кинотеатре, ты загородил меня, ты не хотел, чтобы он увидел тебя со мной. И когда мы смотрели фильм, ты всё время смотрел на него.
В большинстве случаев, когда тело открыто, тайники души тоже становятся хрупкими, и скрывать что-то уже не получается.
- Ладно, не обращай внимания.
И тут он увидел нескрываемое недоумение на лице мальчика. Его тут же окатило жаром, словно толпа муравьёв поползла от пяток по всему телу. Он вдруг почувствовал, что со своими мелочными придирками выглядит… как ревнивая девчонка! «Мамочка, разрази меня гром».
- ****ь, считай, что я ничего не говорил.
Ду Яньмо тихонько обнял его, расцеловал всё лицо Ань Жюле и сказал:
- Подожди, я сейчас.
Он поднялся, вышел ненадолго из спальни и вернулся с телефоном. Ань Жюле с бьющимся сердцем приподнялся:
- Не может быть?
И смотрел, как парень, присев перед ним на корточках, начал удалять одно за другим все сообщения от другого мужчины, а когда удалил все, перешёл в меню контактов и прямо на глазах Ань Жюле удалил номер, обозначенный как «учитель».
Ань Жюле:
- …
Удалив всё, Ду Яньмо объяснил:
- Мне нравится учитель и мне нравишься ты, но это разное. В тот день я смотрел на него и думал, что он очень счастлив. Раньше я ревновал его, мешал его встречам с той девушкой, но тем не менее я желал ему счастья… Я не знаю, как это выразить, просто… Невероятно, как могут чувства стать такими огромными? И я всё думал и думал, что наверно… у меня есть ты.
С тех пор, как в его жизни появился Ань Жюле, его прежде пустое сердце наполнилось множеством прекрасных вещей, и он неожиданно стал способен пожелать добра и счастья другому человеку, способен надеяться на то, что другой человек будет счастлив, и даже… принять то, что раньше не принимал категорически.
- Я думаю, что моя мать такая же. Она не забыла моего отца, просто он стал занимать в её сердце другое место.
Поэтому в тот день он испытывал очень сложные чувства, этот мужчина дал ему так много, а он никак не отблагодарил его. Невыносимые, мучительные чувства.
- Прости, - снова повторил Ду Яньмо, - Я признаю, что на самом деле я боялся, что он всё поймёт, я не хотел, чтобы он отверг меня, но… Если тебе не нравится, я перестану общаться с учителем.
Ань Жюле слушал его с замирающим сердцем. Ду Яньмо повторил:
- Я перестану общаться с учителем, только не бросай меня.
Его голос сошёл до шёпота:
- Я умру без тебя, - юноша обнял ноги Ань Жюле, уткнулся лицом в его живот и потёрся о него, - Умоляю, только не бросай меня.
- …
- Я стану взрослым, уверенным в себе, я смогу принять всё хорошее, что ты делаешь для меня и сам смогу сделать для тебя много хорошего, и даже лучше, ещё лучше…
Ань Жюле испытал дежавю, словно вернулся на несколько месяцев назад в тот вечер, когда мальчик так же льнул к нему, обнимал под фонарём, плакал и жаловался:
- Только не бросай меня…
Он не думал, что подросток дойдёт до такого состояния, что будет так тепло прижиматься к нему, как к единственному человеку в своей жизни… Ань Жюле не принуждал его, но раз уж так пошло, не собирался и отговаривать. Подросток сам разорвал отношения с учителем, и теперь он хотел, чтобы так осталось на веки вечные. Никаких отношений с учителем и вообще ни с кем. Только он один.
Это определённо не любовь. Любовь не может быть настолько мелочной, своекорыстной и безобразно эгоистичной. Но как ещё можно определить то чувство довольства, окутавшее его грудь?
Ду Яньмо:
- Господин Хризантема, ты мне нравишься.
- …
- А я тебе нравлюсь?
После целой ночи переживаний подросток наконец набрался смелости задать этот вопрос. Ань Жюле улыбнулся и обнял его. Он долго прижимал его к себе, как самое дорогое, принадлежащее только ему сокровище и наконец прошептал ему на ухо:
- Яньмо, я люблю тебя.




End «Жизнь в любви» (в качестве эпилога)

Двое мужчин сидели в баре и вели всё те же разговоры. Ань Жюле рассказывал лучшему другу о том, какие изменения произошли в его отношениях с подростком, и делился своими выводами:
- Я считаю, это точно не любовь.
Цяо Кенан поднял брови и осведомился:
- В таком случае, что по-твоему можно считать любовью?
Ань Жюле взял кружочек вяленого кальмара, постучал им о краешек бокала и принялся рассуждать:
- Разве это не терпение и благодарность? Любовь… это… не ревновать?
Цяо Кенан скривился:
- У тебя мозги отказали? Если ты веришь в эту протокольную чушь.
- А разве это не так?
Цяо Кенан:
- Ты знаешь, как пишется слово «любовь»?
Ань Жюле улыбнулся и состроил ему глазки:
- Дорогой, ты хочешь научить меня?
Цяо Кенан закатил глаза, не хотелось убеждать его. Он просто вынул ручку и написал на салфетке:
- Китайские иероглифы всегда были удивительными. Посмотри, вот иероглиф «любовь» – ; (;i). Он означает, что сердце; (x;n) запрятали в кучу всевозможных вещей, завязали в узелок и унесли. Поэтому суть любви в том, что она очень маленькая, очень скрытая и очень тесная… Во всяком случае, я сделал вывод, что наши предки, изобрётшие иероглифы, думали именно так.
Ань Жюле во все глаза смотрел, как Цяо Кенан выписывает иероглиф «любовь», отбрасывая ручкой тёмные капельки чернил. Заверни, спрячь сердце в узелок, унеси и пусть оно будет только твоим… Чтобы никто не посмел отнять.
Ань Жюле медленно растянул губы в улыбке:
- Дочка.
- М-м?
- Теперь я точно убедился, что ты юрист.
Цяо Кенан усмехнулся:
- А ты считал, что раньше я перед тобой просто придуривался?
Ань Жюле рассмеялся, в конце концов, что такое любовь? Прежде он пренебрежительно глумился над чувствами, считая любовь психоделической иллюзией, чем-то наподобие лёгкого допинга, который ты всасываешь и думаешь, что от этого ничего не потеряешь. В сущности, любовь – это пустота, ничто, не привыкай, не впадай в зависимость, и всё будет в порядке.
Его прошлый опыт любви был настолько гадким, что заставил его думать, что он больше никогда не прикоснётся к этой вещи, но Господь преподнёс ему огромный подарок – он полюбил мальчика младше его на целый цикл. Всё-таки не может человек беспрепятственно дожить до тридцати лет без любви… Он это принял. И признал окончательно. И больше не сопротивлялся.
Ань Жюле вышел из бара, прикинув по времени, что юноша сейчас должно быть уже закончил работать. Подъехав на такси к супермаркету, где работал Ду Яньмо, он увидел, что тот как раз вышел из магазина.
Сейчас у подростка зимние каникулы. По окончании второго полугодия Ду Яньмо решил поступать в старшую школу. Последнее время помимо работы он только учился. Если он хорошо сдаст экзамены, у него будет ещё не менее трёх лет студенческой жизни. К тому времени Ань Жюле намеревался сказать ему наконец свой настоящий возраст… Ему совершенно не хотелось думать, уйдёт ли парень после этого или останется.
Ду Яньмо начал работать, как только ему исполнилось 16 лет. Перед зимними каникулами освободилась вакансия в магазине рядом с домом Ань Жюле, это давало возможность время от времени оставаться у любовника. Он вполне откровенно признался матери, что у него есть взрослый любимый человек, только не сказал, какого он пола. Ван Синью сначала, естественно, воспротивилась, но Ду Яньмо сумел убедить её. Каким способом, он не говорил, а Ань Жюле не спрашивал.
Короче, теперь в его гнёздышке появился ещё один шкаф, специально для одежды и прочих вещей мальчика. Можно сказать, теперь он официально встал на постой в доме Ань Жюле.
Ань Жюле шагнул к парню и вдруг увидел, как из магазина вышел ещё один мужчина. Он что-то сказал Ду Яньмо, и они оба остановились у входа, весело болтая и смеясь. Крайне редко можно было увидеть на лице Ду Яньмо улыбку. Они поговорили, и через некоторое время незнакомый мужчина вошёл обратно в магазин, а Ду Яньмо обернулся и увидел Ань Жюле:
- Господин Хризантема.
- М-мм.
Ань Жюле подошёл. Скрываться от посторонних уже стало привычкой. Выпивший, он шёл не чувствуя под собой ног, как будто ступал по облакам; а может, это присутствие мальчика заставляло его чувствовать себя так прекрасно и невесомо… Редкий случай, когда он, не обращая внимания на время и место, вдруг обнял паренька.
Ду Яньмо:
- ?
Под впечатлением только что увиденной сцены, когда подросток пере-смеивался с чужаком, Ань Жюле не хотел скрывать свою монополию на его сердце: «он мой». По крайней мере в эту секунду, в эту минуту, час, в этот день… он принадлежит ему. Ду Яньмо почувствовал запах алкоголя:
- Ты пьян.
Ань Жюле не отрицал. Это означает, что опьянение делает его лёгким. Ду Яньмо спросил:
- Идти сможешь?
Ань Жюле покивал головой. Он чувствовал себя вполне трезвым, только ноги отчего-то заплетались. Через несколько шагов Ду Яньмо надоело на это смотреть:
- Давай-ка я понесу тебя.
И он присел перед Ань Жюле, чтобы тому было удобнее забраться ему на спину. Ань Жюле недолго колебался, увидев широкую родную спину, он с облегчением навалился на неё. Ду Яньмо поднял его, как пушинку, и Ань Жюле почувствовал, каким лёгким стало его тело, а вот на душе с каждым шагом становилось всё тяжелее. Ань Жюле как сквозь туман видел проплывающие мимо знакомые дома, фонари. Дорога до его дома была короткой, но ему хотелось, чтобы она стала хоть немного подлиннее, а ещё лучше, чтобы не кончалась вовсе… Ань Жюле спросил:
- Как долго ты собираешься таскать меня на спине?
Ду Яньмо ответил:
- Бесконечно.
«Так долго?» Ань Жюле больше не спрашивал, просто вспомнил, как Ду Яньмо дал ему юань за подаренные кроссовки. Позже он поискал в интернете и понял смысл этой приметы, но долго ли сможет эта страховка противостоять изменениям в человеческих чувствах? Закрыв глаза, он прижался лицом к тёплой спине мальчика. В этот момент Ань Жюле не хотелось загадывать о будущем их пары, как оно изменится через пять, десять лет. Пока они вместе, всё хорошо. Очень хорошо.
Ду Яньмо:
- Мы пришли домой.
- … Угу.
Поздним вечером под тусклым светом уличных фонарей две фигуры, нагромождённые одна на другую, тихо брели домой.
Чтобы спокойно жить в любви.
Автор: «;;» (Спокойно жить) закончено. Начинается «;;» (С удовольствием работать).