Нож вогнали под рёбра паренька, искавшего небольшую закладку за гаражами. Видимо, он наивно полагал, что его не кинут. Ценник на хмуром висел слишком низкий, чтобы повестись на подобное, но глупенького нарика так ломало, что он готов был продать свои кости за гнилую дозу расплывчатого порошка. Так и произошло, пока он захлёбывался кровью из груди, Серый Кардинал снюхивал белую дорожку с огромного стола, улыбаясь, ведь он держал этот бизнес, не жалея жертв его товара, радуясь пополнению вшивого кармана. В голове умирающего бежали последние мысли, искажающие время, жаль лишь, что не о семье, а о грязной тряпке и шприце на вялой подушке. Голова забивалась мыслью о дозе, даже смерть не встаёт перед ним тормозом. Его душа черна и проклята.
В чём отличие между нариком, который задыхается от собственной крови, и толстой слизью, распространяющей гадость по спальным районам? Отличие в сильной вони, исходящей от внутреннего мира. Один тухнет под лучами солнца, восходящего с первыми криками петухов, а второй под крышкой свежего гроба, пахнущего лилиями. Но какой бы гроб не был, он смешается с запахом души этой слизи. Вонь не перебьёт никакая лилия, даже гнильё под солнцем не сравнится с запахом грязи во плоти.
На могиле Кардинала соберутся такие же крысы, решающие жизни других крыс. Колесо фортуны с глазами дохлого щенка, но вращается с радостью живого. Слёзы на лицах гнилого народа на гнилых похоронах лишь показывают то, что их можно смазать деньгами, кровавыми деньгами. Теперь на валюте не только чья-то жизнь, но и солёная вода лжи и забытой, навсегда покинутой, нотки сострадания. Выделяется девочка с жирной шеей, лет четырнадцати, имеющая пухлые синяки под глазами от вечной пьянки за счёт отца-кардинала, также она ворует из его ящичка белую пудру для своего собачьего носа, занюхивающего любую дрянь для стеклянного образа богатства и стиля, барской жизни. Какой-то депутат облдумы не сдержался и начал голосить о братстве с покойным слизняком, будто бы делили пищу с одной тарелки, а на деле, ждёт отчёта на бумагах, чтобы повысить свою популярность у скота, который избирает его на место. Дело удастся, никто не спорит, а отметит достижение новой дорожкой по рельсам богатой жизни за счёт грызунов, страдающих в своём ржавом колесе и дергающихся в бреду от голода.
Кости так и лежат за гаражами. Их обглодали щенки тётки, забывающей вечно их покормить. Лишь одно глазное яблоко осталось в черепе и не желает исчезать из этого мира. Он наблюдает за стенкой гаража: граффити на нём набиты треснувшими руками, чтобы продать очередной грамм. Сколько бы ни бегал закладчик – его найдут, а отрезанные пальцы подвесят ему на шею. Кости нарика приятно высохли, но быстро намочились испражнениями молодой матери, пьющей за здоровье и счастье, молясь треснувшему рту на стене, пока ждут четыре детских рта, желающих хлеба, готовые убить за буханку.
Опухший мент найдёт кости через неделю случайно. Дело медленно распишут и быстро закроют, ведь виновных найти не смогут, в силу своей бездарности. Погоны могут поймать лишь малолетнего бегунка, но никак не раскрыть убийство. Слишком много нужно времени, также и работы мозга – у правоохранительных органов таких ресурсов нет, но есть гнилые зубы за лисьими губами.
Мать нарика страдает от неизлечимой простуды, сопли свисают из носа, некому убрать их – сама не может пошевелить руками. Она никогда не узнает о смерти сынка, погубившего свою жизнь в этом городе, в этом районе, за этими гаражами.
Главное – это не смерть, а солнце, которое согреет каждого в этом городе, вне зависимости от рода, гнилости, мешков под глазами, судимостей. Солнце любит каждого из нас, либо делает вид. Мы живём под палящим колесом с ошейником на шее.
02.11.2019