ГЛАВА 18.
Женя старалась даже не поворачиваться в сторону Владимира, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и этих незрячих глаз, проникающих, кажется, в самую душу. Единственный человек из всех, кто знал Женьку, наверное, лучше её самой. В чем, в чем, а в этом она была уверена. Более острого, незамутненного и зоркого взгляда она не помнила ни у кого. Владимиру невозможно было солгать. С ним не получалось хитрить и уворачиваться. По крайней мере, ей это ни разу не удалось. Всевидящее око какое-то, не раз думала она. Володя, между тем, продолжал:
— Подумаешь, из колледжа выперли… Чего ты раскисла? Меня откуда только не выгоняли… Ну поставили на учет, большое дело, как говорила моя бабушка. Как поставили, так и снимут… Какие его годы… — он замешкался, будто сомневаясь продолжать или нет, затем вздохнул и сказал:
— Меня да и Шурку во всей этой истории больше волнуешь ты.
— Я в порядке — быстро проговорила Женька, не поворачиваясь к Володе.
— Женя, — опять начал он, — Ты ничем не сможешь помочь ни сыну, ни дочери, ни тем более себе, если будешь пить. Вот и сегодня… — но он не успел договорить, Женька вскочила, будто под ноги ей плеснули кипятком и заговорила:
— И сегодня, и вчера, Володенька и всю ту неделю, когда это случилось, я только и думаю, о том, что виновата я одна. Во всем. А особенно в том, что произошло с моим сыном. Понимаешь, я и больше никто. И я это знаю, и ты, и Шура, и мои родители, и бывшие мужья, да все, в кого не ткни пальцем, уверены в том, что раз мой сын наркоман, в этом виновата я.
— Ты не можешь знать, что в голове у других людей. Так думаешь ты. И приписываешь эти мысли всем остальным. Твой сын попался один раз, ну оказался парень не в том месте, и не в то время, зачем ты моментально ставишь диагноз? Согласен, история довольно неприятная, но не конец же света! Женя устало махнула рукой:
— Да не один раз, в том-то и дело… Были уже звоночки, да я все надеялась, что обойдется, он ведь так расстраивался из-за меня, так страдал, когда видел меня… нетрезвой, и я думала уж ему-то это точно не грозит… Почему я так была уверена в нем? Не подхватила вовремя своего мальчика… Не помогла ему… Но я не знала как…Он не подпускал меня к себе… Отталкивал. Какая же я идиотка! Володя безошибочно, в полной уверенности в её местоположении, взял её за руку:
— Женя, тебе нужна помощь. Ты сейчас опять уйдешь в запой. Я это вижу, я это знаю. И ты тоже. Только ведь не признаешься ни за что даже самой себе. Ты сможешь быть полезной сыну только в том случае, если останешься трезвой. Но ты не разрешаешь помочь тебе. Почему, Женя? А если получится? Ведь ты даже не пыталась…
— Да в чем помочь, Володя? Вы и так с Шурой помогаете. А с остальным я справлюсь, — Женя, заметив, что Володя отрицательно машет головой и хочет что-то сказать, торопливо добавила:
— Хорошо, хорошо, ты знаешь, тебе я не могу врать, и никогда этого не делаю, заметь! Ну да, я выпивала эти дни, но ты же понимаешь, я бы просто с ума сошла без допинга! Милиция, наркология, отчисление из колледжа (ты бы слышал, как со мной завуч разговаривала, да она мне чуть в лицо папку с документами не швырнула!) Потом обоих детей отправить на Ставрополье. Аньку пришлось на неделю раньше каникул со школы забрать. Думаешь, легко мне было объяснять родителям с чего вдруг такая спешка? А мне надо было Димку вырвать из этой среды. Тут его дружки ему бы покоя не дали. Они и так звонили круглыми сутками, представляешь? Я у него телефон отобрала вообще. Будет нормально себя вести, купим потом. Володя, дождавшись паузы, вставил:
— Жень, я все понимаю, но я не об этом сейчас. Ты, либо сознательно отказываешься видеть реальную картину, либо действительно не понимаешь насколько все серьезно.
— Я знаю, Володенька, больше тебе скажу, я об этом только с тобой и могу говорить. И насколько это серьезно подозреваю уже давно. Обещаю тебе, что больше не откажусь от помощи. Я понимаю, что она мне необходима. Вот только чуть успокоюсь, да на работе наведу порядок. Я совершенно забросила пациентов, без конца их — то переносила, а то вообще отправляла к другим врачам. Ну, кому это понравится?
Этот разговор происходил 1 июня 2007 года в маленькой квартирке Владимира с двумя смежными комнатами, где он жил со своей мамой и куда полгода назад привел свою жену Шурочку. Формальным поводом собраться явился Шурочкин день рождения. Но праздник был не очень веселым, так как накануне Володину маму увезли на скорой, после тяжелейшего сердечного приступа. Она находилась в отделении интенсивной терапии уже несколько дней и её состояние в течение этого времени классифицировалось, как стабильно тяжелое. Шура с Володей по очереди дежурили в больнице, но поскольку в незнакомой обстановке от Володи было гораздо меньше пользы, чем от Шурочки, то даже сегодня, в свой день рождения она все ещё находилась в больнице, а гостями и праздничным столом занимался Володя с Женей.
— Сколько наготовили! — обводя глазами стол, протянула Женька. — Много гостей будет?
— Да нет, семейная пара одна, очень хорошие люди, они тебе понравятся, да Веня, мой друг… Женька вопросительно глянула на Владимира, —
— Нет, нет,реально просто друг, — поспешил добавить он, — И, вдобавок, зрячий. Кореш мой, учились вместе, он с девушкой своей будет. Тут открылась входная дверь, и послышались голоса.
— А вот и Шурочка пришла, — совсем другим, каким-то проникновенным и немного дрогнувшим голосом произнес Володя. И поспешил навстречу. Женя в замешательстве смотрела ему вслед. Неизвестно о чем конкретно думала она в тот момент. Скорее всего, она вряд ли анализировала свои мысли. Но ей совершенно точно потребовалось некоторое время, чтобы стряхнуть с себя наваждение от звука его голоса. От невероятной душевности и теплоты звучащей в нем. Пелена нежности, опустившаяся в тот момент, когда он произнес имя жены, ощущалась настолько материально, что казалось, её можно было потрогать. Или даже попробовать на вкус…Но, что касается всего остального — Женьке было скучно. Супружеская чета, не вызывала никакого интереса. Женька целенаправленно даже не удосужилась запомнить их имена. С какой стати? Наверняка такие же положительные, среднестатистические и маловыразительные, как и их носители. Что-то вроде Света и Толя, или Ира и Сережа, ну хоть ни Зая с Котей, и на том спасибо. Предприниматели, блин, средней руки. Кто это их так представил? Ах да, они сами. Чего они интересно предпринимают? Женька без конца выходила на крошечный, заваленный балкончик покурить и чуть ли не сознательно накручивала себя. — А этот друг Вениамин (ну и имечко, прости Господи, сокращенно, как «Веник?!», — не унималась Женька, — Вот на каком стакане должны были находиться люди, давшее такое имя ребенку?!), который, ах какая досада, буквально вчера расстался с девушкой. А была ли она, эта девушка вообще? Или это такая же фикция, как и брак слепого гомосексуалиста с… — Стоп, — одернула себя Женька, — Куда это меня вообще понесло? Какое мое свинячье дело, фу, так ведь неизвестно до чего можно докатиться. На самом деле, таким образом, Женя отвлекалась от самой главной и всепоглощающей мысли, преследующей её уже несколько часов, а именно о том, что ей ужасно хочется выпить. Собственно говоря, она и выпила, прежде чем отправиться в гости, но была абсолютно не готова к тому, что будут такие скучные гости, что вся эта канитель с ожиданием Шуры, гостей, больничными дежурствами так затянется, и, наконец, что по какой-то неведомой ей причине, день рождения Шурочки окажется полностью безалкогольным. Женька злилась все больше, потому что догадывалась, что крайний пункт в этом списке имеет для неё самое главное значение, а остальные так, видимость, фон, несущественные поправки. Кроме того, она задумалась, почему это сестра с мужем, равно как и их друзья, неожиданно стали абсолютными трезвенниками? Уж не из-за неё ли? Ну да, а то ведь она напьется, опозорит их. Без сомнения, это Володька накрутил Шурочку: «Ты же понимаешь, ей даже нюхать спиртное противопоказано, — Женька все больше распалялась, — Наверняка ещё и гостей подготовили, — Да вы знаете, у Шуриной сестры, как выяснилось, большие проблемы с алкоголем, так что вы ведь не будете против, если мы посидим, тихо, уютно, по-домашнему, и без спиртного, тем более мама в больнице, в тяжелом состоянии, бла, бла, бла…» Ситуацию усугубляло то, что в Женькином рюкзаке лежала заветная бутылочка, но, увы, сумка находилась в прихожей, и было бы довольно странно, если бы она сейчас вдруг попыталась её незаметно взять. Тем более что незаметно в такой маленькой квартире, скорее всего, не получилось бы, да и Володино Всевидящее око, хотя и объективно незрячее, обязательно что-то да заподозрило бы. «Вот дура, — ругала себя Женька, — Принесла бы рюкзак на балкон, там же сигареты! Шурка ни за что бы ни сунулась, так как не выносит табачного дыма». Женя с ностальгией вспоминала ставропольскую компанию друзей: Лёха, Майка, баба Маня, Толик. Где они сейчас? Даже с её бывшим мужем Сергеем и то было веселее, хотя пил он тяжело и неумело, но хоть не изображал Спасителя и не признавал безалкогольных застолий. Да разве те встречи могли хоть в какое-то сравнение идти с этими поминками? Вот сейчас бы пойти в комнату к этим занудам, грохнуть кулаком по столу, так, чтобы их дурацкий морс в графине подскочил и заорать: «Эй, ребята, что с вами? Аллё! Ваша мама ещё жива, вы сами тоже вполне живы и здоровы, более того — молоды, умны, талантливы и чертовски привлекательны. Так что же здесь происходит?Почему у меня такое чувство, будто я на торжественном вечере в доме престарелых? А, дорогие мои? По ком звонит колокол? Да, вот именно так и спросить: «По ком звонит колокол, а ребятушки??»
За спиной открылась дверь, и раздалось упреждающее покашливание:
— Извините, не помешаю? — плотный и широкоплечий Вениамин стоял в узком проеме балконной двери, которой из-за него практически не было видно. Женька расплылась в ослепительной улыбке: «Ах ты ж мой хороший, — промелькнуло у неё в голове, — Вот он мой спаситель, мой рыцарь, есть все-таки бог на свете, — вслух же она произнесла елейным голосом:
— Конечно, конечно, но только, будьте добры, захватите мой рюкзачок, во-он он у зеркала лежит в прихожей, у меня, знаете ли, сигареты кончились, — быстро проговорила Женька, судорожно ощупывая в кармане недавно открытую пачку «Chesterfield».
— Да у меня есть… — вскинулся парень, хлопнув себя по карману.
— Нет, нет, я только свои, благодарю…
Вышедшая за десертом на кухню Шурочка несколько минут любовалась через стекло на оживленно болтающую чудесную парочку: хрупкую, как подросток, гибкую девушку с короткой модельной стрижкой («Сестра моя!» — с гордостью, машинально отметила про себя Шура) и высокого, крупного парня, трогательно наклонившего голову к собеседнице. Шура не видела, да и не могла видеть блестящую фляжку, тускло поблескивающую в глубине боковой полки, рядом со стопкой журналов, уже наполовину опустошенную её так в этот момент радостно улыбающейся сестрой.
— Хорошо, что Венчика пригласили, — с облегчением думала Шура, которая переживала, видя напряженное молчание Жени в течение этого вечера. Она постучала, розовым ноготком в стекло:
— Эй, мы вам случайно не мешаем? Идем, торт есть, — махнула Шурочка в направлении стола, где красовалось нечто шоколадно-кофейного цвета неправильной формы и разной высоты, — Это Володин фирменный, называется «Графские развалины» — громко рассказывала Шурочка, — На вид довольно устрашающе, но вполне съедобно, я точно знаю. Женя энергично и радостно закивала, Вениамин неопределенно улыбнулся, но при этом смотрел исключительно на Женьку. Про себя Шура отметила, как блестят у Жени глаза. «Да он ей нравится, прямо зарумянилась вся, как девушка! — ликовала она про себя, — А может, что и сложится у них, кто знает. Столько времени одна, бедная… А то, что Венчик попал, это и к бабке не ходи, просто глаз с неё не сводит...»
Выходя, наконец, с балкона, Женя обернулась и подняла искрящиеся, с бесовской хитринкой глаза на молодого человека:
— Давай, убежим отсюда! — шепнула она, — Ну их к монахам, честное слово, долдонят одно и тоже, про средний класс, да про цены на недвижимость, уши вянут…
— Не знаю, я, конечно, за, но вроде и неудобно — мямлил, так как совершенно потерялся под её взглядом и этим теплым пряно-коньячным дыханием бедный Венька.
— Давай, Веми..ни..анмин! Прости… Ох, и имечко у тебя! Можно, я тебя Вэн буду называть? Значит, решено? Прогуляемся, а заодно, ты мне расскажешь, почему ты совсем не пьешь. Как это возможно, в принципе? Я лично, — рассыпала мелодичные хрусталики своего заразительного смеха Женька, — этого не понимаю совершенно…
Вопреки Женькиным опасениям Шурочка не стала их уговаривать остаться, а наоборот обрадовалась, когда ребята сообщили им о своём намерении покинуть чуть раньше компанию. Женя доверчиво-невинно потупила взгляд, когда Шурочка, уловив густой и свежий алкогольный дух, исходящий от сестры,взяла её за руку и с тревогой заглянула в глаза. Её муж в это время о чем-то тихо разговаривал с Вениамином.
Спустя две недели после этого, Женя бежала по эскалатору метро, успев заскочить в вагон, и тяжело опуститься на сиденье, забившись в самый угол. «Господи, идиотка, проклятая дура! — метались в голове беспокойные мысли, — Что же теперь делать? Две недели пить безостановочно с малознакомым юнцом, живя при этом с ним в какой-то обшарпанной халупе то ли его дяди, то ли троюродного брата!!! Уму непостижимо! Когда это случилось со мной? Когда мне стало все равно с кем, где, как, и в каком состоянии??», — Женька посмотрела в темное окно, увидела свое лицос запавшими глазами, и брезгливо вздрогнув, отвернулась. Сейчас она ехала на встречу с Рафиком, который после телефонного, десятиминутного, жалобно-обвинительного манифеста в её адрес все-таки согласился с ней встретиться. Её работодатель, увидев вошедшую, в явно мужской толстовке, с натянутым на самые глаза капюшоном, осунувшуюся, дико озирающуюся по сторонам Женьку, протяжно и выразительно присвистнул. Свист был не только высокохудожественным, но и многозначным. Рафику удалось вложить в него и удивление, и испуг, и затаённую глухую обиду, и уничижительное презрение и явную насмешку. После чего владелец небольшого полулегального стоматологического кабинета в юго-западном районе Москвы, глядя на своего бывшего (?) работника Шаповалову Евгению Валерьевну, в данный момент внимательнейшим образом изучающую носки своих кроссовок, Рафаэль Суренович Погосян грязно, длинно и непотребно выругался. Через какое-то время начали разговаривать. Женька твердила одно и то же: ей необходима жилплощадь, любая, но за приемлемую цену. Работать согласна без выходных и сверхурочно. — Рафик, обещаю тебе, ты не пожалеешь, что дал мне шанс, — Женька, подняла на него глаза, полные слез, — Я буду работать за двоих, увидишь, только не говори Володе, что я здесь работаю. Иначе, мне придется уйти… Я так подвела их…Мне просто не к кому больше обратиться в этом городе, понимаешь?
Рафик понимал. Причем очень хорошо. Он,молча и оценивающе, смотрел на Женьку, что-то прикидывая и обдумывая. Отвечать не торопился. А зачем спешить? Время работает на него, так же, как будет работать эта глупая, к тому же сильно поддающая шлюшка. Ну, у него то, пить ей будет точно некогда. Уж об этом он позаботиться. А как нос воротила, ещё недавно: «Рафик, убери свои руки и не кури в приемной… Фу, ты когда-нибудь меняешь свой халат, Рафик…Рафик, нужно взять уборщицу…» И так далее до бесконечности. — Не-е-т, — глядя на Женьку в упор, думал он, — Сейчас все будет по-другому, моя дорогая. Будешь ты и уборщица, и врач, и прачка, и… все остальное, если я захочу… Он сделал шаг к Жене, и ответил сам себе уже вслух, запуская руки под её накинутую явно впопыхах, с чужого, широкого плеча толстовку: «А я захочу, я обязательно захочу…» — он вдавил Женьку в стену и, навалившись, шарил по её телу влажными, толстыми пальцами, громко сопя и обдавая удушливой смесью чеснока, пота и табака.
Женя давно проснулась, но лежала совершенно неподвижно, уставившись в потолок. Не хотелось ни двигаться, ни вставать, ни, вообще говоря, жить… К тому же она все ещё была под впечатлением своего невероятно реалистичного, почти осязаемого физически, липкого и тяжелого сновидения. В этом сне она грязная и почти обнаженная, идет куда-то вдоль мутной, почему-то вызывающей страх, реки. А на другом берегу стоит её давно покойная бабушка Галина Аркадьевна в черном платке и держит за руку какого-то мальчика. Причем Женька видит его худенькую фигурку, одежду, его невероятно печальное, даже скорбное выражение лица, но не видит его ног. Через мгновение, обдав Женьку дождем колючего ледяного ужаса, на неё снисходит понимание, что этот мальчик её сын и у него, в самом деле, отсутствуют ноги ниже колена. Она пыталась звать его, но голоса не было. Она кричала, плакала и носилась по берегу мерзкой реки, как умалишенная. Но её бабушка лишь грустно ей кивала, а Димка парил в воздухе, не касаясь земли, и окончательно исчезнуть в невесомости ему не позволяла лишь смуглая, жилистая рука бабГали, крепко сжимавшая детскую ладошку.
«Отчего я не переплыла эту вонючую речку?» — эта мысль не давала ей покоя, как будто это имело какое-то значение. Женя задумалась о детях, о том, что кончается лето и надо что-то решать. Но решения не было. То есть варианты, конечно, были, но в каждом отыскивались те или иные недостатки. Женька, сцепив зубы, простонала, натянув на голову одеяло. Из соседней комнаты послышались голоса. Там жили две студентки. А может никакие и не студентки, черт их разберет, Женьке было все равно. У неё, милостью Рафика была хоть и меньшая комната, зато своя, отдельная. Она даже запиралась на ключ. Что Женька и делала всегда, когда находилась здесь. Надо было вставать и собираться на работу. Сегодня записаны человек тринадцать, не меньше. Она села на кровати и, не вставая, достала из прикроватной тумбочки банку пива. Опустошив сразу половину, опять вспомнила, что уже второй месяц не отправляла родителям деньги. Рафик стал платить гораздо меньше. Особенно после того, как она наотрез отказалась с ним спать, пригрозив, что иначе уйдет немедленно. Он вроде бы отстал, но мстил ей тем, что бесконечно что-то вычитал из её зарплаты и накладывал штрафы. К тому же каждый раз напоминал ей, как дорого он платит за то, что живет она в таких королевских условиях. — Надо что-то придумать, — думала она,выбрасывая пустую банку в пакет для мусора, и закуривая, — Родители в её проблемах не виноваты. У них находятся её дети. — А может бросить Москву эту и вернуться? — продолжала она размышлять, натягивая джинсы. Такие мысли все чаще приходили ей в голову, особенно, когда она узнала от бывшего мужа Сергея, что на квартиру, полученную им, когда они были женаты, и где она до сих пор с детьми прописана, он не претендует. Им с Туськой и детьми, слава Богу, есть где жить. Женя оглядела убогую обстановку: солдатская кровать, выкрашенная омерзительной светло-коричневой краской тумбочка рядом, два стула, подоконник, совмещающий функции стола и холодильника и облупившаяся вешалка на двери. Вот и все. Одежда её так и стояла нераспакованной и только несколько повседневных вещей, грустно висели на стульях, а кое-что из белья помещалось в указанной тумбочке, которая являлась также неким подобием бара и табачной лавки. Разумеется, ничего похожего, с их, с такой любовью обставленной ставропольской квартирой. Но не таким представляла Женя себе возвращение на родину. Она сможет, она докажет, она одержит победу непременно. А иначе, зачем было городить этот московский огород? Для чего? С какой целью? Получается, что все зря? И правы те, кто её отговаривал и был уверен, что эта глупая затея и ничегошеньки у неё не получится? Родители, друзья, знакомые, бывшие коллеги и бывшие мужья, конечно,может и не скажут в лицо, но подумают обязательно, вот, мол, как была с голым носом, так и приехала ни с чем, дурында. И чего ей дома не сиделось… Это ж надо было переться в столицу, чтобы вкалывать с утра до ночи на, во всех смыслах, нечистоплотного частника, при этом фактически находясь на положении бесправной лимиты. Для этого можно было никуда и не ехать. Такого добра и у себя в крае полно. В ванной, не глядя в зеркало, Женя плеснула себе в лицо несколько раз холодной водой, с отвращением вытерлась краешком несвежего полотенца, и мрачно кивнув на сухое приветствие толстой девахи, которая, в расходящимся на мощных ляжках коротком халатике наносила яркий макияж возле грязного окна на кухне, вышла из дома.
Женя обратила внимание, что темнеть стало раньше. А вечера становились уже заметно прохладнее. Поёжившись, она выбросила окурок и вернулась на своё рабочее место. Сегодня в конце рабочего дня у неё большая уборка, а завтра надо прийти ещё раньше, чтобы подготовить большой стерильный стол. Медсестры (равно, как и уборщицы) у них так и не было, и как она теперь понимала, уже не будет. Потом необходимо оформить закупочный акт, так как работать совершенно невозможно. Изношены почти все шаровидные боры, элеваторы, которые давно пора было менять, так как срок их использования вышел ещё несколько лет назад. Кроме того, заканчивались композитные и анестезирующие материалы. По завершении химической стерилизации инструментов, Женька включила бактерицидную лампу и готовила дезраствор для обработки раковин и медицинских шкафов, зубоврачебного кресла и прочего инвентаря, когда на пороге возник Рафик и бросил ей отрывисто:
— Никуда не уходи, да…?К восьми подъедет мой племянник с женой, у неё что-то с э-э-десной, кажется, не понял я. Женя медленно разогнулась и посмотрела вслед удаляющейся необъятной фигуре в мятом халате, толстой рукой с короткими, будто обрубленными пальцами, почесывающей свой влажный, трехступенчатый загривок. С остервенением скинув в эмалированный таз резиновые перчатки, Женя обогнала Рафика и встала перед ним, тяжело дыша иладонью убирая со лба мешающую челку.
— Как это приедут к восьми? Сегодня? Я же простерилизовала инструмент уже, это, во-первых, — звенящим от сдерживаемой, распирающей её ярости, проговорила Женька, — Во-вторых, ты же знал, что на сегодня намечена уборка, её было необходимо выполнить. По СанПину уборку стоматологического кабинета, между прочим, нужно вообще дважды за смену делать, но я физически не успеваю! Сегодня было пятнадцать человек, Рафик! Пятнадцать! Из них восемь — сложные. Резекция корневой верхушки, установка брекетов, глубокий кариес, замена коронок на передних зубах.. — Женька с ненавистью посмотрела на Рафика, с отсутствующим видом ковыряющего зубочисткой и махнула рукой, — Да кому я рассказываю, если бы ты ещё понимал, о чем я тебе говорю. Рафик прищурил круглый черный глаз и, повысив голос, характерным образом растягивая гласные, спросил:
— Все у тебя, да-а? Ну и хорошо, а то я очень испугался, что будет ещё и в-третьих.
— А в-третьих, уже почти восемь, и нужно дописать закупочный акт, завтра среда, помнишь? Иначе опять на неделю отложится. И, в-четвертых, мне нужны деньги, ты не выплатил мне за две недели предыдущего месяца…И… Рафик широко улыбнулся и развел толстыми руками:
— Дарагая мая-а! — с ужасающим акцентом, нараспев произнес он, — Что случился?Скажи на мила-асть, а каму не нужны деньги? Может они мине не нужны, ты думаешь, а? Или во-онтаму девушка на улице не нужны деньги, а? Всем нужны! А чтоб они были,нужна харашо рапотать, понимаешь, сестренка, да? Рапотать, а не пить каняк и водка, да-а?Вот иди и работай, а не учи мене, что нужна делать. Я это сам знаю, ясно тибе?
Женька резко отвернулась и пошла к умывальнику. Предательские слезы душили её, закрывали обзор и вызывали горловой спазм. «Чертов урод, жирная, вонючая свинья, — с быстротой молнии проносилось у неё в голове, — Грязный ублюдок! Ну, подожди, я тебе устрою!» Что именно она собиралась устроить Рафику, ей пока было неизвестно. Но через двадцать минут после усвоения спасительного допинга (ситуация вынудила Женьку прибегнуть к крайним мерам, т.е. опорожнить свою волшебную фляжку, рассчитанную до самого конца трудового дня, ну да ничего, спирт в медицине ещё никто не отменял, слава богу!Правда, мерзостный и жадный до умопомрачения Рафик, каждый раз злобно пыхтел и косился на неё, вовсе небезосновательно подозревая своего врача в нецелевом использовании C2H5OH) Женя в свежем халате, умытая, благоухающая секретной китайской мазью, с весьма условным названием «Антизапах», занималась молодой женщиной армянской национальности, с распухшей щекой. О недавнем инциденте напоминали только её покрасневшие глаза. Рафик уехал, оставив ей на столе мятую тысячу. Женька, когда он презрительно кивнул в сторону банкноты, вспыхнула, собираясь выдать достойную отповедь, но поняв всю бесполезность этого, а тем более представив, как он при своей невестке будет, закатывая глаза, расписывать на какие жертвы он, бедный, идет, оплачивая ленивым, неблагодарным, да к тому же пьющим работникам жилье и прочие блага, решила отказаться от этой затеи. «Почему я торчу вот уже три месяца, в этом гнусном кабинете? Из-за чего пашу за жалкие копейки на этого урода? — задавала она снова одни и те же вопросы, и сама себе отвечала: «Потому что я, вот этими руками уничтожила собственную жизнь!» — она машинально глянула на свои руки, которые привычно тщательным образом мыла по завершению работы.
Женька посмотрела на дисплей телефона: 21.45.Оказалось, что у неё три пропущенных вызова, она вздохнула, отпивая из чашки разбавленный спирт, — Ну конечно, — Вениамин, кто же ещё…Как только она вспоминала всю историю этого короткого пьяного романа, её охватывало чудовищное в своей пронзительной и неприглядной реальности отчаяние. После того, как она сообразила, что наделала, первым делом сменила телефонный номер. Было невыносимо стыдно перед Шурочкой и Володей. И даже не из-за того, что она опять сорвалась и ушла в запой сразу после того, как обещала, что этого не случится. Нет, дело не в этом. Вернее, не только в этом. Как позже оказалось, Вениамин страдал алкогольной зависимостью, и до знакомства с Женькой не пил уже год. Посещал собрания анонимных алкоголиков, устроился на работу, и тут… его однокашник Володя по кличке Бочелли, (это прозвище Владимиру невероятно шло, не только из-за объединяющей их со знаменитым итальянским тенором слепоты, но и поразительного внешнего сходства) который и помог Венчику с его алкогольной проблемой, приглашает в гости на день рождения своей любимой жены. Женька очень веселилась, когда Веня ей об этом поведал. Открывая баночку джин-тоника, требовала подробностей, расспрашивала, много ли у них женщин, как проходят их собрания, что они там делают, когда собираются. Вэн охотно делился, а в перерывах между его историями, они целовались и решали, как и где проведут остаток вечера. Впрочем, обоим было ясно, что подразумевается и следующая за ним ночь. Женя хорошо помнила этот летний вечер в старом парке. Вспоминала, как удивлялась и искренне не понимала, как можно целый год не пить. Не верила, что Вэн, не закодированный и не зашитый, добровольно и сознательно не пьет столько времени. Последнее, что связно вспоминалось, это то, как она объясняла ему, что он никакой не алкоголик, раз на такое способен. А если и были проблемы, то они исчезли! За год-то трезвости! Он свободен! Да, точно, первый совместный тост, у них так и звучал: «За свободу!» А дальше Женя вспоминала только отдельные куски. Пазл никак не складывался. Зачем они поехали в Выхино на квартиру к его родственнику, (который, то ли сидел, то ли был где-то далеко на заработках, в любом случае, речь шла, вроде бы о севере), она совершенно не помнила. Как и на чем они туда добирались, её память тоже не сохранила. Только несколько вспышек: какая-то скамейка, где они уселись, облитые пивом Женькины джинсы, растекающаяся зловонная лужа у них под ногами. Дикий обоюдный хохот. Обходящие их прохожие. Или это пассажиры были? Зато она помнила бабку-соседку, у которой хранился, видимо, ключ от однушки брательника. И старушка этот самый ключ давать пьяному Венчику ни за что не хотела. Вениамин ругнулся, ободряюще Женьке подмигнул, и продолжал активно настаивать на выдаче ключа, для убедительности перемежая свои доводы крепким матерком. В матерных словах бабуська разбиралась не хуже Вениамина, а по силе тональности и богатому словарному запасу была далеко впереди. Но через какое-то время, молодость, количественное превосходство и мелодия, доносящая из комнаты и знаменующая начало сериала, все же победили. Ядвига Станиславовна (да, да, это небесное создание звали именно так), с ожесточением сунула в руку Венчика ключи,выразив при этом надежду, что эта лярва и шельма (Женька), к утру обчистит квартиру. Затем клятвенно пообещав сию минуту дозвониться Венчиковой матери и сообщить обо всем, оглушительно хлопнула дверью. Женька сидела тут же на лестнице и уже несколько минут не могла остановить истерический смех, услышав имя милой женщины. «Я-ядвига, — все ещё смеясь, уже всхлипывала Женька, утирая слезы. Ой, не могу, держи меня, а соседи, наверное, любя зовут её Ягой или Ягусей. А я ещё над твоим именем посмеивалась, ты уж извини». А потом они вошли в квартиру… И открыли алкогольный марафон, в котором не было ни дня, ни ночи, ни завтраков, ни романтических ужинов, ни постельного белья. Были лишь короткие перебежки в ближайший магазин и обратно. Да бессвязные, нескончаемые разговоры о каких-то событиях, фактах и людях, до которых обоим не было никакого дела. И о которых через полчаса не оставалось ни малейшего воспоминания.Поскольку Женя заблаговременно сменила номер, Володя и Шурочка звонили её бойфренду. Один раз Женька взяла трубку, чтобы прервать то многословное напряжение, которое звучало в голосе сестры. «Шура, со мной все в порядке. Не волнуйся, пожалуйста…Я не могу оставаться у тебя в квартире, я на днях заберу свои вещи и освобожу её… — услышав, что плачущим голосом Шура что-то торопится сказать, Женька, чтобы не зарыдать самой, резко оборвала её, — Не надо меня искать, не нужно звонить, пожалуйста, Шура, … Я не могу, я не готова. Прости меня, я не достойна такой сестры, как ты. Мы обязательно встретимся, мы будем общаться, станем частью жизни друг друга, но не сейчас, родная моя. А когда я смогу… Я хочу открыто и честно смотреть вам в глаза, понимаешь? — Что за бред я несу? — мелькнуло в голове, — «Открыто и честно!» — передразнила она себя, — Тоже мне, Зоя Космодемьянская, — вслух же она сказала:«Володьке скажи, что он был прав. Во всем!» — крикнула и отключила телефон. «Не отвечай больше на этот номер, сколько раз говорить! А если они приедут сюда?» — набросилась она на Вэна. «Они с разных номеров звонят, откуда ж я знал… — обиделся тот, — А про эту хату вообще никто не знает, так что не приедут».
Пока она вспоминала это, допила содержимое и направилась к умывальнику. Хорошо вымыла чашку, поглядела на оранжевую свинку с безумными глазами и придурковатой улыбкой, на ней изображенную, кивнула, то ли ей, то ли своим мыслям, и двинулась к столу Рафика. Не глядя, достала из канцелярского стакана ключ и открыла третий ящик стола. Достала оттуда большой желтый конверт с пачкой купюр, отсчитала 25 тысяч и проделала те же манипуляции только в обратном порядке.На минуту задумалась, присела к столу, но утонув в огромном кресле своего босса, тут же встала и не найдя ручки, черкнула на обратной стороне какого-то бланка простым карандашом: «Рафик! Я уволилась. Расчет в сумме 25 тысяч получила самостоятельно. В качестве надбавки за переработку взяла чуточку медицинского спирта. Если совесть позволяет, конечно, обращайся в милицию. Срочной или неоконченной работы за мной не числится. Остальные пациенты легко найдут другого врача. Прощай! Зла на тебя не держу, наоборот, спасибо за бесценный опыт. Евгения. Р.S. Ключи будут у Насти в цветочном». Оставив записку в центре стола, Женя подошла к стеклянному шкафчику и перелила спирт во фляжку. Открытая дверца шкафа, куда она вешала сейчас халат, напомнила ей, как месяц или больше назад, услышав в приемной голос, который спутать с чьим-то другим было невозможно, она спряталась в этом шкафу. Её сестра с мужем, не поверив Рафику, неоднократно убеждавшему их по телефону,что он в глаза Женьку не видел уже два месяца, приехали лично убедиться в её отсутствии. Сидя в темноте, на коробке со старыми бумагами и зарывшись лицом в чью-то синюю медицинскую форму, она беззвучно плакала ещё долго после того, как они уехали.
Продолжение следует...