Яркий солнечный луч пронизывает лёгкие утренние сумерки, падает на детские книжки, которые неспешно пересматривает маленькая девочка. В потоке света танцуют пылинки, поднятые каждым перелистыванием страниц. Их так хорошо видно в этой полосе нераспространённого солнечного ultraviolet ray. Они как живые взлетают, от движения руки девочки и медленно кружась, исчезают за моей зоной видимости. Девочка что-то бормочет тихо, но внятно и я слышу её слова.
– Суббота, это ботинки на окне, а воскресенье, это тёмный день. По этому дню бегают крысы.
Я хорошо знаю, что это сон. В моём сне трёхлетняя моя дочь, отвернувшись от солнечного луча, пробившегося сквозь темные шторы, внимательно смотрит на меня своими прекрасными, огромными синими глазами и, вернувшись к перелистыванию книжки, продолжает повествовать.
– Понедельник, это дядька, какой-то незнакомый и в шляпочке. Вторник, это холодильник замазанный, не знаю чем. Среда, это лицо Лидии Ивановны с волосами.
Я открываю глаза, смотрю на часы. Шесть тридцать, пора вставать и собираться на работу. Утренний сон такой светлый, яркий, как весеннее утро. Из каких недр мозга он выловил такие мои зарисовки? Салатовое байковое платье с нарисованными морковками, кружевной воротничок, пышные тёмно-русые волосы моей красавицы – всё такое живое, протяни руку и коснись. Бывают такие сны, как будто рядом стоящий стул менее реален, чем только что улетевший простор огромной комнаты и сюжет диалога персонажей ночной недействительности. Реальность приснившейся комнаты как письмо из прошлого оживило в памяти такие далёкие годы, давно забытые времена, стёртые из памяти морковки на ткани детского платья. Я встала как парящий в невесомости космонавт, придерживаясь за стены, спинки кресел, дверные ручки, каким-то неведомым, безошибочным чутьём, взобравшись на стремянку, открыла шкаф, просунула руку в глубину и извлекла папку со старыми фотографиями, открытками и еще какими-то многочисленными бумажками, которые, казалось, когда-то имели для меня огромное значение. Развязала выцветшие тесёмки и вынула в тот же миг из сотни других бумаг, единственно необходимый мне сейчас, пожелтевший листок, на котором моей рукой лет сорок назад были описаны эти мгновения моей жизни. Я нашла недостающее и прочитала: «Четверг – это дядька добренький, а пятница – это сорока».
Я вспомнила Лидию Ивановну, рыжеволосую весёлую тетку, обсыпанную веснушками, работающую в паспортном столе нашего района, вспомнила её детей, двух дочерей и сына, одна из которых пошла по её стопам и тоже стала служить в милиции, где и познакомилась с бравым, здоровенным лейтенантом, за которого и вышла замуж. Почему Лидия Ивановна – среда, этого не знает никто, да впрочем, и все остальные ассоциации нафантазированы кем-то неведомым, живущим внутри наших мозговых клеток.
***
– Я читаю и писаю, потому, что я Мальвина! – дочка объясняет компании из кукол, медведей, обезьян и прочих зрителей свой нынешний статус учительницы, – и вдруг, обернувшись ко мне, спрашивает, – Мама, сегодня будет салют?
– Нет, почему ты так решила?
– Но ведь сегодня, около магазина, ты воскликнула: «Ах, сегодня же санитарный день!» Это что? Разве не праздник?
Выходит из туалета и сурово спрашивает: «Папа, ты хорошо мне попу вытер?»
Обиженный отец: «Я всегда всё делаю только хорошо!!!»
За обедом обращается к отцу: «Ты не знаешь папочка, почему я такая была сегодня утром огорчённая?
– Ну и почему же?
– Не дали вы мне из новой чашки попить чай!
Предновогодняя суета. Сидит задумчивая, мечтательная шестилетняя дочь и смотрит в окно. На вопрос: что заказывать Деду Морозу в качестве подарка ей на Новый Год, категорически заявляет:
– Мне ничегошеньки не нужно. Хочу только волшебную палочку!
На мой немой вопрос, как она может требовать этот важный для самого Деда Мороза предмет, добавляет:
– Мне только на один денёк! Или хотя бы на пол денёчка!
Прозвучавшая накануне музыка понравилась девочке, и она с задумчивым видом попросила:
– Заведи ка мне мамочка «Танец с саблями» Абрама Чухатуряна…
Отец увлекался таксидермией, дома стояли несколько чучел птиц, а на кухне множество мелких певчих живых сидело в клетках. Неведомая связь в природе бытия выдала следующее устами маленькой девочки: «Папа, а нашего щура, который прыгает в клетке, ты тоже сам сделал?».
***
Моя дочь давно сама мама. Теперь счастье детской любви, трогательное и искреннее, дарят внуки. Я бегу на работу. От метро до Стрешневского парка я еду на трамвае. Плотная толпа молча колышется в ожидании своей остановки.
– Ты пахнешь, как этот йогурт! Сладким ананасом! – мой внук мягкой рукой обнимает мою шею и шепчет мне эти волшебные слова, обмазывая моё ухо сладкой кашицей молочной продукции.
– Какое у тебя красивое дачное платье! – восклицает он, внимательно рассматривая мой старый сарафан, который я случайно не пустила на тряпки.
– Какая у тебя красивая причёска сегодня. Завтра сделаешь такую же! – он любовно смотрит на мою растрепанную голову, готовую ко сну.
– Нет, не мажь меня йодом! – его глаза огромны и полны слёз.
– Не дрейфь! Иди сюда, Куда побежал? Ты не станешь настоящим мужчиной!
– Стану! Когда-нибудь потом! Только не сейчас!
– У тебя есть время для меня? Ты не сильно устала? – Он вопросительно смотрит мне в глаза и ждет меня. Я нужна ему. Сейчас сию минуту.
– Чувство юмора это когда у тебя есть то, что ты любишь! А когда у тебя нет того что ты любишь, то ты это чувство юмора потерял, – четырёхлетний внук тяжело вздыхает, – Понимаешь это такое целое весёлое чувство! Юмор это весёлый человек сам себе. Если нет чувства юмора, то у тебя настроение грустное полностью.
Эти обрывки моих воспоминаний спрессовывают время в минуты, и я не замечаю, как быстро я добралась до моей работы, где нет места этим наивным и нежным вещам. Как странно. Какой-то солнечный луч с летящими пылинками, а столько тепла в душе. Какое неповторимое утро!