Аэродром Старый Оскол. Фотография из прошлого
Этот материал дался мне с трудом. В многочисленных папках с архивными материалами, переданных мне белгородским историком Сергиенко Анатолием Михайловичем для ознакомления с историей боевых частей, в которых служил мой отец в Великую Отечественную войну, я обнаружил одну фотографию с любопытной надписью: «Аэродром Старый Оскол, 1941-1942 годы». Видать, она выпала из какого-то почтового конверта, а их не одна сотня: историк вел интенсивную переписку с участниками тех далеких событий, собирая материал для своих трудов. Казалось бы, есть фотография и на обороте надпись: где и приблизительно, когда был сделан снимок, а также кто на нем запечатлен. Но и только…
Перебрав ни одну папку, наконец, нахожу два письма по угловатому почерку, что на фотографии. В одном из них скупая автобиография в общих словах на некоего Нестеренко Геннадия Дмитриевича.
В ней говорится, что за три боевых вылетов в стычке с японцами у озера Хасан командир звена 57-го скоростного бомбардировочного авиаполка Нестеренко был удостоен нагрудного значка участника Хасанских боев 1938 года. Через год его эскадрилью погрузили в вагон и отправили через всю страну на финский фронт. В войне 1939-1940 годов с белофиннами он произвел в той же должности 12 боевых вылетов. За что был награжден первым орденом Боевого Красного знамени...
В июне 41-го в Ивановской Высшей Школе летчиков и штурманов, в которой он был командиром отряда, был сформирован полк. Одна из эскадрилий этого полка под командованием Нестеренко, была придана 53-му дальнебомбардировочному авиаполку.
За годы войны с гитлеровской Германией Нестеренко выполнил 26 дневных и 67 ночных боевых вылета. За что был награжден орденами: Ленина, еще двумя Красного знамени, Отечественной войны I и II степеней и 12 медалями. Войну закончил в Польше в составе 173-го гвардейского Орловско-Берлинского Краснознаменного полка 2-ой гвардейской бомбардировочной авиадивизии.
В другом письме, если не считать печальных событий, неизбежно сопутствующих человека под старость, связанных с потерей близких людей и жалоб на подорванное временем здоровье, констатируется факт, что живет он хорошо, работает ночным дежурным у «кремлевского аппарата» в ОКБ Туполева, и передает большой привет адресату.
Вот, пожалуй, все, и никаких тебе комментариев по поводу фотографии с надписью: «Аэродром Старый Оскол, 1941-1942 годы». Эта фотография, как бы сама по себе в качестве случайного приложения к этой сухой биографии, стала для меня раздражителем и не давала покоя. И я начал поиск.
После войны командование дальней бомбардировочной авиации обязало полковых штабистов воссоздать истории своих частей. В одном из таких документов на 102 листах машинописного текста под названием «История части. 30-го гвардейского БАП в Великой Отечественной войне» я обнаружил следующее:
«… 22 июня 1941 года … полк базировался на полевых аэродромах Рельбицы… и был способен всеми имеющимися 63-я экипажами выполнять боевые задачи…
… Для нанесения удара по мотомеханизированной армии Гудериана, наступавшей на район Брянска, приказом Главного Военного Совета от 29 августа 1941 года из полка откомандирована оперативная группа в составе 12 экипажей… в 52-ую авиадивизию на аэродром Старый Оскол под командованием генерал-майора Дубошина.
С этого аэродрома оперативная группа 53-го ДБАП, состав которой был усилен шестью экипажами 7-го ДБАП и шестью экипажами 7-го ТБАП, произвела 259 боевых самолетовылетов по уничтожению мотомехколонн в районе Брянск, Орел, Полтава, Суммы, Севск, Дмитровск – Орловский, Кромы и другие.
В воздушных боях сбито 8 истребителей противника. За успешное выполнение заданий Правительства экипажам, участвующим в боевых действиях на Брянском фронте, объявлена благодарность лично товарищем Сталиным и 90 человек летно-технического состава награждены орденами и медалями Союза ССР…»
В телеграмме старооскольской оперативной группе после разгрома гудериановского танкового корпуса от Верховного Главнокомандующего были следующие слова:
«Поздравляю с блестящей победой – разгром танкового корпуса противника. Объявляю благодарность, надеюсь, что личный состав в предстоящих боях покажет еще высший образец воинского мастерства».
Для справки надо сказать, что 53-ий и 7-ой ДБАП, как и 7-ой ТБАП входили в состав 40-ой бомбардировочной авиадивизии.
Вот с какими событиями, оказывается, связана эта фотография! Но продолжим исследование.
А что пишет в своих мемуарах по этому поводу сам Гудериан?
------------------------------
«…5 октября я уже был у генерала Лемельзена.
18-я танковая дивизия пересекла дорогу Орел-Брянск и наступала в направлении на север; 17-й танковой дивизии была поставлена задача: произвести налет на Брянск и овладеть им. Затем я вылетел на «Шторхе» в штаб 24-го танкового корпуса, находившийся в Дмитровске (Дмитровск-Орловский).
Генерал фон Гейер пожаловался на плохое положение с горючим, от регулярного обеспечения которым в значительной степени зависел успех дальнейшего продвижения. Трофейного горючего у нас, к сожалению, было очень мало. Но поскольку аэродром в Орле находился в наших руках, я обратился с убедительной просьбой к командующему 2-м воздушным флотом обеспечить доставку по воздуху необходимого нам горючего в количестве 500000 литров. В этот день я получил довольно внушительное представление об активности русской авиации. Сразу же после моего приземления на аэродроме в Севске произошел налет русской авиации на этот аэродром, где находилось до 20 немецких истребителей. Затем авиация противника бомбила штаб корпуса, в результате чего в комнате, где мы находились, вылетели оконные стекла. Затем я направился к дороге, по которой продвигалась 3-я танковая дивизия. Здесь мы также подверглись неоднократной бомбежке со стороны русских бомбардировщиков, которые летали группами в 3—6 самолетов на большой высоте и причиняли поэтому незначительный урон. На 6 октября воздушный флот обещал нам усилить прикрытие истребителями, и поэтому можно было рассчитывать на улучшение положения».
Гудериан в своих воспоминаниях ни словом не обмолвился о потери своего танкового корпуса, да и писал он свои мемуары гораздо позже. А товарищ Сталин благодарил своих летчиков за успешную боевую работу сразу по ее завершению. Вряд ли товарищ Сталин просто так расточал благодарности налево и направо, если на то не было бы веских оснований.
---------------------------------
Но вернемся к фотографии. Кто эти люди?
Вторым слева в первом ряду сидит командир полка Суров С.С.
В книге Алексея Крылова «По приказу Ставки», который описывает весь боевой путь этого полка, нет не единого упоминания об этом человеке. И на сайте «Подвиг народа» майор Суров Степан Степанович – это командир 390 ночного бомбардировочного авиаполка, летающего на По-2 (У-2). Первое впечатление, что это однофамильцы с совпадением инициалов. В другом источнике Сергея Александрова «Крылатые танки», который был командиром 53-го ДБАП в Финскую войну, описывается воздушный парад над Красной площадью, скорей всего 1939 года:
«Наступило 1 Мая… мы уже в воздухе… Приближаемся к Красной площади. Командующий В. А. Хользунов летит впереди полка. …
Считанные минуты мы находились в небе Москвы, а пролет над Красной площадью показался мгновением. …
Красная площадь, Кремль, а затем и окраина столицы остались позади. … Ведущая девятка взяла курс на аэродром. В эфире вдруг прозвучали мои позывные, и я услышал знакомый голос В. А. Хользунова:
- Вы прошли над Красной площадью лучше всех. Вас поздравляет с успехом командующий парадом Маршал Советского Союза товарищ Буденный.
Радиостанции имели в своих кабинах все командиры эскадрилий. Слышали ли они волнующие слова только что переданного поздравления? Слышали! Вот сначала Н. Я. Алексееев, затем С. С. Суров, Ф. И. Меньшиков, В.Ф. Дрянин - все комэски приветливо покачали крыльями. Я ответил им тем же. Они заслуживали самой высокой похвалы. Ведь на их плечах лежала основная тяжесть подготовки к параду».
Все перечисленные в этом фрагменте фамилии у меня на слуху. А комдив Хользунов погиб 28 июля 1939 года. Значит, 53-ий ДБАП еще предстоит участие в Зимней кампании. И Суров еще только командир эскадрильи.
Изучаю записи в тетрадях Сергиенко, нахожу: «…список нового 455 БАП: Командир Суров, зам командира Юспин, начальник штаба Захаренко Иван Федорович… штурман полка майор Ларкин Марк Иванович…» Надо заметить, что личный состав 53-го ДБАП, после его расформирования весной 42-го, стал основой 455-го авиаполка дальнего действия. А на следующей странице в этой тетради неожиданно и без объяснений: «… Суров снят с должности. Ларкин недисциплинирован…»
На чем командиры «погорели» пока остается загадкой.
Вот и письма самого Сурова Степана Степановича нашлись. А на наличие их мне напомнил журнал переписки, который скрупулезно вел историк Сергиенко в далекие семидесятые.
Из писем узнаю, что Суров «… проходил службу в военно-воздушных силах СССР до 1947 года, был на должностях командира корабля, отряда, эскадрильи, заместителем командира полка и командира 53-го ДБАП, 455-го ап ДД и 390 бомбардировочного полка. Участник войны с белофиннами и Отечественной войны. За этот период 6 раз был сбит в воздушных боях и зенитной артиллерией. Награжден двумя орденами боевого Красного знамени, двумя орденами Красной звезды, медалью «За боевые заслуги» и восьмью медалями. В 1947 году по ранению медкомиссией был отстранен от летной работы и был уволен по приказу МО за №100 в чине подполковника…»
В единственном наградном листе на Сурова С.С., что обнаружился на сайте «Подвиг народа», имеется следующая информация: «…участвовал в Отечественной войне с 22.06.41 по 1.08.42 г. Северо-западный фронт. С 25.09.43 года 1-ый Прибалтийский фронт… …раннее награжден орденом Красная звезды в 1940 году и медалью «За оборону Сталинграда» в 1942 году… Лично в Отечественную войну совершил 13 ночных успешных боевых вылетов на самолете ДБ-3ф…». Это как раз та марка ильюшинского бомбардировщика, на которой летал тогда 53-й ДБАП. А в самом начале этого документа читаем: «Под его командованием сформирован 390 полк для выполнения заданий ночью…» И дабы как-то охарактеризовать майора Сурова, приведу еще небольшую выдержку из наградного листа: «…Под его непосредственным руководством с 12 по 26.12.43 года восстановлено и перегнано с переднего края обороны под артиллерийским и минометным обстрелом противника 11 самолетов У-2, из которых 3 самолета перегнано лично…» Но это уже другая история.
Но вот конкретики разгрома танкового корпуса Гудериана в письмах Сурова я так и не обнаружил.
На другом полезном интернетовском ресурсе «Мемориал», нахожу один печальный документ о безвозвратных потерях 53-го ДБАП. При внимательном просмотре обнаруживаю, что под № 118 значится Исраилов Юнус Мунилович. Младший сержант, стрелок радист 53-го ДБАП, уроженец города Самарканд, убит в воздушном бою 13 сентября 1941 года и похоронен в Старом Осколе.
Пора еще раз просмотреть мемуары Алексея Крылова. И вот тебе – в главе под названием «К югу от столицы» читаю:
---------------------------------------------
«В начале сентября 1941 года гитлеровское командование… разработало план новой операции по захвату столицы под кодовым названием «Тайфун».
…Первой перешла в наступление южная ударная группировка противника. 30 сентября она нанесла удар по войскам Брянского фронта … в направлении на Орел и в обход Брянска с юго-востока. 2 октября перешли в наступление остальные две группировки из районов Духовщины и Рославля. Их удары были направлены по сходящимся направлениям на Вязьму с целью охвата главных сил Западного и Резервного фронтов.
По решению Ставки Верховного Главнокомандования силами ВВС Западного направления и 3-го авиакорпуса … в конце августа была организована и проведена крупная воздушная операция. В ней участвовало 460 боевых самолетов. …Наши летчики наносили бомбовые удары по наиболее опасной 2-й танковой группе врага. За три дня нами было совершено около 3000 самолетовылетов. …Только за первые два дня было выведено из строя до 100 танков, 20 бронемашин, уничтожен склад горючего, в воздушных боях сбито 55 немецких самолетов. Но … Вторая танковая группа противника прорвалась за реку Десна и угрожала дальнейшим прорывом в тыл Юго-Западному фронту.
В это тяжелое для нас время около 30 бомбардировщиков 53, 200 и 203-го полков 1-го авиакорпуса по приказу Ставки были в срочном порядке переброшены на оперативный аэродром для усиления 52-й бомбардировочной дивизии. Начиная с 1 сентября, три смешанные девятки нашего корпуса вели интенсивные боевые действия против наступающих танковых и моторизованных соединений врага. Группы бомбардировщиков водила в бой опытные командиры-коммунисты капитаны В. А. Головатенко, В. И. Третьяков и старший политрук И. Г. Зуев.
…В середине сентября при нанесении бомбового удара по переправе через реку Сейм северо-восточнее города Конотоп серьезные испытания выпали на долю экипажа лейтенанта В. Е. Кибардина.
…В левую плоскость самолета лейтенанта Кибардина попали два зенитных снаряда. Осколок пробил трубку заливного бачка, и поток бензина хлынул на летчика. Ослепленный Кибардин на несколько секунд потерял управление кораблем, а когда пришел в себя, то увидел, что его самолет, потеряв скорость, идет далеко сзади и ниже замыкающего звена. …Оказавшись в этой тяжелой обстановке, лейтенант Кибардин принял решение продолжать выполнение боевого задания. Он довернул самолет на скопление вражеских войск, где полыхало несколько пожаров, и штурман экипажа лейтенант И. М. Белых сбросил туда серию бомб. Выскочив из зоны зенитного обстрела, летчик развернул машину, чтобы лечь на обратный курс. И вдруг раздался крик стрелка-радиста Владимира Израилова:
— Атакуют истребители, их два... — Голос стрелка осекся.
— Володя убит! — доложил воздушный стрелок сержант Василий Кононов.
— В башню, к пулеметам! — приказал командир. И снова задрожал самолет — это вступил в работу стрелок. Сержант успел поджечь один «мессер». Но истребители повторяли атаку за атакой. В какой-то момент замолчал второй стрелок. На вызовы летчика Кононов не ответил…
— Выше нас облака! — кричал штурман Белых. — Давай туда!
Кибардин прибавил обороты, подобрал штурвал, и самолет вскоре очутился в облаках.
…Очень трудно летчику пришлось при заходе на посадку. Пилотажные приборы не работали, левый мотор остановился, но Кибардин блестяще выполнил приземление. Самолет, пробежав несколько десятков метров, упал на фюзеляж — было сильно повреждено шасси.
Кибардин долго не мог подняться с кресла, все тело ныло от усталости. А когда он вышел из кабины, то увидел сидящего на земле штурмана… вся одежда лейтенанта Белых была залита кровью.
— Что же ты, Илья, не доложил мне, что ранен. А я-то, не зная, ругал тебя за потерю курса.
Из кабины вынули мертвого Володю Израилова и Василия Кононова. Сержант Кононов служил в полку оружейником, этот полет у него первый. Василий был тяжело ранен, потерял много крови и умер через сутки. На самолете лейтенанта Кибардина не было живого места: крылья, фюзеляж и даже винты оказались пробитыми...
Весь сентябрь и начало октября наши экипажи вели напряженную борьбу с наседающими танковыми и моторизованными соединениями противника. Бомбардировщики наносили удары по моторизованным колоннам противника на шоссе Севск — Кромы, Кромы — Орел, под Путивлем и Полтавой. За месяц боев наши товарищи сожгли больше трех десятков танков, около сотни автомашин с живой силой, уничтожили пять железнодорожных эшелонов».
Володя Израилов, он же, видать, Юнус Исраилов. Мой отец по «бумагам» - Усман, но, сколько себя помню, к нему всегда обращались, как к Валентину. Наверное, и тогда имя «Юнус» заменили привычным на слух именем «Володя». А вот о Василии Кононаве «Мемориал» «наглухо» молчит. Однако есть Конышев Николай Иванович, воздушный стрелок, умерший в госпитале от ран 16.09.41 г. и похороненный в Старом Осколе. Дай Бог, если найду могилы Ваши, мой славный узбек Юнус Исраилов, и твою Вася Кононов (он же, возможно, Коля Конышев), налью граненый стакан по кромку, прикрою куском черного хлеба, а второй опрокину за Вас… Наверное, я уже старше Вас втрое…
--------------------------------------------------
Но вернемся к фотографии. О Сурове и Нестеренко кое-что рассказал. Черед теперь за Ларкиным.
Штурмана полка Ларкина Марка Ивановича Алексей Крылов в книге «По заданию Ставки» упоминает 14 раз, а на «Подвиге народа» находятся три его наградных листа. Сопоставим эти документы с воспоминаниями штурмана Крылова, который сначала был подчиненным у Ларкина, а затем и сменил его на посту штурмана полка.
Из наградного листа от 17 мая 1945 года узнаем, что старший штурман 48-й Бомбардировочной Рижской авиадивизии подполковник Ларкин Марк Иванович с 22 июня 1941 года совершил 68 боевых вылетов и подготовил для боевой работы в ночное время 68 штурманов.
А вот что пишет Крылов по поводу подготовки летного состава, в которой с большой вероятностью принимал участие Ларкин:
«… для некоторых наших летчиков и штурманов полеты ночью не были каким-то новшеством. Кое-кто из нас еще до войны летал в ночных условиях. А такие командиры, как Юспин, Голубенков, Головатенко, штурманы Ларкин, Беляев, Мельниченко, Неводничий, могли успешно выполнять ночные полеты в простых и сложных метеоусловиях. Они-то и стали у нас инструкторами при тренировочных полетах. Пока летчики овладевали техникой пилотирования бомбардировщика, штурманский состав на самолете Ли-2, оборудованном всеми современными средствами радио — и астрономической навигации, осваивал самолетовождение при полетах вне видимости земли. Тренировки в ночном бомбометании производились на боевых самолетах в составе своих экипажей. Тем временем стрелки-радисты и воздушные стрелки тренировались в приеме радиопеленгов, практически осваивали ночные стрельбы. При такой четко разработанной методике в короткие сроки сколачивались дружные, слетанные экипажи, способные вести боевую работу в ночных условиях».
Любопытно, что в наградном листе на самого Крылова, датированного 1 июня 1943 года, т.е. перед тем, как ему вступит в должность штурмана 455 ап ДД, о «педагогической» деятельности Крылова ни слова. А в наградном листе от 11 июня 1945 года узнаем, что гвардии майор Крылов Алексей Иванович в должности штурмана полка ввел в строй из молодого пополнения 58 штурманов для выполнения боевых заданий командования.
Все это я пишу с одной целью, чтобы читающий эти заметки знал, что боевая подготовка летного состава в Авиации дальнего действия была непрерывной с первого дня войны до последнего ее часа. И чтобы критически принимал на веру утверждения разного рода оголтелых новоявленных «изыскателей» военной истории, что наши экипажи были неподготовленными и воевали неэффективно.
В наградном листе на Ларкина, датированного февралем 1943 года, читаем:
«…В целях проверки и контроля бомбометание штурманским составом вылетал последним на боевые задания, непосредственно сам наносил удар по врагу, одновременно контролируя бомбометание по заданным целям…»
За скупостью подобных формулировок штабных писарей, подразумевается гораздо большее. Вот как описывает Крылов один из полетов, в котором участвовал Ларкин:
«Полет к цели занял около четырех часов. Вскоре впереди показалась хорошо освещенная с воздуха цель. На земле горят пожары, в небо, словно кинжалы, воткнулись десятки мощных прожекторов. Непрерывно бьют зенитки. Трассирующие снаряды чертят в воздухе огненные дорожки. Видно, зенитки Кенигсберга «горячо» встретили экипажи других полков нашего соединения.
— Вижу цель, боевой двести сорок! — сказал Ларкин.
— Понял, двести сорок! — ответил командир.
— Пять градусов вправо! — просит штурман. Стрелки приборов на секунду оживают и снова замирают. Самолет послушен воле летчика.
— Сбросил! — кричит Ларкин…
Десятки орудий ведут по самолету огонь. Юспин бросает машину из стороны в сторону… И вдруг зенитчики прекращают огонь…
— Слева над нами истребители! — докладывает Николай Лысенко.
— Продолжайте наблюдение. Не давайте им подойти! — приказывает командир.
Юспин резко маневрирует. Лысенко и Полякус включились в работу… Экипаж благополучно уходит в темноту...
— Марк Иванович! — обратился командир к штурману. — Походим малость в сторонке, посмотрим, откуда бьют зенитки, сколько батарей прикрывают цель.
— Согласен! — отозвался Ларкин. — Буду наблюдать и записывать...
Штурман хорошо запомнил, что их самолет и другие, идущие сзади экипажи, обстреляны с юго-западной стороны города. С севера и востока в основном действуют батареи среднего калибра. Здесь же расположено несколько десятков прожекторов, некоторые из них спаренные. В восточном секторе на подходе к городу на больших и средних высотах ходят ночные истребители. Вся эта глубоко эшелонированная противовоздушная оборона города была недостаточно известна экипажам, и поэтому их действия порой были скованы, в результате серии бомб ложились то с недолетом, то с перелетом.
Из своих наблюдений Юспин и Ларкин составили точное представление о системе ПВО города. После полета они начертили схему расположения зенитных средств противника. Юспин дал задание начальнику штаба полка майору Захаренко подготовить более полные разведывательные данные по противовоздушной обороне Кенигсберга и другие справки, облегчающие дальнейшее ведение боевой работы…»
Взаимодействие заместителя командира полка, штурмана полка и начальника штаба полка типично. На то они и командиры, чтобы из каждого боевого вылета помимо выполнения задания еще и другую пользу извлекать, тем самым на будущее своих подопечных уберечь и еще больший урон врагу нанести. Это так же в укор нерадивым «изыскателям» военной истории, утверждающим, что командиры были олухами и личный состав не жалели, бездумно отправляя экипажи на смерть. Гибли экипажи, особенно в первые месяцы войны, но смерти эти в другом и более глубоком контексте рассматривать надо…
Немаловажным будет привести еще один фрагмент из воспоминаний Алексея Крылова, который в контексте исследования фотографии 1941 года с аэродрома Старый Оскол, проливает свет на дальнейшую судьбу людей, которые запечатлены на ней:
«…30 апреля 1943 года Государственный Комитет Обороны принял решение о введении в авиации дальнего действия корпусной системы.
…Во вновь образованную 48-ю авиадивизию вошли 455-й и 109-й полки, командиром ее стал полковник С. К. Набоков, начальником штаба майор И. Ф. Захаренко. Подполковник М. И. Ларкин возглавил штурманскую службу дивизии. Меня назначили старшим штурманом 455-го полка, где я прослужил до конца войны…»
-----------------------------------
На фотографии в верхнем ряду справа стоит начальник штаба оперативной группы Захаренко Иван Федорович.
Три раза фамилия Захаренко упоминается штурманом Крыловым в его воспоминаниях. Все три случая я уже привел. Но что о нем может поведать «Подвиг народа»? Находим два наградных документа. В первом от марта 1943 года на начальника штаба 455-го ап ДД майора Захаренко И.Ф. читаем, что он образцово организовал работу отделений спецслужб штаба полка… отлично наладил учет и отчетность боевой работы полка… своевременно подготавливает материал и быстро ориентирует командование полка на принятие решений к боевым вылетам. Боевые задачи эскадрильям доводит быстро и контролирует их выполнение. Всегда нацеливает каждый экипаж на точный выход на цель и на точное бомбометание по заданной цели. После выполнения боевого задания лично сам опрашивает экипажи о выполнении боевых заданий. …тов. Захаренко произвел два боевых вылетав в качестве штурмана-контролера. Летал на ж.-д. узлы Ржев и Порхов…
А второй документ появился через год уже на начальника штаба 48-ой ад ДД подполковника Захаренко И.Ф. К двум боевым вылетам в 455 авиаполку в качестве контролера добавилось еще три. Но каждый должен быть на своем месте. «…Во время боевой летной работы авиаполков значительную часть времени находится непосредственно на старте, где оказывает конкретную помощь командованию полков в организации и выполнении боевых задач…
…Не смотря на молодые, и в большинстве своем неопытные кадры штабов в частях авиадивизии он, имея большой опыт штабной работы, сумел за короткий промежуток времени сколотить работоспособный коллектив, способный обеспечивать и управлять всей деятельностью частей авиадивизии в условиях Отечественной войны…»
Стандартные, сухие шаблоны-формулировки, которыми штамповалось большинство подобных документов в то время штабными писарями. Но для каждого «вида» представителей ратной и обслуживающей летной братии выработался свой штамп, описывающий их деяния. И только тот, кто непосредственно был в круговерти этих дел, в полной мере способен видеть за этими штампами тот объем физических и душевных усилий для их реализации, чтобы в конечном итоге констатировать о желаемом результате.
За штампами, которыми «пестрят» наградные документы на начальника штаба Захаренко Ивана Федоровича, скрывается еще громадная ответственность за вверенное ему дело и судьбы людей, зависимых от этого. И если дело свершилось, и судьбы людские не исковерканы чужой безответственностью, то и штампы-шаблоны по делу приложены были и несут они за формальностью широкий смысл и весомую долю правды того времени…
----------------------------------------
Вот и остались из семерых с фотографии «аэродром Старый Оскол 1941» всего троя. О двух из них – комиссаре полка Ершове и заместителе начальнике штаба по тылу Орлове А. – из того что имеется у меня под рукой что-либо существенного выяснить толком так и не удалось. Например, у Крылова Ершов С.В. упоминался три раза. Хотя бы Алексей Иванович разочек его по имени отчеству назвал бы. И никакого подходящего Ершова С.В. на комиссарской должности в «Подвиге народа» так же не оказалось, его нет и на «Мемориале». От Крылова знаю только одно, что при создании 455-го ап ДД «…Произошли изменения и в руководстве подразделениями. Командиром первой эскадрильи стал майор И. В. Голубенков, второй — капитан В. В. Вериженко, третьей — майор В. Г. Головатенко. Из полка убыли в другие части и соединения батальонный комиссар С. В. Ершов, капитаны Г. Д. Нестеренко и М. Е. Беляев, старший лейтенант В. М. Зеленский и старший политрук П. П. Павловец».
В найденном на «Подвиге народа» списке на начальствующий состав дальнебомбардировочной и дальне-разведывательной авиации главного командования ВВС Красной армии, награжденных указом Президиума ВС СССР от 24.2.1942 года под № 628, обнаруживается единственное упоминание о заместителе начальника штаба 53-го ДБАП 40-ой АД воентехнике 2-го ранга Орлове Александре Михайловиче с 1913 года рождения. И все. Должно быть это он.
-----------------------------------------
И остается у нас последний – это заместитель комиссара по комсомолу Шапошников А.
Да, да, тот самый Шапошников Александр Иванович, удостоенный 29 марта 1942 года звания Героя Советского Союза, с июня 1942 года командир авиаэскадрильи 751-го ап ДД, а с 12 мая 1943 года командир 19-й гвардейского авиаполка дальнего действия, впоследствии получившего наименование Рославльско - Катовицкого Краснознаменного.
Но вот, что странно – в тех немногочисленных статьях об Александре Ивановиче Шапошникове, что обнаружились в Интернете, ни слова нет о его боевой работе в рядах 53-го ДБАП. А боевое крещение этот знаменитый летчик получил в его составе еще в финскую войну. И первый раз был сбит ни при налете на Кенигсберг, как утверждается в некоторых статьях их Интернета, а под Вильно 25 июня 1941 года. Это был второй боевой вылет 53-го ДБАП и первый дневной на удержание гитлеровских танковых армад. Вылетело 35 бомбардировщиков, на базу вернулись лишь 18.
И Берлин в августе 41-го с острова Эзель Шапошников не бомбил, хотя и был в составе оперативной группы Щелкунова из 40-ой БАД и на острове некоторое время находился. С некоторыми подробностями, почему летчик Шапошников так и не слетал тогда на Берлин, делится участник тех событий заместитель командира полка Юспин Виталий Кириллович, вот что он пишет в своих воспоминаниях, которые обнаружились в архиве историка Сергиенко:
«Наш первый вылет на Берлин был назначен на 11 августа (1941 г.)… В боевой расчет включен и наш экипаж… При полной дозаправке топливом на моем самолете была обнаружена течь бензина через огромную, осколочную пробоину бензобака второй группы, экипаж Шапошникова в полет не готовился. На его самолете было пробито колесо. Только теперь стало нам ясно вчерашнее происшествие с Голубенковым, моим самолетом и Шапошникова. То был результат обстрела нас с катеров на подходе к Таллину, несомненно и к сожалению, своими… 13 августа мой экипаж прилетел в Беззаботное. Ремонтировать самолет пришлось экипажу собственными силами, а смена бензобака трудоемкая работа. Только к концу дня 16 августа самолет был готов… Оказа-лось, что на другой день вслед за нами улетел на базу экипаж Шапошникова, кое-как забив чем попало пробитое колесо, это ему удалось фактически поднять неисправный самолет. Группа поредела…»
Летчик Шапошников Берлин все же бомбил, но это было в составе 751 ап ДД. Из представления на командира 19 ап ДД подполковника Шапошникова на звание дважды Героя Советского Союза от 29 сентября 1943 г. читаем, что он к тому времени совершил 227 успешно выполненных боевых вылетов. И 14 раз летал бомбить военно-промышленные и политические центры противника, в том числе Берлин – 29.8.42 г, 10.4.43 г. и 20.4. 43 г.
Причины наградить летчика второй Звездой Героя были весомые – было совершено более 200 боевых вылетов. За такое количество выполненных боевых вылетов в Авиации дальнего действия летчиков и штурманов обязательно представляли к этому званию. Но командование посчитало иначе, и Герой удостоился своего очередного ордена, на этот раз ордена боевого Красного знамени.
Но вернемся в 53-ий ДБАП, ведь звание ГСС Шапошников получил, находясь в его рядах.
Из наградного листа на командира АЭ 751 ап ДД майора Шапошникова А.И., представленного к ордену Ленина, от 4 ноября 1942 года находим, что им произведено 148 боевых самолетовылетов из них 135 ночью. После присвоения ему звания ГСС тов. Шапошников произвел 75 боевых вылетов ночью с отличным выполнением боевого задания. Выходит, что за период с 22.6.41 г. по 29. 3. 42 г. Герой совершил 73 боевых вылетов из них 13 днем, и главное в рядах 53-го ДБАП. За этот период Александр Шапошников награждался дважды, помимо звания ГСС он сначала удостоился своего первого ордена боевого Красного знамени. Напомню, что 53-ий ДБАП за время своего существования до создания 5 марта 1942 года АДД, принимал самое непосредственное участие в провале гитлеровского плана Барбаросса и в разгроме немцев под Москвой, в том числе и с аэродрома Старый Оскол, сдерживая танковые армии Гудериана. И как пишет в одном из писем генерал Юспин В.К. своему бывшему подчиненному штурману Стогину: «138 экипажей летного состава погибло за войну, из них 109 в 41-ом…»
-------------------------------------
Собранным материалом как всегда я поделился в соцсети. И хотя выкладываю подобное регулярно, отклики бывают весьма редкими. Но этому материалу повезло. Откликнулся Владимир Шелудько, сын штурмана Таганкина Ивана Васильевича, летавшего в экипаже Третьякова Василия Ивановича из старооскольской оперативной группы 53-го ДБАП.
«Уважаемый Владимир!
Нет ли у вас сведений о группе Сурова С.С. (изначально она проходила как группа Батурина). В составе 40-ой БАД были 3 полка: 200 ДБАП, 53 ДБАП и 7 ТБАП. Дивизия понесла большие потери на северо-западе, 200 полк в августе был расформирован. Из-за тяжелого положения на Брянском фронте несколько экипажей 40 БАД в сентябре 41г. были направлены в 52 БАД с дислокацией в Старом Осколе. В документах 40 БАД в ЦАМО она значится как группа Сурова С.С., командира 53-го ДБАП…
В группе Сурова воевал на Дб-3ф штурманом и погиб 5.10.41 г. мой отец Таганкин Иван Васильевич. Поэтому интерес к вашей информации у меня не праздный. Почти 40 лет я занимаюсь поиском всего, что связано с его военной службой, косвенно знакомясь с людьми, которые его окружали. В книге А.И. Крылова, которая написана по воспоминаниям ветеранов, а не по документам, конечно, есть неточности.
Ершов Николай Васильевич - батальонный комиссар, военком полка в штатно-должностном списке 53-го и 7-го ДБАП по состоянию на 22.12.41г направлен в Куйбышев. У вас другие инициалы.
По наградам: действительно в начальный период войны наградные листы составлялись списками - на героев и ордена Ленина и т.п. представляли пачками. Все эти представления имеются в делах, но действительно награды получали немногие. Так по 40 БАД, а это три полка, на 4.11.41 г. было награждено 28 человек: 3 героя, 2 ордена Ленина за Берлин (бомбардировка Берлина в августе - сентябре 1941 года с острова Эзель). Остальные Красное знамя и Красная Звезда и техникам медаль «За отвагу». В газете Известия за 12.09.41. указ на летчиков 40 БАД в основном за вылеты на Симферопольское шоссе по представлению 52-ой БАД. Там и мой отец еще живой. Получить не успел. С уважением Владимир».
Владимир Шелудько с записями из Подольского архива еще и прислал сканы из книги ГСС штурмана Киньдюшева «К победным рассветам». Пройти мимо главы «В тяжкую пору» просто не имею права:
Киньдюшев И. И. К победным рассветам. В тяжкую пору
«Боевое задание получил наконец и наш экипаж. Хотя Дб-3ф с неисправным мотором все еще ремонтировали, нам выделили старенький Дб-3а — «Аннушку» и включили в спецгруппу майора Сурова. В ее составе были опытные экипажи Каримова, Кибардина, Рыцарева, Шапошникова, Пожидаева, Нестерцева, Сахно, Полякова, Богданова и других.
Мы перелетели на аэродром Старый Оскол, на бетонной полосе которого заканчивались строительные работы, начатые перед войной. Отрулив к опушке леса, замаскировали машину. Около полудня произвел посадку наш «летающий склад» — самолет Тб-3. Фюзеляж этой четырехмоторной громадины до отказа был набит запасными частями, материалами первой необходимости, разнообразным имуществом.
Наша спецгруппа оказалась в центре стремительно развивающихся событий. Это были дни, когда гитлеровское командование повернуло значительную часть сил (2-ю армию и 2-ю танковую группу) с Западного направления на Юго-Западное. При поддержке основных сил авиации 2-го воздушного флота эта сильная группировка должна была нанести фланговый удар по нашему Юго-Западному фронту, оказать помощь группе армий «Юг», действовавшей против киевской группировки советских войск, и ликвидировать угрозу со стороны последней правому крылу группы армий «Центр».
Переброской крупных сил с Западного направления на юг противник резко изменил соотношение сил в свою пользу. В междуречье Днепра и Десны развернулось крупнейшее сражение, продолжавшееся до конца сентября.
Экипажи дальних бомбардировщиков действовали с предельной нагрузкой. Техники и механики едва успевали заправлять машины горючим и подвешивать бомбы. В эти дни наши экипажи, летая в составе шестерок и девяток, отыскивали на дорогах и уничтожали танковые колонны врага. Ударам с воздуха подвергались также железнодорожные узлы и перегоны, штабы противника и его аэродромы. Фашисты имели численный перевес в авиации. Особенно трудно было летать днем. Почти в каждом полете приходилось отбивать яростные атаки вражеских истребителей. Что ни вылет, то неравный и всегда упорный воздушный бой.
Однажды, когда мы после успешного налета на железнодорожный узел взяли курс на свой аэродром, к плотному строю нашей пятерки, которую вел капитан Михаил Тимошин, пристроилась группа немецких истребителей. Их было одиннадцать. Но фашистские летчики, по всей вероятности, приняли наши самолеты за свои. Их ведущий выпустил шасси, подавая сигнал «Я свой». Штурманы и воздушные радисты моментально воспользовались оплошностью врага и обрушили на него шквал пулеметного огня. Вот трассы пуль пришили фюзеляж одного из «мессеров», и он, перевернувшись вверх брюхом, врезался в землю. Второй «мессершмитт» взорвался в воздухе.
Фашисты поняли свою ошибку. Командир их группы поспешно убрал шасси и покачиванием с крыла на крыло подал команду «Атаковать». Завертелись, закружились вокруг нас «мессеры». Ясное голубое небо вспарывали пулеметные очереди. Истребители взмывали вверх, пикировали с переворота, устремляясь в атаку. Все перемешалось в вихревой карусели. Необычно долгой казалась каждая минута этого трудного, неравного боя. Вот от перекрестного огня наших бомбардировщиков загорелся еще один вражеский истребитель. Остальные стали выходить из боя. Их атака была сорвана. Правильно говорят в народе: дружные чайки и ястреба заклюют. Наши бомбардировщики сбили три «мессершмитта».
Понесли потери и мы. Экипаж младшего лейтенанта Ивана Ивановича Сахно, сбив скольжением пламя с самолета, произвел вынужденную посадку в поле, к счастью, в расположении своих войск. Два человека были убиты, трое тяжело ранены.
...Тихое осеннее утро. По небу безмятежно плывут легкие облака. Наши бомбардировщики стоят в обвалованных землей укрытиях. Неподалеку — стога сена, от которых доносится неповторимый аромат разнотравья.
Смотришь на эту мирную картину, вдыхаешь запах полей и лугов и на какое-то время забываешь о войне, о том, что, может, всего через несколько минут будет дан приказ на боевой вылет. С командиром экипажа Михаилом Тимошиным мы сидим у стога. Наполовину сбросили комбинезоны, отпустили ремни, сняли сапоги. Молча любуемся красотами ранней осени, слушаем непривычную тишину.
Но вот резкий свист прорезал воздух. Зеленый искрящийся шар с треском рассыпался над стартом. Это сигнал на взлет первой девятке. Ее поведет майор Нестерцев. Нам взлетать минут через пятнадцать. Быстро натягиваем сапоги и комбинезоны, спешим к стоянке. Настроение у нас приподнятое: впервые над одним из прифронтовых аэродромов эскадрилью встретят истребители и будут сопровождать до цели.
В назначенное время подходим к указанному пункту. Хорошо видно, как к нам приближаются истребители И-16, которых на фронте прозвали «ишачками». Их всего два, но в трудную минуту наши боевые друзья не дадут нас в обиду.
Уверенно набираем высоту, встаем на заданный курс. Наш скромный эскорт идет сзади и чуть выше нас. Воздушные стрелки зорко следят за воздухом и информируют экипажи об обстановке. Все идет хорошо. Но что за оказия: чувствую, как под комбинезоном кто-то назойливо царапает спину. Терпеть просто невмоготу. Освобождаюсь от «упряжи» парашюта, снимаю комбинезон. И — о ужас! — раскрылся парашют. Успеваю заметить, как из комбинезона выпрыгнули... два мышонка. Забрались в комбинезон, когда мы сидели у стога. Командир экипажа Михаил Тимошин видел, как раскрылся ранец моего парашюта, и предложил немедленно вернуться на аэродром. Ведь случись что-то с самолетом, и я обречен на гибель. Из-за каких-то паршивых мышат.
— Ничего страшного, — уверяю командира. — Думаю, что парашют не подведет.
Осторожно опускаюсь на сиденье, чтобы не раскручивался купол парашюта. С ним теперь надо быть очень осторожным. Молча наблюдаю за землей, безмолвствует и Михаил. Далеко впереди на дороге, что ведет к реке, замечаю клубы пыли и маленькие черные коробочки. Это, конечно, немецкие танки. По ним и должны мы нанести удар. Едва приблизились к цели, как невесть откуда вынырнула стая «мессеров». Навстречу им смело ринулись два наших истребителя. Завязался неравный воздушный бой. А наша девятка, не меняя курса, не нарушая строя, продолжала пробиваться к цели. Видим, как вокруг проносятся трассы пулеметных очередей. Верткие «ишачки» искусно маневрируют, дерзко атакуют врага, не позволяя ему использовать превосходство в скорости и вооружении.
— Есть один! — кричу командиру, заметив, как объятый пламенем «мессершмитт» устремился к земле.
Но следом за ним вспыхнул и наш истребитель. Еще несколько долгих секунд, и второй краснозвездный «ястребок», быстро теряя высоту, вышел из боя. Теперь у «мессеров», что называется, развязаны руки, и они набросились на нас. Придерживая парашют, берусь за пулемет. Словно в лихорадке трясется ШКАС. Кабина наполнилась едким запахом пороха. Девятка бомбардировщиков держится плотным строем, дружным огнем отражает атаки врага. Нам надо обязательно пробиться к цели, чего бы это ни стоило. Танковая колонна немцев не должна дойти до фронта. Пусть мы не уничтожим ее полностью, но непременно нанесем чувствительные потери, а главное — сорвем замысел противника.
Отбиваясь от наседающих истребителей, делаем заход на цель. Темные коробки танков видны отчетливо. Они напоминают больших тараканов. От бомбардировщиков отделяются десятки блестящих капель. Обгоняя друг друга, они устремляются к земле. Там вздымаются клубы взрывов, а затем в разных местах вспыхивают костры подожженных танков.
— Здорово накрыли цель, — слышу голос Литвиненко. Но сейчас нам не до похвал и восторгов. Вражеские истребители наседают все наглее. Заходят то справа, то слева, непрерывно поливая нас пулеметно-пушечным огнем. Один «мессер» зашел в хвост нашей машине, но несколькими пулеметными очередями мы заставили его отвернуть. Вдруг по корпусу самолета пробежала короткая дрожь, я почувствовал сильный удар. Стрелка указателя масла сразу поползла вниз. Смотрю на Тимошина. Он уверенно продолжает вести машину. К счастью, она еще слушается рулей, но теряет высоту и скорость. Один мотор заглох. Теперь мы не в состоянии не только вести группу, но и держаться в строю. Михаил Тимошин передает командование заместителю. Нашему же экипажу остается одно: во что бы то ни стало дотянуть до спасительной линии фронта. А фашисты продолжают атаковать пашу одинокую подбитую машину. Выручает стрелок Литвиненко. Меткой пулеметной очередью он прошил одного «мессера», и тот, показав желтое брюхо, стал разваливаться в воздухе. Но следующая атака вражеских истребителей достигла цели. В самолете раздался треск, его сильно качнуло. Начался пожар. Пламя обжигает лицо, руки, едкий дым затрудняет дыхание. Вот машина перешла в беспорядочное падение. Чувствую, как тело, словно налитое свинцом, вдавилось в чашу сиденья, перед глазами поплыли желтые круги. По переговорному устройству Михаил Тимошин успел крикнуть: «Прыгай!»
В это короткое, как вспышка молнии, мгновение я вспомнил о своем полуоткрывшемся парашюте. По телу прошел озноб: спасет или откажет? Успеваю заметить, как командир прячет в воротник лицо от подбирающегося к нему пламени. С большим трудом открываю люк и, придерживая обеими руками ранец парашюта, вываливаюсь из самолета. Навстречу с головокружительной быстротой приближается земля. Резко выдернул кольцо. Еще несколько долгих, мучительных секунд — и последовало основательное встряхивание. Упругая подушка воздуха замедлила мое падение. Спасен! Опускаюсь с парашютом, но в каком положении: нога запуталась в стропах, и я нахожусь почти вниз головой, купол наполовину смят. Что делать? Жадно глотаю воздух. Отчаянными усилиями мне все же удается принять нормальное положение. Только после этого полностью раскрылась белая ромашка парашюта. Теперь тревожит другое: где приземлюсь — в расположении своих или вражеских войск?
Ноги коснулись земли. Парашют тащит меня по кочкам. Погасив купол, избавляюсь от лямок. Только теперь слышу взрывы снарядов, мин, свист разлетающихся осколков. С тревогой и болью смотрю вслед удаляющейся группе наших бомбардировщиков. Ее продолжают преследовать вражеские истребители, и не исключено, что нашу участь разделят еще некоторые экипажи.
Тороплюсь свернуть парашют, чтобы быстрее осмотреться, найти покинувших горящую машину боевых товарищей. Как запоздалый отзвук только что пережитого меня охватывает страх. Мины и снаряды рвутся неподалеку, но удастся ли добраться до своих, встретиться с остальными членами экипажа?
Наконец мы собрались. Несмотря на обстрел, все вместе подошли к обломкам самолета, попрощались с ним, как прощается казак с павшим в бою конем. Встретившиеся красноармейцы рассказали, что неподалеку совершил посадку еще один горящий самолет. Экипаж подобран и отправлен в полковой лазарет.
Вечером мы навестили раненых однополчан. Обо всем, что произошло, рассказал штурман экипажа лейтенант Евгений Ларин. Огнем вражеских истребителей бомбардировщик был сильно поврежден. Из пробитых баков потек бензин. Штурман и стрелок-радист Александр Зотов были ранены, стрелок убит. Жизнь экипажа и машины зависела теперь от мужества и мастерства командира корабля лейтенанта Алексея Пожидаева. Он повел самолет на вынужденную посадку с убранными шасси, дотянул до расположения своих войск. Приземлившись, бомбардировщик прополз несколько метров по земле и загорелся. Несмотря на пожар, Пожидаев сделал все, чтобы спасти боевых товарищей. Стрелка-радиста удалось вытащить быстро. Хуже было со штурманом: его кабина при ударе деформировалась, и Ларина с большим трудом удалось вытащить. Едва отнес его в сторону, как взорвался бензобак. У Пожидаева загорелось обмундирование. Он получил тяжелые ожоги лица и рук. Хорошо, что глаза были защищены очками.
Сейчас Алексей Пожидаев находился в тяжелом состоянии, но врач все же разрешил нам подойти к его койке. Мы давно знали этого высокого, стройного и красивого лейтенанта. Какие бы ни встречались трудности, Алексей всегда оставался бодрым, собранным, заражал других своей жизнерадостностью. За плечами у него был немалый боевой опыт. Он и стрелок-радист экипажа Александр Зотов участвовали еще в боях с белофиннами и не раз делились с нами своим опытом.
Теперь Алексей лежит забинтованный с ног до головы. Придя в себя, он слабым, едва слышным голосом спросил:
— Как чувствуют себя штурман и радист?.. Он думал не о себе, а о тех, кого спас от верной смерти. В тот же вечер Лешу Пожидаева эвакуировали в тыловой госпиталь. А мы с большим трудом добрались до своего аэродрома. Нам, «безлошадникам», наверно, долго придется ждать, пока дадут новую машину».
И чтобы закончить эту главу приведу еще один эпизод из огненного сентября 41-го, пусть он не касается группы Сурова, но он неотъемлем от славы 53 ДБАП и духом является продолжением подвига летчика Алексея Пожидаева, спасшего свой экипаж.
А суть продолжения ни в том, чтобы еще раз напомнить о первом ГСС 42 ДБАП Маркове Александре Марковиче, о котором я рассказал в главе «Хроника 42 и 53 ДБАП с 16.02.40 г. по 20.02.40 г.» из «Финского дневника». Это лишь оказалось прелюдией. Да и Киньдюшев в «К победным рассветам. В тяжкую пору» лишь подстегнул. И чтобы не выделять следующий эпизод в отдельную главу, было принято решение приобщить к этим двум эпизодам еще один и по делу, и по сути.
Попался на глаза, и как всегда ко времени, еще один наградной лист образца начала 1942 года и пришлось задуматься.
Привожу выдержку из наградного листа на присвоение Героя Советского Союза Алешину Алексею Васильевичу, 1919 г.р., русскому, из рабочих, кандидату ВКП/б/, в РККА с 1937 г.:
«Произвел 10 успешно выполненных боевых вылетов по мотомехколоннам и скоплении пехоты противника. Своим примером героизма поднимал дух всего личного состава полка. Был атакован истребителями противника Ме-110. Самолет загорелся, обгорело лицо, на высоте 500 метров потерял зрение, совершенно слепой повел машину на посадку с целью спасти экипаж. Машина, коснувшись земли, взорвалась, экипаж спасен, сам Алешин погиб смертью храброго.
За проявленное геройство, мужество и отвагу тов. Алешин представляется к правительственной награде – присвоение звания «Герой Советского Союза».
Наградной лист подписан командиром 53 ДБАП майором Суровым, военкомом 53 ДБАП батальонным комиссаром Петросяном, начальником штаба Захаренко, но не датирован.
Подписи на заключении авиадивизии о достоинстве присвоения ГСС Алешину А.В. поставили командир 40 АД полковник Батурин, полковой комиссар Виноградов, начальник штаба 40 АД подполковник Поручаев. Заключение датировано 22 января 42 г.
А также две подписи без расшифровки на заключении Военного Совета округа с резолюцией «Достоин правительственной награды «Герой Советского Союза», датированным 9.2.42 г.
Но сначала немного хроники. Шел четвертый месяц войны. 24 сентября 1941 г. 53-ий ДБАП девятью бомбардировщиками выполнял боевой вылет на уничтожение живой силы противника в районе Лужно. Утром с 9-35 по 9-40 на голову врага с высоты 1000 метров было сброшено 25 бомб ФАБ-100, 2 шт. ФАБ-50 и 12 шт. АО-50 и других разных калибров. На базу вернулись шесть из девяти бомбардировщиков. Один истребитель противника был сбит.
Из «Донесения о безвозвратных потерях 53 ДБАП» за 24.09.1941 г. из воздушного боя тогда не вернулись:
Алешин Алексей Васильевич, пилот, младший лейтенант, погиб при выполнении боевого задания 24.09.41 г.;
Сергин Андрей Герасимович, пилот, младший лейтенант, убит в воздушном бою 24.09.41 г.:
Волков Николай Федорович, воздушный стрелок, убит в воздушном бою 24.09.41 г.;
Шишов Николай Потапович, пилот, старший лейтенант, убит в воздушном бою 24.09.41 г.:
Убин Константин Алексеевич, стрелок-бомбардир, лейтенант, убит в воздушном бою 24.09.41 г.;
Базилевич Владимир Власович, стрелок-радист, младший сержант, убит в воздушном бою 24.09.41 г..
Этот эпизод начала войны не прошел бесследно и 29 ноября 1941 года в субботнем номере Комсомольской правды была напечатана статья уже известного читателю политрука А. Девяткина под названием «Смерть и победа Алексея Алешина». Привожу ее полностью:
----------------------------------------
«Предание древних римлян повествует о юноше-герое Муции Сцеволе, который пытался убить этрусского царя Порсенну, осаждавшего свободный Рим. Захваченный неприятелем в плен, Муций, будто бы устрашил Порсенну, положив правую руку на пылавший жертвенник, чтобы показать свое презрение к смерти.
Я вспомнил эту легенду, когда, узнал о том, как погиб Алексей Алешин. И вот вам не миф, а наша сегодняшняя героическая правда-быль.
...В журнале боевых полетов эскадрильи дальних бомбардировщиков против фамилии младшего лейтенанта комсомольца Алешина стоят десять отметок. Каждая отметка — боевой вылет, тонна разящего металла, грозный бомбовый удар по врагу. Записи скупые. Но расшифруйте их, и за ними встанут люди смелых сердец, отменной отваги и мастерства.
Вот несколько штрихов из боевой работа экипажа Алешина.
...Возвращались после удачного бомбардирования. В пути сдал правый мотор. Летели на одном. Толстый слой облачности прижимал самолет к земле. И все же машину довели до своего аэродрома.
...В другой раз тоже на обратном пути из мотора забило масло. Погода к тому же выдалась на редкость скверная. Видимость — 50 метров. Алешин приземлился на прифронтовом аэродроме, сам (в прошлом он техник) исправил маслопровод и вернулся на родную базу.
...Однажды густив сумерки застали на маршруте. Двести километров Алешин вел самолет в ночных условиях. Вил твердой рукой, и трудно было поверить, что до этого он никогда не летал ночью. Над аэродромом темень, ни зги не видать. А младший лейтенант посадил машину классно…
... Цель била в километре от линии фронта. Бомбить условились по ведущему. Лидер сбросил бомбы, но в экипаже Алешина усомнились, была ли там цель для поражения. Летчик отошел, развернулся на аэродроме наших истребителей и снова повел самолет на цель. Удостоверившись, штурман серийно разложил свои фугасы.
Он был таким же, как все наши летчики, и в то же время в нем было много своеобразного. Вслушиваешься в слова комиссара эскадрильи П. Павловца и понимаешь, почему его так любили и целили:
- Энергичный, живой. Грамотный летчик. Еще не имея большого летного стажа, летал а любых условиях. Никогда не возвращался, не выполнив боевого задания. Всегда, при любой обстановке, достигал цели. Он хотел воевать. умел и рвался в бой. Бывало, летит на задание, а сам говорит командиру: «На второй полет меня тоже планируйте»...
Комсомолец Алешин, невысокого роста. Приземистый, жизнерадостный крепыш, был силен физически и морально. Но особенно мы почувствовали духовную силу этого авиатора в его последнем полете...
Утро в тот день выдалось на славу, небо голубое. Экипаж Алешина в пятерке других летел выполнять боевой приказ. Недалеко от цели атаковали десять двухмоторных немецких истребителей. Превосходство сил было явно на стороне противника. Вражеские снаряды попали в фюзеляж, разбили турельный и люковый пулеметы, ранили стрелков Козлова и Воронцова.
Осколком в голову был ранен сам Алешин. Правый мотор и плоскость тотчас охватило пламенем. Резким скольжением пилот старался сорвать огонь. Но фашистские коршуны не переставали клевать раненого сокола: они не отступали от горящего бомбардировщика, расстреливая его в воздухе, преследовали даже тогда, когда тот уходил на бреющий полет.
Штурман Трофимов оглянулся назад. Кабина пилота пылала. Струя воздуха, проникая через пробитый фюзеляж, еще более раздувала огонь. Своими большими яростными языками он окружил лицо Алешина. Лицо и как-то странно-вопрошающе обращено в сторону, вверх. В тот же миг Трофимов услышал Алешина:
— Ставь ручку... помогай... я ничего не вижу...
Они стали вести машину оба. Слепой, раненый, горящий пилот не выпускал штурвала. Штурман чувствовал, как крепко держит управление рука его друга. Трофимов только корректировал: он отжимал от себя ручку, когда машина задиралась к верху, и прижимал, когда она переходила в пике. Все вокруг них пылало. Так летели минут пять, может быть больше. Трофимов выискивал место, где можно было бы приземлиться. Но кругом тянулся лес. Наконец они нашли маленькую полянку. Самолет тяжело грохнулся в четырех метрах от оврага.
Командир экипажа Алексей Алешин ощупью открыл колпак кабины и прыгнул на землю. Огненные языки цеплялись за его комбинезон и унты. Он сделал несколько шагов вперед, потом повернулся и заковылял опять к самолету. Слепой, он вспомнил о раненых стрелках, но, обессиленный, упал в огонь. Козлов и Воронцов, с трудом освободившись из-под обломков корабля, ползком оттащили своего командира. Слабеющими руками раненые стали срывать горящую одежду летчика. А он обгоревшими губами шептал:
—Унты снимайте... ноги.
Тоска и боль сжимали сердца стрелков. Они не видели на лице своего пилота знакомых простых, ясных, открытых черт: их уничтожил огонь. Но он еще был жив.
Ему было трудно говорить, но он думал о своих друзьях.
— Штурман! Ванюша! — звал Алешин.— Где наш экипаж... Жив ли он?..
Колхозники свезли Алексея в полевой госпиталь. Там закончился путь юноши, который жил и умер, как герой.
Политрук А. ДЕВЯТКИН. Действующая армия».
--------------------------------------------------------
Как видит читающий, что ситуации Алешина и Пожидаева сродни ситуации Маркова. Однако Героями Советского Союза ни Алексей Пожидаев, ни Алексей Алешин так и не стали.
Представление на Алешина попало кому-то вышестоящему «под сукно», так и осталось лишь намерением, исходящее от подчиненных структур к тому же по аналогии. Да и история нам ведает, что подвигом считалось в первый раз совершенное, а последующее повторение как бы становилось должным поведением в сходных ситуациях. К тому же вероятность такого исхода при выполнении боевых заданий на Дб-3а – Дб-3ф да в дневное время суток и не в строю в тот момент была высокой.
Одна потеря в ДБА на 13 боевых вылетов такова была статистика до 5 марта 1942 года. Да и покидать самолет при наличии раненных членов экипажа командиру не полагалось: он обязан был садить машину во спасения товарищей… значит Алешин и Пожидаев выполняли свои прямые обязанности.
Необъятно небо, но жизненное пространство в нем для летчика, увы, ограничено его кабиной… А когда добились стабильности в одну потерю в АДД на 97 боевых вылетов, тогда для летчиков и штурманов была установлена норма – присваивали ГСС за 200 удачно выполненных боевых вылетов. Правда не всегда и не всем…
Такой вот ребус задала фотография с далекого 41-го. С трудом, но все же распутывался очередной «клубок» из людей и событий. Пусть не до конца и пусть остались вопросы, главное начало положено.