Тонкие шипастые ветки хлестали оголенные руки Борги, цеплялись за волосы, целясь в глаза. Она неслась по лесным осенним зарослям, не помня себя, спотыкаясь об узловатые корни, отбиваясь от злого шиповника, наугад, чувствуя, что тропинка где-то должна быть под ногами. «Игг, не отставай!», - крикнула она сыну, а в ответ услышала только его тяжелые всхлипы за спиной да свист рассекающих воздух колючих плетей.
И все же пришлось остановиться.
Сердце так бешено колотилось, дыхание было таким мучительно холодным, что казалось, Боргу сейчас вывернет наизнанку. Проклятый лес не раз загонял жителей селения до смерти. Страх, страх, дикий ужас мчался по пятам. Сводил с ума.
Пришлось остановиться, сглатывая обильную слюну, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, растопырив локти, чтобы не завалиться в паутину из диких роз.
Долгие мгновения растерянности и слабости загнанного животного, которые часто стоят ему жизни, усилие, чтобы восстановить дыхание, и привычная сила и рассудительность Борги вернулась к ней. Она с трудом повернулась, раздвигая ветки с кисточками красных ягод, но сына позади не было...
Борга рванулась, не щадя лица и чувствительной шеи, телом пробивая себе дорогу, и услышала короткий пронзительный крик. Далеко, очень далеко. И это означало, что сына, скорее всего, уже нет в живых.
Удавив в себе приступ ужаса, Борга неслась обратно. На удивление легко, она почти летела, как лань, как ветер. Вот – та тропинка, утоптанная лесным зверьем, а вот и проклятая развилка. Как же она не заметила ее? Вот же столб с орочьим черепом! И она увидела, почти наяву, как бежит вправо, а сын в другую сторону, сбитый колдовским мороком.
У самой развилки, на тропе тореной, лежал, вытянув длинные ноги, падший лосенок. Сердце предчуяло соседство смерти – Борга сжала ясеневое древко топорика. Враг был невидим. Он крался всегда позади, нанося удар за ударом, мерзкое исчадие мрака, круша и тратя людские жизни.
Шум холодной реки заполнял опустошенное тело. Она бежала вниз, в овраг по скользкому подмороженному склону, шелестя мертвыми листьями, ломая под собой сухие ветки, упорно отгоняя страшную мысль.
- Игг! – крикнула женщина высоким голосом.
Пара упитанных ворон поднялась на крыло, медленно и равнодушно, оттолкнулась от горя одинокой женщины, уронив по капле смоляной черноты со своих тел в бурлящий поток реки, и улетела прочь.
Два зловещих пера, поиграв в ледяных струях, прибились к тому берегу и уткнулись в тело мальчика.
Борга больше не боялась. Жизнь сына – единственное, что она отчаянно пыталась сберечь. И не смогла, а теперь край - она несет его хладный труп в деревню, и его мертвая тяжесть успокаивает разодранную кожу ее рук. До ломоты. До полного бесчувствия.
Недавно выпавший снег, едва прикрывший уставшую землю, был черным от жирного пепла погребальных костров. Живые хоронили мертвых, покорно отдавая себя завтрашнему дню. А назавтра хоронили и их - те, кто проснулся.
Сына она уложила у домашнего очага, остывшего со вчерашнего вечера, на старую волчью шкуру, и только сейчас заметила, что защитный аметист с выцарапанной птичьей лапкой лежит тут же. Видать, с самого утра. Со срезанной вощеной нитью. «Как же так, сынок? Как же так?»
Злобная нечисть и здесь поживилась.
Светлые волосы мальчика подсохли и завились кудряшками, на лбу его зиял крупный кровоподтек.
Борга осталась единственной, кто выжил в проклятой Колыбели. Ей следовало собрать мертвых в последний путь, отправив их через огненные врата в Мусппельхейм, в пределы предвечного. С почтением к жизни и смерти. И пусть замысел был ей неведом, и она вот-вот встретится с великаншей Хель, женщина была спокойна.
Игг не один отправится в плавание на огненном драккаре. Борга обошла дома селения в поисках дружины: вот Хальдор, ровесник сына со своей матерью, старик Сверр, молодой воин Анлаф, малышка Сванхильда – она прожила без родителей почти месяц. А умерла сегодня утром. Всех сразила то неведомая болезнь, то странное злосчастное невезение. И не было предела проклятой пагубе. Кичится злочудищной силой неведомый враг. И нет никакого спасения.
Защищались от бед, как могли, но чародеев среди поселенцев не было. Нападение было внезапным, исчадие ночи вышло на промысел, собирая обильный урожай из смертей. Проклятия, страх и отчаянье только усиливали ужас да продлевали агонию жителей деревни.
И не вырваться из этого окаянного места. Колыбель держала, крепко, как капкан. Дерзкий вызов Борги и попытка побега закончились смертью сына. Не верилось, но было уже все равно - жизнь вырвана из плоти, и теперь под силу лишь дымному пламени возвестить чертоги небесные о скорбящей матери.
Руки опустились и поднесли зажженную лучину к промасленному кораблю. Во дворе старейшины, где прежде арфа пела и голос ясный песносказителя славил покой и земную удачу, теперь ветер гудел в змеистых языках огня, недовольно трещали поленья, и небо, спрятавшись за тяжелыми тучами, стыдливо подглядывало, печалясь скупыми снежинками.
Жарким дыханием драккар манил к себе Боргу. Лизал ее щеки, плавил волосы, иссушивал до хруста грязную одежду. Медные браслеты обжигали запястья - пришлось отступить в тень хоромы. Она уже видела, как воздух расслаивается, отворяется дверь в иной мир – первой ушла малышка Сванхильда, за ней Хальдор, а вот и Игг, обернулся и посмотрел на мать.
Борга кинулась вперед - всего пара шагов и кипучее прожорливое пламя насытилось бы!
- Игг, подожди!
Но ее остановил чарующий звук арфы. Сочетая созвучья в искусный лад, переливаясь и звеня, он резал струнами явь на куски вместе с болью, которая сочилась из всех домов поселения. Наполнял собой немую пустоту дворов, пробуждая и усыпляя одновременно.
Не то проклятье, не то благословенье.
«Ты же нынче скорбящее сердце скрепи надеждой, ибо я знаю твое желание», - пела арфа.
Чужаков в поселении не было. Колыбель чужаков не впускала. Но он появлялся всякий раз, когда очередной огненный драккар покидал деревню. Его необъяснимое присутствие пугало. Он никогда ни с кем не разговаривал и исчезал, когда едкий дым догорающего пепелища начинал выедать глаза. А с ним и его зачарованная музыка. Кто знает, откуда приходят скитальцы, причастные тайн самой преисподней!
Борга едва стояла на ногах. Этот страшный день подходил к закату, и она рада была бы встретиться с великаншей - скорее забирай же меня в свой темный мир! Но звуки арфы не позволяли поддаваться отчаянью. Пусть чужак играет. Может это сам Верховный спустился к ней, недостойной, в утешение?
Драккар догорал. Дым от кострища таял в небе. Сил дойти до своего очага не было. И Борга, согнутая, пораженная, медленно ковыляла по приветственному залу дома старейшины вдоль длинных пиршественных столов, скамеек, укрытых овчиной…
То ли опуститься на пол и заснуть навсегда, где сон последний - отдохновение от буйного пиршества…
То ли правдивым словом песнопреданья, укрывшись памятью, как теплым плащом, скорбеть об утерянном, покуда в сердце не хлынет смерть потоком.
Но слез не было. Их не было с тех самых пор, как Борга получила в дар от Старухи монетку кварца с руной льда Исой, когда встала на возрасте. Жива ли старая ведьма? Была еще жива этой весной…
Кварц был привычно холоден, а его действие залечивало любые раны.
«Боль твою приспит», - пелось у самого сердца Борги.
«Покориться ей - означает проявить мужество и мудрость, - сказала тогда Старуха, - подчинись, уступи и пожертвуй».
Нет, нужно встать. Внутри смертельного холода всегда спит жизнь. Соберись! В этом и была ее сила: главное - удержаться на ногах. И жить дальше.
Дыханием своим воскресила угли в очаге, согрела заморского вина, отодвинув холод и мрак, нашла в кладовой сушеные ягоды, сыр и вяленое мясо.
«Чуть солнца на небе померкнет слава, является в нашу обитель ледяной великан. Первый день зимы, - думала она, хмелея, – а я уже чувствую его поступь. Каждый год мы ждали его. Его жуткую неотвратимую силу. И грели вино - дивных бочек сокровище, насмехались над ним, в ласковом лоне Колыбели, где прежде радости жизни знавались».
Еще она хотела спеть песню, славящую силу и здоровье своего народа, но успела лишь вспомнить мужа – он был нагретой солнцем скалой, а она – холодным соленым морем. И, под тяжестью хмеля и пережитых потрясений, отошла дорогой сна.
«Крепко сжимая древко копья, гонит Достойнейший зверя лесного, лань большеглазую. Попалась в силки - жало каленое вторгнулось в плоть ее. В смиренное дрожащее податливое тело.
Так опытный пекарь, вымешивая подошедшее теплое тесто, погружает в него сильные руки. Ритмично, настойчиво. И оно – послушное, становится упругим, густо обнимает пальцы, просачиваясь сквозь них, сопротивляясь. Он не колеблется – знает – оно покорно его воле.
Тело женщины.
Кровь горяченная - битвы испарина. Где оба сердца равно кипят и страстью, и нежностью.
И она идет на зов его, обнаженная, отдается. Полностью и без остатка. Раскрывается, волнуется морем, а он – нагретой на солнце скалой утешает, сплетает новую песнь. Чарует звуками арфы, уводит туда - в самую черноту ночи, в самую глубину бездны. Где в пене ярятся полчища чудищ.
Где загнанный вепрь, выходец края лесного, готов сразиться в неравной схватке, раскидывая врагов достойных в игре сражений. И поражений. Страхом и ненавистью влекомый...
Приливом обрушатся воды темного моря, утопят, снесут все постройки, всю жизнь изначальную, и полетит через хляби соленые одинокий прочно сбитый борт уцелевшего волноскитальца».
Борга распахнула глаза.
Над ней высилось тело незнакомца горячее и влажное, в сладостном стоне переводя дыхание. Первым делом смущенная женщина пихнула его, да так, что тот отлетел ко входу. Это был ее дом. Натопленный очаг согревал и освещал небольшую горенку. Чужак поднялся на ноги, ухмыльнувшись в усы, и стал неторопливо одеваться.
Борга прикрылась покровом. Она дрожала - не от испуга, от возбуждения, которое все еще играло ее телом.
Чужак тем временем застегнул пряжку ремня, заткнул топор за пояс, накинул овчинный плащ на плечи и, обернувшись, кинул:
- Еще приду, - и вышел за порог в черноту ночи.
Бежать, бежать! Иначе Колыбель, ставшая пристанищем полночной нечисти, сожжет мороком, захороводит в безумной пляске.
Борга собиралась быстро – теплая одежда, топор и нож, заплечный мешок, немного еды. И костяные коньки. Где же они были? Женщина огляделась – вот они, в холстине под скамьей. И рядом – пара сына…
Трескучий мороз возвестил, что великан уже здесь. Что ж, самое время пуститься в путь. Небесные самоцветы сияли своим равнодушным светом, а Борга мчалась к фьорду. Спуститься к утесам, там тореной тропой к причалу, уже закованному в ледяную броню. Спина медленно уходящего великана была видна издали. Пришедший с гор, он направлял свой путь по морю, ступая по затвердевшей воде, дыханием своим охлаждая пучины соленые.
Встав на заточенные костяные ребра, Борга рванула навстречу Судьбе. По равнине бурь, сквозь ветер, беспощадно жалящим открытое лицо, к пристанищу изгнанной Старухи. Через гладь фьорда, по льду, обогнув Сторожевой мыс. Только было бы везение на стороне беглянки! Нужно только везение…
Когда сердце вошло в привычный ритм, можно было осмотреться: сияющая морозная ночь, купол извечного неба исцарапанное вершинами гор, извилистая река замерзшего фьорда, недовольно потрескивающего, будто сон его беспокоен.
Надежный доспех льда, подаренный великаном морю, был в самый раз и для Борги. Руна Иса роднила их, крепко связывала. А ведь когда-то Борга горячо отринула дар Старухи. Ведь Иса – это почти что смерть. И для девушки с непокорным сердцем он надолго стал тюрьмой.
Мятежная беглянка скользила по темному морю, под стать ему – спокойная, радуясь, что уснувшая Колыбель разжала свои хищные челюсти. Прощание – воспоминания всей жизни - и ведь было в ней много хорошего, пролетали перед взором женщины свободным ветром.
«Колыбель приняла их, изгнанников, в самом разгаре войны. Полчища орков, хлынувшие с далеких окраин, истребляли людской род: уничтожалось все, куда они могли добраться, люди были бессильны против их бешенной ярости. Нет, доблестные воины не перевелись на землях Междумирья, но были сражены древней магией. Орочье ткало паутину ловушек – утверждая свое право на исконные людские владения.
Некому было защитить от напасти. И маги, кто долго хранил хрупкий мир, вдруг стали бессильны. Как огненная буря, прошлось войско врага. Спастись удалось немногим.
Задолго до рождения Борги стряслась беда. В песнях сказывалось, как несколько драккаров с жителями сожженного селения, скрываясь от погони, свернули в ущелье фьорда, надеясь затеряться в густом тумане. Измотанные преследованием, они уснули. А ранним утром, когда на тверди небесной зарделось солнце, корабли пристали к незнакомому берегу.
Девственный мир подкупал изобилием: удобная небольшая бухта, плодородная земля у кромки моря, лес, полный дичи, снежные вершины гор, обнимающие долину и река, бегущая в воды фьорда. Старейшины решили остаться и переждать смертельную бурю.
Щедрая земля и воды долины будто окунули жителей в сладкий безмятежный сон. В этом сне возделывалась земля, строились дома, пелись свадебные песни, рождались здоровые дети. Колыбелью назвали спокойную пристань поселенцы. Война позабылась и осталась в прошлом.
Но пришло время молодых. Ставшие на возрасте, воспитанные на сказаниях о напасти, что хлынула с окраин, они жаждали битвы, строились корабли, но Колыбель не отпускала их. Сгущала туман и погружала в сон дерзких мореходов. Драккары без рулевых и весельных, с оборванными парусами утыкали крутой свой борт о знакомую берег. Раз за разом.
Прошло еще несколько лет безмятежной жизни. Охотники натыкались в лесных чащобах на столбы с незнакомыми знаками, а позже, забредая в горы – на пещеры, сплошь выстланные щетинками самоцветов. Опасались драконьего дыхания, орочьей магии, железа битв, но – будто бы для своих поселенцев Колыбель припасла дары и ждала чего-то. Может жертв?»
Показались темные очертания Сторожевого мыса. Еще немного и сутемная воля Колыбели не сможет достать беглянку. Старухе ведь удалось когда-то покинуть это злосчастное место!
Костяные коньки служили исправно – скользили по толстому панцирю уснувшего моря, а Борга боялась, что вот-вот рука Судьбы схватит ее за горло и ударит о черный лед. И все закончится.
«Боль твою приспит», - шептало небо.
И мятежный дух селянки, скованный ледяной силой руны, воспарял ввысь и носился среди сияния небесных камений. И не оставалось в сердце места для смуты.
Сторожевой мыс и ворота выхода: крошечная фигурка Борги неслась на волю по безбрежному кристаллу спящего моря, в тишине, под безучастное молчание мерцающих звезд.
А где-то подо льдом угадывались серебристые могучие тела существ кромешных, не ведающих ни о войнах, ни о штормах. Их было много – несметное число - против одиночества выжившей.
Так какую жертву ждала Колыбель?
«Сменилось одно поколение – выросли те, кто родился на землях обители безмятежного сна. Попытки вырваться в большой мир не прекращались, поселенцы просили свободы и приносили жертвы. Щедра была на дары Колыбель и однажды, будто бы заручившись обетом поселенцев славить во все века ее могущество и волю, разжала челюсти.
Вооружившись, набрав самоцветов из пещер и запасенной пушнины, несколько драккаров вышло в море. И вернулось войско с добрыми вестями – война окончена, мир, пусть и хрупкий, удерживается королевскими отрядами, земля плодоносит, города восстанавливаются, торговля процветает.
Теперь у поселенцев не было ни в чем нужды. Каменья и пушнину они обменивали на оружие, хлеб и вино. Богатые, завидные женихи были! Мужчины привозили невест. Деревня росла.
Зря поселенцы опасались зависти и преследований - Колыбель чужаков не впускала. Защищала, как родных, так своих птенцов оберегает орлица.
В покое и благоденствии поднялось еще одно поколение. Родилась Борга. Она выросла среди ласкового плеска волн, среди веселого бражничанья поселян в хоромах старейшины; на рыбалке с отцом, выпекая хлеб с матерью, бегая по утесам, по пещерам с самоцветами; в зимнем лесу, вынимая павших зайцев из петель, наслаждаясь мирными вечерами, когда деды рассказывали сказки о драконах, о подлой магии орков, о великанах, которые живут где-то высоко в горах, под самым небом с начала времен…
Старуха была из тех, кто еще помнил смрад пожарищ разоренных селений, не раз видавшая дожди железны, где стрелы тучами с тетив слетая, в щиты вонзались. Она еще помнила ту страшную погоню, когда, казалось бы, не было никакого спасения...
Она была странной – будто бы немного поврежденная умом. Говорила, что слышит глас Колыбели. Это она заковала Боргу ледяной руной. Девушка тогда только вернулась с отцом из плаванья по торговым городам. Увидев большой мир, она крепко решила сойти на берег, там, в землях чужестранья, затеряться в толпе лихих незнакомцев, прихватив оружие и горсть самоцветов, и никогда больше не возвращаться в родную обитель.
Сковала Иса ее дух. Девушка вышла замуж, родила троих сыновей, пустила корни, окрепла и вместе со всеми с радостью пела благодарственные песни земле, что приютила их.
Колесо времени неспешно крутилось, древо хором темнело, драккары просмаливались, в паруса дул попутный ветер, до тех пор, пока однажды, весной после схода ледяных доспехов со змеистого тела фьорда, несколько кораблей не вернулось. Туманы Нифльхейма поглотили их. Черная туча воронья скрыла свет солнца, каждой разоренной семье подарив по скорбной вести. Перья от Хугина и Мунина получила в горький дар и Борга – она потеряла мужа и двоих старших сыновей».
Вот, в небесах, чайки кричащие зарю возвестили, солнце светлое разметало мрак. Беглянка обогнула мыс, до заветного берега было еще не скоро, а тело уже просило пощады. Небо и море белело, а перед взором роились страшные картины недавнего прошлого – раскачивались сошедшие с ума от страха висельники на сучьях ветвистых деревьев, вороны клевали тела бросившихся с утесов отчаянных безумцев, тихая кончина заходила в дома добрых поселян, кипело пламя костров - всех истратила смертная пагуба.
Колыбель, довольна ли ты своей жатвой?
Борга надеялась, что старуха еще жива. Что она сможет дать ответы. Ну, а если же нет, то можно будет схорониться в ее землянке до весны. Осталось еще немного, берег был уже виден вдали. И страшно представить, если беглянка остановится – она не сможет уже сделать и шага. Еще совсем немного проплыть по бесцветному утру, пролететь по льду, оттолкнувшись от него острием костяного конька.
«Старуху изгнали задолго до той страшной брани с невидимым врагом, и жители Колыбели без нее будто ослепли - против злосчастной пагубы, что накрыла их землю, не было ни заговора, ни лекарства. Всю весну, лето и осень горели драккары из поленниц, но первопричина людских несчастий так и осталась неведома…»
Лед под Боргой трещал, но она, укутанная воспоминаниями, не сразу это заметила. Сначала маленькие трещинки, а потом и длинные ветвистые лучи, со скрежетом будили замерзшее море. Женщина неслась вперед, а внутри все сжималось от трепета – великанье ледяное дыхание ослабло. Чайки резали пустое небо острыми крыльями и кричали о смерти.
Борга увидела плескучее темное море, выбивающееся из-под студеного доспеха. До берега еще очень далеко. Проклятая Колыбель все же настигла беглянку – какая же глупая смерть ей уготована! Она знавалась с прожорливым холодным морем прежде – пучина глубин не давала никаких поблажек тем, кто предательски покидал свой берег.
Но женщина не сдалась, она выхватила топор из-за пояса, и железными уверенными ударами отсекала ледяной плот от тела брони. В надежде, что у нее еще есть, хоть и ничтожный, но все же - шанс на спасение.
Льдина откололась и, несмело покачиваясь, заходила на волнах. Борга пыталась удержаться стоя на четвереньках, но тут плот под ней переломился, и она соскользнула в пучину. Теплая одежда не давала ей уйти под воду сразу, но, намокнув, она стремительно утащит ее в темноту глубин. Неуклюже отбиваясь от злосчастья и от льдин, что норовили сомкнуться над ее головой, женщина звала на помощь отца, мать, братьев, сыновей. Но только чайки протяжно и безучастно кричали над ней, а в уши вливалась холодная соленая смерть.
«Судьба от смерти того спасает, кто сам бесстрашен», - успела расслышать Борга голос Старухи.
Длинные руки адских глубин уже тащили ее к себе, едкая соль моря уже радовалась победе, злобесные призраки уже встречали гостью.
Но тело, сжатое кричащим ужасом, было подхвачено чьей-то сильной волей. Под своими руками Борга нащупала рога и, ухватившись за них, на спине диковинного волноскитальца, устремилась в заветному берегу.
А дальше, как во сне – скользкая береговая галька, наспех скинутый тяжелый плащ и пояс, платье и меховые яры. Тело горело огнем - укутанное колючим покровом, шло в объятьях чьих-то неведомых рук. Потом едкий смрад дыма и тяжелое забытье под мерный бой бубна.
Мышиный шелест и тонкий писк выдернул Боргу из тяжелого небытия. Разнеженное тяжелое тело, густо натертое пахучей мазью, было завернуто в мягкие ячьи шкуры. В землянке было тепло, пахло недавно выделанной кожей, рыбой и волшебными травами. В очаге жила синяя огневка – прирученная и безопасная. Хотелось глотнуть солнечного света, насытиться соленым ветром, вынырнуть из пережитого адища.
Одежда спасшейся беглянки лежала высохшая у полога, прикрывающего вход в сумрачную землянку Старухи. Борга оделась, радуясь, что события страшной ночи совсем не отразились на расположении ее духа, но даже утвердили уверенность в собственной силе.
День стоял яркий, синий. Солнце ослепляло, лисьими хвостами проносилось перед взором, снег искрил, на круглом пригорке землянки зеленела сочная трава. Плотная фигура Старухи виднелась у спокойной воды моря. С утра был отлив, она собирала заплутавшую в ловушках рыбу и, не торопясь, складывала ее в корзину.
Не одна только Борга ждала встречи со Старухой – вороны, что сидели на сухих сосновых ветках, оживились и попрыгали в вытоптанный снег.
- А, ну-ка, девочка, возьми нож, да покажи - не отвыкла ли рука твоя от железа каленого, - весело прошамкала подошедшая старуха.
Борга молча взяла корзину, разглядела пень, пропитанный рыбьей кровью, взяла нож, потрогала пальцем лезвие, тут же нашла плоский камень и взялась за правку.
- Помню, помню, с какой нежностью ты оттачивала топор, подаренный отцом. Ты была совсем девчушкой. Как резала узорочье на теле драккаров! Где каждая петля – загадка Судьбы. Как ты водила пальцем по выведенным тобою замысловатым разводам. Помнишь? Тебе казалось, что это не ты, а сама Судьба ведет тебя, и вот-вот появятся ответы. Стоит лишь внимательно прислушаться. Каким все казалось простым!
Борга улыбалась, ей было хорошо. Прыгающие рядом вороны, подслушивали, кося то одним, то другим глазом. Еще раз проверив пальцем лезвие, она одним движением вспорола гладкое брюхо серебристого лосося, другим – вырезала жабры, рванула ловко, оставив рыбу без скользких внутренностей. Кишки она кинула в плотное кольцо воронья, и так же умело разделалась еще с тремя рыбинами.
Довольная старуха насадила лососей на прутья и отнесла в землянку. А Борга отправилась на берег, опустила руки в ласковое море, чтобы то заботливо слизало кровь своих детей.
- Отражаясь от моря и снега,
Нежна как закат, но тверда как гранит.
На крыльях северного ветра.
Песня скальда по свету летит,* - доносилось пение Старухи, а Борге слышались голоса всех тех, кого она потеряла. Она едва сдерживала в сердце бурю слез, а тело кипело запертой яростью. Но море у берега казалось ласковым, оно будто бы отдавало скорбящей женщине жизнь своих волн, облизывая ее руки.
- Чайки нынче не просто плачут – они рыдают. Сокрушаются о твоей потере. Пойдем, девочка, я угощу тебя славным обедом. Тебе нужно отдохнуть.
Под тяжестью невыплаканного горя, Борга едва дошла до очага. Ароматное сочное мясо лосося, травяной чай и звуки, звуки пропитывали, вливались, наполняли и баюкали. Старуха подхватила пустую плошку из слабых ладоней, укрыла разморенное тело, и гостья опять утонула в тягучих, словно патока, сновидениях.
Утро следующего дня выдалось белым. Небо, море, лес, берег – все закуталось в снежную пелену, густые сырые хлопья падали с нависших небес и было тихо. Борга чувствовала прилив сил, которые нужно было куда-то приложить, куда-то нужно было идти, что-то делать, кого-то спасать, защищать, и она начала уже тяготится своим бездействием.
На берегу она разглядела небольшой кнорр и с пристрастием начала его осматривать. Он требовал серьезной починки, и за дело хотелось взяться немедленно. У Борги аж дыхание перехватило от одной только мысли, что сбудется ее желание вырваться на свободу, а там – растворить свою волю в игре сражений, достойным делом славу сыскать.
- Помоги-ка мне, девочка, - Старуха скинула с плеч перевязь с хворостом и быстро направилась к землянке.
Пришлось взвалить на себя хворост и сожаления об оставленном кнорре, и догонять старую ведьму.
- Мысли о побеге-то свои забудь. Ты сама ко мне пришла и теперь в послушании поживешь немного. Ишь, мятежница нашлась! Мало ли ты изведала смертной пагубы? Еще захотела? И лодку не трожь! Это моя – погребальная. И думать забудь!
Борга швырнула вязанку у полога, но в землянку заходить не захотела. Внутри все клокотало от ярости, ей даже казалось, что она вот-вот сгорит в пламени гнева. Но ледяная руна не размыкала холодного объятия, заковывала в броню вынужденного благочестия.
- На, вот, испей теплой браги, повесели свое сердце, - Старуха протянула деревянную плошку с питьем, - да пойдем, займу тебя делом, а ты поведаешь мне печали свои.
Борга выпила залпом питье, на сердце отлегло немного, и ярость отступила в тень надтреснутой души. Она вошла в сумрак землянки, где Старуха ловко доставала из туесков продукты для стряпни. Усадила гостью у очага, вручила небольшой жернов и мешочек с ячменными зернами.
Жадная до работы женщина, сноровисто перемалывала зерна в муку, а ее хозяйка разделывала рыбу.
- В твоей жизни наступила зима, и ты, наверное, думаешь, что заплутала на дорогах Мидгарда, так и не найдя истинного смысла, - неторопливо потекла речь Старухи под мерный звук жерновых камений. - Я знаю, ты чувствуешь себя бессильной, но будь терпеливой. Помни, что семя нового пребывает в раковине старого. Руна, что оберегает тебя, требует жертвы – отдай ей всю себя. Во льдах Нифльхейма скрывается искра жизни. Помни об этом. Сейчас своими руками ты перемалываешь родящее зерно в муку, навсегда забирая у него возможность познать мать-землю. Это твой мятежный дух рождается в новом теле, имя которому – выносливость.
Борга собрала муку в горсть, слезы горя, отчаянья и усталости вдруг хлынули потоком страшных воспоминаний. Она подлила воды и стала замешивать тесто вместе со слезами.
- Скорбь твоих потерь сделает мой пирог слаще! – глумилась старая ведьма, довольная собой, не спешащая раскрывать тайны, в которые она была посвящена. – Самое время добавить закваску! А ты знаешь, что я берегла ее все эти годы, начиная с твоего рождения! Твоя матушка перед родами дала мне частицу. На, вот, возьми еще соль – твой отец дал мне ее, в обмен на заветную руну. Я сберегла подарок твоего отца, также как Колыбель берегла своих детей.
Борга разъярилась, но сдержала себя.
- Про отвагу и верность поведает миру,
Не обойдет и святую любовь.
И сквозь века в вены фьордов стучится.
Все та же, горячая Севера кровь,* - запела Старуха, погрузившись в свои мысли, а Борге лишь оставалось всматриваться во внутренние бездны и все так же бесцельно бродить по страшным воспоминаниям.
Тем временем Старуха начала резать рыбу на мелкие кусочки:
- Прежде житель глубин знавал лишь приволье морское, теперь же почтил нас вестями, гостем нашим стал. Добавим к плоти его душистых летних трав. Их я собрала в Священный день Мидсумар. Еще кое-что нужно. Кое-что очень важное. Помнишь ли ты тот день, когда дружина вместе с твоим мужем и сыновьями в последний раз отчалила от брега Колыбели? Помнишь ли отца и мать? А младшего своего? Взращенные Колыбелью они отправились чрез огненные врата в иной мир. Они все – необходимая жертва, такая же, какую Отец Мудрости, Владыка Копья принес ради знания.
Разгневанная Борга не выдержала и крикнула в лицо Старухе:
- Жертва? Во имя чего?
Но ведьма только рассмеялась.
Будто ослепнув, Борга шарила вокруг себя в поисках оружия, чтобы прикончить спятившую Старуху. Но ладонь вперилась о лезвие топора, что покоился на плахе рядом, и брызнула густая кровь.
Хозяйка землянки, подсуетившись, прихватила несколько жирных капель в плошку с начинкой и, как ни в чем ни бывало, продолжала:
- Вот и последняя доля - кровь ярости, – сверкнув глазами, усадила гостью, одарила тряпицей, чтобы та перевязала рану и занялась пирогом. - Доверяй движению души твоей и жди появления признаков весны. И помни – дар льда – несокрушимая стихия, способная остановить все, с чем она соприкоснулась. Отпусти старое…
Борга не слушала Старуху. Буря слез и ярости душила ее, внутри сражались лед и жгущее пламя.
- Священная Колыбель вырастила несколько колен блаженных людей, не знавших смертоносных потерь. Благодарных, светлоликих, с искрой в сердце славивших Верховного. И мы принесем этот пирог во славу Покой Приносящему, - хозяйка раздвинула остывающие угли, возложила на одр подношений колоб пирога и любовно присыпала его золой.
- Знаешь ли ты, злая бестия, подлую мощь стихии? Знаешь ли ты, каково терять любимых? Проклятая Колыбель истребила всех! – крикнула Борга. – Всех славивших ее! Будто бы нас растили на убой! Злокозненная хищная ловушка! О какой еще жертве ты говоришь, злая старуха!?
Ведьма в ответ только тихонько рассмеялась. Ей будто бы приятны были крики отчаянной женщины.
- Ты же спаслась, чего еще тебе нужно? Сегодня мы славим милость Владыки Копья, Дарителя Побед…
- Я бы хотела уйти вместе с родными. Хотела бы истлеть на ложе пламени, войти во врата Мусппельхейма, вместе с сыном! Что ты знаешь о смерти, лютосердая? – Борга схватила топор и готова была размозжить ее хрупкий череп, освободить Старуху от бремени жалкой жизни.
«Боль твою приспит…» - послышалось Борге. Это мыши шуршали, это угли в очаге ворчали, ветер сквозил в щели да вороны переругивались. Это ледяная руна холодила ее грудь.
- Мы на сердце носим шрамы — это наши обереги, - как ни в чем ни бывало пропела Старуха. – Каждый шаг неосторожный сделал нас куда сильнее, чем задуманы мы были, и привезены в Ковчеге…** Рано тебе еще встречаться с великаншей Хель. Подумай о своем будущем сыне.
- Безумная старуха! – женщина метнула топор, и он вонзился в сруб над ее головой. - Душевная немощь давно тебя скрутила, - и она собиралась уже выскочить за полог в белую дивную тишь, но Старуха лишь молвила:
- Погоди, это еще не все. Игг передал мне весточку для тебя.
- Не прикасайся к мертвым, злая ведьма! Тебя там не было, ты не изведала тяжкого бремени горя! Злокозненная проклятая Колыбель - вместилище смерти невинных, порождение зла!
- Девочка, Колыбель – порождение добра, - ответила Старуха, блаженно сверкая глазами. – И она была создана Жизнедателем в благонаследье своему сыну. Ты – единственное дитя Колыбели! Мать будущего короля, верховного мага Рунатюра, истребителя орков. Хугин и Мунин прилетали ко мне каждое утро, знаю, как тяжко тебе пришлось! Рушащий Узы был с тобой, утешал, давал надежду, спасал от пагубной соленой бездны. Отец твоего сына, того, кто станет надеждой и опорой людского рода.
Борга онемела.
- Тебе ведомо счастье и покой мира. Колыбель дала тебе его с избытком. Ты знаешь, что такое любовь и материнство. Ты знаешь, что такое – потерять все и продолжать жить с ношей горя. И эти испытания тебе даны для того, чтобы выносить в своем теле величие. Родить богочеловека.
Пораженная услышанным, женщина вышла из землянки и медленно пошла к морю.
Ей стало нестерпимо жарко. Она сняла с ног яры, но обледеневший берег не обжигал холодом ее ступни. Она скинула теплую рубаху и вошла в соленые воды. Ей было хорошо – лед зимы обратился в ласковый покров, который успокаивал палящий нутряной огнь, от воды вокруг нее пошел пар. Борга нырнула и поплыла в глубины, радуясь нахлынувшей на нее силе и безудержной свободе. Она теперь не боялась ни холода, ни огня!
Наплававшись вволю по темным чертогам, она взметнулась навстречу небу. Белые хлопья снега охлаждали ее черные, будто бы только что испеченные в углях гигантские кожистые крылья, вольным драконом она врезалась в сырость густых облаков и остудила огненное дыхание. Выше облаков во славе своей сияло раскаленное солнце, оно не слепило, нет, оно звучало яркостью своего величия: «Теперь моя слава – твое достоинство, моя сила – твой титул. От Вседержителя вознагражденье, владей – добро не прискучит!»
Черный дракон резвился в небесной пустоте неба – наконец-то, свобода! И Сила! Сколько же ее было! Бремя ледяной руны отступило, даровав новое тело и целый мир! Борга ничуть не удивилась превращению. Будто закованный ее телом дракон жил в ней всегда!
Она кинулась в перину густых облаков, устремляясь к земле, а когда вынырнула – обнаружила себя парящей над Колыбелью. Дракон мерил небо над знакомыми местами – вот кольцо островерхих гор, отделяющих Колыбель от остального мира, вот привычная змеистость замерзшего фьорда, вот уснувший лес с зеленеющими верхушками сосен средь голых веток древ, вот поселение с изящно украшенной хороминой старейшины в центре. Следы от погребальных кострищ присыпало снегом.
А вот и родной дом. Спустившись, чтобы получше рассмотреть его и попрощаться, она увидела фигуру человека. Это был тот самый арфист, и Борга признала в нем хозяина Колыбели. Он был странно одет – в широкополую шляпу, походный плащ, а вместо посоха в руках у него было копье. Он тоже наблюдал за парящим драконом, в приветствии вытянув левую руку. Два ворона покружили с рядом с парящей Боргой, а потом вернулись к своему повелителю и уселись на его плечах.
Пролетев над фьордом, все еще закованным дыханием великана, обогнув сторожевой мыс, дракон устремился к обители Старухи. Кричащие чайки сопровождали его, и Борга признала в каждой всех своих родных – их души были привольны и парящие в свободном небе были под стать ей. Ее измученное горем сердце наконец-то обрело мир. Показалась полоска земли с зеленым пригорком. Борга нырнула в пучину.
Воды вечного моря охладила ее, освободив от кожистого тела. На берег Борга вышла человеком.
Соленые струи сбегали по сильному обнаженному телу, от нее исходил густой пар. Прикрыв наготу, женщина подошла к землянке, там ее ждала Старуха. Борга припала на колени.
- Это начало хорошей истории, где будут славные битвы, подвиги и чудеса. Где будут изгнаны проклятые орки, где твой сын, Боргильда, расквитается за все страдания своего народа, честь и славу его приумножит. Так пусть же Ткач Удачи всегда будет на твоей стороне! Славного пути! – произнесла Старуха, прикоснувшись к заветной руне. Но вместо ледяного кварца, на груди женщины чернел редкий алмаз с огненной начинкой руны Кано.
* стихотворение Вячеслава Паутова
** стихотворение Иоанны Мареш-Левицкой «Не ходи на север»