Краше Аглаи не было на селе девушки, это вам каждый скажет. Статная, коса – что твой кулак толщиной, золотая - как пшеница спелая. А глаза – озёра, не глаза! Сколько парней-то эти глаза с ума свели! Из окрестных селений к ней сватов засылали, вот до чего хороша была! Но всем отказ давала. Что и говорить, норов был – не всякий сладит! Другая сразу бы за хорошего парня вышла, а она всё выбирала. Чтобы, значит, необыкновенный был.
Как-то по осени объявился у нас чужестранец. Да не пеший – на лошади, а лошадь та – чисто конь-огонь из сказов! Да и сам: в меха богатые одет, кольца на пальцах каменьями блещут. Стар ли, молод – не поймёшь: рыжий, смуглый, нос крючком, как у птицы хищной! А глаза, глаза-то – угли! Одним взглядом до нутра пробирал. «Проездом я в ваших краях», говорит. «Пустите на ночлег, люди добрые!» Зафаром назвался. Ну, пустили, чего уж. Староста, как есть, к себе пустил. И не пожалел: чужестранец ему золотую монету отдал! Просто так, считай. Смекнул староста – нельзя такого гостя отпускать, стал думать, как бы тому на подольше остаться. Да только и думать не пришлось – поутру Зафар Аглаю увидел, она как раз за водой шла. Сверкнул глазами чужеземец, да и споткнулась Аглая – а ведь по ровной тропке шла! И упала бы, как есть – да Зафар подхватил. Ничего Аглая ему не сказала, коромысло подхватила и ушла. Чужеземец только усмехнулся. Вернулся к старосте да узнал, где красота живёт. И, когда она с водой вернулась, уже её поджидал. Да только вновь ни словечка Аглая не молвила. Гордо мимо прошла. Тут чужеземец, дело ясное, уезжать передумал. Запала в душу девица неприступная. Жить он остался, по-прежнему, у старосты – да только и по селу ходил, и в кабак заглядывал. Ребятишкам камешки дарил затейные – цветные, на солнце так и играют! Денег не считал. Зауважали Зафара. Да вот только Аглая к нему – ни в какую! Он и так к ней, и этак, а она и не замечает вовсе. Так, взглядом окинет – и дальше пойдёт. А девушки-то другие наперебой Зафару понравиться старались! И пироги пекли, и на гулянья звали. Аглаю за глаза блаженной кликали. Слыханное ли дело – такого жениха упускать! Да только вода камень точит, вот и Аглая понемногу к чужестранцу привыкла. Иногда говорила с ним – но не долго. И вдвоём гулять с ним не шла, хоть он и звал. От подарков отказывалась, ни бусы коралловые, ни зеркальце серебряное не взяла.
Холодало, осыпались листья с деревьев, пламенели на чёрных ветвях рябины алые гроздья. Приметил Зафар, что любуется ими Аглая, и принёс ей ленту в подарок – из чистого шёлка! А цветом та лента была – как самый яркий зимний закат, как свежая кровь. Никогда Аглая такой красоты не видела. Лента в ладонях словно живая, цвет горит, сияет! Не удержалась красавица, приняла подарок, вплела в светлую косу. Так и видели её последний раз – возле рябины, с лентой, пламенеющей в волосах.
Исчезла Аглая. Ходили искать, не нашли. Зафара спросили – ответил, что пошли они в лес гулять, а девушка возьми – да убеги! Догони меня, говорит, тогда твоей буду. Он понял, игра такая. Да только не смог догнать, и звать стал – не отозвалась. Словно растворилась! Потолковали о том, да решили – лешего проделки. Время-то к зиме, в такую пору злые силы на воле гуляют! Потревожили их, вот они и осерчали, Аглаю к себе забрали!
Чужестранец ходил мрачнее тучи, но собираться в дорогу не спешил.
Всем понятно было его горе, и не надоедали ему. Да и он никого видеть не хотел. Только при виде Милавы – внучки старосты, оживлялся. Это вторая наша красавица, после Аглаи. Волосы темнее, и глаза – как небо в грозу. Почти ребёнок – 15 вёсен только справила, но уже помолвлена была, с хорошим парнем из соседнего села. Да только видел староста – по нраву она Зафару пришлась. А уж этот-то жених получше будет. Ну и стал внучку подговаривать – то воды умыться Зафару принеси, то рубаху подлатай. Только Милава смышлёная, видела, что не просто так это всё. Ей-то её жених по сердцу был, а тут, того и гляди, за другого отдадут – не спросят! А Зафар всё смотрит своими углями-глазами, словно насквозь прожигает и усмехается.
Страшно Милаве, да куда деваться? Дед уже все с отцом-матерью решил. Быть ей женой чужеземца! И время для обряда выбрали – в последний день уходящего года.
Зима расстелила белоснежное покрывало. Лес замер в сонном молчании, глубокие тени синели на искристой снежной глади. Милава, закутавшись в полушубок, брела, по колено проваливаясь в сугробы, и плакала. Ей хотелось уйти подальше от готовящейся свадьбы, от односельчан, только и говоривших, как же повезло ей. Хотелось оказаться подальше от пронзительных чёрных глаз, в которых ей чудилось недоброе пламя. В это время года лес был единственным местом, где её никто бы не потревожил, и она могла наплакаться вдоволь. Милава споткнулась, хлестнули по лицу гибкие ветки орешника. Она упала в снег и разрыдалась. Может, остаться здесь? Просто лечь в снег, и пусть её заметёт метель, тогда не придётся возвращаться…
Милава села, растирая по щекам замерзающие слёзы. Что-то нестерпимо яркое блеснуло совсем рядом. Или показалось? Присмотревшись, она увидела красное пятнышко, похожее на ягоду рябины, Разворошила находку, и увидела на белоснежном снегу край алой шёлковой ленты.
Несмело, едва дыша, девушка потянула его к себе.
Лента не поддавалась, уходя дальше под снег. Милава принялась копать. Свежий снег сменился тонкой коркой льда, под которой что-то смутно белело. Закусив губу, девушка осторожно смахнула с прозрачной корки последние снежинки и почувствовала, как сердце забилось где-то у горла. Подо льдом угадывалось лицо – давно и хорошо ей знакомое. Она всё ещё сидела неподвижно, сжимая в ладони край ленты, когда Аглая открыла глаза.
Лёд покрылся сетью трещин и осыпался с белой, как снег, кожи. Милава вскрикнула и зажмурилась, не желая видеть, что будет дальше.
- Не бойся.
Голос был совершенно не похож на Аглаин – глухой, сдавленный.
Как тут не бояться? Но Милава всё-таки открыла глаза.
Аглая стояла возле неё. Такая же статная, как при жизни – только волосы, спадающие до пояса, побелели, и в глазах вместо озёрной синевы плескалось серебро. Тонкую шею, словно ожерелье, перевила алая лента.
- Помоги мне!
Милава хотела сказать хоть что-нибудь, но не могла. Язык не слушался, перед глазами всё плыло. Аглая потянула за край ленты – и та послушно скользнула ей в ладонь, обнажив безобразную тёмную полосу на шее.
- Верни её чужестранцу. Вернёшь?
Всё, что могла Милава – едва заметно кивнуть.
Прежде, чем мир провалился во тьму, ей показалось, на бледных губах Аглаи мелькнула улыбка.
Очнулась Милава на окраине селения. Вся в снегу, промёрзшая до костей, крепко сжимающая в ладони алую ленту. Оглянулась на темнеющий лес, и побрела в сторону дома.
Ох и суматоха была в день свадьбы! Ещё бы – внучка старосты замуж выходит! И жених – не иначе, князь заморский! Угощений наготовили – столы ломились! А костры и вовсе до небес разожгли! Зафар-то важный, довольный, лучшие меха надел. По сторонам поглядывал да бороду оглаживал. А Милава спокойная стояла, только улыбалась иногда. Вроде мечтательно, да только если присмотреться – глаза у неё становились, как зимнее небо, холодные. Все собрались, от мала до велика. Настало, значит, время обряд совершать. Подарками обменяться, для начала, а после клятвы дать перед богами и людьми. Зафар на шкуру, где они с Милавой стояли, высыпал золота и драгоценностей, снял с плеч соболя и туда же кинул. Говорит, ничего для тебя не жалко, красавица! Моей станешь – горя не узнаешь! Староста от таких слов, понятное дело, едва не прослезился. А девки-то наши локти от зависти искусали. Одной Милаве будто всё равно. Посмотрела на Зафара спокойно, вытащила что-то из-за пазухи.
Говорит: «Вот мой подарок тебе, гость чужеземный!». Шагнула к нему и накинула на шею… ленту! Алую, как кровь, как огонь из Бездны! Он, как ту ленту увидел, белее снега стал, аж затрясся! А Милава и говорит, мол, Аглая просила передать. Люди зашептались, уже забыть успели-то, как сгинула Аглая. Это что же такое получается? Хотели Зафара спросить, да не успели. Лента, что Милава ему дала, словно живая стала! Обвилась вокруг его шеи – и всё тут! Он как захрипел, да попытался её содрать – а она только крепче затянулась! Оступился чужеземец, и в костёр упал. А костёр-то огромный, да жаркий – сразу не загасишь! Только не пришлось гасить-то. Вытащили Зафара, а он мёртвый уже. А от ленты только след на шее остался.
Всё добро, какое после него было, людям раздали. Милава показала, где нашла ленту – там и откопали из-под снега Аглаю. Похоронили с миром, чтобы душа её не страдала. Хоть и так она отмщение нашла. За Милавой суженный приехал, к себе забрал.
Кто-то говорит, тень видели. Чёрную, с горящими глазами. Будто ходит она по селению, словно ищет кого, и найти не может. Верно, привиделось.