Сельские улицы отсырели и теперь резались колёсами телег, полнились чавканьем копыт, окриками солдат, понуканием, ржанием усталых лошадей. Ездовой пулемётной тачанки Пётр Баринов распрягал лошадей возле ворот одного из крестьянских домов.
-Ты чё не в духе сегодня, Петя?- спросил его товарищ по экипажу пулеметчик Полунин.
-Тошно мне стало после бойни под Воронежом, я на войне с 1916 года, много смертей повидал, но смотреть, как ты косил два дня назад пулемётом таких же русских людей, как и мы, было не по себе.
- Ты прав, друг, нормальный человек к этому никогда не привыкнет, но ведь есть и такие, что хуже зверей. В прошлом году под Борисоглебском была разгромлена и сдалась в плен наша нижегородская железная дивизия. Говорят, что солдаты перебили командиров и комиссаров и подняли белый флаг, слышал, что с ними стало?
-Слышал, что будто всю дивизию белые расстреляли из пулемётов. Наша тамбовская маршевая рота тоже месяц попала в плен к кубанским казакам под Царицыным, ночью мы с товарищем из Сосновки подкупили часового и бежали.
-Повезло вам, попали под хорошее настроение казаку, для него получить хоть какой - то трофей всегда лестно.
-Ну вот служу у вас второй месяц и ещё ни разу не слышал, чтоб кто- то из будённовцев попал в плен.
-Не будем зарекаться. Эх, сейчас бы на месячишко попросить отпускной билет, да закатиться в свою Калугу,- стал вслух мечтать Полунин, - но отпуск можно получить только после серьёзного ранения.
-В прошлом году видел, как в одном санитарном поезде идущего с германского фронта, было много самораненых, в основном в левую руку. Интересно, нас сегодня будут кормить, или опять у хозяев будем милостыню просить?
-Сейчас узнаю у комэска.
-Узнай, а я напою лошадей, да и поищу им сена.
Где то вдали послышалась перестрелка, она становилась всё гуще и ожесточённей. На западе, мглисто клубясь, тащились к Дону тучи, всё предвещало осадки. Перестрелка стихала. Над чёрной кашей разбитых дорог и над замокшей унылостью полей опускалась ещё одна ночь 1919 года.
Спать друзья расположились на сеновале. Укрывшись шинелями, слушали, как где - то рядом шумят тополя, как дробно стучит по тесовой крыше осенний дождь. Он не утихал до самого рассвета.
Петр рассказывал о своей родине, о родном селе Троицкая Дубрава, что лежит на берегу Цны, о девушке Дарье из Перкино, с которой он успел познакомиться после демобилизации с германского фронта. Друзья были молоды, одному стукнуло 21, второму 22 года.
Вода в реке к утру поднялась и стала мутной, дороги раскисли. Переправу отложили на сутки. Войска получили временную передышку. Красноармейцами готовились, строили ложные и настоящие переправы, а с правого берега Дона по ним стали бить дальнобойные орудия двух вражеских бронепоездов.
Будённый уехал в Воронеж, и там из штаба корпуса, и по прямому проводу стал просить в своё подчинение ещё одну кавдивизию, а заодно упорядочить снабжение его частей продовольствием, боеприпасами, медикаментами, денежным жалованьем.
-Перед нами 4 донской и 3 кубанский корпус и два стрелковых полка белых, - говорил он начальнику штаба южфронта Петину, -для гарантированного прорыва к железнодорожному узлу Касторная, нам нужно усиление.
-С туркестанского фронта в Липецк перебрасывается кавбригада,- отвечал Петин, - с её прибытием к вам на усиление двинутся две дивизии под началом К. Ворошилова. Приказ вашему корпусу отправлю сегодня же шифром. О снабжении сейчас сообщу в РВС южфрота.
Петин не обманул. На следующий день, рано утром Буденный получил телеграмму Реввоенсовета Южфронта.
«Конкорпус, Буденному. [288]
Вверенный Вам корпус во всех отношениях подчинен исключительно Южному фронту. Вопрос о довольствии корпуса будет поставлен на должную высоту, о чем отдаю распоряжение начснабу и продкому Южного фронта. О денежном довольствии корпуса сделано распоряжение начснабу Южного фронта.
28 октября в 14-00, не дожидаясь подхода подкреплений, красные дивизии приступили к переправе.