(Эссе)
Ночь всё крепче сжимала объятья. За окном не стало видно исчезающих сзади деревьев, только некоторые ветки, попадавшие в край конусообразного луча света, изредка мелькали с правой стороны машины. Казалось бы, каких-то полчаса назад красная полоска на горизонте, впереди за ветровым стеклом, освещала дорогу; лес, перемежающийся с полями и кособокими деревеньками; и редкие встречные машины. Теперь приближение машины можно было предугадать по двум слепящим огням, временами исчезающим за спусками дороги.
В кабине тепло и спокойно. Урчание двигателя усыпляет, но лучше не спать. Надо непрестанно говорить с шофёром, иначе в следующий раз этот шофёр не возьмёт на трассе такого же, как и ты, автостопщика. И будет автостопщик стоять на обочине так же, как и ты стоял сегодня.
На гору - под гору. Вверх - вниз. Петли поворотов и белая полоса, приходящая издалека и исчезающая под колёсами.
Впереди, над горизонтом, появилось чуть заметное зарево, отражающееся в чёрном небе. Машина забралась на очередной холм, и взору предстало сверкающее море огней. Каждая "искорка" жила своей жизнью, вливая оконное свечение в общий фон. То тут, то там огни гасли и зажигались, и от этого город казался одним неделимым живым организмом, трепыхающимся в котловине. А ещё он был очень похож на искристое вино, налитое в бокал низины. Что может быть заворожительней, чем зрелище предсонного города, вынырнувшего из темноты на ночной трассе.
Этот город манил меня.
Я попросил тормознуть возле центральной автобусной остановки. Когда мои ноги коснулись асфальта, я краем глаза заметил, что за мной наблюдают. Кто? Разглядеть я не успел. Стоило мне повернуться, чтобы было лучше видно, тень мелькнула за угол. Мой маршрут вёл туда же, где исчезла тень. Я спешным шагом повернул налево и... почувствовал, что мои ноги увязают в песке. А в десяти шагах от меня плескало море.
Море? Здесь? Откуда? До ближайшего моря тысяча километров! Но думать об этом не хотелось. Тёплый морской ветерок расслабляет и полностью выбивает из головы мысли. Я разделся, с разбега нырнул в пенистую волну, отплыл немного от берега и перевернулся на спину. Вода держала тело и, покачивая волной, убаюкивала. Как умиротворяюще спокойно. Только шелестящее урчание солоноватой воды. А вверху звёзды россыпью. Казалось бы, маленькие искринки, но какая мощь и величие. И как мизерен человек пред громадой ночного неба. Никогда небо дневное не сравнится с небом ночным. Днём солнце своей жадностью затмевает звёзды и не позволяет им радовать людей. Выйдите под ночное небо, задерите голову вверх - не отвалится - и вглядитесь. Вон там, быть может возле той звёздочки, летает несколько песчинок-планет, и возле одной из них, быть может, кто-то неизвестный так же задрал голову (или что у них там) к небу и думает о тебе. Ну, пусть не о тебе, но о чём-то подобном, о чём думаешь ты. Да пусть он просто любуется небом. Самое главное, что ты не одинок, и кто-то ещё смотрит в небо.
Я вышел на берег. Моя кожа сверкнула капельками воды. Одежда прильнула к влажному телу. Через пару шагов песок кончился, и я пошёл по асфальту к дому моих друзей.
Жилище, в котором я остановился, трудно отличить от студии художников. Посреди комнаты стоит мольберт; по стенам развешены картины, законченные и не очень; запах краски, чая и анаши. Богема. Игра в изысканность с абсолютной неустроенностью. Выходить на улицу не хочется, лучше общаться с друзьями. Вот так, в неспешной беседе "о величественном" можно не заметить, что проходят дни, недели, годы... Постоянный трёп ни о чём. Куда бы ни приехал - везде одно и то же: о расширении подсознания; о Кастанеде; о нигилистах и Артюре Рембо; последнее время о великом предназначении России (вспомнили).
А за окном толпа гудит, и жизнь несётся на тысячах усталых ног. И обладатели этих ног не подозревают, что астральная сущность отделима от плоти, и не только посредством грибочков, но и путём ежедневных медитаций. И знаете, что более странно, что толпа нисколько не страдает от этого незнания, не вымирает, а, скорее, крепнет, да ещё, к тому же, с интересом наблюдает, как вымирают умники, которым не безразлично, где кончается Вселенная и начинается Мировой Разум. Да и начинается ли? Какая разница. И ведь гудит! Слышите? Гудит и манит раствориться в ней.
Сегодня что-то сильно громко разгуделась...
- Сходи, посмотри, что там происходит, - попросила хозяйка студии, - заодно сигарет принеси. Курить хочется.
Я выскочил из подъезда - передо мною площадь - да не передо мной, а я на площади - народа битком - все в туниках, больше похожих на лохмотья - на трибуне человек, тоже в тунике.
- Вы мой народ! До чего довели вас мои предшественники? Вы голодаете! Кто в этом виноват?!?
- Не знаем! - прокатилось по толпе.
- Вам негде жить, и ваши дети мёрзнут на улице! Кто в этом виноват?!?
- Не знаем! - колыхнулась толпа.
- Вы умираете, и вас нечем лечить! Кто виноват?
- Не знаем!
- Вы слепы, но я поведу вас. Вы пойдёте за мной?
- Веди!
- Вы хотите быть сытыми?
- Да!
- Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах. Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
- Покажи! - я так увлёкся, что тоже уже кричал вместе с толпой.
- Все наши беды от умников. Вот один из них! - оратор показал на человека в толпе. - Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
- Где, где он!
- Вот он! Бейте его!
Толпа ринулась на человека. Он чудом увернулся и побежал. Я присоединился к преследователям. Меня разбирал азарт, азарт погони за двуногим зверем. Наш вождь всегда прав, он указал нам на источник бед, и этот источник надо уничтожить. Одна ничтожная смерть, и будет лучше. Гони его!
Мешало только ощущение, что за мной кто-то наблюдает, чей-то взгляд сверлит мою спину. Оглядываться бесполезно. За спиной несколько сотен горящих безумием глаз. А может быть, я просто становлюсь мнительным.
К друзьям вернулся возбуждённый и беспомощный. Там, в толпе, было ощущение силы. Я знал, что я не один, что меня не оставят. А теперь появился страх: а что дальше? Ведь никто не поможет. Великая сила отошла в сторону и оставила меня без подпорок.
Я лежал на диване, а внутри образовалась маленькая ниша, ничем не заполненная.
Друзья обеспокоено посматривали на меня.
- Тебе надо развеяться. Одевайся, пройдёмся.
- Я уже прошёлся, - отнекивался я.
- Ничего, пройдёмся ещё. Заодно кое с кем тебя познакомим.
Я всегда не против нового знакомства, хотя и отношусь к ним несколько насторожено. В тот раз я не предчувствовал ничего. Напрасно. Нас впустили в прихожую, где мы переминались с ноги на ногу пару минут.
Она выбежала из кухни. Фарфоровая статуэтка, только живая. Ни грамма косметики и свет в глазах. Для меня перестал существовать остальной мир. С этого момента мы были вместе одно неразделимое целое. Прижимаясь ко мне (а она любила, прижавшись ко мне, гладить меня по волосам, а я норовил поцеловать в этот момент её руки), она часто шептала:
- Я буду всегда любить тебя, несмотря ни на что. Чтобы ни случилось. Ты мой! Я хочу, чтобы у нас были дети, прямо сейчас. Я обязательно рожу. Я очень этого хочу.
И я ей верил. Безоглядно.
Интересно, помнит ли она об этом сейчас?
Но об этом чуть позже. А пока я тонул в любви и, захлёбываясь, хотел большего и большего, хотя любовь наша и без того была безгранична. Обнявшись, мы бродили по маленькому городку, в котором и пойти-то некуда. Но нам никуда и не надо было. Мы просто шли. А когда не шли, то целовались. Впрочем, мы умудрялись целоваться и при ходьбе.
А ещё мы часами валялись в постели, правда у неё дома всегда было холодно. Но когда я прижимался к её телу, холода не чувствовалось. Наоборот - жар испепелял.
- Я предупрежу друзей, чтобы меня не ждали, - сказал я.
- Конечно, сходи и предупреди, - ответила она.
Выбежав из подъезда, краем глаза я заметил, что вслед за мной кто-то выглянул из него же. Я резко оглянулся. Никого. Тогда я быстро повернул обратно и вернулся в подъезд. Никого! Ни шороха. Ну и не надо. Я побежал опять, надо было спешить. Точнее, не "надо было", а я хотел быстрее вернуться к любимой.
Я свернул за угол. Подо мною площадь. "Подо мною", потому что я в тунике стою на трибуне. А внизу толпа, разинув рот, и тысячи глаз, устремлённых на меня. И ждут, что я им скажу. А меня разбирает, я чувствую силу, потому что МИР подо мной, а Я над ним, и этот мир слушает меня:
- Вы – мой народ! - крикнул я и прислушался к дыханию толпы. - До чего довели вас мои предшественники? - дыхание пришло в единый ритм. - Вы голодаете, - толпа вздохнула глубже, а я продолжал. - Кто в этом виноват?
И толпа, повинуясь моему импульсу, выдохнула:
- Не знаем!
- Вам негде жить, - я уже знал, что они пойдут за мной, - и ваши дети мёрзнут на улице! - власть над толпой стала поглощать меня. - Кто в этом виноват?
- Не знаем! - громче колыхнулась толпа.
- Вы слепы, - тут я заметил в толпе человека, который не кричал, - но я поведу вас! - я где-то видел раньше этого человека. - Вы пойдёте за мной?
- Веди, - экстаз толпы накалялся.
- Вы хотите быть сытыми? - человек из толпы иронически посмотрел на меня.
- Да, - ответила толпа, и я уже знал, что делать дальше.
- Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах, - человек тоже знал, что будет дальше. - Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
- Покажи! - на другом конце площади я старался найти взглядом ещё одну знакомую личность.
- Все наши беды от умников, - человек попытался уйти. - Вот один из них! - и я показал на него. - Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
- Где, где он, - ярость толпы вскипела.
- Вот он! - человек уже бежал. - Бейте его!
Толпа ринулась за человеком, а я сошёл с трибуны. Никто не обратил на меня внимание! Почти никто. Кто-то один-единственный всё же наблюдал за мной, но я даже не пытался выяснить кто.
За углом был её дом. Она ждала меня.
- Идём, - она протянула руку, - я с тобой навсегда.
Что человеку ещё надо? Мне - ничего. Все эти толпы - такая глупость. Ничто. Разве там можно найти хоть частичку того, что я получаю с ней. Веди меня!
Мы шли. Всё время было солнечно.
Только в тот день почему-то солнце не светило.
- Ты мне не нужен. В мире так много ещё будет. С другими будет лучше!
А как же я? Уткнувшись в золотую волну твоих волос, я слышал в твоём голосе вечность нашей любви. Теперь волна отхлынула, и не в силах человека ухватить её руками и держать. Бесполезно, протечёт сквозь пальцы.
Я брёл по улице, ничего не видя вокруг. В ушах пустота, ни один звук снаружи не пробивается, только удары сердца зачем-то ещё бьются друг за другом. Резкий - более протяжный, резкий - более протяжный... И слышится в этих ударах: "уш-ла"...
Какие-то фигуры мелькают перед глазами. Машут руками, что-то объясняют. Фургон перегородил мне дорогу. Дверь приоткрылась. С двух сторон меня подхватили и кинули в машину.
В подземелье полумрак, разрываемый огнём из-под раскалённой жаровни. Возле жаровни хлопочет мужик в кожаном фартуке, надетом на голый торс. Он любовно перебирает какие-то инструменты. Выбрал клещи с длинными ручками и сунул их в огонь.
Я попробовал шевельнуться. Не получилось. Я крепко привязан к деревянному креслу. А мужик вытащил клещи из огня. Губки клещей стали красными от жара. Мужик повернулся ко мне и ущипнул клещами кожу на моей груди. Пахнуло палёным, и тут же плоть моя скрутилась от боли.
- Что вам надо!?!
В ответ только смех. Клещи снова в огонь, чтоб жарче было, чтоб тело горело, чтоб душа кричала и выла, прося пощады.
Пощады не будет.
Никогда.
Только вечная боль до скончания света.
Только красный металл, пронзающий беспомощную плоть.
Я потерял сознание.
Очнулся.
Я у друзей на диване, забившись в угол. Хочется выть и лезть на стены. Но я не шевелюсь. Хочется кричать и рваться неизвестно куда, но я уже откричался. Я как мумия, иссохшая, бледная и бесчувственная. Только под свитером в груди, чуть левее, саднит рана. Это навсегда.
- Тебе плохо? - расслышал я.
- Всё нормально. Всё так, как должно быть.
- Ты похож на покойника.
- А я и есть покойник. Пойду пройдусь, может быть отдышусь.
- Куда ты пойдёшь, на тебе ведь лица нет.
- Всё в порядке.
Улица, ветер... Тёплый ветер кружит и незаметно согревает.
Я свернул за угол. На площади толпа. Все в туниках. Я тоже. И человек на трибуне. Говори, я знаю, что ты скажешь. Ты хочешь власти над толпой. Для чего? Ты хочешь благ за чужой счёт. Ты не хочешь дать, ты хочешь взять. Но ты не получишь меня. Ты ищешь врага? Посмотри мне в глаза. Вот он я, перед тобою, я твой враг. Сейчас ты направишь это стадо на меня. Но тебе не убить меня, потому что всегда найдётся хотя бы один человек, который скажет тебе: "А ты ведь врёшь". И этот человек отныне буду я. Рви меня на части, лови - не поймаешь. Я знаю наперёд, чего ты хочешь. Вот сейчас ты скажешь: "Вы - мой народ!", и толпа сделает вид, что любит тебя. Ей всё равно, кого любить, лишь бы ярмо было крепче. Ну, ищи врага, говори с толпой: "До чего довели вас мои предшественники?" А до чего доведёшь ты? Чем ты отличаешься от таких же, как ты хапуг, дорвавшихся до корыта власти?
"Вы голодаете!" А ты накормишь? Чем? Словесами?
"Кто в этом виноват?" Ты и такие как ты, только признаешься ли ты когда-нибудь в этом. Ни мне, ни толпе, а, хотя бы, самому себе. Хотя бы на одре смертном, пред бездной забвения. Ведь никто не вспомнит тебя. И только один шанс, один единственный шанс останется у тебя в тот миг, чтобы сказать правду. И даже тогда ты соврёшь.
"Не знаем". Да откуда вам знать, если думать вы не хотите.
"Вам негде жить," - так строй же! - "и ваши дети мёрзнут на улице!" - так согрей же. "Кто виноват в этом?" Ты и мы. Потому что мы породили тебя.
"Не знаем". Потому что не хотим знать.
"Вы слепы" - это правда. А ты уже увидел меня. Вижу, что увидел, это я смотрю на тебя в упор и не кричу, потому что вижу. - "Но я поведу вас", - я здесь, на этот краткий миг я твоя цель, и дальше меня ты повести не сможешь.
"Вы пойдёте за мной?" - да, пойдут, куда они денутся. Они только этого и хотят. Слышишь: "Веди!"
"Вы хотите быть сытыми?" - а кто не хочет?
"Да!"
"Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах", - ну, укажи на меня. Вот он я, ты уже выбрал меня жертвой. - "Да вы и сами знаете, но не хотите видеть", - убеди их, они поверят в любую чушь.
"Покажи", - ткни пальцем.
"Все наши беды от умников", - а как же, они ведь мешают дурить толпу. - "Вот один из них", - наконец-то ты показал на меня. Но я уже бежал.
Быстрее за угол. Там ждёт меня верный конь.
Я вскочил в седло, пятками ткнул в бок коня и поскакал. Степь. Волосы по ветру. Кожаные латы. Колчан бьёт по ноге с левой стороны. Рядом скачут братья по ратным делам. Наша жизнь - война. Мы ничего больше не умеем и не знаем. Только что закончилась битва. Что может быть упоительней сечи, когда от терпкого густого запаха крови закладывает нос, когда лицо забрызгано липкой жидкостью, некогда шумевшей в венах врага, а теперь перемешавшейся с моим потом.
После битвы воин имеет право веселиться. Мы это право не уступаем никогда. Впереди деревня. Все мужики пали под нашими мечами. Высмотреть помоложе да попригожей. Вот она. На седло её. Не царапайся, бесполезно. Что мне твои ногти после меча. И в поле с ней, и глумиться над испуганной девчонкой. Что ты кричишь, дурёха? Родишь воина, в деревне ведь ни одного мужика не осталось. Я тебе честь оказал. Кто ещё тебя в этой жизни поцелует. Я таких, как ты, после битвы многих объездил. Да оглянись, всех баб наши ребята приласкали. Утри слёзы, жизнь в тебе новая зародилась. И не скули, в этом мире только зверь выживает.
Я на поле оставил коня. Жажда мучает после гулянья. На краю города, спрятавшегося в котловине, я нашёл водопроводную колонку. Солнце в полдне, печёт, духота. На рукоятку колонки я подвесил три кирпича, связанных проволокой, валявшихся здесь же. Из кривой трубы хлынула вода. Я подставил руки. Брызги разлетелись в стороны. Зачерпнув немного, сколько мог удержать, поднёс ко рту. В ладонях сверкали звёзды. Я пил их жадными глотками. Черпал, и пил снова, и ещё черпал...
Вечером я собрал свой походный рюкзак. Рано утром на первом автобусе доехал до моста, с которого серпантином стекают дороги на трассу. Сошёл с автобуса и пошёл вдоль трассы на запад. Дорога в этом месте чуть-чуть поднимается вверх. Впереди асфальт залился красным светом. Только длинная, не естественно растянутая фигура передвигалась передо мной - моя тень. Мне было всё равно, наблюдает ли кто-нибудь сейчас за мной или нет. Я не оглядывался, я только смотрел перед собой и наблюдал, как красный цвет бледнеет, переходя в розовый.
За спиной у меня всходило Солнце.
27.09-20.10.2000