Дед был рассказчиком, причем, настоящим - в повествованиях которого правда и вымысел переплетались настолько, что одно от другого уже нельзя было отличить. И пошутить любил. Главным объектом рассказов и россказней была собственная биография - довоенная, военная, послевоенная. Она и правда у него была богата на события, в том числе - драматичные. Именно с драматизмом рассказал он мне как-то о своем возвращении с фронта, после того как кончили Квантунскую армию. Лежал на диване после обеда, приняв грамм сто, и то ли в дреме, то ли в трансе, делился со мной сокровенным.
- Демобилизовался я, - рассказывает дед, - и приехал домой, в Забайкалье. Больше трех лет дома не был. А там такое дело... Нина-то меня не дождалась, оказывается. Был у нас в совхозе ветеринар один, с ногой у него какая-то проблема была, и его не призвали. В отсутствие мужиков, он, до того не сильно кому-то нужный, стал вдруг первым парнем на деревне. Но ухлестывал он за Ниной, причем давно, ещё до войны на неё глаз положил. И вот, прихожу я, значит, а дома-то нет никого, ни жены, ни ребятишек. А соседка меня как увидела, аж побелела вся: «Так ты, что, - говорит, - Вася, не знаешь?» «Что такое?» - спрашиваю. «Так, Нина же замуж выходит, у них, вон, прямо сейчас и свадьба идет, в сельском клубе играют».
Дед на время замолкает, то ли для того, чтобы создать драматическую паузу, то ли провалившись на несколько мгновений в сон, и треснувшим, хриплым голосом продолжает:
- Что ж, пошел я в этот клуб, захожу, смотрю, точно - свадьба. Моя Нина с этим ветеринаром во главе длинного стола сидят, гостей много, пьют, едят, поздравляются, значит. Ну, я как зашел, сразу, конечно, мертвая тишина повисла. И кто на меня смотрит, а кто глаза прячет. А Нина - ни жива, ни мертва - вперилась в меня взглядом. Ну что, подхожу я к столу, беру бытылку водки, наливаю себе чарку, - драматизм в голосе деда сменяется, практически, трагизмом, - выпиваю, говорю: «Счастья вам!» - и бью чарку об пол. Поворачиваюсь и собираюсь уйти. Вдруг слышу: «Вася!! Вася!!!» И шум какой-то. Оборачиваюсь, смотрю - Нина вскочила прямо на стол и бежит по нему ко мне, сшибая посуду, вся в слезах, с криком: «Вася!! Не уходи!!» - В этом месте у деда в голосе была уже практически слеза - горькая слеза героя-фронтовика, жестоко обманутого не сумевшей его дождаться женой. Я, шкет-пятиклассник, забыв про уроки, завороженно слушал, ошеломленный неслыханным коварством и бесчеловечной непорядочностью бабушки. - Простил я её, конечно, - завершал, постепенно успокаиваясь, дед, - но не сразу, долго она меня умоляла.
Я, разумеется, решил поставить вопрос ребром перед бабулей - как она могла так поступить?! Она, как обычно, пекла что-то неимоверно вкусное, напевая себе под нос. Я, сурово сдвинув брови, зашел на кухню, сел на табурет, положил локоть на стол, и взглянул на неё так, как, по моему мнению, должен был взглянуть человек, решивший всё прояснить и дать моральную оценку небезупречным окружающим.
- Баба, как ты могла? - начал я сдавленным голосом, продолжая сверлить её взглядом глаголящего жестокую истину.
- Что - могла? - спросила бабуля, не отрываясь от духовки, в которую она только что заглянула.
- Дед мне всё рассказал! - горько выдал я.
- Что дед тебе рассказал? - всё еще не глядя на меня, спросила бабуля.
- Как ты его с фронта не дождалась, вот что! - припечатал я тоном инквизитора. На этот раз она взглянула на меня с интересом:
- Чего-о? - Я, конечно же, всё ей пересказал, всю историю её глубочайшего морального падения. Бабуля смеялась от души, до слез и долго, закончив простым:
- Слушай ты своего деда больше!
Так и закончился мой моральный суд, толком не начавшись. А деду что, с деда как с гуся вода, у него разных историй была прорва. И кто ж теперь разберет, где там была правда, а где вымысел...?
Иллюстрация: Кира М. Возвращение с фронта.