(Из серии Дневники, т.8, "Крест и зверь")
Победительница смерти – Божия Матерь!
Услышать оглушительное, еще со времен персидских полководцев: смерти нет!
Зороастр приписывал смерть демону мирового зла Ахри (Ахриману). Моцарт считал своё ‘смерть – друг’ из аполлоновых летописей. Бетховен был глубоко шокирован танатосом. Его музыка несла утешение тем, кто ищет по крайней мере пережить смерть, если не победить, как дано только великим помазанникам.
На небесах, в замках Софии Пронойи существует особая Зала Победительницы. Нет, не Афина Паллада в римском шлеме, в латах, с мечом победительница смерти – Божия Матерь! К Ней взывает сердце. Не знаю другого персонажа, что будучи вроде бы смертным смерть не познал и перешел со смертного одра на успенский и брачный
(сочетания Божества и человека в одно).
В христианстве ритуал препровождения человека в вечный мир окрашен глубокой скорбью: панихида, поминки. Слишком стандартно. Не затронута архетипическая струна. Полная слепота относительно потусторонних судеб. Исключено откровение. Мистериозность зыбка, безосновна, навеяна неопределенной давностью, мытарствами святой Феодоры или опытом очередного возведенного в кумира Византии святого отца...
Моцарт и Бетховен выше ритуально-обрядовых концепций. Моцарт полон аполлонической радости. Бетховен – сплошное страстное. То и другое в равной степени нужно человечеству. Бетховен, сонатно-симфонический будда, побеждает смерть через посвящение в страстное как преодоление страдания и смертного страха. Моцарт – всерадостный Аполлон. ‘Смерти нет! Шутка, переход из одного в другое. Человека ожидают неслыханные встречи. В перспективе он потенциальный бог. Ему еще многое откроется. Если бы знал, какая радость предстоит в конце пути – исполнился бы ликующим веселением, а любимой его темой стали бы скоморошечьи напевы. Выше голову, друг мой. Не теряй веры и надежды. Жизнь вечна и прекрасна!’
Бетховен – король афонских монахов-исихастов
Бетховен был допущен в залы Исихии. Его музыка отражает Неизреченный Логос. Король афонских исихастов Людвиг Ван волен говорить о том, что невозможно услышать слухом человеческим. Премудрость помогла ему совершить то, чего монахи искали десятилетиями, уходя от посторонних шумов, отрекаясь от духа мира, разрывая ветхие связи. За несколько лет прошел путь рыцаря-ратоборца-духоборца и услышал то, что услышать невозможно. Логос Эндиафетос, Неизреченное Слово.
Что Бетховен, что Моцарт – сплошное чудо. Такие сферы немыслимо озвучить. Музыкальные христы.
Христос – чудо воплощения величайшего из помазанников на земле, не объяснимое никакими догматами и схоластическими схемами. Такое же чудо Бетховен – Дионис-христос, Моцарт – Аполлон-христос, Зороастр-христос, Мани-христос, Порфирий-христос, Иннокентий-христос... Сколько великих христов только среди известных нам и воспетых! А Серафим Саровский христос да Серафим Умиленный, второголгофский христос? А сколько малых анонимных мощами полегло в земле русской? Ступишь на Соловки – целуй землю тотчас: пропитана мощевыми ароматами, умащена слезами безвестных зэков.
Никто не улавливал их предсмертные вопли, кроме чуткого небесного слуха. Оставались безответны. И в запредельной безнадежности звучала песнь неразлучности – особая близость, недостижимая не земле.
Исихия – Мать Священное Безмолвие.
Молчальница-плакальщица о судьбах человеческих. Ей велено оплакать каждую душу, покидающую землю.
Тяжело расставаться с ближними. Разлука терзает сердце. Немыслимо свыкнуться с мыслью, что доступный, родной, незаменимый, единственный, обожаемый, превозносимый, воспеваемый, неразлучный, верный до последнего, готовый тысячу раз жизнь за тебя отдать – может уйти безвозвратно, оставив рану в сердце.
О, будь трижды проклят страх смерти, стопроцентно дьявольское восприятие!
Ключ суфиев
Золотой ключ укрощения Танатоса подали суфии. Возлюбленный – имя Божества, способное победить смерть. Обожать в запредельных степенях. Чаять Брачного чертога. Так вот кто побеждает смерть! Афина Паллада в ипостаси Священнотеогамии, ее огненный Универсум Добра. Перед Миннэ смерть бессильна, как бессильны гуманоиды перед Женой Облеченной в Солнце! Их тарелки падают на землю...
Суфий аль-Халладж с экстатическим восторгом идет на казнь. Виселица для него – брачный одр сочетания с божественным Возлюбленным! Обожать Отца – наивысшее назначение человека.
Крест несет блаженство. Страстное дает уникальную, наивысшую возможность любить в оставленности, в пустыне.
Аль-Халладж пишет в старческих откровениях: ‘И понял я: близость и оставленность – одно’. Безумная мысль с т.зр. обывателя, который хватается за любую форму близости и остерегается пустыни. Оставленность для него противоположна близости, фатальная утрата... Не так для Любящего и Возлюбленного. Вершина страстного – пустыня оставленности – осознается на высших степенях посвящения Отцу Чистой Любви восторженной Огненной свадьбой.
Разгорайся же, катарская свеча любви! Мрак? Погружение во тьму? Ад внутренний? Возжги свечу. Преодолей себя, сделай сверхусилие. Усвой как азы нового миросозерцания кредо аль-Халладжа, суфийского христа: близость и оставленность – одно.
Оставленность следует понимать как победу над обывательским страхом и животной привязанностью к трехмерному миру с его чувственно-маргинальными страстями, дешевой податливостью на жупельный обогрев, магнетизм, колдовство. Многие экстрасенсы, любители ломберного столоверчения, услышат: ‘Ты принял учение беззаконно пробившего земной свод. Ты – вопиющий беззаконник. Нет тебе места на небесах. Иди прочь вслед за твоим бесстыжим покровителем. Ты превозносил Люцифера как своего темного отца. Служил ему, призывал в час немощи и скорби, называл своим богом. Следуй в его удел!’
Упаси боже следовать ньюэйджеровской установке терпимости ко всякой твари – доброй и злой, темной и светлой! Солнечный зороастризм учит о другом. Борьба добра и зла остается в силе. Более того, усиливается по мере распущенности и наглости последнего. Наш доблестный Отец посылает верных воинов, способных отразить атаки темных сил!