Бытие
1:1. В начале сотворил Бог небо и землю.
1:2. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над
бездною, и Дух Божий носился над водою.
1:3. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
1:4. И увидел Бог свет, что он хорош,
и отделил Бог свет от тьмы.
Дома, если их не продавать, потрясающе долго живучи, печально, когда они переживают своих хозяев, но в жизни они существуют неразгаданно и фантастично, играя роль машин времени, вечного приюта и зеркала, в которое мы всматриваемся всю жизнь, стараясь не потерять тот верный и неотступный зрачок, смотрящий на нас из зеркала, ту точку отсчета, за которую нельзя отступать, с которой начинается наша жизнь и к которой мы возвращаемся в жизни не раз, когда она, наша жизнь, рушится целыми кусками, как весна ломает лёд на реке, бунтует и отбрасывает нас к самым истокам. И истоки эти обладают даром устойчивости, несгибаемости, незыблемости пушкинского памятника, покоя и возрождения, как стрелу из разогнувшегося лука, способного вернуть нас на прежние высоты за один миг.
Люди строят свои дома наподобие храмов, а друзья, обивающие пороги домов, ходят в гости, как прихожане в храм. В детстве у меня была подруга, Маринка, мы были соседями в доме, соединенном аркой с банком Красноярского края около Речного вокзала в Красноярске. Трехкомнатная квартира ее бабушки, директора кинотеатра "Октябрь", была замечательна, с полной библиотекой всемирной литературы и пианино, Маринка ходила в музыкальную школу. Маринка давала мне роскошные книги в суперобложках из атласной бумаги, водила нашу дворовую ватагу друзей бесплатно в "Октябрь" чуть ли не с шести лет. Мои двоюродные сестры Юля и Лена, Гришка, Маринка, я, Валерка, Славка, Ольга и примкнувшие к ним, вся наша придворовая, "придворная" ватага, неудержимая в своем желании играть и носиться по двору, всегда действовала самостоятельно, взрослые рядом не припоминаются ни в каких случаях. Никто не ходил в детский сад, у всех были бабушки и дедушки и наша дружба. А придворными мы были потому, что все мы выросли в нашем дворе, отделенном лишь аркой и дорогой от набережной Енисея и от Речного вокзала, о чем надо говорить совсем отдельно, итак, выросли при нашем дворе с колясок и первых шагов своих, и были друг для друга избранными дворянами, дворянинами. Конечно, избранными нас делал не двор, а наша дружба.
Свет в арке и вид из нее на сопки правого берега звал нас из двора, как из громадной пещеры, но требовал взросления хотя бы до пяти, шести лет, чтобы перейти дорогу. В "Октябре" запомнился советский фильм "Руслан и Людмила", играющий драгоценными каменьями, просмотренный нами во втором классе, но самыми любимыми были все серии "Фантомаса", просмотренные по десять раз, даже без посещения буфета, но в буфете не платила только Маринка. Впрочем, мы собирали и сдавали бутылки, и нам этих денег вполне хватало, причем пьяные как персонажи нам почти не попадались, а бутылок было достаточно, видимо мы находили и сдавали запасы не одного года и основательно очистили окрестность, а мыли мы бутылки перед сдачей в проточной луже, вернее в дождевом ручейке, который, как река, тек у нас в специальном асфальтовом русле, плавными краями очень удобном для игр, в дальней части двора.
Наш ручей появлялся из-под высокого ограждения банка внутри двора и дотекал по руслу до арки. У меня до cих пор этот ручей вызывает страх поскользнуться на его плавных берегах и чуть ли не утонуть в нем, чувство, идущее с тех времен, когда мне было, видимо, около года и я делала по двору первые шаги. Но случай утонуть действительно был. В один из дней, уже повзрослев, мы забрались на арочные пролеты моста через Енисей и увидели, что полотно дороги моста опирается не на высшие точки арок, как кажется снизу, а на в человеческий рост стены, находящиеся на вершинах арок и идущие поперек них. Этих стенок не видно снизу и в этих стенках есть проемы, как двери, так, что все арки соединены и по полукружьям арок можно перебраться на правый берег. Мы одолели два арочных пролета, карабкаясь и часто скатываясь вниз, потом захотелось подойти к краю на вершине арки, там было самое устойчивое место. Мы замерли у края арки, смотря с высоты на Енисей. И тут Маринка толкнула меня, как она объяснила потом, для смеха, она была, видите ли, уверена, что со мной ничего не случится. Я помню, как моя нога уперлась в самый край и позволила мне отступить. На тот день приключения были закончены, всем сразу захотелось домой. И еще были опасности, связанные с Енисеем, зимой мы катались на санках с верхней набережной на нижнюю, останавливаясь почти у кромки, откуда можно было слететь в лишь частично, льдинами, замерзающий Енисей, но никто из нас, слава Богу, не слетел. А однажды в снежных пещерах, вырытых нами с Маринкой на обочинах той же санной дороги, соединяющей верхнюю и нижнюю набережные, по которой очень редко ходили машины, по одной из комнат нашей пещеры мимо нас прошел отвал снегоуборочного трактора. Что ж, вот и все опасности, одним словом, Бог хранил нас, и нам хотелось жить и выживать. А какие елки были у Маринки на Новый год! До самого потолка, настолько интересные разнообразием игрушек, что потом все елочные игрушки, встреченные мной в жизни и на выставках, были мне знакомыми и поверченными в руках.
Жизнь в нашем дворе была для всех нас началом, и началом счастливым. Бабушки и дедушки позволили нам быть свободными, а мы не подкачали, мы ценили нашу дружбу и не было ссор между нами. Мы жили в состоянии дружбы, а иначе не могли и не умели.
Слово набережная сродни со словом пирожное, и это было так. За длинным крылом банка, вдоль по скверу, по направлению к мосту, была булочная с булочками-заливнушками, политыми белой помадкой, за десять копеек, наше излюбленное лакомство, ну, а лучше, конечно, бисквитные, пропитанные чем-то очень вкусным пирожные с разноцветными розочками за двадцать две. Соседнее здание было детской библиотекой, в которую мы с Юлей, дорогой моей сестрицей, моим мягким светочем, были записаны. Мы были верными ходильщиками в библиотеку, много книжечек подправили и подклеили, сдать книгу нужно было в лучшем состоянии, чем ее взяли, такой был порядок, лет за пять нам стали известны обложки очень большого количества книг на всех полках в большом зале, правда поначалу мы с трудом дотягивались до третьей полки к нашей большой досаде, но самые ценные книги всегда выносились собственноручно библиотекарем по требованию из соседнего зала, куда читателям вход был запрещен. Поэтому всех секретов библиотека нам все равно не раскрыла. Она и сейчас работает и настоящие работники не знают, что библиотека точно такая же, как была пятьдесят лет назад, хотя может быть кто-нибудь из наших неизвестных сверстниц-читательниц 70-х годов и работает в ней библиотекарем.
В седьмом классе моя семья уехала из Красноярска, но друзья и родственники остались. Позже я узнала, что Марина вышла замуж за немца и уехала в Германию, бабушка, дед и мать умерли, но квартира не продалась и не продавалась. Марина приезжает в Красноярск раз в год, но квартиру продавать и сдавать не хочет. Я недавно приезжала в Красноярск, приоткрыта форточка, утюг стоит на широком подоконнике, кажется, крикни только:"Маринка!", и она выйдет, милая моя подружка. Я уверена, если бы я зашла к ней, я оказалась бы на пятьдесят лет назад, и все вещи ожили бы под моей рукою и приветствовали бы меня. Если бы мы встретились, то конечно увидели бы, как мы постарели, но сидели бы за тем же столом с ажурной синей скатертью с бугристо-скрученными нитями узоров, которые всегда хотелось испытать на ощупь и покатать по столу, а стол стоял у окна в большой комнате с видом на Речной вокзал, и яркое, смеющееся красноярское солнце играло бы с нами через развевающуюся знакомую белую занавеску в свет и тень, заглядывая в огромные окна и проходя серый шпиль Речного вокзала как полвека назад.