Бывший десантник, Васька Клёпиков, решил не жениться, а поэтому, сидел и медитировал. В шалаше, у тихой сибирской речки, было тихо и сыро.
Рубиновая комариха с раздутым эго впивала нектар из Васькиного распухшего шнобеля, похожего на бэушный баклажан.
Некогда могучее, а ныне иссушенное практиками тело Клёпикова, плоть, укоренённая в лотосе, казалась несокрушимей скалы и походила на булдыган с острова Пасхи, севший на диету две тысячи лет назад.
Ещё в части под Вологдой отличнику боевой и политической, сержанту Клепикову, кришнаит похожий на Дени Де Вито, со стеклянно-благостными глазами, всучил в городе маленькую книжонку «Путешествие к высшим мирам».
Иссохший йогин на первой странице книжечки тут же инициировал Васькино неокрепшее сознание. Клёпиков до спазмов и колик желудочно-сердечных захотел летать и не на каком-то там армейском самолётике, а на крыле Бога, далёкого и непостижимого.
Трое азеров, Васькиных сослуживцев, захотели сходить с книжицей новообращённого пандита в туалет, но загремели в госпиталь.
Один с переломанным носом, другой со сломанной ключицей, а третий с открытым переломом голени волосатой ноги.
Дело шло к трибуналу, но за Ваську вступился его ротный, который был знаком со злополучным кришнаитом чуть не с самого детства. Жили в одном дворе, в городе.
Васька отделался недельной гауптвахтой. Книжицу спрятал в кармашке на исподнем.
После окончания службы Клёпикова уговаривали остаться в части, но он упёрся рогом, решив посвятить себя постижению мира горнего.
Домой попал в конце октября 1993-го. Шёл обложной дождь. Хрущёба Васьки стояла на заречной окраине, за кожзаводом. Батя погиб в 1987-м, угодив под могучий сосновый ствол. Было это в родном городе Васьки, Вилюйске, расположившемся на берегу живописного Вилюя, притока Лены.
Первым делом сержант зашёл на кладбище, выпил прямо из горла «Столичной». Озябшей рукой положил на плиту два тюльпана, купленные у грузина, на жэ дэ. С полчасика посидел на покосившейся скамеечке за облупленной ржавеющей оградкой и поспешил домой.
Сестренку Васьки, Лизку, Валентина Антоновна родила в сорок пять.
Первоклашка играла во дворике с ребятнёй. Сидела на качелях и болтала бледно-розовыми колготками.
Из-за поворота Васька появился, как чёрт из табакерки. Нагрянул. Ошарашил. Расцеловал конопатую Лизку и молнией рванул с ней на плече в хрущобу. Пятидесятидвухлетняя Валентина Антоновна чуть не рухнула в его объятия. Васька выронил чемоданчик с подарками. Из него на ковровую дорожку, протёртую в нескольких местах, посыпались апельсины, вологодский кружевной платок красиво, как театральный занавес, осел и накрыл оранжевые солнца ажурной кисеёй.
— Сыночек, какой ты стал, только и успела вымолвить Валентина Антоновна и рухнула на кухонный табурет в тесной прихожей.
Пол ночи не могла заснуть, с мокрым от слёз лицом рассматривала фотки из семейного сафьянового альбома. А Васька ворочался на диванчике в своей комнатке и думал о своей зазнобе, Нинке Череде.
В васильковоокого блондина Ваську Клёпикова, кареглазая брюнетка Нинка Череда втрескалась в третьем классе. А в пятом они уже целовались по-взрослому в кустах набитой полноцветной кладбищенской сирени, сбегая с уроков. До школы было рукой подать. Сбегали обычно с физры, или с уроков по пению. Училка часто болела.
Ваську ждал сюрприз. Нинка изменила «любимому» с его лепшим корешем, Федькой Стовбчатым, ставшим молодым кооператором.
Федька заимел три цветочных ларька на центральном рынке. Стал неплохо зарабатывать и Нинка не устояла. К возвращению десантника уже носила дитя Стовбчатого. Была на седьмом месяце.
Столкнулись в супермаркете «Вилюй». От неожиданности Нинка грохнулась на пирамиду из воздушных шариков, стоявшую у фонтана с лопухами экзотических цветов. Забегали охранники. Васька ринулся в сторону Череды. Весь при параде. В аксельбантах. При сержантских погонах и лихо заломленной на смуглой макушке голубой беретке. Резко заскрипели каблуки берцев. Нинка сидела на мраморном полу «Вилюя», как свадебная кукла с «Чайки» и глупо улыбалась...
— Вася, прости. Ты же должен был остаться в части. Мне мама твоя говорила, а ты... — А я, вот он я, зло и с досадой процедил Васька.
Нервно полетела беретка в фонтан, скрипнули каблуки сапогов.
С-сука! Ббудь счастлива! А Федьку на ремни порежу, шалава!
И пулей вылетел из «Вилюя».
Но об гада Стовчатого, дожидавшегося Нинку у «Вилюя», Васька мараться всё-таки не стал.
Решил отомстить по-другому. Перед уходом в армию он подарил Федьке щенка добермана, шутя заметив, что тот будет ему лучшей охраной на районе. Теперь доберману Цезарю было почти три года. Он служил ночами на цепи, вдетой в стальной тридцатиметровый трос.
Василий около часу ночи, через пару дней, оказался у особняка Фёдора и перекинул через добротный котельцовый забор с колючей проволокой приличный шмат пастромы, сдобренной отравой. Цезарь был неравнодушен к деликатесам.
Ночами подмерзало и псина слопала угощение на ура. Утром Стовбчатый выл, рвал и метал, размазывая слёзы по круглому одутловатому лицу.
Нинка родила под новый год. Про пса потихоньку забыли. Васька словно испарился.
Последний раз его видели летом следующего года. У того самого шалаша, на крутом берегу Вилюя.
Когда рослый, как баскетболист НБА, стройный сухопарый Васька, выбрался с грацией барса из своего «ашрама», солнце над июльским Вилюем стояло уже высоко. Притихли пичуги, зверьё в своих норках.
Клёпиков спустился по осыпающемуся песку к зелёнооливковым водам реки, плавно, как тюлень, вошёл в толщу воды, долго не появляясь на поверхности. Десантировал бриллиантово-влажный, шоколадно-ребристый, бодрый на том берегу. Минут через десять.
Лёг в высокий травостой, благоухающую кашку с осокой, раскинул руки-крылья ладонями вверх и произнёс тихо-тихо:
— Ты есть. Спасибо Тебе, Господи...