Остывающий ночной воздух прорезали звуки труб и рожков. По огромной массе конницы пробежала рябь — так пробегает по морской глади волна. В то же мгновение всё шахское войско всколыхнулось, пришло в движение.
Дарик взял в обе руки по павезу,[1] чувствуя, как начинает дрожать дом под топотом тысяч копыт. Нахлёстывая лошадей, к Массаишу лавой неслись неказистые всадники в простой одежде и длинных, развевающихся накидках.
— Воины племенных вождей,— презрительно скривилась Сагмира.— Пастухи и кочевники из оазисов Кайсиба! А за ними кто?
За лёгкой конницей рысили многочисленные тяжеловооруженные всадники, в длинных кольчугах, вооруженные длинными копьями. Кольчужным доспехом были укрыты и их кони.
— Кушантские катафракты,— прошипела сквозь зубы разбойница.— Они ни за что не настигли бы меня в пустыне!
— Зато сейчас мы как овцы на привязи,— Дарик выдвинул вперёд нижнюю челюсть, следя за приближением врагов.
Шагов за двести от окраин, лёгкие конники повернули, начали обтекать Массаишь по окружности. Небо наполнил неясный рассерженный гул…
Он едва успел вскинуть оба щита, закрывая себя и разбойницу, как с неба посыпался острый жалящий град. Он будто вернулся в прошлое, на шесть лет назад. Наёмник, в рядах пеших товарищей, встречающий налёт салхитской конницы.
— Давай! — закричала Сагмира.
Он знал, что делать. Быстро поднялся одновременно с разбойницей, на миг приспустил щиты, открывая обзор. Увидел конников, в адской карусели стремительно проносящихся мимо. Сагмира, не целясь, пустила стрелу. Дарик сдвинул щиты. Почувствовал, как один вздрогнул под попаданием и присел, скрываясь за бортиком крыши.
Разбойница наложила на лук очередную стрелу.
— Готов?!
Они вскочили, действуя по отработанной схеме. Чёрный Ястреб пустила стрелу и вдруг смачно выругалась. Дарик не понял причины, потому что в них тут же полетела ответка. Пришлось укрываться щитами.
— Собачьи дети растаскивают колючки! — закричала разбойница.
Оказалось, пока основная часть всадников обстреливали Массаишь, несколько отрядов, с разгона промчались мимо «ежей», зацепляя торчащие заострённые колья арканами. Женщина без предупреждения выпрямилась из-за щитов, пуская стрелу им вслед.
Дарик вскочил, ловя щитом предназначенную Сагмире стрелу. Увидел, как с соседних крыш в арканщиков стреляют арбалетчики тавантинов. Поздно. Поздно!
Пусть атраванцы не смогли утащить заграждения, зато они сумели их развернуть, открыв широкий проход. Кружащееся кольцо стреляющих всадников разомкнулось, пропуская латную конницу. Дарик не видел, что творится на другом конце города, но по встревоженным крикам полагал, что там враги провели схожий манёвр. Набирая скорость, на них полетел бронированный клин...
Десяток ошалелых тавантинов с щитами и копьями, выскочили на дорогу, пытаясь заслонить собой брешь. Их буквально смело. Неудержимым потоком, с лязгом и бряцаньем, катафракты вливалась в улочки Массаиша.
Обстрел со стороны лёгкой конницы ослаб и почти прекратился.
— Бей! — надрывно закричала Сагмира, вскакивая во весь рост.
Стрелы летели с её лука одна за другой. Ожили стрелки на крышах и в бадгирах.[2] На головы кушантским всадникам обрушился град стрел и болтов. Недавние рабы плескали на улочки кипятком из узких окон.
Улицы наполнились криками боли и гнева, воем и стонами раненных всадников, ржанием и истошным визгом ошпаренных лошадей. С десяток катафрактов полетели на землю, но остальные только пришпорили скакунов, стремясь ворваться на площадь перед бетелем, безжалостно затаптывали упавших. Улицы неожиданно перекрыли телеги, с набитыми на борта щитами, заставленные корзинами с песком и камнями. Через заслоны густо посыпались стрелы. Из-за корзин высунулись гвизармы и копья, дырявя и стаскивая крюками попавших в ловушку кавалеристов. Атраванцы закружились, смешались, сталкиваясь в беспорядке и мешая друг другу. Щетинясь копьями из кривых переулков начала напирать тавантинская пехота.
— Смерть неверным! — орали они, поражая конных из-за высоких павезов. — Исайя с нами!
— Круши! Бей!
От точного удара копьём или альшписом не спасала ни кольчуга ни чешуя. Раненные кони вставали на дыбы, сбрасывали седоков. Алебарды и глефы укладывали рядом с лошадями и всадников. Предусмотрительный Гантрам, ещё перед боем, приказал лучникам выбивать вражеских трубачей, что и выполнялось с похвальным упорством. В итоге атраванские командиры охрипли выкрикивая приказы, пытаясь восстановить порядок.
Часть катафрактов попыталась повернуть назад, но помешали свои же напирающие сзади товарищи. Другая часть сбилась в кучу, отбросила бесполезные копья, прикрылась щитами и сражалась, сминая пехотные шлемы железными булавами.
Наконец в ставке Мирзы-Азарара сообразили, что происходит что-то не то. Затрубили боевые рожки. Задние ряды бохмитов начали отступать, выходить из города, чтобы перегруппироваться. Передние спешились и, прикрываясь щитами, принялись вышибать двери, врываясь в занятые стрелками дома. Одновременно с воем и гиканьем к стенам подскочила лёгкая кавалерия. Дикие пустынные всадники, вскакивали с ногами на сёдла, взбирались со спин лошадей на крыши. Бросались на стрелков с саблями и кинжалами.
Для Дарика наступил самый скверный момент боя — общая рукопашная.
;
***
— Вниз! — гаркнула Сагмира.— Вниз, мхаз! Удерживай двери!
Сама она осталась на крыше, стреляя сверху по катафрактам. Дарик заменил павезы на круглый щит, бросился к открытому люку. За ним начиналась лестница ведущая на первый этаж дома.
Внутри мрак, слабо горит масленая лампа. Люди, размытыми силуэтами мечутся возле окон. Стреляют. Прячутся. Орут. Дверь сотрясается под частыми размеренными ударами. Сыпется саманная крошка. В лунном свете блестит бледная острая физиономия Яхъина. Он, вместе с ещё одним разбойником, пытается подпереть дверь деревянным бруском.
— Будь ты проклят! — выругался он, сталкиваясь с полукровкой.— Из-за тебя мы оказались между Змеем и Вепрем!
— Вчера ты радовался союзу с Гантрамом! — огрызнулся на бегу Дарик.
— То вчера! Я честный вор и на такое не соглашался!
Он пытается проскользнуть мимо полукровки на крышу, но тот отпихивает его.
— Ястреб приказала держать двери!
Глаза разбойника злобно сверкнули. Лицо сделалось таким, словно он очень хотел перерезать Дарику горло, но боялся реакции остальных и прежде всего гнева Сагмиры.
Дверь в очередной раз содрогнулась. Одна доска затрещала и вывалилась. В образовавшейся дыре мелькнул шлем. Кто-то с визгом выстрелил в него из лука, но стрела рикошетом ушла от округлой поверхности в сторону. Снаружи ободряюще заорали, удваивая усилия. Треск. Дверь не выдерживает… точнее, не выдерживают петли, вываливаясь с куском стены. Сухо защёлкали луки. Один из штурмующих отшатывается, заваливается спиной на стену и сползает по ней, сжимая торчащее из груди древко стрелы. Двое других врываются внутрь, прикрываясь щитами.
Яхъин стонет сквозь зубы.
— Катафракты…
За первой парой сразу лезет вторая. Десяток исайритов пытается оттеснить их на улицу. Дарик выхватывает саблю, запоздало понимает, что будет драться с бронированным врагом, будучи совсем без защиты.
Пока он медлит — разбойников отбрасывают в глубину дома, прижимают к лестнице. Их уже пять. Тяжкий топот. Лязг. Железный скрежет. Крики. Деревянный треск и противный хруст.
Дарик вступает в бой. В щит врезается булава. Он отмахивается саблей, чувствует как та бессильно скользит по шлему. Справа мелькает тень. Катафракт придержал удар, пытается понять ,кто перед ним. При скудном освещении у Дарика преимущество. Он видит врагов, а те его почти нет. Полукровка подныривает под клинок. Припадает на колено, рубит противника по ноге в кольчужном чулке. Катафракт вскрикивает и падает. Вставая с колена выпад вперёд. Сабля змеёй проскальзывает под щитом врага, тот отшатывается. Пытается ударить в ответ булавой по руке. Промахивается.
Кто-то опрокидывает горящую лампу. Становится совсем темно, даже для зрения полукровки. Кто-то налетает на него в темноте. В ноздри бьет запах человечьего и лошадиного пота, пополам с перегаром. Исайрит. Дарик сдерживает занесённую для удара руку. Исайрит вскрикивает голосом Яхъина.
Лязг. Гул рассекаемого воздуха. Дарик интуитивно отпрыгивает в сторону. В место, где он секунду назад стоял, с треском врезается булава.
Внезапно стало светло — вспыхнуло разлитое ламповое масло. Жёлтые языки побежали по полу, облизывая обломки и трупы, вырывая из темноты высокие фигуры катафрактариев. Дарик вдруг обнаружил, что остался одним единственным защитником первого этажа. Увидел Яхъина, проворно бегущего по лестнице на четвереньках…
Удар в левый бок. Дарик принимает его щитом по касательной, рубит противника по вытянутой руке. Отскакивает к лестнице. Атраванцы напирают. Приходится быстро пятиться по ступенькам, подпрыгивая и уводя ноги из-под ударов. Яхъин уже наверху —рывком вытягивает себя, хватается за крышку люка...
— Ах ты, хорёк!
Катафракт внизу делает выпад, едва не лишив полукровку ноги. Дарик швыряет щитом в его голову. Не думая ни о чём бежит наверх, врезается плечом в захлопывающийся люк. Снова, как во время схватки с хафашем, жажда жизни умножила его силы. Подлого разбойника оттолкнуло. Дарик падает, перекатывается через плечо.
Из люка высовывается голова в коническом шлеме катафракта с султаном из конского волоса. Высовывается и исчезает, получая в прорезь забрала стрелу. Падающее тело сбивает тех кто шёл следом. Внизу раздаются бряцанье, грохот и брань. Кто-то из разбойников захлопывает крышку, сверху придавливают корзиной с песком.
На первом к пустыне доме засели кочевники из Кайсиба. С ними ведут перестрелку исайриты Багаутдина. Слева, арбалетчики Гантрама, яростно рубятся с пустынниками на палашах. Дом справа пылает. Пламя вырывается из бадгира, как из жерла вулкана. В воздухе висеит гарь. Духота.
Удар снизу в люк. Корзина оказалась скверной преградой. Упорные парни из Кушанта прикрываясь щитами лезут на крышу. Один тут же дробит булавой ногу подскочившего к нему исайрита. Исайрит кричит, падает. Его не добивают. Враги рвутся вперёд. Сагмира пускает стрелу, с мастерской точностью пришпиливая стопу одного из атраванцев к порогу. Дарик подскакивает к нему, бьёт саблей по шее, метя в щель между грудью и шлемом. В лицо брызжет кровь. Бохмит хрипит, заваливается навзничь. Упасть телу не дают те, кто внизу. Пихают прямо на полукровку, он уворачивается. Место убитого врага занимает другой. Встают рядом, смыкают щиты. За ними лезут другие. Со стороны захваченного дома стреляют. Одну стрелу исайрит слева ловит щитом, вторую не успевает — она с чавканьем пробивает ему обе щеки. Третья проносится мимо, царапая полукровке бок. Катафракт с леопардовой шкурой на плече рубит его соседа справа. Дарик сражается один против двоих. Он отступает, едва успевая отражать сыплющиеся удары, несколько выпадов достают его по касательной. Рукава намокают от крови. В животе холодеет, сердце царапает страх.
Внезапно рядом встаёт Сагмира. Отражает удар. Змеиным вывертом поражает своего противника поверх щита в закрытое бармицей горло. Он хрипит, опускает щит. Дарик колет в открывшийся бок. Женщина подхватывает выпавший из рук убитого щит, отражает им удар щита бохмита со шкурой. Бьёт сама.
Место убитого занимает хаммадиец в грязно-серой джеллябе, в руках кривая сабля и лёгкий кожанный щит. С яростью и решимостью, подбадривая себя призывом «Алулла!» он налетает на полукровку.
Из люка валит сизый дым. Он окутывает их, разъедает глаза, но он же не даёт целиться лучником на соседней крыше.
Удары следуют один за другим. Улучив момент, Дарик атакует, вкладывая в удар всю силу и злость. Раскраивает надвое щит хаммадийца. Шаг вперёд. Возвратным движением клинка вскрывает голую шею. Привычно ругается, когда карминовые брызги попадают в лицо. Из дыма выскакивает пустынник, без доспехов, с кривым мечом и пустым колчаном на поясе. Дарик отводит удар клинком, одновременно шаг в сторону. Поворот. И сразу секущий удар по хребту. Хаммадиец выгибается дугой. Падает.
Дарик стремительно разворачивается, готовый встретить новых врагов…;
***
...Но увидел лишь заваленную трупами крышу. У люка густо лежали убитые бохмиты и исайриты, так перемешанные друг с другом, что уже не разобрать кто из них кто.
Со стороны бетеля и главной площади долетал слаженный рёв нескольких сотен глоток, звон, ржание и крики. Рёв нарастал и Дарик смог разобрать в нём одну и ту же часто повторяющуюся фразу на тавантинском: «Копьем в живот. Назад — вперёд». Это наступающая пехота Гантрама гнала перед собой смешавшихся атраванцев. Видя это, большинство хаммадийцев покидали захваченные дома, садились на коней и отступали в пустыню. Дым от пожаров смешивался с песчанной пылью, поднимался в небо, клубился над Массаишем.
Дарик вытер со лба рукавом чужую кровь смешанную с его потом. Чудо, но он вышел из боя без ран, не считая синяков и пары царапин. Он нашёл взглядом Сагмиру. Разбойница сидела на груди поверженного катафракта с леопардовой шкурой и рвала на ленты чью-то рубаху. Черные ее волосы слиплись от крови, густые капли ползли по щекам. У ног валялся перевёрнутый мятый шлем.
У бортика неожиданно зашевелились тела. Скидывая с себя мертвецов из кучи вылез Яхъин. Он посмотрел шальными глазами сначала на полукровку, потом на атаманшу, ощупал себя руками.
— Я жив! Хвала Исайе, я жив!
Дарик обернулся, впился в него прищуренными жёлтыми глазами.
— Гнусный хорёк! — выплюнул он.— Трусливая крыса! Рождённый во грехе позор всего живого!
Разбойник схватился за нож.
— Только тронь меня, мхаз, и я вспорю тебе брюхо!
Разбойница метнула на них хмурый взгляд исподлобья. Пообещала.
— Убью обоих.
— Слышишь, что он говорит Ястреб?! Он смеет обвинять меня в трусости!
— Заткнись, Яхъин, у меня нет настроения слушать твою ложь. Лучше помоги перевязать рану. Дарик, проверь, есть ли ещё живые.
Крыса сжал зубы, замолчал, нехотя спрятал нож, поднялся.
Над Массаишем вставал кровавый рассвет.
***
В городе творилось что-то невообразимое. Катафракты и приданные им легкие всадники оказались бессильны против телег и плотного пехотного строя. Тавантинские рыцари бились пешими в первых рядах. Латы надежно защищали их от стрел, лёгких сабелек и ятаганов пустынников. Выдержав и отбив первый напор, тавантины перешли в наступление и теперь медленно теснили воинов пророков к окраине. Атраванцы контратаковали — их принимали на копья, пробовали укрепиться в домах — их выбивали в рукопашной.
Первыми начали отходить остатки воинов Кушанта. За ними побежали кайсибские беки. После этого бегство стало повальным.
— Ойе! — видя это, воскликнул агыз Джунгир ас’Зыхран — высокий, темнолицый, с жесткой курчавой бородой — в отсутствие царевича Митра он командовал сотней сафуадов.
Он упал на колено перед Мирзой, склонил голову в остром шлеме с жёлтым султаном, взволновано прижал правый кулак к груди.
— Светлейший! Дозволь сафуадам вступить в бой! Вот увидишь, мы разобьём неверных собак!
Азарар молчал, хмуро взирая на подсвеченный пожарами Массаишь. Гадал, где мог находиться царевич. Сидит ли он в башне бетеля, или скрыл своё царственное происхождение и томится в вонючем зиндане, глотая едкий дым?
Джунгир ждал, нетерпеливо и нервно тиская пальцами рукоять сабли. Надувающий со стороны города ветер нёс резкий запах древесной гари и палёного мяса.
— Наступать теперь, когда наши воины не смогли ничего поделать с неверными — значит загубить лучшую часть нашего войска,— заговорил шахский полководец, отворачивая лицо.— Они укрываются в городе как черепаха в панцире… Значит, нужно заставить эту черепаху потерять осторожность, высунуть голову и тогда мы сможем её отсечь. Трубите отход. Пусть мои храбрые сотни возвращаются в лагерь для отдыха. Днём мы продолжим битву!
Он развернул коня и покинул бархан, с вершины которого следил за битвой. У подножия слуги уже расстилали ковёр. На простой конской попоне, брошенной сверху, расставлялись глиняные миски с лепёшками, изюмом и сушёной дыней. Вина Мирза-Азарар не пил, заменяя водой. Единственным излишеством была жаренная дикая утка, подбитая воинами в дороге.
Полководец уселся, подобрав ноги.
— Кто правит соседними землями?
— Тохта-Бек, светлейший,— ответил Джунгир.
Он стоял за спиной, скрестив руки на животе и, склонив голову, пожирал глазами блюдо с птицей.
— Наличие в Массаише врагов Атравана было бы невозможным без сговора с ним,— размышлял Мирза, разрывая крепкими зубами утиную ножку.— Я хочу его видеть. Пошлите к нему гонца. Именем Саффир-Шаха!
— Он уже здесь, светлейший.
— Здесь? Уже?!
Тохта-Бек оказался высоким сутулым стариком в синей одежде с лицом хитрой лисы. Дорогая алясбадская сабля в тяжёлых ножнах, оттягивала его широкий золотой пояс. За спиной вождя маячил его сын — худой юноша с едва пробивающимися усиками, женственным изгибом бровей, но на голову выше отца и шире в плечах. Их окружали сафуады с опущенными на лица страшными железными масками.
Старый Тохта-Бек раскинул смуглые морщинистые руки.
— Мир, Благоденствие и Простор! Мы прискакали, загоняя коней, чтобы выразить тебе наше почтение, светлейший Мирза-Азарар! Позволь, нам, недостойным, узнать, что привело тебя в эти земли?
— Воля шаха.
В отдалении грустно заржала лошадь. Ей тут же ответила другая. Через миг всё вокруг наполнилось храпом коней, шорохом копыт по песку, звоном сбруи, стонами и людским гомоном. Мимо потянулась колонна конницы. Видно было с одного взгляда: они только что вышли из боя. Часть всадников едва удерживались в сёдлах, некоторых придерживали товарищи.
Бек и его сын смотрели раскрыв глаза.
— Неверные захватили Массаишь,— протянул сквозь зубы Мирза, вглядываясь в их лица.— Их предводитель называет себя Белым Вепрем.
Под его пристальным взглядом, наследник бека опустил глаза, а затем и голову. Глаза Азарара нехорошо сощурились, ноздри тонкого орлиного носа раздулись, затрепетали.
— Белый Вепрь, Гантрам-бек! — племенной вождь прикрыл ладонью раскрытый рот.— Мы никогда не были друзьями с беком Массаиша, он отнял у нас оазис и два колодца. Но не мог же он унизился до сговора с неверным!
— Чего только не случается в наше тяжелое время! Но ты очень вовремя приехал, рахбар,[3] я как раз собирался слать к тебе гонца со стрелой,[4] — совладав с собой, Мирза собственноручно наполнил водой чашу, встал и протянул ее старцу, в знак особого расположения.
— Как ты столь быстро узнал, что я здесь? Твоё главное селение Дараха, находится много Южнее.
— Твои воины встретились с моим пастухом, — ответил Тохта-Бек, принимая в сложенные ладони чашу.— Забрали его баранов и избили плетьми, выкрикивая, что действуют по твоей воле.
Он поднёс чашу к губам… Молниеносный удар ногайкой, выбил ее из рук и оставил на коричневом лице старика красный рубец. Он так удивился, что не успел закричать. Новые удары обрушились на него целым градом. Старец закричал, попятился, закрывая руками голову, споткнулся о собственную саблю, упал…
— Ты петляешь хвостом как змея! — ярился Мирза-Азарар, хлеща плетью крест на крест.— Не знал, что под боком у тебя скрывается враг?! Может неверные не таскали твоих баранов, а покупали их, платя за молчание хорошую мзду?!
Сын Тохта-Бека схватился за саблю, но вынуждено разжал пальцы, когда сабля Джунгира уперлась острием в его шею. Другой сафуад ударил юношу по ногам, заставив пасть на колени.
— Ты пыль на сапогах неверных! — Мирза неистово избивал упавшего вождя.— Почему ты, правоверный, продался нашим врагам? Все это время Белый Вепрь сидел у вас под боком и платил за молчание! Ты предатель, ослиный навоз! Ты отвернулся от Алуита, ты оскорбил всех Пророков! Ты предал шаха!
Наконец он угомонился, отбросил плеть, несколько раз шумно вздохнул.
— Любой, кто оказывает помощь неверным — предатель,— сказал он спокойно.— За предательство я предам тебя лютой смерти. Перед этим тебе спалят бороду, а затем привяжут за лживый язык к хвосту кобылы и проведут по всем твоим владениям и кишлакам. Под конец тебя протащат за ней по пустыне и бросят на поживу стервятникам! Ваш род будет изгнан, а все ваши земли, оазисы и колодцы, ваших слуг, ваши стада и рабов отдадут другому, более верному беку, который не станет продаваться врагам Атравана! Увести эту змею!
— Нет! — Сын Тохта-Бека упал на землю.
— Мы дадим тебе ячмень, верблюдов, баранов, отдадим всё своё золото и серебро, но не позорь моего отца перед его народом! Не бросай его на поживу стервятникам, не отдавай духам пустыни. Если его вина велика, казни и меня вместе с ним, но не изгоняй моих братьев с земли которой владели мы сотни лет! Пощади, светлейший!
Под бородой Мирзы-Азарара играли желваки.
— Что же ты, сын наследного бека, а скулишь, как побитая собачонка! Встань! Как твоё имя?
— Малик, светлейший.
— Ты сейчас мне докажешь, что находишься на стороне Саффир-Шаха и правоверных, Малик. Ты приведешь ко мне три сотни воинов, верхом и с оружием. Тогда я поверю, что ум твоего отца помутился от старости, но остальной его род душою и телом предан Пророкам и Саффир-Шаху! Ты понял меня, Малик? До полудня!;
***
К утру пожары полностью затушили, раненных перевязали. Тавантинская пехота обыскивала дома и улицы, дорезала на скорую руку раненных катафрактов. Убитых освобождали от оружия и доспехов. Дисциплина сохранялась железная. Даже при дележке добычи, ссора между солдатами не выходила за пределы перебранки.
Мёртвых не хоронили. Почитателей Исайи заворачивали в ткань и относили в подвалы, чтобы позже похоронить по обряду. Тела последователей Двенадцати Пророков сваливали на площади, освобождали от оружия и доспехов, забрасывали тростником и поливали маслом. Позже их собирались сжечь.
Общие ночные потери тавантинцев Дарик оценивал не менее чем в полторы сотни человек. Атраванцам битва обошлась в две-три сотни трупов. При этом Мирза-Азарар никуда не ушёл. Вокруг города вертелись дозоры из хаммадийцев, а за барханами на Востоке в небо поднималось множество белых дымных столбов.
Уцелевшие разбойники жались возле потухших кострищ. В самом мрачном расположении духа, с тяжёлыми угрюмыми лицами, многих перематывали пропитанные свежей кровью повязки. По рукам гулял большой кожаный мех с кислым бузатом. Они прикладывались к нему, пили. Без тостов, без речей. И передавали дальше.
— Давно у меня не было такой собачьей ночки,— проворчал Багаутдин, поднося мех к губам.
Он сидел напротив Дарика и не сводил глаз с дома бека. В эту минуту там шло совещание тавантинских командиров, на котором присутствовала Сагмира. Последнему Багаутдин был искренне недоволен и особо этого не скрывал.
— Алал свёл наши дороги. Теперь он не отпускает её от себя ни на шаг! Вот и сейчас. О чём можно чесать языком столько времени?! Надо вдеть ногу в стремя и сбежать отсюда, а вояки и дальше пусть режут друг дружку.
— Она его капитан,— проронил полукровка.
Его взгляд был устремлен поверх дымящихся крыш, где в светлеющем небе ещё маячила бледным пятном луна. Полная.
«Почти,— поправил себя Дарик.— Полная она станет сегодня ночью, а я до сих пор не владею Ключом». Адихмар должно быть сильно им недоволен, о чём недвусмысленно говорил подосланный ночью хафаш. Может, он не хотел его убивать, а лишь подстегнуть шевелиться быстрее, но «птенец» все перепутал.
«А вдруг это не предупреждение, а расправа?» — эта мысль обожгла Дарика Борагуса холодом. Он посмотрел на великана, громко пьющего из бурдюка, и подумал, то в коне конов эти исайриты неплохие парни. Вороватые малость, но кто не без греха? И Сагмира забоится о своих людях как мать. Возможно, ему даже стоит присмотреться к ним… Конечно, в том случае, если она оставит затею служить Белому Вепрю…
Курва! О чём он думает?! Он еще не проиграл, у него ещё целый день! Дарик укрепил себя в решении бороться за Ключ до последнего.
— Никогда бы не подумал,— прохрипел Багаутдин,— что Черный Ястреб может отказаться от вольного неба.
Он покосился на других разбойников, пьющих бузат всего в пяти шагах от него. Дарик удивился, спросил, понизив голос до шепота:
— Разве она им не говорила?
— Клянусь Алуитом — нет! Да и когда бы она успела? — великан приложился к кожаному горлышку, долго и громко пил. Оторвавшись, вытер губы тыльной стороной руки и вздохнул.— Вай-уляй! Мне придётся выпить бочку бузата, чтобы свыкнуться с этим.
Неожиданно он пересел вплотную к Дарику, тихо заговорил, дыша в лицо страшной кислятиной.
— Больше половины наших не дожило до рассвета. Яхъин ходит бледнее мела. Азира от здешних порядков просто тошнит, да и остальные... Клянусь бородой великого Амаля Бохми, они сбегут, едва узнают о том, что стали солдатами Белого Вепря!
— Тебе, я смотрю, это нравится не больше чем Яхъину и Азиру,— заметил полукровка, стараясь поменьше дышать.— Почему сам не уедешь?
Багаутдин смотрел на него долго и молча, наконец, отвёл глаза. Буркнул:
— Тебе не понять…
Он покосился через плечо, будто опасался что их подслушают.
— Э-э… уж не Сагмира ли? Как нарядилась!
Дарик обернулся. Вскочил.
Разбойница… впрочем, нет — уже не разбойница… она шла к ним, заложив большие пальцы за наборный рыцарский пояс. Грудь обтягивала кольчуга с позолоченными пластинами на бюсте и животе, на плечах карминовый плащ. На сгибе локтя покоился островерхий шлем с бармицей. От прежнего образа остались только красные шнурованные сапоги до колен.
— Собирай моих псов, Багаутдин! — звонко приказала она.— Пусть седлают коней.
В глазах великана зажглась надежда.
— Мы уезжаем?! О, да...
— Уезжать? — удивилась она.— Зачем?
И рассмеялась.
— Ты верно пьян, мой верный пёс! Или не выспался. Мы не бежим, мы будем драться!
Затем она коротко передала им то, что было на совещании.
***
— Послушайте, господа, что говорят этот еретик,— по знаку барона в комнату, где собрались уцелевшие командиры, пихнули хаммадийца, покрытого копотью и запёкшейся кровью.
Сопровождающий латник, не сильно пристукнул пленного по загривку копьем. Тот вздрогнул, глянул на рыцарей с ненавистью. Сказал, будто выплюнул.
— Всем вам, неверные псы, скоро конец! У Мирзы-Азарара десять раз по сто воинов и будет ещё больше, стоит только послать окрестным бекам стрелу! А если он пошлёт лук, под его руку явятся десять по десять сотен богатырей! Мы будем сражаться пока все вы не подохнете!
Барон не удивился потоку восточной хвастливости. Когда пленника утащили, он повернулся к своим командирам. Напротив него, за круглым столом, стоял Cтефан д’Макерни, справа блистал золотыми львами Гойче зир Меллентин. Слева обычно занимал место Акъян-Деси, но теперь здесь находилась Сагмира. Лёгкой рукой, барон отдал ей под начало всю лёгкую кавалерию, объединив уцелевших кайраков с остатками исайритов.
— У нас есть традиция,— заговорил Гантрам, обращаясь прежде всего к атаманше.— Дабы моя воля не довлела над вами, все высказываются по старшинству, начиная с самых младших. Ты впервые здесь, потому с тебя и начнём.
Сагмира говорить не спешила. Хмурилась, словно в раздумьях, поглядывала на рыцарей, замечая кривую усмешку в уголке рта д’Макерни и презрительное равнодушие в глазах Меллентина. Кашлянула.
— После того как мы обстригли им бороды, они не полезут. Будут ждать, несколько дней, покаих соберётся побольше. Надо напасть на их лагерь сегодня, с наступлением темноты. Растопчем их шатры и разгоним коней. Без коней хамадийцы не воины!
— А дальше? — ядовито спросил д’Макерни.
— Уйти. Ночью они не рискнут нас преследовать, а утром мы будем уже далеко.
— А добыча, а пленники? — рыцарь растянул губы в недоброй улыбке.— Уйти и всё бросить?!
— Взять то, что поместиться в седельные сумы. Посадить на коней самых дорогих пленников. Остальное предать огню и мечу.
Барон вскинул руку, обрывая начинающуюся ссору.
— Говори, что предлагаешь, Стефан.
— У нас есть повозки,— быстро и напористо заговорил рыцарь.— Сложим туда всё добро, надстроим борта и посадим пехоту. Если Мирза нападёт, составим из них вагенбург.
— Сразу видно, что ты ребёнок в пустыне,— издевательски ввернула Сагмира.— Твои телеги завязнут в песке, не проехав и десяти стрелищ!
— Она права,— бросил Меллентин, не давая товарищу раскрыть рта.— На повозках мы до Изумрудного моря не доберёмся. Надо потянуть время переговорами, предложить мирзе выкупить часть пленных. За это время соберём припасы, нагрузим верблюдов серебром и подготовимся к битве. С Божьей помощью побьём бохмичей и уйдём к побережью. Там нас защитит флот империи.
Он вопросительно посмотрел на Гантрама, стоявшего скрестив на груди руки и наклонив голову.
— Ты слышал, что говорил еретик? — спросил он Меллентина.— Скоро их станет гораздо больше...
— И первыми будут соседние беки! — воскликнул Стефан.— Ясно, почему эти шакалы заткнули рты, не предупредив нас о появлении шахского войска! Мало им было подарков, рассчитывают на поживу побольше. Вороны...
— Больше их станет уже к этому вечеру,— спокойно продолжал Белый Вепрь,— Мы не будем отсиживаться и ждать темноты, господа, мы дадим Мирзе решительный бой! Сейчас, пока они не пришли в себя после ночной взбучки. А потому, слушайте меня внимательно.
Он склонился над расстеленной на столе картой, синие глаза возбуждённо сверкнули.
— Мирза обладает одной кавалерией и будет биться, как принято у пустынников. Вначале отряды застрельщиков попытаются стрелами расстроить наши ряды. Ударные части катафрактов он расположит на холмах, за долиной, чтобы взять лучший разбег. Резерв, он будет укрывать за холмами.
Гейнче, тебе рыцари из Эквилии и Сандорры. Пойдёшь по Северной дороге и поразишь Мирзу в левый фланг. Стефан, с отрядами из Орвейна ты выйдешь из Южных ворот и атакуешь их правый фланг. Я, с главными силами, выйду через Восточные ворота и ударю еретикам в центр.
Наш ключ к победе, стремительным натиском навалиться и прорвать его тяжёлую конницу, не дав ей хорошо разогнаться. Тогда Мирза будет вынужден бросать в бой последний резерв...
Сагмира, слушавшая очень внимательно, встрепенулась.
— Ты не сказал, что делать мне!
— Ты возьмёшь свой отряд и кайраков, Сагмира,— ответил ей Вепрь.— Как только начнётся битва, ты покинешь Массаишь через Западные ворота и обойдёшь нас по пустыне. Когда Мирза использует свой резерв, нападёшь на знамя с коронованным змеем. Мирза будет там, я уверен. Когда он падёт, всё их войско обратится в толпу баранов и трусливых мышей. Как только мы разобьём их, то сможем спокойно покинуть Массаишь со всей добычей и отступить к морю. Исполните мои приказания в точности и враг не увидит завтрашний день!
***
— У вас обоих вид будто вы наелись лимонов,— заключила Сагмира после рассказа.
— Это не моя битва, Дарик скрестил на груди руки.
— Мне это не нравится, Ястреб,— пробурчал Багаутдин.— Почему нельзя оставить их разбираться друг с другом, а самим скромно уйти, как мы всегда поступали?
— Не скули, старый пёс. Мы будем драться. Мне нужен этот союз! Что же до тебя, полукровка, я за тебя поручилась. Ты либо мой, либо вернёшься в компанию к алялату. Выбирай.
Дарик посмотрел на неё и отвернулся, скрывая кривую усмешку.
— Вот и делай добро другим,— женщина вздохнула.
Полукровка хотел снова усмехнуться, но замер. На него снизошло внезапное озарение. Он понял, что надо делать.
— Спасибо, Сагмира,— сказал он, изрядно удивив атаманшу.— Ты права, быть воином Чёрного Ястреба лучше, чем узником или же трупом. А раз нет выбора, то пойду, подберу себе какую-нибудь кольчужку из трофеев. А то чувствую себя голым.
Он пошёл между костров, высматривая знакомое крысиное лицо.
________________________________________________
[1] Тип щита. Имеет прямоугольную форму, ширина его от 40 до 70см и высота от 1 до 1,5метра
[2] Башенка улавливающая ветер. Применялась для вентиляции помещений.
[3] Обращение к племенному вождю
[4] Принятый в Атраване сигнал, требующий присоединиться к военному походу.