Примерно 1800 год.
Россия. Летний солнечный денёк.
«Вот и век сменился, и царь, говорят вот-вот, сменится. Молодой царь будет, если решится папашу прибить. Только мне-то какое дело до всех этих дворцовых интриг? Живу здесь, далеко от столицы, мирный помещик… не гвардеец, даже не военный…»
Так благостно рассуждал молодой, но уже изрядно раздобревший помещик Усольцев Семён Семеныч.
И был он со всех сторон верный да правильный. Волосы аккуратно подстрижены, светлые, словно солома, глаза вполне славянские, большие да голубые, щёки гладко выбритые, розовые. Хорош, словно херувим с картины. И костюмчик-то у него новенький да ладный.
Оглядел себя Семён, остался доволен, погладил изрядное брюшко, порадовался:
-Славно, что я в офицеры не подался, носил бы сейчас мундир, вытягивался во фрунт, берёг осанку, живот втягивал…
Осталось только ездить по соседским усадьбам, скучать на званых вечерах у местных помещиц.
Хотя, если честно, любил он бывать на этих нехитрых вечерах. Кто-нибудь из девиц бренчит на фортепьяно, кто-нибудь поёт. Отличный повод на других посмотреть, себя показать. Без спешки, без суеты, посидеть на диванчике, покрасоваться своим новёхоньким сочно-салатовым колетом да голубыми штанами, башмаками с пряжками.
На эффект от них Усольцев очень рассчитывал. Ногами своими особенно гордился - стройные, аккуратные, пусть полноват, но как хорош.
Так, гордясь собой, он и уселся в свой новенький открытый экипаж и покатил к ближайшим соседям Труворовым.
Править своей гнедой лошадёнкой Семён не любил, и вальяжно рассевшись, ткнул в спину кучера.
-Пошёл!
Молодой помещик развалился, словно дома на диване, посматривал вокруг – поля, поля. Согнутые в трудах спины крестьянок. Семён Семенович отвёл глаза, поднял взгляд к ясному, голубому небу. К богатому землевладельцу вернулась безмятежность.
Отдал свою новомодную трость и шляпу угодливому лакею, и вошёл в круг избранных с вальяжной улыбкой.
В гостиной пышнотелой, сорокалетней соседки Аглаи Ивановны все взгляды сразу устремились на Семёна. Ещё бы, ведь здешнее общество состояло в основном из одиноких дам, и Усольцев был видным женихом.
Он сразу окинул цветник оценивающим взглядом.
Молоденькие бабочки встрепенулись, задышали взволнованно. Их веера затрепетали, словно птичьи крылья. Девушек было человек семь. Ничего особенного. Многих Семён Семеныч уже видел на других званных вечерах. Одетые по нынешней английской моде, строго в закрытые, без лишних украшений, без оборок и рюшей платья, главное без заманчивых глубоких декольте. Не дамы, а офицеры в мундирах. Дай императору Павлу волю, он всех вокруг оденет в форму и построит. Вон, даже пышные юбки запретил, сделал барышень скромными. «Платья серебристые, синие, где прежний ярко-розовый?» - размышлял Семён, с недовольным видом, разглядывая дам.
И вдруг повстречал он холодный взгляд чёрных, словно ягоды смородины, глаз. Девушка сидела за роялем и едва обернулась в его сторону. Точеная, словно из дорогой слоновой кости, фигурка, тёмные волосы, тонкие черты лица. Сурово сжатые красивые губы.
Под ногами Семена разверзлась земля. Он вмиг пропал! Влюбился! И потерял дар речи! Усольцев глупо хлопал глазами. Уставился на девушку. Хозяйка манерно представила своего гостя. Он икнул, поклонился, выдавил из себя странный булькающий звук, фыркнул, хрюкнул и еле расслышал её имя:
-Елизавета Глицина, – назидательно повторила хозяйка.
-О-очень п-приятно, – выдавил помещик, - в-весьма п-польщён.
Он снова попытался молодцевато поклониться, но запутался в ногах и едва не упал. Его щёки обильно покрылись красными пятнами. К счастью, красавица его позора не видела. Она уже отвернулась к роялю и положила пальцы на клавиши, заиграла Моцарта.
Он хотел сказать, что-то вроде «Судя по весёлой мелодии, вы здесь отлично проводили время». Но вслух смог только промямлить:
-Вы отлично время…
Его никто не понял, но вежливо сделали вид, что всё в порядке, только грузная хозяйка и пожилая гостья понимающе переглянулись. По всей видимости, Семён Семёныч был не первым, кого лишила способности внятно говорить молодая красавица.
Тонкие пальцы легко скользили по клавишам. Елизавета не оборачивалась, и влюбленный понемногу пришел в себя, но он глаз не мог отвести от её тонкого стана. внезапно его вновь бросило в жар, он густо покраснел от одной мысли о недавней моды на глубокие французские декольте, оставлявшие открытыми голые плечи, шею, грудь…
Семён закашлялся, зажал рот рукой и пулей вылетел из комнаты. Он бы предпочел, чтобы была зима и холодный ветер ударил в лицо, остудил его, но на дворе царило лето и тёплый ветерок ласково погладил щёку.
Семён постоял, восстановил дыханье, отругал себя за странную впечатлительность и успокоившись, решил вовсе не смотреть на пианистку. Он солидно ввернулся в гостиную и даже сумел независимо и вполне беззаботно поддержать беседу с хозяйкой солона о прекрасной летней погоде пока звучал длинный фортепьянный опус, но Елизавета эффектным аккордом завершила его и обернулась. Она победно посмотрела прямо в лицо Семёну, жадно облизнула губы и он на мгновение представил её без одежды… густо покраснел и принялся отдуваться. Она запрокинула голову и засмеялась.
Всё! Больше влюблённый выдержать не мог.
Он выдавил из себя что-то вроде
-П-п-хпр-ростите.
И выбежал прочь. …
Схватил у лакея свою шляпу, нахлобучил её на голову и помчался пешком, забыв про свой экипаж. Да так быстро, что кучеру пришлось стегнуть лениво задремавшую лошаденку, чтобы догнать его.
Семён рвался домой, но бежал в другую сторону. Так что кучеру пришлось разворачивать экипаж, чтобы догнать его.
Забравшись в свою повозку, белец едва отдышавшись потребовал:
-Гони!
Кучер хлестнул лошаденку, но вскоре натянул поводья, остановился на ближайшей развилке, осадил лошадь, стал поворачивать.
Молодой барин заспорил было. Но кучер сказал веско:
-Дом не там!
И Семёну расхотелось спорить. Он только привстал с сидения и всё твердил взволнованно:
-Гони! Гони!
Так во весь опор они и пронеслись обратно, мимо злополучной усадьбы и мчались до самого Усольцева, где Семён буквально спорхнул со своей повозки, вбежал в просторную комнату и принялся её мерить большими торопливыми шагами. Дворовые и подойти к нему боялись. Зато пышной, благостной матушке, бояться сына и в голову не могло прийти, она вплыла во всем великолепии своих оборок, но не успела и слова сказать, как сын рявкнул:
-Пойдите вон!
Женщина оторопела, попятилась, открыла рот:
-Что?! - испугано пискнула она.
-Вон пойдите! - загромыхал сын, - оставьте меня в покое!
Она отступила, совсем оторопев. Даже дверь за собой прикрыла. А Семён разъяренно мерил комнату широкими шагами, как дикий зверь свою клетку.
Матушка его в это время наткнулась на вихрастого неопрятного слугу Гришку. Тот был молод и с самого детства приставлен к младшему Усольцеву. Его помещица и втолкнула к сыну.
-Поди, успокой барина!
Гришка ввалился и сразу наткнулся на тумаки:
-А-а! - кричал Семён. Вы все мне зла желаете.
Барин отчаянно колотил слугу своими пухлыми, непривычными к работе, ручками. Парень уворачивался, прятал голову и всё твердил:
-Семён Семёныч! Голубчик! Господь с вами.
-Она смеется… смеется надо мной. А я… я… у-у… - разорялся влюбленный.
Слуга слушал невнимательно, поворачивался к барину костлявой спиной и тихонько похихикивал, уж слишком по-бабьи у того всё получалось. Семён быстро притомился и оттолкнул Гришу.
-Всё! Уйди с глаз моих.
Слуга отступил, поклонился барину. Он так и покинул комнату, пятясь задом и кланяясь, словно перед падишахом.
Уставший хозяин опустился было на диван и даже утомлённо прикрыл глаза, но живот его громким урчанием наполнил о голоде.
-Давно пора обедать, - вспомнил Семён, - я же ездил на званый обед да так и не поел.
Весьма кстати из-за двери прозвучал голос матушки:
-Сёмочка, обед готов.
Как давно не слышал сын от матушки таких ласковых слов, с самого детства. Ох, не нравилась молодому помещику его новая роль главы семейства и взрослого Семёна Семёновича. Он захотел обратно, когда его кормили с ложечки...
Но есть так хотелось, что почти позабыв свою усталость и лень, он бегом бросился к столу.
Молодой барин жадно втянул ноздрями аппетитные запахи и плюхнулся в своё кресло во главе длинного стола под белой крахмальной скатертью. Тот весь был уставлен блюдами и блюдечками, тарелками и кастрюлями, всё шкворчало и парило… кроме огромного овального блюда с холодцом. На него помещик и накинулся в первую очередь.
-Отлично! - невнятно промычал Семён уже с полным ртом.
Сытный холодец с большими кусочками мяса исчез в мгновение ока. Следом пропал большой пирог, который модно было называть страсбургским, но никогда не бывавшая в далеком Страсбурге кухарка Дуня, и без того пекла его роскошно.
А пирог был так популярен, что даже попал на перо поэтам. Так и дошёл до наших дней как «Страсбурга пирог нетленный». За ним последовали другие блюда. Конечно, Семён Семенович за столом был не один, но обжора никого не замечал.
Наконец, часа через два, когда все действительно разошлись, одинокий толстяк насытился и отодвинулся от стола.
Он уже давно развязал свой белый шёлковый шарф, расстегнул жилет и ослабил кушак, освободив свой изрядный живот. Довольно икнув, Семён хотел было кликнуть Гришку, чтобы отнес его в другую комнату, но только представил,
как худосочный слуга взвалит его на спину, прижмет и полный живот, потащит к кровати.
Семен сыто срыгнул и разлёгся, устроился прямо в кресле, вытянул, разложил ноги, отодвинул кресло подальше, почмокал умильно и закрыл глаза, заснул, засопел.
Прошло ещё не меньше часа, пока он резко, неприятно проснулся. Просто барин выскользнул из кресла и громко свалился на пол.
Ударившись головой, он долго тряс ею, потом осознав, наконец, что случилось, стал подниматься,но башмаки предательски скользили на гладком паркете. Помещик бранился, встал на четвереньки и важный пополз к дивану. Привстал, поднялся, опершись на руки. Посидел, окончательно пришёл в себя, даже одежду поправил и только тогда решился позвать слугу:
-Гришка!
Тот сразу явился, видимо, по приказу барыни, следил за уснувшим.
-Что изволите? - угодливо поклонился он.
-Что там с погодой? - позёвывая осведомился Семён.
Гришка совсем не ожидал такого вопроса, помолчал, задумался, но расплылся в довольной улыбке:
-Хорошо. Лето. Солнышко… птички.
Толстяк посмотрел на его довольную физиономию и решил:
-Пойду в сад.
Вышел он неспешный, довольный собой, постоял на крыльце, поморщил нос на солнышке и решился спуститься под заманчивую тень деревьев. Побродил, задрав голову, подышал глубоко, согласился невольно:
-Хорошо…
Так и шагал, улыбаясь. Семён бесконечно далёкий от деревенского хозяйства удивлялся и умилялся всему, что составляет ежедневные заботы селянина. Покосившемуся забору, потемневшим доскам сарая, беленым стволам яблонь. А тут ещё заметил в траве деловитую куропатку с длинным выводком таких же как она уменьшенных копии. Топают маленькие, крутят круглыми головками. Помещик даже засмотрелся.
Только повернул голову, увидел воробьишку – суетливого, молоденького и маленького. Семёну он показался слишком крохотным.
Деловая птаха повертела головёнкой, чирикнула пискливо тоненько что-то, почесала клювом.
Вдруг Семён увидел любимого кота матушки. Рыжий толстый пушистый, он собрался весь, прижал уши, хвостом бил траву то справа, то слева, когтистый хищник охотился, готовился к броску, но попался сам. Помещик нагнулся, резко схватил кота. Тот успел только возмущенно заорать, когда оказался в воздухе, а шустрая птичка упорхнула. Безжалостный помещик так рыжего и не отпустил, понёс с собой в дом. И с тех пор он повадился чуть что хватать кота на руки.
Так и поплыли дни неторопливые, сонные, обычные. Но прекрасный образ Елизаветы возвращался вновь и вновь. Особенно было тяжело после слишком смелых снов. Ночи стали совершенно несносны. Чаровница снилась влюбленному такой соблазнительной, что парень просыпался весь красный и в поту. Семён после таких ночей точно решил жениться на Елизавете.
Пробуждение и осознание того, как плохо он себя проявил наяву, сразу отрезвляло влюбленного и повергало в отчаянье.
-Я ей противен! - готов был кричать Семён, проснувшись. И бил кулаком по кровати.
Утро разбивало мечты, но снова приходила ночь и Семён был счастлив…
Шли дни, барин ел, спал, гулял, снова спал. Всё как всегда. Как обычно. Волнения влюбленности улеглись, стали забываться.
И вдруг неожиданно матушка объявила:
-У нас гости!
Сын засопел недовольно, но оправил свою одежду, потащился в гостиную.
Не любил он эту комнату. Модная парадная, обставленная не для себя, а для гостей. С дорогущим роялем, хотя в доме никто не умел играть. И это было украшение для гостей.
Хозяин подтянулся, выпрямил спину, вошёл в зал, встал у стены. Поглядывал исподлобья на гостьей.
Вдруг его охватил испуг, когда понял, что в комнате стоит она.
Она, его тайна, его страх, его мечта и наваждение. Она …
-Елизавета Глицина с матушкой решила к нам завернуть по дороге, - представила гостью матушка Семёна.
Влюблённый только глянул на неё и пропал, а Елизавета провела тонким пальчиком по крышке рояля.
-Вы играете?
Семён мог только отрицательно покачать головой.
-А я люблю, - улыбнулась она, и влюблённый почувствовал укол ревности.
Девушка вообще обрадовалась инструменту, как родному. Улыбнулась, нежно погладила клавиши.
Семен определенно завидовал этому «королю», но молодой барин совсем не собирался снова быть смешным как в прошлый раз. Он дома чувствовав себя уверенно и твердо решил быть неотразимым. Помещик окинул гостей уверенным взглядом и хотел блеснуть красноречием, но всё внимание собрал рыжий кот, пробравшийся в комнату. Семён подхватил его на руки и прижал к себе.
Занявшись котом, влюблённый почувствовал себя как бы защищённым и более уверенным.
-Какой композитор вам больше нравится, - обратился он к пианистке.
-О как же, - улыбнулась она, - это часто зависит от погоды.
-А как сегодня? Денёк летний, солнечный.
-В такие дни душа просит Моцарта. В его музыке много солнца.
Девушка села к роялю, положила руки на клавиши, вздохнула выразительно.
Играла она хорошо, уверенно, бегло, легко. Семён просто заслушался, стал кивать головой в такт мелодии. Кот потянулся, заурчал громко, видно, ему тоже понравилась музыка. Девушка всем своим видом, гордой спиной, выказала что довольна произведённым эффектом, не зря твердила гаммы.
Не прерываясь и не оборачиваясь, она отметила капризно:
-В такой денёк прямо хочется, чтоб пошёл дождь.
-Разве? - поразился Семён, - а обе пожилые помещицы понимающе закивали.
-Сейчас прямо просится вторая часть четырнадцатой сонаты Бетховена. Какой там замечательный дождь.
Молодой помещик даже не понял о чём это она, но кивнул глубокомысленно. Так Семену удалось произвести впечатление знатока.
Семен определённо остался очень доволен собой. Прекрасная Елизавета смотрела на него с симпатией и слушала благосклонно. Влюблённому даже стало казаться, что он понравился девушке. Особенно когда принялся рассуждать об российских авторах романсов и назвал их тяжеловесными. Она даже зааплодировала, так ей понравилось словечко.
-Я так рада встретить в нашей глуши человека, который смотрит на современную музыку буквально схоже со мной, а то местные кумушки, все как одна норовят петь тяжеловесные романсы какого-нибудь Мусорского. А я вечно страдаю словно от зубной боли. Определённо, вы мой любимый сосед.
При этих словах сердце влюблённого возликовало и закружилось в счастливом вальсе.
В это время кот воспользовался тем, что хозяин ослабил хватку и высвободился из его рук, тяжело плюхнулся на пол. Свободное животное бросилось бежать. А ликующему влюблённому показалось, что даже мамаша прекрасной Елизаветы посмотрела на него по-родственному.
Он готов был радостно подпрыгивать от восторга, но концовка встречи вышла некрасивая. Тонкие пальцы элегантно порхали над клавишами и извлекали из темного инструмента божественные звуки, пока пианистка не решила завершить свое выступление финальным эффектным аккордом. Она ударила по клавише и давно не настраивавшиеся инструмент оглушительно з взвизгнул, заскрипел или взвыл, короче издал фальшивый противный звук. Омерзительней был только вопль кота, которому наступили на лапу. Но романтично настроенная молодёжь словно ничего и не заметила, а солидные матушки понимающе переглянулись. Молодой хозяин отправился проводить гостью до экипажа и долго не выпускал её руку прощаясь.
Он нежно и счастливо смотрел в лицо гостье, готов был прошептать ей что-нибудь глупое и трогательное, но к счастью удержался. Красавица улыбнулась на прощание и умчалась.
-Ах, - громко вздохнул влюбленный.
Он смотрел ей вслед… Какие жаркие сны его преследовали следующей ночью. Как он устал.
Уже к рассвету молодой помещик твердо решил женится. Семен понял, что вполне созрел для этого поступка.
Он так и объявил своей матушке:
-Я хочу жениться!
-Ты уверен? - всплеснула пухлыми руками она.
-Да!
Он был настроен очень решительно и готов немедленно лететь к Елизавете делать предложение. Матушка еле удержала его…
-Так не делается. Торопиться в таком деле не пристало.
И потекли невыносимые для влюбленного долгие дни ожидания. Семён ждал, слоняясь бестолково из угла в угол, ел без аппетита, спал без снов. Наконец, он не выдержал и помчался к соседям, отмахнувшись от матушкиных увещеваний.
Он спрыгнул с подножки своего экипажа, торопливым шагом подбежал к резному крылечку Елизаветы Глинской.
Столкнулся с мужиками, тащившими хозяйский сундук, потом с молоденькой горничной, неразличимой за грудой коробок и коробочек.
Хозяйка Аглая Ивановна приняла его в знакомой гостиной, где повис неуловимо тревожный дух отъезда.
К тому же приняла его пожилая матушка, а её красавица дочь. Елизавета даже не вышла.
Едва раскланявшись в дежурных приветствиях Семён сразу спросил:
-У вас генеральная уборка?
-Нет, - замялась женщина.
-Ремонт? Зачем? - тараторил он.
-Мы переезжаем.
-Куда?! Когда?!
-Мы едем в Петербург, - призналась помещица, - и чем скорее, тем лучше, пока не зарядили дожди и дороги не раскисли, не стали непролазными.
-В столицу? Зачем? - прошептал влюбленный, похолодев от страшного предчувствия.
-О, - расплылась в счастливой улыбке мамаша, - Лизонька моя едет к жениху. К ней посватался красавиц граф гвардеец. Осенью поженятся.
Так резко оборвались все мечты и надежды молодого Семёна. И померкло для него солнечное лето.