ДЕСЯТАЯ ГЛАВА
- Проходи, - старик отомкнул огромный, висячий амбарный замок и пропустил Холода в строительный вагончик.
Чисто. Заправленная солдатским одеялом пружинистая койка, диван и два стареньких, но вполне приличного вида кресла, журнальный столик, на нем в пластиковой бутылке три гвоздики, в углу, на тумбочке даже черно-белый старенький «Рекорд» стоит.
- Проходи, парень, я сейчас стол соберу, а ты пока вон телек погляди, - старик скинул фуфайку и подошел к висевшему на стене умывальнику, - руки, вон, только сполосну. Этот вагон нам после строителей ростовских достался. Они тут чего-то строили, да по осени съехали. Мы тут с Васькой живем, он, правда, сейчас на сутках сидит, за бродяжничество попал, - на стол легла аккуратно нарезанная колбаса, сыр и румяная курица-гриль, - я сейчас картофана отварю. Ты не думай, что я всегда бомжем жил, - продолжал словоохотливый старик. На столе звякнули два сполоснутых водой граненых стакана, - держи, не брезгуй, они чистые. Я здесь два года живу, старуха моя померла. Детишки благодарные на улицу выставили – нечего, мол, жилплощадь занимать, и так тесно. Жил я тут неподалеку, в Тушино. У меня вон даже паспорт с пропиской есть. Васька говорит, судись с ними, а я не хочу. Дети родные все-таки. Я здесь проживу, пенсию даже вон получаю. Двенадцать с половиной тысяч рэ до копеечки. Ну что же, пока картофан варится, давай по одной махнем? – старик расплескал водку по стаканам.
- Давай, - Холод выпил, - хорошо пошла, - он выдохнул в кулак.
- А то! – дед, выпив, крякнул, - настоящая, в магазине долго выбирал. Кстати, сдача осталась, забыл.
- Себе возьми, - Холод махнул рукой, - давай еще по одной, - они выпили. Холод погрузился в свои мысли, а язык без того словоохотливого старика развязался еще больше от выпитого. Он продолжал свой рассказ.
- А чего, жить на кладбище кайфово. Крыша над головой есть, покушать есть, выпить поднесут. Да и заработать всегда можно… - старик понизил голос, приложив указательный палец к губам, - есть тут один сторож – Мишка-Краб, татарин, так вот днем здесь людей хоронют, все чин чинарем, а ночью… Есть дружки у Мишки, бандиты. Рашид – главного зовут. Тоже татарин. Так вот, ночью эти бандиты на своей темно-зеленой иномарке привозят на кладбище в багажнике мертвяков… - Холод очнулся.
- Подожди, дед, не тараторь. Рашид и иномарка темно-зеленая, говоришь?
- Ага, точно. Еще друганы у него есть. Один Боксер, другой Череп – рожа у него на черепушку похожа…
- Череп?
- Ага, он самый. Бандиты серьезные. Везут они к Мишке-Крабу трупаков, тот кликнет меня, а мы этого жмура в приготовленную могилку стащим, а сверху землей припорошим. Чики-пики! Могилка одна, а трупаков в ней – двое! – старик беззубо засмеялся, - Краб по сто рублей за каждого трупа платит. Только тише! – старик опять прижал палец к губам, - а то мне хана. Краб говорит, языком ни-ни! А то кранты.
- Подожди, дед, а когда они в последний раз приезжали?
- Аккурат сегодня. Вон ихняя тачка у ворот стоит. Ночи ждут. Точняк жмура привезли. Сегодня будем землю копать, деньжат дадут. Так что давай, еще махнем по одной. Хоронить не так стремно будет, - забулькала водка.
В это время в дверь постучали.
- Эй, бичара, харэ дрыхнуть! Корефана своего цепляй и жопы свои доходные к Крабу тащите. Работенка для вас есть.
- Сейчас, бегим! – старик суетливо засобирался.
- Слышь, дед, я с тобой пойду. Есть душегрейка какая? – старик обернулся. Холод пристально смотрел на него, в руках у него был черный пистолет.
* * *
Они зашли к сторожу. Мишка Краб оглядел их обоих.
- Кто это такой? - Краб ткнул изуродованной рукой в Холода.
Старик засуетился:
- Племяш, вон, мой. Ко мне прибился. Родственники из дома поперли, у меня кантуется – идти-то ему больше некуда. Он парень надежный, Миша. Да и одному мне тяжело, - старик пристально заглянул в глаза Краба. Тот махнул рукой.
- Ладно, короче, слушай, убогий. В машине, «бэхе», в багажнике мешок. Вот ключи – смотрите, не просрите. Оттараните его на третий участок. Там могилки назавтра свежевырытые. Этот мешок в один из них и прихороните. И чтобы все чисто и тихо было, поняли, лишенцы? А это вам за труды, - Краб вытащил из кармана две смятые сторублевые купюры, - Понятно?
- Ага! – старик загробастал деньги.
- А, вот еще, махните на посошок, - Краб налил каждому по полстакана водки, - копаться веселее будет. По глазам вижу, накатить хотите, мучаетесь.
В это время занавеска в углу комнаты отодвинулась. К столу шагнули двое. Боксер и Череп. Череп уставился на деда и племянника. Старый и молодой. Странный молодой какой-то. Под замызганным ватником дорой фирменный «найковский» костюм, да и кроссовки не хилые. А глаза очень странные, не живые какие-то, как у «зомби». Он взглянул на Боксера, а тот уставился на него.
- Это он, Холод, вали его, Боксер!
* * *
Холод сразу узнал одного из них – Череп. Тупая маска застыла в зверином оскале. Они тоже узнали его. Боксер выхватил пистолет, Краб с перепугу схватил со стола нож. Прозвучало три выстрела. Две пули ударили в живот Боксера, согнув его пополам, третья разорвала горло Краба, кровь брызнула струей, заливая стол. Краб рухнул, сметая на пол остатки пиршества. Боксер, зарычав, свалился на дощатый пол и забился в конвульсиях. Третья пуля порвала зеленый пуховик Боксера, намертво пригвоздив его к полу. По сторожке полетели белые перья. Старик-бомж в ужасе от увиденного, трясся от страха, сжавшись в углу. Дико зарычав, Череп выстрелил и нырнул в окно в кладбищенскую тьму, вынеся раму. Зазвенело разбитое стекло. Пуля обожгла плечо Холода. Он скинул ватник и побежал за ним. Рука немела. Череп, тяжело дыша, мчался где-то в двадцати метрах впереди, он оборачивался и стрелял на ходу. Бах! Первая пуля высекла искры из гранитного памятника метрах в пяти левее Холода. Хреново стреляет Череп. Череп бежал, спотыкаясь, налетая с размаха на кресты. Холод остановился и поймал в прицел темный бегущий силуэт. Бах! Правую ногу Черепа чуть выше колена словно обожгло огнем. Он пошатнулся и со всего размаха уткнулся мордой в кладбищенскую, грязную кашу. Череп дико заорал и песок, намешанный с талым снегом, густо набился в его рот. Холод подскочил к нему, перевернул на спину и остервенело начал пинать ногами. Череп мычал от боли. Хрясь! Кроссовок Холода ударил под ребра. Хрясь! Больно, жуть! Как будто ребра ломаются и лопаются, как обручи ссохшейся старой бочки. Хрясь! Носок кроссовка уткнулся в висок Черепа. Темнота. Он потерял сознание. Холод здоровой рукой схватил за куртку Черепа и потащил его к сторожке. С трудом он втащил его и швырнул на пол рядом с трупом Боксера. Череп открыл мутные глаза.
- Ну чего, козел, кто меня заказал?
- Иди ты… - зло прошипел окровавленным ртом Череп.
- Ах ты падаль! – Холод схватил со стола вилку и воткнул в ладонь Черепа. Дикий вой. – может быть так заговоришь? Так тебе понятнее будет?
- Иди на х**, чмо, - с тонких губ Черепа потекла кровь.
- Ах ты и так не понимаешь, ****ь беспредельная. Хорошо! – Холод подобрал валяющуюся возле стола финку, схватил не покалеченную руку Черепа и, опустившись на колени, прижал ее к полу. Глазки Черепа испуганно забегали. Холод поднес лезвие к оттопыренному мизинцу Черепа. Щелчок – и палец отделился от ладони. Жуткий хрип вырвался из горла Черепа, - вот так, тварь! – Холод поднес нож к указательному пальцу, - так тебе понятнее будет. Кто меня заказал? Минута, и на твоей грабле не будет еще одного пальца. Думай, кто меня заказал? И кто из вас, козлов вонючих Василича убил? Такой язык ты лучше понимаешь? Пальцы кончатся – уши на хрен отрежу!
- Подожди… Я делов всех не знаю. Рашиду тебя один полковник заказал, мусорской. Седой такой… Фамилию его не знаю. Он только с Рашидом якшается, он у нас главный…
- Где Рашида искать?
- На хате съемной, на Ярославке.
- Адрес какой?
- Улица Проходчиков, дом восемь, квартира двадцать четыре, вроде. Четвертый этаж, налево. Домофон там…
- Кто из вас Василича убил? – на Черепа уставились холодные, налившиеся кровью глаза.
Череп сглотнул кровавую слюну.
- Мы его… все вместе убивали, - и тут острие финки воткнулось в левый глаз Черепа. Дикий крик ужаса и боли сотряс сторожку. Холод вытащил финку и воткнул ее в правый глаз уже мертвого Черепа, - подохни, тварь, так же, как те, кого ты убивал.
Холод поднялся и только теперь заметил старика-бомжа, забившегося в угол и испуганными глазами смотревшего на него.
- Ты еще здесь, старый? – тот закивал головой, - оттащи эту мразоту за занавеску. И еще пошмонай, что у них в карманах лежит. Я пока рану перевяжу, – Холод только сейчас вспомнил о раненом плече.
Дед схватил за ноги тело Черепа и поволок. Холод сел и осмотрел рану. Глубоко, но не опасно, навылет. Дня за три заживет. Даже перевязывать не надо.
- Вот, - старик положил на стол стопку долларов, права, паспорта, две обоймы от ПМ и сотовый телефон, - все, больше нет ничего. Не убивай меня, - старик умоляюще взглянул на Холода.
- Деньги пересчитай, - Холод взял паспорта Черепа и Боксера и швырнул назад на стол. Взял мобильный, покрутил и положил на место. Обоймы подкинул на ладони, - нет, это ни к чему, - и кинул их в угол.
Старик бесшумно шевелил трясущимися руками, перебирая купюры.
- Посчитал?
- Да, две тысячи триста пятьдесят пять долларов, возьми.
- Нет, дед, это твое. Купишь себе билет в новую жизнь. Документы у тебя есть, беги на вокзал, садись в поезд и вали из этой Москвы поганой в деревню, сельское хозяйство поднимать. Денег хватит. Прощай, старый. Беги, шеметом беги.
* * *
- Пацаны, «Криминальная хроника», айда смотреть! – Дмитро включил телевизор.
* * *
Холод ехал по кольцевой. В ушах до сих пор стоял крик Черепа. Да, другое время пришло. Свобода… Свобода грязной худой бездомной собакой шлялась по улицам. Никто не знал, что делать с этой собакой. Вот такие вот, как Череп, Боксер, Рашид досыта нахавались этой свободы. И пока ты, Холод, бандитствовал, сотни мальчишеских глаз со спальных районов городских окраин с восторгом наблюдали за твоими подвигами. Они слабо по щенячьи скалились, набивая друг другу морды и обирая пьяных. Попивали «Агдам» и смотрели боевики Тарантино, покуривая анашу и разъезжая на разбитых отцовских жигулях пятой модели. Но прошло время, и эти щенки выросли, превратившись в огромных беспородных дворняг. С тупым остервенением они рвались вверх, в центр города, воспитанные ненавистью тесных панельных коробок. Холод подкурил сигарету. Их время пришло. Для них чужая жизнь ничего не стоит. Они убивают ради шутки или проиграв желание в карты. Уродливо скалясь и истекая слюной от жадности, они следят за людьми из нормальной жизни. Для них нет разницы – сильный ты или слабый. Они нападают неожиданно из-за угла и рвут только всей сворой. Потому, что по одному они трусливы и ничтожны. Они сильны своей серостью и одинаковостью. Отбросы человеческой помойки. А чем они отличаются от тебя, Холод? Это же тоже собаки. Холод выбросил окурок в окно. Собаки, без базаров… Но собаки бешеные, которых отстреливать надо.