Одно целое
Психологический боевик
в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://www.proza.ru/2020/03/15/783
Следующая страница
http://www.proza.ru/2020/03/16/2036
Следующая секунда стерлась из моей памяти. Я вдруг обнаружил себя уткнувшимся спиной и затылком в стену. Передо мной валялся стул – видимо опрокинул его, когда отскочил от стола. В ушах стоял крик. Никаких мыслей, только ужас, паника, и оцепенение – будто тиски сжали руки и голову.
Циник, не моргая, смотрел на меня, из широко открытого рта доносился громкий прерывистый хрип, тело вздрагивало. Из его груди, слева торчала черная, отделанная кожей рукоятка ножа. Лаврентий всадил лезвие прямо в сердце.
Только сейчас я понял, что кричал Трус. Его крик перешел в рыдания, будто сомневаясь в чем-то, он несколько раз потрогал рукоятку ножа, завывая, подергивался и наконец закрывал свое лицо руками.
– Зачем? Зачем? Ну зачем? – повторял он.
Лаврентий подскочил ко мне, стал трясти за плечи и, заплевывая мое лицо, орал:
– Тебе плохо?! Тебе что, плохо?! Кто-нибудь! Кто-нибудь принесите воды! Говорил ему, сделай вентиляцию, тут же дышать нечем! Свиньи, на организмах наших экономят! – Он стал бить меня по щекам, а потом вылил мне на голову, принесенный Мати, стакан воды. – Ну! Ну! Очухался?! Очухался?!
– Зачем? – прошептал я.
– Жи-во-о-й! – поддерживая меня за руку, радостно воскликнул Лаврентий.
– Зачем?
– Как зачем? Как же зачем, дружок? Ты, что не слышал, он меня дураком назвал! Извини, но я свой авторитет не в подкидного выиграл. А услышал бы, кто приличный. И ты поступил бы так же. И любой на моем месте. Он же врет все! Про архаизм, это я еще стерплю, а вот то что все греки гомики, это уж извини-подвинься. У меня знакомый есть – жена красавица. А я с ним в сауне парился, и внимание обратил – ничего там сзади у него такого не было. И вел он себя достойно. И дочка у него в институте учится. Отличница, будущий экономист. Между нами, – он подмигнул, – могу познакомить.
Циник затих, не закрывая глаз, будто живой, все еще смотрел в мою сторону.
– Спаси и сохрани, что здесь происходит? – узнал я невозмутимый голос Санты.
– Бармен подошел к нам, и помог Лаврентию усадить меня на стул. – Бардак устроили. Зачем убивать? Нельзя до суда убивать.
– Вы просто не слышали, что он тут говорил. – виновато, опустив глаза, произнес Лаврентий.
– Спаси и сохрани, нельзя до суда. – поучал Санта.
– Он первый начал, нож у меня из ремня вытащил и как кинется. Убить хотел. Давно видно замыслил, да я пресек. Я ведь раньше спортом занимался. Правой, могу вот так, как дать.
– Это правда? – спросил у меня бармен.
Я не ответил, выдохнул сквозь зубы. Зачем он это спрашивает? Какая галиматья. Циник, оказывается, у нас тут главный злодей. Абсурд. Мы все здесь сумасшедшие. Все это безумие, и надо выбираться. Надо как-то выбираться отсюда.
– Озверели. – причитал Лаврентий. – Пропал город. Нет уважения, нет порядка.
– Он призвал на помощь Труса, протянул к нему руку. – Ну ты ведь видел, как он меня тут деклассировал прилюдно, а потом с ножом кинулся! Чего молчишь?
Трус потряс головой и проблеял:
– Да-да, так и было.
Лаврентий удовлетворенно моргнул, и снова обратился к бармену: – Он ведь всем тут угрожал. Они ночами не спят. Я сам не сплю. Но мне-то ладно, у меня охрана, а общество кто спасет?
Не думаю, что Санта ему поверил, да и какая разница? Он больше не проронил ни слова, постоял еще немного и, недовольно качая головой, вернулся за стойку.
Наступила тишина. Я уперся лбом в стол и обхватил голову руками. Молчали долго. Потом я услышал, как упал со стула Циник.
– Да-ааа. – протяжно выдохнул Лаврентий. – Какой неприятный эпизод приключился. Это не как у Шекспира – тут все по настоящему. И все очень, очень серьезно. Да-ааа. Не стало его, и поговорить не с кем. Любопытнейший был собеседник. Ну, в смысле, как личность. Слов много знал. – Лаврентий хохотнул. – А помнишь, а помнишь, как мы на стадионе бегали, помнишь? А он еще сперва отказывался. А потом ничего, потом ему понравилось, да?
– Да, я помню, – всхлипывая, подтвердил Трус, – помню, ему очень понравилось.
Лаврентий стал тормошить меня за плечо, пришлось поднять голову.
– А помнишь? А помнишь, он там про какую-то бессмысленность рассказывал? И про греков, там что-то смешное. Помнишь, мы все так смеялись? Ну чего молчишь? – меняясь в лице, требовательно спросил он. – Я же у тебя нормально, кажется, спрашиваю. Так трудно ответить? Помнишь, или нет?
– Да, я помню, – ответил я, – это было десять минут назад.
– Ааа.– покачал головой Лаврентий. – Вот так оно, да. Ну ничего не поделаешь. Такой эпизод. Даа. А помнишь, – обратился он к Трусу, – а помнишь, он ведь тогда на стадионе сначала не хотел бежать, а потом, как понравилось ему, да? Он мне так говорит, мол завтра, после суда опять сюда мотанемся. Понравилось ему очень. Помнишь?
– Да-да, – жалобным голосом соглашался Трус, – помню, он говорил.
– Даа.
Я посмотрел на Лаврентия, на его розовые пухлые щеки, на маленькие узко посаженные, бегающие глазки, на маленький растянутый в улыбке рот, и в первый раз, не импульсивно, а осознанно, без всяких сомнений, без страха и жалости мне захотелось его убить.
– Что ты делаешь с нами? – спросил я.
Лаврентий потянулся к моей голове и дружески потрепал за волосы.
– Все, что хочу, дружок, и все, что захочу.
Я отдернул голову, упираясь руками в стол, поднялся и, с трудом сохраняя равновесие, отправился в туалет. Придерживаясь за стену, наконец, добрался до заветной двери. Она оказалась закрытой. Потом, зашумел бочок, и мне на встречу, улыбаясь, вышел невзрачный Мати. Пропустил его и шагнул внутрь. Долго пил воду из крана, потом несколько минут держал голову под холодной струей.
Дверь я за собой не закрыл и до меня доносился заботливый, слащавый до тошноты голос Лаврентия. Он уговаривал Труса не переживать из-за завтрашнего суда.
– Ну ты же видишь, какая печальная образовалась трагедия. – говорил он. – Видишь, как Циник подвел нас. А уже все приготовлено и люди придут, и голубей уже привезли. Дети очень любят, когда после оглашения приговора, голубей выпускают. Назад ведь их не примут. У голубятников ведь тоже семьи и им пищу поглощать надо, как и всяким биологическим организмам. А работы сколько. Они хоть и беленькие такие, а все ж таки дерьма много образовывают.
– А почему я, а почему не он? – плача, причитал Трус. Под этим «он», имея ввиду, конечно же меня. – Уважаемый Лаврентий, вы поймите, я ведь здесь совсем не причем. Они натворили разного, а я-то ведь для них совсем человек посторонний. Меня вообще здесь быть не должно. А как же можно судить, когда не должно? Прошу, помогите, я ведь всегда вас поддерживал. И когда они плохо про вас говорили, всегда их осуждал. Вот он ведь про вас очень много дурного говорил. Я уж так уговаривал его - молчи! Молчи! не смей!
– Я понимаю, я все понимаю, – успокаивал Лаврентий. – Мы с тобой друзья навек, это уже точно. Это я давно решил! Ты не бойся, на тебя ведь нет ничего. Ты постоишь там, тебя и отпустят. Просто, отменять нельзя. Расстроятся люди, понимаешь? Социальная среда очень к праздникам благосклонна. Привыкли.
– Отпустят, да?
– Ну конечно. Как закончится, за руки возьмемся и вместе выйдем. А там, как раз голубей выпустят, а потом салют – кра-си-и-во! Любишь салют?
– Даа. А мне правда ничего плохого не сделают? Главное, чтоб только по лицу не били. Я так этих всех судов боюсь.
– Ну, я ж тебе сказал.
в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://www.proza.ru/2020/03/15/783
Следующая страница
http://www.proza.ru/2020/03/16/2036