Элизабет Питерс
ЗМЕЯ, КРОКОДИЛ И СОБАКА
ГЛАВА 5
Мужчины – хрупкие существа.
Это – непреложная истина.
Никто не ожидает,
что они продемонстрируют
стойкость женщин.
– Не настолько он уж, черти бы его побрали, стар, чтобы забыть, где живёт, – заметил Эмерсон. – Указания абсолютно ясны. От фонтана повернуть влево.
Он отшвырнул смятую бумагу на стол с завтраком. Она упала в кувшин со сливками, и к тому времени, как я её вытащила, буквы так расплылись, что разобрать их было невозможно.
– Поверю тебе на слово, – согласилась я, бросая мокрый комок на чистую тарелку. – И более того – заявляю, что даже у молодого может произойти кратковременный провал памяти или случайно соскользнуть перо. Но тот факт, что ошибочный поворот привёл нас в засаду, является доказательством того, что неверное направление было указано преднамеренно. Тебе не случалось когда-нибудь оскорбить мистера Мак-Кензи?
– По-моему, – ответил муж, чьё красивое лицо неузнаваемо исказил хмурый взгляд, – ты претендуешь на остроумие, Амелия. Приглашение пришло не от Мак-Кензи.
Собственно ответа на вопрос я не получила. Хотя вполне резонно могла предположить, что когда-то он обидел мистера Мак-Кензи – на свете мало людей, которых он не обидел. Однако его реакция казалась несколько чрезмерной.
– Откуда ты знаешь, что не от него?
– Я не знаю, – признался Эмерсон. – Сегодня утром отправил к нему слугу, чтобы выяснить, но посланник ещё не вернулся.
– В любом случае он будет всё отрицать.
– Верно. – Эмерсон задумался, как меланхоличный сфинкс, над булочкой, которую намазывал маслом. – О Мак-Кензи ходят разные любопытные слухи. Его возраст и минувшие годы придали ему респектабельность, которой он отличался отнюдь не всегда. В юности он расхаживал с важным видом в турецких костюмах – шёлковых халатах, огромном тюрбане – и, по общему мнению, вёл себя подобно турку и… м-м… в других отношениях.
Я знала, что он имеет в виду женщин. Эмерсон застенчив в таких вопросах до абсурда: во всяком случае, со мной. Но у меня были некоторые основания подозревать, что он отнюдь не был так сдержан с другими мужчинами или с некоторыми женщинами.
– У него был харим(гарем)? – полюбопытствовала я.
– Ну да. – Эмерсон явно чувствовал себя неуютно. – В ту пору это не было чем-то необычным для необузданных молодых людей, столкнувшихся с чужеродной культурой и перенявших некоторые её обычаи. Прежде археологи относились к памятникам ничуть не более трепетно, чем… к другим вещам. Говорят, что частная коллекция древностей Мак-Кензи...
– Очевидно, он никогда не был женат, – размышляла я. – Возможно, он предпочитает не женщин. Существует один турецкий обычай...
– Великий Боже, Пибоди! – крикнул Эмерсон, зардевшись. – Хорошо воспитанная женщина не знает, а уж тем более не говорит о таких вещах. Я имел в виду просто коллекцию Мак-Кензи.
Но я так ничего и не узнала о коллекции мистера Мак-Кензи. Вошёл сафраги и объявил о приходе посетителя.
Мистер Винси и его питомец вошли одновременно. Огромный тёмно-пёстрый кот шёл на поводке рядом со своим хозяином, как... Я собиралась сказать «хорошо обученная собака», но в кошачьем поведении не было и следа собачьей подчинённости. Выглядело так, будто он приучил мистера Винси гулять вместе с ним, а вовсе не наоборот.
Я предложила мистеру Винси кофе, и он согласился. Однако когда я налила немного сливок в блюдце для Анубиса, он принюхался, а затем презрительно посмотрел на меня, после чего уселся к Винси на колени и обвил хвостом его бёдра. Мистер Винси пустился в излишне длительные извинения за грубость своего питомца.
– Кошки не бывают грубыми, – сказала я. – Они поступают в соответствии со своей природой, с искренностью, которой людям не мешало бы поучиться. Многие взрослые кошки равнодушны к молоку.
– У этого существа наверняка инстинкты плотоядного, – добавил Эмерсон. Он более вежлив с кошками, чем с людьми. Затем продолжил: – Ну, Винси, чем мы можем вам помочь? Мы как раз собирались уходить.
Мистер Винси объяснил, что зашёл узнать, полностью ли я оправилась от своего злосчастного приключения. Я собиралась ответить, когда приступ кашля и пронзительный взгляд Эмерсона напомнил мне, что Винси имеет в виду происшествие на костюмированном балу, поскольку вчерашний случай не может быть ему известен. Я заверила его, что нахожусь в отличном здоровье и прекрасном настроении. Эмерсон проявлял видимое беспокойство, и после нескольких вежливых фраз мистер Винси понял намёк. Но когда он встал и поднял поводок, я увидела, что на другом конце нет кота – одиноко свисал пустой ошейник.
С возгласом веселья, смешанного с огорчением, мистер Винси осмотрел комнату.
– И где же он? Кажется, решил поставить меня в затруднительное положение перед вами, миссис Эмерсон. Уверяю, что раньше он никогда так не поступал. Если вы простите меня... – Вытянув губы, он издал пронзительный, но нежный свист.
Кот мгновенно появился из-под стола. Увернувшись от протянутой руки Винси, он прыгнул ко мне колени, улёгся и принялся мурлыкать. Было ясно, что усилия убрать его без ущерба для моей юбки не увенчаются успехом, поскольку первая же попытка мистера Винси вызвала глухое рычание и и аккуратное, но вполне определённое выпускание острых когтей. Я почесала его за ухом. Хватка исчезла, он откинул голову назад и издал звучное «мурр».
– Создание демонстрирует отличный вкус, – сухо заметил Эмерсон.
– Я никогда не видел, чтобы он так себя вёл, – пробормотал мистер Винси, уставившись на него. – Это внушает надежду, что вы не откажете мне в просьбе.
– Мы не принимаем больше животных, – твёрдо заявил Эмерсон. Он пощекотал кота под подбородком. Тот лизнул ему пальцы. – Ни при каких обстоятельствах, – продолжал Эмерсон. Кот прижал голову к его руке.
– О, я бы никогда не отказался от своего верного друга! – воскликнул Винси. – Но я собираюсь покинуть Египет – короткое путешествие в Дамаск, где друг попросил меня о помощи в личных делах. Я не знаю, где найти временное пристанище для Анубиса. У меня не так много друзей, чтобы навязываться кому-нибудь.
В последнем заявлении не было жалости к себе – только мужественная стойкость.
Меня это тронуло. И в моём ответе тщеславие сыграло свою роль. Одобрение кота не может не льстить тому, к кому оно обращено.
– Мы могли бы взять Анубиса на несколько недель, не так ли, Эмерсон? Мне кажется, я скучаю по Бастет больше, чем ожидала.
– Невозможно, – заявил Эмерсон. – Мы собираемся покинуть Каир. И не можем везти кота в Луксор.
Как только вопрос был урегулирован, кот перестал возражать против снятия с колен. Создавалось впечатление, что он понял и одобрил договорённости. Мистер Винси уезжал на следующий день, он обещал привести Анубиса утром. Так и случилось, и вечером мы с Эмерсоном и котом отправились ночным поездом в Луксор.
С котом не возникало никаких трудностей. Он сидел прямо на сиденье напротив нас, глядя в окно, как вежливый пассажир, притворяющийся, что не подслушивает нашу беседу. Разговор наш, к сожалению, был далёк от спокойного, и я признаю, что вина лежала на мне. Я была крайне раздражена. Это не имело никакого отношения к тому, что я обнаружила, прибыв на вокзал: Эмерсон втайне от меня пригласил Абдуллу и Дауда сопровождать нас. Наш опытный мастер мог оказать большую помощь, особенно в Луксоре – его родном городе, где у него оставалось невероятное количество родственников и знакомых. Так что у меня не существовало никакой разумной причины обижаться на присутствие Абдуллы. Вначале они с Даудом помогли нам с багажом, затем отправились на поиски своих мест.
– Я не понимаю, почему ты так спешишь, – бурчала я. – Через несколько дней мистер Вандергельт прибудет в Каир; мы могли бы подождать и поехать с ним.
– Ты уже говорила об этом, Пибоди. А я ответил, что не вижу смысла застревать в Каире на неопределённый срок. Вандергельт – безнадёжный любитель развлечений, он захочет присутствовать на ужинах и глазеть на дам. Кроме того, он намерен отправиться на юг на своей чёртовой дахабии.
– Он был настолько любезен, что предложил остановиться в его доме на всё время нашего пребывания в Луксоре.
– Ему это ничего не стоит.
– С твоей стороны это просто грубо!
И так далее. Кроме этого – ничего интересного. Даже после того, как портье приготовил нам постели, поскольку окружающая обстановка не способствовала проявлению супружеской привязанности, и Эмерсон утверждал, что кошка наблюдает за нами.
– Он на полу, Эмерсон. Ни он не может увидеть нас, ни ты – его.
– Я чувствую, что он подсматривает, – ответил Эмерсон.
Тем не менее, я проснулась достаточно рано, чтобы увидеть поцелуй восходящего солнца, бросающего поток розового света на западные утёсы – картину, которая неизменно поднимает мне настроение. Обмен ласковыми приветствиями с мужем (который принял меры предосторожности, закрыв спящего кота простынёй перед тем, как продолжить этот обмен) завершил исцеление. Прямо с вокзала мы отправились на набережную и наняли лодку, чтобы переехать вместе со снаряжением на западный берег.
Только человек, полностью лишённый воображения и чувства прекрасного, остался бы равнодушным, увидав то, что предстало моим глазам, когда я сидела в челне с большими вздымавшимися парусами, а утренний бриз ерошил мне волосы. На противоположном берегу изумрудная лента полей и кустов окаймляла реку, за которой лежала пустыня, Красная Земля древних свитков. А за этой бледной и бесплодной полосой поднимались скалы Высокогорной пустыни, через которые Нил пробивал себе путь в доисторические времена. Постепенно из-за туманов появлялось нечто более воображаемое, нежели видимое: волшебные замки, рождающиеся из пены морской, как выразился поэт, – разрушенные, но величественные стены древних храмов.
(Впоследствии я обнаружила, что цитата не совсем точна. Однако моя версия лучше отражает впечатление, которое я пыталась передать.)(110).
На первом месте среди храмов – по крайней мере, на мой взгляд – находятся массивные колоннады в Дейр-эль-Бахри, заупокойный храм великой женщины-фараона Хатшепсут (111). Неподалёку от него некогда стояло более современное строение, невидимое взору, но отчётливо отпечатавшееся в моей памяти – Баскервиль-Хаус, ставший сценой для одного из самых необычных детективных происшествий (112). Теперь от дома остались лишь жалкие заброшенные руины, ибо нынешний лорд Баскервиль предал его забвению, что не удивительно – достаточно вспомнить об ужасной судьбе прежнего лорда Баскервиля. Владелец предложил Баскервиль-Хаус Сайрусу Вандергельту, но воспоминания последнего о злополучном доме были не более приятными. «Я не подошёл бы близко к этому клятому месту даже за миллион долларов», – отрезал Сайрус в своей причудливой американской манере.
Сайрус построил собственный дом возле входа в Долину Царей. Деньги для него ничего не значили, и следует сказать, что в результате бросалось в глаза проявление скорее экстравагантности, чем хорошего вкуса. Дом стоял на холме, возвышаясь над Долиной. Когда наша коляска подъехала, Эмерсон заметил, с отвращением рассматривая турели (113), башни и балконы:
– Очевидный памятник сочетания экстравагантности с дурным вкусом. Надеюсь, ты не примешь его за образец, Амелия.
– Мистера Вандергельта, очевидно, вдохновили замки крестоносцев. На Ближнем Востоке их полно.
– Это не оправдание. Но придётся смириться.
Лично мне совсем не трудно было смириться с чистыми комфортабельными комнатами и отличным обслуживанием. Сайрус держал в резиденции постоянный штат персонала; приветствие смотрителя не оставляло сомнений в том, что нас ждут, и наши комнаты готовы. Своим элегантным убранством они не уступали любому современному отелю. Прекрасные восточные ковры покрывали полы. Окна и двери были снабжены сеткой для охраны от насекомых, а комнаты охлаждались по способу, известному со времён Средневековья – с помощью пористых керамических кувшинов в машрабиях за окнами.
Спросив, когда мы желаем отобедать, дворецкий откланялся, и я начала снимать одежду, покрытую дорожной пылью. Эмерсон бродил у открытых дверей гардеробной и изучал стоявшие там шкафы. Затем удовлетворённо проворчал:
– Вандергельт не дурак, хоть и американец. Шкаф снабжён хорошим надёжным замком. То, на что я и рассчитывал.
Из небольшого дорожного несессера, который он не выпускал из рук с самого Каира, он достал коробку со скипетрами, аккуратно убрал её в шкаф, запер дверцу и положил ключ в карман брюк. Я слышала плеск воды из соседней ванной комнаты – слуги наполняли ванну, поэтому я завернулась в халат и уселась ждать, пока они закончат. Нам принесли прохладные напитки и набор маленьких пирожных. Я налила себе стакан содовой.
– Ты так суетишься по поводу этих скипетров! Раз уж ты уверен в том, что цель охоты – именно они, то я бы предложила «обнаружить» их прошлой весной, когда мы были в Напате. В конце концов, это наиболее логичное место для их местонахождения.
– Ты считаешь, что я не думал об этом? Я не настолько глуп, как ты полагаешь.
– Эмерсон, успокойся. Я не имела в виду…
– Подобное открытие в Напате привлекло бы всех африканских охотников за сокровищами и вызвало бы алчность туземцев. От пирамид бы ничего не осталось.
– Да и сейчас их осталось немного, – заметила я.
Эмерсон проигнорировал мою реплику. Размашисто шагая по комнате, сцепив руки за спиной, он продолжал:
– И ещё одно соображение: я хотел, чтобы «открытие» было разделено по времени с появлением Нефрет. Если эти предметы найдены в Фивах, их невозможно связать с Затерянным Городом Уилли Форта.
Я согласилась с резонностью этих рассуждений. Моё откровенное признание улучшило настроение Эмерсона. Стук в дверь возвестил, что ванна готова, и я приступила к её принятию.
После лёгкого завтрака мы облачились в рабочие костюмы и отправились в Долину в сопровождении Абдуллы, Дауда и кота. Абдулла не являлся любителем кошек и посматривал на него с подозрением. В ответ на это Анубис, подобно своим собратьям, одарил бедного Абдуллу избыточным вниманием – вился вокруг его лодыжек, прыгал на него из-за укрытия, притворялся (я так считаю), что атакует подол его халата. Абдулла несколько раз пытался пнуть его (когда ошибочно думал, что я не вижу). Излишне упоминать, что нога так и не достигла цели.
Хотя я предпочла бы отсутствие Абдуллы и Дауда, не говоря уже о коте, экспедиция не могла не радовать меня. Видеть Эмерсона в одежде, которая так ему к лицу, наблюдать за развевающимися чёрными локонами, сияющими на солнце, глядеть на загорелые мускулистые предплечья, обнажённые закатанными рукавами, шествовать шаг за шагом рядом с ним, чувствуя себя свободно в удобных брюках, слыша музыкальный лязг от столкновения инструментов на моём поясе, сжимая крепкую ручку зонтика... Простыми словами не передать всю радость этих ощущений.
Вместо того, чтобы идти по дороге для туристов, мы отправились по извилистой тропке, ведущей на северо-запад. Долина Царей – Бибан-эль-Мулук, буквально «Врата Царей» на арабском языке – это не одна долина, а две. Наиболее часто посещают восточную долину, где находится большинство царских гробниц империи. Она была популярна среди туристов и исследователей ещё со времён Древней Греции, а в наше время оказалась слишком переполненной для комфорта благодаря таким предприимчивым коммерсантам, как мистер Кук (114), чьи пароходы, что ни сезон, доставляли в Луксор сотни праздных гостей.
Да, требуется нечто большее, чем неподобающе разряженные, многоголосые толпы, чтобы лишить восточную долину её величия, но, на мой взгляд, западная долина впечатляет неизмеримо сильнее. «Долина» на самом деле не соответствует своему названию, если иметь в виду зелёную и плодородную низину, орошаемую рекой или ручьём. Эти каньоны или «вади», как их называют арабы, столь же скалисты и голы, как и сама пустыня. Мы следовали извилистым путём, который вёл сквозь фантастические скальные образования в чашеобразные проёмы, покрытые мелким белым песком и окружённые скалистыми известняковыми утёсами. Единственным обладателем цвета было синее небо высоко над головой. Ни одного зелёного пятнышка. Даже сорняк или травинка не радовали глаз.
Но именно в этом засушливом амфитеатре находилась вода. Вади пробивали мягкий известняк скал ещё в доисторические времена, когда пустыня цвела, как роза, а бурные потоки, срываясь с фиванских холмов, устремлялись к реке. Здесь по-прежнему происходят редкие, но сильные паводки, которые уносят с собой обломки скал вниз по долинам и засыпают ими гробницы.
Скорпион, удравший от моей ноги, насекомые и ястреб, паривший в вышине, были единственными живыми существами, попавшими мне на глаза, хотя тёмные разводы, отчётливо видные на фоне выбеленного солнцем известняка, обозначали места гнездования летучих мышей. Каменные стены круто вздымались вверх, но не были гладкими: сотни, а то и тысячи, выбоин и щелей, ниш и пещер превращали скалы в небрежную каменную резьбу. И абсолютная тишина, ибо песок заглушал даже звук шагов. Возникало суеверное нежелание нарушить эту тишину.
Однако я всё-таки нарушила её, но только после того, как Абдулла и Дауд отправились исследовать многообещающую щель. Никто из них не знал нашей настоящей цели. Мы не брали наших верных мужчин с собой в Нубию – из-за невозможности обеспечить транспорт и снабжение для большой группы в этом беспокойном крае. И потому они были осведомлены о наших приключениях прошлой зимой не больше, чем все остальные. Шансы сохранить тайну увеличиваются in inverse ratio к числу людей, которым она известна.
– Место достаточно далёкое и уединённое для наших целей, – промолвила я. – Но разве вероятно найти здесь кушитские королевские скипетры?
– Египтология полна неразгаданных тайн, – нравоучительно ответил Эмерсон. – Мы откроем нашим коллегам ещё одну, и пусть они обсуждают до бесконечности, как эти уникальные предметы могли оказаться в скальной расщелине.
– Воровская добыча, – предположила я; моё воображение разыгралось на полную катушку. – Спрятанная неразборчивым в средствах разбойником, который не хотел делиться выручкой с сообщниками. Но вернуться ему не удалось – то ли из-за какой-то случайности, то ли из-за ареста.
– Такое объяснение примут без всякого сомнения. Но где воры нашли их? Думаю, что Питри и Масперо будут спорить по этому вопросу не меньше, чем двадцать лет.
Его глаза искрились от удовольствия. Я чувствовала, что он в полном восторге от своего замысла.
– Жаль, что приходится поступать именно так, – вздохнула я.
Эмерсон «стёр улыбку с лица», как выражаются американцы.
– Не думаешь ли ты, что это нравится мне? – И, не давая мне возможности ответить, продолжал: – В этом случае истина невозможна, и не всегда её достаточно, чтобы пресечь пустые домыслы. Разве ты забыла о мумии из королевской гробницы в Амарне? Я изложил Ньюберри все факты, но и на мгновение не предполагаю, что сплетни утихнут. Запомни: научные журналы ещё долгие годы будут повторять слухи о том, что в Амарне найдена мумия Ахенатона. И, кроме того...
– Да, дорогой, – примирительно согласилась я, потому что увидела признаки нарастающего потока возражений. Обман был проклятием для этой чистой, откровенной натуры. Но Эмерсон был прав – что ещё ему оставалось?
– Какую теорию ты собираешься выдвинуть? – спросила я.
– Очередной тайник с королевскими мумиями, дорогая моя Пибоди. Два из них расположены слишком далеко, равно как и коллекция верховных жрецов последних династий. Однако у нас по-прежнему не хватает жриц. Где погребения Супруг Бога Амона – Возлюбленных Бога (115), которые правили в Фивах во время Двадцать пятой и Двадцать шестой династий? Некоторые из них были кушитскими принцессами. – Эмерсон повернулся, прикрыл глаза рукой и осмотрел скалы, окружавшие Долину подобно расколотым, разбитым стенкам гигантской чаши. – Здесь достаточно вероятное место для обнаружения настоящих гробниц.
– Никаких поздних гробниц здесь не найдено, – возразила я. – И мы не можем бездоказательно объявить, что отыскали перезахоронение группы мумий, похищенных после того, как их гробницы были разграблены ворами. Существуют тайники около Дейр-эль-Бахри.
– Другие перезахоронения относятся к Двадцать первой и Двадцать второй династиям, – парировал Эмерсон. – Кушиты появились там много позже. К чему твои вечные возражения? Мы должны что-то предпринять с проклятыми скипетрами, и если ты не в состоянии предложить лучшую альтернативу...
В таких стимулирующих, пусть даже морально сомнительных, дебатах мы проводили целые часы, проверяя контуры оснований холмов и карабкаясь по скалистым склонам. Жара была значительной, и мы пили в невероятных количествах холодный чай, который Дауд носил с собой. Анубис отказался даже от воды из наших запасов, но сумел выбить у Абдуллы чашу из руки и облить его халат чаем. После чего удалился заниматься самостоятельными исследованиями – скорее всего, охотиться.
Эмерсон привёз с собой копии планов Долины, составленных ранее другими учёными. Он обожал находить в них ошибки. Абдулла с Даудом искали признаки неизвестных доселе гробниц.
Как и в большинстве случаев охоты за сокровищами, наше предприятие было бесконечно заманчивым и достаточно безнадёжным, поскольку норы и расщелины так пронизывали скалы, что превращали их в решето. Впрочем, у некоторых имеется или развивается чуть ли не сверхъестественный инстинкт для подобных занятий. Бельцони (116), знаменитый итальянский силач, одним из первых начавший раскопки в Долине царей, обладал необыкновенными способностями к поиску скрытых гробниц. Он был инженером по гидравлике и чуть ли не раньше всех понял, что наводнения, происходившие в его время гораздо чаще, нежели сейчас, могли оставить свидетельства в виде оседаний и смещений. Абдулла и Дауд не являлись инженерами, но принадлежали к династии профессиональных расхитителей гробниц из Гурнаха, и эти воровских дел мастера нашли больше могил, чем все археологи, вместе взятые. Любая полость среди скал может указывать на вход в гробницу – или же только на естественную пустоту. Мы проверили множество таких пустот и исследовали кучу камней, похожих на тот, о котором упоминал Бельцони в своём описании открытия гробницы фараона Айя (117) в этой самой долине – но всё безрезультатно, чего мы и ожидали.
– Взглянем ещё раз на могилу Айя? – спросил Эмерсон, указывая на отверстие, зиявшее над головой.
– Зрелище только огорчило бы меня. В последний раз она была в ужасном состоянии, и уверена, что с тех пор стало только хуже. Но то же самое можно сказать о любой могиле и любом памятнике в Египте. Трудно решить, где сосредоточить наши усилия. Предстоит колоссальная работа.
Закат ещё не закрыл светящимися пальцами небо, когда мы повернули назад к дому. (Строение это, следует добавить, носило гордое имя «Дом Царских Дверей», но такое название имелось только в блокноте Сайруса. Европейцы называли его «усадьбой Вандергельта», а египтяне – «Замок Amerikani», т. е. американца.)
В основном долина уже опустела. Туристы и гиды усаживались на лодки, доставлявшие их в отели на восточном берегу. Тени становились гуще. Эмерсон ускорил шаг. Я услышала шуршание гальки и приглушённые арабские ругательства Абдуллы, спешившего за нами. Фраза включала слово «кошка», из чего я сделала вывод, что Анубис заставил его споткнуться. Рыжевато-серый мех животного так хорошо сочетался с сумерками, что был почти невидим.
Кот, естественно, опередил нас и встретил на пороге.
– Вот видишь! – воскликнула я. – Мой метод всё-таки оказался эффективным!
Эмерсон фыркнул. Он насмехался надо мной, когда во время завтрака я натирала маслом кошачьи лапы – освящённый веками и традиционный способ приучить кота остаться в новом доме. Кроме того, он заметил, что Вандергельт может не поблагодарить нас, если мы превратим Анубиса в постоянного жителя. Я ответила, что мы справимся с этой трудностью, когда и если она возникнет.
Я попросила, чтоб ужин подали пораньше, так как надеялась соблазнить Эмерсона прогулкой при луне – без Абдуллы и Дауда. Но он отказался от моего предложения. Поэтому мы отправились в библиотеку – Вандергельт обладал одной из лучших в стране коллекций работ по египтологии – и Эмерсон вынул трубку.
– Пибоди, – позвал он. – Не подойдёшь сюда?
Он сидел на диване, огромном сооружении в турецком стиле, с множеством мягких подушек. Я выбрала стул с прямой спинкой и взяла книгу.
– Нет, спасибо, Эмерсон, я предпочитаю этот стул.
Эмерсон встал. Поднял стул вместе со мной, перенёс его к краю дивана и с грохотом опустил на пол.
– Я склоняю голову перед твоими пожеланиями, дорогая моя Пибоди.
– О, Эмерсон… – начала я. Но стоило ему застыть передо мной – руки на поясе, губы изогнуты – я не смогла не улыбнуться. А затем встала и устроилась на диване.
– Вот так-то лучше. – Эмерсон присоединился ко мне и обнял за плечи. – Гораздо приятнее. Кроме того, я не хочу, чтобы меня слышали другие.
Кот вскочил на другой конец дивана и уселся. На нас устремился немигающий взгляд широких зелёных глаз.
– Анубис слушает, – заметила я.
– Будь серьёзной, Пибоди. Я хочу, чтобы ты мне кое-что обещала. Это не приказ. Это – просьба.
– Конечно, мой дорогой Эмерсон. Что именно?
– Дай мне официальное обещание, что не будешь бродить по скалам или где-нибудь ещё в одиночестве. Если ты получишь сообщение с просьбой о помощи, или кто-то предложит показать тебе, где скрыты древние ценности...
– Послушай, Эмерсон, ты превращаешь меня в какую-то глупую героиню готических романов, хотя отлично знаешь, что я – разумная, рациональная женщина. Когда это я позволяла себе подобное?
Губы Эмерсона раскрылись, и негодование исказило его благородный лоб, но опыт научил его, что противоречить моим заявлениям – вернейший путь к дальнейшим спорам вместо соглашения, которого он так желал.
– Выражусь так: ты непоколебимо самоуверенна, Пибоди, когда вооружена своим зонтиком и считаешь себя способной победить любое количество противников. Можешь ли ты дать мне слово?
– Если ты дашь мне своё, с тем же результатом. – Брови Эмерсона сблизились. Я продолжала: – Ты непоколебимо самоуверен, Эмерсон, и считаешь себя способным...
Расхохотавшись, Эмерсон прервал мою речь таким способом, который мне особенно приходится по вкусу. Объятие было довольно коротким. Однако немигающий взгляд кота, казалось, встревожил Эмерсона, потому что он с беспокойством посмотрел на Анубиса, прежде чем снова заговорить:
– Ситуация вряд ли та же самая, Пибоди, но я готов принять некоторые меры предосторожности. Надеюсь, ты не думаешь, что я отклонил приглашение прогуляться при луне, потому что мне это было неприятно? Нет. Мы не будем выходить на улицу ночью, пока вопрос не разрешится.
– Какой вопрос?
– Да ну, Пибоди! Ты, как правило, первой обнаруживаешь зловещие предзнаменования и предвестники катастрофы задолго до того, как на нас обрушиваются неприятности. Когда мы впервые обсуждали ситуацию, доказательства ещё были неубедительными, однако они непрестанно становятся всё более и более вескими. Обыск нашей комнаты, три попытки нападения или похищения менее, чем за неделю...
– Три? А мне казалось, две.
Эмерсон снял руку с моей и наклонился вперёд, потянувшись за трубкой.
– Инцидент в Мейдуме отличался некоторыми интересными особенностями.
Сначала я не поняла, что он имеет в виду. Затем рассмеялась:
– Эта дурацкая стрельба молодого немца по газели? Я же говорила тебе, Эмерсон, пуля даже рядом со мной не пролетела. И потом, учти: только сумасшедший будет пытаться убить меня средь бела дня на глазах у свидетелей. Удачное покушение для убийцы было бы равносильно самоубийству – ты так вспыльчив, что расправился бы с ним на месте. Нет, это слишком абсурдно.
– Я склонен считать молодого человека ангелом-хранителем, – медленно произнёс Эмерсон. – Что случилось с рабочим, который обещал показать тебе неизвестную гробницу, Пибоди? Мы больше его не видели.
– Он испугался.
– Чушь. А что ты думаешь о незнакомцах, которые появились позже?
– Трое, напавших на тебя в саду…
– Я уже говорил тебе, что они были необычайно вежливы, – нетерпеливо прервал Эмерсон. – Эта атака могла быть задумана, чтобы наверняка вывести меня из игры, пока мой двойник похищал тебя. Для всех этих событий должен иметься какой-то основной мотив. Из наших недавних действий ничто не способно вызвать интерес преступного мира – кроме обнаружения затерянного золотого города Уилли Форта.
– На редкость поспешные и необоснованные выводы, Эмерсон. Допустим, ты или я могли бы связать вместе смутные намёки и разбросанные подсказки, прийти к правильному выводу – фантазии Уиллоуби Форта абсолютно правдивы – и обнаружить сокровенный клад. Но кто ещё способен на такие блестящие рассуждения?
Голова Эмерсона медленно повернулась – точно так же, как поворачивает голову Бастет, намереваясь схватить ничего не подозревающую жертву. Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Нет, Эмерсон! – воскликнула я. – Этого не может быть! Ведь мы не видели его и не слышали о нём столько лет!
– Только человек, – ответил Эмерсон, – имеющий обширные источники сведений, рассеянные по всему миру – помнится, ты как-то сравнила эту сеть с паутиной – знакомый с миром археологии, её практиками, историей и легендами, у которого есть повод ненавидеть одного из нас и, более того, причинить...
– Мой похититель не был Гением Преступлений, Эмерсон. Я едва ли могла ошибиться – в конце концов, в течение некоторого времени я находилась весьма близко к нему, хоть и не желала этого.
Должна признаться, что моя фраза не относилась к самым тактичным из всех возможных. Ответ Эмерсона состоял из потока ругательств, в том числе нескольких, неизвестных мне доселе. Потребовалось немало времени и сил, чтобы успокоить его. Мои усилия привели к такому чудесному результату, что после перерыва мне пришлось напомнить мужу: окна не занавешены, а слуги ещё не спят.
– Тогда подадим им пример, – ответил Эмерсон, помогая мне подняться. Когда мы шли по лестнице, он задумчиво сказал: – Возможно, ты права, Пибоди. Я по-прежнему склонен видеть ужасающую руку – ещё одна из твоих литературных фраз, помнишь? – ужасающую руку Сети (118) везде и всюду. Я могу ошибаться в том, что касается личности нашего противника, но моя теория о мотивах, стоящих за этими явлениями, непоколебима. Археолог или даже проницательный студент сможет сложить все кусочки головоломки в единое целое.
– Я уверена, что меня пытался похитить не мистер Бадж, Эмерсон.
Эта маленькая шутка возымела желаемый эффект. Эмерсон с улыбкой провёл меня в комнату и захлопнул дверь.
* * *
В течение следующих трёх дней мы работали в Западной долине. Дни эти протекали безмятежно, ничто не нарушало наш мирный труд – за исключением случайного гостя-археолога, прослышавшего о нашем появлении и, как выразился Эмерсон, заявившегося узнать о наших успехах, и кота Анубиса, который, казалось, всеми силами подталкивал Абдуллу к фелиноциду (119). Я старалась утешить страдающего мастера.
– Ты ему нравишься, Абдулла, это своего рода любезность. Вспомни – Бастет никогда не уделяла тебе такого внимания.
Потирая голову (вступившую в болезненный контакт со скалой, когда кот внезапно вскочил ему на плечо), Абдулла остался при своих убеждениях:
– Мы все знаем, что она – не обычная кошка. Разве она не разговаривает с молодым хозяином и не внемлет его приказам? Этот кот – слуга зла, так же, как кошка Бастет – слуга добра. Само его имя – дурное предзнаменование. Разве Анубис не был богом кладбищ (120)?
Бдительность Эмерсона постепенно ослабевала по мере того, как день миновал за днём без какого-либо тревожного инцидента. При всей своей изоляции Западная Долина была безопаснее любого города. Никто не мог приблизиться к нам, не будучи замеченным задолго до того.
В конце третьего дня Эмерсон объявил, что мы почти выполнили задачу, ради которой приехали сюда. Мы исправили многочисленные ошибки в существующем плане Долины и обнаружили несколько многообещающих участков, где определённо стоило вести дальнейшие исследования, а среди них – полностью пригодный для того, чтобы спрятать скипетры. Абдулла был рад узнать, что мы почти закончили. Составление карт не относилось к любимым занятиям Абдуллы. Подобно хозяину, он предпочитал раскопки.
– Сколько ещё? – спросил он, когда мы вернулись.
– Неделя, самое большее, – ответил Эмерсон. Взглянув на меня, он вызывающе добавил: – Скоро здесь появится Вандергельт-эффенди. Я хочу оставить этот дом до его появления.
Накануне мы получили от Сайруса телеграмму, объявлявшую о его скором прибытии в Каир, и уверявшую, что он с нетерпением ожидает встречи с нами в ближайшее время.
– Возможно, – понадеялся Абдулла, – кот останется здесь с эффенди.
– Вот в чём загвоздка, – согласился Эмерсон. – Когда мы разобьём палатки в Амарне, то не сможем кормить его и заботиться о нём.
Грохот камней и патетически оборванный писк предшествовал появлению Анубиса, несущего в зубах что-то обмякшее и коричневое.
– Тебе не придётся беспокоиться о его пропитании, – заметила я.
Абдулла что-то буркнул себе под нос. Дауд, большой молчаливый человек, крайне редко позволявший себе волноваться, беспокойно смотрел на кота; его пальцы складывались в ритуальный жест, направленный на изгнание зла.
Кот исчез вместе с добычей. В течение некоторого времени царило молчание. Затем Абдулла сказал:
– Сегодня вечером в доме брата моего отца будет фантазия (121). Она произойдёт в ознаменование того, что я посетил дом своих предков. Но было бы величайшей честью, если бы вместе со мной пришли Отец Проклятий и вы, Ситт Хаким.
– Это – высокая честь для нас, – ответил Эмерсон, как того требовали правила учтивости. – Что скажешь, Пибоди?
Идея понравилась мне. Я очень хотела встретиться с дядей Абдуллы, имевшего определённую репутацию в районе Луксора. Он родился и вырос в Гурнахе, пресловутой деревне потомственных расхитителей гробниц на западном берегу. С помощью средств, источник которых никто не стремился выяснить, он смог достаточно разбогатеть, чтобы купить прекрасный дом на восточном берегу за пределами Луксора. Семейная гордость заставила его нанять лучших артистов для исполнения фантазии.
Развлечения на таких торжествах состоят в основном из музыки и танцев. Вначале мой слух болезненно воспринимал египетскую музыку, голоса певцов скользят вверх и вниз в довольно ограниченном диапазоне, а музыкальные инструменты примитивны по западным стандартам. Однако, как и в большинстве форм искусства, длительное воздействие повысило восприимчивость. И нынче я могла слушать с относительным удовольствием пение в нос под аккомпанемент флейты, цитра, тамбурина и земра (один из видов гобоя). Назойливый ритм барабанов (всех разновидностей) вызывал особенно интересный эффект.
Я приняла приглашение с надлежащими изъявлениями благодарности. Взяв Эмерсона за руку, я пропустила остальных вперёд, и только после этого тихо произнесла:
– Итак, ты отменил запрет на вечерние мероприятия? С тех пор, как мы прибыли в Луксор, ничего не произошло...
– Я убеждён, что это не так, – высокомерно ответил Эмерсон. – Однако сейчас не тот случай, когда следует беспокоиться. Я брошу вызов самым большим смельчакам, пытающимся похитить тебя при наличии таких трёх защитников. – Увидев выражение моего лица (и зная, как мне не нравится быть беспомощной женщиной), он добавил: – Мы могли бы поужинать в отеле, а на представление пойти попозже. Картер в Луксоре, я хотел бы пообщаться с ним и подготовить его к великому открытию, которое мы намерены совершить.
Так и вышло. Мы послали Говарду приглашение поужинать с нами в отеле «Луксор», и с закатом солнца вошли на борт фелуки (122), которая должна была перевезти нас через реку. Абдулла и Дауд выглядели как эмиры в своих лучших одеждах и огромнейших тюрбанах, длинная борода Абдуллы была отмыта до снежной белизны. Нам, естественно, полагалось произвести не меньшее впечатление. Эмерсон согласился с необходимостью этого, хотя сердито заметил, когда я завязывала ему галстук, что чувствует себя малышом, который отправился навещать богатых крёстных родителей.
Сходни, служившие одновременно и вёслами при слабом ветре, были подняты, и мы уже отплывали от набережной, когда в лодку вскочило нечто длинное и извилистое. В сумраке сразу нельзя было понять, что именно. Эмерсон с проклятием попытался толкнуть меня на грязное дно лодки, а Абдулла свалился бы со скамьи, если бы Дауд его не удержал. Я сопротивлялась усилиям Эмерсона, потому что, конечно же, сразу определила личность последнего пассажира.
– Это только кот, – громко сказала я. – Абдулла, ради всего святого, перестань елозить, ты испачкаешь свой красивый халат.
Абдулла никогда не ругался в моём присутствии. И сейчас – тоже, но шипел так, будто душил непозволительные эпитеты.
– К чертям собачьим, – процедил Эмерсон. – Вот досада! Я отказываюсь брать кота на обед в «Луксоре», Амелия.
– Бросьте его за борт, – предложил Абдулла.
Я проигнорировала это предложение, в чём Абдулла, по-видимому, и не сомневался.
– У нас нет времени возвращать его домой. Возможно, у лодочника найдётся верёвка, чтобы привязать его.
– Я не одобряю идею сажать кошек на привязь, как собак, – твёрдо заявил Эмерсон. – Эти независимые существа не заслуживают подобного обращения. – Кот прошёлся по скамейке, балансируя, как акробат, и уселся рядом с ним. – Такая суета из-за одного кота, – проворчал Эмерсон, почёсывая Анубиса под подбородком. – Раз ему по душе бродяжничать, пусть сам и заботится о себе.
Мы с Эмерсоном зачастую привлекаем значительное внимание, когда оказываемся на публике. Надеюсь, меня не обвинят в тщеславии, если я скажу: не удивительно, что все взгляды были прикованы к нам, когда мы рука об руку появились в обеденном салоне отеля. Высокий рост и грубая красота Эмерсона оттенялись строгим чёрно-белым вечерним костюмом, он шествовал по залу с достоинством короля. Мне казалось, что и я выгляжу достаточно неплохо. Однако я подозревала, что часть широко раскрытых глаз, сосредоточившихся на нас (и приглушённый смех, плывший по комнате), вызваны чем-то ещё, кроме восхищения. Анубис отказался оставаться в гардеробе. Он шёл позади нас с достоинством, равным Эмерсоновскому – хвост поднят трубой, взгляд устремлён вперёд. Выражение на его морде также имело поразительное сходство с выражением лица Эмерсона. В голову приходила фраза «благовоспитанно-презрительная усмешка».
Он вёл себя лучше, чем некоторые гости. Молодые мужчины (не заслуживающие названия «джентльмены») за соседним столом налегали на выпивку явно больше, чем следовало бы. Один из них, желая посмотреть на кота, так сильно подался вперёд на стуле, что грохнулся на пол. Его спутников эта выходка больше позабавила, чем смутила; с аплодисментами и комментариями, свойственными нахальной американской молодёжи, они подняли его и вернули на место.
– Молодец, Фред, – сказал один из них. – Покажи этим типам, как спорт может сбить с ног.
Говард прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть конец этого спектакля.
– Возможно, миссис Эмерсон хотела бы перебраться на другой стол, – предположил он, искоса поглядывая на буйную компанию.
– Миссис Эмерсон нет нужды беспокоиться из-за грубиянов, – поманил официанта Эмерсон. Затем обратился к нему достаточно громко, чтобы его услышали во всех уголках обеденного салона:
– Пожалуйста, сообщите хозяину: если он немедленно не удалит этих людей, я займусь ими лично.
Молодые люди были надлежащим образом удалены.
– Вот видите, – любезно улыбнулся Говарду Эмерсон. – Именно так следует справляться с подобными ситуациями.
Пришлось объяснить, кто такой Анубис, чьё присутствие стало известным Картеру из-за громкого обнюхивания его брюк. Согласитесь: звук и сопутствующее ощущение могут немного поразить того, кто не знает, что под столом сидит кот. Как только ситуация стала понятной, Говард рассмеялся и покачал головой.
– Пора приучить себя не удивляться тому, что делаете вы с профессором, миссис Эмерсон. Как характерно для вас – взять на себя ответственность за любимца бедняги Винси! Кот фанатически привязан к нему и не уживается с большинством людей.
– Поскольку вы называете его «беднягой Винси», то, очевидно, считаете, что к нему отнеслись несправедливо? – спросил я.
Говард выглядел несколько смущённым:
– Я не знаю правды. Но сомневаюсь, что всё было именно так, как говорят. Он чудесный парень, очень симпатичный. Я не знаю, что могло бы его дискредитировать, за исключением... Впрочем, это просто сплетни, причём не такого рода, которые я могу упоминать в вашем присутствии, миссис Эмерсон.
– Ясно, – кивнула я, указывая официанту вновь наполнить стакан Картера. – Cherchez la femme! (123) Или les femmes? (124)
– Множественное число, безусловно, – ответил Говард. Он поймал взгляд Эмерсона и быстро добавил: – Я же говорил – праздные слухи. Э-э… расскажите о ваших успехах в Долине. Какие-нибудь новые гробницы?
Всё оставшееся время за трапезой мы обменивались профессиональными сплетнями. Эмерсон наслаждался, дразня нашего молодого друга таинственными намёками и отказываясь разъяснять их. Говард готов был уже лопнуть от любопытства, но тут Эмерсон достал часы и попросил его извинить нас:
– Друзья устраивают фантазию в нашу честь, – объяснил он, немного приукрасив правду.– Мы не можем опоздать.
Мы расстались в дверях отеля. Говард отправился пешком, весело насвистывая, а мы наняли экипаж. Главная улица Луксора, где современные отели стоят в одном ряду с древними руинами, проходит вдоль реки, за которой расположена типичная деревня, с улочками из голой земли и кучкующимися хижинами.
Ни малейшее предчувствие катастрофы не омрачало мой ум. Гораздо больше меня донимали тонкие вечерние туфли, стелившиеся по земле юбки и расстояние, которое нам предстояло преодолеть. Это не доказывает, как утверждают некоторые, что подобные предвестники беды являются лишь суеверием; это доказывает лишь то, что в определённых случаях они просто не возникают. Так случилось и со мной – интуиция молчала.
Оставив огни гостиниц позади, мы повернули на узкую полоску между полями сахарного тростника, чьи стебли поднимались выше головы самого рослого человека. Листья тихо шептали на ночном ветру. Время от времени сквозь тростник мерцали огни деревенских домиков. Ночной воздух был прохладным и освежающим; смесь ароматов, характерных для египетского города – запахов ослов, жжёного угля и недостатка санитарии – исчезла, её заменило неизмеримо более целебное благоухание зелёных растений и свежей земли. Коляска была открыта, воздух мягко охлаждал лицо, ритмично стучали лошадиные копыта, скрип кожаных сидений примешивался к волшебной атмосфере романтики. Я прислонилась к плечу Эмерсона, его рука обнимала мои плечи. Даже пристальный взгляд кота, сидевшего напротив нас, не мог омрачить происходящего.
Этот маршрут был популярен у гостей Луксора, поскольку включал в себя одну из немногих просёлочных дорог, достаточно широких для проезда экипажей. Нам пришлось пропустить пару встречных колясок.
Внезапно кучер оглянулся, ругаясь по-арабски. Я не видела, что происходит позади нас, но уже услыхала звуки: грохот конского галопа и нестройный хор голосов. Кто-то нас обгонял, и, по-видимому, они рассчитывали, что мы пропустим их, потому что шум стремительно усиливался.
– Великий Боже! – воскликнула я, пытаясь что-нибудь разглядеть над высокой спинкой сиденья.
– Это просто вечеринка молодых идиотов-туристов, – ответил Эмерсон. – Они только и знают, что устраивать здесь гонки. – Он наклонился вперёд и постучал по плечу кучера. – Пропусти их, – сказал он по-арабски. – Впереди, за стеной, есть место.
Возница повиновался, свернув в самый последний момент, и экипаж пролетел мимо. Нас приветствовали крики, здравицы и обрывки хриплой песни, а кто-то размахивал бутылкой. Затем огни кареты исчезли за поворотом дороги.
– Они окажутся в канаве, если и дальше будут так мчаться, – откинулся назад Эмерсон.
Мы продолжали путь и, наконец, оказались в более плотно населённом районе. Взгляду предстала странная смесь скромных хижин и обнесённых стенами домов, а между ними простирались открытые поля.
– Теперь недалеко, – промолвил Эмерсон. – Господи, я был прав! Вот и коляска, обогнавшая нас. В канаве.
– Разве мы не остановимся и не предложим помочь? – спросила я.
– С какой стати? Прогуляются обратно пешком – быстрее протрезвеют.
Он уже увидел, как и я, что с лошадью всё в порядке. Она терпеливо стояла у дороги, пока мужчины пытались вытащить экипаж. Они смеялись и переругивались, так что было ясно, что никто не пострадал.
Мы уже отъехали на некоторое расстояние, но тут кот приподнялся на сиденье и пристально вгляделся в сторону дороги. В это время мы миновали какое-то большое здание, выглядевшее, как заброшенный склад или завод. Прежде чем я увидела, что привлекло внимание кота, он подобрался и выскочил из коляски.
– Чёрт бы побрал проклятую скотину! – возопил Эмерсон. – Эй, возница, укаф (остановись немедленно)!
– О Господи, мы же не найдём его в темноте, – сокрушалась я. – Сюда, Анубис! Сюда, кис-кис!
Два устрашающе светящихся шара загорелись у самой земли.
– Вот он, – сказал Эмерсон. – Перед дверью. Он определённо решил поохотиться на мышей. Оставайся на месте, Пибоди, я схожу за ним.
Прежде чем я смогла остановить его, он выскочил из коляски. И тут – когда было уже слишком поздно – осознание опасности поразило меня, как удар в лицо. Лишь только Эмерсон нагнулся, чтобы взять кота на руки, дверь внезапно распахнулась. Я видела, как Эмерсон, не удержавшись, упал вперёд, и услышала жуткий звук удара дубинки, обрушившейся на его склонённую голову. Разрываясь от тревоги за его судьбу, я не могла прийти ему на помощь, потому что полностью была занята тем, чтобы отбиться от двух мужчин, которые бросились к коляске. Кучер лежал на дороге ничком, а третий мужчина держал голову испуганной лошади. Вечерний зонтик – будь проклято моё тщеславие! – сломался, когда я опустила его на тюрбан одного из нападавших. Тот даже и глазом не моргнул. Грубые руки схватили меня и вытащили из экипажа.
Я закричала – я редко так поступаю, но ситуация безусловно оправдывала это. Я не ожидала ответа.
С невероятным облегчением я услышала сквозь отвратительный мешок, накинутый мне на голову, отозвавшийся голос. Нет – голоса! Спасение приближалось! Я возобновила борьбу. Человеку, который держал меня, пришлось выпустить одну из моих рук, чтобы удержать мешок на месте, и я вслепую, но весьма удачно расцарапала ему лицо. Он заорал и грубо выругал меня по-арабски.
– Придуши ведьму и заткни ей глотку! – закричал другой. – Скорее, они...
Голос прервался со страдальческим хрюканьем, и человек, державший меня, ослабил хватку так внезапно, что я рухнула на землю. Мешок обмотался вокруг моей головы, я не могла его сбросить, и когда руки снова схватили меня, я нанесла удар, что было силы.
И услышала милое, привычное английское «Ой!». Я прекратила сопротивление и сосредоточилась на снятии мешка. Голос жалобно продолжал:
– Проклятье, мэм, разве леди стоит так обращаться с парнем, который просто пытается помочь?
Я не ответила. Не поблагодарила его и даже не взглянула в его сторону. Вскочив на ноги, я выхватила фонарь из рук другого человека, стоявшего рядом, и бросилась к распахнутым дверям склада.
Склад зиял пустотой. Тьма внутри была не кромешной; лунный свет, проникавший сквозь дыры в разрушенной крыше, бросал отблески на пол. Выкрикивая имя, я металась туда и сюда. Я обыскала каждый дюйм с фонарём, прежде чем была вынуждена признать правду. Никого. Никаких следов Эмерсона – кроме влажного пятна, где какая-то жидкость выглядела более тёмной и вязкой, чем вода, пропитавшая грязный пол.
ПРИМЕЧАНИЯ.
110. Я не нашёл ни автора этой цитаты, ни самого произведения. Судя по всему, проводится аналогия с рождением богини любви Афродиты (Венеры) из морской пены.
111. Хатшепсут — женщина-фараон (1490/1489—1468 до н. э., 1479—1458 до н. э. или 1504—1482 до н. э.) Нового царства Древнего Египта из XVIII династии.
112. См. второй роман – «Проклятье фараона».
113. Турель (орудийная башня) — здесь: архитектурный элемент в виде выступающей от стены или крыши башенки.
114. Томас Кук – английский баптистский проповедник, считающийся «изобретателем туризма» и основавший первое в мире туристическое агентство, которое за краткий срок приобрело небывалую популярность и, по сути, дало мощный толчок для развития мирового туризма.
115. Супруга бога Амона — высочайший ранг жрицы в культе бога Амона, важном древнеегипетском религиозном институте с центром в Фивах во время XV-XVI династий. Имел важное политико-религиозное значение. Влияние жриц снизилось к концу XVIII династии, но возродилось в эпоху XX – XXVI династий.
116. Джованни Баттиста Бельцони (1778 – 1823 гг.) — итальянский путешественник и авантюрист, стоявший у истоков создания крупных коллекций египетского искусства в Западной Европе. Несмотря на то, что он не являлся учёным, «Национальный биографический словарь» ставит его имя в число первооткрывателей культуры Древнего Египта. Благодаря высокому росту и физической силе известен также под именем «Великий Бельцони». В современной историографии к нему сохраняется двойственное отношение. С одной стороны, он участвовал в конкурентной борьбе за египетские памятники, которые скупали иностранцы и вывозили за пределы страны. Однако именно Бельцони первым стал систематически описывать и зарисовывать произведения египетского искусства. Его находки составили основу коллекций Британского музея, Туринского музея, Лувра, музеев Дорсета и Падуи. Также он был первым человеком, который проводил систематические раскопки в Гизе, Карнаке и Абу-Симбеле, отличаясь приемлемым для своего времени научным уровнем и осторожностью в датировках.
117. Ай (Эйе) – сановник амарнского периода XVIII династии, ставший впоследствии фараоном Древнего Египта. Годы правления: 1323 – 1319 до н. э., либо 1327 – 1323 до н. э. Эйе был приближённым у двух или даже трёх предыдущих фараонов, особое влияние оказывал на Тутанхамона.
118. В оригинале Гений Преступлений носит прозвище «Сет», «Сетос» – имя древнеегипетского бога ярости, песчаных бурь, разрушения, хаоса, войны и смерти. Но в четвёртом романе, «Лев в долине», указывается, что его истинное прозвище – «Сети», что означает «человек Сета» или «последователь Сета». Поэтому я решил придерживаться первоначальной версии.
119. Фелиноцид – истребление кошачьего рода (лат.)
120. Анубис – древнеегипетский шакалоголовый бог погребальных ритуалов и мумификации, «страж весов» на суде Осириса в Царстве мёртвых, знаток целебных трав.
121. Фантазия: здесь – арабский танец, музыкальная композиция со свободной формой и часто импровизационным стилем.
122. Фелука – небольшое палубное судно с косыми парусами в форме треугольника со срезанным углом; парус поднимается на двух реях.
123. Cherchez la femme! – Ищите женщину! (фр.)
124. Les femmes – женщины, здесь: женщин (фр.)