- Матвеич, ты, что ли?
- Я.
- Смотрю, вроде машина подъехала, а тишина. Ничего не слыхать, ни кого не видать. Хорошо, что ты показался, а то я уже волноваться начал, мало ли что. Ты один?
- Один, один. Жена в санаторий в Крым уехала. Дети сами по себе. У каждого своя компания. А мне что в городе делать? Здесь хоть свежим воздухом подышу, у печурки посижу, баню протоплю. Вот такие планы у меня на отдых. А ты чего здесь? Дачный сезон ещё не начался.
- Да приехал снег с теплицы скинуть. Видишь, сколько навалило, а у меня стёкла тонкие, большой снег не выдерживают. Прошлую зиму аж три стекла снегом выдавило.
- Лёнь, ты как работу свою закончишь, заходи. Погреешься, чайку вместе попьём. Ты не торопишься?
- Да нет. Куда мне спешить? Я и на вечерней электричке могу уехать. Только Татьяне позвоню, что задерживаюсь, чтобы не волновалась. А может, что покрепче примем за встречу? У меня в колодце несколько банок огурчиков зимует, закуска отменная. В магазин я мигом слетаю.
- У меня всё есть. Ты давай управляйся, а я пойду, картошки сварю. Жду тебя.
Сосед не заставил себя долго ждать, и вскоре послышался скрип шагов перед крыльцом и шорох сухих веток метлы, очищающих обувь от снега.
- Тепло у тебя, хорошо. А я печку топить не стал, поленился.
- Ну, вот и скидывай свою телогрейку и – к столу. У меня уже всё готово. Будем с тобой отмечать разом все праздники, и Новый год, и 23февраля и 8Марта.
Выпили, похрустели огурцом, налили ещё и с удовольствием навалились на горячую картошку. Вроде бы всё сложилось как надо, но радости не принесло. Как-то скучно, тихо. Любой разговор начинался и быстро иссякал. Праздник не получился.
- Матвеич, чегой-то ты сегодня смурной? Случилось чего, иль приболел?
- Так, Лёня, на душе тяжело, что даже дышать трудно. Горе у меня, понимаешь. Расскажу тебе, поделюсь бедой своей, может хоть отпустит немного.
Он замолчал.
- Давай ещё по глоточку для храбрости.
Он быстро опрокинул в рот содержимое рюмки, окунул луковицу в соль, заел чёрным хлебом и только тогда заговорил.
- Дочку мою Алевтину ты знаешь с детства. Поздняя она у нас. Последыш. Это когда я после ранения из Чечни вернулся, на радостях, что всё позади, что жив остался, я дочку-то и сотворил. А нам с женой уже под сорок лет было. Жена как поняла, что забеременела, расплакалась, аборт хотела сделать, мол, стыдно пред взрослыми детьми опять с пузом ходить. Старшая дочка уже замуж вышла и в декрет пошла. Внук вот–вот народится. Сын школу закончил в институт поступил, девушку к нам привёл для знакомства. Скоро свадьбу играть, а тут такое дело. Ну, уговорил я Лену оставить ребёнка. Дочка ещё помогла, усовестила мать, нельзя, мол, дитя убивать, раз уж бог послал. Так и появилась наша Алька. Души мы в ней не чаяли. Уж такая она хорошая, Да ты сам помнишь, наверное. Характер у неё мягкий, добрый. Ни капризов, ни конфликтов. Я тогда уже в милиции работал, в уголовном розыске. Приходил домой поздно. И в выходные приходилось работать и в праздники. Насмотрелся я всякой мерзости, со всякой человеческой грязью сталкивался, аж с души иной раз воротило. А приду домой, поиграю со своей доченькой, прижму к сердцу, и покой в душе разливается. Только мечтаю о том, чтобы ей никогда с подлецами в жизни не встретиться. В детском саду воспитатели её любили, удивлялись, что плача её никогда не слышали. Если обидит её кто, она просто отойдёт и с другими детьми продолжает играть.
Жена меня ночами обнимет и шепчет: «Спасибо тебе, родной, за дочку…». Такое вот счастье у нас на склоне наших годков образовалось.
Он опять замолчал. Задумался глубоко. Улыбнулся. Видно, вспомнил что-то хорошее. Леонид тоже молчал, боялся сбить рассказчика с мысли.
- В школу в первый класс мы её всей семьёй провожали. Мать ей в косы белые ленты вплела и на самой макушке их в бант завязала, ну, чисто одуванчик! А я ей очень красивый ранец купил и туфельки белые, сын - букет хризантем, тоже белых. Самая нарядная наша девочка была! В общем, раскрасавицей нашей мы любовались, аж на слезу прошибло.
Училась Алька ровно, на четвёрки и пятёрки. Никаких проблем в школе не было. Друзей много. Заводилой она в классе была. Всё время куда-то они все скопом ходили – то в музеи, то в театр, то в поход. Мы не боялись её отпускать, доверяли. Единственный недостаток - болела частенько лет до четырнадцати, а как в возраст вошла, болеть перестала. Но мы, правда, каждое лето её на море возили. Старались вывезти на месяц, полтора, а то и два месяца на морской воздух, чтобы закалять её и внучка Максимку. В основном, конечно, Лена и старшая наша дочка Анютка по очереди ездили. Мне летом отпуск бесполезно было просить. Работа такая, что недельку отдохнуть и то хорошо. Короче, всё у нас благополучно в жизни устроилось. Лучшего и желать не надо. Гордился я своей семьёй и любил всех очень. А чтоб гульнуть, как другие мужики от своих жён, так у меня и в мыслях не было.
Время летит быстро. Десять годков, как один год помнится. Алевтина школу окончила, в пединститут поступила. Я-то хотел, чтобы она в юридический пошла. Думал, юристом будет, деньжат больше зарабатывать станет и окружение интересней, обширнее, да и статус в обществе другой. Но она мне говорит: «папочка, я детишек люблю и хочу наблюдать, как они растут, ума набираются, а я им в этом помогаю». Ну, я перечить не стал. Ей жить, ей и решать.
- Лёня, давай прервёмся что ли, а то я тебя заговорил совсем. Тяпнем ещё по одной. Да ты, я смотрю, и не ешь ничего. Закусывай, закусывай, а то до электрички не дойдёшь. Пойду-ка я на крылечке покурю. Не хочу здесь дымить, тебя дымом душить, знаю, что ты эту отраву не уважаешь. А я вот с мальства эту соску сосу и никак бросить не могу. Несколько раз пытался, но не получилось.
И Егор Матвеевич или, как его близкие и друзья звали, просто Матвеич, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вернулся он скоро. Лицо светилось доброй улыбкой.
- Я сейчас вспомнил, как мы Альке молочный зуб выдёргивали. Было ей тогда пять или шесть лет. Зашатался у неё передний зуб. Есть мешает. Ну, мы с Ленкой решили ей помочь. Вспомнили, как своим старшим зубы ниткой дёргали. Быстро и без боли совсем. Взяли нитку суровую, один конец на зуб намотали, второй привязали к ручке двери комнатной. Объяснили Але, что она должна в комнате остаться, а мы на кухню пойдём и дверь закроем. А потом мы в комнату пойдём, дверь откроем, зуб и выскочит вместе с ниткой. Вот и всё. Ну, ушли мы на кухню, минут пять посидели, и я, перекрестясь, дверь в комнату открыл. Да не просто открыл, а рванул на себя с силой, чтобы уже наверняка зуб выдернуть. Дверь отлетела к стене, и мы с Леной сначала оторопели от удивления, а потом расхохотались так, что остановиться никак не могли. Аля, ухватившись за дверную ручку и поджав ноги, висела на двери, прижавшись к ней всем телом, и улыбалась. Нитка висела у неё на губах, крепко прижатая зубами.
- Зубик жалко стало и страшно - объяснила она.
Так и пришлось её к зубному врачу вести.
Они засмеялись.
- А я, Матвеич, помню, как вы её попросили смородину собрать. Слышу из-за забора, что у вас на участке много голосов детских, смех, песни, музыка играет. Заглянул и обомлел от удивления. Под каждым кустом смородины Алькины подружки сидят и смородину оббирают, а она их развлекает, чтобы лучше им работалось, да ещё и пальчиком покажет, где ветку пропустили, Мол, внимательнее надо. Такие вот с детства у неё организаторские способности. Так, что правильно, что она на учителя пошла учиться. Получится из неё педагог, да ещё какой! А ты что, Матвеич, о ней заговорил? Случилось с ней что-то серьёзное или уехала она от вас далеко, а ты соскучился?
- На втором курсе института – продолжил рассказ Егор Матвеевич – Алевтина наша влюбилась. Уж как она со своим фертом познакомилась, не знаю. Но на день 8 Марта он пришёл к нам знакомиться. Матери торт преподнёс, Алевтине – букет тюльпанов, а мне бутылку дорогого коньяка. Симпатичный, ничего не скажу, улыбчивый. Представился. Всё честь по чести. Звать Ильёй по батюшке Иванович. Приехал из-под Урала, из маленького городка. По профессии шофёр. Окончил ПТУ. Здесь работает на большом предприятии, живёт в общежитии. Отец у него строитель, а мать – швея-мотористка. Ни братьев, ни сестёр нет, один в семье. Вот такая у него биография. Да, ещё в армии служил под Москвой. Начальника штаба возил. Вот и решил после армии здесь остаться. Говорил много. О себе, о доме, о друзьях, что любит, что не любит. Короче, весь вечер мы его слушали, потом он гитару достал. Он с ней пришёл и под вешалкой оставил, я и не заметил. Начал играть, петь. Голос хороший. Бабы мои растаяли. А Алька глаз с него не сводит, прямо млеет вся. В результате свадьбу сыграли, прописали его у нас. Пошёл он работать в такси. Зарабатывать стал неплохо. Алька счастлива. Книгу кулинарную купила. Каждый раз всё что-то новое да вкусное на стол ставит. В общем, жизнь в колею вошла. Через год Алька забеременела. Первое время тяжело ей было. Токсикоз сильный. Но потом ничего, легче стало. Мы с Ленкой обрадовались, что скоро ещё один внучок у нас будет, понянчимся. Я на пенсию вышел, да и Лена решила дома посидеть, Але помочь, дать ей возможность институт закончить. Когда уже Альке пару месяцев до родов осталось, Илья пришёл домой взволнованный. Сказал, что ему срочно надо к родителям съездить, мама тяжело заболела. Вроде у неё инсульт. Он уже на работе неделю за свой счёт взял. Быстро собрался и ушёл. Ну, мы, конечно, за него переживаем. Ждём, что он позвонит, расскажет, как там, да что. Тишина. Через пару дней после его отъезда позвонили Альке из женской консультации и попросили прийти к врачу на приём. Она удивилась, потому что только накануне у неё была и сдала очередные анализы. Аля пошла. Через час возвращается бледная, губы трясутся, слёзы градом. Мы никак с матерью не поймём, что случилось. Может с ребёнком что?
- Мамочка, у меня обнаружили сифилис – наконец сквозь рыдания вымолвила она. Я ещё раз анализы сдала, но надежды на ошибку нет, потому, что врач еще признаки этой болезни у меня нашла.
- Ну что тебе, Лёня, сказать? Словами даже наше состояние не передашь. Удар. Собрались с духом, зашли в интернет, прочитали всё об этой болезни. Итоги не утешительные. Начали думать – откуда? Передаётся половым путём, бывает и бытовой. Видимо Илья где-то подхватил. Работает много, частенько сутками пропадает. Ночные смены часто. А ночами всякую шваль возить приходится. Алька рыдает, отметает все обвинения в его адрес. Не может так Илья поступить со мной! Ну, что тут скажешь? Дождались его возвращения. Он начал скандалить, вроде мы его оговариваем, хотим Альку выгородить и её грех на него повесить. А он чист. Клянётся, божится, что ни сном, ни духом не знает, откуда эта болезнь. Сдал анализы – ничего у него не обнаружили. Начали искать источник. Мы всей семьёй пошли анализы сдавать. У всех результат отрицательный. Илья орёт, Альку во всём обвиняет. Оскорбляет. Говорит, что гулящая, у самой совести нет, наверняка со всеми студентиками ещё до него повалялась. И ещё не известно, чей ребёнок у неё. И шалавой её называет и проституткой. Купил себе раскладушку и отдельно спит. Алька слезами изошла.
- Ильюшенька, родной, не виновата я! Поверь, ради бога.
Упала перед ним на колени, ноги его обхватила. А он её ногами отпихивает. Мы с матерью прижались, прямо держим друг друга, чтобы не вмешаться.
Я со знакомым врачом посоветовался. Он мне прямо сказал на каком сроке происходит инфицирование плода. Это оканчивается для ребёнка врождённым сифилисом или гибелью его ещё в утробе матери. Алевтина на нервной почве родила раньше срока. Их в инфекционном отделении роддома сразу лечить начали.
Задумался я, что же на самом деле произошло? Ну, не может же сифилис ветром надуть. Альку свою я знаю. Честный она человек и любит своего Илью до одурения. Не могла она ему изменить и гульнуть. Пошёл я к своим бывшим коллегам, рассказал всё как есть. Они говорят:
- Не волнуйся, Матвеич. Мы твоего зятя пригласим. Расспросим по-дружески.
На следующий день звонят мне.
- Ну, приходи, Егор Матвеевич. Информацией мы тебя обрадуем. Хлипкий твой зятёк оказался. Сначала гонор свой начал показывать, мол, я такой чистый, хороший, А вы не имеете права в личную жизнь вмешиваться. А как пару раз по морде его смазливой съездили, сразу запел тенором. Любовница у него. Людка продавщица с центрального рынка. Она уже несколько раз в наше поле зрения попадала. Шалава ещё та! Это ещё не всё. Зятёк твой подрабатывает ночами, проституток по адресам развозит. Проценты от сутенёра неплохие получает, а частенько оплату натурой берёт. Кто из них его сифилисом наградил, он не знает. А как понял, что заразу подцепил, нашёл доктора, заплатил хорошо и пролечился. Так что, не к родителям он ездил, а у доктора отлёживался. Жене не признавался от страха. Трус он и тварь. У него кроме твоей Алевтины ещё одна семья есть. Когда в армии служил, обрюхатил дочку своего начальника. Скандал был серьёзный. Пришлось ему с ней в ЗАГС идти. Сына она родила. Пожил он с ней несколько месяцев и сбежал сюда. Развёлся уже, когда решил на Алевтине жениться. Прописка ему позарез была нужна. Мало того, фамилию вашу взял. Зачем? Чтобы не искали. Алименты платить не собирался. А ты, Егор Матвеевич, куда смотрел? Почему не заинтересовался этим фактом.
- Да нам он сказал, что ему своя фамилия не нравится, наша благозвучнее. А Альке даже по сердцу было, что вроде он её так любит, что даже фамилию поменял.
- Выслушали мы всё это и всыпали ему несколько горячих оплеух. Уж очень обидно за тебя было.
Пришёл я домой, Лене всё рассказал. Собрали мы его вещи и за порог выставили. На прощание я ему ещё по морде съездил.
Привезли мы дочку из больницы. На неё и глянуть страшно, похудела, почернела и будто онемела. Всё больше молчит. Мальчонку ещё не выписали, недоношенный, слабенький, весом меньше двух килограмм. Назвали мы его Степаном. Стёпка – хорошее имя, давешнее, русское. От всех переживаний у Али молоко пропало. Да и нельзя таким молоком дитя кормить. Антибиотиками, ведь, лечение. И Стёпку тоже этими лекарствами колют.
- Вот такие дела, сосед мой уважаемый. Алевтине мы, конечно, всё рассказали. Она высказала молча, ни одной слезы не обронила, только дома всё моет, чистит, да всё с хлоркой. И посуду, и мебель, и стены. А ванну и раковину мы по её просьбе поменяли. Привезли внучка домой, вот тогда Алька и заплакала. Прижимает к себе кроху и так рыдает, что сердце у нас с матерью заходится.
- Матвеич, а что, кобель этот сына не видел, не приходил?
- Долго не приходил, не проявлял себя. Потом звонить начал. Аля не отвечала. Степану уже полгодика исполнилось, когда он объявился. Подарков разных ребёнку притащил. Поговорить, вроде, пытается. Ну, мы, чтобы не мешать, ушли. К старшей дочери уехали. Там с внуком давно не виделись, соскучились.
Время идёт. Алевтина вроде в себя приходить стала. Улыбка, хоть на лице иногда вспыхивает. Но нам и это в радость. А Стёпку мы так полюбили, что чуть он закряхтит, мы оба вскакиваем, может, чем помочь, на руках попестать.
Егор Матвеевич замолчал. Тяжёлая тишина повисла в комнате. Слышно было только потрескивание поленьев в печке, да где-то в шкафу шуршала мышь.
Лёня не выдержал:
- Ну а как сейчас Аля?
- Эх, Лёня дорогой, что ты думаешь - простила она его и ушла к нему. Квартиру снимают. «Люблю!» - говорит. И всё.
Матвеич налил стопку водки, поднял её и, тяжело вздохнув, сказал :
- Завтра, Лёня 8 Марта. Женский праздник. Давай за них выпьем. Странные они. Не всегда мы их понимаем, но умеют они и любить, и прощать.
Одно могу твёрдо сказать – Сильные они духом!