рассказ
Вопрос который я бросил как бы в пространство и эфир, коим и стала наша жизнь, был прост как обсосанная со всех сторон конфетка: где сегодня Виктор Стекленев?
Поясняю, в нашем Интернет-сообществе «3х4» был парень с Далекого Востока. А я назову его тут в своем пассаже ну, скажем, Лешкой Поповцевым — да мало ли кому какая дурь в голову придет и кто к какому слову начнет прискребаться. Тем боле, что при всей виртуальности нашей жизни и и ее наступательности, уж что-что, а это дело у нас теперь поставлено более чем с размахом и на широкую ногу.
Парень он был не робкого десятка. Не всем он был конфетка. Да и мне он, дуру не буду гнать, конфеткой не был.
Но он был с Дальнего Востока. Был из самой гущи родной и близкой мне человеческой толпы, зовущейся народом, как я его понимал. Само собой — не чистоплюй. И уже одно только это с лихвой искупало в моем понятии все его непростроганности.
А еще что мне в нем импонировало — он менее всего мне напоминал рафинированный кусок сахара.
А потом он — исчез.
…
И я о нем на время забыл.
А потом он мне вдруг припомнился. И вопрос в моей голове встал.
И я этот вопрос свой обратил ко всем, кто его знал. Само собой в эфир и цифровую нашу теперь замечательную реальность и твердь. И блажь. Кто в «3х4» рубился с ним жарко, отстаивая и вечные ценности, на которые тот якобы покушался, и те или иные мировоззренческие схемы и разные философские городушки, которые каждый из нас мастерить ныне более чем мастак. Братии и сестры! — обратился я к ним. Хотя добрая там половина толкущихся и жаждущих кого-то если не уму разуму подучить, то, как минимум, натыкать назидательно носом в лакушку или оттаскать за волосы, и не братья мне и не сестры уж как минимум, точно. Все под номерами да паролями. Такие братья и сестры, это мое более чем простодушное мнение, не бывают.
И ответом на мой вопрос поначалу было напряженное и выжидающе долгое молчание.
А потом не то чтобы братию прорвало, но ответы — пошли.
Первый мне эзоповым языком ответил, что его увел в урядник в участок.
Другой сказал, что он был матерщинник. И ему по всем канонам даже нынешнего консенсуса общечеловеческих ценностей, само собой — толерантности, а без нее теперь — никуда, среди нас нет места.
Третья дама, с корзиной на голове, обвинила его в отсутствии нравственных устоев и грубости. И еще в чем-то примерно похожем. Она выразилась на столь высоком уровне высших духовных исканий, чего я вам не могу передать даже при самом страстном моем желании. Точно он пригласил ее в ресторан, а по счетам, такой-сякой — не оплатил. Или занял сто рублей под божьбу и до сих пор так их ей и не отдал.
Третий рассказывал долго о том, как тот, кого я потерял, в какой-то дискуссии, которую я пропустил, похожей на перебранку во время трамвайной давки отдавил ему ногу.
Четвертый, «Витя_234, Сима_456, Жора_342, он же Чугуев» сказал, что тот пьяница и бретер. И еще полный профан в понимании свободы и прогресса как минимум в мировом масштабе.
Третий, со шведской фамилией, сказал, что тот ему его комментария по какому-то особо для него животрепещущему поводу и факту, вовек не простит… И пригрозился, с той решимостью, с какой обычно обещают набить морду, при первом же удобном случае этот комментарий полностью привести.
Это был отклик на уровне личный пристрастий.
Потом поперли и полезли представители различных политических течений и общественных движений самого широкого спектра восхищения и восторга. И искоренения всех пороков. И самых разных политических флангов, которые можно сыскать в современной России. Раздавая направо и налево тумаки и оплеухи.
Каждый не приминул, развивая тему, теперь уже, если только отдаленно имеющую отношение к Поповцеву, всех просвятить. Само собой, отвесив по полной тумаков всем негодяям и подонкам, которые ему попались под руку.
Представитель блогера Пепси-Кола (разом марксист, монархист, патриот, экзистенциалист и сторонник метафизики вечного дерева) выдал с пафосом тираду про ущербность русского языка и пропел восхищенно гимн новому мышлению.
Его собрат из Сен-Жуст ля Мортеля (почему-то из Сен-Жуст ля Мортеля? — какой его-то черт занес в наши социальные веси и наше социальное бездорожье, а главное, ему то до нашего бездорожья что за дело? — ума не приложу) начал развивать тему о сути нашей государственности применимо к передовым ценностям в области полов.
(У меня попутно возник вопрос еще — неужели и в других странах с таким же пристрастием в соцсетях рвут так же ее участники при каждом удобном случае на груди тельняшки и с тем же остервенением рвут друг дугу глотки и им там делать больше нечего, при их то там безграничной свободе по всем азимутам, как учить друг друга уму разуму?)
Тут как тут, живущий острове Санта Фе нарисовался и заблажил какой-то пространной перепечаткой многостраничной и совсем не имеющей никакого отношения к теме с дюжиной гиперссылок.
Потом Ваня Прянишный, которого я более подозреваю, что он такой Ваня, как я — Джузеппе Мадзини, или на худой конец, Циприан Норвид, вывалил целый Шиес поучений в духе не то домостроя, не то красочных призывов — не проходите мимо!
Ему поддакнула истерично дама, которая все знает.
Потом бедуином в степях Мавритании проскакал Артур-Черное перо на хромом верблюде, относя живостью своей эту картину к видениям Сальвадора Дали и пропел вдохновенно и с речитативом разом сагу о пользе питания манной кашей, приготовленной из манны небесной. Да складно так пропел, подлец.
А «джекер-бубек» (черт его знает, кто он и такой, и что может обозначать этот его в высшей степени экзотический псевдоним, вместо приличного портрета — какая-то более чем двусмысленная маска в очках гоночного мотоциклиста) высыпал на стол из кармана целую пригоршню анекдотов из жизни народов Севера и островов Полинезии и сам же тут при этом долго и восхищенно потешался над собственным остроумием.
Под занавес, с прищуром глядя мне в лицо, мудрый Керимбай Эрнандес (но не тот, что живет в Гватемале и балуется стихами про гондурасский бомонд и про их вулканы над бездной, а тот что живет в Берлине) изрек, тщательно пережевывая в свойственной ему манере диетическую сентенцию о единстве формы и содержания, как краеугольном принципе нашего бытия и духовного совершенства.
Мучачо, срываясь на крик, отхлестал по щекам лидера самой либеральной в мире и самой демократической партии и с ним вкупе Зюганова за политическую несостоятельность.
С сакраментальным, самим же им себе заданным, срываясь на фальцет, вопросом которому позавидовал бы сам долгоиграющий либеральный пассионарий — а кому еще верить?
Обстоятельный пассаж его о заблуждениях и исторической несостоятельности Ленина и Сталина я опускаю, поскольку он и вовсе никакого отношения к моему о Лешке Поповцеве вопросу не имеет.
Потом — стихло.
….
Что и говорить, задав вопрос — я многое узнал, задав его, ей Богу без всякой задней мысли и ненароком.
О том, о чем и не спрашивал.
Я-то спросил всех — где человек?
Но этого — никто не знал.
Да и похоже знать это никому было не интересно.
И я вспомнил тогда в этой связи Горького.
Его «На дне». Человек — это звучит гордо!
Но на фоне вселенских проблем об этом почему-то никто не вспомнил.
О многом порассказали и вспомнили оппоненты и друзья. Погруженные целиком и без остатка либо в элементарное выживание, либо в решение глобальных и запредельных для разума проблем.
Не вспомнили о самом малом…
Ну, да и ладноньки.