Рано наступившая весна 1915 года, по выражению Ипатия Ипатьевича, выдалась «сопливой». С начала апреля дожди шли почти ежедневно. Температура воздуха, доходившая до 20 градусов на солнце, за последнее время понизилась. Дули попеременно восточные и юго – западные ветры, за то травы росли быстро, что недолго было и до их покоса. Прибывшие вчера вечером, 15 апреля, с Ипатиева хутора рабочие, утром докладывали хозяину, что при обрывании загонов канавами от суслика, земля оказалась влажной на большую глубину.
– Двадцать лет уже работаю, – рассказывал Ипатию один из рабочих, – а такой земли не встречал. Возьмёшь из глубины её в горсть, а она словно жевка. Ржи, прям таки, великолепны. Хороши всходы и остальных хлебов. Травы в поемных местах хорошо двинулись в рост. В степи тоже трава прёт. Скот весь вышел на подножный корм, а на дворе держим лишь удойный…
Тут, неожиданно, к дому Дудакова подъехал урядник Краденов и прервал деловой разговор Ипатия Ипатьевича с наёмными рабочими, которые по очереди делились своими соображениями о состоянии земли и видах на урожай в нынешнем году.
– Доброго здоровья, Ипатий Ипатич! – зычно поздоровался Краденов.
– И тебе не хворать, Василь Митрич! – отозвался Ипатий. – Какими судьбами в наши края пожаловал?
– Да вот, привёз в Хозяйственное Правление отчет об исполнении циркуляра о помощи беднейшим семьям, ушедших на войну казаков, обеспечением посева для них хлеба, – почти скороговоркой протараторил урядник. – Ништо тоже занялся хлебосевом, Ипатий Ипатич? Беседу вашу краем уха слыхал.
– Давно балуюсь, понемногу, – проговорил Ипатий. – На моём хуторе живут мужики, они и подбили меня рожь сеять, а с этого года ещё и пшеницу. Не знай, как жизнь повернётся. Война, ведь! А тут, какой никакой, а кусок хлеба будет свой. Пстрели – те, заразой!
– Я чаво к тебе завернул то, Ипатий Ипатич, – замялся Краденов. – Не дашь ли совет насчет моего рапорта? – и с этими словами протянул старику лист бумаги, исписанный мелким и корявым почерком.
– Рапорт атамана Мергеневской станицы от 11 апреля за № 1764, – начал читать вслух Ипатий. – В Мергеневском посёлке выдано семенной пшеницы призреваемым 182 пуда 20 ф., кроме того, в их пользу произведен посев, но поскольку – сведений нет; в Каршинском посёлке выдано 150 пуд. семенной пшеницы, а 24 семьям, кроме этого, произведен посев; в Горячинском посёлке выдано 118 пуд. 20 ф. семенной пшеницы и каждой семье, кроме этого, произведен посев.
– Всё ли правильно написано? – поинтересовался урядник. – Мне эту бумагу сочинял в нашем шинке лбищенский казак. У меня в станице всех ученых на войну забрили, а писаря маво опять горячка мучит. И спросить, даже, не у кого. В школу идти – стыдоба! Итаман, скажут, писать не умет. Пстрели – те, заразой!
– Толково написано, – похвалил Ипатий. – Комар носа не подточит.
– Ну, слава Богу, – обрадовался Краденов, – а то я весь измаялся, как нести рапорт в правление, без прочитки. Сам то, не смог эти каракули разобрать. Да, и глаза уже не видят строчные буквы…
В пятницу, 17 апреля, хорунжий Алаторцев, наконец – то, добрался до Уральска. Дома его не ждали. Вениамин не стал сообщать телеграммой о своём приезде, а решил сделать родным неожиданный сюрприз. Дочка Клеопатра, хотя и подросла за полгода, но совсем отвыкла от отца. Вместо того, чтобы сразу пойти на его руки, она насупилась, на глазах навернулись слёзы и спряталась за юбку матери. Вера стояла и молча смотрела на мужа. В её нынешнем положении особо не попрыгаешь от радости: жена Вениамина была на сносях, а потому родить могла в любой момент.
– Ну, здравствуйте, мои родные, – проговорил Вениамин и поцеловал Веру. – А ты, коза, что от папки спряталась? Иди ко мне, гостинца дам, – и протянул дочке леденец на палочке, – на возьми, петушка золотистого...
– Дочка, иди скорей к папе, – подтолкнула дочь Вера. – Обними его за шею.
– Колючий! – пролепетала Клеопатра, когда прижалась к щеке Вениамина. – Не хочу тебя обнимать, – и снова спряталась за спину матери.
– Денёк – другой и обвыкнет, – сказал Ипатий, – а пока, давай – ка я тебя обниму, господин хорунжий. И правда, колючий ты, племяш!
– Ипатий Ипатич, пустите уж и меня обнять нашего Веню, – запричитала Катерина, отстраняя Ипатия. – Видать не зря нож падал, к дорогому гостю.
– Ты, Веня, в отпуск, али совсем? – несмело спросил Ипатий.
– Ни то и ни другое, дядяка, – ответил Вениамин. – Командирован в наш штаб, наверно, до осени пробуду здесь. Однако дома сидеть не придётся, летом на сборы убуду. Куда, пока не знаю, то ли на Быковский, то ли на Горячинский пункт, в Мергеневскую станицу.
– Тут, вчерась, урядник Краденов забегал, – проговорил Ипатий. – Даже не спросил про тебя. Весь в делах, как чумной пролетел и был таков…
Уже в понедельник, 20 апреля, после доклада о своём прибытии, Вениамин получил распоряжение от временно исполняющего должность начальника войскового штаба отправляться в Горский посёлок. Недавно, на Бухарской стороне Урала, в окрестностях Индерского озера прогремел взрыв большой силы, который слышали жители Горского посёлка и киргизы – пастухи. Что это был за взрыв, поселковый атаман не знал. Вот, хорунжему Алаторцеву и предстояло разгадать тайну этого неизвестного взрыва.
– На днях, в Гурьев отплывает пароход, – добавил войсковой старшина Прикащиков, – на нём и доберётесь, с комфортом, до Гор…
Пароход «Уралец» оказался в сильном затруднении относительно топлива. Угля – антрацита в Уральске не было и пришлось запасаться дорогостоящими дубовыми дровами. Благо, что Вениамин ежедневно караулил его на берегу, а то как многие желающие, остался бы в Уральске. Оповещение об отплытии было дано в пятницу, во второй половине дня, за два часа до отправления парохода вниз по Уралу на Гурьев. Несомненно, что при плате за 3 – й класс в 8 рублей до Гурьева нашлось бы много пассажиров, в особенности до Калмыкова, к предстоящей ярмарке. Теперь же многие, если и узнали об этом, то уже поздно. В 3 часа дня пароход отчалил от берега. По расчету пароходной администрации, «Уралец» должен прийти в Гурьев на 4 – й день, а в Горский посёлок и того раньше.
Вода в Урале прибывала хотя и менее вершка в сутки, однако уровень её стал уже выше уровня в Солдатской старице и по канаве уральная вода наполняла последнюю. Продолжительный дождь в ночь на среду и в этот день поднял было воду, но к пятнице, 24 апреля, она снова убыла на полвершка. Стоя на верхней палубе, Вениамин заметил значительную прибыль воды в Чагане, так что некоторые щиты на плотине бывшей мельницы Ванюшиных были подняты. Разнесшийся было по городу слух о прорыве плотины и притом таком, что будто бы даже подрядчики не брались за её исправление, оказался вымышленным…
Половодье в Урале ещё не набрало своей полной силы, но было достаточно, чтобы пароход скользил по водной глади практически без остановок. Уже на третий день Вениамин сошёл на берег у Горского посёлка. От парома до правления посёлка его подвёз казак – подводник, карауливший у переправы. Атаман не стал отпираться и выложил всё, что знал о взрыве по рассказам тамошних казаков и киргизов.
– В среду, 8 апреля, в час пополудни в посёлке, на левой стороне Урала, со стороны Индера, послышался необыкновенно сильный удар, как – будто от далёкого грома, – начал рассказ атаман Горского посёлка. – Особенно силу взрыва слышно было на «Камне», где при совершенно тихой погоде и ясном дне рыбачили до 60 казаков…
Как потом рассказали Вениамину рыбаки, здесь от взрыва дрогнула земля, всколыхнулась до того незыблемая поверхность Урала и мелкие волны заплескались по обоим берегам его. За оглушительным взрывом последовал вверх и на низ по Уралу глухой гул, как будто от раската удаляющегося грома.
– Откуда было взяться грому при чистом небе? – вопросительно произнёс один старик. – Само собой, удивились все мы, а ещё больше напужались! Аж, у меня до поноса дошло. Пстрели – те, заразой!
В один миг казаки оставили рыболовство и выбежали на горы, напрягая жадно взоры в сторону Индера, к Белой россоши, где ещё в марте месяце инженеры производили земляные работы. Между казаками начался спор по поводу взрыва, с различными догадками: одни говорили, что это был взрыв земли, другие – что это летел и сбросил бомбу аэроплан, третьи – что это был взрыв мощной мины, которую инженеры заложили под одну из индерских гор для исследования слоёв земли, и что взрыв этот был непременно на Белой россоши; многие даже ясно видели на чистом, прозрачном небе дым наподобие облака.
– 12 апреля я поехал на Индер, – продолжал рассказывать атаман посёлка. – Исходил множество высоких и низких гор и глубоких и мелких провалов, но никаких признаков взрыва не нашёл.
Долго ходил поселковый начальник и по обоим крутым берегам Белой россоши, но и на ней, кроме земляных работ, вроде глубоких и мелких, длинных и коротких канав для жилых служебных построек, ничего такого не обнаружил, чтобы говорило, что здесь были следы какого – либо взрыва или небывалой формы кратера.
– Побывал я и на роднике Индера, – с гордостью заметил атаман, – и всюду встречал одно дикое, томительное, пустынное безлюдье и мёртвую тишину, нарушаемую только однообразным журчанием тесно сжатого скалистыми берегами прозрачного родника. Опрошенные же мною многие киргизы, живущие вокруг и около Индера, и даже за Индером, на Каракуле, что верст 30 от Урала, говорили одно, что удар действительно они слышали в среду, 8 апреля, после обеда, но думали, что это был гром, хотя день 8 апреля и был ясный. Вы бы, ваше благородие, сами осмотрели те места, авось и отыщите чаво любопытное, – сказал в заключение разговора поселковый начальник.
Ранним утром следующего дня, казак – подводник повёз хорунжего Алаторцева на Индер, а затем дальше по всей округе. Для Вениамина здешняя местность была знакома; минул всего год, как он объезжал трижды вокруг Индера, собирая информацию об иностранных инженерах. Объехав Индер, Вениамин направил служебную подводу в сторону реки Уил, а добравшись до Каракуля, повернул к Уралу. Выйдя на Харкин, направились Бухарской стороной к Калмыкову. Почти трое суток ушло на весь этот путь, и везде он останавливал каждого встречного и подробно расспрашивал о том загадочном взрыве, прогремевшим 8 апреля 1915 года.
Многие киргизы и некоторые казаки настаивали на аэроплане, сбросившим бомбу. Вообще, рассказы о взрыве до сего времени почти по всей низовой линии передавались в разных версиях, среди которых, чуть ли не главное место, занимала следующая.
– Далеко за Каракулем два киргиза нашли в степи пару галош и заметили на земле прорезанные следы от маленьких колёсиков, – рассказал Вениамину словоохотливый старшина киргизского аула. – Киргизы заключили, что следы эти сделал «раплен», а галоши оставили люди с «раплена», непременно зарядив их взрывчатым веществом. Не прикасаясь к галошам, киргизы поехали и сказали о своей находке киргизам ближайших аулов. Аксакалы аулов также заключили, что галоши заряжены взрывчатым веществом, и что от малейшего прикосновения к ним галоши взорвутся и убьют тронувшего их. Поэтому нашли старого, престарого киргиза, который всем был лишний и привезли его к месту галош, но галош уже не было и только свежие, глубокие следы колёсиков говорили, что их увезли люди с «раплена»…
– Вот скажи, Евтихий Харитоныч, что могло на Индере громыхнуть так, чтоб старый казак со страха обосрался? – спросил Вениамин у Дуракова, в гости к которому заехал по пути в Уральск. – Киргизам тоже верить нельзя, они след от двуколки могли принять за след от колёс аэроплана. Один раз увидали воочию аэроплан, теперь им везде «раплен» стал мерещиться.
– Вот послушай, что «старые люди» сказывали, – начал неспешный рассказ Евтихий. – В стародавние времена, наверно, когда ещё казак Харко перелазы через Яик стерёг, видели наши казаки возле Индера огненный шар, который поднявшись на высоту в 100 сажен, вдруг исчез, словно лопнув, но такой оглушительный хлопок был при этом, что многие даже оглохли на одно ухо. Откуда взялся тот огненный шар, никто сказать не мог, хотя, день был тоже ясный и тихий. Вроде, на гром не похоже, тогда что? Один казак высказал было предположение, что шар тот вышел из – под земли, но его и слушать не стали; все вокруг заговорили о Божьем знамении и дьявольских проделках. Долго и неистово молились казаки, а вскоре случился Хивинский поход князя Бековича, из которого не вернулись домой почти полторы тысячи наших Горынычей…
– Ништо мне тоже всё на Божье знамение списывать? – с иронией спросил Вениамин. – Нынче не те времена, чтобы ничего объяснить нельзя было…
– Ты не спеши, а слушай дальше, – спокойно ответил Евтихий. – В Области Войска Донского есть такая Медведицкая гряда. Так вот, на ней, за год, по нескольку раз такие шары наблюдают. Случается, что в ясный день они из – под земли и появляются. Исчезают тоже по – всякому, бывает, и с громкими взрывами. Мне про это Вячеслав Петрович Бородин рассказывал, когда ещё заведовал войсковой газетой. Он их, клубевыми молниями называл.
– Слышал про такие, но они при грозах бывают, – согласился Вениамин.
– Помяни моё слово, Веня, – проговорил Евтихий. – Россия стоит на пороге великих потрясений. Было это, ни что иное, как Божье знамение, и ждать беды нужно. Беда одна никогда не приходит. Вслед за войной обязательно наступит смута… Тут, ещё эти нефтяные прииски… Пстрели – те, заразой!
В апреле 1915 года с нефтяных приисков из района Эмбы были отправлены морем на Астрахань первые партии нефти, переработанной на двух заводах в количестве полумиллиона пудов. Перевозкой занимались два парохода и пять баржей, вывозившие мазут и керосин. Нефтеперегонные заводы Нобеля работали не останавливаясь. Усиленно шли приготовления к новым сооружениям, необходимым для усовершенствования регулярной погрузки и перекачивания нефтяных продуктов из резервуаров в морские суда. По слухам, только в резервуарах Урало – Каспийского нефтепромышленного общества уже скопилось более шести миллионов пудов сырой нефти.
– Пока железную дорогу не построят, возить будут морем и не возразишь, потому как война! – заметил Евтихий. – Благо, Николай Андреевич Бородин отставил политику, да всерьёз занялся искусственным выведением осетра на Урале. Говорят, уже выпустил в реку первых мальков – осётриков…
По пути в Уральск, Вениамин навестил урядника Краденова, остановившись в Мергеневе на ночевку. Василий Дмитриевич заметно сдал, но ещё бодрился и старался поддерживать живой разговор. Лившие в последнее время день и ночь дожди, к 1 мая прекратились, и погода по низовой линии установилась солнечная и тёплая.
– Ведренная погода особенно нужна хлебосевам, – заметил Краденов, – а то у нас, матри, не все успели завершить весенние полевые работы.
– В Соколинском, непогода тоже не дала отсеяться, – согласился Вениамин. – Там, сильно опасаются за верблюдов, в большинстве уже освобожденных от своей шерсти.
– Несколько лет тому назад, дождливая холодная погода много наделала хлопот именно верблюдам, тогда ещё думали, что мор на них напал, – подтвердил Краденов и тут же переспросил: – Чай, помнишь?
– Помню, как не помнить, – закивал головой Вениамин и добавил: – Вместе с тем теперь самая пора для поправки скота вообще, а наступившая тёплая и вёдрая погода, с усиленно быстрым ростом трав, как нельзя лучше поможет исхудавшей за зиму скотине.
– Травами в степи, уже и теперь, казаки не нахвалятся, – сказал урядник, – в особенности хороши острецы.
– Дрова, наверно, тоже ещё не делали? – спросил Вениамин.
– Ох, и не говори, такие затруднения вышли с кизами, и расходы, – ответил Василий Дмитриевич. – Рабочих наняли, содержали на хозяйском хлебе, а дожди совершенно не давали делать кизяки.
– В Соколинском, кизяки тоже делали урывками, – заметил Вениамин, – платить же и кормить рабочих пришлось за полный день.
– Говорят, в Уральске вода на убыль пошла, – проговорил Краденов. – Гляди и у нас скоро спад пойдёт, а там и луга косить начнём. В прошлом годе то, сильно опоздали с покосом лугов. Пстрели – те, заразой!
Проезжая через Кушумский посёлок, Вениамин случайно встретил на улице одного из братьев Климахиных, которые перед войной прошли подготовку в особой команде. Ранило казака Климахина в левую руку, да так, что повисла она у него как плеть, ни поднять, ни шевельнуть пальцами. Признали казака не пригодным к военной службе и отправили домой.
– Ведь я, ваше благородие, могу и одной рукой с германцем воевать, – с болью в голосе проговорил Климахин. – Науку вашу хорошо усвоил. Ништо можно сиднем сидеть, когда война идёт.
– Будет для тебя дело, Климахин, – пообещал Вениамин. – Жаль, вахмистра толкового нет на примете, а то бы завтра к нему в помощники определил.
– А чем вам Чернояров не угодил, раз не хотите взять его? – спросил казак. – У него и отпуск по болезни кончается ещё не скоро.
– Ништо Ананий дома? – удивился Вениамин. – Вот так новость! Заверну к нему по пути, проведаю. Разрази меня, гром!
Вахмистра Черноярова в Чаганском посёлке не оказалось. С вечера уехал на степной хутор досевать пшеницу, а когда вернётся назад, жене не сказывал. Отпуск у него заканчивался в июне месяце, и казак старался переделать как можно больше дел по хозяйству. Проезжие киргизы сказывали о хорошем из годов состоянии озимых хлебов за Уралом. Последние дожди отозвались на них очень благоприятно. А Черноярову не удалось засеять озимыми свою пашню, помешала война. Вот, и старался Ананий сейчас, чтобы его семье не голодовать предстоящей зимой.
Возвратившись в Уральск в воскресенье, 3 мая, Вениамин обнаружил на окнах магазина А. В. Симакова на Большой Михайловской улице телеграммы с театра войны, издаваемые Уральской областной типографией, так что проходящая мимо публика может бесплатно знакомиться с интересующими каждого известиями с театра военных действий.
– Не всякий имеет возможность ежедневно покупать телеграммы, – заметил Ипатий Ипатьевич, – поэтому нужно всемерно приветствовать это полезное нововведение в Уральске. Пстрели – те, заразой!
– Веня, давай сходим на открытие Пушкинского театра, – предложила Вера. – А то, когда малыш родится, тогда точно никуда не вырвусь из дома.
– Матри, не роди на представлении, – проворчал недовольно Ипатий. – Ишь чаво удумала, на сносях по театрам шастать. Пстрели – те, заразой!
– Да, будет тебе, дядяка, ворчать на Веру, – успокоил его Вениамин. – Сейчас, куда ни глянь, кругом лазареты. Ништо не помогут жене хорунжего?
Открытие летнего театрального сезона привлекло громадное стечение уральской публики и сбор артистов в этот день приблизился к 400 рублям. Дирекция театра обновила почти весь состав театральной труппы, в особенности женский персонал, в котором из участвовавших на первых ролях осталась только госпожа Коробова. Вера так увлеченно следила за действием пьесы, что совершенно забыла про своё положение, а ребёнок внутри неё, даже, ни разу не шевельнулся. В тот же день было и открытие летнего садика при коммерческом клубе, но публики там было очень мало и музыкантов освободили раньше срока, до десяти часов вечера, после чего в городе водворилась полная тишина.
В понедельник, 4 мая, докладывая войсковому старшине Прикащикову о результатах командировки, Вениамин высказал своё мнение, что наиболее подходящим местом для обучения особых команд будет местность между реками Уралом и Кушумом, напротив Янайкинского посёлка.
– Василий Лукич, у Горячкина местность ровная, как стол, да ещё Урал рядом, – сказал хорунжий. – Там хорошо конные маневры проводить, а нам нужна сильно пересеченная местность. Желательно создать подобие германской линии обороны: окопы, блиндаж и, обязательно, проволочные заграждения. Немцы любят порядок, поэтому строят свои укрепления строго по плану. Наш казак должен ориентироваться в их окопах с завязанными глазами, тогда потери будут минимальными…
– Пожалуй, хорунжий, соглашусь с вами и постараюсь убедить в этом Его превосходительство, но кому поручить строительство учебных укреплений?
– В городе много пленных германцев, среди которых есть военный инженер – мадьяр, – проговорил Вениамин. – Думаю, что он скоро справится с этой задачей. И ещё, в город приехали китайцы, а они знаменитые землекопы. Может привлечь их для быстрого выполнения земляных работ?
– Считаю, что достаточно будет пленных немцев, – заключил Прикащиков. – Его превосходительство не утвердит высокую смету работ, а пленные немцы почти задаром обойдутся…
Китайцы свободно разгуливали по Уральску. Одни из них, на площадях, проделывали разные фокусы, другие продавали игрушки, сделанные из разноцветной бумаги, третьи занимались лечением зубов.
– Года два тому назад, доверился знахарю – китайцу, – ворчал Ипатий. – Он вонючей медной палочкой поковырялся в моих зубах, говоря, что червей вытаскивает и, мол, боль скоро пройдёт. Деньги взял и ушёл, а зубы только сильнее болеть стали, пока доктору – еврею не показался. Один обман от этих китайцев…
В пятницу, 8 мая, Его превосходительство Наказной Атаман генерал Хабалов, в сопровождении временно исполнявшего должность начальника штаба, на рассвете, выехал в Мергеневский сборный пункт. Пробыли они там недолго. На следующий день, в 8 часов вечера, Наказной Атаман прибыл в Уральск и приказал, встречавшему его полицмейстеру, отобрать полсотни пленных германцев, для производства земляных работ в Скворкинской станице, особо заметив, чтобы в их числе непременно был австрийский военный инженер.
– Через неделю пленных отправить под охраной казаков в Янайкинский посёлок, – приказал Хабалов. – Проследите, чтобы все были сыты, здоровы и способны к тяжелому физическому труду. Однако, подробности данного мероприятия не только пленным, но, даже, и нашим городским обывателям, знать не следует…
В ночь на Николу – летнего Вера Алаторцева легко и удачно разродилась. Все ждали мальчика, а родилась девочка. В отличие от дяди, Ипатия Ипатьевича, Вениамин не особенно расстроился рождению дочери.
– Какие наши годы, придёт время и пошлёт Господь нам сына, – успокаивал себя Вениамин, – а пока хочу назвать новорожденную дочку в честь своей матери, Еленой. Не переживай, дядяка, ещё родит Вера сына.
– Ну, чему быть того не миновать, – с досадой проговорил Ипатий. – Ждал тебе наследника, а Господь опять послал девку. Видно помирать мне ещё рановато. Пока сына от тебя не дождусь, буду песком тропинки посыпать. Пстрели – те, заразой!
– Ништо нам ведомо заранее кого женщина родит? – вмешалась в разговор Катерина. – Благополучно разродилась и слава Богу! По святцам то, у Елены скоро именины, можно будет и окрестить в тот же день…
В четверг, 14 мая, в Пушкинском садике супругою Наказного Атамана и военного губернатора В. В. Хабаловой был устроен благотворительный вечер – гулянье в пользу комитета Её Императорского Высочества Великой Княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Высокая цель вечера и разнообразная программа увеселений, рассчитанная на удовлетворение вкусов различных слоёв общества, сделали своё дело и к 5 часам вечера билеты на платные места театра все уже были распроданы, а у ворот позже образовалась длинная вереница покупающих входные билеты. Вскоре публикой заполнилась вся обширная половина садика, где у театра, в длинной галерее, украшенной гербами и флагами держав, вошедших в согласие для сокрушения общего врага, грозящего благополучию всего культурного мира, была устроена беспроигрышная благотворительная лотерея. Многие из публики скоро украсились цветами, любезно предлагаемыми за незначительную добровольную плату дамами и барышнями общества. Вера Алаторцева когда – то тоже активно принимала участие в подобных мероприятиях, как член общества, а сейчас она пришла с мужем взглянуть одним глазом на гулянье и попытать счастье в лотереи.
– Веня, давай возьмём четыре билета, два нам с тобой и два дочкам, на счастье! – сказала Вера, когда они подходили к Пушкинскому садику.
– Ну, если брать, то сразу шесть, чтобы и дядю с Катериной не обидеть, – проговорил Вениамин. – И с пользой для дела и справедливо будет.
– Согласна, только чур, вынимать билеты буду я! – заявила Вера и для пущей важности притопнула ножкой.
– Ладно, милая, – согласно кивнул Вениамин и добавил. – Только после спектакля сразу домой. Дочурки, хотя и спят прекрасно в зыбках, но могут и голосистый концерт закатить старикам…
«Бочка счастья», наполненная разнообразными выигрышами – сюрпризами, за плату всего в 15 копеек оделяла всех желающих попробовать своё счастье, и немало было добродушного смеха, когда заведомым любителям выпить развёртывалась из кипы бумаги рюмка, ставшая для них уже незнакомой с прошлого знаменательного июля – августа месяцев. Успех беспроигрышной лотереи, где на билет за 50 копеек падали выигрыши очень значительной ценности, был настолько велик, что через час – полтора билеты были уже все разобраны.
По прибытии генерала Хабалова с супругой, зазвучали звуки войскового марша, а публика сгруппировалась около здания театра. Перед началом спектакля войсковым оркестром троекратно был исполнен гимн «Боже, Царя храни». Артистами театра были исполнены две пьесы: одноактная о военных событиях на германском фронте и комедия «Клуб холостяков», дружно сыгранная артистами под весёлый смех публики. После спектакля на сцене театра капеллою общественного садика была поставлена картина из жизни цыганского табора с характерными цыганскими песнями и танцами, в красивых цыганских костюмах.
– Я так полюбила театр, что готова ходить в него каждый день, – призналась Вера по дороге домой. – Знаю, что сказала глупость, но ничего поделать с собою не могу.
– Потерпи немного, дорогая, – успокоил Вениамин жену. – Вот закончится война, дети наши подрастут и станем каждый день ходить с тобою в театр.
В пятницу, в 3 – м часу дня, с поездом железной дороги прибыло тело скончавшегося, 8 мая, в 8 часов вечера, в Петрограде, известного уральского юриста Н. М. Логашкина. На вокзале останки почившего были встречены массой родных, друзей и знакомых покойного с духовенством Александро – Невского собора и на катафалке перевезены в его дом. Среди встречавших находились Ипатий Дудаков, Фёдор Смолов и Прохор Веселов. Первые двое, богатые торговые казаки, были частыми клиентами покойного присяжного поверенного, а классный фельдшер за компанию со своим сватом пришёл. По городу гроб несли на руках друзья Николая Михайловича. Много народа встретило и проводило покойного в его осиротевший дом, в котором за время жизни Николая Михайловича перебывало чуть ли не более половины казаков войска и иногородних жителей Уральска. Здесь были отслужены панихиды.
– Помнишь, Ипатий, как Николай Михайлович пугал наших стариков ездой на автомобиле? – вопросительно проговорил Фёдор Смолов. – Поди первым из уральцев обзавёлся он этим чудом техники, а нынче уже никого не удивишь автомобилем, по всей степи колесят. Вот, как скоро время летит!
– Ставровский тогда ещё приказ издал, напуганный гневом стариков, а нынче не токмо автомобилем, а еропланом никого не удивишь, – согласно закивал Ипатий. – Ты лучше скажи, Фёдор, к кому теперь за советом нам идти?
– Ништо свято место пусто бывает? – вопросом на вопрос ответил Смолов. – Есть у меня на примете один дворянский сын. Говорят, толковый юрист…
После сороковин, войсковая газета дала следующее частное объявление:
«Вдова присяжного поверенного Н. М. Логашкина, Мария Павловна Логашкина, извещает всех доверителей своего покойного мужа, что документы и официальные бумаги доверителей будут выдаваться в квартире покойного ежедневно с 11 часов утра до 2 часов дня, кроме праздников».
На следующий день после крестин Елены, 22 мая, Вениамин уехал на сборы в окрестности Янайкинского посёлка. Здесь, между гурьевским трактом и степной речкой Кушум, развернулось строительство учебного полигона для подготовки особых команд казаков. Пленный военный инженер нарисовал на бумаге план германских позиций, разметил на местности конфигурацию окопов, и теперь пленные германцы рыли в полный рост траншеи с ходами сообщения и, даже, соорудили блиндаж. Руководил работами войсковой инженер Железнов. Молодые казаки, отобранные в первую партию, были заняты охраной пленных, а в свободное время упражнялись в джигитовке на строевых лошадях, в умении виртуозно орудовать шашкою и пикою.
– Казаки! – обратился к новобранцам хорунжий Алаторцев. – Позиционная война, когда обе враждующие стороны прочно засели в окопах, потребовала от наших казаков умения воевать в пешем строю. Вас же отобрали в особые команды, которые станут костяком отрядов, для действий в тылу неприятеля. Вам, братцы, предстоит воевать не только в пешем строю, а ещё, ползать по – пластунски, а проще говоря, на брюхе, по всем неприятельским позициям, добывая языков. Там, вашим основным оружием станет не шашка и пика, а немецкий штык – нож к карабину К – 98 «Маузер». Вахмистр Чернояров, покажите его воочию!
– Вот, братцы, этот штык – нож! – прокричал вахмистр и поднял над головой клинок. – Общая длина 8 вершков, длина клинка больше 5 вершков, а его ширина – дюйм. Рукоять с деревянными щечками, на заклёпках; короткая стальная крестовина. Ножны железные с крючком и шариком на конце. Ну, чем не кинжал? Клинок штыка узколезвийный, с долом с обеих сторон. Им можно как колоть, так и резать! Вопросы есть!
– Господин вахмистр, а можно со своим ножом воевать? – спросил молодой казак из Чаганской станицы. – Я уже освоил некоторые приёмы с бухарским ножом, показанные вами ещё до германской войны.
– Воевать, Плетнёв, можно и пешнёй! – громко сказал вахмистр. – Здесь же вас научат сражаться оружием неприятеля. Вы не просто казаки, а особая команда, которой предстоит действовать далеко в неприятельском тылу! Там, вся надежда будет на добытое у неприятеля оружие.
– В ближнем бою, особенно в тесных окопах, нож первейший товарищ и германцы поняли это! – продолжил Вениамин. – По сведениям разведки, неприятель уже наладил производство окопных ножей. Поэтому от того, как вы освоите бой на ножах, будет зависеть жизнь ваша и ваших товарищей…
В воскресенье, 14 июня, хорунжий Алаторцев получил приказание прибыть в Уральск с командой молодых казаков, прошедших подготовку на сборах. Их намеревались отправить в 1 – й Уральский казачий полк, где формировался партизанский отряд. Прибыв вечером, в понедельник, в войсковой штаб, Вениамин попал на обед по подписки, устроенный в честь отъезжающего в действующую армию войскового старшины В. Л. Прикащикова. За обедом, прошедшем в довольно оживленной беседе, произнесены были речи с выражением искренних пожеланий отъезжающему, тосты и здравицы сопровождались дружным ура под звук войскового оркестра. Не мало спето было во время обеда соответствующих духу времени казачьих песен.
В степи широкой, под Иканом,
Нас окружил коканец злой
И трое суток с басурманом
У нас кипел кровавый бой.
А совсем захмелев, господа офицеры дружно подхватили:
Славно, браво, казаки,
Уральские молодцы,
Мы всегда служить готовы
Всем начальникам на славу.
Командир наш, Бородин,
Он служил с нами один…
На следующий день с командой молодых казаков, посылаемых на пополнение 1 – го Уральского полка, Василий Лукич отбывал к месту своего назначения. Хорунжий Алаторцев, приехав на станцию проводить казаков и Прикащикова, стал невольным свидетелем возвращения из командировки в Казань его превосходительства генерал – лейтенанта С. С. Хабалова. Чтобы лишний раз не мозолить глаза начальству, Вениамин зашёл в станционный буфет, где и дожидался отъезда Наказного Атамана с чиновниками в город.
– Василий Лукич! – обратился Вениамин к Прикащикову на перроне. – У меня просьба, чтобы не распределяли моих казаков по сотням полка. Они все должны служить в одной команде. В этом их сила. Особенно хорош, из них, казак Плетнёв, его давно пора, приказным ставить.
– Хорошо, хорунжий, учту вашу просьбу, – ответил войсковой старшина и добавил на прощание. – Ну, будьте здоровы, не поминайте лихом!
– Счастливого пути, господин войсковой старшина! – пожелал Вениамин и крепко пожал на прощание руку Прикащикову, после чего встал по стойке «смирно» и приложил руку к виску, отдав честь бывшему начальнику.
Слух о добросовестной и качественной работе военнопленных при рытье траншей в Скворкинской станице быстро распространился по Уральскому войску, и количество желающих взять военнопленных в качестве рабочих на полевые работы, по мере осведомления о разрешении отпуска их по всем станицам, стало усиливался. В редакцию газеты «Уральские войсковые ведомости», как официального представителя Наказного Атамана и Военного Губернатора, ежедневно являлись зажиточные казаки, чтобы расспросить подробнее об условиях, на которых эти военнопленные отпускаются частным лицам, а также за сведениями об общем режиме содержания их во время работ. Войсковая газета уделяла внимание и состоянию экономики края.
«Из Чаганской станицы нам передают, – извещала газета, – что урожай пшеницы и ржи лучше быть не может. Суслик в текущее лето, благодаря часто перепадавшим дождям, трогал хлебов мало и существенного вреда не принес. Казаки местами определяют урожай в 250 – 300 пудов. Рабочие руки дороги. Пришлых рабочих в этом году мало».
– Никак, Ананий, успеешь убрать хлеб на хуторе к началу сентября? – спросил Вениамин товарища. – Приказ пришёл подготовить три команды к сентябрю. Наверно, и нас отправят в действующую армию к этому сроку.
– Вдвоём с женою, управлюсь! – закивал головой вахмистр Чернояров. – Мне бы только недельку отпуска получить, в начале августа…
В воскресенье, 5 июля, в Александро – Невском соборе после Божественной литургии преосвященным Тихоном, епископом Уральским, в сослужении духовенства градо – Уральских церквей и в присутствии Военного Губернатора Уральской области генерал – лейтенанта Хабалова, вице – губернатора камергера Двора Его Величества Мордвинова, чинов военного и гражданского ведомств и молящихся войскового и иногороднего сословия была отслужена панихида по усопшем бывшем военном губернаторе Уральской области и Наказном Атамане Уральского казачьего войска генерале – от – кавалерии Н. В. Дубасове, скончавшемся после продолжительной болезни 2 июля в своём имении в Новоладожском уезде Петроградской губернии.
– Уж, про Николая Васильевича, только хорошее могу сказать, – заявил, приехавший в город, Евтихий Дураков. – Мало он в дела войска вникал, всё больше болел, а нам это на пользу было.
– Ты сам – то, Евтихий, что дома не сидишь? – спросил Ипатий. – Ништо опять какая нужда привела тебя в город?
– Да нефть в Новобогатинске не даёт покоя «старым людям», – ответил Дураков. – Сейчас там три солидные фирмы работают: товарищество братьев Нобеля, Западно – Уральское нефтяное товарищество и Урало – Московское нефтяное торговое товарищество. Первые два принадлежат англичанам и Нобелям, а последнее общество уже чисто русское. Учредитель, некто С. Н. Абрикосов.
– Слышал, что и к Черной речке эти нефтепромышленники руки потянули, – поддакнул Ипатий. – Ништо нефтяной фонтан в Новобогатинске сподобил?
– Не говори, Ипатий, аж в столичных кругах зашевелились, – подтвердил Евтихий. – Часть распущенных рабочих вернулась к своим обязанностям и нефтяной район на речке Черной ожил. Конечно, не так как прежде. Пока им не достаёт некоторых машинных частей.
– Обидно то, Евтихий, что Нобель у нас нефть добывает и нам же её дороже, чем в Саратове и Самаре продаёт, – сокрушался Ипатий. – Говорят, будто её перевоз кружным путём, из Гурьева в Уральск, очень дорог.
– Хотели железную дорогу строить, да война помешала, а пароходство по Уралу нам не с руки разрешать, – ответил Евтихий. – Рыбу пужать, не дадим!
После полудня в четверг, 13 августа, над городом в северной части, начиная от Туркестанской площади, пронеслась страшная буря. В одно мгновенье верхняя половина города окуталась густым облаком пыли, так что на близком расстоянии ничего нельзя было разглядеть. В южном конце, в то же самое время, прошёл довольно порядочный дождь, хорошо смочивший землю. Действие разрушительной силы ветра продолжалось не более 10 – 15 минут. После этого наступило полное затишье.
Вениамин возвращался из штаба домой и с началом бури укрылся в аптеке Штрауса, где встретился с Веселовым, покупавшим лекарства для больницы.
– Здорово, Вениамин, не чаял тебя увидеть здесь! – обрадовался Прохор Павлович. – Слыхал, врачу Ивану Ружейникову орден Станислава дали! За отлично – усердную службу и труды во время военных действий! Ништо за ум взялся, революционер? Хороший лекарь был, а против Царя – батюшки агитировал, смутьяном слыл.
– Дай Бог, чтобы за ум взялся, – ответил Вениамин. – Сейчас не до смуты…
Погода в августе, как – то стала резко меняться: то светлые солнечные и даже жаркие дни, то небо сплошь покрыто тучами, как глубокой осенью, то одиночные тучи с грозой; бывают дни ветреные и холодные, особенно холодное утро было 28 августа и, если бы не было ветра, был бы порядочный мороз.
– Благо, Ананий, успел ты хлеб убрать, – проговорил Вениамин. – Завтра выступаем в город, а оттуда, вероятно, прямиком на фронт…
30 августа был издан Приказ по войскам Уральской области за № 118, где оглашался Высочайший Приказ Армии и Флоту от 23 августа 1915 года:
«Сего числа Я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.
С твердою верою в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим земли Русской.
НИКОЛАЙ».
В понедельник, 31 августа, на площади перед Старым собором в сослужении духовенства градо – Уральских церквей, в присутствии главного начальника Уральской области генерал – лейтенанта Хабалова, военных и гражданских чиновников, казаков и солдат местного гарнизона, при большом стечении горожан разных сословий, протоиереем о. Быстролетовым было отслужено торжественное молебствие.
– Такой знаменательный факт, когда во главе сынов русского народа, мужественно борющихся на боевом фронте против грозного и дерзкого врага, и отдающих свою жизнь в защиту Родины и Царя, принял личное участие Его Верховный Вождь, – отметил о. Быстролетов, – говорит о том, что весь народ осознал, что настало время всем до последнего отдать всё за спасение чести и независимости своей Родины.
По окончании молебствия наказной атаман генерал – лейтенант Хабалов, обратившись к стоявшим во фронте казакам, указал на важность и серьёзность переживаемого Россией времени, и выразил уверенность, что все казаки от мала до велика постоят за честь русской земли и своего Государя и поддержать славу своего родного войска.
– Все должны участвовать в великой борьбе! – сказал в заключении Хабалов. – Старый пусть учит молодого, а молодой глядя на старых георгиевских кавалеров и помня дела своих дедов и отцов, подражает им. Пусть всякий не покладает рук, пока дерзкий враг не будет выгнан из пределов нашей земли!
– Постараемся! – дружно ответили казаки своему Наказному Атаману.
Через три дня хорунжий Алаторцев с казаками особой команды отбыл в действующую армию, где находился до конца 1916 года, посылая домой редкие письма, в которых рассказывал родственникам о своём весёлом житье – бытье при штабе Уральской казачьей дивизии. О похождениях по тылам неприятеля, Вениамин писать не любил. Там были грязь, вши и кровь лилась рекой. Зачем было знать Вере и дочкам, как их муж и отец воюет с врагами земли русской…