Ввиду его возведённой в ранг кредо принципиальной жизненной позиции и своего отсутствия в нужном месте в нужное время, деньги не имели над ним абсолютно никакой власти, как бы им того ни хотелось.
Нужно отдать им дань справедливости: в своё время они пытались. Но несовместимая с процветанием патологическая растопыренность пальцев его рук раз за разом сводила все их усилия на нет. Песок не смог стать аналогом их способности утекать сквозь пальцы и, брызжа бессильной песчаной злобой, сдался на милость подоспевшим независимым филологам. И был переведен ими в низшую лигу. Даже вода, нервно побулькивая, сетовала на необычайную и ничем не мотивированную прыть дензнаков в этом не таком уж праздном вопросе.
Он же, напротив, упивался своей вольностью, даже, казалось, театрально-наигранно выставляя её напоказ, когда его об этом не просили. А его никогда об этом не просили, потому что каждый такой показ вселял в души и сердца окружающих неизбывную боль, вызванную приливом всепоглощающей зависти. Но, восседая на своих сундуках со златом, они не были столь мобильны, чтобы дотянуться до него и лишить его хотя бы частички свободы, насильно дав ему поносить пачку-другую свеженьких или побитых плесенью купюр крупного номинала.
А они точно этого хотели – согласно классической и неклассической логикам, а также увиденному им краешком пристально следящего за каждым их порывистым движением глаза. Ну, не судьба…